Грехи царя Омара Шахразада
Глаза Тимура смеялись, но голос был почти грозен.
– Фу, сырая рыбина… Гадость какая…
– Вовсе не гадость. Для нас, водяных дьяволов, жителей темных омутов, это всегда только закуска… А вот главное блюдо, самое желанное и самое сладкое… да, красавица, это молоденькие девушки, что попадают в наши руки.
И Тимур заключил Софию в объятия, покрывая лицо сотнями легких поцелуев. Она с удовольствием позволяла целовать себя, радуясь тому, как близок сейчас ей этот мужчина. Самый красивый, самый лучший, самый… Единственный мужчина в мире, которого видели ее глаза.
Ее пальцы дрожали, когда она обняла его за плечи. Горячее тело прижалось к ней, и девушка почувствовала, что больше не в силах играть ни в какие игры. Лишь насладиться им, отдаться ему, почувствовать его рядом, в себе, вокруг себя… Только этого хотелось ей, только об этом она мечтала.
Тимур словно подслушал ее мысли. Но, быть может, он чувствовал то же самое. Его глаза горели огнем, его руки сжимали ее плечи крепко и нежно. О да, он хотел ее.
И очень сильно.
София еле сдерживалась, чтобы не застонать от удовольствия. Губы Тимура, поначалу нежные, сейчас целовали ее неистово и жадно. Но потом в его глазах загорелись искорки смеха, и он вновь нырнул. София готова была рассердиться, но почувствовала, что возлюбленный взялся за ее ноги и начал ласкать и массировать ее ступни.
– О да, – почти простонала она, и Тимур, вновь вынырнув, снова запечатлел на ее губах поцелуй.
От него пахло свежестью и солнечным светом. На миг он отстранился, а потом скользнул руками по ее телу. Жажда сжигала его, и он почувствовал, что игры закончились. Слегка покусывая ее губы, он ни на минуту не выпускал ее из своих объятий.
– Теперь твоя очередь, – сказал он, застыв посреди озерца изумительной статуей.
Но никакая статуя не могла так блестеть глазами и так стонать, когда узкие ладони девушки опустились на его грудь. София лишь несколько раз провела по его телу от плеч до узкой талии, и он уже готов был броситься на нее.
– О любимый, как ты хорош!
– И как я мечтаю о тебе, звезда моя, счастье моей жизни…
Эти слова вскружили Софии голову. Ей было мало одних прикосновений, ей захотелось попробовать его на вкус. Немедленно. И она несколько раз лизнула его, опускаясь все ниже. Туда, куда не могли не стремиться ее руки.
– О нет, любимая… Пощади… Я так горю, что больше не могу сдерживаться…
– О Тимур, терпение – вот доблесть воина и мужчины…
У Тимура не хватило сил на то, чтобы вспомнить, где он уже много раз слышал эти слова. Огненное желание поднималось от чресел обжигающими волнами и грозило вот-вот затопить разум, оставив лишь одно стремление – соединиться с любимой. Соединиться немедленно. Здесь. Сию минуту.
Его руки чувственно легли на плечи девушки, опустились на грудь. Теперь нежные касания сменились более настойчивыми. Но София ответила лишь легким стоном удовольствия. Да, она тоже мечтала соединиться с Тимуром. Прямо здесь. Сейчас.
Она не могла думать ни о чем другом. Только он, единственный, в силах доставить ей неземное удовольствие.
Ее руки ласкали его тело, его ладони безумствовали на ее коже. Но он хотел большего. И не собирался останавливаться.
Он покрыл ее лицо поцелуями, желая доказать свое право на нее. Прикосновения его плоти едва не свели ее с ума.
Она снова и снова прижималась к нему.
– Сейчас? – Она задрожала при мысли о том, что еще ждет ее в царстве воды и света.
– Да, сейчас, – умоляюще произнес он. Его горящие глаза сулили ей неземные ласки.
– Ты не замерзла, любимая? – спросил он, глядя на ее грудь. – Хочешь, я тебя согрею?
Тимур наклонился к ней. Его горячее дыхание обожгло ее, а потом он начал покусывать нежную кожу ее груди, и она едва не взлетела на вершину блаженства. У нее подкосились ноги, но он удержал ее, и она осталась рядом.
– Я хочу ощутить твой вкус.
Они слились в страстном поцелуе, и его язык ласкал ее теперь бесстыдно и жадно. Его руки играли с ее грудью, мяли ее, нежно касались и не отпускали ни на минуту. Он наслаждался их тяжестью.
Он опустился ниже, и она вспыхнула от двух противоположных ощущений. Так горячо. И вновь так холодно. Когда его пальцы скользнули по ее бедру, она ощутила жар.
– Я хочу ласкать тебя… Позволь мне это, моя красавица.
– Тебе позволено все.
Эти слова зажгли его. Руки Тимура, только что нежно гладившие ее, стали теперь уже жадными. Он боялся причинить ей боль, но не мог сдержаться. Эта девушка принадлежала ему всегда. И будет всегда принадлежать ему так, как сейчас…
Тимур следил за малейшим ее движением и видел, что она тает от ответного желания.
– О любимый, – застонала она, прильнув к нему губами.
– Да, моя прекрасная, да… – прошептал Тимур, и уже через мгновение она почувствовала, что соединилась с ним.
Он не отпускал ее ни на секунду: София обвила ногами его талию и начала двигаться в такт ему. Ее захлестывали жгучие волны наслаждения, и она могла лишь простонать в тот момент, когда огненная волна накрыла ее целиком. Через несколько мгновений к ней присоединился и Тимур.
– Я буду с тобой всегда, моя мечта, моя любовь… – услышала София его тихий голос. Этих простых слов хватило, чтобы новая обжигающая волна опять оглушила ее.
Макама двенадцатая
Жаркий день объял столицу страны Ал-Лат. В полуденном мареве исчезли границы между небом и землей, с белесого неба на мир лилось огненное дыхание солнца. Но в царском саду было зелено и куда прохладнее, чем за его стенами. Бесчисленные фонтанчики разбивали прозрачную гладь крошечных прудов, в которых шевелили плавниками огромные красные рыбины. Дорожки между деревьями золотились мелким песком, а в ветвях, невидимые глазу, пели птицы.
Мансур и Саид готовились к схватке. Это был обычный учебный бой на мечах. Сегодня наставник захотел показать владыке, каких поразительных успехов добились его ученики. Но царь Омар, отговорившись делами, удалился в коридоры дивана, а царица Амани, которая, к слову, ни за какие богатства мира не пропустила бы мига победы своего сына, с удовольствием восседала сейчас в тени акации.
Уже не раз мысленно она возвращалась к недавнему разговору с сыном. Вернее будет сказать, что он просто не выходил у нее из головы. Да, мальчик прав в своих опасениях – из братьев, особенно старшего, Саида, вырос достойный соперник. Страшный еще и потому, что сын Ясмин, похоже, вовсе не помышлял о троне. Он был готов к защите царевича Мансура – его, собственно, и воспитали телохранителем. Но если среди противников царя найдется изворотливый шпион или хитрый интриган… О, тогда сила, ловкость и небольшой ум Саида превратятся из щита для царевича Мансура в меч для него. И потому судьба старшего сына наложницы была решена.
Но решить – это так мало… Важно еще выполнить задуманное. И только этим утром, утром будущего торжества царевича, Амани вспомнила о старом кошеле, по-прежнему лежавшем в черном сундуке царицы. Вместе с одеянием, которое было на Амани в ту ночь, когда царица Хаят умерла. (Даже про себя Амани не могла произнести слов: «когда я отравила царицу…»). Никогда более не надевала дочь визиря тех одежд, а потому никто и пальцем не касался щедро вышитого кушака с пришитым к нему кошелем. В котором должен был по-прежнему лежать заветный флакон с зельем, дарующим сон. Иногда сон вечный.
Так оно и оказалось. И кушак был на месте, и кошель. И в кошеле все еще хранились кольца, которые тем вечером сняла будущая царица Амани, и… синий флакон. Царица подняла его к свету и увидела, что зелье все еще там, что почти два десятка лет не смогли уничтожить коварный напиток.
«Ну что ж, Саид, сын наложницы… Знай, что я не питаю к тебе злых чувств. Но у царя должен остаться только один наследник. И это не ты…»
Но как подать юноше чашу с ядом? Недостойно же будет самой царице поднести чашу с напитком, пусть даже и царскому сыну. Но решение нашлось мгновенно. Весь дворец знал, что после схваток на мечах, будь то жаркий день или прохладный, царевич освежается спелыми сочными фруктами. А вот Саид, его постоянный партнер в каждом учебном бою, пьет сладкий шербет.
«Да будет так! Миг торжества моего сына станет последним мигом твоей жизни, мальчик… И да хранит Аллах милосердный твою матушку, сегодня я все же отберу у нее то, что когда-то сама, неразумная, ей подарила!»
И вот пришел час боя. Юноши надели защитные кожаные доспехи с нашитыми медными пластинами, наставник проверил, хорошо ли держатся специальные пробковые колпачки, которыми были увенчаны кончики мечей. В тени акаций расположились те, для кого царевич и его друг должны были дать представление – царица Амани и мать Саида, Ясмин, любимая наложница царя Омара. Уже давно царица не опасалась ее. Но привычки были по-прежнему сильны, и в присутствии посторонних Амани все так же вела себя с Ясмин как с любимой подругой. На низком столике красовалось чудовищных размеров блюдо с фруктами для царевича и высокий кувшин с питьем для Саида. Никто не смел дотронуться до угощений, предназначенных для юношей. Даже мухи, которых отгонял огромным опахалом раб-нубиец.
Часы на дворцовой башне пробили полдень, и барабан зарокотал. Соперники встали в позицию, бой начался.
Царевич Мансур сражался в красном кафтане и красных шелковых шароварах. Саид, сын наложницы, всегда предпочитавший яркие цвета, в этот раз надел черный кафтан. Вот так и сошлись черная и красная молнии. Немногочисленные зрители замерли. Удары, пусть и не смертельные, сыпались градом, лица соперников стали злыми и сосредоточенными. Из глаз Саида исчезло всякое миролюбие…
Наставник, закусив губу, пристально следил за обоими учениками, чтобы прервать бой, как только кому-то из них начнет грозить серьезная опасность. Он не знал, что серьезную опасность он вызвал сам, поставив друг против друга царского наследника и того, кого Мансур считал своим врагом.
«Мальчик мой, будь рассудителен, не давай гневу взять верх над разумом! Удержись! Останься мудрым царевичем!» – мысленно молила Амани, до боли сжав кулаки.
«О Аллах милосердный! Что они делают! Это же учебный бой! А наши петушки, вместо того чтобы доставить зрителям удовольствие, решили всерьез выяснить отношения…» Увы, наставник был прав – ярость схватки увлекла обоих соперников. Они уже не думали о том, кто они… Кровь кипела в их жилах, а глаза не успевали следить за ударами соперника…
– Саид, сынок! – Голос Ясмин в звоне клинков был почти не слышен. Но этого хватило, чтобы разум начал брать верх.
Черты лица Саида разгладились, в глазах опять загорелся смех. Удары становились все более размашистыми. Более он уже не пытался сражаться – теперь лишь дразнил царевича, делая широкие жесты и комично склоняясь перед Мансуром. Тот сначала не понял, что соперник перестал биться всерьез, и сделал два быстрых выпада. Но Саид смог парировать их, и тогда царевич наконец услышал его тихие слова:
– Угомонись, брат мой! Это же просто танец на потеху публике!
Красный туман ярости перед глазами Мансура рассеялся. Он увидел и ужас в глазах царицы, и ее крепко сжатые кулаки. Словно услышав мысли матери, он начал успокаиваться. Его меч по-прежнему отражал удары Саида, но теперь оба просто играли, стараясь доставить удовольствие немногочисленным зрителям.
Наконец барабан замолк. Усталые юноши опустили мечи.
– Аллах милосердный, ученики мои! Что с вами вдруг случилось? – Наставник не знал, к кому бросаться раньше, укорять или хвалить, порицать или пытаться найти раны.
– Учитель, это же была просто игра!
– Ах, Саид, если бы я не видел твоего лица… И вот это…
Учитель показал на разрезанный в нескольких местах рукав камзола царевича. Да, верхушку меча защищал пробковый наконечник, но широкое лезвие тоже могло нанести увечья.
Царевич Мансур усмехнулся:
– Не стоит так кричать, учитель! Посмотри лучше на кафтан Саида.
Подол кафтана постигла та же печальная участь, что и рукав – ткань была в трех местах рассечена и теперь висела длинными полосами.
– Мальчишки! Ну чему я вас учил!
– Не стоит кричать на царевичей, – попросила Ясмин. – Они просто не смогли удержаться и немножко подразнили друг друга!
– О нет, сестра моя, мать царского сына! – В голосе царицы был слышен гнев. – Это дурной поступок! Царевичам не пристало так себя вести!
– Но матушка…
– Не спорь с матерью, царевич Мансур! Это вспыльчивость, недостойная наследника! Ведь ты же мог нанести рану своему брату!
Но глаза царицы говорили совсем другое: «Тебя никто не должен заподозрить в ненависти к Саиду! Тебе следует быть с ним по-прежнему дружелюбным!»
– Да, моя мудрая матушка! Я действительно не смог удержать себя в руках! – Царевич Мансур прекрасно понял мать. У него хватило силы воли поклониться сводному брату и проговорить: – Прости меня, брат мой!
– Прости меня и ты, царевич! Я был несдержан… – Саид, казалось, удивлялся словам брата. Но принял его игру.
Ясмин с изумлением смотрела на Амани. Не бывало такого, чтобы царица журила сына, тем более при посторонних. Еще более странной дочери звездочета казалась покорность Мансура. Но Ясмин промолчала.
Меж тем защитные нагрудники были сняты, пропотевшие камзолы сменили свежие белоснежные шелковые рубахи.
– Отдохнем, брат мой?
– С удовольствием.
И юноши подошли к низкому столику в тени. То, что произошло дальше, царица вспоминала потом множество раз, поражаясь собственной выдержке.
– Ох, какая сегодня жара! – Саид повернулся к Ясмин. – Матушка, освежись и ты шербетом…
Царица замерла. Известно было, что сладкий напиток предназначался лишь для сына Ясмин. Но наложница благодарно улыбнулась и проговорила:
– С удовольствием…
Юноша наполнил золотую чашу на высокой ножке и подал матери.
– Как удивительно пахнет напиток… Цветами… Быть может, какая-то служанка, стараясь лишь для тебя, положила в него слишком много лепестков жасмина…
– Быть может, – снисходительно улыбнулся Саид.
А царица, широко раскрыв глаза и сдерживая готовый вырваться крик, смотрела, как Ясмин, смакуя, осушает всю чашу.
Рука ее дрогнула, пальцы разжались, и чаша, дребезжа, покатилась по песчаной дорожке.
– Какая я неловкая… Силы совсем покинули меня… Мальчик мой, помоги мне…
Саид резко наклонился над матерью. Но было поздно. Глаза Ясмин начали закрываться, она пыталась сделать какое-то движение рукой. Быть может, искала пальцы сына. Саид растерялся, но не растерялась Амани.
Они вскочила со своего места и с криком «Сестра моя!» бросилась к Ясмин. Опустилась перед ней на колени и наклонилась так, чтобы услышать шепот наложницы.
– Мне так плохо, мудрая Амани. Пошли за лекарем, силы оставляют меня…
– Лекарь вот-вот будет здесь. Но что с тобой, красавица?
Услышав эти, казалось бы, простые слова царицы, наложница вздрогнула и попыталась сесть чуть прямее. Слегка окреп и ее голос:
– Я уже слышала эти слова! Когда-то… Много лет назад…
Казалось, что силы вновь вернулись к Ясмин. Она заговорила чуть громче, но, увы, ее слова могла различить только Амани.
– Я слышала их в ту ночь, когда оставила мою добрую царицу Хаят с тобой… Оставила, не в силах видеть ее муки… А потом ты уходила из покоев… А потом вернулась… А потом царица умерла…
«Аллах милосердный! Да она помнит все! И помнила это все годы! Что ж, значит, снадобье попало по адресу… А мальчишка… ну что ж, придется придумать что-то еще…»
– Царица умерла во сне… И я… я тоже чувствую что сон подбирается ко мне… Сон, что отнимет последние силы… Ты отравила меня, глупая Амани, как отравила мою добрую госпожу, прекрасную Хаят…
Голос наложницы становился все тише. Волей-неволей царице приходилось склоняться все ниже, чтобы не пропустить ни одного слова Ясмин.
– Отравила, думая, что шербет выпьет мой сын… Убийца… Так знай же, что ни тебе, ни твоему глупому несчастному мальчику не править этой страной, как ты этого хотела всю жизнь. Ибо наследник престола, сын царя Омара и мудрой Хаят, жив! Много лет назад его увезли отсюда. И теперь где-то в далекой земле за горами растет тот, кто единственный имеет право занять трон после царя Омара… Только он, а не несчастный мальчик Мансур, сын подлой змеи…
– Что ты говоришь, Ясмин…
– Сейчас, когда меня уже обнимает холод могилы, я говорю чистую правду… Помни же, несчастная дурочка, что жив царский сын. Он жив и готов вернуться…
– Где он? Как его найти? Как узнать? – Наконец Амани надоело играть роль.
– О глупая женщина… Он в далекой стране… за горами… Его найти непросто. А вот узнать будет легко. Ты, коварная, узнаешь его по родимому пятну, что напоминает шрам нашего господина, царя Омара, да хранит его Аллах милосердный от твоего пристального взгляда…
Последние слова отняли у Ясмин все силы. Глаза ее закрылись, а голова откинулась назад. Прекрасное лицо успокоилось, и наложница, дочь звездочета и мать царского сына, умерла.
Макама тринадцатая
Ужас, казалось, лишил сил царицу. Ужас отнял у всех, кто был в этот миг в саду, и голос и разум. Еще несколько долгих мгновений стояла воистину мертвая тишина. И только затем крик Саида прорезал сад:
– Матушка моя! Очнись! Приди в себя, прекраснейшая!
Он пытался усадить Ясмин, начал дуть ей в лицо и трясти за плечи. Голова у Ясмин болталась, как у тряпичной куклы. И тут к Саиду подошел наставник, видевший в своей бурной жизни немало смертей.
– Оставь ее, мальчик! Врата рая открылись перед твоей прекрасной матерью! Дай ей покой.
Эти слова остановили Саида. Казалось, за один миг он постарел на двадцать лет. Юноша опустил тело матери на дорожку, сел рядом и стал тихонько гладить ее пальцы… Быть может, это простое прикосновение было необходимо Саиду, чтобы проститься с матерью.
Царица, вне себя от пережитого, вне себя от той тайны, которая открылась ей в последние мгновения жизни Ясмин, вскочила на ноги и закричала:
– Сюда! Стража!
По дорожкам сада загрохотали тяжелые шаги, и мамлюки из личной охраны царя показались под акациями.
– Немедленно закрыть все дворцовые ворота! Взять под стражу каждое окно, каждую щель! Убита мать царского сына! Убийца должен быть покаран!
Мансур при этих словах почему-то улыбнулся. Но этой коварной улыбки не увидел никто. И даже сама Амани не поняла, чему усмехнулся ее сын.
Последние слова Амани словно сняли чары со всех, кто был в саду… Тело Ясмин унесли на женскую половину. Следом потянулись служанки и рабыни. Туда же, непонятно зачем, заторопились лекари… Все пришло в движение. И за этой суетой царице удалось сбросить на землю кувшин с шербетом, который пила перед смертью Ясмин. Надо ли говорить, что весь остаток сонного зелья, что двадцать лет ждало своего часа, Амани влила в сладкий напиток. И лишь запах смог бы подсказать знающему человеку, что питье отравлено. Но, увы, Ясмин была доброй матерью, а не опытным в ядах знахарем.
Появился гулям-дари и начал с умным видом прохаживаться по саду. Зачем-то осмотрел мечи обоих юношей, понюхал чашу, из которой пила наложница. Но ничего нового, кроме того, что и так наблюдала половина слуг и гарема, увидеть не смог.
Лишь поздно вечером матери и сыну удалось наконец спокойно поговорить.
– … вот это и открыла мне Ясмин. – Так закончила рассказ о последних минутах жизни наложницы царица.
– Что же теперь делать, матушка? – Голос Мансура опять был голосом плаксивого малыша, умеющего лишь причитать и жаловаться.
– О Аллах милосердный, и это мужчина! – не смогла удержаться царица. – Помни, мой сын, сейчас твоя судьба в твоих руках! В этом прекрасном подлунном мире не так много гор. И потому тебе остается лишь одно – отправиться на поиски.
– Но на поиски кого, матушка?
– Сын, я приказываю тебе, соберись! Перестань ныть! И подумай сам. Не так уж мало мы знаем об этом негодном, посмевшем остаться в живых…
– Матушка. – Мансур поднял на царицу полные слез глаза. Так могла смотреть девчонка, а не девятнадцатилетний мужчина, любящий сражаться на мечах. – Добрая моя матушка, мы не знаем ничего… Ни места, где он прячется, ни того, как он выглядит…
– Сын, ну почему Аллах дал тебе голову, но позабыл вложить туда разум? Подумай сам! Разве мало мы знаем? О нет, не так уж и мало.
Мансур молчал, уставившись в пол. Царица же, не в силах усидеть, ходила по своей опочивальне от стены к стене и говорила.
– Мы знаем совершенно точно, когда родился царевич…
Мансур при этих словах вздрогнул. Ибо всю свою жизнь он слышал слово «царевич» лишь применительно к себе. Только он был царевичем, и упоминание о сопернике резало его слух.
– …Итак, ему сейчас около двадцати. А потому не стоит опасаться каждого… Далее, мы знаем, как выглядела его мать… И потому можем представить, что, вероятно, это будет высокий черноволосый мужчина. Думаю, Аллах дал ему черные как ночь глаза и нос с горбинкой, как у отца… И, конечно, родимое пятно… Родимое пятно, так напоминающее шрам твоего отца. Вот здесь, – царица провела пальцами по шее сына, – за ухом. Ну разве этого мало?
– Пусть и немало! Но где же его искать?
– Не так уж и много далеких стран за горами, сын мой. Да, вас ждут долгие недели странствий…
– Нас, матушка?
– Ну конечно, вас… Не отправишься же ты в это странствие один?! Не по чину тебе путешествовать одному… Да и Саид может тебе понадобиться.
– Зачем? Чтобы он ночью прирезал меня кинжалом, как шакала?
– Как ты недалек, сын! Саид предан тебе как собака. Он силен, смел и будет лучшим твоим защитником. А если Аллах милосердный вам поможет и вы все же найдете старшего сына царя, разве не станет Саид твоим первым защитником?
– Защитником, царица? – В голосе Мансура появилась надежда.
– Да, сын, ты не ослышался. Ведь встреча братьев через много лет может оказаться не такой и мирной. И разве не Саид будет первым, кто обнажит свой меч перед нападающим на тебя незнакомцем?
– Но почему царевич должен на меня напасть?
И тут царица Амани поняла, что необходимо отбросить все отговорки. Иначе этот слабак (увы, именно так она именовала про себя собственного сына) никогда не поймет, что теперь дорога к трону уже открыта.
– Слушай меня внимательно, недалекий сын мой! Слушай и хорошенько запоминай! Если Аллах поможет вам, ты должен, нет, ты обязан вызвать на себя гнев своего старшего брата. Тогда Саид бросится тебе на помощь. Но исход сражения, пусть даже старший сын царя умел и силен, не известен никому. Ты же должен сделать так, чтобы победитель и побежденный оба лежали мертвыми в пыли у твоих ног.
– Матушка, ты говоришь страшные вещи!
– Я учу тебя тому, что ты должен понимать сам! Помни, ты единственный сын царя Омара, который должен остаться в живых!
– Аллах милосердный, но есть же еще и мальчишка Валид.
– Он останется здесь, и им займусь я сама. Стоит заметить, что ему трон неинтересен. И потому Валид будет последним из твоих соперников. Иди и думай о моих словах, сын!
– Повинуюсь, моя мудрая матушка, великая царица!
И вновь это был голос сильного и уверенного в себе мужчины. Когда Мансур закрыл за собой дверь, царица почти без сил опустилась на ложе.
– Аллах милосердный, почему ты дал мне силы и характер, достойные мужчины? Почему я должна все в этом мире добывать себе сама? И почему мой сын вырос таким негодным? Почему ему надо все объяснять?
Увы, царице никто не ответил на этот вопрос. И потому она, удобно устроившись среди высоких подушек, стала думать о том, как правильно рассказать царю Омару о событиях в саду. И главное, как сделать так, чтобы он разрешил Мансуру отправиться на поиски брата.
Но в это мгновение распахнулась дверь – в опочивальню вбежал царь Омар. Глаза его горели, руки дрожали.
– Аллах милосердный, я узнал о смерти Ясмин от Назира-звездочета. Что случилось, мудрая моя жена?
Да, если бы Амани не стала царицей, она бы никогда не научилась мгновенно превращаться из хладнокровной убийцы в раздавленную горем слабую женщину. Перед царем Омаром сидела несчастнейшая из несчастных, печальнейшая из печальных, запуганная и робкая женщина, а вовсе не гневная мстительница, какой она была лишь недавно и какой ее увидел сын.
Амани подняла на мужа глаза, одинокая слеза скатилась по бледной щеке.
– О царь мой, звезда моего сердца! Сегодняшний день, вместо того, чтобы принести радость, принес одно только горе. Наша красавица, добрая и умная Ясмин, погибла от руки подлого отравителя. Она приняла яд, который предназначался ее сыну, Саиду… Твоему сыну, о лучший из мужчин.
И Амани рассказала царю все, все что произошло. Она в красках описала и учебное сражение, и жар летнего дня, и жажду… И то, как Саид предложил матери глоток освежающего напитка.
– Но, быть может, сам Саид решил убить свою мать?
– Аллах милосердный, мой царь, как ты можешь подумать такое о собственном сыне?! Вспомни, как мальчик был предан матери! Подумай и о том, что Ясмин ведь могла и не пожелать шербета… И, самое главное, посмотри на своего сына сейчас. Нет в этом мире человека более убитого горем, чем красавец и умница Саид! Он честный малый. Его нельзя заподозрить в таком коварстве и жестокости…
– Ты права, достойнейшая из женщин. Но тогда кто же убил Ясмин?
– Муж мой, я хочу, чтобы поиски убийцы Ясмин не заслоняли в твоем разуме более важную и страшную мысль. Ведь наложница осушила чашу по ошибке… И это было покушение на жизнь Саида, твоего сына… Царского сына!
Быть может, горе от потери Ясмин было слишком велико, быть может, царь Омар был слишком прямодушен. Но слова Амани словно оглушили его. Он посмотрел на жену долгим тяжелым взглядом и сгорбился под тяжестью ее слов.
– Ты убиваешь меня этими словами! – проговорил он.
– О нет, царь! Ты не убит! Ты полон сил и должен взглянуть в глаза правде! Кто знает, может быть, теперь убийца решится поднять руку на младшего из твоих сыновей, умницу Валида? Или, о Аллах, прости мне эти слова, его взор упадет на царевича Мансура, твою надежду?
С ужасом посмотрел на царицу Омар.
– Я сама пугаюсь даже мысли об этом. Но, царь мой, муж мой, сердце и душа моей жизни, ведь мои опасения могут оказаться справедливыми. Отравитель хитер и коварен. Лишь случайность заставила нас насторожиться. Случайность, что стала роковой для нашей красавицы, добрейшей Ясмин.
Теперь Амани и в самом деле горевала о Ясмин. И горевала не напоказ – она вдруг осознала, что, убив ее, осталась одна. Ведь только Ясмин много лет была ее собеседницей, подругой, советчицей. У царицы не может быть подруг, одни лишь служанки. Аллах великий, даровав ей дружбу с Ясмин, теперь жестоко наказал ее за то, что она попыталась убить царского сына.
И тяжелые горькие слезы полились из глаз царицы. Этого оказалось довольно, чтобы царь, еще мгновение назад ослепленный горем, стал повелителем и властелином. Голос его зазвучал торжественно, а каждое слово падало, словно тяжкий камень.
– Звезда моего сердца, добрая и мудрая моя царица, я клянусь всем, что для меня свято, что защищу от убийцы свою семью!
– Благодарю тебя, о мой царь!
– Не беспокойся более ни о чем! Убийца будет найден, а наши сыновья защищены! Это говорю я, царь страны Ал-Лат. И слово мое нерушимо, как вечны горы и небо! Да будет так!
Макама четырнадцатая
– Да будет счастлив каждый миг твоей жизни, о царь!
– Здравствуй, наш мудрый звездочет! Мы скорбим о твоем горе и разделяем твою боль.
– О Аллах, мою боль, боюсь, не потушить и всеми морями мира. Но у меня есть и утешение – сыновья Ясмин со мной. Саид-весельчак и Валид, моя гордость. Твои сыновья, о царь, и сыновья моей дочери.
Назир, мудрый звездочет, и в самом деле не был убит горем. Да, он тосковал по дочери, горевал о ее ранней смерти. Но его утешение, продолжение Ясмин, Валид, оставался с ним, и это помогало жить дальше.
– Мы видим это и рады твоей силе, мудрый звездочет. Раздели с нами трапезу, достойнейший, разговор будет долгим, и мне понадобится весь твой разум.
– Слушаю и повинуюсь, – с поклоном ответил Назир и опустился на подушки.
– Тяжкие мысли, о Назир, гнетут нас. Мы опасаемся за судьбу каждого из членов нашей семьи, каждого из наших сыновей…
– Но почему, о царь?
– Добрая царица Амани поведала мне все, что произошло вчера в саду. Рассказала она и о поединке, и о том, что Саид сам предложил матери чашу с ядом.
– О Аллах, но мальчик ни в чем не виноват!
– Конечно, не виноват. Ведь сладкий напиток предназначался ему, а несчастная Ясмин стала жертвой отравителя по ошибке. Она заплатила за жизнь сына и за нашу беспечность. Мы были так уверены в твердости наших стен и в том, что незамеченным в наши покои не проберется никто, что жестоко поплатились за свое спокойствие. Но теперь мы думаем лишь о том, что нам сказала вчера вечером царица. И приходим к печальному выводу – надо защитить наших детей, пока не будет найден убийца.
– Это мудрая мысль, мой царь.
– Да, хоть и запоздалая. Но мы признались себе самим в нашей неосмотрительности и впредь решили быть более осторожными. А потому хотим посоветоваться с тобой, мудрый Назир, о том, куда отправить наших сыновей.
– Отправить, мой царь?
– Именно так. Мы решили, что отправим наших сыновей в чужие земли, чтобы помешать убийце совершить задуманное. Мы скажем нашим сыновьям, что желаем, чтобы они получили образование, достойное царевичей. Мы прикажем нашему наследнику Мансуру пополнить образование так, чтобы он мог в нужный час занять трон, а твоему внуку и нашему сыну Саиду выучиться настолько, чтобы стать правой рукой и верным помощником царевича.
– Да, теперь я тебя понимаю, о мудрый царь Омар! Мои знания к твоим услугам.
– Решили мы, звездочет, что никто лучше тебя не подскажет нам, куда же лучше отослать наших сыновей.
– Но позволь, о царь, сначала задать тебе вопрос.
– Мы слушаем тебя, почтенный.
– О великий царь! Скажи мне, намерен ты просто отослать царевичей под мудрым предлогом? Или ты желал бы, чтобы они и в самом деле получили достойное нашей великой страны образование?
– Мы решили так. Если сыновей необходимо убрать из страны, так пусть они не транжирят нашу казну, как неразумные мальчишки, а впитают все знания, какие им могут понадобиться в управлении прекрасной нашей страной Ал-Лат.
– Если так, о царь, то нашим прекрасным царевичам придется по вкусу великолепная Кордова, храм наук, знаний и искусств. Я сам некогда имел честь получить знания о мире в стенах одного из старейших ее университетов. И могу присягнуть, что достойнее этого места для того, кто хочет, как губка, впитать море знаний, я не смог бы указать.
– Кордова – место знаменитое, достойное мудрецов и царей. Но сомневаюсь я в том, что мои сыновья готовы, как губка, впитывать океаны знаний. Скорее, эти шалопаи готовы без устали посещать ристалища и места увеселений, которым не подобает принимать в своих стенах царственных особ…
– Увы, мой царь, они юны, их кровь кипит. И ты прав, они не стремятся впитывать знания… Хотя горят желанием сражаться на мечах и ездить верхом… Я-то полагал, знание того, что скрывается в толще гор и под гладью морей, в реторте с эликсиром и среди звезд, может увлечь даже самого ленивого из лентяев. Но похоже, что ты знаешь своих сыновей лучше меня.
– Я выдам тебе, звездочет Назир, страшную тайну. Когда мне было столько лет, сколько царевичу Мансуру, мне были совершенно неинтересны ни моря, ни горы, ни эликсиры, ни звезды… Кулачные бои и прекрасные наложницы – вот все, что будоражило мой разум. С годами пришли неспешность и мудрость. Хотя познавать тайны эликсиров, увы, меня не тянет до сих пор.
Назир улыбнулся. Он сам был ненамного старше Омара. Но его, как и в юные годы, кулачные бои совсем не увлекали. Единственной женщиной в его жизни была его нежная и тихая Алмас, которая родила ему дочь, Ясмин. О Аллах, дочь, которая умерла столь рано, заплатив своей жизнью за жизнь сына…
– Если царевичам так нравятся бои и сражения, то им надо изучать историю. И, быть может, ты, о великий царь, сочтешь необходимым обучить их знанию законов?
– О да, мой мудрый звездочет. Чтобы властвовать разумно, не впадая в крайности, любому наследнику престола надлежит знать об истории и законах, что управляют странами и народами.
– Думаю, нигде, кроме Вечного города, не собрано столько знаний об истории и законах.
– Вечного города, Назир?
– Ромейского города Рима. Его жители зовут его Вечным городом, считая, что две тысячи лет – это возраст, сравнимый с вечностью…
Читать бесплатно другие книги:
