Освободи себя. Как преодолеть насилие и его последствия Семеник Дмитрий

Помощь должна быть направлена на то, что не он один пострадал, потому что возникает вопрос: «Почему это случилось именно со мной!» И дальше наступает осознание «я», какой я никчемный, что я допустил.

Чтобы не было этой реакции, ребенок должен все проговорить. В первые моменты, как правило, устанавливают хронологию событий, потому что это нужно либо милиции, либо врачам. В следующий раз, когда разговариваете, надо спросить: «Что ты чувствовал? Что ты чувствуешь?» Он должен проговорить не только внешнюю сторону события и пережить его еще раз, он должен пережить те чувства, которые испытывал в момент травмы.

Очень хорошо, особенно среди мальчиков-подростков, когда придут поддержать друзья. Именно поддержать, потому что нарушаются коммуникативные свойства и ребенку стыдно выйти к друзьям. Он себя ощущает так, будто виноват в том, что произошло. Чувство вины есть всегда, и поэтому встреча со своими сверстниками трудна тем, что ребенок боится – все будут показывать пальцем и говорить: «Какой слабак».

Как правило, в ближайшем окружении есть дети, у которых тоже телефон украли или которых избили вечером. Они пришли, они не знают, что говорить, и поэтому начинают вспоминать. Каждый делится чем-то своим. Это помогает.

Если контакт с подростками, с ближайшим окружением произошел в первые дни, тогда не формируются стопор и запрет на контакт с окружающими. Будет раздражительность, будет нарушение поведения, но уже не будет зацикленности, не уйдет глубоко в подсознание и не разовьется защитная реакция на то, что произошло. Пока возможно выговориться, пока ребенок не закрылся, ему нужно дать это сделать.

– Если ты знаешь, кто совершил насилие, родитель должен сразу делать какие-то активные шаги, идти к этим людям, чтобы ребенок понимал, что его защитят, накажут обидчика?

– Если ребенок подвергся насилию, родители переносят стресс, как и их ребенок. Родители испытывают те же чувства и, как правило, первые 1–3 дня родитель неадекватен в своих решениях. Нам захочется пойти, попытаться наказать виноватых.

Мы должны честно ребенку сказать, что нам очень хочется набить морду этим людям и папе хочется дать им пинка, но мы взрослые люди, и мы понимаем, что есть закон, и мы не имеем права его нарушать. Мы не должны действовать эмоционально ни в коем случае, потому что мы даем ребенку пример поведения. Мы взрослые, мы требуем от него послушания – и нам, и законам.

Что мы в этой ситуации можем сделать для нашего ребенка законно? Возбудить уголовное дело, отвести в милицию, поймать, помочь разобраться в том, что случилось. Пойти к психологу, чтобы попробовать вывести его из этой ситуации, помочь ему. Это наша функция. А наказание – это не наша функция, не родительская.

– Как же тогда? Ребенок понимает, что ему вот это сделали, а тот человек спокойно ходит по улицам. Появляется желание отомстить.

– Вы должны все рассказать ребенку, что ты тоже хотел бы отомстить, но ты законопослушный, ты передал это дело тем людям, которые должны этим заниматься. Ты не профессионал, это должно делать государство. Обязательно надо выслушать, что он хочет сделать с обидчиком. Как бы там кроваво ни было: ножки оторвать, ручки оторвать. Пусть он это расскажет, пусть он это нарисует. Пусть он расскажет вам 48 вариантов этой мести. Проговаривая, он выходит из этого состояния мщения.

Я расскажу о собственном опыте. Когда мы подошли к той черте: наказывать или не наказывать, мы поняли, что наше государство несостоятельно, но мы все равно не можем переступить закон. А закон у нас не должным образом наказывает таких подростков. Это были 15-летние подростки. Сыну на тот момент только исполнилось 13. И вот мы вместе сели, я ребенку обрисовала ситуацию, которая сложилась в семье этого мальчика…

– То есть вы знали тех, кто это сделал?

– До происшествия не знали. Это было без двадцати семь вечера около подъезда.

Накануне группа этих подростков сидела около нашего подъезда, они из другого микрорайона, вели себя шумно. Кто-то из жителей начал ругаться, естественно последовал ответ и плеснули из окна кипятком. Попали на руку девочке этого мальчика, которого в тот вечер не было. На следующий день они пришли к подъезду, выпившие для храбрости, пришли разбираться, кто же это сделал. Сын с друзьями сидел около подъезда на лавочке. Он высокий, а другие дети по возрасту старше, но небольшого росточка. Слово за слово, ему даже не дали подняться. Бил один, остальные просто стояли вокруг. Друзья сына разбежались. И сын пришел домой в крови, в полубессознательном состоянии. Выскочили мой муж с папой еще одного мальчика, двоих сразу поймали, а тот, кто бил, убежал. Мы забрали себе велосипед, на котором он приехал.

У сына был шок, мы сами его усилили тем, что пришла наша доблестная милиция, которая обещала ему перерыть весь микрорайон, найти эту группу из 8 человек. Потом пришли из инспекции по делам несовершеннолетних, обвинили нас в том, что мы забрали велосипед, его надо вернуть. Я сказала, что пусть он придет с мамой, ей отдадим, но естественно никто не пришел.

В конечном итоге, мы их вечером поймали сами. Мы колесили на машине по району, и поймали его, привезли в милицию. Вы бы видели их удивление. В милиции не знали, что с ним делать. Потом пришла мама, которая была вся в слезах. Просила, умоляла, мальчик учится в девятом классе, у них такая сложная семейная обстановка. Они готовы заплатить, лишь бы только мы не возбуждали уголовное дело. А в конечном итоге, когда мама сходила к адвокатам и поняла, что ничего не грозит, только год условно, она успокоилась. Хотите – подавайте, хотите – не подавайте.

Оказалось, что подать в суд стоит 4 тысячи рублей, чтобы нанять адвоката – еще около 20 тысяч. Она мать троих несовершеннолетних детей, с папой в разводе. У папы в той семье двое детей, и он платит 25 % – алименты, у мамы здесь трое несовершеннолетних. Материальный ущерб можно взыскать в пределах 20 % зарплаты…

Когда ребенок пришел в себя, мы опять все вместе обсудили, стоит ли это делать. Вывели сына на то, что, наверное, не надо напрягаться с судом. Семья эта уже наказана тем, что происходит у них в доме. Если ребенок так проявил себя на улице, какая вероятность того, что он свою злобу не направит против своих же родителей? Так мы пришли с сыном к тому, что не нам судить, что Бог сам кого считает нужным, того и накажет. И он принял это, он видел, что мы пытались сделать все в рамках закона.

Еще, если решили ребенка вывести на суд, подумайте: стоит ли «наказание» виновного усугубления состояния вашего чада. Мы посчитали, что это все вызовет лишние травмы, причем на семейном совете вместе приняли такое решение. Если бы наказание могло быть адекватным, может, и имело бы смысл напрячься, вкладывать в это деньги и получить удовлетворение оттого, что он будет наказан по закону.

Причем есть у нас такие друзья, которые предлагали помощь по принципу – «никто знать не будет». Мальчик очень за это хватался. В первые моменты он был так рад, что есть возможность такой мести.

И было очень сложно доказать, что не надо опускаться на этот уровень. Если мы это примем, мы его накажем, но мы станем такими же, как он. А как ты будешь жить, зная это? Никто не узнает, ни милиция, никто, но мы-то с тобой будем знать, что мы позволили. Это, наверное, единственное, что помогло отказаться от мести – то, что не надо становиться таким как он.

– Как помогать ребенку пережить всю эту ситуацию?

– Сначала просто проговариваем, восстанавливаем события и чувства, которые он пережил. Нужно проговорить ситуацию не единожды, чтобы она стала по-другому восприниматься. Обязательно нужно, чтобы была эмоциональная реакция на стрессовую ситуацию. Если реакция не наступила сразу, ребенок не выкричался, не выплакался, значит, нужно помочь ему сделать это позже. Если мы добились такой реакции, нам на какое-то время нужно оставить ребенка одного, в покое.

Далее мы окружаем заботой, балуем, насколько это возможно. Мы даем ему понять, что ты нам нужен, что мы сочувствуем тебе в такой тяжелой ситуации.

Ребенок должен четко понять, что любой из нас может оказаться в такой ситуации. Хорошо действует пример, когда сосулька на голову падает. Идет человек, убивает его сосулька. Человек оказался в этом месте в это время, когда упала эта сосулька. Мы не знаем, почему это произошло, и таких ситуаций сколько угодно.

И мы помогаем ребенку все время снимать напряжение, которое первые шесть недель будет постоянно нарастать. Либо мы ему позволяем плакать, это уже не будет такой реакцией на стресс, как первая реакция, которая была с криками, со слезами. Самое главное, об этом всплеске мы не должны вспоминать. Мы будем восстанавливать постоянно, как происходили события, что он чувствовал в дальнейшем. Но мы никогда не будем вспоминать об этой первой реакции, когда он плакал.

И еще родитель должен все время помогать ребенку снимать стресс, возбуждение, которое нарастает. Это может быть и релаксационная музыка, это может быть и рисование, если ребенок согласен.

В нашей ситуации очень помогала снимать раздражение бабочка, сделанная из марли и проволоки, для украшения букетов. Берешь ее на палец, выставляешь сантиметров на 40–50 от носа ребенка, просишь на нее смотреть и начинаешь водить ее восьмеркой. Это может быть бабочка, это может быть цветок, это может быть яркая пуговица, все что угодно, только не красного цвета. Пуговица может быть желтая, синяя, зеленая, чтобы не раздражала. Таким образом, они стабилизируют свое возбуждение. Мы это возбуждение снимаем однотипными движениями. Концентрация переносится на другую форму, уходит с той навязчивой идеи, потому что на какое-то время «бабочка» становится навязчивой идеей.

Вы можете поговорить с друзьями вашего ребенка, как себя вести, можете попросить их о чем-то не говорить. Например, я просила не жалеть, не пугаться того, как он выглядит. Просто с ним разговаривать. Им было безумно сложно, но они справились.

Я помогла и тем двоим, которые были вместе с ним, но убежали. Они находились в том же стрессе, плюс еще тягостное чувство предательства. Причем они получили наказание от родителей за то, что они не вступились. Чувство вины, понижение самооценки. «Я никто и звать меня никак и вообще со мной нельзя иметь дело, потому что я такой…» – это закрепится. И естественно позже будет соответствующее поведение.

Пришлось с этими мальчиками, которые были старше, чем мой ребенок, также проработать случившееся, заставить их прийти и сказать: «Прости, так получилось». Они встретились, когда мы первый раз пришли из больницы, спустя три недели. Они очень много разговаривали, я не лезла. Я сказала, что если захотите, расскажите честно, что вы чувствовали тогда, что вы почувствовали потом. Когда он понял, что они чувствовали, ему стало легче, но сразу он их не смог простить. Он сделал вид, что простил. Потом, несколько дней спустя, он сказал мне, что у него все равно бывают моменты, когда он ловит себя на мысли, о том, что они его предали. «Да, так сложилась ситуация. Они предали, но они же пришли». – «Но я не могу пока простить». – «Это нормально».

Говорите ребенку, что все, что он чувствует после травмы, – это нормально. Он должен пройти через это, и чувство вины – это тоже нормально в его состоянии. Это уйдет. Еще лучше, если вы расскажете ребенку о переживании такой проблемы по стадиям, потому что про стрессы сейчас написано много. Чтобы он понимал, что он выйдет из этого, и отслеживал свое состояние.

– Как преодолеть страх перед людьми, перед ситуацией?

– Во-первых, не нужно идти на поводу у ребенка, когда прошли шесть недель. Вы сделали все, что были должны: проговорили, пережили, сняли возбуждение, окружили любовью и заботой, ребенок к концу шести недель вышел из этого состояния. Вы четко уверены, что у него не произошло сильных нарушений во взаимоотношениях с окружающими, что у него не нарушилась обучаемость за счет того, что он потерял интерес и не может сконцентрироваться на уроках.

Ребенок будет бояться того места, где это произошло. Он все время будет вспоминать, просить обходить это место. Не нужно в этом идти у него на поводу. То есть не то чтобы брать за руку и тащить, а говорить: «Что такого случится, если мы здесь пройдем? Ты 48 раз здесь ходил, и ничего не происходило, это могло произойти где угодно. Давай с тобой пройдем вместе, ты мне расскажешь, что ты чувствуешь». Он будет раздражаться, но он будет идти за вами, потому что ему надо преодолеть этот страх.

Очень хорошо помогает рисование, сказкотерапия.

– Для этого нужны какие-то особенные сказки?

– Да. Причем, самое интересное, они разделены на проблемы. По каждой проблеме есть своя сказка. Например, страхи, неудачи, ошибки и др. Сказку прочитал и обсудил с ним некоторые моменты. Не совать ему книжку, а сказать, ты знаешь, я вот сегодня увидела, мне так понравилось, я хочу тебе прочитать. Вы начинаете читать, и он в это втягивается.

Если вы будете ребенка сажать и заставлять, он ни за что не сядет. А если вы скажете: «Я знаю, что надо сделать, чтобы тебе было легче, чтобы снять это напряжение», – вы будете говорить на доступном ему языке. Ему плохо, потому что есть напряжение. Он готов сейчас либо крикнуть, либо броситься на вас, его тут все душит.

Очень хорошо помогают водные процедуры. Элементарные ванны с хвоей, если возможно. Если ребенок небольшой, можно налить ванну и заставлять его ладошками как бы нажимать на воду. Это тоже прекрасно снимает послестрессовое состояние. Можно наклоняться в ванную и бить по воде. Есть масса расслабляющих методик, которые могут помочь.

Но самое главное – любовь…

– А страх перед людьми? Коммуникативные проблемы?

– Если все проработано, их не будет. Он будет бояться общения, но ему надо объяснить: «Если тебе кто-то что-то говорит, это не от большого ума, потому что нормальные люди понимают то, что ты пережил. Многие попадали в такие ситуации, твои друзья сказали, у каждого в жизни бывает такая ситуация. Они молодцы, что это пережили. Но если кто-то этого не понимает, если позволяет себе смеяться – это его проблемы».

Ребенок должен понять, что не к каждому мнению он должен прислушиваться. Показать, что это не тот человек, на которого нужно обижаться. Дети очень хорошо понимают фразу: «Ему больше нечего дать миру». Ему больше нечего предложить, кроме как за счет тебя возвыситься в глазах себе подобных.

Здесь важно, чтобы были друзья, которые тебя принимают и поддерживают.

В нашей ситуации нарушилась речь. Произошел парез артикуляционных и глотательных мышц, потому что была гематома в основании черепа, которая нарушила какой-то баланс в теменной области. Мало того, еще была нарушена работа речевого центра, он говорил не все и так, что не понять. Во рту была каша. Мы очень долго лечились во взрослой клинике. И то, звонили мальчики, я их всех предупредила, они пытались ему что-то рассказывать. С ним мы договорились так, что ты говорить будешь какие-то отдельные слова. Когда ты говоришь отдельное слово, ты можешь себя слышать. А я ребятам скажу, что тебе нельзя говорить много.

– За помощью к психологу нужно обращаться сразу после травмы?

– Когда это случилось, я знала не так много о проблемах переживания последствий насилия. Я начала звонить во всевозможные психологические центры и спрашивала, что же делать. Мне говорили, когда пройдет шесть месяцев, тогда приходите. А до этого, что мне было делать? Мне никто помочь не смог. И тогда, отчаявшись, я была вынуждена привлечь своих педагогов, просто в-наглую, понимая, что все они заслуженные люди. Позвонила им, они меня вспомнили и начали мне помогать.

– Так куда надо обращаться?

– К психотерапевту.

– Но если Вы говорите, что они не берутся за такие случаи?

– Изначально все зависит только от близких. Мне кажется, что основа выздоровления – это как вы поведете себя в первые дни. А по истечении шести недель ходить к психологу… К психологу все равно обязательно нужно сходить. Пройти хотя бы психотерапию посттравматической реакции. После шести недель уже обозначатся проблемы, с которыми надо продолжать работать.

– То есть дальше уже психолог? – Семья продолжает работать сама с собой, а психолог корректирует либо говорит, что вы все правильно делаете.

До шести месяцев вы все равно будете иметь какие-то проявления. Пусть эти нарушения будут минимальные, но они все равно будут присутствовать. Ребенок не всегда будет адекватен в своих реакциях, это нормальное состояние, и вы реагировать на него должны нормально. Если он взорвался, вы не должны ему отвечать таким же эмоциональным взрывом, как бы тяжело ни было. Но когда он успокоится, вы ему должны сказать, что так нельзя реагировать. Вы его не наказали, вы поняли его в этой ситуации, что он не контролирует себя.

Рисование, чтение, музыка, если возможно. Очень здорово подросткам помогает ритмичная музыка с кривлянием, с придурью, с ором. Дать ему возможность раскрепоститься таким невинным образом.

Если нет травм, боксерская груша.

– А на данный момент, какие трудности приходится преодолевать Вашему сыну?

– Самое главное – чтобы человек осознал свои проблемы. Все время своей болезни он не осознавал. Ему мешало нарушение речи, но он считал, что у него все нормально. Это не нормально у папы, у мамы, он сказал, что папе с мамой нужна помощь, потому что они плохо слышат.

Это было самое тяжелое, чтобы заставить его принять и сказать: «Да, у меня есть такое и мне нужно научиться с этим жить, это корректируется нашими действиями, которые мы предпринимаем».

– А как ему правильно дать понять, что это есть и что он с этим должен научиться жить? Как ему помочь это принять?

– Ни в коем случае нельзя говорить, что все нормально. Вот говорят, что нужно не делать больно. Нужно четко привести к тому, что «я тебя люблю (с этой фразы всегда должно начинаться) и я хочу, чтобы там, во взрослой жизни, ты был самостоятельным, чтобы ты смог обеспечить себя, обеспечить семью, чтобы у тебя не возникало трудностей в существовании во взрослом мире. И поэтому нам сейчас нужно ликвидировать все последствия, которые были. Я со своей стороны могу тебе помочь. Я могу оплатить, я могу с тобой заниматься, я могу собрать все документы, я с тобой съезжу, я буду забирать тебя на выходные, устраивать тебе какие-то маленькие праздники, но если ты не хочешь лечиться, я ничего не могу сделать. Ты должен признать это и знать, что надо с этим делать».

Нам было чуть проще, у нас был опыт лечения тяжелой астмы в раннем детстве. «Вспомни, как было, вспомни, сколько сил мы приложили для того, чтобы болезнь стабилизировалась, и сколько сил нам нужно было, чтобы ты смог нормально учиться вместе со всеми детьми. Ты помнишь?» – «Помню». – «Что ты делал для этого?» – «Это и это». – «Ты делал? Тебе помогло? Ты сейчас нормальный? Ничем от других детей не отличаешься?» – «Нет». – «Ну, ты же делаешь ингаляции до сих пор?» – «Да». – «Что ты сделал? Ты купировал заболевание, чтобы нормально функционировать. Чтобы было нормальное жизнеобеспечение. Заболевание есть и никуда не делось, но ты довел его до такого состояния, что оно тебе не мешает жить нормально, как ты хочешь, ты контролируешь свое состояние…»

Это было самым тяжелым – заставить признать свои слабости. Очень тяжело было объяснить эту астению. Работоспособность была 7–8 минут и дальше он «уплывал». «Работать все равно надо, потому что ты же не хочешь остаться на второй год со своим ростом метр девяносто?» – «Не хочу». – «Тогда давай работать. Давай пять минут, давай семь». Мы составляли график. И он прекрасно видел, как растут результаты. Я контролировала прием лекарств, но старалась, чтобы он это делал сам, чтобы он понимал, что это надо.

– Получается, что родителям, возможно, сложнее, чем детям. Сложнее справиться с желанием наказать виновного. Сколько нарушений у ребенка и страшно подумать, что это из-за какого-то напившегося подонка, который случайно вашего ребенка избил.

– Закрыть глаза на такое очень трудно. Либо тебе придется потом расплачиваться какой-либо психосоматикой, которая вылезет, либо какими-то другими серьезными заболеваниями и нарушениями. Как правило, страдают мамы.

В первую ночь после травмы нам вправили нос, загипсовали руку. И первое, что мне пришло в голову, – как же мне выходить на работу. Я работаю с такими же детьми как тот, кто его избил. Это было настолько страшно, и первое, что я поняла, что я не справлюсь. Мне предложили больничный лист, я его с радостью взяла. Потому что я понимала, что на это нужно время, что сейчас я не смогу заниматься любимым делом. Потом мне пришлось обратиться к помощи друзей, чтоб эта идея не стала сверхценной, за помощью к психологу.

– Могут ли за полгода психолог и родители помочь избавиться от последствий травмы?

– Да. Если используется и медикаментозная терапия, потому что консультация невропатолога обязательна. В течение первых шести недель это могут быть успокоительные, потом идут вегетативные нарушения, с ними тоже нужно как-то справиться. Это могут быть детские успокоительные, может быть, какие-то мягкие травы, к которым не развивается привыкание.

Лекарственная терапия нужна в любом случае. У многих нарушается сон, аппетит. Если ребенок на этом застрял, это может вылиться в анорексию, в недовольство собой, то есть может развиться такой комплекс, не просто недовольство какими-то личными качествами и низкая самооценка, это недовольство конкретной частью тела. Носом, губой и т. п.

– Маниакальные проявления?

– Да. Стойкие нарушения, которые лечатся только в клинике, потому что посттравматическая реакция лечится только медикаментозно. Он поэтому и называется синдром, потому что он проявляется везде, постоянно, при любых условиях.

Кстати, большинство нарушений, которые обостряются в посттравматической стрессовой ситуации, связаны с тем, какие нарушения были у ребенка до этого. Например, если ребенок был гиперактивным до ситуации насилия, то реакции будут раздражительные. Родители должны видеть связь тех проблем, которые были в семье до травмы, с тем, что происходит после нее.

Очень часто бывает, что семейные проблемы и ситуации мешают ребенку выйти из кризиса. Поэтому психолог, который приходит в эту ситуацию после шести недель, помогает не только ребенку, но и родителям. У родителей тот же эмоциональный стресс, те же шесть недель, все то же.

– Ты еще должен с собой как-то справляться?

– Да. Твой ребенок должен видеть перед собой именно взрослого – хладнокровного, рассудительного, способного защитить и вести. Родитель, когда находится с ребенком, он должен думать о своем образе, но при этом ребенок должен четко знать, что у взрослого есть проблемы. Как он тебе открылся, так же ты ему в ответ должен суметь открыть, что тебе тоже тяжело.

Мы, например, в какой-то момент рисовали вместе. Тогда мне было так же тяжело. Он это понимал и в своем раздражении пытался что-то сделать. Конечно, когда он взрывался, мне оставалось только пережить эту реакцию, пока он не успокоится. Потом принять его извинения, и когда он спокоен, попытаться показать, что тебе тоже трудно, и ты пытаешься как-то удержаться и что-то сделать.

Ребенок должен знать, что у родителей есть свои проблемы, своя жизнь, свои заботы, которые они так же делают, как и раньше, их никто от этого не освобождает. Есть моя работа, я еще должна какие-то вещи делать по дому. Я испытываю такие же чувства как ты, но я тебя люблю, я взрослый человек, я знаю, как это делать, я тебе готова помочь. Когда я сажусь и начинаю ему помогать, вся моя работа, все мои проблемы, это все уходит. Я здесь, я помогаю тебе. Я трачу свое время, потому что я тебя люблю. Будь добр это принять.

Очень часто бывает трудно заставить ребенка принять эту помощь. Он может зацепиться за мелочь, и она станет последней каплей, он выплескивается на вас, он не может остановиться. Потом он опять понимает, что это не принесло ему удовольствия, облегчения, потому что за этим пришла вина. Он видит вашу реакцию, потому что нельзя скрыть реакцию на это. Ребенок чувствует, что либо вы напряглись, либо у вас покатились слезы, потому что тоже стресс и сдержаться стоит больших сил. Следом приходит чувство вины за то, что он вас довел до такого состояния.

И когда вы ему предлагаете другой способ освобождения от напряжения, и он видит, что ему стало легче, и чувства вины нет, в этот момент он может вам поверить. Вот тогда он будет делать все, что вы ему предложите.

– Нужно ли стараться максимально щадяще к ребенку относиться? Когда можно понять, что ребенок вышел из стресса?

– Я тоже хотела поднять эту тему. Вы должны четко отслеживать, когда идет реакция стрессовая, а когда идет поведенческая реакция. Спекуляция на своем состоянии. «Вот здесь, мой дорогой, давай мы остановимся». Такие ситуации очень хорошо разруливаются смехом. Вот он сейчас бегал, а потом говорит: «Принеси мне чашечку и ложечку». – «Сыночка, да, я тебе принесу сейчас и чашечку, и ложечку, но ты обнаглел просто в край. Я тоже хочу лечь, и чтобы ты мне принес и чашечку, и ложечку». – «Хорошо, мамочка, сейчас ты мне принесешь чашечку и ложечку, а дальше я тебе принесу». И ты через 5 минут говоришь: «Я тоже наглею, сын, принеси-ка мне чашечку и ложечку». – «А мне одной рукой неудобно». – «А ты давай по очереди, сначала чашечку, потом ложечку».

– А как отличить поведенческую реакцию от стрессовой?

– Любая реакция стресса неконтролируема. И вы увидите, когда ребенок действительно не может что-то сделать, у него пропадает жизнь в глазах, глаза становятся как бы направленными внутрь. Вегетатику скрыть нельзя. Сердце заходится, ручонки потеют, на лбу что-то выступает. Если вы знаете своего ребенка, вы все это видите.

Еще ситуация из жизни. Ребенок мой очень любит кока-колу и, что бы ни говорили, за стакан кока-колы он сделает все, что угодно. Однажды, ему было около шести лет, мы идем по улице, он останавливается, кладет руку себе на грудь: «У меня плохо с сердцем». Я перепугалась, беру его за руку, у него все зашкаливает, пульс сумасшедший. Я говорю: «Что же делать, ты дыши, шарфик расстегни». А он стоит, бледный такой, видно, что ему плохо и говорит: «Надо, наверное, выпить кока-колы». У него в глазах не было паники. А когда плохо, ребенок напуган. Наверно, он шел, волновался, как начать разговор о кока-коле. «Хорошо, мое солнце, сейчас ты выпьешь кока-колы, а когда придем домой, сделаем укол кокарбоксилазы». И тут все становится понятно, но кока-колу все равно придется купить.

– Какие еще методики помощи эффективны?

– Для подростков очень эффективна методика «Два стула». На одном сидишь ты сам, на другом ты представляешь человека, на которого сердишься. Это когда уже проговорили ситуацию, восстановили, как все происходило, проговорили чувства. Есть такая методика, давай попробуем. Ты садишься на один стул, говоришь насильнику в лицо все, что хочешь. Потом пересаживаешься на его стул и отвечаешь за него. Это пересаживание играет большую роль. Дети очень тяжело на него идут, но это очень эффективно.

– Это делается один раз?

– Нет. Можно повторять. Рисование – это самое простое. Нарисуем ситуацию, нарисуем чувства. Давай попробуем как лучше. Давай добавим белого. Как правило, они выбирают белый цвет. Мы с тобой нарисовали, добавили белого, сделали на картинке лучше, а как можно в жизни сделать лучше? Все это, конечно, требует времени, затрат сил. Оно того стоит, если это случилось, если это любимый ребенок. И тогда находят время и силы.

Лариса Трутаева, психолог

Сексуальное насилие в детстве

(Диалог психолога Максима Цветкова с участницей форума vetkaivi.ru)

«В детстве меня изнасиловал абсолютно незнакомый «В мне человек. Не имея возможности переживать это, я постаралась об этом забыть и у меня почти получилось.

Однако впоследствии длительное время подвергалась сексуальным домогательствам со стороны отчима. Мамы рядом не было. Эти домогательства закончились тем, что я вынуждена была регулярно оказывать сексуальные услуги в виде орального секса и демонстрацией своего тела. Мне тогда было 15.

Сейчас я выросла. И все бы ничего, но в один момент для меня эти ситуации стали весьма актуальны. Я переживаю сейчас все это снова и снова, каждый день. Подавленность, зацикленность какая-то на том, чего уже нет. Глаза все время на мокром месте. Сложно вновь сосредоточиться и жить нормальной жизнью. Я хочу говорить об этом, но не могу. Максимум – могу написать. С психологом тоже не могу говорить об этом. Не могу выдавить из себя слова».

Елена

«Здравствуйте! Вы начали говорить, хотя бы в этом форуме – это уже шаг к освобождению. Важно говорить о том, что было, и говорить КОМУ-ТО. Даже так, как Вы это делаете – уже хорошо. Пишите как можно больше. Про свой страх, свою боль. Какие они? Что им от Вас надо? Изливайте их „на бумагу“ – и они уменьшатся, отойдут».

Психолог

«Спасибо. Долго не могла ничего толком писать, говорить. Только подвожу себя к проблеме и „экран выключается“. Но, тем не менее, у меня получилось. Я не прописываю свои чувства, я их то ли не понимаю, то ли они куда-то прячутся. Единственное, что чувствую, так это напряжение. Возникает потребность с одной стороны замереть, с другой, срочно что-то сделать.

Как только я прописала ситуации от начала до конца, как в книгах пишут истории, мне и правда стало легче. Поднялось настроение, я стала улыбаться. Но, сейчас наряду с бешеной усталостью появилась раздражительность, вспышки агрессии. Я, конечно, пытаюсь не срываться на окружающих, но не всегда получается. Они нарушают мое уединение, приносят с собой какие-то нелепые проблемы или не в тему хотят мне поднять настроение, а я просто хочу быть одна и никого не видеть.

Еще плохо то, что моя работа связана с непосредственным взаимодействием с людьми и с детьми. На детях я срываться не могу, глядя на них, просто хочу плакать. А вот на взрослых не могу не раздражаться: „Что им от меня надо?“ Они заняты сейчас вопросами абсолютно меня не касающимися. Никогда открыто не спорила с начальством, а тут дала решительный отпор. От выполнения задания меня, конечно, никто не освободил, но мнение мое теперь они знают.

Мир напирает на меня, но я не хочу его лицезреть. То ли мне он стал непонятен? Глупый мир, и это меня раздражает. Особенно раздражает нелепый смех и стеб, глупые шутки. Я как с другой планеты. Не могу больше быть с тем мужчиной, с которым была. Он стал чужим совсем. Мы уже три недели словно потеряны друг для друга, но это меня волнует меньше всего.

Я хочу жить и дышать полной грудью и в то же время хочу исчезнуть без следа, так, чтобы у всех из памяти была стерта любая информация обо мне.

Видя мое состояние, мне советуют выпить, но пить просто не хочется, как не хочется ходить на работу и просто видеть других людей.

Правда, иногда бывают просветления. Я чувствую себя более или менее спокойно и могу „нормально общаться“, как мне говорят. В эти моменты я хочу бросить все и жить как раньше, ни о чем не думать, все спрятать подальше и ничего не вспоминать… В общем, забросить начатую работу. Но такие просветления коротки, и через какое-то время я снова впадаю в состояние подавленности и не хочу никого видеть. Боль уже стала не столько душевной, сколько физической. Боли в груди, горле, руках и пояснице.

Организм сопротивляется. От зажимов проблемы с голосовыми связками. Наверное, мне пора на больничный».

Елена

«Здравствуйте! Вы проделали достойную работу и получили ощутимый результат. Появление агрессии – хороший знак, с ней легче жить. Но и с агрессией надо что-то делать. Зажимы – это невыраженная агрессия. Боль в горле – невыраженный крик. Попробуйте сходить в лес и прокричаться. Что кричать – не важно, важно громко. Хорошо помогает творчество. Например, можно слепить что-нибудь из пластилина и „уничтожить“ это. Опять же – бумага. Можно написать все, что Вы чувствуете. Можно побить грушу, сходить в тир. И еще, читайте материалы для переживших насилие».

Психолог

«Максим, спасибо вам за внимание.

Я никогда не позволяла себе в сознательном возрасте проявлять агрессию. Ну, может, пару раз за всю жизнь было такое. Обычно даже драки в детстве носили договорной характер, а не импульсивный. Но вчера мне захотелось просто набить кому-нибудь морду. И я вспомнила некоторые приемы каратэ, которые когда-то в детстве упорно осваивала.

А морду бить хотелось после того, как снова поругалась с отчимом. Он мне сказал, причем несколько раз, четко и ясно, с эмоцией гнева, что именно я виновата в том, что он не воспитывал своих родных детей (их у него четверо) и ничего не дал им. Он не имеет с ними никакой связи уже более 20 лет. Меня это сильно зацепило. Несколько дней провела в слезах. С тех пор его не видела и не слышала.

Я не знаю как вести себя дальше. Совсем не представляю. Раньше мы тоже ссорились. Я уходила и ждала, когда он остынет и я остыну. Я знала, что рано или поздно придет время, и мы помиримся. Хотя для примирения всегда нужны были поводы – праздники, похороны, в общем ситуация, в которой можно забыть все обиды и простить. Сейчас я не знаю, не уверена, что эти обвинения сможет забыть он, смогу забыть я. И как жить после этого дальше. Все же не чужой человек.

Что мне делать?»

Елена

«Здравствуйте! Мне не кажется, что Вы как-то можете быть виноваты в том, что Ваш отчим не выполнял родительские обязанности по отношению к своим детям. Вы в принципе на это не могли никак повлиять. Скорее всего, и Вы, и отчим это понимаете. Тогда почему это так обидно? Что НА САМОМ ДЕЛЕ Вас расстроило? Это важный вопрос. Какие у Вас с ним вообще сейчас отношения? Что подразумевается под словами: „Раньше мы тоже ссорились. Я уходила и ждала, когда он остынет и я остыну“. Какие чувства Вас раздирают? И, может быть, сейчас Вы сможете ответить: что же Вы чувствуете по отношению к отчиму? Ответив как можно честнее и полнее на эти вопросы, Вы, вероятно, поймете, что делать дальше. Но сейчас важно – разобраться в том, что Вы чувствуете. С уважением, Максим».

Психолог

«Здравствуйте, Максим.

Обидно от НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ! Он, когда начинал меня воспитывать, НЕ ПРЕДУПРЕДИЛ, ЧТО НУЖНО БУДЕТ ПЛАТИТЬ! ЭТО НЕ ЧЕСТНО, ЭТО КАК ПРЕДАТЕЛЬСТВО!

Сейчас отношений никаких, мы не общаемся вообще. Раньше тоже так было, но не было таких обвинений, просто непонимание, банальное, бытовое. Я нормально к этому относилась. Обидно было, конечно, но не конец света. На мое отношение к нему мало влияло.

Раздирают чувства НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ, а я ведь ЛЮБИЛА ЕГО когда-то, он в свое время был весьма ЗНАЧИМЫМ человеком для меня, БЛИЗКИМ ЭМОЦИОНАЛЬНО, я ему ВЕРИЛА, если не сказать ДОВЕРЯЛА!

А вот, что к отчиму чувствую – НЕ ЗНАЮ, правда. Много думаю, но ничего нет конкретно к нему. Может, я боюсь своих чувств к нему? А может, просто боюсь потерять что-то дорогое и близкое.

Глупо звучит, наверное, после того, что он сделал, но что есть, то есть».

Елена

«Я очень-очень извиняюсь, но я, похоже, запутался в Вашей семье. У Вас что, два отчима было? Если можно – чуть подробнее про семью расскажите».

Психолог

«Максим, прошу прощения, что так запутала Вас.

Я сама уже запуталась, кто, что есть для меня. Сама не знаю, что происходит. Иногда простые с виду вещи оказываются нереальными и недоступными в какой-то момент.

На самом деле отчим у меня был и есть один. Он меня воспитывает с 3 лет. Когда я была маленькой, мы много времени проводили вместе, много путешествовали, ходили в горные походы, он играл со мной, учил меня читать. Мы с ним хулиганили, а мама ругалась, и тогда мы заговорщицки с ним шушукались. Вот это отношение очень сильное. Это нельзя вычеркнуть или забыть. Но когда я подросла, лет, наверное, с 13 он стал смотреть на меня не как на дочь, а как на женщину. И прошло не так много времени, как он стал домогаться. Поэтому пишу, что я ему когда-то доверяла, верила, но доверие это было неоправданно, а напротив, зародился новый страх перед ним. Он был для меня самым значимым человеком в жизни. Я помню, как из детского сада забирали детей папы, а у меня папы не было. А когда пришел такой «хороший дядя», посадил меня на колени и спросил: «Хочешь, чтобы я был твоим папой?», – это был самый счастливый момент в моей жизни, наряду с рождением брата. Я была счастлива тогда.

Воспитывал меня только отчим, маму он не допускал к воспитанию.

А сейчас я не допускаю его вообще до себя. Когда он приближается, мне, мягко говоря, не по себе, когда останемся наедине я делаю все, чтобы исчезнуть. А ведь когда-то я его любила, как отца.

Когда он стал приставать, мамы рядом не было, она жила в другом городе, и мы с отчимом жили вдвоем 2,5 года».

Елена

«Спасибо за разъяснения. Но еще вот что непонятно: получается, что мама ничего не знает? Какие взаимоотношения у Вас с ней? И какой сейчас состав семьи, кто с Вами под одной крышей живет? И какие между всеми взаимоотношения? И как сейчас отчим относится к тому, что с Вами сделал?»

Психолог

«Вы правильно поняли. Мама ничего не знает и, надеюсь, не узнает. Причем мама не знает и о более раннем насилии. А взаимоотношения с мамой вроде нормальные. Близости эмоциональной нет и конфликтов тоже нет. Живу я одна. Мама, отчим и младший брат живут вместе. С братом отношения разные. Он тянется ко мне, все время приходит и хочет поговорить. Я его люблю больше всех на свете, но проявлять любовь не могу почему-то. У мамы с отчимом вроде относительно ровно. Бывает, повздорят, но отходят быстро.

А как отчим относится к тому, что сделал, не знаю и знать не очень-то хочется».

Елена

«Мне представилась следующая картина.

1. Некая женщина выходит замуж, и ее новый муж насилует ее несовершеннолетнюю дочь от первого брака. Оба скрывают случившееся. Она ничего не знает, хотя должна знать, что происходит с ее дочерью, и как-то на это реагировать. Убить этого мужа или простить – это ее дело и ее выбор. Но для этого надо знать, что случилось. Вы решили проблему Вашей мамы: пусть не знает, и ей нечего будет выбирать.

2. Некий мужчина женится, воспитывает дочку своей жены от предыдущего брака, потом она подрастает, начинает интересовать его как женщина, и он ее насилует. Видя, что девочка никому ничего не говорит, тоже решает сделать вид, как будто ничего не было. Но, видно, совесть есть и как-то его гложет, и чтобы ее унять, начинает обвинять эту девочку во всяких глупостях – например, что из-за нее он не воспитывал детей от своего предыдущего брака (может, оно и к лучшему – а то бы и их изнасиловал). Он не «конченый» человек, но, чтобы стать лучше, ему надо покаяться в содеянном. Вы решили проблему своего отчима: он может молчать, сколько его душе угодно.

3. Получается, что Вы являетесь „контейнером“ для всей той дряни, с которой должны разбираться не Вы, а Ваши родители. Переполненным контейнером. Неудивительно, что Вы ничего не чувствуете, кроме того, что Вас раздирает на части. Кроме того, на этом контейнере висит огромный замок. Я имею в виду Вашего брата – неизвестно, как отразится на нем то, что Ваша мама узнает о случившемся.

4. И главный вопрос: что делать? Информация о случившемся разорвет, скорее всего, Вашу семью на части. Если же об этом никто не узнает, то она разорвет Вас. Но Вы несете непомерный груз НЕ СВОЕЙ ответственности. Ее надо вернуть. Наверное, стоит начинать с разговора с отчимом. О том, что он был самым любимым для Вас человеком. О его предательстве. О том, как теперь складывается Ваша жизнь. Не знаю, стоит ли сообщать это маме. Мне кажется, это он уже сам должен сделать. Но поговорить с ним наедине, наверно, Вам надо. Главное, делать это в спокойном состоянии. Сорветесь на агрессию – разговор не получится. Сделать это тяжело, но реально.

Вот такие мои соображения. Пишите, с уважением, Максим».

Психолог

«Спасибо, Максим.

Я не могу с ним говорить о случившемся. Я боюсь встречи с ним, очень боюсь. Как только подумаю об этом, все прямо-таки сжимается и начинается внутренняя истерика. Я видеть его не хочу, слышать о нем не хочу. Знаю, что он сейчас болеет. Знаю, что может быть мне нужно быть с ним рядом, поддержать, но не могу. Сил просто нет, и я не знаю, откуда их взять. Мне страшно от самой мысли о подобном разговоре с ним. Просто знаю, как больно могу ему сделать, да и себе тоже. Но я переживу, а он? Он такой, какой есть, его не переделать. Я не хочу никого видеть, но при этом чувствую полное одиночество.

Как-то отчим сам завел разговор о прошлом. Плакал, спрашивал, навредило ли это мне, просил отнестись к нему с любовью и уважением. Мне ничего не оставалось, как просто поддержать и успокоить его. У меня это получилось. После того как я сказала, что все нормально, и я не держу на него зла, и все так же люблю его, он даже „засиял“ изнутри.

Сегодня приходила мама. Увидела у меня сигареты и забеспокоилась. Стала спрашивать, что случилось. Мне после этого стало совсем плохо. Зачем она пыталась залезть мне в душу? А потом ушла, сказав, что со мной даже не посплетничаешь. Она хотела сблизиться со мной, но я очень ясно и четко поняла, что не могу допустить ее до себя. В кой-то веки она сама пришла ко мне, захотела оказать поддержку, а я…

Я не хочу впутывать близких в свои переживания. Это мое и мне с этим разбираться. Коль уж я взяла когда-то на себя ответственность, нужно нести ее до конца, а не бросать посреди пути, это не честно и предательски».

Елена

«Вам тяжело с ним говорить. Можно письмо написать.

Проблемы в общении с мамой – это следствие Вашего молчания. Между Вами с мамой огромная стена – то, что Вы знаете, а она нет. Близкие и доверительные отношения с мамой невозможны, пока она не узнает о случившемся.

Впутывать или не впутывать близких – это полностью Ваш выбор. Но этот выбор должен быть основан не на „детских“ представлениях о добре и зле (извините меня, пожалуйста, но создается впечатление, что Вы основываетесь на убеждении, что нельзя выдавать „взрослым“ товарища по детским играм), а на полном осознании последствий того или иного решения. Позвольте мне обрисовать два возможных последствия Вашего решения.

Первое. Все обо всем узнают, и через какое-то время его прощают (это идеальный вариант). Вам легче – налаживается контакт с мамой, возможно, с отчимом, непомерный груз не вашей ответственности слетает с плеч. Отчим проходит через отвержение к прощению, и его не гложет изнутри страх и чувство вины, он тоже освобождается. Может, станет меньше болеть. Мама получает возможность самой решить, как быть с мужем, но, во всяком случае, в их взаимоотношениях не будет такой огромной неправды. Это ее право – знать, каков ее супруг в действительности. Это – идеальный выход, который не обязательно наступит, даже если все узнают о случившемся. Но шансы увеличиваются.

Второе. Все ничего не знают. Что происходит с Вами, Вы и так чувствуете. С мамой контакт так и останется формальным. Отчим будет всю жизнь мучиться от страха, что это всплывет, и от чувства вины. Но главное – Ваш брат, который может повторить историю Вашего отчима (это не обязательно, но вполне возможно), и у него так и не будет возможности узнать, почему он такой. Ваши и Вашего брата дети будут чувствовать, что в семье есть какая-то тайна, она делает их плохими, но исправить они ничего не смогут. Это – наихудший выход, который не обязательно наступит, даже если все никогда ничего не узнают. Но шансы, опять же, увеличиваются.

Это очень тяжелый выбор. Эти два варианта – крайности, которых может и не быть. То, о чем Вы молчите – бомба замедленного действия. Но эту бомбу заложили не Вы. И мне не кажется, что Вы в состоянии одна „спасти“ всю вашу семью. Вам, лично Вам нужна помощь. И никто, кроме самых близких людей – мамы и брата – не сможет Вам помочь наилучшим образом. Храни Вас Бог! С уважением, Максим».

Психолог

«Максим, спасибо за подробный ответ.

Неужели нет другого выхода?

Еще месяц назад я даже и думать о случившемся не могла, а тут завести разговор с людьми, с которыми меньше всего хочется об этом говорить.

Сейчас говорить с отчимом я не в состоянии. И это даже не выбор – это реальность. Я очень боюсь, сама не знаю чего. Отчима? Его реакции? Боюсь еще стыда, который придется вновь пережить. А если мама меня осудит? Ведь в определенной степени я ее конкурент. Не думаю, что в этой ситуации она отнесется ко мне как к дочери.

Поняла! Боже! Какой кавардак! Кто мне моя мама? Как мать я ее помню только в раннем детстве, когда отчима не было. Потом я стала ей конкурентом, а она мне. Так получается? Чувство, что я отбила у мамы мужа. Нет, формально он ее муж. Но, ведь после того как мама приехала и мы жили все вместе, отчим не раз снова домогался, и пару раз у него это получилось, когда мама куда-то уходила. Он часто говорил, что любит меня, но я хотела верить, что в большей степени это любовь отца к дочери. Какая наивность! Как такой мужик, после всего, что было, может любить меня как дочь?

А как я сама к нему отношусь, как к отцу или как к мужчине? Что я к нему чувствую? Кто я в этой семье, если я там вообще есть?

Короче, я в шоке!»

Елена

«Максим, представляете, после того, как я вчера все это поняла, через какое-то время, в голове заиграла песня Толкуновой „Поговори со мною, мама“. Она звучит до сих пор. Появилось какое-то смутное едва-едва понятное чувство. Хочется плакать над этим и беречь. Представляете, немножко захотелось стать ребенком. Не маленьким и беззащитным, а просто ребенком. Я всегда говорила, что не хочу ни на минуту в прошлое, не хочу снова быть ребенком. А сейчас захотелось, только не в своем прошлом, а как-то по-другому. Стать в душе тем ребенком, которым я не была, стать другим…»

Елена

«Здравствуйте, я очень рад и за Ваше открытие, и за Ваше приобретение. Тяжелое открытие привело к появлению светлого чувства. Это здорово! И очень хорошо, что это чувство связано у Вас с мелодией, теперь оно Ваше и Вы всегда его сможете „вызвать“, просто вспомнив песню. Вам приходится бороться за очевидные для других вещи – чтобы мама была мамой, а не соперницей. Но эти само собой разумеющиеся вещи – основа жизни. Еще раз поздравляю, это без преувеличений серьезное достижение!

Насчет разговора с отчимом: наверно, торопиться не надо. К тому же разговор с ним – не основная задача, важно сделать так, чтобы семья знала, кто в ней живет. Чтобы мама стала опять мамой. А после этого, и это очень важно, все действия Вашей семьи в целом и каждого в отдельности должны быть направлены на то, чтоб его простить. Вы имеете полное право сказать маме о его действиях с Вами напрямую, но Вам надо будет и настроить ее, по возможности, на прощение. Но торопиться с этим не обязательно, у Вас сейчас происходят какие-то хорошие изменения, может быть, они Вас приведут к правильному решению».

Психолог

«Здравствуйте, Максим. Буквально день-другой все было хорошо. Но потом все пошло совершенно неожиданно для меня. Мама пришла ко мне, и я отреагировала, мягко говоря, странно. Было дикое напряжение, я плохо контролировала себя. Меня как будто парализовало, но при этом была внутренняя истерика. Я не знаю, как я сдержала себя, чтобы не закричать и не выгнать ее. Она была всего несколько минут, но я ей не могла сказать ни слова. Я даже не помню, что она мне говорила. Я лишь забилась в угол и, слегка раскачиваясь, ждала, когда все это кончится. Пыталась дышать, думать, но не получалось. Один аффект. Сейчас мне очень тяжело ее видеть, слышать. Я не могу просто посмотреть на нее. Просто не могу. Что это? Страх? Если да, то чего? Почему она меня так травмирует? Вообще я сейчас все время вздрагиваю, появились тики.

Не пойму, откуда все это. Про отчима даже забыла. В голове страшный образ матери. Бред какой-то!

Песня даже не играет, она какая-то чужая».

Елена

«Здравствуйте! Ничего необычного с Вами не произошло. Это неприятно, дико неприятно. Но это – результат происходящей внутри Вас работы. Прежде чем выяснять, что это такое, попробуйте вспомнить, было ли у Вас такое раньше. Если да, то в какой ситуации?»

Психолог

«Когда я стала жить одна. Много было свободного времени. Я увлекалась чтением эзотерической литературы. Дочиталась до такой степени, что стали возникать страхи. Потом они стали навязчивыми, паническими. В итоге все привело к тому, что стали появляться мысли о том, что меня хотят убить брат и мама. Я не могла спать ночью. Я вообще ночью могла только бояться. Когда закрывала глаза, возникала паника, даже при свете лампы. При дневном свете спала нормально, хоть и с кошмарами (специфическими). Казалось, что „черти“ высасывали из меня жизнь. Казалось, что в углу комнаты находилось главное зло, в виде серой тучи. Я его не видела, умом понимала, что там нет ничего, но чувствовала. Мне было все равно, питаюсь я или нет, дышу или нет. Страхи овладели мной настолько, что я стала думать о смерти, чтобы все это скорей закончилось. Но как только я всерьез задумалась о смерти, я испытала панику, которую никогда до этого не испытывала. Я поняла, что смерть не избавит меня от мучений, и это „нечто“ в виде серого облака и там меня достанет. Только там у меня не будет тела, и я не смогу совсем ничего сделать. Смерть сделает меня уязвимой.

И в самый пик страхов, когда стало просто невыносимо, я решилась выйти на диалог с этим „злом“, с этим серым облаком. Я не смотрела на него, но я захотела прогнать его, рассеять, убить, уничтожить. И как ни странно у меня получилось, через какое-то время оно исчезло. Потом чувствовала себя нормально, стала спать по ночам, до этого спала только днем, из-за чего пришлось уволиться с работы».

Елена

«Ну, вот. Эта реакция у Вас, судя по всему, связана со страхом. Страхом чего? Версия, лежащая на поверхности (но не обязательно верная): страх изменений. Мама пришла, и Вы ушли в себя, так сказать, чтобы не сделать чего-то непоправимого. Это нормальный страх. Но столь сильное, можно сказать, животное (от слова „живот“, то есть жизнь) выражение его говорит о том, что эта ситуация связана со страхом смерти. Какая связь у Вашей мамы и смерти в данном случае?

Но это все предположения, а вот что главное: у Вас уже есть способ справляться с такой ситуацией: разговаривать со своим страхом. В данном случае, по-моему, это все-таки мама. Попробуйте написать ей письмо, которое не надо будет отдавать. Как можно подробнее.

Пишите без критики, не задумываясь, все, что приходит в голову. Потом посмотрите, что стало с Вашим страхом».

Психолог

«Здравствуйте, Максим.

Долго не хотела писать это письмо. Но в итоге решилась. Написала.

Мне неприятна моя семья. Просто неприятна. Я всю жизнь была для них связующим звеном. Жила их жизнью, их запросами и желаниями. Теперь я могу жить сама, без них. Им без меня хоть и сложно, но они уже „нашли друг друга“. Они и без меня справятся. Возникает вопрос. А кто я теперь? Какова моя роль в жизни? Для чего я? Раньше знала, теперь – глухо. Сложилось впечатление, что меня использовали в личных целях (сохранить семью, отчим изначально ко мне тяготел больше, чем к маме, даже говорил, что женился на ней из-за меня). Ну, как же, я ведь их, а в первую очередь ее дочь. Она сильнее отчима, хотя внешне все наоборот. Она сделала так, чтоб у нее была семья, а я сейчас рискую всю жизнь вот так прожить одна. Она меня не хочет отпускать. Ей понравилось решать свои проблемы за мой счет. Но я не хочу больше! НЕ ХОЧУ! Они и сами справятся. Без меня.

Только выглядит все это так, как будто я неблагодарная дочь, „отодвинула“ своих близких на второй план, а на первый план выдвинула собственные интересы. Как это понимать? Как это уравновесить? Либо я продолжаю жить ее интересами и остаюсь с чем есть, либо пренебрегаю ее интересами, режу по живому и живу счастливо? Но так не бывает».

Елена

«Здравствуйте!

Это еще одно тяжелое и важное открытие. Возможно, это и есть то, что сделало Вашу жизнь такой, какая она есть. Я бы здесь добавил, что Вы и сейчас являетесь для них „связующим звеном“. Вы являетесь носителем того, о чем Ваши родители не хотят друг с другом разговаривать. И здесь расстояние не поможет – с ними Вы живете, или в другой стране – все равно будут сваливать в Вас все опасное и страшное.

Что я знаю: Вы – член этой семьи. Это, конечно, очень формально, но это железобетонно. Весь тот кошмар, в котором Вы живете, – Ваше семейное наследство. Чтобы обладать только этим, даже имени не надо. Но я думаю, что если сбросить с себя всю эту дрянь, то можно обнаружить и „хорошую“, добрую, радостную часть наследства. Это тоже будете Вы.

То, что Вы называете „ее интересами“ – это не думать, не страдать, не переживать. С чего Вы взяли, что это действительно для них полезно? Такими интересами можно и пренебречь. Ваши родители убегают от боли. Такое бегство – всегда некрасиво. И Вы в той ситуации, в которой упорно находитесь, ничего красивого и достойного в своей семье найти не сможете. А ведь Ваша семья – это и Вы тоже. Вы идете навстречу своим страхам и своей боли, я этим восхищаюсь. Это делает Вас лучше. И это больно. Но это, по-моему, единственный путь измениться в лучшую сторону. Для всех, и для Ваших родителей тоже».

Психолог

«Максим, спасибо. Страх – это всего лишь страх. Боль – это всего лишь боль. Я боюсь причинить им боль. Мне страшно от самой мысли о страдании близких. Я не смогу быть счастливой в то время, пока мои близкие пытаются решить те проблемы, которые им не по силам. Иначе они не грузили бы меня ими. Я помню из детства, как мама плакала. Это самые ужасные воспоминания. Даже не знаю, что для меня страшнее и больнее, насилие или мамины слезы. Хотя нет, знаю – мамины слезы. Вот где еще болит. Готова на все, только бы мама не плакала.

Проревелась и задумалась. Почему? Боюсь потерять контроль? Ведь свои переживания я могу контролировать, они у меня на виду. А мамины? Со своими я справлюсь, а с мамиными? Родители когда-то продемонстрировали свою слабость (наверное), и я решила все брать в свои руки, чтобы выжить. Вы правы. Наверное, это страх смерти. Без мамы я не выживу (на уровне ощущений из детства). Чтобы маме было хорошо, она должна быть замужем (карьеру она не сделала, да и не хотела).

Это замкнутый круг. Я пока не знаю, как его разорвать. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Вы мне очень помогаете в этом. Спасибо.

А почему Вы считаете, что я упорно нахожусь в этой ситуации? Мне кажется, что я сопротивляюсь, только плохо получается, я боюсь за них. Они неспроста предоставили мне ту роль, а я неспроста ее приняла. Отчим мог решить свои сексуальные проблемы и без меня, но тогда семья бы распалась. Мама могла бы решать свои проблемы с замужеством без меня, но тогда… Тогда она просто не решила бы их? Так получается?

Все хотели одного, но другого выхода мы не нашли. Очень сложно писать „мы“, даже противно как-то. Но это так. Вот к чему я сегодня пришла».

Елена

Страницы: «« « 12345678 » »»