Нежные щечки Кирино Нацуо
— Касуми, ты что делаешь? — крикнешь ей, и она радостно бежит к тебе.
За ней бежит увязавшийся следом пес, но отстает на полпути — ко мне собаки боялись приближаться. Они любили только Касуми.
Возможно, что и сама Касуми доверяла только собакам. Порой ей, еще ребенку, было трудно угодить. Если же спросить меня, на чем конкретно я обжигалась, то, пожалуй, ничего такого и не было. Был у нее один пунктик — она любила все внимательно изучать и, если ей что-то не нравилось, никогда не шла на компромиссы. И дело было не в том, что она была какой-то уж очень осторожной. В своих решениях она скорее была дерзкой, чем осмотрительной. Если что-то считала правильным, то была даже чересчур послушной. Но муж считал, что Касуми слишком упряма для ребенка, его раздражало, что она порой поступала не так, как хотелось бы ему.
Иногда к нам в закусочную заезжали сезонные рабочие. Большинство из них работали на лесоповалах и стройках. Совсем редко заглядывали те, кто занимался морским промыслом, они приезжали из Тэсио и Хаборо. Они ехали по трассе, идущей вдоль берега, видели нашу закусочную и, видимо скучая по человеческому общению, останавливались у нас перекусить. Я знала, что все эти мужчины готовы были баловать любого маленького ребенка. Тоска по дому и усталость от дорожных треволнений заставляли их любить чужих детей, и все они как один не могли скрыть радости при виде детского личика. Маленькая Касуми тоже была всеобщей любимицей. Мужчины сажали ее к себе на колени, приговаривая: «Ой, какая лапочка!», «Ну до чего же нежные!» — прижимались к ее щечкам. Муж радовался: она прямо наша девочка-завлекалочка, — а мне все это было не по душе. Я понимала, что не все из посетителей относились к ней как к родному ребенку, были и такие, что просто обнимали и тискали ее, как маленькую собачонку. Я каждый раз выговаривала за это мужу, но тот был человеком слабохарактерным и не мог перечить гостям.
Однажды Касуми заставила нас здорово поволноваться: ее куда-то увел мужчина средних лет, приехавший на строительство дамбы. Касуми тогда было пять лет. Был конец июня. Стояли погожие, ясные дни. Мужчина появился в нашем заведении днем, хорошенько подналег на выпивку, а когда стало смеркаться, расплатился и ушел. Я заметила пропажу спустя какое-то время. На улице стемнело, а Касуми все не шла домой. Я так некстати чувствовала себя в тот день очень плохо. У меня обострилась моя хроническая болезнь, синдром Меньера: с утра у меня кружилась голова, и я с трудом держалась на ногах. С заказами посетителей я еще кое-как управлялась, но следить за Касуми уже не получалось. Муж злился, что ему приходится за меня подогревать сакэ. Я несколько раз просила мужа сходить посмотреть, как там Касуми, он ни разу не ответил. Такого капризного, совсем по-детски, человека, как мой муж, еще надо поискать. Я жила, постоянно раскаиваясь, что вышла за него замуж, а то, что случилось в тот день, до сих пор простить ему не могу. Я знаю, что когда Касуми подросла, она стала презирать меня за то, что я не ушла от ее отца. Через два дня Касуми живой и невредимой доставили в полицию. Хозяин гостиницы в Асахикаве заподозрил, что у постояльца чужой ребенок, и доложил куда следует. Мы с мужем закрыли заведение и поехали ее забирать. В полицейском участке мы увидели Касуми: она сидела на стуле, уставившись на леденцы, лежащие перед ней на столе, — видимо, кто-то угостил.
На дочери было платьице кричащего розового цвета, напоминающее наряд куклы Пэко-тян, символ большой сети кондитерских, где продают европейские сласти, на голове того же розового цвета огромный бант. Говорят, что, принарядив ее, мужчина расхаживал с ней повсюду, называя своей дочкой.
— Касуми! — бросилась я к дочери и прижала ее к себе; она, вздрогнув, посмотрела на меня. — Прости меня, доченька! Испугалась, наверное.
— Не-а, — покачала головой Касуми, лицо у нее было напряжено.
— Не испугалась? — изумился муж; Касуми утвердительно кивнула.
— Что это за дрянь! — Я сорвала с ее головы бант, и она, видимо наконец расслабившись, стала как-то обмякать, почти теряя сознание.
Я бросила бант на пол и стала топтать его. Касуми с отсутствующим видом наблюдала за мной. Мы переодели ее в одежду, которую привезли с собой. Касуми наконец дала волю эмоциям: из глаз ее хлынули слезы.
— Зачем ты пошла с дядей?
От неожиданности Касуми стала икать. Ну что можно было спрашивать с пятилетнего ребенка? Я поспешила взять свои слова обратно.
— Ладно, не будем об этом. Извини. Мама сама виновата, была занята, не усмотрела.
Касуми категорически отвергла и этот вариант.
— Не так все было. Это дядя спросил, не хочу ли я прокатиться на автобусе.
— Можно подумать, что поездка на автобусе для тебя такая редкость! — вставил муж. — Постоянно же ездишь.
— Но дядя еще сказал, что там, куда мы поедем, живут мои настоящие папа и мама, — серьезно объяснила Касуми.
— Не понимаю. А что, разве мы не твои настоящие папа и мама?
Я несколько раз тряхнула Касуми за плечи, но она продолжала смотреть куда-то в сторону. Даже когда я насильно заставила ее посмотреть на меня, глаза дочери, подернутые пеленой, смотрели будто сквозь меня. Полицейский сказал, чтобы мы не обращали внимания. «Не думайте, что ребенок чем-то недоволен, просто маленькие дети легко поддаются внушению». Но меня слова дочери потрясли до глубины души. Для мужа это происшествие, похоже, тоже не прошло бесследно. Со временем мне стало казаться, что он стал с ней суровее обычного.
Касуми похитили всего на два дня, но ее исчезновение породило много слухов. И в слухах этих было, видимо, немало преувеличений. Но до меня они не доходили, может, именно потому, что были слишком ужасны. Возможно, мой муж и пытался защитить доброе имя нашей дочери, но мне об этом ничего не известно. У мужа была своя компания, и я, будучи не из этих мест, не была в нее вхожа. Честно говоря, я не особенно переживала по поводу Касуми. Что бы там ни было — да что может запомнить пятилетний ребенок. Я смотрела в будущее с оптимизмом, веря, что она перерастет эти воспоминания. Пожалуй, я недооценивала, что значит стать жертвой сплетников.
Возможно, из-за случившегося Касуми стала немного странным ребенком. Вокруг нее будто царила какая-то другая атмосфера. Если все мерзли, то у нее щеки горели ярким румянцем, когда все смеялись, она отворачивалась с видом «не понимаю, что здесь смешного». Мне казалось, ее забавляло, что люди сторонились ее, она и сама будто специально выбирала для прогулок обочину дороги. Люди часто тыкали ей в спину пальцами, считая, что она слишком броско одета. Сама я так не считала. Просто Касуми всегда была одета изысканнее окружающих, и прическу она делала не как у всех. Она радовалась, когда ей говорили, что она какая-то чудная. Знакомые жаловались, что при встрече она никогда не здоровалась. Я доверяла ей, но, по правде говоря, не понимала, почему она старается от всех отдалиться.
Не могу описать словами, каким шоком для меня стало, когда Касуми, не сказав ни слова, неожиданно ушла из дома. От потрясения я несколько дней не вставала с постли. Люди вокруг твердили: «Да странная она у вас была. Давно уже было видно, что она что-нибудь да выкинет». И в этом они были правы. После окончания школы Касуми мечтала уехать в Саппоро или в Токио. Она не любила людей и то, как складывались между ними отношения. Вот что потрясло меня больше всего: дочь не доверяла мне до такой степени, что даже не удосужилась сказать, куда она уезжает. И еще то, что она уничтожила все следы своего пребывания в этом доме. Покидая его, она не оставила после себя ни дневника, ни фотографий, ни тетрадей. Записки она нам тоже никакой не оставила. Исчезновение ее было настолько внезапным, что иногда мы с мужем даже переглядывались в недоумении: «А была ли у нас на самом деле дочь?»
Что же могло быть так ненавистно Касуми? То, что ее мать жила с мужем-эгоистом? То, что родной отец абсолютно не понимал ее? Само существование нашей деревни? Отношения между людьми? А может быть, все это, вместе взятое? И заслуживало ли все это такой ненависти? Я заболела, муж, злясь, стал чаще прикладываться к рюмке. Наша дочь причинила нам боль. Страшно подумать, что человек может захотеть отомстить собственному дитю, но порой мне казалось, что если бы муж тогда узнал, где находится Касуми, то отомстил бы ей за нашу боль. Мы не раз вспоминали слова, сказанные пятилетней Касуми. «Дядя еще сказал, что там, куда мы поедем, живут мои настоящие папа и мама». Не может же быть, что Касуми все это время верила тому, что сказал ей тот человек.
Но произошло одно удивительное событие, после которого я решила, что стоит продолжать жить и терпеть даже такую ничтожную жизнь. Случилось это десять лет назад. Из Токио неожиданно пришло письмо от человека по имени Митихиро Мориваки. В письме было написано:
Извините, что перехожу сразу к делу. Заранее прошу прощения за столь неожиданное послание. Меня зовут Митихиро Мориваки. Я владелец небольшой компании в Токио, в районе Канда. Моя компания занимается производством печатных форм. Родом я из префектуры Нагано, мне тридцать восемь лет. Шесть лет назад я нанял на работу Касуми Хамагути. Она очень ответственно отнеслась к своим обязанностям и смогла заслужить мое доверие. Недавно я сделал ей предложение стать моей женой, и она его приняла.
Мне всегда казалось странным, почему Касуми не рассказывает о своей семье. Все же мне удалось выведать у нее, что она родом из уезда Румой. Понимая, что поступил нечестно по отношению к ней, я украдкой навел о ней справки. И вот пишу Вам это письмо.
Вступая в брак с Вашей дочерью, я счел необходимым известить Вас об этом и получить Ваше согласие. Могу ли я рассчитывать на Ваше благословение? Касуми-сан ничего не известно об этом письме, поэтому очень прошу Вас держать нашу переписку в тайне. Хочу заверить Вас, что я, со своей стороны, буду исправно писать Вам.
Мы с мужем были чрезвычайно удивлены. Кто бы мог подумать, что в один прекрасный день мы от совершенно постороннего человека получим известие о нашей дочери, от которой за десять лет не получили ни единой весточки. Я, не откладывая в долгий ящик, написала Митихиро ответ. Написала, что мы не считаем себя вправе давать или не давать свое родительское благословение, потому что Касуми без нашего на то согласия ушла из дома. Так что, судя по всему, ей нет никакого дела до нашего благословения. Вскоре пришло ответное письмо.
Пишу в ответ на Ваше письмо, которое счел согласием на наш брак. Церемония бракосочетания состоится в октябре, после чего я стану Вашим зятем. Так что прошу любить и жаловать. Что касается побега Касуми из дома, то думаю, она по молодости совершила опрометчивый поступок, а позднее, полагаю, все зашло слишком далеко. Пожалуйста, простите ее. Я постараюсь сделать Касуми счастливой.
Меня удивило, что Касуми, с ее дерзким характером, выбрала в мужья такого осторожного, избегающего конфликтов человека. Фраза, которой он закончил письмо, показалась нам уж слишком избитой. Даже муж мой был немного озадачен. Но, сказать по правде, я радовалась, что теперь нас с дочерью, которую я привыкла считать умершей, связывает пусть невидимая ей, но все-таки нить. Через несколько месяцев Митихиро прислал нам свадебные фотографии. Увидев повзрослевшую на десять лет дочь, я, сама того не ожидая, разрыдалась. Она стала очень красивой и, судя по всему, умела владеть собой. Интересно, как она жила одна в Токио? Должно быть, тяжело ей пришлось без всякой поддержки. Что ж, видимо, отношения между родителями и детьми бывают и такими. Муж ушел на берег моря, и некоторое время его не было. Верно, плакал.
С другой стороны, я не могла сдержать бурлящий во мне гнев оттого, что от самой Касуми, ставшей самостоятельной и даже вышедшей замуж, мы не получили за все время ни единой весточки. Раз вышла замуж, то рано или поздно будут и внуки. Но нас об этом она уж точно извещать не собиралась. Родители Митихиро заполучат наших внуков в единоличное владение. Пока я переживала по этому поводу, у нас родилась внучка. И я, и мой супруг были приятно удивлены, получив от Митихиро письмо с фотографией. Теперь мы стали с нетерпением ждать его посланий. Митихиро усердно старался держать нас в курсе происходящего, часто присылал фотографии. Моей любимицей стала старшая внучка Юка. Она была точной копией Касуми в детстве. Казалось, время повернулось вспять. Похоже, муж чувствовал то же самое. Когда мы рассматривали фотографии Юки, у мужа часто текли слезы. Время будто совершило круг. Наши жизни не просто были связаны, но и сами судьбы повторялись. У меня было чувство, будто возродилась моя дочь, потерянная много лет назад. Мы были без памяти от маленькой Юки и смогли забыть о повзрослевшей Касуми. Не буду скрывать, что с каждым разом, получая фотографии внучек и самой Касуми, наше негодование все усиливалось.
Прошло шесть лет с замужества Касуми. Однажды раздался телефонный звонок. Звонил Митихиро. Раньше от него приходили только письма, поэтому я была удивлена, услышав его голос.
— Это Мориваки из Токио.
— Спасибо вам большое за все. Я мама Касуми, — смущенно произнесла я.
— Очень приятно познакомиться.
Хотя я слышала его голос впервые, я поняла, что он чем-то подавлен. Тревога охватила меня — неужели что-то случилось?
— Что-то с детьми?
— Нет, не с детьми. Я об этом ни с кем больше поговорить не могу, вот и решил вам позвонить. Простите меня.
— Да что случилось? Что-то с Касуми?
— Да, — запнулся Митихиро. — Тут такое дело. Я только недавно это узнал. Касуми завела интрижку с другим мужчиной. И это продолжается уже два года. Она мне изменяет.
— Может, тут ошибка какая?
— Нет, я проверил.
Зная Митихиро, я не сомневалась, что он все тщательно расследовал, как и тогда, когда нашел нас с мужем. Я потеряла дар речи, ломая голову, как извиниться перед зятем. Супруг, занятый гостями, обернулся и бросил на меня вопросительный взгляд. Извиняться за непростительное поведение нашей блудной дочери мне казалось странным, но Митихиро был незаменимым для нас человеком, связывающим нас с Касуми и внучками.
— Я в полном замешательстве. Похоже, для нее это не просто интрижка, она и вправду влюблена.
— А кто этот человек?
— Он клиент моей компании. Его зовут Исияма. У него, конечно, есть и жена и дети. Он, как следует из доклада частного сыщика, тоже настроен серьезно.
— Она недостойна вас. Пожалуйста, разведитесь с ней.
— Если я решу развестись, то, возможно, лишусь детей.
Услышав слова Митихиро, я вздрогнула. Точно, Касуми опять отнимет у нас внучек. Эгоистичная, распутная дочь! Как же я ее ненавидела. Видимо поняв, что произошло что-то чрезвычайное, муж выхватил у меня из рук телефонную трубку.
— Алло, Митихиро-сан, расскажите, пожалуйста, поподробней.
После этого муж приглушенным голосом долго обсуждал что-то с Митихиро. После этого случая Митихиро стал звонить нам регулярно. В июле муж сказал:
— Мы договорились, что возьмем к себе старшую внучку. Так что не удивляйся.
— Что ты такое говоришь?
— Устроим что-то типа похищения.
Я аж в лице изменилась, услышав рассказ мужа. Как бы там ни было, но отнимать ребенка у родной дочери — это, пожалуй, слишком. Допускать этого было нельзя. Но муж был настроен решительно. Он сердито оборвал мои протесты:
— Ты что, забыла, как она сбежала из дома? Как решила, что знать нас больше не хочет, что кровные связи — ерунда. Если бы не Митихиро-сан, мы бы даже не узнали, что у нас есть внучки! Это разве не ужасно? Так еще, подлая, изменять вздумала! От нее одни неприятности. Ей нет оправдания. Митихиро-сан говорит, что, если они разведутся, внучек нам больше никогда не увидеть. Что же нам остается делать? Только самим отнять их у нее.
Муж рассказал, что во время летних каникул тот самый мужчина, Исияма, пригласил Митихиро с Касуми приехать к нему на дачу. Понятно, что Касуми с Исиямой собирались устраивать там тайные свидания. Допустить это безобразие было никак нельзя. Не дай бог, еще и дети об этом узнают. У Митихиро был план. По удачному стечению обстоятельств дача располагалась неподалеку, у озера Сикоцу. Митихиро сказал, что, подстроив похищение, спрячет старшую внучку, а потом мы заберем ее к себе. Для Касуми это станет ударом, и она вернется в семью. Исияма тоже таким образом будет наказан за измену.
И все же мне казалось, что похищение выходит за рамки допустимого. Да в здравом ли они уме? Я никак не могла смириться с происходящим. Однако мужчины разработали детальный план, и муж десятого августа отправился в дорогу. Я ужасно переживала, но при этом с жаром взялась за подготовку к встрече с внучкой. Купила новую парту, новый матрас и детскую одежду. Юка была как две капли воды похожа на Касуми. С ней я могла еще раз испытать, что значит вырастить ребенка. Я была против применения грубой силы, против похищения, но, по правде говоря, мне не терпелось заполучить внучку. Я была полна решимости не повторять промашек, допущенных с Касуми. Нам с мужем было под шестьдесят, и у нас, однажды лишенных возможности быть родителями, появился шанс еще раз ими стать. Я была счастлива.
Десятого августа муж остановился в гостинице, расположенной на берегу Сикоцу. На следующий день он пешком забрался на гору, где располагалась дача Исиямы. План был таков: он должен был ждать рядом с дачей, когда Юка окажется на улице одна. Тогда муж должен был взять ее и привезти в деревню. Даже если бы его в чем-то и заподозрили, наказывать все равно не стали бы, ведь как-никак он ей дед, заверил нас Митихиро. Муж переживал: а что, если Юка, увидев его, незнакомого старика, откажется с ним идти? Поэтому Митихиро должен был заранее предупредить ее, что дедушка по секрету от мамы придет с ней повидаться. На самом же деле Юка, увидев его, обрадовалась, взяла за руку и вприпрыжку понеслась вниз по горе. Муж посадил Юку в машину, которую оставил внизу у въезда в дачный поселок, и привез в деревню. Теперь Юка живет с нами, в нашем доме.
В этом году Юке исполнилось девять. Ежегодно, по нескольку раз в год, Митихиро тайком приезжает повидаться с ней, но Юка верит, что ее родители — я и мой муж. Правда, надо признаться, однажды она спросила меня:
— А где моя мама?
— Ой-ой-ой. Разве не я твоя мама? — сказала я, показывая на себя пальцем.
Лицо у Юки было встревоженным. Она отвела взгляд и уставилась в окно. Юка живет в комнате на втором этаже, той самой, где жила Касуми. Из ее окна видно море. А что, если однажды Юка, как пятилетняя Касуми, скажет: «Дядя еще сказал, что там, куда мы поедем, живут мои настоящие папа и мама». Только эта мысль не дает мне покоя.
Что касается воспитания, то все идет прекрасно. Юка не ходит играть в одиночку к морю, не любит собак, не смотрит недоверчиво на взрослых. В школе Юка ничем не выделяется среди учеников — просто школьница. Муж превратился в образцового заботливого деда, да и как муж стал более снисходительным. Новая жизнь дала нам новое время, дала нам счастье попробовать сделать что-то по-новому. Это и есть жизнь.
Позвонил Митихиро. Касуми ушла из дома, поехала проверить информацию из Отару.
— Ушла из дома? Она что, обратно не собирается возвращаться?
— Хм. Мы немного повздорили.
— Из-за чего?
— Я проговорился, что знал про нее с Исиямой.
— С чего это вы вдруг, сейчас-то?
— Устал все время притворяться хорошим человеком! — рассмеялся на том конце провода Митихиро, но голос у него был печальный.
Похоже, несмотря ни на что, Митихиро продолжал любить Касуми. Где же она скитается? Иногда я чувствую сильное желание рассказать ей, где Юка, рассказать, что теперь вместо нее, Касуми, у нас есть ее дочь. Настолько мне ее жалко. И все же я до самой моей смерти сохраню это в секрете. Я не могу допустить, чтобы Касуми отняла у нас Юку. Потому что невозможно, чтобы она дважды отняла у нас нашу жизнь. Юку я ни за что не верну.
Услышав крик, Касуми проснулась. Встретившись с вопросительным взглядом Уцуми, она поняла, что это кричала она сама. Машина мчалась по широкой трассе. С обеих сторон поля, заросшие мискантусом. Слева по горизонту — пустота, там лежало море. Касуми тяжело, со стоном, вздохнула. Глаза ее наполнились слезами. После увиденного во сне сердце учащенно билось.
Событие, происшедшее с ней в пятилетием возрасте, когда ее увел из дома сезонный рабочий, не оставило следа в ее памяти. Она не знала, правда это или нет, но сон до самых мелочей казался таким реальным, что это ошеломило Касуми.
— Сон увидела? — поинтересовался Уцуми.
— Да. Даже не сон, а как будто галлюцинация. Я во сне превратилась в собственную мать и все время размышляла о самой себе. У сна был сюжет: будто мои родители, сговорившись с Митихиро, выкрали Юку.
— Зачем они это сделали?
— Будто бы Митихиро знал о наших с Исиямой отношениях и решил отомстить.
Уцуми секунду помедлил.
— Я тоже об этом думал.
— Я время от времени представляю себе, будто Юка живет в Кирае, но мне и в голову не приходило, что Митихиро может быть в этом замешан. Даже во сне это стало для меня ударом.
— Я тоже, когда мы ездили на Сикоцу, видел сон.
— О чем?
— Как Идзуми убивает Юку.
— Да не может быть!
— Деталей я уже не помню, но я здорово во сне перепугался.
— Сон — всего лишь сон.
— Так и про твой то же самое можно сказать.
— Что же с нами происходит?
Уцуми ничего не ответил. Касуми стало страшно. Что же впереди? Казалось, будто за следующим поворотом ее ждет ее будущее. Касуми закрыла лицо руками.
2
Огромный круглосуточный магазин. В стекла било послеобеденное сентябрьское солнце. Казалось, будто перед ними съемочная площадка, залитая белым светом. Несмотря на самый разгар дня, внутри магазин был освещен флуоресцентными лампами. Белизна здания резко контрастировала с коричневым песчаным побережьем и морем. Пейзаж можно было бы назвать красивым, но все казалось каким-то ирреальным. Касуми стояла и рассеянно смотрела на магазин, стоящий на том месте, где когда-то был ее дом. Прибрежный пейзаж был таким же, как в ее детстве, и только здание было другим. По трассе непрерывным потоком шли машины, за трассой — лысая пологая возвышенность. На ней, на полпути к вершине, здание средней школы. На вершине — кладбище животных. Все как прежде. Только ее дом исчез с лица земли. Ее сон средь бела дня, который она увидела по дороге сюда, неожиданно рассеялся, потеряв силу. Касуми снова ощутила душевное спокойствие и разочарование. Спокойствие оттого, что в реальности все оказалось не так, как в ее сне, а разочарование — потому, что Юки здесь не было. Уцуми похлопал ее по плечу своими пальцами-костяшками:
— Я схожу спрошу.
Касуми опустилась на грязноватое белое ограждение, тянущееся вдоль трассы. Металл больно впился в тело. Она сидела и безуспешно пыталась вспомнить, было ли это ограждение во времена ее детства. Через стекло ей было видно, как Уцуми, стоя перед прилавком, разговаривал с молодым продавцом. Продавец в фирменной накидке энергично тряс головой. Касуми догадалась, что он ничего не знает. Когда и что здесь произошло? Куда подевались ее родители? Касуми снова принялась сличать пейзаж, открывающийся ее взгляду сейчас, двадцать лет спустя, с тем, как все это выглядело в ее памяти. Расположение зданий на главной улице, сама атмосфера этого места остались прежними, но все стало как-то поновее. Дома лишь немного отличались от того, какими она их запомнила. Это и свидетельствовало о прошедших двадцати годах. Касуми засомневалась в достоверности своей собственной памяти — а жила ли она здесь когда-то на самом деле?
Обогнув магазин, Касуми направилась к песчаному пляжу, тому самому, где она играла ребенком. Она прошла несколько десятков метров, увязая в мелком мягком песке. Дошла до ограждения из тростника, защищающего пляж от ветра. За ограждением ветер с моря становился сильнее — в воздухе летали крупинки песка. Касуми нагнулась и подобрала серый камешек, присыпанный песком. Попыталась разломить, камень не ломался. Вместо собак в тени тростникового ограждения на переломанных строительных блоках сидело несколько бездомных кошек. Все казалось таким, как она помнила, и не таким. Касуми решительно подняла голову и сделала то, на что все это время никак не могла отважиться: посмотрела прямо на море, раскинувшееся до горизонта, почти выпуклое, внушительного вида и объема водное пространство. Глядя на непрерывно набегающие на берег волны, будто плюющиеся злобой, Касуми наконец осознала, что она у себя на родине.
Пришли две девочки, по виду ученицы младших классов. А что, если… Она пристально посмотрела на них, но нет, ни одна из девочек не была похожа на Юку. Касуми подошла к ним и заговорила:
— А вы, случайно, не знаете Юку Мориваки?
— Не знаем.
— А забегаловку «Кирайсо», которая здесь раньше была, знаете?
— Не знаем.
— А фамилию Хамагути не слышали?
— Нет.
Девочки, явно оробев, с недоумением смотрели на Касуми, ни с того ни с сего начавшую забрасывать их вопросами. Притворившись, что бегают наперегонки у самой линии прибоя, они в конце концов просто удрали с пляжа.
— Мориваки-сан! — Уцуми приблизился к ней абсолютно беззвучно.
Он тяжело дышал, то ли оттого, что удушливый сильный ветер бил прямо в лицо, то ли оттого, что не привык ходить по песку. Ветер трепал его пиджак, и Касуми с жалостью смотрела на исхудавшее тело, проступающее под футболкой.
— Не тяжело так много ходить?
— Мне на это на… — Ему не хватило дыхания договорить, и он остановился на полуслове. — Наплевать.
Касуми молчала. Еще до того, как он начал говорить, она уже знала, что он скажет.
— Продавец сказал, что ему ничего не известно. Фамилия Хамагути тоже ему ни о чем не говорит. Владелец этого большого магазина сам родом из Асахикавы.
— Я так и знала. У отца-то точно не было денег, чтобы отгрохать такую громадину.
— Интересно, когда они переехали? Может, знаешь, у кого можно было бы спросить?
— Да есть тут одна приятельница, — ответила Касуми, будто спрашивая саму себя, а так ли уж ей хочется узнать, где теперь ее семья, которую она бросила много лет назад. — Только мне кажется, что я не хочу этого знать.
— Почему? — Уцуми пнул ногой песок. — Мы же специально за этим приехали.
— Ладно. Не знаю, здесь она по-прежнему живет или нет, схожу гляну.
— Как ее зовут?
— Сатико Абэ.
Сатико была той самой подружкой Касуми, которой идея побега показалась забавной, и она охотно взялась помочь в его осуществлении. Это она украдкой отнесла и спрятала в кустах за автобусной остановкой вещи, которые Касуми собиралась взять с собой. Сатико говорила, что ей будет скучно без Касуми и что она убежит вместе с ней. И хотя уже тогда она покуривала и пробовала спиртное, на авантюру с побегом все же не решилась. Касуми подозревала, что Сатико так и осталась жить где-то здесь, и оказалась права. Сатико скромно жила с мужем, работающим в строительной конторе, в доме своих родителей.
— Кто там?
Сатико, превратившаяся в обычную домохозяйку средних лет, подозрительно разглядывала Касуми. Та нерешительно мялась в темной прихожей. Уцуми с ней не было — сказал, что подождет в машине.
— Это я, Касуми Хамагути.
— Касуми Хамагути, — эхом повторила Сатико ее имя и, неуместно громко вскрикнув, поспешно включила в прихожей свет. В этих местах для защиты от снежных бурь и сильного морского ветра двери и окна в домах делали двойными. Поэтому в прихожей даже днем было темно. Сатико, взглянув в лицо Касуми, издала радостный возглас:
— Ой, и правда! Как же мы давно не виделись!
— Спасибо, что тогда помогла мне. Я даже не смогла тебя поблагодарить.
— Ой, ну что ты. Я все беспокоилась, каждый день бегала проверять, не пропали ли вещи. А потом и ты, и вещи исчезли. Ну я тогда успокоилась, что все у тебя, значит, получилось. Я хорошо помню, как все это было.
Сейчас, спустя столько лет, они смотрели друг на дружку как сообщники и самодовольно ухмылялись. Они прошли в гостиную с разбросанными повсюду журналами и упаковками от сластей, и Сатико схватила Касуми за руки своими обветренными, огрубевшими руками.
— Ты абсолютно не изменилась.
«Пых» — пламя вырвалось из форсунки керосинового обогревателя. В комнате витал застоявшийся запах алкоголя.
— Ты, Сатико, тоже не изменилась.
— Да ну конечно. Я страшно постарела.
Сатико стыдливо стала приглаживать растрепанные, с отросшей химической завивкой волосы, метнулась на кухню и вернулась с двухлитровой бутылью в руках.
— Я сакэ подогрею? Ты ведь выпьешь со мной?
— Нет, я не буду, — отказалась Касуми. — Меня человек на улице ждет.
— Ну, тогда я сама выпью. — Сатико плеснула из бутыли в грязную, видимо из-под чая, чашку и залпом выпила. — Вот так под тем или иным предлогом и выпиваю. Уже днем начинаю. Ничего поделать с этим не могу.
— А вечером?
— Вечером тоже выпиваю. Как же без этого. А какие еще здесь развлечения? Вот посмотри на море зимой — жить не хочется.
Алкоголичка. Касуми посмотрела на обветренную кожу бывшей подружки. Хулиганка Сатико повсюду бегала за Касуми хвостом, по земле вечно волочился подол ее длинной юбки. Поговаривали, что у нее «не все дома», но зато Касуми она понимала очень хорошо.
— Послушай, а что с моими родителями?
Налившая себе уже вторую чашку холодного сакэ Сатико медленно посмотрела на Касуми.
— Ты что, не знаешь?
— Не знаю.
— Ты что же, с тех пор совсем…
Касуми кивнула. Сатико с жалостью посмотрела на нее.
— Ты как тогда убежала, так сразу после этого случился пожар. И они погибли. Ты что ж, не знала, поэтому и приехала?
Касуми с серьезным видом кивнула. Сатико огорченно произнесла:
— Ну ты даешь. Вот за то, что ты такая, я тебя и люблю.
— Подожди. Когда это случилось?
Касуми удержала руку Сатико, не давая ей выпить. Ей хотелось расспросить ее до того, как та опьянеет.
— Ты же сбежала сразу после окончания школы, так ведь? Я как раз устроилась в промысловую компанию «Хоппо-суйсан». Так что я хорошо это время помню. Пожар случился осенью того же года. Дом твой сгорел дотла. Вроде из-за небрежности с огнем. Я тогда еще подумала, хорошо, что ты уехала. Если бы осталась, то погибла бы вместе с родителями.
— Почему ты так решила?
— Ну а как же иначе? Случилось это часа в три ночи. В такое время никто на помощь прийти не успеет.
— Даже если бы я тогда не сбежала, все равно бы уехала учиться в Саппоро.
— А, ну тогда ты бы в любом случае спаслась. Касуми везучая. — Будто говоря о ком-то постороннем, Сатико натянуто рассмеялась.
Получается, что родителей уже двадцать лет не было на этой земле. Она хотела перерезать узы, связывающие ее с ними, а узы и на самом деле порвались, но тогда, когда она об этом и не подозревала. Не зная о смерти родителей, даже освоившись в Токио, Касуми то и дело оглядывалась назад, все время боялась: а вдруг, узнав, где она живет, приедет отец и заберет ее обратно домой. Если заходил разговор о Хоккайдо, она следила за собой, чтобы по рассеянности не кивнуть, будто знает те места. Думала, что кто-то может догадаться, откуда она родом, и сообщить родителям. И все эти усилия были зазря. И ее переживания были зазря. Касуми, стиснув зубы, пыталась сохранить спокойствие, пока все, на чем строилась ее жизнь эти долгие годы, рушилось у нее на глазах.
— А я жила, ни о чем не зная.
— Значит, ты и в самом деле полностью порвала с родными.
— Да.
— Ну ты даешь! Я ведь тоже хотела так сделать. — Сатико, облокотившись на грязный стол, подперла щеки руками.
— Так и сейчас еще не поздно.
— Да уж. — Сатико уныло посмотрела на бутылку сакэ. — У меня одна выпивка на уме, что уж тут поделаешь. Никуда я не поеду.
— Не знаешь, не живет ли здесь в округе девочка по имени Юка Мориваки?
— Не знаю. Не слышала о такой, — покачала головой Сатико. — А почему ты спрашиваешь?
— Это моя дочка.
Ответ поверг Сатико в полное изумление.
— А что случилось? Почему твоя дочка должна быть здесь?
— Да так, забудь.
Поблагодарив Сатико, Касуми поспешила на улицу, прочь из темного дома. Снаружи все было залито светом. И щербатая бетонная трасса, и море, становившееся зимой уныло-черным, сегодня сверкали в солнечных лучах. Клонился к закату еще один тихий осенний день. Длинная холодная зима была уже не за горами. Уцуми с изможденным видом стоял, прислонившись к машине. Он походил на увядший овощ. Судя по всему, чувствовал он себя неважно.
— Почему не подождал в машине? — заботливо произнесла Касуми.
— Поясница болит, когда стоишь — легче. — Уцуми постучал рукой по костлявой пояснице.
— Слишком долго за рулем сидел.
— Будет об этом. Ты что узнала?
Рядом с трассой по-прежнему виднелся круглосуточный магазин. Даже издалека белое здание резко выделялось на фоне пейзажа. Касуми, стараясь не встречаться глазами с Уцуми, ответила:
— Родители умерли.
— При каких обстоятельствах? — не показывая никаких признаков удивления, спросил он.
— Говорят, пожар был.
— Давай съездим в полицию, посмотрим журнал регистрации происшествий.
— Что толку смотреть. — Касуми перехватила его взгляд. — Какой теперь в этом смысл?
— А когда пожар произошел?
— Двадцать лет назад. Той осенью, когда я ушла из дома.
Уцуми задумчиво склонил голову. Пересказывая разговор с Сатико, Касуми вдруг почувствовала всю тщетность происходящего. Ей показалось, что вместе со смертью родителей она потеряла последнюю возможность узнать, куда пропала Юка. И к чему был тот сон? Кто показал ей его? Она постаралась припомнить подробности сна, но тут же поймала себя на том, что ей неохота даже думать об этом.
— Идиотка! — неожиданно вырвалось у Касуми.
Упрек был обращен к ней самой. Уцуми продолжал стоять с невозмутимым видом. Он был абсолютно спокоен. Касуми же хотелось рвать и метать. Ей хотелось отделаться от ребенка, которого она потеряла, от самой себя, ищущей этого ребенка, и от этого умирающего мужчины. Отшвырнуть все. Касуми вплотную подступила к Уцуми и заглянула ему в лицо. Тени впалых глазниц. Ввалившиеся щеки. Если умираешь, умирай в одиночку! Смотри свои сны, сколько вздумается! Они делали вид, что ищут Юку вдвоем, но каждый думал только о себе.
— С меня достаточно. Я решила смириться с потерей и искать Юку больше не буду.
Уцуми молча выслушал заявление Касуми. Он поднял глаза к небу и заморгал от яркого света. Такой знакомый ей взгляд: он будто смотрел куда-то в пустоту, сквозь объекты. В глазах только покорность судьбе и одиночество. Убедившись, что больше ей там ничего не увидеть, Касуми торопливо зашагала по трассе прочь. По направлению к Саппоро. Сделав несколько шагов, спохватилась, что оставила в машине Уцуми нейлоновую сумку, которую привезла из Токио. Впрочем, теперь ей было все равно. Потому что внутри лежала новая одежда для Юки. Уцуми медленно ехал следом.
— Мориваки-сан!
Она, не останавливаясь, повернула голову. Осунувшееся лицо Уцуми показалось в окне.
— То, что ты рассказала… что-то тут не так. Я еще раз хочу проверить.
— Что не так?
— Интуиция подсказывает — что-то не так, — сказал Уцуми и слабо улыбнулся. — Короче, спрошу еще у кого-нибудь. Деревня-то маленькая.
Заприметив телефонную будку, Уцуми остановил машину. Касуми сходила все в тот же круглосуточный магазин, купила сок. Прогнала кошек и села на блоки на берегу. Пила сок и смотрела на море. Вернулся Уцуми. Солнце клонилось к западу.
— Твоя мать по-прежнему живет здесь.
— Где? — обернулась потрясенная Касуми; лучи заходящего солнца слепили Уцуми, лицо его скривилось от яркого света.
— Говорят, держит небольшой бар.
В этой деревне кроме «Кирайсо», которая была и столовой, и баром одновременно, никаких других забегаловок не было. Что это еще за бар? Касуми никак не могла поверить в услышанное.
— А отец?
Уцуми пожал плечами. Лицо его избороздили глубокие морщины усталости.
Бар, принадлежащий ее матери, назывался «Кохама». Они направились к единственной в деревне улице, где располагались увеселительные заведения. Улица состояла всего из нескольких баров, но во времена Касуми и их здесь не было. Бар «Кохама» находился с самого краю. Выкрашенный в белый цвет двухэтажный домик с большой яркой вывеской. Для бара время было еще раннее, и Касуми робко постучалась в фанерную дверь.
— Да-да, заходите! — послышался бодрый голос ее матери.
Таким оживленным Касуми никогда его не слышала. Неужели это и вправду она? Пульс учащенно забился. Касуми решительно открыла дверь. Помещение было малюсеньким: шесть мест вокруг барной стойки, и все. В баре уже сидели ранние посетители. С краю стойки расположился пожилой мужчина, рядом с ним — мужчина средних лет в спецовке, оба пили пиво. За стойкой стояла мать, беседуя с гостями и одновременно стряпая. Как всегда, проворно и с серьезным видом она тушила в воке что-то, пахнущее имбирем. Яркая в цветочек рубашка, розовый фартук. Мать подняла голову и посмотрела на Касуми. Седые волосы, взгляд сквозь выпуклые стекла очков — все в ее внешнем виде говорило о наступившей старости, но Касуми показалось, что мать выглядит на удивление помолодевшей. Раньше, в «Кирайсо», она привыкла видеть мать всегда на кухне, всегда с недовольным лицом.
— Добро пожаловать! — Мать расплылась в улыбке.
Читать бесплатно другие книги:
