Год грифона Джонс Диана

Глава 6

В таких местах, как университет, слухи разносятся стремительно. Вроде бы никто никому ничего не рассказывал, но к завтраку все уже знали, что за Фелимом охотятся семеро ассасинов (хотя некоторые утверждали, что семьдесят) и что Коркоран покамест отловил только четверых. Вокруг Фелима собралась целая толпа. Ктото выражал сочувствие, ктото предлагал ему защитные амулеты. Кроме того, к Фелиму подошел долговязый студенттретьекурсник и предложил купить комплект из восьми рефератов, написанных на «отлично», всего за восемь золотых монет. Долговязый третьекурсник поставил Фелима в известность, что ему в этом семестре некогда будет писать рефераты, потому что придется прятаться от ассасинов.

Фелим, который сидел весь белый, с темными кругами под глазами, вежливо возразил, что им ведь пока неизвестно, какие темы для рефератов даст Коркоран.

— Да все давно известно! — махнул рукой долговязый третьекурсник. — Темы Коркоран всегда дает одни и те же. Я сам эти рефераты купил у одной девушки, так она говорила, что их покупал еще Вермахт, когда учился на первом курсе. И вот видишь, чего он добился благодаря им!

Фелим гордо выпрямился.

— Нет, благодарю вас. Я считаю своим долгом заставить Коркорана изменить манеру преподавания.

— Ну, тогда пеняй на себя, — сказал долговязый третьекурсник и удалился.

Примерно тогда же об ассасинах прослышали повара. Они тут же пригрозили, что немедленно разойдутся по домам, если им не пришлют волшебника — наложить защитные заклятия на кухню и столовую.

— Мы не желаем, чтобы нам вышибли мозги нашими же собственными сковородками! — заявил главный повар.

— Да хоть бы они и насовсем ушли! — проворчал Рёскин. — Они только и могут, что топить еду в сале!

Большинство студентов были согласны с Рёскином, однако волшебники придерживались иного мнения. Коркоран приказал Вермахту наложить на кухню нужные заклятия. Вермахт явился и добрых полчаса пугал поваров своим величественным видом, а под конец велел нипочем не дотрагиваться ни до стен, ни до окон. Наконец он удалился и даже почти не опоздал к первому курсу, на лекцию по основам астрологии.

Первокурсники тем временем ждали его в Северной лаборатории, разложив на партах свои тетради, линейки, карты звездного неба и компасы. Все, кроме Эльды, дрожали от холода. День выдался на редкость холодный, но казначей, волшебник Денч, объявил, что у университета нет денег и он не может позволить себе начать отопительный сезон раньше чем через месяц. Студенты кутались в куртки и плащи, коекто даже сидел в перчатках. И все то и дело с тоской поглядывали на большой холодный камин в северной стене.

— А что, если набрать мусора и разжечь огонь? — предложил ктото.

— Наверняка же у каждого в комнате найдется исписанная бумага, — добавил ктото. — Ктонибудь может перенести ее сюда?

Этим искусством пока никто не владел. Однако Рёскин обнаружил в углу мусорную корзину и вытряхнул в камин кучу мятых и порванных бумажек. Он тут же их подпалил, и студенты столпились у камина, пытаясь согреться. Ктото сказал, что от одного вида пламени становится теплее, но тут из каминной трубы хлынула целая лавина сажи. Сажа прибила огонь, но бумага продолжала тлеть. От нее повалили клубы удушливого дыма. Все подались назад, отчаянно кашляя.

— Ну вот, в этом университете все так! — воскликнул студент, который первым предложил разжечь камин. — В трубе, должно быть, птичье гне…

— Тише! — сказали все остальные в один голос.

В трубе тоже ктото кашлял.

Внезапно в камине появились две длинные ноги, обтянутые черными штанами. Народ шарахнулся прочь. Ноги болтались, нащупывая, куда встать. Мелисса завизжала.

Вермахт вступил в лабораторию в тот самый момент, как отчаянно кашляющий ассасин спрыгнул в камин и двинулся на студентов с кинжалом. Теперь уже завизжала не одна Мелисса. Началась паника. Эльда, Ольга, Клавдия, Рёскин и Лукин бросились сквозь толпу к тому месту, где они в последний раз видели Фелима, но с облегчением обнаружили, что он опять надежно спрятан в книжном улье. Грифонша, разогнавшись, не сумела вовремя затормозить и налетела на улей. Улей откатился в сторону, но не упал. Зато упало несколько парт. Часть из них сбила Эльда.

А за спиной у Эльды ассасин бросился к ближайшей студентке, видимо рассчитывая взять ее в заложницы. И уж конечно, это оказалась Мелисса, и, разумеется, Мелисса отчаянно завопила.

— Спасите! Помогите! — орала она и продолжала орать, несмотря на то, что ассасин так и не успел ее схватить.

Вместо этого сперва его кисть, потом вся рука, а под конец и все тело рассыпались мелкими хлопьями черного пепла. Однако хлопья пепла не разлетелись, а продолжали кружить в воздухе, сохраняя отдаленное подобие человеческой фигуры. Фигура привалилась к камину, словно ассасин глубоко задумался о том, что с ним такое случилось.

Лицо Клавдии залилось зеленоватым румянцем: она узнала свое заклятие с сожженной травинкой. Мелисса, не прекращая вопить, обернулась посмотреть, на что это все уставились, и увидела нечто вроде черного пепельного призрака, который, как ей показалось, тянулся к ней. Красавица заорала еще громче и бросилась к двери. Поскольку в дверях стоял остолбеневший Вермахт, Мелисса с разгону налетела на него и повисла у него на шее.

— Спасиите! — визжала она.

Позднее все мужчины в университете, включая поваров, привратника, сторожа и уборщиков, сошлись на том, что, если бы Мелисса повисла на шее у когото из них, уж он бы не упустил случая! Но не таков был Вермахт. Он отцепил от себя Мелиссу и отодвинул ее в сторону. И сказал:

— Ну и изза чего столько шуму? Вы, в подержанной куртке, и вы, в доспехах, поднимите парты. А вы вылезайте изза книг, кто бы вы там ни были.

— Он не может, — объяснила Ольга. — Они исчезнут, только когда опасность минует.

Вермахт самодовольно погладил бородку.

— Никакой опасности нет! — заявил он.

Все ахнули и наперебой принялись объяснять, что эта полупрозрачная фигура из кружащего в воздухе пепла — не кто иной, как опытный ассасин, и тот факт, что Фелим попрежнему находится внутри книжного улья, говорит о том, что опасность далеко не миновала.

— Никакой опасности нет! — повторил Вермахт, перекрывая хор взбудораженных голосов. — Прошу всех рассесться по местам. Сейчас придет Коркоран. Я уже отправил ему магический призыв. Сидите тихо и ждите. Хватит с меня глупых визгов и беготни.

— Этот человек — просто сумасшедший! — сказал Рёскин, когда все нервно принялись рассаживаться за парты.

Когда Коркоран, в своем расписанном розовыми ирисами галстуке, влетел в Северную лабораторию, он несколько удивился, обнаружив, что студенты ерзают за партами, расставленными довольно неровными рядами — неровными оттого, что пришлось оставить много места для улья, торчащего посреди лаборатории, — а Вермахт, гордо сложив руки на груди, стоит рядом со странной полупрозрачной фигурой у камина.

— Коркоран, — начал Вермахт самым что ни на есть сахарным тоном, — я тут, как видите, нейтрализовал ассасина, но решил пока что не обращать его окончательно в пепел, не посоветовавшись с вами. Так что я оставил его заколдованным до вашего прихода.

Клавдия возмущенно ахнула, и ее зеленоватое лицо потемнело, сделавшись почти оливковым.

— Но ведь это было мое заклятие! — шепнула она Ольге. — Это, пожалуй, единственное мое заклятие, которое действительно сработало!

Коркоран же тем временем говорил:

— Спасибо, Вермахт. Это было очень любезно с вашей стороны.

Коркоран уже заготовил авоську из непроницаемой сети. Он протянул руку и неуверенно коснулся ближайшей частицы пепла в руке пепельного призрака. К счастью, ассасин послушно превратился в двухдюймовую кучку кружащегося пепла. Коркоран без труда загнал его в сетку простейшим заклинанием сквозняка. Поднялся, успокаивающе улыбнулся студентам и пошел прочь.

Когда волшебник был уже в дверях, негромкий стук заставил его оглянуться. На том месте, где был улей, теперь стоял Фелим. Лицо у Фелима было красное, и черные волосы, обычно аккуратно причесанные, торчали во все стороны, но он улыбался.

— Минус пять! — услышал Коркоран, выходя из лаборатории. — Осталось еще два.

Волшебник от души понадеялся, что тот, кто это сказал, ошибался. Хватит с него этих тревог. К тому же в крысиной клетке становилось тесновато. Коркоран вытряхнул туда пепельный вихрь и превратил его обратно в человека ростом с крысу, чтобы ассасин не выбрался из клетки. В результате там стало еще теснее. «Да, — подумал Коркоран, вернувшись к своим расчетам лунного корабля, — пятерых ассасинов больше чем достаточно!»

Час спустя студенты высыпали из Северной лаборатории во двор, кипя от возмущения. Все они уже достаточно научились чувствовать магию, чтобы определить, что Вермахт на ассасина никаких заклятий не налагал.

— Просто приписал все себе, чтобы выслужиться перед Коркораном! — говорили они. — Вот ведь гад!

Даже Мелисса так говорила. Она возмущалась больше всех остальных.

— А вы видели, как он обошелся со мной? — спрашивала она. — Как с какойнибудь паршивой собакой!

— Не могу не отметить, что все остальные независимо от нас пришли к такому же мнению о Вермахте, что и мы, — сказал Фелим. — Это заставляет предположить, что наше суждение было верным.

— Как всетаки хорошо, что эта защита снова сработала! — сказала Ольга. — А то у меня прямо сердце застыло, когда я увидела эти ноги в камине. Клавдия, что с тобой?

— Да ничего, — ответила Клавдия. — Знаешь, у меня ужасно смешанные чувства. С одной стороны, ты себе просто не представляешь, как это здорово: видеть, что твое заклятие наконецто подействовало! Но когда я думаю о том, что это заклятие обратило живого человека в пепел, мне становится ужасно не по себе. Надеюсь, Коркоран не сделает с ним ничего страшного.

— Да ничего он ему не сделает, — буркнул Рёскин.

— Отправит подальше и выпустит на волю гденибудь в глуши, — сказал Лукин. — Что же еще с ним делать? И будем надеяться, что эти защитные заклятия будут действовать и дальше, потому что гдето поблизости бродят еще два ассасина.

О том, что гдето бродят еще два ассасина, знали решительно все. Все студенты, не говоря уже о поварах и привратнике, до вечера только и делали, что вздрагивали от неожиданных звуков и боязливо оглядывались через плечо. Друзья Фелима заботились о том, чтобы ни на минуту не оставлять его одного.

— Да ничего со мной не случится! Эта защита лучше любых доспехов! — протестовал Фелим, когда Рёскин настойчиво навязывался ему в провожатые каждый раз, как Фелим собирался сходить в туалет.

— Такто оно так, но откуда ты знаешь, сколько времени это заклятие будет действовать? — возражал Рёскин.

Прочие настояли, чтобы Фелим провел остаток дня в Эльдиной комнате, где хватало места на всех.

— Воин из меня, конечно, не ахти, — говорил Лукин, — но яму я могу разверзнуть в любой момент, а Ольга создаст чудовищ. Ну, а если магия не поможет, Рёскин на пару с Эльдой любого ассасина порвут на куски.

— А про меня ты забыл? — заметила Клавдия.

Эльда же, которая лежала на полу посреди рассыпавшихся магических узоров и сочиняла весьма спорное эссе, подняла голову и сообщила, что ей не нравится идея рвать когото на куски.

— Я еще никогда этого не делала. Но я постараюсь.

Фелим пожал плечами. Ему хотелось запереться у себя в комнате и написатьтаки свой реферат. Несмотря на то что он провел ночь, стоя в душном футляре, пахнущем книгами, он был исполнен решимости доказать, что вполне способен обойтись без готовых рефератов, которые пытался продать ему долговязый третьекурсник. Этого требовала честь. Но поскольку спорить было явно бесполезно, он позаимствовал у Эльды стопку прекрасной, изготовленной вручную бумаги и взялся за работу. Прочие последовали его примеру. Вскоре все деловито скрипели перьями в разных концах концертного зала. Ольга с Фелимом расположились за столом, а Клавдия села в углу. Ей зачемто понадобились ножницы и линейка. Рёскин стоял на коленях перед стулом, а Лукин писал, развалившись на огромной Эльдиной постели. Вскоре в зале воцарился еще больший кавардак: повсюду стояли чашечки изпод кофе, который принесла Ольга, кружки изпод пива, которое Рёскин прихватил сюда после обеда, и валялись неудачные варианты, которые не глядя отбрасывал Лукин.

Лукину всегда бывало труднее писать, чем другим. Начало он обычно переписывал не меньше шести раз. Но к середине дня и он наконец разошелся и теперь строчил вовсю. Лукин написал уже довольно много, когда обнаружил, к своему немалому удивлению, что для доказательства его утверждения нужно процитировать чтото из того, что Вермахт диктовал им на прошлой неделе. И Лукин полез за своим золотым блокнотиком, чтобы привести точную цитату. То, что он увидел в блокнотике, так его удивило, что он вскрикнул от неожиданности.

Все было вскинулись, решив, что на Лукина набросился шестой ассасин. Но обнаружив, что он всего лишь смотрит в блокнот, народ расслабился и вернулся к работе.

А Лукин все смотрел в блокнот. Часть того, что говорил Вермахт: «Магия, лишенная определенной цели, опасна», — была на месте, но эта фраза одиноко красовалась посреди девственно чистой страницы. Страница перед ней и следующая за ней тоже были пусты. Когда Лукин наконец оправился от удивления достаточно, чтобы начать листать блокнот, он обнаружил, что часть записей по травознатству и драконоведению остались на месте, но с какимито странными пробелами: будто на тех местах ничего и не писали. Практически единственным, что осталось нетронутым, была та страница, где Лукин неуклюже пытался описать свои удивительные ощущения от возжигания магического огня.

Ольга наконец заметила, что он отчаянно шуршит страницами.

— В чем дело? — спросила она, откинув назад свои длинные волосы.

— Мой блокнот, тот, что ты мне подарила… Посмотри: больше половины страниц снова сделались белыми и чистыми — почти все «крупные заголовки» Вермахта исчезли. Это что, какойто фокус?

Рёскин вскочил и подбежал к Лукину.

— Нука, дай посмотреть!

Он схватил книжицу и принялся бережно листать страницы, задумчиво хмыкая каждый раз, как натыкался на очередной пробел.

— Хм… Ага… Хм… Знаешь, над всеми страницами, где ты писал, потрудилась гномья магия, это точно. Но ничего больше я тебе сказать не могу. Не знаю, что это за магия и для чего она, но, сдается мне, тебе лучше добыть себе другой блокнот.

— Можешь взять пока мои конспекты. Они в сумке, вон там, — сказала Эльда и указала крылом в угол эстрады, ни на минуту не прекращая писать.

Лукин обнаружил, что, в принципе, и без конспектов прекрасно помнит, что говорил Вермахт.

— Да ничего, я и так обойдусь. Вермахт повторяет все, что говорит, так часто и так громко, что и захочешь — не забудешь. Завтра куплю себе новый блокнот. Я как раз недавно получил деньги.

— Я не хотела давать тебе блокнот с фокусами. Я не нарочно, — виновато сказала Ольга.

— Ну, ты же не знала, — утешила ее Клавдия. Тут она сообразила, что денег у Лукина так мало, что ему наверняка придется в чемто себя урезать ради того, чтобы купить новый блокнот, и добавила:

— Слушай, Лукин, у меня с собой есть лишняя тетрадка. Возьми ее, а?

И пока Лукин не успел гордо отказаться, поспешно продолжала:

— Ктонибудь хочет печенья? А пончиков? Помоему, сегодня моя очередь всех угощать.

Клавдия принесла пончиков, и все снова взялись за работу. День мирно клонился к вечеру. Фелим писал двадцать третью страницу, Эльда — четырнадцатую, и даже Лукин успел добраться до шестой. Казалось, происшествия на сегодня закончились. Но тут раздался отчаянный крик:

— Помогите!!! Помогите!!!

Это был общий магический призыв, очень неуклюже сляпанный кемто, кто явно был ужасно напуган. Все повскакали с мест.

— Еще один ассасин! — прогудел Рёскин. — Я останусь тут, с ним, а вы ступайте, посмотрите, в чем дело.

Студенты побросали ручки и кинулись во двор. Впереди всех скакала Эльда. Они обнаружили, что почти все, кто был в университете, тоже выбежали наружу, даже библиотекарша и волшебник Умберто, которые практически не выходили на улицу. В морозном воздухе висели клубы пара из сотен запыхавшихся ртов. Все возбужденно гомонили, указывая в темноголубое вечернее небо.

— Башня обсерватории! — говорили люди. — Их там двое! Вы только поглядите!

Эльда встала на дыбы над гомонящей толпой и посмотрела на башню, возвышающуюся над Домом заклинателей. Последние двое ассасинов, очевидно, работали в паре. Видимо, они хотели спрятаться в башне до наступления ночи. Эльда отчетливо видела их на фоне вечернего неба. Один цеплялся за самую макушку купола, который вертелся под ним, точно гигантский волчок. А второй висел чуть пониже, зацепившись обтягивающими черными штанами за какойто штырь, торчащий изпод купола. Он болтался над пропастью лицом вниз и еще пытался трепыхаться. А тот, что на куполе, только держался что было мочи. В окнах бешено вращающегося купола виднелись размытые, перепуганные лица студентов. Видимо, именно ктото из них и отправил этот призыв.

— Тот, что на штыре, — это было мое заклятие! — довольно гордо сказал Фелим изза правого крыла Эльды. Он так и не послушался друзей и выскочил во двор, волоча за собой Рёскина, который вцепился в болтающийся конец его пояса. — Должно быть, они попытались на когото напасть, иначе бы заклятие не сработало… А вращающийся купол чей?

— Понятия не имею! — ответила Эльда. Но тут же вспомнила, как пролетела через комнату, чтобы впустить Рёскина, и как ветер от ее крыльев потревожил магические узоры.

Однако эта мысль быстро вылетела у нее из головы. Потому что рядом с ней очутился Коркоран. Его вместе с Умберто притиснули к ее левому крылу.

— А кто там, в куполе? — спросил Коркоран.

— Второй курс, моя группа. У них сейчас астрология, — ответил Умберто. — Боюсь, они там одни, без наставника. Я, можно сказать, сбежал. Коркоран, вы можете остановить купол отсюда, снизу? У меня не получается.

— У меня тоже, — ответил Коркоран. — Я уже пробовал. Очевидно, комуто придется подняться наверх и разобраться с этим на месте. Как у вас с левитацией, Умберто?

— Боюсь, что никак, — признался пухлый Умберто.

Коркоран вздохнул и оглянулся в поисках Финна.

— И у меня так же.

Эльда поняла, что это — ее шанс оказать наконец Коркорану настоящую услугу! Ее сердце так забилось от возбуждения, что у нее даже закружилась голова не меньше, чем у того ассасина, — не говоря уже о студентах внутри купола. Грифонша широко открыла клюв, глотнула морозного воздуха и наконец застенчиво произнесла:

— Простите, Коркоран, но я могла бы взлететь туда, наверх, и поднять вас — если вы, конечно, не против.

Вышло так, что Эльда произнесла это несколько громче, чем рассчитывала. На нее стали оглядываться с одобрением, в задних рядах ктото крикнул: «Молодчина!» Коркорану поневоле пришлось тоже обернуться к Эльде.

— Хм. Вот как? — сказал он без особого энтузиазма.

Потом оглядел себя и Умберто, сравнил. Коркоран был явно легче. Он снова вздохнул.

— Ну хорошо. Только, пожалуйста, не впивайтесь в меня когтями. И смотрите, не уроните меня, не то мое предсмертное проклятие настигнет вас прежде, чем я долечу до земли.

Эльде ничего не оставалось, как ответить:

— Да что вы, я вас не уроню! Я очень надежная.

По правде говоря, она никогда прежде не поднимала людей в воздух — Дерк ей не разрешал. Но теперь признаваться в этом было уже поздно. Все, кто находился во дворе, подбадривали ее радостными криками, и Умберто — громче всех.

Коркоран нехотя подошел и встал перед Эльдой, спиной к ней, и Эльда очень бережно обхватила его за бока, под мышками. Волшебник Умберто тоже не стоял сложа руки: он бегал вокруг них, расталкивая народ и крича:

— Отойдите! Отойдите подальше! Грифону нужно место, чтобы взлететь!

Люди испуганно и почтительно подались назад, и в конце концов вокруг Коркорана и Эльды образовалось довольно обширное пустое пространство. Когда Эльда увидела, что уже может расправить крылья, она взмахнула ими, напружинила лапы и взлетела. «Ох ты!» Первый взмах дался ей без особого труда. Зато второй стоил титанических усилий. Коркоран оказался таким тяжелым! Когда его ноги и ее лапы оторвались от земли, Эльда едва не рухнула обратно. Она отчаянно захлопала крыльями. «У меня все получится! — сказала она себе. — Я большая и сильная, у меня все получится!» Люди, стоявшие вокруг, закрывали лица от ветра, а она все никак не могла понастоящему оторваться от земли. «Только без паники!» — твердо сказала себе Эльда.

Внезапно она вспомнила, как давнымдавно, пятилетней малышкой, впервые училась летать. И как будто вновь услышала голос матери: «Эльда, ради всего святого, маши крыльями размеренно! Вечно ты торопишься, как на пожар!»

«Спасибо, мама!» — подумала Эльда. Она прекратила судорожно трепыхаться и попыталась вместо этого взмахивать крыльями как можно медленнее и мощнее. И почти сразу взмыла над уставившейся на нее толпой. Она поднималась все выше и выше, прижимая Коркорана к груди, как будто он и впрямь был плюшевым медвежонком, с которым она летала в детстве. Не об этом ли она мечтала с тех пор, как впервые увидела его?

Беда в том, что все оказалось совсем не так, как она мечтала. Коркоран на ощупь ничуть не походил на медвежонка. Он был слишком широкий и жесткий, а поверх жестких ребер был толстый слой мяса — и Эльда боялась, что она, как ни старается быть осторожной, все же впивается в это мясо когтями. К тому же порывы ветра, поднятого взмахами крыльев, доносили до нее отвратительный запах пота. Коркоран явно сильно вспотел от стресса. А может, ему было всетаки больно от того, что она впивалась в него когтями? А может быть, он боится высоты? Эльда слышала, что некоторые люди ее боятся. А может, не высоты, а ассасинов? А может быть — Эльде не хотелось так думать, но она опасалась, что причина может быть именно в этом, — может быть, Коркоран боится именно ее? Она говорила себе, что раз Коркоран боится и тем не менее пошел на это, значит, он очень храбрый. Такто оно так, но если бы он еще не вонял при этом! И к тому же он был такой тяжелый… Слишком тяжелый, чтобы поднять его прямо к башне. Придется свернуть, поймать восходящий поток воздуха и подниматься кругами…

— Ты не туда летишь! — воскликнул Коркоран. Голос у него сделался довольно пронзительный.

— Высоту набираю! — пропыхтела Эльда.

— Аа, понятно, — ответил Коркоран.

Эльда очень надеялась, что он и вправду понял. Потому что ей пришлось описать полный круг и подниматься вверх по спирали. А двор, полный задранных голов, стены, крыши с башенками, соседние дворы и город, лежащий за стенами, кружились внизу. К тому времени как они поравнялись с бешено вертящимся куполом, передние лапы у Эльды отчаянно болели от тяжести Коркорана и каждый мускул в крыльях жгло, как огнем. До нее дошло, что в этомто как раз она сама и виновата — ведь три недели кряду она практически не поднималась в воздух. А ведь говорил ей Кит: чтобы поддерживать форму, надо летать хотя бы раз в два дня! «Я буду летать, буду! Честное слово!» — думала Эльда, подбираясь к башне. Каждый взмах крыльев давался ей с большим трудом. А ведь это было только начало!

— Поверни налево, — сказал ей Коркоран. — Снимем сначала того, что на штыре. Он совершенно беспомощен.

Он сказал это беспечно, но Эльда знала, что беспечность эта напускная. От него еще сильнее пахло потом, чем раньше. Эльда заставляла себя думать о том, какой он храбрый, но в глубине души знала: Коркоран потеет оттого, что чувствует себя таким же беспомощным, как этот ассасин. Беспомощной игрушкой в лапах чудовища, полуптицыполульва. А услышав, чего он хочет, она едва не застонала вслух. Чтобы подобраться к ассасину, надо было зависнуть в воздухе, а это у Эльды получалось очень плохо, даже когда крылья не болели так сильно, как теперь. Дон, который умел зависать на месте лучше всех в семье, всегда потешался над Эльдиными попытками. Кроме того, ассасин, висящий на штыре, увидел, как она приближается, и выхватил свой отравленный кинжал. Не такой уж он беспомощный…

Эльда угрюмо выгнула крылья и принялась быстробыстро загребать ими воздух, медленно продвигаясь к ассасину. Тот нацелил кинжал, и губы его растянулись в усмешке: голова грифонши была вытянута вперед, и он собирался ткнуть ее в глаз. Эльда понимала, что он собирается сделать, и ассасин знал, что она это понимает. А еще у нее болело все тело. Ох, как все ужасно! Ее брат Блейд всегда говорил: если все ужасно, постарайся думать о чемнибудь постороннем, чтобы не замечать, как тебе плохо. Эльда старалась, но ни о чем постороннем не думалось. Кинжал метнулся ей навстречу. Эльда отдернула голову и ударила в ответ клювом. И вот они схватились, кинжал против клюва, нанося и отражая удары, высоко над землей, а Эльде еще надо было висеть в воздухе и не уронить Коркорана, и не напороться на отравленный кинжал, и не завопить…

Коркоран извернулся у нее в когтях, и Эльда едва не прикрикнула на него, чтобы висел спокойно и не дрыгался. Но внезапно ассасин сделался величиной со шмеля и упал в подставленную сеточку, которую Коркоран приготовил заранее. Эльда сообразила, что ему необходимо коснуться человека, чтобы наложить на него заклятие.

— Один есть, — сказал Коркоран. Судя по голосу, он был напряжен не менее Эльды. — Теперь лети наверх, к куполу.

«Не могу! — подумала Эльда. — Ты не понимаешь, чего требуешь!» Но она напомнила себе, что, в конце концов, сама вызвалась помочь, и ей с грехом пополам удалось снова расправить крылья и полететь вперед, огибая купол, вперед и вверх, вперед и вверх, туда, где бешено вертелся последний ассасин, цепляющийся за крышку люка, в котором находился большой телескоп. Этот тоже выхватил кинжал. Каждый раз, как его разворачивало к ним лицом, он делал яростный выпад в их сторону. Кинжал был широкий и длинный, так что у ассасина были все шансы дотянуться. Когда Эльда подлетела ближе, убийца даже ухитрился встать. Немалый подвиг: другой на его месте и сестьто прямо не смог бы. «Ну все! — подумала Эльда. — С меня хватит!» По части расчета скоростей и векторов движения грифонам нет равных. Эльда подлетела к ассасину в тот момент, когда человека на миг развернуло к ней спиной, и с размаху клюнула его в зад.

Тот потерял равновесие и с отчаянным воплем полетел вниз. Коркоран ахнул, но успелтаки поймать пролетающего мимо ассасина за штанину.

— Вот и все, — сказал он.

Волшебник сделал успокаивающий жест в направлении, противоположном вращению купола, и тот со скрежетом остановился. Изнутри послышались радостные крики, со двора донеслось отдаленное «урраа!»

— А теперь поднеси меня к одному из окон, — распорядился Коркоран. — И побыстрей. Я больше не могу.

У Эльды уже не было сил говорить и чтото объяснять. Она молча спланировала к одному из окон, и там ей снова пришлось зависнуть, пока находящиеся внутри студенты отворяли окно. Она увидела, как Коркоран перевалился через подоконник, подхваченный множеством рук, и сама не столько спланировала, сколько рухнула на крышу Дома заклинателей, где и осталась лежать беспомощной грудой меха и перьев.

«Хоть бы спасибо сказал!» — подумала она. Мышцы отчаянно болели, голова шла кругом от одного воспоминания об этом отвратительном запахе пота. Эльда вовсе не чувствовала себя победительницей. Скорее, ей было ужасно стыдно. Она чувствовала себя круглой дурой, бестолковой, бесполезной дурой. Однако пару раз она ловила себя на том, что удивляется, как же Коркоран собирается лететь на Луну, если он так боится высоты? Эльда решила, что пока останется на крыше. Перелететь куданибудь еще совершенно не было сил.

Полчаса спустя люк рядом с одной из труб отворился, и наружу выбрался Рёскин. Эльда не смотрела в его сторону, но поняла, что это именно Рёскин, по стуку косточек в его косицах.

— А, вот ты где! — буркнул гном. — Ну что, цела?

— Все тело болит, — призналась Эльда. «И душа тоже», — подумала она про себя.

— А он тебе небось даже спасибо не сказал?

— Не сказал, — кивнула Эльда.

Она хотела было объяснить, что Коркоран просто ужасно боится высоты, но, пока она собиралась с силами, Рёскин сказал:

— Вот тото и оно. Знаешь, я начинаю думать, что между этими волшебниками и нашими кузнечными мастерами разница невелика. Все они самовлюбленные, надменные тупицы. Уверены, что мир только вокруг них и вертится. Он сейчас сидит в буфете, его все угощают пивом, а он разыгрывает из себя скромного героя. А о тебе даже не поминает! Не хочешь ли спуститься? Клавдия в Доме целителей приготовила для тебя парилку с травяными настоями. Она говорит, это именно то, что тебе надо.

— О да!

Теперь, когда Рёскин упомянул о парилке, Эльда осознала, что это было единственное, о чем она мечтала. Горячий пар. Душистые травы. Отступаюшая боль… Какая всетаки умница эта Клавдия! Эльде полегчало от одной мысли о бане.

— Лукин с Ольгой и Фелимом ждут во дворе. Они помогут тебе туда дойти, когда ты спустишься вниз. Весь вопрос в том, сможешь ли ты спланировать или тебя спустить на веревке?

Эльда обнаружила, что ей уже гораздо лучше. Она подняла голову и взглянула на Рёскина. Его невысокая, коренастая фигурка четко вырисовывалась на фоне заката. На могучем плече виднелся моток веревки. Гном и в самом деле был готов в одиночку спустить ее, полутонную махину, во двор, несмотря на то что сам весил раз в десять меньше.

— Это проще простого. Гномы все время так делают, — пояснил Рёскин. — Обернуть веревку вокруг трубы, да и травить ее помаленьку. А они во дворе тебя подхватят.

Эльда негромко хихикнула. Какой же он добрый, этот Рёскин! Хорошо всетаки иметь настоящих друзей!

— Ну, могу ручаться, такие грузы, как я, обычно спускает целая толпа гномов! — сказала она. — Ничего, Рёскин. Я сама слечу вниз. Спасибо.

Она поднялась на лапы и коекак доползла до парапета, которым была обнесена крыша. Грифонша свесила голову наружу и увидела далеко внизу лица своих друзей. Они казались такими далекими, а двор — таким маленьким и темным, что Эльда даже начала понимать, почему люди боятся высоты. Но потом она вскарабкалась на парапет, раскинула крылья, и все стало нормально. Она аккуратно спланировала вниз по дуге и приземлилась неподалеку от Ольги, Лукина и Фелима. И даже почти не споткнулась. Друзья бросились к ней.

— Эльда, какая же ты молодец! Ты как, в порядке? Идти можешь?

— Вот попарюсь — и все будет прекрасно, — заверила их Эльда. Она понимала, что дело не в ноющих крыльях и передних лапах, потому что на самом деле она страдает от разочарования. Но теперь она, по крайней мере, была в силах спокойно думать об этом.

Глава 7

Итак, Коркоран запихнул последних двух ассасинов в клетку, рассчитанную всего на двух крыс, и благополучно о них забыл. Следующий день прошел практически без происшествий. Все вздохнули с облегчением и вернулись к обычной университетской жизни. Единственным примечательным событием было то, что Мелисса после завтрака встретилась с долговязым третьекурсником и приобрела у него набор из восьми рефератов за двадцать золотых монет. Долговязый третьекурсник крепко напился в тот же вечер, но в этом как раз ничего необычного не было. Рёскин весь день бурчал о том, как плохо тут кормят, но к этому тоже все успели привыкнуть. Куда примечательнее было то, что Рёскин собрал сорок с лишним книг, валявшихся на полу у Эльды, и любезно пообещал ей, что разберется с ними сам. Грифонша лежала на кровати. Мышцы у нее все еще болели, но она тем не менее лихорадочно дописывала свой реферат. Рёскин потащил книги в библиотеку.

— Они взяты не на ваше имя, — заметила библиотекарша.

— Мои друзья просили меня их сдать, — пророкотал Рёскин.

Он успел обнаружить, что, если говорить низким, скрежещущим голосом, люди думают, что он так шепчет, и, как правило, начинают просить этого не делать. От его шепота стекла в библиотеке задребезжали, и студенты, работающие за столами, принялись раздраженно оглядываться.

— Вы мне просто дайте их формуляры, а я возьму другие книги, которые им нужны, — проскрежетал он.

— Тише, тише! Ладно, ладно! — кивнула библиотекарша, озабоченная только тем, как бы побыстрее от него избавиться.

Рёскин унес из библиотеки еще тридцать восемь книг. И все они были из отдела, посвященного гастрономической магии. Это несколько озадачило библиотекаршу. Она знала, что в этом семестре только двое студентов волшебника Умберто специализируются на кухонной магии, а Коркоран вообще никогда этим не занимался. Но, судя по всему, уведомлять об этом Коркорана было бесполезно. Ее предыдущую записку он просто проигнорировал. Библиотекарша пожала плечами и снова принялась сверять каталог.

Рёскин удалился к себе в комнату и всерьез взялся за чтение. В университете воцарились мир и покой.

Назавтра морозная погода сменилась дождливой. Эльда, которая искренне, честно, от всей души намеревалась полетать перед завтраком, проснулась и обнаружила, что из пастей всех горгулий Дома заклинателей хлещет вода, с носа волшебника Поликанта падают капли и даже по одной из стен ее концертного зала струится небольшой водопадик. Эльда сдалась и отправилась досыпать, мысленно восхищаясь Ольгой, которая все равно побежала на озеро, не обращая внимания на дождь. Ольга вернулась с тренировки промокшая до нитки и посиневшая от холода, но чрезвычайно бодрая и голодная как волк.

В столовой пахло жареным луком. Очень сильно пахло.

— Ух ты! — сказала Ольга. — Как здорово!

Однако большинство студентов не разделяли ее энтузиазма и решили удовольствоваться гренками. Хотя, как ни странно, никакого лука на завтрак не подавали. А подавали на удивление вкусные сосиски и целые горы аппетитной золотистой яичницы. Ольга и Эльда — которой в любом случае еды нужно было вдвое больше, чем человеку, — наполнили себе тарелки с верхом и сели рядом с Рёскином, чтобы для разнообразия насладиться трапезой. Лукин, напротив, принадлежал к числу тех, кто решил обойтись гренками.

— Боги великие! — воскликнул он, усевшись по другую сторону от Ольги. — Что это нынче с гренками? Они вкусные! Обычно они такие тонкие, что крошатся в руках, и такие пережаренные, что не укусишь. Я всегда удивлялся, как это поварам удается настолько их испортить. А эти в самый раз!

Ольга ткнула Эльду в крыло и кивнула в сторону Рёскина. На тарелке Рёскина красовалась целая гора еды — повыше, чем у них с Эльдой. Гном взял себе шесть гренок и еще, на закуску, целую стопку оладьев, сочащихся сиропом и маслом. И теперь был всецело поглощен процессом. Однако его круглая розовая физиономия выглядела чересчур уж невинной.

— Тебе объяснить, или и так все понятно? — шепнула Ольга.

Клавдия тоже обо всем догадалась.

— Рёскин, — сказала она, — все просто замечательно. Но почему все это пахнет жареным луком?

Розовый лоб Рёскина наморщился.

— Не знаю, — признался он. — Но я над этим работаю. Думаю, к обеду мне удастся все исправить.

— Да уж, пожалуйста! — настойчиво попросил Фелим. — А то у меня от этой вонищи голова разболелась. Я встал очень рано, чтобы закончить свой реферат.

Рефераты принято было сдавать в этот день после завтрака. В Доме заклинателей стояли специальные полки, на каждой из которых было написано имя наставника. Из уст в уста передавались легенды о страшных карах, грозящих тем, кто не сдаст работу в срок. Говорили, что на первый раз тебя на неделю лишат дара речи, на второй — еще и слуха, а случалось, что самых злостных нарушителей и вовсе лишали магических способностей. Правда, на памяти нынешнего поколения студентов таких случаев пока не бывало, но, с другой стороны, и запаздывать со сдачей реферата никто пока не пробовал. Никому не хотелось лишиться дара речи, не говоря уже обо всем прочем. Даже самые ленивые и расхлябанные из студентов, и те хоть пару страниц, да сдавали.

И потому сразу после завтрака к Дому заклинателей, невзирая на ливень, потянулась череда студентов, прячущих стопочки бумаги под зонтиками, плащами, непромокаемыми куртками или мокрыми пледами. И все, кто после этого пришел в Северную лабораторию на лекцию Вермахта по основам алхимии, были промокшие и запыхавшиеся.

— Верхнюю одежду — на вешалку! — распорядился Вермахт.

Онто выглядел аккуратно, как всегда, поскольку позаботился защитить себя от дождя какимто заклятием. Пока все послушно развешивали свои мокрые насквозь плащи и куртки на высокой трехногой вешалке, стоящей у двери, и пихали зонтики в подставку, Вермахт нетерпеливо расхаживал взадвперед, многозначительно поглядывая на стоящие на кафедре часы.

— Сегодня, — объявил он, когда с этим было более или менее покончено, — нам предстоит исследовать таинство Мистического Брака. Запишите заголовок. Ниже, мелкими буквами: «Белое и Алое».

Студенты поспешно расселись, вытащили тетрадки и принялись коекак строчить влажными, негнущимися от холода пальцами, с трудом поспевая за преподавателем. Наконец песок пересыпался из верхней колбы на дно, весь до последней песчинки. Лукин второпях достал было золотой блокнот, но все, что он пытался писать ниже Крупного Заголовка, моментально исчезало прямо под пером. Вскоре Лукин сдался и вытащил изящный блокнотик в переплете из телячьей кожи, который подарила ему Клавдия. Но за это время он порядком отстал от лектора, и, когда лекция закончилась, он все еще писал, стараясь наверстать упущенное. Остальные же потянулись к вешалке, разбирать свои так и не успевшие просохнуть вещи.

Среди шума послышался повелительный голос Вермахта:

— Эй вы, неудачница, подитека сюда!

«Ойейей!» — подумал Лукин и насторожился, чтобы в случае чего прийти Клавдии на помощь.

Накидка Клавдии висела в самом низу, под грудой других одежек, нацепленных на тот же крюк вешалки. И ей поневоле пришлось дожидаться, пока другие студенты разберут свои плащи и куртки. Иначе бы она схватила накидку и выскочила на улицу, сделав вид, что не слышала Вермахта. Она бы выскочила на улицу и без накидки — но беда в том, что в результате какогото странного выверта своей смешанной наследственности Клавдия терпеть не могла дождя. Ее мать никогда этого не понимала. Болотным жителям как раз полагается любить сырость. Но Клавдия в этом отношении унаследовала вкусы отца, а у них в Империи климат был сухой и жаркий. От сырости у нее начинало ныть все тело. На эту накидку было наложено специальное заклятие непромокаемое, и она обошлась Титу в львиную долю налогов, полученных с одного городка. Итак, Клавдия была вынуждена стоять и дожидаться. А Вермахт тем временем подошел и решительно схватил ее за руку.

— Пожалуйста, не надо! — сказала Клавдия, отстраняясь.

— Я поразмыслил об этом вашем невезении, — сказал Вермахт, продолжая держать ее за руку так, будто она ничего не говорила и не делала, — и понял, чем оно вызнано. Я без труда могу его ликвидировать. Хотите, я это сделаю?

— Нет, спасибо, — холодно и сухо ответила Клавдия.

Вермахт уставился на нее, словно не веря своим ушам.

— Не будете ли вы так любезны объяснить почему?

Клавдия, как и все подданные Империи, была на редкость хорошо воспитана. Поэтому она не ответила: «Да потому, что ты приписал себе мое заклинание, гад такой!», хотя ей ужасно этого хотелось. Но промолчав об этом, она оказалась в неловком положении. Такое часто случается, если человек старается быть чересчур вежливым. Ведь Клавдии действительно ужасно хотелось избавиться от своего невезения. У нее изза этого постоянно возникали проблемы на Болотах, а в Империи проблем было еще больше. Именно ее невезение заставило сенат объявить Клавдию «персоной нон грата», несмотря на то что сам император явился на заседание, чтобы помешать этому. Но, как Клавдии ни хотелось от него избавиться, она знала, что для этого ктото — скорее всего, волшебник — должен чтото сделать с ее магическими способностями. А Клавдия вообще не желала, чтобы ктото чтото делал с ее магией, и менее всего ей хотелось, чтобы это был Вермахт. Но она совершенно не представляла себе, как это сказать повежливее.

— Потому что, — выдавила она наконец, — потому что… ээ… видите ли, это всего лишь неверно направленная магическая сила.

Однако Вермахт попрежнему смотрел на нее возмущенно и руки ее не выпускал.

— Вот именно! — сказал он. — Следует всего лишь распрямить пути силы и немного их подровнять. Для меня это секундное дело.

— Нет! — ответила Клавдия. — То есть, конечно, спасибо вам, волшебник Вермахт. Но мой… наш имперский моральный кодекс требует, чтобы я все исправила сама.

И, не обращая внимания на то, что Вермахт все еще держит ее за руку, с достоинством протянула другую руку за своей накидкой.

— До свидания, волшебник Вермахт.

— Вот же глупая девчонка! — воскликнул Вермахт.

И дернул Клавдию за руку.

Лукин захлопнул блокнот и встал. Пора вмешаться. Это зашло чересчур далеко.

Но не успел он встать, как из пальцев Вермахта вырвалась ослепительноголубая вспышка и ударила в руку Клавдии. Вспышка озарила самое Клавдию, ее накидку, растянутую между ее рукой и вешалкой, и даже саму вешалку: на миг показалось, будто вешалка сделана из голубого пламени. От вешалки в потолок ударила голубая молния, и на полу, в мокрых отпечатках ног, заиграли голубые сполохи. Но прежде чем Лукин успел подбежать к ним, все уже кончилось.

— Вот! — самодовольно сказал Вермахт. — Это совершенно не больно, не правда ли?

Тут подошел Лукин и сбросил пальцы преподавателя с предплечья Клавдии. И воззрился на него с самым что ни на есть царственным видом. Лукин не любил вести себя как «настоящий принц», но удавалось ему это неплохо — куда лучше, чем Клавдии.

— Довольно, волшебник Вермахт, — царственно произнес он. — Клавдия уже дважды сказала вам, что не желает, чтобы ктолибо вмешивался в ее магию. Неужто вам недостаточно ее слова, чтобы оставить даму в покое?

Вермахт посмотрел на Лукина и озадаченно нахмурился.

— Какая муха вас укусила? Я всегонавсего ликвидировал ее невезение. Теперь ей будет значительно проще жить.

Лукин твердо посмотрел ему в глаза.