Возвращение в Оксфорд Сэйерс Дороти

— Прошу прощения, — сказал Уимзи, — боюсь, это на моей совести. Я попросил Паджетта устроить обыск в угольном подвале.

— Тогда, — заявила ректор, — нам остается только терпеть. — Она кивнула Уимзи, а тот продолжал:

— Таков вкратце ход событий, как он представлен в досье, переданном мне мисс Вэйн — с вашего согласия, ректор. Я понял также, — тут его правая рука почему-то утратила покой и принялась беззвучно отбивать дробь на столе, — что мисс Вэйн и еще некоторые из вас склонны объяснять выходки Икс подавленными желаниями и импульсами, которые иногда сопутствуют безбрачию и заставляют слепо и яростно ненавидеть собственное положение, а порой и тех, кому посчастливилось или может посчастливиться пережить другой опыт. Нет никаких сомнений, что такая ненависть встречается в природе. Но из материалов нашего дела вырисовывается, на мой взгляд, совершенно иная психологическая картина. Одна из членов профессорской была замужем, другя — помолвлена — казалось бы, они должны были стать главными жертвами, но ни ту ни другую, насколько мне известно, Икс не тронула. То, что на уничтоженном рисунке в сильной позиции оказывается обнаженная женская фигура, тоже крайне значимо. Показателен и эпизод с книгой мисс Бартон. Создается впечатление, что Икс решительно настроена против ученых, кроме того, похоже, что у нее есть более или менее внятный мотив для ненависти: некая ученая дама нанесла некому мужчине вред, сравнимый в воображении Икс с убийством. Мне показалось, что объектом нападок стала в первую очередь мисс де Вайн, вслед за ней весь колледж, а возможно, и образованные женщины в целом. Поэтому я предположил, что подозреваемая замужем или, по крайней мере, имеет сексуальный опыт, не получила серьезного образования, однако в какой-то мере пересекалась с академическими кругами, что в ее прошлом какую-то роль сыграла мисс де Вайн и, наконец, хотя это утверждать труднее, по всей вероятности, она появилась в колледже не раньше прошлого декабря.

Гарриет отвела взгляд от руки Питера, которая перестала наигрывать и теперь спокойно лежала на столе, и обвела глазами собравшихся. Мисс де Вайн хмурилась, как будто бы мысленно возвращаясь в прошлое и хладнокровно обдумывая обвинение в убийстве, лицо мисс Чилперик беспокойно вспыхнуло, миссис Гудвин сидела с негодующим видом, в глазах мисс Гильярд застыло странное выражение, смесь смущения и триумфа, мисс Бартон одобрительно кивала, мисс Эллисон улыбалась, мисс Шоу казалась слегка обиженной, в прямом взгляде мисс Эдвардс читалось: «С вами можно иметь дело». Лицо ректора было серьезно и непроницаемо. Профиль декана не выдавал ее чувств, но она быстро и тихонько вздохнула, будто бы с облегчением.

— Теперь, — сказал Питер, — я перейду к вещественным уликам. Во-первых, что касается склеенных записок. Мне представлялось крайне маловероятным, чтобы их можно было в таком количестве производить внутри колледжа, не оставив при этом никаких следов. Скорее я был склонен предположить, что их клеят в другом месте. Во-вторых, то же самое можно сказать и о платье, в которое нарядили чучело: очень странно, что его никто прежде не видел, хотя оно явно было сшито несколько лет назад. В-третьих, по диковинному стечению обстоятельств те письма, что доставлялись в привратницкую, приходили всегда в понедельник и четверг, как будто бы Икс было удобно их отправлять только по воскресеньям и средам. Согласно этим трем соображениям, подозрения падали на человека, который бывает в Оксфорде только дважды в неделю. Но благодаря ночным бесчинствам стало понятно, что искать подозреваемую следует среди тех, кто живет в колледже, но в строго определенные дни отлучается за его пределы и кому есть где клеить письма и хранить реквизит. Под это определение попадают скауты.

Мисс Стивенс и мисс Бартон взволнованно зашевелились.

— Однако большую часть скаутов пришлось исключить. Те из них, кого на ночь не запирали в скаутском крыле, имели превосходную репутацию, давно работали в колледже и не удовлетворяли остальным критериям. Большинство слуг в скаутском крыле жили в двухместных комнатах и потому не могли, если речь не идет о сговоре, несколько ночей подряд бродить по колледжу, не вызвав при этом подозрений. Оставались только те, у кого были собственные комнаты: Кэрри, главный скаут, Энни, изначально служившая на лестнице мисс Лидгейт, а затем переведенная в профессорскую, и, наконец, Этель, пожилая и весьма уважаемая женщина. Из этих трех Энни в наибольшей степени соответствовала психологическому портрету Икс: когда-то была замужем, брала выходные в среду и воскресенье, наконец, поселила детей в Оксфорде — ей было где хранить реквизит и клеить письма.

— Но… — с негодованием начала казначей.

— В таком свете факты предстали мне на прошлой неделе, — сказал Уимзи. — Но сразу же возникли существенные доводы против. Прежде всего, что скаутское крыло запирают на ночь. Но в ту ночь, когда разгромили библиотеку, стало ясно, что окошко буфета иногда оставляют открытым, чтобы студентки могли по ночам приходить за провизией. Мисс Хадсон ожидала, что окошко будет открыто и в ту ночь. Мисс Вэйн выяснила, что дверь заперта. Но это было уже после того, как Икс покинула библиотеку и оказалась в ловушке в трапезной: как вы помните, с одной стороны были мисс Вэйн и мисс Хадсон, с другой — мисс Бартон. Тогда предположили, что она пряталась в трапезном зале.

После этого случая в колледже стали строже следить, чтобы окошко было закрыто, и, как мне стало известно, ключ, который прежде хранился в буфете, был передоверен Кэрри и висел у нее на брелке. Но с ключа можно быстро снять копию. Следующий ночной налет произошел через неделю, до него еще была среда, когда у Кэрри можно было забрать ключ, сделать копию и вернуть. (Мне доподлинно известно, что в одной скобяной лавке на окраине Оксфорда такой ключ изготовили в ту самую среду, правда, пока не удалось установить заказчика. Но это дело времени.) Есть еще один довод, заставивший мисс Вэйн полностью исключить скаутов: вряд ли кто-то из слуг станет выражать свое негодование, цитируя «Энеиду» в оригинале — а именно это сделал автор записки, прикрепленной к чучелу.

Этот довод показался мне достойным внимания, но не слишком веским. Это была единственная записка, написанная не по-английски, и цитату эту мог найти любой школьник. С другой стороны, тот факт, что эта записка выделяется на фоне прочих, заставил меня искать в ней особый смысл. Вряд ли Икс имеет привычку выражать чувства латинским гекзаметром. Эта цитата должна была что-то для нее значить — помимо упрека неженственным женщинам, которые вырывают кусок изо рта у мужчин. Nec saevior ulla pestis.[304]

— Когда я впервые об этом услышала, — вставила мисс Гильярд, — я была уверена, что за всем этим стоит мужчина.

— Возможно, интуиция вас не подвела, — сказал Уимзи, — я уверен, что эти строки и правда написал мужчина. Не буду отнимать у вас время и доказывать, что разгуливать ночью по этому колледжу и устраивать здесь безобразия легче легкого. В сообществе из двух сотен человек, некоторые из которых и в лицо-то друг друга едва узнают, проще потерять кого-либо, чем найти. Но затем случай с Джуксом поставил Икс в затруднительное положение. Мисс Вэйн недвусмысленно выразила желание расследовать домашние дела Джукса. Как следствие кто-то предоставил сведения полиции, и его снова посадили в тюрьму. Миссис Джукс переехала к родственникам, а Энни забрала детей и устроила их в Хедингтоне. И чтобы мы уж наверняка не подозревали домашних Джукса, вскоре в комнату мисс де Вайн подбросили изрезанную газету.

Гарриет подняла глаза:

— Это я тоже сообразила — в конце концов. Но то, что случилось на прошлой неделе, казалось, исключало такой вариант.

— Мне кажется, — сказал Питер, — вы не сумели подойти к проблеме непредвзято и — простите, что я так говорю, — сосредоточить на ней все свое внимание. Что-то встало между вами и фактами.

— Мисс Вэйн так много помогала мне с книгой, — с покаянным видом проговорила мисс Лидгейт, — и ей еще нужно было заниматься своим исследованием. Мы вообще не вправе были требовать, чтобы она уделяла столько времени нашим проблемам.

— Времени мне хватало, — возразила Гарриет, — ума не хватило.

— Как бы то ни было, — продолжал Уимзи, — мисс Вэйн сумела внушить Икс серьезные опасения. К началу этого триместра поведение Икс становится более отчаянным — и более разрушительным. Чем светлее вечера, тем труднее устраивать ночные налеты. Но Икс совершает психологическую атаку на мисс Ньюланд, склоняя ее к самоубийству, а когда атака не удается, пытается спровоцировать скандал в университете и шлет письма вице-канцлеру. Как бы то ни было, университет оказался столь же надежным, как и колледж: раз впустив женщин на свою территорию, он не собирался их предавать. Это, несомненно, еще больше разгневало Икс. Доктор Трип выступил посредником между вице-канцлером и вами, и дело, по-видимому, уладилось.

— Я сообщила вице-канцлеру, что мы собираемся принять меры, — сказала ректор.

— Совершенно верно, и оказали мне честь, позволив в этом участвовать. Я с самого начала почти не сомневался в личности Икс, но подозрение — не улика, и потому я старался не разглашать необоснованных догадок. Первым делом, очевидно, следовало выяснить, имеется ли в прошлом мисс де Вайн факт убийства или нанесенного кому-либо ущерба. В ходе весьма интересной беседы, которая состоялась после ужина в этой самой комнате, мисс де Вайн сообщила, что шесть лет назад при ее участии некий ученый лишился репутации и средств к существованию, — и, как вы помните, мы пришли к выводу, что мужественные мужчины и женственные женщины осудили бы ее поступок.

— Так значит, — воскликнула декан, — вы подстроили весь разговор, только чтобы вытащить на свет эту историю?!

— Разумеется, я создал условия для того, чтобы история была рассказана, но если бы этого не произошло, я бы все равно ее узнал. Одновременно я доподлинно убедился, хотя и раньше не сомневался, что ни одна женщина в этой профессорской, будь она замужем или нет, не поставит личные интересы выше профессиональной чести. Этот пункт мне было важно прояснить — не столько для себя, сколько для вас самих.

Ректор перевела взгляд с мисс Гильярд на миссис Гудвин, затем снова посмотрела на Питера.

— Да, — сказала она, — вы правильно сделали, что прояснили это.

— На следующий день, — продолжал Питер, — я спросил у мисс де Вайн имя того человека (мы уже знали, что он был женат и красив). Звали его Артур Робинсон, и я решил выяснить, что с ним стало. Я предположил, что Икс — жена или, по крайней мере, родственница Робинсона, что она появилась в колледже, когда было объявлено о назначении мисс де Вайн, что она собиралась отомстить мисс де Вайн, всему колледжу и ученым женщинам в целом за своего родственника. Кроме того, представлялось весьма вероятным, что Икс напрямую связана с семьей Джуксов. Гипотезу эту укрепил тот факт, что сведения о Джуксе были предоставлены полиции в анонимном письме, весьма сходном с теми, что получали вы.

Уже после моего приезда Икс видели в естественнонаучной аудитории. Невозможно представить, чтобы Икс в самом деле клеила письма в таком небезопасном и общедоступном месте — это просто нелепо. Ясно было, что перед нами инсценировка, попытка запутать следствие и, возможно, обеспечить себе алиби. Записки склеили в другом месте и намеренно подбросили — к слову, в коробке даже не осталось букв, чтобы закончить незавершенное послание к мисс Вэйн. Аудитория расположена прямо напротив скаутского крыла, тем не менее в ней зачем-то зажгли верхний свет, хотя ничто не мешало воспользоваться настольной лампой — она прекрасно работала. Еще обратите внимание: Кэрри не сама заметила, что в аудитории горит свет, ей сообщила Энни, Энни же единственная во всем колледже утверждала, что видела Икс, и хотя алиби было у обеих скаутов, под описание Икс Энни подходит гораздо лучше.

— Но Кэрри слышала, как Икс шумит в аудитории, — заметила декан.

— О да, — улыбнулся Уимзи. — И Энни как раз послала Кэрри вас привести, а сама тем временем спрятала веревки, с помощью которых выключила свет и повалила доску. Помните, я обратил ваше внимание, что сверху пыль с дверного косяка вытерта — чтобы скрыть след от веревки.

— Но след на подоконнике в фотолаборатории… — начала декан.

— След подлинный. В первый раз она и в самом деле вылезла через окно, заперев дверь изнутри и для пущей убедительности разбросав повсюду шпильки мисс де Вайн. Затем через буфет она проникла в скаутское крыло, разбудила Кэрри и привела ее полюбоваться на светопреставление. Я, кстати, думаю, что у кого-то из скаутов к тому моменту возникли подозрения по ее поводу. Вероятно, кто-то пытался зайти к Энни и обнаруживал, что дверь у нее почему-то заперта, или же встречал ее в коридоре в неурочный час. Как бы то ни было, пришло время позаботиться о своем алиби. Я предположил, что после этого случая ночные налеты прекратятся — так и вышло. И не думаю, что мы когда-либо найдем копию ключа от буфета.

— Все это хорошо, — сказала мисс Эдвардс, — но у вас по-прежнему нет доказательств.

— Нет. Я и уехал из Оксфорда, чтобы их добыть. Между тем Икс — если моя версия вас не убеждает — пришла к выводу, что мисс Вэйн представляет опасность, и попробовала ее подстеречь. Из этого ничего не вышло, поскольку мисс Вэйн предусмотрительно перезвонила в колледж и проверила, правда ли ей звонили в Сомервиль по приказу ректора. Ложный вызов был совершен из телефонной будки вне колледжа в 10.40. Незадолго до одиннадцати Энни вернулась после выходного дня и услышала, что Паджетт говорит по телефону с мисс Вэйн. Разговора она не слышала, но, возможно, разобрала имя.

— Хотя покушение и сорвалось, я был уверен, что последует еще одно — на мисс Вэйн, на мисс де Вайн, на что-то заподозрившего скаута или же на всех трех. Я сделал соответствующее предупреждение. Затем были уничтожены шахматы мисс Вэйн. Это было неожиданно. За этим стоял уже не страх, а личная ненависть. До того с мисс Вэйн обращались почти нежно, словно она вполне женственная женщина. Как вы думаете, мисс Вэйн, что могло создать у Икс такое впечатление?

— Не знаю, — ответила Гарриет, несколько смутившись. — Я доброжелательно порасспрашивала ее о детях и поговорила однажды с Бити — о боже, да, с Бити. А еще я однажды из вежливости с ней согласилась: признала, что замужество — хорошая вещь, если встретился подходящий человек.

— Очень дипломатично с вашей стороны — пусть и беспринципно. А как насчет обходительного мистера Джонса из Джизуса? Если по ночам вы водите в колледж мужчин и прячете их в часовне…

— Боже правый! — воскликнула мисс Пайк.

— Будьте готовы, что вас сочтут женственной. Ну да не так уж это важно. Как бы то ни было, боюсь, иллюзия развеялась, как только вы заявили мне перед всей профессорской, что ставите общественный долг выше личных отношений.

— Но что же случилось с Артуром Робинсоном? — нетерпеливо перебила мисс Эдвардс.

— Он женился на женщине по имени Шарлотта Энн Кларк, дочери своей квартирной хозяйки. Первая его дочь, Беатрис, родилась восемь лет назад. После того происшествия в Йорке он сменил фамилию, назвался Уилсоном и устроился младшим учителем в маленькую частную школу, куда готовы были взять человека, лишенного магистерского звания, — лишь бы платить поменьше. Вскоре у него родилась вторая дочь, ее назвали Каролой. Боюсь, Уилсонам и впрямь пришлось нелегко. Первую работу он потерял — поскольку, увы, ушел в запой, нашел другую, снова не справился и через три года застрелился. В местной газете напечатали несколько его фотографий. Вот, посмотрите. Красивый светловолосый мужчина лет тридцати восьми — не слишком волевой, привлекательный, внешне несколько напоминает моего племянника. А вот фотография вдовы.

— Вы правы, — сказала ректор, — это Энни Уилсон.

— Да. И если вы прочтете протокол коронерского дознания, то узнаете, что он оставил письмо: написал, что его затравили. Письмо достаточно бессвязное, и в нем среди прочего содержится латинская цитата, которую коронер любезно перевел.

— Неужели?! — воскликнула мисс Пайк. — Tristius haud illis monstrum?..[305]

— Ita.[306] Как видите, эти строки и правда написал мужчина, мисс Гильярд была права. Энни Уилсон, чтобы прокормить себя и детей, пошла в услужение.

— У нее были прекрасные рекомендации, — сказала казначей.

— Не сомневаюсь, почему бы и нет? Судя по всему, она следила за судьбой мисс де Вайн и, когда на прошлое Рождество ее приняли в колледж, устроилась сюда скаутом. Вероятно, она знала, что к вдове с двумя детьми здесь отнесутся благосклонно…

— Что я вам говорила?! — воскликнула мисс Гильярд. — Я предупреждала, что эти нежности по отношению к замужним женщинам подрывают дисциплину в колледже. Они попросту не могут сосредоточиться на работе.

— О господи! — сказала мисс Лидгейт. — У бедняжки совсем помутился рассудок от горя! Если б мы только знали, мы помогли бы ей более здраво взглянуть на вещи. Мисс де Вайн, вы никогда не интересовались, что стало с бедным Робинсоном?

— Боюсь, что нет.

— А с какой стати этим интересоваться? — вмешалась мисс Гильярд.

Шума из угольного подвала не было слышно уже несколько минут. Мисс Чилперик, словно бы внезапная тишина навела ее на размышления, повернулась к Питеру и неуверенно спросила:

— Если бедная Энни и правда виновата во всех этих ужасах, то почему ее саму заперли в угольном подвале?

— А, — отозвался Питер. — Этот случай чуть не разнес в пух и прах все мои построения, тем более что сведения от моих агентов поступили только вчера. Но если подумать, а что ей еще было делать? Она планировала напасть на мисс де Вайн, когда та вернется из Лондона, — скауты, вероятно, знали, каким поездом она приезжает.

— Нелли знала, — сказала Гарриет.

— Она могла сказать Энни. По неожиданно удачному стечению обстоятельств объектом нападения стала не мисс де Вайн, ничего не подозревавшая и с больным сердцем, а женщина моложе и сильнее ее, которая к тому же была отчасти готова к такому повороту событий. Даже несмотря на это, схватка была серьезной и могла оказаться роковой. Я виню себя, что не назвал имени подозреваемой прежде, даже не имея доказательств, — тогда за ней могли бы следить.

— Глупости, — перебила его Гарриет. — Если бы вы так поступили, это все тянулось бы до конца триместра и мы до сих пор ничего бы не знали наверняка. Я не так уж и пострадала.

— Вы — нет. Но на вашем месте могла быть другая. Я знал, что вы готовы рисковать жизнью, но не имел права подвергать подобному риску мисс де Вайн.

— Мне кажется, — сказала мисс де Вайн, — что по справедливости именно я должна была рисковать.

— Это на моей совести, — сказала ректор. — Я должна была позвонить вам в Лондон и предупредить.

— Кого бы мы ни назначили виноватым, — продолжал Питер, — напали на мисс Вэйн. Вместо аккуратного тихого удушения обе падают, кругом кровь, несомненно, нападавшая запачкалась. Положение затруднительное. Она ошиблась жертвой, растрепалась и запачкала одежду в крови — а мисс де Вайн или еще кто-нибудь мог войти с минуты на минуту. Даже если бы она успела добежать до своей комнаты, ее могли увидеть по дороге — а форма у нее была вся в пятнах, и как только обнаружили бы тело (живое или мертвое), ей было бы уже не отвертеться. Оставалось одно: изобразить, что на нее саму тоже напали. Она вылезла на улицу через веранду, прыгнула в угольный подвал, заперла за собой дверь и запачкалась еще раз — уже собственной кровью. Кстати, мисс Вэйн, если вы запомнили хоть что-то из наших уроков, то должны были оставить следы на ее запястьях.

— Наверняка оставила.

— Но у любого, кто пытается вылезти в вентиляционное отверстие, все руки будут в синяках. Ну так вот. Как вы видите, все доказательства пока что основаны на совпадениях — хотя мой племянник и уверяет, что женщина, которую он видел на Модлин-бридж, — та самая, кого он встретил у вас в саду. Она могла сесть в хедингтонский автобус на другой стороне моста. Что же до грохота в угольном подвале, кажется, сейчас нам принесут прямую улику.

Тяжелые шаги затихли прямо перед профессорской, в дверь постучали, и на пороге появился Паджетт — чуть ли не прежде, чем ему разрешили войти. Одежда его была покрыта угольной пылью, хотя лицо и руки он успел сполоснуть.

— Прошу прощения, мадам ректор, мисс, — сказал Паджетт. — Вот то, что вы просили, майор. Лежал на самом дне угольной кучи. Пришлось все вверх дном перевернуть. — И он положил на стол большой ключ.

— Вы пробовали открыть им угольный подвал?

— Да, сэр. Только это ни к чему. На нем же моя бирка. Вот, видите, «угольный подвал».

— Нетрудно запереться изнутри и спрятать ключ. Спасибо, Паджетт.

— Погодите, Паджетт, — сказала ректор. — Я хотела бы видеть Энни Уилсон. Приведите ее, пожалуйста.

— Не стоит, — тихо сказал Уимзи.

— Непременно, — отрезала ректор. — Вы публично обвинили эту несчастную женщину, и она имеет право вам ответить. Ведите ее прямо сюда, Паджетт. — Питер неопределенно развел руками, выражая смирение. Паджетт удалился.

— Я думаю, нужно сразу все прояснить, — сказала казначей.

— Вы уверены, что это целесообразно, ректор? — спросила декан.

— Никого в этом колледже, — заявила ректор, — не могут ни в чем обвинить, прежде не выслушав. Ваши аргументы, лорд Питер, представляются весьма убедительными, но не исключено, что здесь может быть и иное объяснение. Без сомнения, Энни Уилсон — Шарлотта Энн Робинсон, но из этого не следует, что именно она устраивала все эти беспорядки. Я признаю, что факты свидетельствуют против нее, но нельзя исключить совпадения или фальсификации. В частности, за эти три дня ключ могли подложить в угольный подвал в любой момент.

— Я навещал Джукса… — начал было Питер, но его прервало появление Энни. Как обычно, опрятная и покорная, она подошла к ректору.

— Паджетт сказал, вы хотели меня видеть, мадам. — Тут взгляд ее упал на лежащую на столе газету. Она шумно и резко вдохнула и затравленно оглядела комнату.

— Миссис Робинсон, — тихо и быстро произнес Питер, — мы можем понять вашу враждебность — возможно оправданную — по отношению к лицам, причастным к безвременной смерти вашего мужа. Но как вы допустили, чтобы дети помогали вам мастерить эти ужасные послания? Разве вы не понимали, что, если дело раскроется, им придется давать показания в суде?

— Не придется, — поспешно ответила Энни. — Они ничего про это не знали. Только помогали вырезать буковки. Вы что, думаете, я дам их мучить? О боже! Я вам не позволю… не позволю, слышите! Скоты, да я прежде повешусь.

— Энни, — сказала доктор Баринг, — так значит, вы признаете себя виновной в этих чудовищных происшествиях? Я послала за вами, чтобы дать вам возможность очиститься от подозрений, которые…

— Очиститься! Мне очищаться незачем. Надутые лицемеры — посмотрела б я, как вы потащите меня в суд. Плевать я на вас хотела. Ну и видок у вас будет, когда я стану рассказывать судье, как вот она убила моего мужа!

— Мне очень тяжело все это слышать, — сказала мисс де Вайн. — До сегодняшнего дня я ничего об этом не знала. Но, видите ли, в той ситуации у меня не было выбора. Я не могла предвидеть последствия, а если бы и могла…

— То тебе было бы все равно. Ты его убила — и тебе было все равно. Слышишь, убила! Что такого он тебе сделал? Что плохого он сделал хоть кому-нибудь? Он всего-то хотел жить и быть счастливым. А ты вырвала кусок хлеба у него изо рта — из-за тебя мы с детьми голодали. Но тебе-то какое дело? У тебя нет детей. Нет мужчины, о котором надо заботиться. Я о тебе все знаю. Был мужчина — так ты его бросила, видите ли, много мороки за ним смотреть. Но могла бы хоть моего оставить в покое. Он написал неправду про кого-то, кто уже сотни лет как помер и сгнил, — кому от этого стало хуже? Неужели эта поганая бумажка дороже нашей жизни и счастья? Ты его довела, ты угробила — ни за что. Это, по-твоему, женская работа?

— К несчастью, — сказала мисс де Вайн, — это была моя работа.

— А на кой тебе такая работа? Женская работа — заботиться о муже и детях. Жаль, я тебя не убила. Всех бы вас перебить. Взорвать бы это место и все места, где женщин учат отнимать у мужчин работу, грабить их и убивать.

Она повернулась к ректору:

— Думаешь, я не знаю, что вы тут делаете? Слышала я, как вы тут на днях ныли, мол, безработица, но это такие, как вы, отбирают работу у мужчин, разбивают им сердце, ломают жизнь. Ничего удивительного, что себе мужей вы найти не можете — а у кого мужья есть, тех вы ненавидите. Спаси господь всех мужчин от вам подобных. Вы бы и собственных мужей стерли в порошок ради какой-то книжки, ради писульки. Я-то любила мужа — а вы разбили ему сердце. Будь он хоть вор, хоть убийца, я все равно бы его любила и не бросила. Да не собирался он воровать эту поганую бумажку — просто припрятал, и все. Но кому какое дело. От этой бумажки никому бы не стало лучше — ни мужчине, ни женщине, ни ребенку, она бы и кошку не спасла — а из-за нее убили человека.

Питер встал, подошел к мисс де Вайн и положил руку ей на запястье. Она покачала головой. Неподвижная, непреклонная, подумала Гаррриет, даже пульс у нее не участился. Все остальные потрясенно молчали.

— Нет, — сказала Энни в такт мыслям Гарриет, — ничегошеньки она не чувствует. Никто из них ничего не чувствует. Медные истуканы — все как одна. Только и знаете, что трястись за свою шкуру и свою жалкую репутацию. Здорово я вас напугала, а? Бог ты мой, вот умора была — как вы друг на дружку косились! Даже друг другу не доверяете. Ни в чем согласиться не можете — только и знаете, что ненавидеть порядочных женщин и их мужчин. Глотки бы вам всем перегрызть. Но это я слишком нежно. Вот бы вы поголодали, как мы с детьми. В сточную канаву бы вас выбросить. Чтоб вас всех высмеяли, унизили, в землю втоптали, облили помоями. Как нас. Подраили бы пол за кусок хлеба, поработали руками, говорили бы «мадам» всякому сброду. Но хоть страху я на вас нагнала. И ведь даже не смогли меня выследить — ну и на кой вам ваши светлые головы? В ваших книжках не пишут про жизнь, про семью и детей. Не пишут про отчаяние, про любовь, про ненависть — да ни про что человеческое. Беспомощные тупицы. Дуры набитые. Ничего-то сами сделать не можете. Пришлось и вам, старым ведьмам, звать на помощь мужчину. Это ты его сюда притащила. — Она в ярости уставилась на Гарриет и нависла над ней, словно собираясь разорвать ее в клочья. — Вот кто самая гнусная лицемерка. Я все про тебя знаю. У тебя был любовник, он умер. Ты его бросила — ишь какая гордая, замуж не захотела. Жила с ним, всю кровь из него высосала — и ни в грош не ставила, не дала ему сделать из тебя приличную женщину. Он умер — ведь ты его бросила и о нем не позаботилась. А ты, наверно, скажешь, что его любила. Да откуда тебе знать, что такое любовь! Любовь — это когда приклеишься к человеку и ни за что уже не отпустишь, что бы ни творилось. А ты берешь мужчин, что хочешь с ними делаешь, а как надоедят — выкидываешь. Они вокруг тебя вьются, как осы над банкой варенья, а потом в банке и тонут. А с этим вот что ты думаешь сделать? Ты за ним посылаешь, чтоб он делал за тебя грязную работу. А как будет не нужен — отошлешь. Не хочешь готовить ему еду, штопать одежду и рожать детей, как порядочная женщина. Он тебе заместо молотка — чтобы разбить мне жизнь. Ты небось хочешь засунуть меня в тюрьму, а моих девочек в приют — у тебя кишка тонка заниматься нормальным женским делом. Да из всех вас, вместе взятых, не составить такую бабу, чтоб годилась для мужчины. А ты…

Питер вернулся на свое место и теперь сидел, обхватив голову руками. Энни подскочила к нему, яростно потрясла за плечо и плюнула ему в лицо.

— Предатель! Крыса бледнолицая! Это из-за таких, как ты, женщины так опустились. Ничего не умеешь — только языком молоть. Что ты понимаешь в жизни, с твоим титулом, деньгами, костюмами и машинами? Ни дня не занимался честным трудом. Нужны тебе женщины — так ты их купишь. Вдовы и матери сгниют заживо — а ты будешь болтать о долге и чести. Никто ничем не пожертвует ради тебя — зачем? Эта женщина из тебя дурака делает, а тебе и невдомек. Если она пойдет за тебя ради денег, ты будешь конченый дурак — так тебе и надо. Ни на что ты не годен — только беречь свои ручки да чужим женам детей делать. Что вы все теперь будете делать? Разоретесь и побежите в суд — рассказывать, как я вас одурачила? Не посмеете. Вы ж так боитесь огласки. Так трясетесь за свой драгоценный колледж и свои репутации. А я ничего не боюсь. Ничего я такого не сделала — просто вступилась за свою плоть и кровь. Идите к черту! Начхать мне на вас — вот правда. Вы и пальцем меня не тронете. Побоитесь. У меня был муж, я его любила — а вы мне позавидовали и его замучили. Боже! Убили, затравили, отняли у нас счастье.

Внезапно она разрыдалась — зрелище жуткое и в то же время нелепое. Наколка ее сползла набок, руки судорожно выкручивали передник.

— Бога ради, — в отчаянии пробормотала декан, — нельзя ли это прекратить?

Мисс Бартон встала.

— Хватит, Энни, — заявила она, — нам всем вас очень жаль, но не надо этой глупой истерики. Что бы подумали дети, если бы вас увидели? Лучше лягте и выпейте аспирина. Казначей, вы не могли бы мне помочь?

Мисс Стивенс вышла из оцепенения, встала и взя ла Энни под другую руку. Втроем они покинули комнату. Ректор повернулась к Питеру: тот машинально вытирал лицо платком и словно бы никого не видел.

— Простите, что допустила подобную сцену, мне следовало подумать. Вы были правы.

— Еще бы! — воскликнула Гарриет. В висках у нее стучал отбойный молоток. — Он всегда прав. Он говорил, как опасно кого-то любить. Говорил, что любовь — коварнейший из дьяволов. Вы ведь честно, Питер? Чертовски честно — боже, дайте выйти, меня сейчас стошнит.

Он открыл ей дверь, но она брела как слепая и чуть на него не свалилась. Тогда он твердой рукой препроводил ее к туалетной комнате. Когда он вернулся, то обнаружил, что ректор и все доны стоят. Казалось, они потрясены тем, сколько чувств обнажилось прилюдно.

— Разумеется, мисс де Вайн, — говорила ректор, — никто в здравом уме не станет вас ни в чем винить.

— Благодарю вас, ректор, — ответила мисс де Вайн. — Никто, кроме меня самой.

— Лорд Питер, — сказала ректор, — чуть погодя, когда мы немного придем в себя, мы все, разумеется, выразим вам…

— Пожалуйста, не стоит, — сказал он. — Это не важно.

Ректор вышла из комнаты, доны следовали за ней молча, как на похоронах. Только мисс де Вайн осталась одиноко сидеть у окна. Питер закрыл дверь и подошел к ней. Он все еще вытирал платком рот. Заметив это, он скомкал его и выбросил в корзину для бумаг.

— Да, я сама себя виню, — сказала мисс де Вайн. — И страшно раскаиваюсь. Не в том, что сделала вначале, — у меня не было выбора, — но в том, что сделала потом. Что бы вы ни сказали, я не смогу винить себя больше, чем виню сейчас.

— Мне нечего сказать, — отвечал он. — Подобно вам и всем членам этой профессорской я признаю принципы, независимо от последствий.

— Так не годится, — резко сказала мисс де Вайн. — Нужно все же думать и о других. Мисс Лидгейт сделала бы то же, что и я, но затем потрудилась бы выяснить, что стало с тем бедным ученым и его женой.

— Мисс Лидгейт — великий, редкий человек. Но даже она бессильна сделать так, чтобы люди не страдали из-за ее принципов. Кажется, принципы отчасти для этого и предназначены. Знаете, — добавил он в своей обычной манере, — я не претендую на то, чтобы называться христианином. Но одна фраза в Библии кажется мне просто констатацией жестокого факта — про то, что «не мир пришел Я принести, но меч».[307]

Мисс де Вайн с любопытством взглянула на него:

— Сколько же вам самому придется из-за этого страдать?

— Бог знает, — сказал он. — Но это мое дело. Может, и вовсе не придется. Как бы то ни было, я полностью на вашей стороне.

Когда Гарриет вернулась из туалетной комнаты, она застала мисс де Вайн в одиночестве.

— Слава богу, что они ушли, — сказала Гарриет. — Боюсь, я проявила несдержанность. Чудовищная сцена, да? А где Питер?

— Ушел, — ответила мисс де Вайн. Помедлив, она добавила: — Мисс Вэйн, я вовсе не хочу лезть в ваши дела, прервите меня, если я скажу лишнее. Но в последнее время мы много говорили о том, что надо смотреть в лицо фактам. Вам не кажется, что в ваших отношениях с этим человеком тоже пора посмотреть в лицо фактам?

— Я уже давно сознаю один лишь факт, — сказала Гарриет, невидящим взглядом глядя во двор. — Стоит мне пойти навстречу Питеру, и я сгорю как солома.

— Это-то довольно очевидно, — сухо заметила мисс де Вайн. — Как часто он этим пользовался?

— Ни разу, — признала Гарриет, припоминая моменты, когда он мог этим воспользоваться. — Ни разу.

— Тогда чего вы боитесь? Самой себя?

— Неужели сегодняшнего предупреждения мало?

— Кто знает. Вам посчастливилось встретить по-настоящему бескорыстного и очень честного человека. Он сделал то, о чем вы его просили, не раздумывая, чего ему это будет стоить, не пытаясь увильнуть. Он не стал скрывать фактов, не попытался повлиять на ваши выводы. По крайней мере, это вы, надеюсь, признаете.

— Наверное, он понимал, что я чувствую?

— Понимал? — В голосе мисс де Вайн послышалось раздражение. — Девочка моя, отдайте ему должное. У него превосходные мозги. Он болезненно восприимчив и слишком умен — ему самому это мешает. Но я правда считаю, что так продолжаться не может. Вам не расшатать его терпения и самообладания — но вы можете расшатать его здоровье. Он выглядит как человек, чьи силы на исходе.

— Он постоянно в разъездах и работает как проклятый, — попыталась оправдаться Гарриет. — А со мной он жить не смог бы. У меня дьявольский характер.

— Если он готов рисковать, то это его право. Мужества ему не занимать.

— Я бы сделала его несчастным.

— Что ж. Если вы считаете, что недостойны чистить ему ботинки, так ему и скажите и прогоните его.

— Я пыталась прогнать Питера пять лет подряд. Не помогло.

— Если бы вы и правда пытались, вам бы и пяти минут хватило. Простите. Я понимаю, что вам самой было нелегко. Но и ему не легче: он все это видит и не может ни на что повлиять.

— Да. Я бы даже хотела, чтоб он на что-нибудь повлиял, вместо того чтобы быть таким умным. Было бы неплохо, если б для разнообразия меня согнули в бараний рог.

— Он никогда этого не сделает. В этом его слабость. Он не может принять решение за вас. Решать только вам. И не бойтесь утратить независимость — он сам всучит ее обратно. Если с ним вам и сужден покой, то только покой хрупкого равновесия.

— Вот и он говорит. А вы на моем месте вышли бы замуж за такого человека?

— Если честно, то нет, — сказала мисс де Вайн. — Несмотря на все преимущества. По-моему, брак двух людей, каждый из которых в равной мере наделен независимым и чувствительным интеллектом, — сущее безумие. Можно причинить друг другу страшную боль.

— Знаю. Мне кажется, новой боли мне просто не вытерпеть.

— Тогда, — сказала мисс де Вайн, — не причиняйте боли другим. Взгляните в лицо фактам и примите решение. Подойдите к проблеме как ученый — и решите ее, наконец.

— Думаю, вы совершенно правы, — сказала Гарриет. — Так я и сделаю. И знаете что? Сегодня мисс Лидгейт сама написала на гранках «В ПЕЧАТЬ». Я схватила их и послала какую-то студентку отнести наборщикам. Я почти уверена, что слышала из окна слабый крик — мол, на странице 97 надо исправить сноску. Но притворилась, что не слышу.

— Ну что ж, — рассмеялась мисс де Вайн, — слава богу, что этот ученый труд наконец завершен.