Нежные щечки Кирино Нацуо
Она ее не узнала! От неожиданности Касуми остолбенела, потеряв дар речи. Мать лишь на секунду замялась, глядя на Касуми и Уцуми, но тут же пригласила их присесть:
— Вот сюда, пожалуйста.
— Мама.
От удивления у матери открылся рот.
— Ой, — только и смогла промолвить она.
Посетители, не понимая, что происходит, смотрели то на мать, то на дочь. Уцуми оставался в полумраке рядом с дверью.
— Это ты, Касуми?
— Да, я.
— Ой. — Мать издала тот же звук, что и секунду назад, но на этот раз в нем послышалось замешательство. — Не ожидала. Сколько же лет мы не виделись?
— Извини, что без предупреждения. Мы не виделись двадцать лет.
— Что-то не так? — поинтересовался пожилой мужчина с краю, сидящий на высоком табурете в развязной позе, поджав под себя ноги. В голосе его Касуми уловила беспокойство.
— Да нет, все в порядке. Это моя дочка. Просто удивилась очень.
— Точно, ты как-то говорила, что у тебя есть дочь.
Конечно, говорила. Еще сказала, что ее зовут Касуми и что она исчезла сразу после окончания школы.
Они разговаривали между собой, будто позабыв о Касуми. Та, растерявшись, не зная, как поступить, обернулась к Уцуми. Худой, и так почти невидимый, Уцуми практически растворился в темном углу. Выражения его лица не было видно. Мужчина в спецовке не выдержал и поднялся с места, собираясь уходить.
— Оставь все как есть, идите на второй этаж, там поговорите, — сказал пожилой мужчина матери.
Мать извинилась и выключила газ. Стала подниматься по лестнице, расположенной в глубине бара, и поманила рукой Касуми. Касуми последовала за ней. Разглядывая сзади ее ноги, она с недоумением размышляла о том, с чего это она решила, что, уйдя из дома, ей никогда больше не суждено встретиться с матерью. Икры ног у матери были точь-в-точь как у нее. В комнате, видимо, кто-то жил — в углу лежал матрас.
— Сколько лет прошло! — сказала растерянно мать, не зная, плакать ей или нет. — Я уж и не думала, что встречусь с тобой при жизни.
— Прости. Я тоже не думала, что когда-нибудь вернусь.
— Охотно верю. — Лицо у матери стало злым. — Что-то не получается наша встреча со слезами на глазах.
— Да уж.
Где-то в глубине души Касуми все же ожидала, что будет здесь желанным гостем. Но похоже, мать так и не простила ушедшую без единого прощального слова дочь. Пока Касуми скрывалась от родителей, те давно уже потеряли к ней всякий интерес. Касуми усмехнулась комичности ситуации. Все эти годы она жила, убеждая себя в том, что уже давно не соответствовало действительности. Ее решение навсегда покинуть родителей, ее одинокая жизнь в Токио — все это было бессмысленными усилиями. Мать, опустив глаза, усердно собирала катышки с протершихся на коленях серых брюк. Ее движения почему-то вызывали у Касуми ассоциацию с состарившимся животным. Мать подняла голову:
— Почему ты вернулась?
— Ты что, не рада?
— Ну почему, рада. Но не пойму, с чего это ты так неожиданно.
Было видно, что ее появление как-то стесняло мать. Касуми ничего не оставалось, как рассказать про Юку.
— У меня дочка пропала без вести на Сикоцу. Я ее уже четыре года ищу. Вот и подумала: а что, если она здесь?
Мать зажала рот рукой, точь-в-точь как и Касуми. В морщинистых глазах стояли слезы. Она сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
— Да откуда ж ей здесь быть? Что делать ребенку в этой глуши, откуда ее мать сбежала?
Касуми наконец заметила, что мать сердится.
— И то правда. Здесь же нет ничего. Никчемное место.
— Жить в таком никчемном месте — дело непростое. Но тому, кто убежал отсюда, этого не понять.
— Винишь меня?
— Да нет, не виню. Это же твоя жизнь. Я не захотела, чтобы моя жизнь из-за тебя пошла коту под хвост, вот и старалась изо всех сил. И ты тоже старайся.
На пополневшем материнском лице Касуми увидела решительность, незнакомую ей из детства. Касуми отвела глаза. Татами были новыми.
— А отец?
— Умер три года назад. Инсульт. Сначала, после его смерти, одна жила, а в позапрошлом году снова вышла замуж.
— Вот, значит, как. Замуж вышла.
— За того мужчину, которого ты видела внизу. — Голос матери звучал уверенно и спокойно.
Видимо, имела в виду пожилого мужчину, сидевшего с края барной стойки.
— Где познакомились?
— Он на стройке работал. Заходил ко мне в бар. Младше меня на пять лет. Зовут Юкихиро Комура. Поэтому и бар назвали «Кохама», взяли по одному иероглифу из каждого имени, из моего — «хама», из его — «ко». Живем бедно, в долг, но я довольна.
— Потому, что есть кто-то рядом?
— Да. — Мать склонила голову набок, будто размышляя. — Мне этого достаточно.
— Так было и тогда, когда я исчезла?
— Да. — Мать посмотрела на обкусанные, в заусенцах, пальцы; на одном из них блестело незнакомое Касуми кольцо.
— Вы ведь и не пробовали меня искать.
— Нет. Что толку было пытаться тебя вернуть?
— Я дочку свою устала искать. Не знаю, что мне делать. Как же мне теперь быть, мама?
— Думаю, вы с мужем должны ее искать, а как же иначе.
— Но ты, ведь ты меня не искала! — пыталась упрекнуть мать, которую сама же и бросила, Касуми.
— Ну, ты сравнила восемнадцатилетнего подростка и пятилетнего ребенка.
Касуми понимала, что мать права. Тем не менее она все еще не могла свыкнуться с тем, что ее время после побега из дома и время ее матери, забывшей о ней, сильно отличались друг от друга. Возможно, что и мать чувствовала то же самое. Она уже давно закрыла за собой дверь в прежнюю жизнь — вышла повторно замуж, уже перестала быть ее «мамой». Мать взяла в руки лежащий рядом фартук.
— Мне нужно идти вниз. У нас помощников в баре нет.
— Хорошо.
Неожиданно почувствовав усталость, Касуми легла навзничь на татами.
— Можешь взять матрас. Мужчина, который с тобой, не муж тебе, так ведь?
— Как ты догадалась? — поинтересовалась Касуми, отводя взгляд.
— Больно уж он скромно себя вел. Да и не похожи вы на супругов.
— Ты права, он мне не муж.
— Угрюмый он какой-то.
— Он болен.
Касуми смотрела снизу, как по лицу матери пробежала тень. Наверняка подумала, что для нее это лишние хлопоты. На Касуми напала сонливость, глаза слипались.
— Ну, ничего тут не поделаешь. Не простудись.
Мать торопливо разложила футон. Видимо, им пользовалась помощница матери. От футона пахло косметикой. Касуми было все равно, она закрыла глаза. До Уцуми ей тоже не было никакого дела.
В комнате было темно. Снизу непрерывно доносился веселый смех. Громче всех смеялась мать. Только тут Касуми почувствовала, что в комнате есть еще кто-то. Под окном на полу, прислонившись к стенке, сидел Уцуми и смотрел на нее.
— Уцуми-сан!
— Проснулась.
— Да. Сколько я проспала?
— Где-то час.
— Что ты там делаешь, иди сюда. — Касуми поманила его к себе.
Уцуми тихонько прилег рядом с ней.
— Устал с дороги?
— Нет, — откровенно соврал Уцуми.
— Температуры нет? — Касуми положила руку ему на лоб.
Лоб был холодным. Касуми забеспокоилась: похоже, температура была ниже нормы.
— Сегодня чувствую себя нормально.
Как долго это продлится? В последнее время по всему чувствовалось, что смерть медленно подкрадывается ближе и ближе. Взгляд, устремленный в никуда. Касуми закрыла ему глаза ладонями. Удивленный Уцуми постарался убрать ее руки со своего лица, но Касуми покачала головой:
— Нельзя. Нельзя туда смотреть.
— Почему?
— Не надо.
Касуми с силой прижалась губами к его губам. Когда она отпустила его, Уцуми вздохнул и пробормотал:
— Кто бы мог подумать, что меня ждет такая жизнь.
— Какая жизнь?
— Я не о болезни. Я о тебе.
Скоро всему придет конец. Касуми стало грустно. Ей стал дорог этот мужчина, которого она, в общем-то, не любила. И случилось это потому, что ему было суждено умереть раньше ее. Если бы не его смертельная болезнь, они бы никогда не встретились и не было бы этого путешествия вдвоем. И каждый вечер она бы не шептала ему, спящему, о потерянных днях.
— Уцуми-сан, а тебе сколько лет?
— Тридцать четыре, — невнятно пробормотал Уцуми.
— Почему же ты так рано умираешь? Я бы тебя всему научила.
— Чему это?
— Тому, чего ты не знаешь.
— Не знаю, и ладно.
— Как же ты можешь так говорить, если не знаешь, — с недоумением спросила Касуми, обращаясь с ним, как с ребенком.
Она стала грубо раздевать его. Одежда была ему велика. Здоровый Уцуми, наверное, был крепким, хорошо сложенным мужчиной. Сейчас от него остались лишь кожа да кости. Касуми скинула с себя одежду, повернула Уцуми на спину и накрыла его своим телом. Нежно прикоснулась губами к шву на животе. Уцуми лежал и молча смотрел в окно на ночное небо. Она начала ласкать его поникший член, он нежно гладил ее по голове, но взгляд его так и остался устремлен в окно. Уцуми был где-то далеко. Не уходи! Касуми потянулась, пытаясь закрыть ему глаза. Он увернулся, перехватив ее руку.
— Не надо, — тихо сказал он. — Я уже не смогу.
— Не говори так.
— Не могу — значит, не могу.
Уцуми изогнулся, пытаясь увернуться от ее языка. Касуми отодвинулась и села рядом на матрас, поджав ноги под себя. Накрыла Уцуми одеялом. В ней закипало бессилие. И еще недоумение, с чего это она вдруг решила приставать к немощному, больному человеку. Одно она знала наверняка: ей хотелось двигаться вперед. Одна цель была достигнута — она вернулась на родину и теперь знала, что здесь ее ничего не ждет. Оттого, что ей неожиданно стало некуда идти, внутри ее образовалась пустота.
— Как мать? — поинтересовался Уцуми.
Касуми ничего не ответила, прислушиваясь к шуму внизу. Раскаты смеха посетителей смешивались со звуком шипящего масла. Она почувствовала прилив бодрости.
— Она на тебя похожа, — когда Касуми ничего не ответила, продолжил Уцуми.
Касуми, нырнув рукой под одеяло, пыталась нащупать его член. Уцуми, прерывисто дыша, ловко уворачивался.
— О чем вы говорили?
— Ты хочешь знать?
— Хочу.
— Мать на меня рассердилась. Не столько рада была нашей встрече после стольких лет, сколько недоумевала, с чего это я вдруг решила вернуться.
— Тебя это задело?
— Просто все совсем не так, как я представляла. Только и всего. — Касуми в раздумье склонила голову и продолжила: — Просто не привыкла еще. Когда привыкну, то думаю, что смогу оправиться от потрясения.
Уцуми взял ее за руку, потянул к себе. Касуми легла рядом. Он положил ее руку к себе на солнечное сплетение. Сверху прижал своей ладонью.
— Я решила прекратить поиск, — как обычно, завела разговор Касуми. — Очень уж мне неспокойно на душе, когда я ее ищу. Продолжаю искать просто потому, что не знаю, жива она или уже нет ее на этом свете. Мать мне вот что сказала: «Я жила, стараясь не допустить, чтобы из-за тебя моя жизнь пошла коту под хвост». Вот и я решила прекратить искать. Забыть я Юку — не забуду, но искать перестану. Решила, буду жить с мыслью, что когда-нибудь мы все равно встретимся. Когда Сатико мне соврала, сказав, что родители погибли при пожаре, я тогда пожалела о том, как много напрасных, бесполезных вещей сделала в своей жизни, стало противно от собственной черствости и бессердечия. Отрекаясь от родителей, я все это время была уверена, что они живы. Мне стало страшно, ведь получается, что я жила, веря собственной иллюзии. Не могу себе простить, что мне даже и в голову не приходило: ведь с ними могло что-то случиться. Возможно, то же самое происходит со мной и сейчас. Все то время, что я искала Юку, продолжая верить, что она жива, возможно, было иллюзорным, если на самом деле она уже умерла. И наоборот. Если бы я смирилась с ее смертью, а она оказалась жива, то и такая жизнь была бы иллюзией. И что иллюзия, а что нет, мне никогда не узнать. Так что остается только принять реальность, как она есть, не впадая ни в ту ни в другую крайность. Думаешь, это правильное решение?
— Ага. — Уцуми кивнул.
— Тот сон, что я видела по дороге сюда, очень меня напугал. Но я подумала: как бы он ни был ужасен, было бы здорово, окажись он правдой. Потому что тогда я смогла бы поставить точку в своем бесконечном путешествии, смогла бы найти Юку. Даже не знаю, что лучше — если бы сон оказался правдой или нет. Странствие мое на этом не заканчивается, просто целью его уже не будет поиск дочки. Что скажешь?
— А что же будет целью?
— Цели не будет.
Касуми почувствовала, как пальцы его ладони, которой он прижимал ее руку, напряглись.
— Просто буду стараться жить.
Уцуми повернулся и привлек ее к себе. Касуми обняла этого больного мужчину, будто окутывая собой, в надежде передать ему хоть немного жизненных сил.
— Ты такая теплая, — пробормотал Уцуми.
«Буду обнимать его, пока не заснет», — подумала она.
3
На следующий день Уцуми слег. Касуми сняла у матери комнату на втором этаже и решила, что по вечерам будет помогать ей в баре, а в остальное время ухаживать за Уцуми. Сами мать с мужем скромно жили в крошечном домике позади бара.
— Разреши нам здесь пожить, пока ему лучше не станет.
— Конечно, живи. Все равно я эту комнату использовала, только когда помощница приходила. Так что живи, сколько хочешь.
Больше мать ничего не сказала; видимо, догадывалась, что дни Уцуми сочтены.
— Хорошо, что ты, Касуми-тян, приехала. Мать прямо воспряла, — сказал Комура.
— А раньше что, все грустила?
— Да нет, не грустила. Просто сейчас она еще бодрее стала, — рассмеялся Комура.
Вроде бы Комуре было пятьдесят девять, но из-за работы на открытом воздухе он был загорелый и какой-то скукоженный, а потому выглядел старше своих лет. Из удовольствий — сакэ и нежность матери. Комура же охранял ее, как верный пес, и повсюду таскался за ней хвостом.
Касуми рьяно взялась ухаживать за Уцуми. Еду готовила на кухоньке бара. Ей хотелось побаловать его вкусной пищей, пока он еще мог нормально есть. Когда Уцуми жаловался на слабость, она готова была до бесконечности массировать ему спину, когда поднималась температура — без устали прикладывала лед, чтобы его организм не растрачивал силы, пытаясь избавиться от жара. Случалось и так, что в баре заканчивался лед, и тогда она среди ночи бежала в круглосуточный магазин, тот самый, что стоял на месте ее дома. Состояние Уцуми ухудшалось с каждым днем. Даже когда его корчило от боли, он все равно настаивал на том, чтобы Касуми спала вместе с ним. Каждую ночь Касуми засыпала, прижимая его к себе. Она была нежна с ним, потому что конец его был близок. И еще потому, что теперь, когда она перестала искать Юку, других забот у нее не осталось.
— Ты хорошо за ним ухаживаешь, — с восхищением замечала мать. — А ведь он тебе даже не муж.
— Если был бы муж, так бы не ухаживала, — вмешивался Комура, и они оба расплывались в улыбке.
Комура, в отличие от ее отца, был не из тех мужчин, что любят покомандовать женщинами. Бар был в полном распоряжении матери. Дома одному Комуре было скучно, и он частенько наведывался в бар. «Место занимает, мешается тут под ногами, и без него-то тесно», — жаловалась мать, но при этом было заметно, что присутствие Комуры, вечно сидящего на своем излюбленном месте с самого края барной стойки, было ей приятно. Жили они дружно, в выходные садились в свою «альто» и ехали на прогулку. Жалуясь на то, как тяжело им живется, они тем не менее на обратной дороге всегда заскакивали куда-нибудь и покупали то пирожки, то сладкую фасолевую пастилу «Это для больного», — говорили они и делились сладостями с Касуми. Мать — радушная хозяйка — была не прочь потрепаться с посетителями, успевала между разговорами приготовить закуску и, когда надо, предложить ее гостям. Посетители любили ее, и бизнес процветал. Касуми и подумать не могла, что ее мать такой великодушный человек. В «Кирайсо» она привыкла видеть ее вечно недовольной, занятой готовкой на кухне. «Я ушла из дома совсем еще несмышленышем», — думала о себе Касуми.
Как-то холодным октябрьским вечером в бар заявилась Сатико. Из-под толстенного пуховика выглядывал трикотажный спортивный костюм, видимо служивший заодно и пижамой. Увидев за стойкой Касуми, Сатико вскрикнула:
— Ой, неужто Касуми!
Она приветливо улыбнулась матери, которая разливала пиво первым посетителям.
— Мамуля, мне как всегда, пожалуйста!
Сатико, видимо, была поклонницей коктейлей. Мать попросила Касуми приготовить для нее разбавленное минералкой сакэ. Касуми молча поставила перед Сатико стакан.
— Извини, ладно? — попросила прощения Сатико. — Я врать не собиралась, а потом подумала, что за черт, чего это ей вздумалось вернуться, вот и ляпнула.
— Я не вернулась.
Мать, делая вид, что ее это не касается, оживленно обсуждала с одним из завсегдатаев скачки.
— Говоришь, что не вернулась, а сама-то здесь, — недовольно выпятив губу, сказала Сатико.
— Не знаю, сколько еще пробуду.
С наслаждением осушив стакан, Сатико тут же заказала второй. Касуми поставила перед ней тарелочку с закуской — отваренными овощами.
— Это ты приготовила?
— Да.
— Вижу, ты быстро тут освоилась.
Так оно и было. Касуми горько усмехнулась. Сатико, краем глаза заметив ее усмешку, напомнила:
— А что, сакэ с газировкой еще не готово?
Мать взглядом дала понять, чтобы Касуми посильнее разбавила сакэ. Видимо, пьяная Сатико буянила.
— У меня было такое чувство, что ты меня бросила. Я тебя за это так и не смогла простить. — Достав из заднего кармана пачку «Севен-старз», Сатико закурила. — Ну тогда еще, той весной, когда мы школу окончили. Я вещи-то твои согласилась отнести, но больше так, чтобы посмотреть, решишься ли ты на самом деле. Глядь, а ты и вправду в один день исчезла. Отец твой прибегал, кричал очень. Так ведь оно все и было, правда?
Мать, у которой Сатико требовала подтверждения своим словам, посмотрела на нее и сказала:
— Сатико-тян, я уж этого всего и не помню.
— Это почему же? Она, видите ли, в Токио уехала, свободу получила, крутая такая стала, а меня тут оставила. Мне еще и от отца твоего попало — сказал, что это я во всем виновата. Так что мне больше всех досталось. Вот я и разозлилась.
— Извини, что так получилось, — попросила прощения Касуми, но было видно, что в намерения Сатико не входит ее прощать.
— Вот ты сама уже мать, так неужели не понимаешь, как мать может ждать. Твоя мать — великая женщина. Как она на тебя обижена была, а все равно приняла обратно. Опять небось от чего-нибудь убегаешь?
Ее прервал терпеливо слушающий до этого момента Комура:
— Тебе-то хорошо, Сатико-тян, ты можешь к выпивке убежать.
— Точно, — раздраженно поддакнула Сатико. — Мне очень хорошо. Потому что каждый вечер могу приложиться к бутылке.
— Каждый вечер? Да у тебя уже днем лицо красное. Мужу за тебя аж неловко.
— Что? Не выводи меня из себя!
Похоже, между Комурой и Сатико назревала ссора.
— Касуми, сходи в магазин, купи луку зеленого, — пришла на помощь мать.
Касуми накинула материнское пальто, висевшее у входа, и вышла на улицу. В кармане лежал желтый кошелек. Из соседнего бара лился свет, и Касуми заглянула в кошелек. Внутри лежали три бумажки по тысяче иен. Она стояла и смотрела на них, ей было грустно. Ее мать жила на этой земле, безропотно перенося все тяжести. Касуми захотелось стряхнуть это бремя со своей души. Она быстрым шагом направилась к ярко освещенному круглосуточному магазину. Ей ни о чем не хотелось думать. В магазине она торопливо схватила лук и пошла в сторону моря. Ступая по песку, Касуми подошла к морю вплотную — так они и стояли друг против друга. Был штиль, но в установившейся тишине со дна моря доносился приглушенный зловещий рокот. Отшатнувшись, Касуми оглянулась на равнину, простирающуюся за ее спиной. Ветра не было. Касуми захотелось снова ощутить тот давящий с обеих сторон страх, который она испытала в ту ночь, когда убегала из дома. Ей казалось, что тогда она сможет раствориться в этой земле.
С луком, зажатым в руках, она открыла дверь бара. Подвыпившая Сатико приставала к одному из посетителей. Мать сделала Касуми знак глазами, чтобы она шла наверх. Касуми положила пакет и шмыгнула на второй этаж.
— Рано сегодня.
Уцуми как раз заканчивал мерить температуру. В изголовье у него горел свет, телевизор был выключен.
— Сатико пришла.
— Так она тут завсегдатай, — с отвращением в голосе произнес Уцуми.
— Температура есть?
Еще до того, как он успел что-то ответить, она взяла градусник и посмотрела на него. Было тридцать восемь с небольшим. Видимо, Уцуми уже свыкся с постоянно повышенной температурой. Выглядел он сравнительно спокойным. Уцуми смотрел на нее тихим взглядом. Когда они только познакомились, Уцуми напоминал ей какое-то нетерпеливое животное: вечно не в духе, вечно дерзкий, тяжелый взгляд. Сейчас глаза у него были другими. Уцуми ослаб и в конечном итоге смирился с реальностью, подумала Касуми. Принятие действительности было для нее проявлением слабости. Касуми ужасно хотелось вернуть того, прежнего Уцуми.
— Что-то случилось?
— Ничего, — покачала головой Касуми и забралась к Уцуми под одеяло.
Под одеялом было лишь немного теплее. Касуми почувствовала тревогу: она привыкла к тому, что ей всегда было жарко, когда они спали под одним одеялом. Касуми дотронулась до него. «Холодные», — недовольно пробурчал Уцуми. Касуми начала оправдываться, мол, только что с улицы. Она не стала говорить ему, что в последнее время у него самого руки и ноги всегда холодные. Касуми скинула с себя одежду и, прижавшись лицом к впалой груди Уцуми, прошептала: «Обними меня». С трудом двигая руками, Уцуми медленно заключил ее в объятия.
— Я так не хочу! — капризно произнесла Касуми. — Мужчина ты или нет! Обними меня крепче.
— Не могу.
— Мне так не нравится. Обними крепче. Я тебя хочу. Хочу хотя бы раз, прежде чем ты умрешь, заняться с тобой сексом.
— Ничего не выйдет.
— Прекрати. Поэтому ты и умираешь.
Уцуми прикоснулся тонкими пальцами к ее груди. Касуми зажала его руку в своей и стала ласкать себя. В ней закипало возбуждение, которого она больше не могла сдерживать. Уцуми тяжело и часто дышал. Сознание ее будто раскололось пополам, одна Касуми била тревогу — выдержит ли сердце, другая испытывала жгучее желание его мучить.
— Поласкай меня!
Она терпеливо ждала, пока он ласкал ее тело, потом поднесла свои груди к его губам. Он впился ими в ее соски. Из-за жара во рту у него было горячо. Слюны не было, и оттого соски у нее пощипывало, как от ожогов.
— Тяжело? — прошептала Касуми, прижимая к себе его ставшую какой-то маленькой голову.
Уцуми оторвался от ее груди и медленно произнес:
— Не беспокойся.
Однако движения его были вялыми, сердце билось сильно. Она жалела Уцуми, но ничего не могла с собой поделать. Переполнявшим ее жизненным силам требовался выход. Не в состоянии больше терпеть, она схватила его руку и поднесла к промежности. Стоило Уцуми пошевелить пальцами, как она, сама того не ожидая, внезапно кончила. Касуми прижалась мокрым от пота лбом к его костлявой груди. Все еще тяжело дыша, извинилась:
— Прости.
— Кончила? — засмеялся Уцуми.
— Кончила. Правда, прости меня. Тебе и так тяжело.
Касуми поднялась, обтерла полотенцем его тело, дала лекарство и, помассировав спину, заснула. На душе по-прежнему было тоскливо.
— Мне бы хотелось подняться на холм, на кладбище животных, — через несколько дней после этого события сказал Уцуми; видимо, Касуми когда-то упомянула о нем в своих рассказах.
Был холодный пасмурный день, слегка порошило. На холме ветер, должно быть, дул еще сильнее. Касуми постаралась отговорить Уцуми от этой затеи.
— Давай поедем, когда будет потеплее. С чего это тебе взбрело в голову?
— Потому что потом я поехать уже не смогу, — упрямо настаивал Уцуми.
Касуми ничего не осталось, как обратиться за помощью к Комуре. Договорились, что он отвезет их наверх на своей «альто». Теплой одежды у Уцуми не было — все вещи остались в Саппоро. Комура был некрупным мужчиной, и Уцуми, от которого уже почти ничего не осталось, его вещи оказались в самый раз. Он переоделся в брюки и свитер, они сели в легковушку и поехали на вершину холма, куда при других обстоятельствах и пешком-то подняться было раз плюнуть. По пути Уцуми попросил остановить машину у школьного двора.
— Здесь остановите. Я хочу выйти.
Отмахнувшись от попыток Касуми удержать его, он вышел из машины. При его росте ужасная худоба резко бросалась в глаза, и Касуми всерьез беспокоилась, что сильные порывы ветра могут сбить его с ног. Уцуми больше десяти минут простоял на ветру, уставившись в сторону моря. Внизу, у подножия холма, тянулась широкая трасса, на противоположной стороне — белый круглосуточный магазин на фоне пепельно-серого морского пейзажа.
— Не замерз? — спросила Касуми.
Уцуми ничего не ответил. Комура сидел в машине и со скучающим видом позевывал.
— На что смотришь?
— На то место, где жила Касуми.
Читать бесплатно другие книги:
