Год грифона Джонс Диана
— Но она просила вас не делать этого.
— Девичьи причуды! — фыркнул Вермахт. — Девичьи причуды!
И удалился.
— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил Лукин Клавдию.
Девушка нервно передернула плечами, сняла наконец с вешалки свою накидку и медленно закуталась в нее.
— Ну, ничего особенного я не чувствую, если ты это имеешь в виду. Я, кажется, вообще ничего не чувствую — мне просто немного не по себе.
— Ну, это и неудивительно. Вот же осел самовлюбленный! Ладно, идем. О тебе надо позаботиться. Пошли, я куплю тебе чегонибудь выпить.
Клавдия хихикнула.
— Спасибо, Лукин. Но на какие деньги?
— Ох, да… — Лукин покраснел. — Ну ладно, давай ты сама себе купишь, а я потом тебе деньги отдам. Я должен скоро их получить.
— Не надо, не беспокойся, — сказала Клавдия. — Сейчас лекция Мирны, и я хочу туда пойти. Мирна, по крайней мере, не заставляет чувствовать себя круглым идиотом, как Вермахт.
— Тогда я пойду с тобой, — любезно вызвался Лукин, хотя обычно не ходил на лекции, посещение которых не было обязательным: Клавдия явно нуждалась в присмотре.
Они вместе вышли из Северной лаборатории и направились к Дому заклинателей, хотя Клавдия уверяла Лукина, что в обморок падать не собирается. Когда они миновали большую часть двора, трехногая вешалка качнулась и засеменила следом за ними. Она не без труда перешагнула порог и, пошатываясь, заковыляла дальше. На полпути между лабораторией и статуей волшебника Поликанта она остановилась и застыла, одинокая, печальная и немного растерянная. Дождевые капли рядами свисали с ее изогнутых крюков. Перед обедом сторож обнаружил вешалку и отнес ее обратно в лабораторию, бормоча себе под нос:
— Чертовы студенты! Эти мне их шуточки!
Обед был, скажем так, странный. Запах лука в столовой исчез, зато его сменил мощный аромат клубники, который не оченьто вязался с запахом обычного университетского супа. Сам суп выглядел вполне нормально, пока булькал в котлах, однако когда его разлили по тарелкам, он почемуто оказался яркозеленым. Кроме того, в нем плавали какието темнозеленые нити, комья цвета хаки и голубоватозеленые кусочки, и выглядел он какимто слизистым.
— Да это же водоросли из пруда! — воскликнул ктото. — Глядите, как бы головастиков не наглотаться!
Большинство студентов от супа отказались и пообедали клубничным муссом с хлебом. Друзья Рёскина, которые знали, что к чему, налили себе по тарелке. Эльда с Фелимом суп есть не смогли, и в конце концов им пришлось тоже обойтись муссом с хлебом. Как сказал Фелим, изза этого клубничного запаха в супе все равно ничего не распробуешь, кроме слизи. Зато мусс Рёскину удался на славу. Лукин большую часть супа съел не заметив, потому что все еще тревожился изза Клавдии. А Клавдия узнала в супе традиционную похлебку Болотных жителей, сказала Рёскину, что похлебка вышла просто восхитительной, и взяла себе добавки. Пока Клавдия ходила к котлам, Лукин рассказал остальным про Вермахта и про голубую вспышку.
— Как ты думаешь, ему это удалось? — спросил Рёскин. — В смысле, он действительно ликвидировал ее невезение? Кстати, не могу не отметить, что это лучшая похлебка болотников, какую мне когдалибо доводилось пробовать. Нет, Ольга, ты неправильно ее ешь. Ее надо прихлебывать. Это позволяет в полной мере насладиться ее вкусом.
Ольга слегка содрогнулась.
— Может быть, и ликвидировал, — ответил Лукин. — Но и в «Циклине», и в «Алой книге» сказано, что невезение обычно тесно связано с магическими способностями пользователя магии. Я боюсь, как бы он не отобрал у нее заодно и магическую силу.
— Так это что же получается, ей тогда придется уехать? — ужаснулась Эльда.
Лукин кивнул.
— Да, это и в самом деле неприятно, — согласилась Ольга, отодвигая тарелку. — И за какие грехи нам послан этот Вермахт? Не надо, не отвечайте — особенно ты, Рёскин. Похлебка вышла и впрямь недурная, жаль только, что она такого цвета и так странно пахнет. А что, ей положено быть такой склизкой? Послушай, тебе не кажется, что тебе лучше было бы почитать заклинания повнимательнее или попрактиковаться гденибудь в другом месте, и вообще?
Рёскин вздохнул.
— Да я и сам об этом подумывал. Я прочел все книги и решил, что это не так уж сложно, но, видимо, тут есть какието хитрости. Ладно, разберусь, что к чему, и попробую еще раз.
К тому времени, как студенты ушли из столовой, зеленой похлебки на тарелках и в котлах практически не убавилось. К Коркорану была отправлена студенческая делегация и еще несколько гневных магических призывов.
Коркоран пообещал делегации, что все уладит, и отправился разыскивать Финна.
— Послушайте, Финн, — начал он, — ктото из студентов снова балуется с едой в столовой!
— И я даже могу угадать, кто именно, — ответил Финн.
Он сразу понял, что Коркоран хочет заставить его отыскивать виновного, и подумал, что Коркорану для разнообразия не повредит самому выполнить грязную работу, не сваливая ее на других.
— Бьюсь об заклад, это ктото из ваших шести первокурсников! Я бы поставил на гнома, хотя и Клавдию со счетов снимать не стоит. Вермахт мне говорил, что она невезучая.
— В самом деле? — Коркоран совершенно забыл, что Клавдия ему сама об этом говорила. Он помахал своим галстуком с фиолетовыми обезьянками. — Послушайте, Финн…
— Все, что вам нужно сделать, — перебил его Финн, не дожидаясь, пока Коркоран закончит, — это пойти вечером поужинать в столовой и проследить за заклинанием. Оно наверняка довольно грубое. Студенты иначе не умеют.
— Но я… — попытался было возразить Коркоран.
— Так и действуйте! — твердо сказал Финн. — Поймайте гнома на месте преступления! — И видя, что Коркоран снова собирается чтото сказать, непринужденно сменил тему: — Да, кстати, вы знаете мою первокурсницу, Мелиссу? Ну ту, которую все считают совершенно безмозглой? Так вот, можете себе представить: я только что получил от нее прекрасный реферат! Четкий, продуманный, все по теме — просто блестящая работа! Если бы не ваша система, я бы, пожалуй, поставил ей «отлично». Мне кажется, мы все были несправедливы к ней…
— Дада, — раздраженно сказал Коркоран.
Финн подумал, что это, видимо, его больное место. Очевидно, никто из этих хваленых, тщательно отобранных первокурсников Коркорана пока что не оправдывает возлагавшихся на них надежд. «Ну конечно, то с ассасинами воевать надо, то еду в столовой портить — когда уж тут учиться!» — ехидно подумал Финн. А Коркоран, надувшись, двинулся прочь.
— Ну что ж, — сказал он через плечо, — раз вы мне ничем помочь не можете, видимо, придется мне последовать вашему совету и поужинать в столовой. Ох, боюсь, будет у меня сегодня несварение желудка!
И угрюмо удалился, сверкая фиолетовыми обезьянками. Финн с трудом удержался от смеха. Не так уж часто удавалось ему взять верх над Коркораном!
Вернувшись в свою лабораторию, Коркоран плюхнулся на скамейку, спиной к клетке с ассасинами и лунному кораблю, который возвышался у окна, отчаянно требуя завершения. Волшебник сердито уставился на чудовищную кипу бумаги, которую свалили на него первокурсники. Ну почему эти молодые люди не думают о том, что комуто придется читать всю их писанину? Ограничить, что ли, объем работы? А то это просто кошмар какойто! Коркоран рассчитывал, что успеет просмотреть все рефераты за полчаса и спокойно вернется к работе над лунным кораблем. Более того, работы своих второкурсников и третьекурсников он уже успел просмотреть. Нормальные небольшие эссе, базирующиеся на общеизвестных фактах, никаких тебе попыток объяснить мироустройство и прочих подобных глупостей… А ведь, казалось бы, эти шестеро первокурсников так заняты — им и страницуто написать некогда! Но нет же, нет: вот, пожалуйста, у Фелима — тридцать страниц, у Эльды — двадцать девять, у Клавдии тоже, у Ольги — двадцать шесть, а у Рсскина — сорок. Подумать только, сорок страниц! Лукин был поскромнее. Он написал всего десять страниц, но они были исписаны таким мелким, убористым почерком, что Коркоран боялся худшего. И что на них всех нашло?
Первые минут пять Коркоран малодушно подумывал о том, чтобы вернуть рефераты непрочитанными. Но о таком Кверида точно узнает, как пить дать! А Коркорану совершенно не хотелось, чтобы Кверида явилась в университет и принялась задавать вопросы. Он тяжело вздохнул и с содроганием взялся за опус Фелима. Пойдем на компромисс. Прочтем по диагонали. Извлечем, так сказать, суть…
Но это оказалось непросто. Фелим то и дело цитировал заклинания, большую часть которых Коркоран прежде в глаза не видел. То и дело приходилось вскакивать и бегать к огромному «Альманаху мага», что лежал на конторке рядом с лунным кораблем, чтобы убедиться, что такие заклинания действительно существуют и Фелим их не выдумал. Но нет, Фелим ничего не выдумывал. Все заклинания, о которых он упоминал, действительно существовали. Коркоран бросил заглядывать в «Альманах» и принялся было читать по диагонали, но тут обнаружил, что Фелим цитирует заклинания лишь затем, чтобы показать, что у каждого из них имеются скрытые возможности, о которых создатель заклинания даже не подозревал. Он утверждал, что все их якобы можно использовать с разными целями и от каждого ответвляются сотни новых направлений магии. Под конец он заявлял, что современная магия может развить сотни новых форм, о которых никто прежде не помышлял. Но нет, это был еще не конец: на трех последних страницах Фелим перечислял эти новые направления: астромагия, психомагия, метафизическая магия, биомагия, теургия, центромагия, антропизм, нумерология, ритуальная магия. Большая часть этих новых направлений выходила за пределы понимания Коркорана.
Коркоран печально покачал головой. Увы, но к современной магии это никакого отношения не имеет. Магия в наши дни ограничивается чисто практическим применением, общеизвестными фактами и апробированными действиями. Конечно, Фелим блестяще доказывает свою точку зрения и стиль у него неплох, но его подход абсолютно неприемлем. Коркоран вздохнул с облегчением. Поначалу, когда он взялся за этот опус, ему пришло в голову, что, возможно, придется отступить от своей системы и поставитьтаки Фелиму высшую оценку — хотя бы за количество изученных заклинаний. Система Коркорана, которую поминал Финн, основывалась на том, что университет в наше время существует ради того, чтобы выпускать компетентных пользователей магии, обладающих навыками, которые необходимы, чтобы восстановить мир после того разорения, в которое вверг его мистер Чесни. И глубоким научным исследованиям или умозрительным выкладкам того рода, какими занимался Фелим, в нем места нет. Мир ныне нуждается в простой, заурядной практической магии. И по этой причине Коркоран постановил, что пятерки ставятся студентам только на последнем курсе, и только тем, кто демонстрирует блестящие практические навыки.
Он щедро нацарапал на опусе Фелима четыре с минусом, приписал: «Тема не раскрыта!» и взялся за реферат Лукина — этот был самый короткий. И на тебе: Лукин тоже рассуждал о безграничных возможностях магии, да так радостно, с таким энтузиазмом, что Коркоран был просто потрясен. Он был практически уверен, что Лукин окажется обычным унылым зубрилой и неожиданностей от него ждать не придется. Не тутто было! Лукин рассуждал об ограничениях, налагаемых на магию. Он признавал, что часть из них действительно необходимы, поскольку связаны с требованиями безопасности, но большинство из них совершенно не нужны. Он указал ряд таких бесполезных ограничений. «Уберите их! — требовал он. — Экспериментируйте! Играйте с магией!»
«Играть с магией? — подумал Коркоран. — Что за чушь? Магия, которую изучают в университете, — это работа, работа и еще раз работа. Играм тут не место!» Однако же Лукин уверенным, изящным мелким почерком черным по белому писал, что магия должна приносить радость! «Ну что с него взять, он ведь принц! — подумал Коркоран. — Наверняка его воспитали в убеждении, что магия — это забава, позволяющая отдохнуть после государственных дел». Коркоран решил сделать на это скидку и поставил Лукину три вместо трех с минусом, как собирался вначале.
Ольге он тоже поставил три, и тоже по доброте душевной. Девушка хотя бы попыталась ответить на вопрос, «что представляет собой магия волшебников». Но ее реферат изобиловал личными мнениями, а это в университете тоже не приветствовалось. С точки зрения Ольги, магию никоим образом не следует стандартизировать. На личную магию каждого человека оказывает влияние характер этого человека, и потому она отличается от магии других людей не менее чем почерк. Кроме того, на магию человека может оказать влияние, отрицательное либо положительное, то, каким образом его обучали, и вообще его воспитание. Она привела пару примеров. Коркоран был изрядно шокирован описанием того, как подростка наказали за то, что он играл с воздушными стихиями, в результате чего он вообще утратил способность их воспринимать.
— Да разве со стихиями вообще можно общаться? — буркнул волшебник и написал на полях: «Достоверность?»
В целом писанина Ольги возмутила его еще больше, чем реферат Лукина. То есть как это — не стандартизировать магию? Работа Коркорана именно в том и состояла, чтобы загнать всех будущих магов в единые стандартные рамки!
Он тяжело вздохнул и взялся за объемистый труд Эльды. Эльда писала примерно о том же, что и Фелим. И чего они все начитались? Эльда еще увереннее, чем Фелим, рассуждала о том, что целые направления магии поныне остаются неисследованными, и постоянно приводила примеры, которых в «Альманахе мага» не было. Очевидно, всему этому она научилась у Дерка, своего отца. Временами Коркоран вообще не понимал, о чем идет речь. Он никогда не слышал ни о зиготах, ни о ризомах, ни о генном модифицировании. И не без раздражения обнаружил, что Эльде все эти термины прекрасно знакомы и что она потрудилась дать в конце своего толстенного реферата примечания с разъяснениями. Последние же страницы собственно реферата были посвящены воспеванию магии, ее захватывающих тайн и бескрайних возможностей — хуже, чем у Лукина! Ну, довольно! Коркоран сердито начертал на реферате размашистое три с минусом и подумал, что, похорошему, за такое следовало бы поставить двойку.
Затем он положил перед собой устрашающий реферат Рёскина. Его он твердо решил просмотреть по диагонали, но это оказалось невозможным. Рёскин был гномом, он привык к работе со сложными конструкциями. Вот и его реферат напоминал собой кольчугу, где за каждое звено цепляется несколько других. Он выдвигал предположение. Потом делал ряд очевидных выводов, с которыми никак нельзя было не согласиться. Потом делал следующий логический шаг — и бац! Из всего этого вытекало нечто совершенно неслыханное, однако вы и с этим были вынуждены согласиться. Затем Рёскин брал эту неслыханную идею и принимался развивать уже ее. Бац! Новая безумная идея. Следуя за цепочкой логических рассуждений, Коркоран сам не заметил, как прочел первые двадцать страниц. К этому времени он обнаружил, что смиренно соглашается с необходимостью полной реорганизации всего университетского курса, с тем, что теорию и практику надлежит преподавать параллельно, причем объем теории следует значительно расширить, и что первокурсникам следует начинать с того, на чем ныне заканчивает последний, третий курс; а под конец и с тем, что используемая ныне магия используется совершенно неправильно и всю систему надо переделать с начала до конца…
Коркоран бросил читать и поставил Рёскину три. Потом, поразмыслив, добавил минус — за наглость. Такое впечатление, что этот несчастный гном пытается учить его, Коркорана, вместо того чтобы самому у него учиться! Волшебнику очень хотелось влепить Рёскину единицу, но некоторые из аргументов гнома оказались весьма убедительными: Коркоран поймал себя на мысли, что, возможно, ему стоит несколько модернизировать свои методы исследования Луны…
Он раздраженно отпихнул сорок страниц Рёскина в сторону и взялся за эссе Клавдии. Его он оставил напоследок, потому что оно выглядело както странно. Взглянув в окно, Коркоран понял, что уже не успеет заняться собственными делами до того, как придет пора идти ужинать в столовую, и потому решил, что лучше уж покончить со всеми рефератами зараз. Реферат Клавдии напоминал собой груду бумажных вырезок, скрепленных соединяющими заклятиями.
Содержание реферата было не менее странным. Клавдия, очевидно, придерживалась того же мнения, что и Фелим с Эльдой, но решила доказать его на практике. Она начала с того, что взяла самое обычное заклинание и показала, что его можно использовать в двух совершенно разных целях. На первой странице было написано заклинание, а дальше она была разделена на две колонки, с двумя новыми заклинаниями. Эти, в свою очередь, служили основой для четырех… нет, пяти производных заклинаний, написанных в четырех колонках и на присоединенном квадратике бумаги. И так далее. Десять колонок превратились в двадцать пять… «Помогите!» — мысленно возопил Коркоран, перевернув страницу и обнаружив, что количество заклинаний выросло до пятидесяти. Все они были написаны таким мелким почерком, что его нельзя было бы читать, если бы Клавдия не снабдила эти страницы увеличительным заклятием, которому, кстати, сам Коркоран так и не научился. И, как будто этого было мало — хотя Клавдия, видимо, полагала, что это должно упростить дело, — на последней странице приводилось генеалогическое древо всех описанных заклинаний, ветви которого были расчерчены красными, зелеными и синими чернилами, с дополнительными примечаниями относительно применения всех этих заклинаний.
— И что, я должен все это проверять? — растерянно спросил себя Коркоран.
Да. Очевидно, без этого никак не обойтись. Ведь Клавдия вполне может просто дурачить его, написав тут полнейшую чушь… Проверка всех заклинаний заняла больше часа. Закончив ее, Коркоран поневоле исполнился восхищения. Часть из этих пятидесяти новых заклинаний действительно была новой, толковой и полезной. Для того чтобы вывести их все из двух простых, ординарных заклинаний, несомненно, нужно обладать какойто нездоровой гениальностью. Но все это так же неслыханно, как идеи Рёскина! И потом, рефераты так не пишут! Коркоран свернул кипу листков и написал на первой странице: «Три с минусом. Тема не раскрыта!» Будь она хоть трижды гениальной, эта Клавдия, но она даром потратила время — и его время тоже! А потом, даже гениальный человек всегда способен на большее. Быть может, если бы Клавдия сделала такое на третьем курсе, он поставил бы ей пять. А может быть, и нет. Еще не хватало, чтобы его студенты выходили из университета с уверенностью, что могут творить чудеса!
«Обидно, на самом деле», — думал Коркоран, складывая рефераты в аккуратную стопочку. Молодые люди приходят в университет, полные самых радужных надежд, уверенные, что перед ними раскрыт весь мир. А через три года большинство из них становятся всего лишь заурядными пользователями магии, думающими только о том, как бы заработать денег с помощью своей новой профессии. Ведь когдато и сам Коркоран был таким наивным первокурсником. Приступая к учебе, он верил, что магия сулит ему великие возможности — какие именно, он теперь и вспомнить не мог, — а закончив университет, он понимал, как ему повезло, что он получил работу в турах мистера Чесни. Да, за эти три года он многому научился! Ему было жаль своих шестерых студентов. Но и они тоже спустятся с небес на землю, как и он сам. Ну, а теперь пора идти ужинать в столовую, где он почти наверняка поймает одного из этих юных гениев за порчей еды. А не прихватить ли с собой Вермахта, так сказать, для моральной поддержки? А что, блестящая идея! И Коркоран отправился в путь. Галстук гордо трепетал у него за плечом.
Клавдия тоже шла в столовую после занятий в хоре. Поскольку в концертном зале расположилась Эльда, репетиции хора обычно проходили в Северной лаборатории. Клавдии уже начинало казаться, что она там живет, в этой лаборатории. От лаборатории до столовой расстояние было буквально пара шагов через двор. Девушка прикрыла голову накидкой и пробежала через круги света от магических светильников, прикрепленных к стенам зданий. Она поднялась на крыльцо столовой, где ждали ее друзья, и только тут оглянулась назад. Злосчастная вешалка опять выбралась из Северной лаборатории и стояла под дождем на полпути между крыльцом столовой и статуей Поликанта!
Лукин тоже ее заметил. Он видел, как вешалка вышла из лаборатории и неуклюже затрусила по лужам вслед за Клавдией.
— Комуто делать нечего! — громко сказал он нарочито веселым тоном.
Они с Ольгой дружески подхватили Клавдию под руки и увлекли в столовую.
Коркоран к тому времени уже был в столовой, и Вермахт с ним. Вермахт дулся. Коркоран сразу увидел своих первокурсников: они стояли в очереди за едой, пока Эльда караулила их места. Эльда с удивлением взглянула на Коркорана — и тотчас же отвернулась. Она все никак не могла разобраться в своих чувствах к нему. Два дня тому назад она была бы счастлива увидеть Коркорана здесь. Но теперь она скорее смутилась. С чего это ему вздумалось поужинать с простыми студентами?
Коркоран оставил Вермахта за столом, стеречь места, и скромно встал в хвост очереди. Его тут же окружила толпа студентов. Все жаловались на то, что у них течет крыша и с потолка капает.
— Зачем вы это мне рассказываете? Жалуйтесь волшебнику Денчу! — сердито отмахивался Коркоран.
«Вот всегда так!» — подумал он. Стоит показаться на публике, и все так и норовят отвлечь его от работы. С каждым шагом, с которым он продвигался к еде, к нему подходил очередной жалобщик. Да, видимо, с крышами в этом году действительно особенно плохо… Ну, а в еде ничего особенного заметно не было: самая обычная университетская жрачка, подумал он, морщась при виде жесткого, как подошва, мясного пирога и жареных пирожков с капустой, с которых так и капало вонючее сало. Волшебники, разумеется, в столовой никогда не ели — разве что совсем уж некуда было деваться. Сам Коркоран всегда посылал за ужином в единственный приличный ресторан, что был в городе. И человек в накрахмаленном белом фартуке доставлял ему лучшие блюда прямо в комнаты. Однако Коркоран отважно положил на подносы по порции того и другого и перенес их на стол, за которым сидел Вермахт.
За стол так никто и не сел, кроме Вермахта. Вокруг него образовалась своего рода запретная зона. Студенты забирали оттуда стулья и подсаживались к другим столам — куда угодно, лишь бы не сидеть рядом с Вермахтом. Коркоран подумал, что это и к лучшему. Сам же Вермахт, похоже, ничего не замечал. Однако на еду внимание обратил. Он поморщился.
— Я думал, что навсегда избавился от этого! — сказал он. — И что теперь со всем этим делать?
— Есть, я думаю, — ответил Коркоран. — Вероятно, заклятие приводится в действие в процессе поглощения пищи.
Они угрюмо взяли ножи и вилки и принялись за трапезу. Однако ничего не произошло. Коркоран, с трудом жуя пересохший пирог, осторожно следил магическим взором за своими шестью студентами. Фелим сидел отдельно от остальных. Его утащила к себе за стол стайка девушек. Похоже, недавние опасности, пережитые Фелимом, сделали его необыкновенно популярным. Прочие, однако, держались вместе. Эльда занимала одну сторону большого стола, а остальные заговорщицки придвинулись к ней и о чемто шушукались. Коркоран усилил свой слух с помощью магии и попытался подслушать, о чем они говорят, но в столовой царил такой гам, что никакое заклинание его бы не пересилило. Все, что удалось расслышать, — это обрывок реплики Лукина:
— И все же, Рёскин…
Волшебник начал понимать, что страдает, видимо, понапрасну, но тут шум внезапно стих. Дверь столовой распахнулась, и в нее протиснулась вешалка. Самая обычная деревянная вешалка, на трех ногах и со множеством деревянных крюков наверху. Казалось бы, никакие чувства ей свойственны быть не могут. И тем не менее эта вешалка ухитрялась выглядеть виноватой. Будь она человеком, можно было бы сказать, что она страшно смущена. Клавдия ужасно побледнела, сделавшись зеленоватобелой, и, казалось, не могла отвести глаз от этой вешалки. Вермахт тоже слегка вздрогнул.
И ни Вермахт, ни Клавдия не обратили внимания на то, что вслед за вешалкой в столовую вошло множество высоких, решительных, пестро одетых людей, а шум в столовой внезапно стих оттого, что точно такие же люди вошли из кухни. Они выстроились вдоль стен и сбросили с себя белые фартуки. Под фартуками обнаружились у кого заряженный арбалет, у кого пара огромных пистолетов.
Глава 8
Тех, кто ворвался в столовую следом за вешалкой, возглавлял высокий, широкоплечий мужчина. Он был уже немолод — лет сорока, а то и пятидесяти, — но тем не менее удивительно хорош собой: точеное, худощавое, хищное лицо, и фигура ему под стать. Мужчина явно знал об этом и гордился собою. Копна золотых, не тронутых еще сединою волос была забрана назад и перевязана черным шелковым шарфом, а широкий черный пояс, стягивающий алую куртку, подчеркивал тонкую талию. Его пистолет был украшен золотой насечкой, и рука, державшая его, была тверда. На каждом пальце этой руки красовалось по золотому кольцу тонкой работы. Люди, теснившиеся у него за спиной, выглядели далеко не столь живописно, однако же и у них пистолеты в руках не дрожали.
У Коркорана в животе возникло странное, непривычное ощущение. Он перевел взгляд с пистолетов у дверей на десяток или больше арбалетов и пистолетов вдоль стен и ощутил, что его чудовищно подставили.
— Вы ведь вроде говорили, будто наложили на кухню достаточно заклятий! — прошептал он Вермахту.
— Не двигаться, не пытаться пользоваться магией, и никто не пострадает! — громко объявил красавец.
Вермахт тем временем отчаянно корчил рожи, пытаясь дать Коркорану понять, что он все сделал, как просили, и не понимает, отчего его заклятия не сработали. К несчастью, его гримасы привлекли внимание красавца.
— Следите за этими двоими! — распорядился он. — Это настоящие волшебники!
На стол, за которым сидели Коркоран с Вермахтом, немедленно навели несколько арбалетов и пистолетов. Коркоран сглотнул. Вермахт, конечно, был в своем одеянии, так что понятно было, что он волшебник. Коркорану хотелось бы думать, что красавец узнал в нем волшебника благодаря его величию и достоинству, но, скорее всего, дело не в этом. Просто этот разбойник гдето его видел. Да Коркоран и сам видел этого человека, но где именно, демон его побери?
— Кто вы такой? — осведомился он. — Что вам надо?
Голос у него слегка срывался, но не дрожал — и на том спасибо.
— Да неужто вы меня позабыли? — усмехнулся красавец.
Коркорану едва не стало дурно от этой усмешки.
— Стареете, Коркоран, стареете. А вот я вас не забыл. Да и вы меня должны бы помнить. Мы с вами малость повздорили изза денег во время последнего тура Чесни. Вы меня еще в море зашвырнули. Олаф Гуннарсен я. Припоминаете?
Олаф Гуннарсен! Ну конечно! Коркоран вспомнил тот вечер на пристани, почти девять лет тому назад, который он изо всех сил старался забыть. Однако все это вернулось к нему как наяву: рыбный запах Внутреннего моря, крики чаек над головой, пятна соли на досках причала — все до мелочей. И потрепанный ветрами и бурями деревянный корабль, возвышающийся на фоне закатного неба, и Олаф, который стоит на пристани перед своим кораблем и целится из этого самого пистолета с золотой насечкой в толпу напуганных туристов, прячущихся за спину Коркорана. Только в те времена Олаф не был таким щеголем. Он выглядел таким же потрепанным, как его посудина. Коркоран его ужасно боялся. В конце концов, это была не его вина, что ктото надоумил Олафа потребовать вдвое больше обычного за то, что он сделает вид, будто захватил туристов в плен. Однако Олаф был уверен, что Коркоран участвовал в сделке и прикарманил денежки себе. Коркоран помнил даже, что именно орал Олаф ему в лицо и как вся команда Олафа, от одноногого помощника капитана до мальчишкиюнги, стояла на палубе у них над головой и тоже выкрикивала оскорбления. А под конец Олаф заявил, что будет убивать туристов одного за другим, пока Коркоран не раскошелится. Коркоран пришел в такой ужас — что скажет на это мистер Чесни?! — что тут же зашвырнул Олафа куда подальше самым сильным заклинанием, какое сумел вспомнить, и крикнул туристам, чтобы те спасались бегством. Ну не виноват же он, что с перепугу малость перестарался! Олаф, вертясь волчком, перелетел через свой корабль и с громким плеском рухнул в воду гдето далеко позади, а за ним последовала вся его команда. Коркоран как наяву слышал всплески, крики и проклятия. И вот, видимо, этот человек отыскал его, чтобы отомстить…
— Так вы, значит, попрежнему пиратствуете? — сказал он дрожащим голосом.
Олаф покачал точеной головой.
— Нет, завязал. С тех пор как не стало Чесни, пиратствовать сделалось невыгодно. Я нынче человек почтенный. Охраняю торговые суда, что ходят по Внутреннему морю.
— То есть вы теперь сделались рэкетиром? — уточнил Коркоран.
Сидевший рядом с ним Вермахт заерзал. Он явно пришел в ужас.
— Коркоран, как так можно! Разве вы не знаете, что Гуннарсен — один из самых богатых людей во всем мире?
— Заткнись! — перебил его Олаф. — Оба заткнитесь. Я сюда явился не затем, чтобы с вами лясы точить. Я пришел за этой хитрой ведьмой, моей дочуркой. Ольга, марш ко мне! Пошли отсюда.
У Коркорана даже голова закружилась от облегчения. И всегото? Все присутствующие обернулись к Ольге. Той было почти не видно за правым крылом Эльды. Девушка побледнела так сильно, что с ее светлыми волосами казалось, будто в лицо ей светят ярким прожектором. Коркоран вспомнил того юнгу. Так значит, он и Ольгу тоже зашвырнул тогда в море вместе с ее папашей!
Ольга подвинула стул так, чтобы выдвинуться изза Эльды. Откинулась на спинку стула и взглянула в лицо Олафу.
— Как ты узнал, что я здесь?
Он ухмыльнулся, обнажив роскошные белые зубы.
— Оо, твой ненаглядный университет был столь любезен, что прислал мне письмо с просьбой о пожертвовании. Что, Коркоран, попрежнему за денежками гоняетесь? Так вот, я собрал ребят и пришел за тобой. Имей в виду, мы тут уже два дня и все ходывыходы разнюхали, так что улизнуть тебе не удастся. Будь хорошей девочкой, иди сюда, и никто не пострадает.
— Не пойду, — сказала Ольга. Она говорила ровным тоном и выглядела совершенно спокойной, но Эльда чувствовала, как она дрожит. — Я теперь студентка. Я тут учусь.
Все люди, стоявшие у стен, внезапно угрожающе подались вперед. Однако Олаф поднял руку, сверкнувшую кольцами и золотым браслетом, и остановил их.
— Тише, ребятки, тише. Это древнее и почтенное заведение. Попытайтесь хотя бы сделать вид, что вы культурные люди. Ольга, я хотел обойтись с тобой похорошему. Но если ты будешь упрямиться, я всем расскажу, что ты натворила. Тогда тебя отсюда полюбому выпрут!
— Я не сделала ничего такого, кроме того, о чем я тебя предупреждала, — отпарировала Ольга. — Ты не разрешал мне учиться на мага, и я позаботилась об этом сама. Я предупреждала, что так и поступлю.
Олаф покачал головой, изображая глубокую печаль.
— Ах, Ольга, Ольга! Ты не договариваешь главного! Как всегда…
И внезапно старый пират жутко переменился. Его точеное лицо побагровело, в особенности орлиный нос, и белые зубы оскалились, точно у черепа.
— Ах ты, лживая, подлая, коварная девка! Я ведь запретил тебе уезжать! А ты ослушалась меня — меня, Олафа! И мало того — ты отправилась на мой тайный остров и стырила все мои сокровища! И не смей отпираться! Это ты их стырила!
— А я и не отпираюсь, — спокойно ответила Ольга.
Лукин, который с ненавистью смотрел на Олафа, не в силах оторвать глаз, точно зачарованный, обернулся и посмотрел на Ольгу с уважением.
— Я и об этом тебя предупреждала, — сказала Ольга. — Я тебе ясно сказала. Ты ведь мне за всю жизнь медной монетки не дал — вот я и взяла то, что мне причиталось. Я работала на тебя уже десять лет, папочка, я поднимала бури и создавала чудовищ, чтобы ты мог делать вид, будто защищаешь торговцев. И все это бесплатно! Ты не платил мне даже того жалованья, что платишь своим матросам!
— А как же иначе! — возмутился Олаф. — Послушная дочь должна помогать отцу! А ты — ты меня ограбила! Родного отца!
— Я взяла ровно столько, сколько нужно, чтобы заплатить за обучение и чтобы мне было на что жить в течение трех лет, — возразила Ольга. — Там осталось еще очень и очень немало. Неужто ты не потрудился пересчитать? Вот уж ни в жизнь не поверю!
— Ты меня ограбила! — возопил Олаф. — Я эти деньги на старость копил! И тебе на приданое, неблагодарная девка!
— Ну так значит, это были мои деньги, — сказала Ольга.
— Ничего подобного! — заорал любящий папаша. — Дочь принадлежит своему отцу, пока он не купит ей мужа! На то самое приданое! И ты прекрасно знаешь, вороватая ведьма, что я приготовил тебе прекрасного мужа — а ты ограбила меня и сбежала!
— Ну да, отчасти именно поэтому я и сбежала, — кивнула Ольга.
— Нет, вы слыхали, а? — воскликнул Олаф, обводя взглядом притихших студентов, словно был уверен, что они наверняка с ним согласятся. — Вы когданибудь слыхали о подобной неблагодарности? Дочь должна слушаться папу!
— Только в том случае, если отец честно выполняет свою часть сделки, — возразил Лукин.
Выпученные голубые глаза Олафа и ствол его пистолета уставились на Лукина.
— Этто что такое? А ну, отвечай, кто б ты ни был!
— Я говорю, — начал Лукин, дрожа не меньше Ольги, — что послушания можно требовать лишь в том случае, если…
— Это наследный принц Лютерии, отец! — поспешно вставила Ольга.
— Аa. Ну, тогда я его убивать не стану, — сказал Олаф. — Прострелю ему, пожалуй, колено, да и всего делов. Но сперва я хочу получить назад свои деньги!
Он перевел взгляд на Коркорана.
— Эй, вы! А ну выкладывайте денежки. Возвращайте все, что эта неблагодарная кляча заплатила вам за обучение.
«Главное — успокоить его, — думал Коркоран. — Добиться, чтобы он ушел».
— Дада, конечно! — с готовностью ответил он. — Надо только попросить казначея, чтобы принес деньги.
Он уже успел отправить по нескольку магических призывов волшебнику Денчу, и волшебнику Финну, и Мирне, и Умберто, и всем, кто только мог оказаться в университете. «Но где же они? Почему никто из них даже не пытается чтонибудь сделать?» — лихорадочно думал он.
А для Эльды это поспешное согласие Коркорана оказалось последней каплей. Она окончательно в нем разочаровалась. Она чувствовала, что он весь размяк от страха. Как и все прочие. Ей и самой было ужасно страшно. Она отчаянно ненавидела Олафа, ненавидела людей, которые стояли рядом с ним, хладнокровно сжимая оружие. Эльда словно уже чувствовала, как арбалетный болт вонзается ей в грудь. Тупой удар. Вспышка боли. Ошеломляющее понимание, что в следующий миг ты умрешь… И одной мысли об этом было достаточно, чтобы вынудить Эльду и всех прочих смирно оставаться на местах, как будто на них наложили заклятие оцепенения. И еще она видела, что Олаф — из тех людей, которых Дерк называл психопатами, что ему нравится стрелять в людей. Однако все это Коркорана не извиняло. Он ведь был волшебник, он мог попытаться сделать хоть чтонибудь!
— Хорошоо! — пропел бывший пират и расплылся в самодовольной улыбке, от которой на его впалых щеках появились длинные складки. — Очень разумно с вашей стороны, Коркоран. Ну, зовите сюда вашего казначея. Ольга, а ты иди сюда, будь умницей. Твой муженек здесь и ждет тебя!
Он обнял левой рукой толстого, плечистого мужика, что стоял рядом с ним, и выпихнул его вперед. По лицу Ольги промелькнула тень отчаяния. У мужика была круглая рожа, не хватало нескольких зубов, а на подбородке топорщилась жиденькая бороденка. Голова у него была обрита наголо, видимо, затем, чтобы все могли видеть его уши, унизанные рядами золотых сережек. По тому, как он смотрел на Ольгу, по тому, как он двигался вперевалку, по тому, как свисали его длинные руки, все тотчас поняли, что этому человеку нравится избивать людей и что он уверен: на этот раз Ольга от него не уйдет.
— Торкель, — представил Олаф. — Мой главный сборщик дани. Ты его жестоко обидела, Ольга.
— Приятно слышать, — сказала Ольга, не двигаясь с места.
Олаф шумно втянул воздух, собираясь снова заорать, но тут, неожиданно для всех, вскочила на ноги Мелисса, сидевшая за соседним столом.
— А ну прекратите! — воскликнула она. — Что это такое, в конце концов! Почемуто все уверены, что раз ты женщина, да еще и красивая женщина, то тебе не положено заниматься магией, а положено сидеть дома, нянчить детей, слушаться и выходить замуж за… за кого попало! Ну почему? Почему? Вот вам, господин Олаф, понравилось бы, если бы я на всю жизнь заперла вас в четырех стенах и заставила жениться на великанше?
К этому времени все так возненавидели Олафа, что устроили бы Мелиссе бурную овацию, только никто не решился шевельнуться. Все только молча уставились на нее. Она стояла, скрестив руки на груди, широко раскрыв глаза и раскрасневшись, еще более красивая, чем всегда. «Ну надо же! — подумали все. — А Мелиссато у нас, оказывается, еще и храбрая!» И все улыбнулись ей, включая Олафа. Но улыбка Олафа походила на улыбку голодного кота, прижавшего лапой мышку.
— Ишь, какая смелая! — сказал он. — Заберемка мы тебя с собой.
— Только попробуйте! — воскликнула Мелисса. — Я… я вас заколдую! Я знаю множество ужасных заклятий!
Олаф одобрительно ухмыльнулся.
— Ничего, я все же рискну, — сказал он и обернулся к Торкелю. — Где этот проклятый жрец? Чего ты ждешь? Ты, в конце концов, жениться собираешься или нет?
Торкель закивал и поманил рукой когото, стоявшего позади. Позади зашебуршались, и к Олафу приволокли верховного жреца Энскера. Ктото держал у его затылка пистолет.
— Вставай, Ольга, — велел Олаф. — Иди сюда, мы тебя сейчас окрутим.
Ольга из бледной сделалась серой: она только теперь поняла, что ее отец действительно готов на все. Она медленно встала и оглянулась на обращенные к ней безмолвные лица.
— Я думала, он отступится, когда поймет, что это серьезно, — сказала она. — Извините, что так получилось.
«Ну сделайте же чтонибудь, хоть ктонибудь!» — отчаянно подумала Эльда. Она покосилась на Клавдию: Клавдиято обязательно чтонибудь придумает! — но та попрежнему сидела бледнозеленая и не сводила глаз с вешалки, стоящей рядом с Олафом. На самомто деле Клавдия пыталась заставить вешалку опрокинуться и прибить Олафа, но Эльда подумала, что девушка просто парализована страхом. Эльде захотелось завизжать.
Она подумала, не стоит ли испустить понастоящему пронзительный грифоний вопль. Но нет, это только заставит пиратов спустить курки пистолетов и арбалетов. Это было действительно ужасно: быть таким беспомощным, когда вокруг столько народу, владеющего магией, умеющего ею пользоваться, исполненного гнева и ненависти к Олафу! Когда Ольга медленно пошла к отцу, Эльда ощутила этот гнев всей кожей: самый воздух был пропитан им, точно перед грозой. От этого гнева мех Эльды встал дыбом и перья встопорщились. Она чувствовала даже беспомощный гнев людей, толпившихся снаружи, на крыльце. Судя по ощущению, там были волшебники Умберто и Денч. Они привели с собой привратника и сторожа, но никто из них не знал, что делать.
«Эгей! — подумала Эльда, когда Ольга была уже в трех шагах от Торкеля и несчастного, задыхающегося верховного жреца. — Да ведь я же могу использовать весь этот гнев!» И она принялась собирать его и магию всех людей, которые его испытывали, притягивая его к себе — вспышки гнева, порывы гнева, огненные тучи гнева: негодование Мелиссы, холодную ярость Фелима, бешенство Рёскина, возмущение девушек, сидевших рядом с Фелимом, страх и ненависть Коркорана, отвращение Вермахта — как такое могло произойти с ним! — чувства ребят из гребного клуба, каждый из которых мечтал проломить Олафу голову веслом, и глубокий, неукротимый гнев Лукина. Несколько мгновений — и все эти чувства переполнили Эльду, так что она ощутила себя огромным, оперенным воздушным шаром, наполненным злостью. И когда она поняла, что больше не выдержит, она выплеснула этот гнев вовне, на Олафа и его присных.
Выплескивая гнев, Эльда невольно подпрыгнула — и все пистолеты и арбалеты тотчас же устремились в ее сторону. Огромная грифонша была прекрасной мишенью. Но гнев опередил пиратов, и они опоздали. Их пальцы еще тянулись к куркам, но они уже уменьшались, сползали по стенке и стремительно преображались. И вот уже вдоль стены забегали крохотные серые мышки. С Олафом и его приятелями, что стояли у дверей, произошло то же самое. Пираты не сразу осознали, что они теперь мыши. Они стояли маленькой серой кучкой у подола одеяния верховного жреца, надменно озирались и никак не могли понять, отчего это вдруг комната сделалась такой огромной.
Лукин тоже не сидел сложа руки. Эльда опередила его лишь на мгновение. Принц умел делать только одно, но зато хорошо. Именно это он и сделал: разверз под ногами пиратов глубокуюпреглубокую яму. Не успела группка людей, стоявших у двери, превратиться в мышей, не успели они надменно оглянуться по сторонам, как все они посыпались вниз — увы, вместе с верховным жрецом. Ольга вовремя пришла в себя и успела отшатнуться назад, чтобы не рухнуть в яму. Последней туда свалилась вешалка.
— Урраа! — завопила Эльда. — Давайте гоните остальных в яму! Помогайте мне, помогайте!
И принялась гоняться за мечущимися и пищащими мышами, перепрыгивая через стулья, снося столы, бросаясь туда и сюда и издавая радостные грифоньи вопли. Мелисса, разумеется, завизжала и вспрыгнула на стул, придерживая юбку. Но теперь, после того как она так смело высказала Олафу все, что о нем думала, Мелиссу зауважали. И десяток рук протянулся, чтобы не дать ей упасть вместе со стулом, когда Эльда носилась мимо взадвперед, сгоняя мышей на край ямы и сметая их туда золотистой лапищей.
— Люблю мышек! — сказала она Лукину, который стоял у ямы, сжимая в объятиях Ольгу. — Я все время за ними гонялась, когда была маленькая.
Рёскин тоже помогал Эльде охотиться за мышами. Однако все равно многие из них сумели юркнуть в трещины в стене и затаиться там. Когда большинство мышей, что оставались в столовой, удалось наконец загнать в яму, Рёскин прогремел:
— Эй, ктонибудь, закройте эту яму! А то я не умею! Есть ли тут ктонибудь, кто может закрыть эту дыру и вытащить оттуда беднягужреца?
Несколько студентов подались вперед, но все они почтительно расступились, когда к яме подошел Коркоран. Он без особого труда поднял бедного жреца из ямы, а потом лично захлопнул ее с мстительным чваком. Вот так! Тутто Олафу и конец!
Жрец повредил себе ногу. Толпа студентов, мешая друг другу, бросилась к нему, чтобы отнести его в Дом целителей. Но как только они отперли дверь столовой, внутрь ввалились Денч, Умберто и Финн. Они желали знать, что происходит. Волшебники возглавили еще одну толпу студентов, которая направилась на кухню. Там они обнаружили, что повара и посудомойки лежат на полу, связанные, с кляпами из полотенец — все, кроме главного повара. Он, очевидно, был в сговоре с Олафом, а теперь сбежал. Повара были помяты и напуганы. Их всех тоже пришлось отправить к целителям.
Ольга же все это время стояла в объятиях Лукина, неподвижно, точно статуя. Волшебники носились тудасюда, запоздало налагая мощные заклятия на все помещения, студенты суетились и орали, но Ольга как будто ничего не замечала. Она не шелохнулась до тех пор, пока Фелим не принес самую большую кружку кофе, какую сумел найти, и не вложил ее в руки Ольге. Тогда она поднесла кружку к губам и отхлебнула. Ободренные этим признаком жизни, Лукин с Фелимом отвели ее к столу и усадили рядом с Клавдией. Клавдия обняла Ольгу обеими руками, с другой стороны над ними нависла Эльда, а Рёскин присел на корточки перед ними. Вскоре Ольга пришла в себя настолько, что смогла выпить большую часть кружки. Потом произнесла:
— Извините, пожалуйста. Изза меня всем вам пришлось столько пережить…
— Ну и что? — сказал Фелим. — Изза меня тоже. Однако я в этом не виноват. И ты не виновата.
— Я не знаю, что вы обо мне теперь думаете… — продолжала Ольга.
Она как будто не слышала слов Фелима.
— Да то же самое, что и всегда, — сказала Эльда.
— Вот разве что теперь мы знаем, почему ты вступила в гребной клуб, — усмехнулась Клавдия. — Ты, значит, большую часть жизни провела в море?
Ольга медленно кивнула. Все друзья наблюдали за ней с тревогой. Это был первый раз, когда она повела себя как живой человек, а не как зомби.
— Но я не знаю, что все теперь обо мне думают! — повторила она.
— Ну, так ведь родителей не выбирают! — буркнул Рёскин, и Клавдия, Лукин и Фелим хором добавили:
— К сожалению!
— Но я ведь и в самом деле украла его сокровища! — сказала Ольга. — Кроме меня, никто не знал, где он их прячет. Я приплыла туда под покровом ночи и вырыла их.
— Да ты мне уже об этом рассказывала, когда одолжила денег на новую одежду, помнишь? — сказал Лукин. — Для этого, должно быть, понадобилось немалое мужество. А еще большее мужество и хладнокровие потребовалось для того, чтобы спрятать эти сокровища и продавать их по чутьчуть в каждом городе, куда ты приезжала. Я бы, например, не выдержал и продал все сразу, даже если бы это позволило отцу меня выследить.
— Но теперь же все знают, что я воровка! — воскликнула Ольга.
— Насколько я слышал, никто тебя ни в чем не винит, — возразил Рёскин. — Все только говорят, что ни за что бы на такое не решились. А потом, он ведь сам все это наворовал, верно?
— К тому же все знают, что ты взяла только то, что тебе причиталось, — добавила Клавдия.
— Ну, не только, — сказала Ольга. — Я взяла еще малость сверху — за побои.
По ее угловатой скуле поползла слеза. Ольга продолжала, медленно и отстраненно:
— Пока я была его юнгой, он обращался со мной не так уж плохо. Так только, отвешивал мне затрещины, когда напивался. Помоему, он считал меня мальчишкой. Ему всегда хотелось сына. Но когда он обнаружил, что я могу поднимать ветер, все стало гораздо хуже. Ну знаете, как бывает: когда только учишься чемуто, то не всегда все получается как следует, а иногда и ничего не выходит. И когда такое случалось, он всегда бесился и колотил меня. А потом он однажды застал меня на берегу, когда я играла с воздушными стихиями и пускала маленькие вихри. Я ему сказала, что тренируюсь, но это была неправда. Народ воздуха такой славный… был… и я на самом деле просто забавлялась. А он разъярился. Он сказал, что это пустые забавы, а девки должны делать только то, что полезно для их мужчин. Он обозвал меня ведьмой и избил до полусмерти. После этого я так долго болела, что ему даже пришлось оставить меня на берегу, уходя в очередное плавание. А когда я выздоровела, то обнаружила, что стихии больше меня не слышат. И с тех пор я только и могла, что создавать чудовищ. А он снова бил меня за то, что я не могу поднимать ветер.
Воцарилось долгое молчание. Наконец Эльда воскликнула:
— Надо было все его сокровища забрать, вот что!
Ольга всхлипнула. По ее щекам скатились еще две слезы.
— Ну почему, — сказала она, — почему я так похожа на него?!
И в самом деле: свой благородный хищный облик Ольга, несомненно, унаследовала от Олафа. Ее друзья переглянулись — и почемуто все уставились на Клавдию. А Клавдия медленно, задумчиво сказала:
— Знаешь, Ольга, у меня на родине, в Империи, все знатные и богатые люди происходят всего из нескольких семей. А это значит, что есть очень много людей, которые на тебя похожи. Вот, например, у моего брата Тита есть троюродный брат, сын сенатора, так они похожи, точно близнецы. Но при этом их никто никогда не путал. Потому что Порфирион — злобный недоумок, и у него это на лице написано, а Тит — очень милый, приятный человек. А еще там есть одна ужасная распутная баба, изза которой вечно случаются всякие скандалы, и эта баба как две капли воды похожа на меня. И я часто смотрю на этих людей и удивляюсь: одинаковые, казалось бы, лица, а как поразному выглядят! Ты понимаешь, о чем я говорю?
Ольга почти улыбнулась.
— Да, понимаю. Спасибо, Клавдия.
Лукин был так признателен Клавдии, что ему ужасно захотелось сделать ей хоть чтонибудь приятное. Но ему не пришло в голову ничего другого, как сказать:
— Знаешь, эта вешалка тоже свалилась в яму. Думаю, мы ее больше не увидим.
— Надеюсь, — сказала Клавдия. — И надеюсь, что мои магические способности не пропали вместе с ней.
Глава 9
К утру небо расчистилось. И в следующие дни, благо погода стояла мягкая, теплая и ясная, Эльда держала данное себе слово и каждое утро перед завтраком добросовестно вылетала поразмяться.
Она сама удивилась тому, как это оказалось приятно. В одиночестве, в тишине, нарушаемой лишь шумом собственных крыльев, она кружила над полями и лугами, любуясь черными пашнями, зеленой отавой и седеющей стерней. Восходящее солнце малопомалу озаряло осенние рощи, прихваченные первыми морозами, и они вспыхивали медью, пурпуром и багрянцем. Пахло навозом с ферм, ноздри щекотали струйки дыма. А потом Эльда повернула назад и увидела город и его башни, золотисторозовые под утренним солнцем, а за ним — горы, бледножелтые, с темносиними провалами ущелий.
На второе утро крылья у Эльды поокрепли, и она сумела долететь дальше, туда, где кончались обжитые, возделанные земли и начинались вересковые пустоши. На обратной дороге она смотрела, как внизу, на дальних фермах, гонят на пастбище коров. И тут в небе, на севере, слева от нее, чтото блеснуло. Эльда взглянула в ту сторону — и увидела, что это дракон. Дракон был молодой, белозолотой, как и все молодые драконы. Он снижался и, похоже, направлялся в сторону университета.
Эльда удивилась: драконы редко залетали так далеко на юг. Она прибавила скорость, надеясь догнать его к тому времени, как он доберется до города. Белозолотой дракон на фоне ясного голубого неба был изумительно красив. «Какой он грациозный!» — думала Эльда. Драконам не приходится все время размахивать крыльями, как грифонам. Вот и этот просто плыл в воздушных потоках, лениво покачивая огромными перепончатыми крыльями. А может, он говорил с воздухом, так же как умела когдато Ольга? Бедная Ольга! Она до сих пор оставалась бледной, молчаливой и унылой.
Эльда и молодой дракон сближались с каждой минутой. Грифонша была уверена, что они должны встретиться гденибудь над университетом — тот был уже хорошо виден. Но тут, к ее великому разочарованию, дракон качнул крылом, описал полукруг и изящно спланировал вниз, приземлившись рядом с пожелтевшим леском в нескольких милях от города. Он заполз под деревья и исчез из виду. Эльда видела, как над лесом закружилась стайка вспугнутых грачей. Грифонша хотела было полететь туда и расспросить дракона, откуда он и что тут делает. Но потом решила, что не стоит: с драконами, особенно юными и горячими, лучше не связываться. Этот же явно желал спрятаться. Так что Эльда полетела дальше своим путем, радуясь тому, что ей довелось повидать столь прекрасное, удивительное существо. Она подлетела к городу на бреющем полете, миновала витые башенки и причудливые арки школы бардов на окраине и заложила крутой вираж над озером. Как она и рассчитывала, по поверхности воды скользили несколько длинных, узких лодок, похожих на водомерок, а по берегу бегал тудасюда волшебник Финн и командовал спортсменами через громкоговоритель. Эльда высмотрела лодку, в которой находилась Ольга, и спланировала к самой воде, так чтобы пройти над головами гребцов.
— А я дракона видела! — сообщила она пронзительным голосом.
Ольга, которая как раз погрузила весло в воду, запрокинула голову, взглянула на Эльду и рассмеялась. Прочие же гребцы от неожиданности сбились с ритма, их весла столкнулись и перепутались.
— Эльда, кыш отсюда!!! — крикнул с берега волшебник Финн.
Грифонша взмыла вверх и полетела дальше, хихикая себе под нос. Она проплыла над городскими крышами и опустилась во дворе университета, рядом со статуей волшебника Поликанта.
Когда Ольга пришла завтракать, она все еще посмеивалась и на ее щеках снова играл обычный румянец цвета лепестков шиповника, как будто Эльдина выходка помогла ей окончательно прийти в себя.
— Никогда больше так не делай! — строго сказала она грифонше. — У нас две лодки столкнулись. Финн был просто сам не свой от злости. Что еще за дракон?
Эльда собиралась уже его описать, как вдруг заметила, что Клавдия сидит и смотрит в никуда, в точности как Ольга в последнее время.
— Клавдия, что случилось?
Клавдия молча указала пальцем в угол. Там стояла вешалка.
— А это точно та самая? — спросил Рёскин, разворачиваясь всем телом, чтобы посмотреть.
Читать бесплатно другие книги:
