Грешник Шимас Шахразада

Свиток девятый

Дверь повернулась под действием противовеса, и измученные путники оказались в заброшенном помещении со сводчатым потолком. Все, что там было, — пыль, несколько старых досок, сложенных под стенкой, да паутина. Видимо, никто не входил сюда уже много лет. В стенах едва заметно светлели бойницы, и, пока они вели коней через зал, Шимас выглянул наружу. Из бойницы тянуло холодным воздухом. Темно. Тихо.

Снаружи была видна узенькая кривая улочка, которая в обоих направлениях просматривалась всего на несколько шагов. Юноша отодвинул засов на двери, беглецы вышли и снова закрыли дверь за собой. Она была устроена так, что, когда была открыта, засов сам собой удерживался в поднятом положении, а при закрывании бесшумно опускался на место.

Снова поднявшись в седла, Шимас и Фатима пустили лошадей шагом по улице в правую сторону, где, кажется, угадывались строения. Вокруг было темно и спокойно. Им нужна была крыша над головой и хоть какое-то укрытие.

Шимас почувствовал, что мягкая рука коснулась его рукава — то была рука Фатимы. Темные глаза девушки и юноши встретились. О, как бы ему хотелось сейчас сжать девушку в объятиях, позабыв и о месте, и о времени, и об опасности.

— Не смотри на меня так! — шепотом запротестовала Фатима. — Ты пугаешь меня!

О, если то, что светилось в ее глазах, было испугом, то любому мужчине бы захотелось, чтобы все женщины пугались вот так. Шимас же изумился тому, сколь удивительно быстро меняется его любимая. И как быстро меняется ее настроение.

— А как иначе я могу смотреть на тебя? Ты прекрасна!

— Нам нельзя здесь оставаться.

Увы, это была чистая правда — следовало найти укрытие как можно скорее. Путники вновь сели в седла и пустили коней шагом по каменистому дну ручейка, а проехав некоторое расстояние, выбрались из воды и свернули на древнюю тропу, потом ступили на дорожку, которой, вероятно, пользовались крестьяне, идя в поле и обратно. Вдалеке уже можно было разглядеть башню Замка Османт… Вернее, того, что Шимас принял за башню замка. Построенный очень давно, считавшийся седой стариной уже тогда, когда в Испанию вошли первые вестготы, Замок мог быть творением римлян или даже древних иберов. Его разрушали и восстанавливали несколько раз, он стал местом дурных предзнаменований, настоящим обиталищем призраков, и мало кто отваживался ступить под его кров.

Шимас ехал молча, угнетенный вернувшимися мыслями об Ибн Айласе. Его могли пытать или убить лишь за то, что он помог им сбежать. Вернуться? Нет, это не выход: так они лишь подтвердят, сколь много старик смог сделать для бегства графини Фатимы, и обрекут его на верную смерть.

Как долго можно продержаться в Замке Османт? Сколько пройдет времени, прежде чем случайный прохожий наткнется на беглецов или заметит какое-то движение среди развалин? Но где можно будет найти приют, если путники все же побоятся войти в Замок? Да, Шимасу одному это было бы намного проще. Но судьбе было угодно распорядиться иначе — рядом с ним была красавица, в которую ему не повезло влюбиться. И, увы, следовало думать прежде всего о ней и ее безопасности.

«Я должен защитить ее… И от этого негодяя графа, и от стражи, которую папаша, готов спорить, уже пустил по нашему следу!»

До рассвета было неблизко, когда беглецы наконец добрались до башни, поднявшись по склону холма. До чего же громадной оказалась эта старая башня! Кроме нее, в темноте можно было различить совсем немногое: разрушенную парапетную стенку с бойницами, залитые лунным светом обрушившиеся валы… Более чем уединенное место, изобилующее призраками, забытое на своем холме, окутанное запахами древних смертей.

Беглецы направили коней в открытые ворота и остановились посреди двора. Когда отзвучало эхо последних шагов, на плечи путников упала тишина. Лишь летучая мышь затрепетала крыльями высоко над головами, сова спросила что-то из темноты.

«Вот мы и прибыли в наше укрытие, две тени, готовые присоединиться к здешним обитателям-призракам». Однако Шимас боялся иных преследователей — вполне живых и плотских, а вовсе не бесплотных призраков. Люди, всю свою жизнь проведшие на безлюдных вересковых пустошах Арморики, привычны к оборотням, вампирам и прочей безвредной нечисти.

— Шимас, — прошептала Фатима, — мне страшно! Сойдя с коня, юноша протянул ей руки:

— Тьма — друг преследуемых, Фатима, а любовь возможна везде, где есть мы. Останемся здесь.

Беглецы не успели сделать и нескольких шагов по каменной террасе, как за их спинами загорелся первый розовый луч — наступал новый день. Взошедшее солнце ярко осветило замок. Призраки, если они здесь и были, бежали вместе с темнотой. В старинном фонтане булькала вода, но на месте прежнего сада раскинулась сейчас чащоба буйных трав, неподрезанных кустарников и деревьев. Кора, отвалившаяся со стволов, валялась на траве. Крепостная стена была проломлена во время какой-то позабытой битвы, камни так и остались с тех пор лежать в беспорядке, кое-где уже оплетенные пробивавшейся виноградной лозой.

Выстроенный на холме замок господствовал над местностью, являясь, по сути, такой же частью пейзажа, как обнаженная скала или старое дерево. Когда-то склоны холма были, вероятно, гораздо круче, чем сейчас, но со временем осыпающиеся обломки стен сделали подъем более пологим. На полуночной стороне высились три круглых башни, все разрушенные, хоть и по-разному, на полуденной — тоже три, но одна из них квадратная. Эта самая квадратная и еще башня на противоположном конце полуденной стены оставались сравнительно целыми.

Внутренний двор был огражден почти полностью, но дом за крепостными стенами лежал в развалинах, и крыша его провалилась. В первую очередь Шимас тщательно обследовал развалины. Система стен вокруг внутреннего двора составляла тщательно продуманную сеть лестниц и проходов, сообщающихся со всеми частями замка — в любую точку могли быстро подойти подкрепления из цитадели.

Сама цитадель была когда-то трехэтажной, со сводчатыми перекрытиями и амбразурами для лучников в стенах каждого этажа. С каждого уровня открывался проход через дверные проемы в любую часть крепости. Из цитадели открывался прекрасный обзор окружающей местности, и скрытый наблюдатель мог следить за всеми подходами к замку. Однако Шимас искал прежде всего пути для того, чтобы незамеченными покинуть это древнее убежище. Как говорили древние, даже мышь не доверяет норе с одним выходом.

Такие старинные замки обязательно должны были иметь как минимум один, но лучше несколько потайных выходов: они предназначались для вылазок и бегства, но могли использоваться и для тайной доставки припасов в дни осады.

Квадратная цитадель была, очевидно, самой древней частью сооружения, и любой потайной ход, устроенный здесь, должен был иметь выход в лес, ущелье или, по крайней мере, вниз, в лощину, откуда поднялись беглецы. Если бы удалось найти выход, потом было бы намного проще разыскать внутреннюю дверь в этот ход.

Пока Фатима спала, Шимас рыскал по коридорам, исследовал нижнюю часть главной башни, донжона, изучал окружающую местность через каждое окно или брешь. Может настать час, когда бегство станет настоятельной необходимостью — ему необходимо запомнить все впадины, русла потоков и лощины, по которым можно будет скрытно передвигаться. Таков урок, преподанный осторожностью: где бы ты ни остановился, обязательно найди тайный выход, возможность тайно бежать.

Вдали лежала Кордова, но поблизости — ни поселений, ни жилищ, ни дорог. Мало кто отваживался путешествовать в одиночку, без сильного отряда. Замок Османт был отдаленным, безлюдным местом, куда, по-видимому, никто не заглядывал. К такому выводу пришел Шимас за часы многочисленных поисков — он не нашел свидетельств, что кто-то искал здесь прибежища хоть раз за многие годы. Развалины стояли в стороне от дорог и издали казались продолжением высокого утеса. Можно было надеяться, что здесь безопасно провести хоть какое-то время. Быть может, достаточное для того, чтобы преследователи оказалась далеко впереди.

Вернувшись во двор, юноша осмотрел внутреннюю площадь, заросшую травой, и заглянул через пролом развалившейся стены в заброшенный замковый сад. Он был обнесен стеной, и между двором и садом кони смогут пастись не меньше недели, а то и дольше. Еды, которую захватили с собой путники, тоже должно было хватить на неделю.

— Шимас!..

По коридору навстречу юноше шла Фатима, ее лицо было сонным, волосы в беспорядке, но никогда еще она не казалась Шимасу красивее и желаннее, чем сейчас.

— Я думала, ты ушел…

— И оставил тебя?

Девушка подошла вплотную и подняла голову, чтобы смотреть прямо в глаза Шимаса.

— Они найдут нас здесь?

— Сомневаюсь. Ты сможешь прожить в этих стенах? Хотя бы несколько дней.

— Если со мной будешь ты.

Беглецы сидели рядом, глядя сверху на равнину Андалусии. Далеко-далеко, так далеко, что едва различали глаза, виднелось какое-то движение на большой дороге из Кордовы в Севилью. Редкие облачка лениво плыли по небу, отбрасывая тени на бурую равнину. Затем путники безмолвно спустились вниз, поели из своих небольших запасов и напились воды из фонтана. Шимас собрал под деревьями сухие ветки, чтобы унести их в помещение. К его удивлению, Фатима, выросшая в роскоши и наверняка достаточно избалованная, собирала их наравне с юношей. Вдвоем они расчистили небольшую комнату поблизости от сада, в которой решили спать.

Оглядывая развалины, Шимас раздумывал, сколько времени пройдет, пока все это из увлекательного приключения превратится для Фатимы в надоевшие будни, без привычных удобств, без слуг, являющихся по первому зову. О, конечно, она привычна к путешествиям, ведь не зря отец так гордится тем, как мало его дочь похожа на прочих девиц, гордящихся своим происхождением. Пока что новизна и необычность положения кажутся ей привлекательными, но надолго ли?…

Было и еще одно обстоятельство, о котором юноша думал неотступно: что будет, если какой-нибудь проходящей мимо шайке разбойников вздумается скоротать в старых стенах ночь-другую. Шимас прекрасно знал, что произойдет, если они увидят Фатиму. На этот счет у него не было ни малейших иллюзий.

«Одного я могу убить, даже двоих или, если повезет, четверых, но в конце концов они убьют меня и Фатима останется в руках грубой солдатни, привычной к насилию или к услугам случайных женщин в лагере…»

Шимасу пока, однако, удавалось держать эти мысли при себе. Сердце его оттаивало лишь ненадолго — когда он бросал взгляд на улыбающееся лицо девушки.

На закате ему удалось подстрелить из лука кролика, и беглецы устроили настоящий пир из жареной крольчатины, нескольких абрикосов и виноградных гроздей из сада, сохраняя скудные запасы еды. Поев, они взобрались на самый верх башни и смотрели, как заходит солнце.

Почти в полумиле от замка росло несколько деревьев — местечко, куда вряд ли кто забредет, гораздо менее привлекательное, чем другие такие же рощицы неподалеку. В разные стороны от этого места отходили неглубокие овраги.

«Там, — прикидывал Шимас, — вероятнее всего, и должен находиться выход из туннеля».

Чем больше юноша об этом думал, тем больше убеждался в своей правоте: внутренний вход в такой туннель должен находиться в самой цитадели, может быть, в той самой комнате, где обосновались беглецы. Однако целый час тщательных поисков не дал ничего.

— Вблизи Палермо, — внезапно вспомнила Фатима, — есть качающийся камень в стене. Так пытались скрыть вход в потайное место. Иначе существует опасность, что кто-нибудь появится в проходе как раз тогда, когда дверь открыта.

«Ну конечно! Какой же я дурак, что сам об этом не подумал!»

Шимас осмотрелся — он был уверен, что уже видел здесь нишу, незаметную от двери, маленькую нишу с бойницей, но начиналась эта прорезь в стене необычно высоко, почти на уровне груди. А ниже — сплошной кусок камня высотой в четыре локтя и шириной в три. Присев рядом с камнем, он толкнул его верхнюю часть. Ничего не произошло, и тогда он нажал снизу. И вновь ничто не шевельнулось. Юноша глубоко вдохнул и второй раз нажал изо всех сил слева, упершись спиной. Лишь тогда камень сдвинулся. Из-за долгих лет бездействия он почти сросся с камнями стены, но все же двигался. Глыба поворачивалась на оси из шлифованного камня, уходящей в толщу стены внизу и вверху. За глыбой оказалось отверстие размером едва ли локоть в ширину на четыре локтя в высоту, открывавшее доступ на крутую винтовую лестницу. Ступени шириной едва в пол-локтя уходили вниз, в дыру, похожую на колодец. В переменчивом свете свечи были видны всего три ступени, едва различима четвертая, а дальше все скрывала тьма.

Один неверный шаг — и человек упадет… глубоко ли? Шимас бросил в колодец камешек и прислушался. Немало времени прошло, пока снизу долетел глухой звук удара. Взяв свечу из небольшого запаса, он поджег ее от свечи в руках девушки.

— Если кто-нибудь появится, закрой отверстие, но оставь небольшую щелочку.

— Я пойду с тобой. — Фатима была бледна и испугана. — Не хочу оставаться одна.

— Ты должна остаться здесь. Ступенька может сломаться подо мной, или ход обвалится… Дай мне убедиться, что там безопасно.

— Пожалуйста, позволь мне идти! Если ты умрешь, я хочу умереть вместе с тобой!

— Я не умру, но ты пока следи. Если кто-нибудь появится… прячься.

— Я пойду с тобой!..

Шимас взглянул на девушку и понял, что спорить бесполезно, — ему ее не удержать.

— Хорошо, милая, тогда давай отправимся в путь завтра днем — вместе, как ты и хотела.

Фатима кивнула. В ее глазах стояли слезы. Именно эти две прозрачные капельки что-то перевернули в душе Шимаса. Вся его решимость остаться просто другом графини Фатимы развеялась как дым. Он мечтал об этой девушке, он жаждал ее… Так же, как тогда, на балу, или, быть может, даже больше.

— Любимая!

— Я твоя, — прошептала Фатима.

Девушка закрыла глаза. По шороху она могла догадаться, что юноша поправил расстеленный плащ или уложил удобнее широкое одеяло. Но она предпочла ничего не слышать и отдаваться сейчас лишь ощущениям.

Фатима почувствовала, что ее опускают на одеяло. Шимас растянулся рядом с девушкой, наполовину прикрыв ее тело своим.

— Не бойся, прекраснейшая, — прошептал в ее губы Шимас. — Это будет первым из многих дней нашей страсти…

Фатима уперлась руками в грудь юноши, словно опасаясь собственных желаний, но он нежно поймал зубами ее нижнюю губу и стал легонько покусывать и тянуть к себе. Когда Фатима тихонько вздохнула, Шимас успокоил языком чувствительную плоть, перед тем как медленно, настойчиво проникнуть в ее рот. Поняв, что сопротивляться юноше бесполезно, Фатима едва слышно застонала, признавая поражение, и неумело стала целовать его в ответ.

Поцелуи Шимаса были волшебны… как и его прикосновения, думала потом Фатима. Пока губы околдовывали, руки касались шеи, а потом заскользили ниже. Длинные пальцы ласкали кожу, повторяя контуры груди, скрытые под свободным дорожным платьем.

Вскоре Фатима вздрогнула, осознав, что Шимас распустил шнуровку лифа и опустил шелк рубахи, оголив соски. Стыд лишь на мгновение ожег девушку, дразнящие ласки его пальцев успокаивали, ладонь нежно закрывала спелые груди, а горячие губы заклинали довериться. Фатима с удивлением поняла, что выгибается навстречу прикосновениям юноши, алча наслаждения, обещанием которого горели его глаза.

Спустя некоторое время Шимас прервал обольстительные ласки и поднял голову, пристально глядя на Фатиму. Юноша остановил откровенный, абсолютно мужской взгляд на обнаженных грудях, любуясь высокими холмиками, увенчанными розовыми сосками. Фатима покраснела. Она лежала в сладострастной неге, принимая бесстыдное внимание возлюбленного без тени смущения. Впрочем, девушка сделала попытку прикрыть груди руками, но Шимас поймал ее запястья и отвел в стороны.

— Нет, я хочу видеть твое тело.

Фатима осознала, что даже когда юноша просто смотрит на ее тело, это само по себе ее возбуждает. Она никогда бы не поверила, что простой взгляд может обладать таким сильным воздействием. Огонь, пылавший в глазах Шимаса, вызвал в ее теле настоящую лихорадку.

И тогда руки присоединились к взгляду. Шимас провел костяшками пальцев по твердым, как мрамор, соскам, заставив Фатиму тихо вскрикнуть.

Глаза юноши загорелись от этого беспомощного ответа, он стал ласкать тугие бутончики, то слегка пощипывая их, то поглаживая большими пальцами. Фатима почти стонала от этой сладкой пытки.

— Шимас… от твоих прикосновений мне так…

— Так что?

— Жарко… словно все мои чувства пылают огнем. Его взгляд еще больше потемнел.

— Я знаю.

Он хотел ее, она это знала. Эта мысль принесла с собой ощущение собственной женской силы, способное побороть чувство уязвимости, которое Фатима испытывала, лежа рядом с Шимасом, всецело в его власти. Девушка раскрыла глаза и решительно встретила взгляд юноши, обещая себе, что перестанет бояться того, что может он ей подарить.

Продолжая смотреть прямо в глаза Фатиме, Шимас потянулся к шнуровке кафтана и полностью ее распустил. Затем, столь же решительно, развязал кушак удобных дорожных шаровар. Одно движение руки — и плотный шелк пополз вниз, к коленям. Потом, очень нежно, он провел рукой по обнаженной коже бедра.

Фатима замерла, и Шимас снова прильнул к ее губам.

— Любимая, ничего не бойся! Дай мне доставить тебе удовольствие, — прошептал юноша, обжигая дыханием нежную шею, в то время как его руки лишали девушку одеяния.

Шимас просил невозможного: когда он раздвинул бедра Фатимы коленом, надавив на чувствительную сущность ее тела, лихорадочное пламя поразило все ее чувства.

Юноша, похоже, почти упивался бешеным пульсом молодой женщины, лаская языком ее уязвимую шею. Его рука скользнула между бедер и нашла влажную плоть. Когда Фатима всхлипнула от столь интимного прикосновения, Шимас снова стал медленно, лениво, властно целовать ее, заставляя дрожать всем телом. Одновременно с этим его пальцы ласкали Фатиму внизу, разглаживая теплые лепестки, играя со спрятанным бутончиком.

Уже совсем задыхаясь, Фатима рванулась к Шимасу и схватила его за плечи. Ее тело изнывало от жара, стремилось навстречу ласкающей руке. А Шимас продолжал свои деликатные движения, раздвигая пальцем нежные складочки, прижимая ладонью обнаженную женскую сердцевину. Когда Фатима тяжело задышала, юноша с жадностью набросился на ее губы, словно дорожил каждым вздохом, который она ему отдавала. Она действительно отдавалась, сквозь чувственный туман осознала Фатима, не понимая, почему так боялась прикосновений Шимаса.

Сердце девушки наполнилось непонятной горечью, когда юноша внезапно прекратил поцелуй. Но уже через миг она вздрогнула, увидев, что Шимас перенес внимание на низ ее живота. Опустив темную голову, он коснулся губами внутренней стороны ее бедра и начал подниматься выше, повторяя недавний путь пальцев, покрывая нежную кожу жгучими поцелуями.

Фатима была изрядно напугана, когда юноша умело оголил ее тело, и еще страшнее ей стало, когда теплое дыхание Шимаса увлажнило темные завитки, покрывавшие место, где соединялись ее бедра. Разгадав намерения юноши, Фатима забилась в лихорадочной дрожи. Он собирался поцеловать ее!

От легкого прикосновения языка к чувствительной плоти Фатима дернулась, будто от удара.

— Тише, — прошептал Шимас, опуская руки, чтобы удержать ее бедра на месте.

Его язык ласкал, исследуя ее складки. Потом Шимас обхватил губами набухший бутончик, а средним пальцем проникнул глубоко в ее тело. Ощущение было непередаваемым — твердый палец внутри ее плоти, горячие губы, колдующие над самым уязвимым местом.

Дыхание Фатимы превратилось в хриплые стоны, глаза были закрыты, голова беспомощно металась по одеялу. Ей было невыносимо жарко, ее переполняло напряжение, радость и дикое предвкушение.

Конвульсивно сжимая руки, Фатима схватилась за плечи Шимаса, держась изо всех сил, словно умоляя не прерывать лихорадочного наслаждения, кружившего ее в вихре желания и плотской жажды. Она отчаянно нуждалась в чем-то, чего не могла даже представить. Эта невыносимая потребность будто когтями разрывала ее на части.

Шимас, однако, и не собирался давать ей передышки. Когда с губ Фатимы сорвался глухой молящий стон, в ответ раздался низкий довольный смешок юноши. Он продолжал ласкать Фатиму, возбуждая, дразня и мучая, пока девушке не стало казаться, что она вот-вот погибнет от дикого наслаждения, которое в ней разжигали.

А потом чувства Фатимы внезапно взорвались. Она вскрикнула, когда реальность разбилась на тысячи чувственных осколков наслаждения, и весь мир погрузился в пульсирующую бездну огня.

Лишь где-то на задворках затуманенного сознания ощущалось течение времени. Даже когда сердце замедлило сумасшедший ритм, Фатима продолжала лежать не шевелясь. Все ее тело было восхитительно слабым от блаженства, подаренного ей Шимасом.

Когда Фатима пришла, наконец, в себя, то обнаружила, что юноша лежит рядом с ней и с нежностью следит за ее выражением лица.

— Теперь ты знаешь, чего будешь желать, видя меня.

Да, она очень ясно это видела. Произошедшее потрясло ее до глубины души. Буря чувственных ощущений ошеломила ее.

— Это был первый урок, моя греза. Первый, который обязан преподать любимой ее возлюбленный. Теперь ты знаешь, чего желает твое тело. Теперь я знаю, что могу дать тебе наслаждение, которого заслуживает любимая.

— Первый урок? — переспросила Фатима. — Но каким будет второй? Выживу ли я после этого?

Юноша молча улыбнулся и стал заботливо восстанавливать порядок в ее платье. Однако что-то подсказало Фатиме, что эти простые действия распаляют его ничуть не меньше, чем те ласки, которые он только что дарил ей. И что его продолжает сжигать неутоленное желание.

Фатима неуверенно села. Девушка некоторое время растерянно смотрела на возлюбленного и только потом поняла: Шимас доставил удовольствие ей, но не себе.

Взгляд молодой леди скользнул вниз. Кожаные штаны юноши растянулись в области паха, выдавая все его секреты.

— А ты? Что будет с тобой?

— Со мной? — Юноша усмехнулся.

— О да — ты возвел меня к вершине страсти. Но сам даже не попытался туда взойти. Должно быть, это больно — неудовлетворенное желание…

Шимас вновь усмехнулся.

— Это действительно больно, любимая, — почти невыносимо. Но я потерплю. Ты еще не готова к следующему уроку. Да и не место здесь для такого урока.

Фатиме стоило лишь представить, что Шимас полностью овладевает ею, как сердце бешено забилось от радостного волнения. Но девушка понимала, почему Шимас так поступил. И потому чуть смущенно спросила:

— Может быть, мне… что я могу сделать, чтобы облегчить боль?

Во взгляде юноши стало еще больше удивления и нежности.

— Не знал, что ты готова пойти столь далеко.

— По-моему, так будет справедливо, — ответила Фатима, еще раз густо покраснев.

— Скажу честно, с такой болью я могу справиться сам.

Когда рука юноши потянулась к поясу, Фатима машинально опустила взгляд. Глаза молодой женщины расширились, когда она поняла: Шимас намерен обнажить перед ней чресла. У девушки перехватило дух, когда юноша и впрямь обнажился перед ней. От вида огромного распухшего органа у Фатимы пересохло горло, а желудок сжался в кулак.

— Да, моя греза, страшно видеть обнаженного, к тому же неудовлетворенного мужчину, — заметил Шимас.

— О да, это пугает, — хрипло ответила Фатима.

— Столь сильно?

«Отнюдь… Это совсем не пугает…» — мелькнуло в сознании девушки. Несмотря на благородное воспитание, наперекор скромности, Фатима не могла отвести глаз от Шимаса. Более того, ей захотелось увидеть юношу полностью обнаженным. Девушка подозревала, что его тело гораздо красивее, чем у любого другого мужчины. Мужественное, сильное, мускулистое и без капли лишнего жира. Тело воина, не неженки.

Фатима продолжала смотреть, не говоря ни слова. Она резко вдохнула, когда рука юноши начала медленно двигаться вверх-вниз, лаская распухшую плоть.

— Я представляю, что занимаюсь с тобой любовью прямо сейчас, милая Фатима. Это очень возбуждает.

Девушка судорожно сглотнула. Это действительно возбуждало. Бесстыдный трепет охватил молодую женщину, когда та представила нарисованную Шимасом картину. Он поймал взгляд молодой женщины и приковал его к себе, постепенно ускоряя темп ласки. Вскоре лицо Шимаса сделалось напряженным — ему было все труднее сдерживаться. Фатима заметила, что юноша покраснел. Дразнящий огонек в темных глазах превратился в нечто одновременно примитивное и могущественное. Сердце глухо забилось в груди, и по всему телу волной прошла болезненная напряженность. Фатима почти чувствовала, как Шимас скользит между ее влажных складок…

Юноша стиснул зубы и еще крепче сжал пальцы, быстрыми резкими движениями увлекая распухшую плоть то вверх, то вниз. Дыхание стало хриплым и неровным…и Шимас внезапно достиг кульминации. Он закрыл глаза и выгнулся вперед, влекомый силой взрывного наслаждения. Глухой стон вырвался из его груди, но, когда пульсирующее семя вырвалось на свободу, он поймал струю молочной жидкости в ладонь.

Фатима смотрела, и кровь стучала у нее в ушах. Девушке показалось, что ее тело вдруг взорвалось пламенем вместе с Шимасом.

Когда секунду спустя юноша открыл глаза, на губах его была улыбка.

— К сожалению, это лишь ненадолго облегчит мою боль. Я по-прежнему столь же безумно хочу тебя, как и раньше.

Фатима хотела ответить, но голос изменил ей. Она все смотрела на Шимаса, ловя воздух полураскрытым ртом. Тем временем юноша извлек из кармана камзола шелковый платок и вытер руку. Девушка не смогла вымолвить ни слова, даже когда Шимас оделся, сел прямо и вперил взгляд в ее по-прежнему обнаженные груди.

— Теперь, когда ты знаешь, какое удовольствие можешь испытать, — прошептал Шимас, — предвкушение наших занятий любовью будет для тебя поистине сладостным.

Девушка была благодарна Шимасу и… ужасно сердита на него. Смешанные чувства клокотали у нее в груди, и вряд ли бы дело закончилось только скандалом, но сон смежил ее веки и Фатима забылась сном. Впервые в своей жизни она уснула, согретая сладостью и негой.

Свиток десятый

Шимас проснулся. Восходящее солнце вот-вот должно было заглянуть в окна их убежища, небо уже заметно посветлело. Юноша лежал тихо, глядя вверх и раздумывая о положении, в которое они попали. У беглецов подходили к концу запасы пищи, вряд ли на том, что осталось, они смогут продержаться здесь более двух дней. Единственным разумным выходом, по-видимому, было уйти отсюда — либо вернуться в Кордову, либо направиться куда-то еще, например в Севилью или, может быть, в Толедо. Сейчас люди графа Альберта, наверное, уже закончили обыскивать Кордову и ее окрестности. Возвращение могло пройти незамеченным.

«Если мы будем осторожны, то сможем вернуться тем же путем, каким ушли, избежав таким образом встречи со стражей у городских ворот, сможем даже прятаться какое-то время в доме Ибн Айласа…»

Кто знает, быть может, в этих мыслях и было здравое зерно. Поднявшись на ноги, он подошел к окну и посмотрел в сторону Кордовы. Солнце едва встало, но видно было уже очень далеко. Никакого движения, даже на широком тракте ни повозки, ни пешего путника. Он спустился по лестнице и вышел в сад. Те немногие гроздья винограда, которые там были, беглецы уже съели. И абрикосы кончились — да их и было-то всего несколько штук. Выбора не было — путники должны покинуть Замок Османт.

Наконец Фатима проснулась. Шимас подождал, пока она умоется у фонтана и вернется в комнату.

— У нас еды не больше чем на день, — проговорил юноша. — Придется уезжать.

— Вернуться? В Кордову? Мы не можем…

— Там будет безопаснее. Если двинемся куда-нибудь еще, можем столкнуться с разбойниками или солдатами.

— Наместник старается сделать дороги безопасными.

— Надеюсь, со временем ему удастся. Но сейчас… Да вспомни, как нас встретили в деревушке у туннеля…

Девушка молчала, признавая правоту Шимаса. Тот продолжал:

— Так будет безопаснее для тебя. Меньше всего они этого ожидают. У меня есть еще немного денег. Нам хватит на возвращение.

«Но мне придется начать все сначала… Теперь не путником, направляющимся на полуночь, а беглецом, которому повезет обойти ловушки… Если повезет, конечно».

Перед полуднем он отвел лошадей в рощу и привязал их так, чтобы они были скрыты деревьями, окружающими небольшую лужайку. Он продолжал размышлять о том, насколько глупо поступил, позволив сердцу взять верх над разумом. Быть может, путь мщения закроется для него навсегда… Хотя, и этого исключать не следовало, слава о благородном похитителе сослужит ему добрую службу. Как бы то ни было, сейчас важно невредимыми вернуться в Кордову, да так, чтобы все думали, что самоуверенная Фатима исчезла и вернулась по собственной воле и в одиночку.

«Но если не Кордова, то что? Куда еще мы можем податься? Ее друзьям нельзя доверять безоглядно, потому что некоторые, конечно, теперь стали на сторону графа Альберта. Другие боятся его…»

После бури, которая, должно быть, разразилась, каждый молодой человек, путешествующий в обществе красивой девушки, будет привлекать внимание. Но в Кордове, Шимас понимал, ему будет куда проще исчезнуть, затерявшись среди студентов и найдя какое-нибудь занятие.

Уже почти опустились сумерки, когда на пыльной дороге появились всадники. Их было не меньше дюжины, они ехали плотной группой, направляясь к Замку Османт.

— Быстрее! Спрячемся в подземном ходе!

Беглецы поспешно собрали все, что привезли с собой, и уничтожили следы присутствия. Многое было сделано заранее — ведь они и так собирались уезжать. Когда каменная дверь закрывалась за ними, во дворе уже раздавался стук копыт.

Путники сидели на маленькой площадке в темноте и ждали. «Мы не оставили ничего, — в этом Шимас не сомневался, — но трава примята и вытоптана, нашлись бы и другие следы того, что кто-то прятался в замке. Возможно, они решат, что тут останавливались разбойники…»

Шимас в глубине души надеялся только на это. За каменной дверью слышались приглушенные звуки — шум, несомненно большой, едва доносился сюда. Отступив назад, юноша наткнулся на что-то, чего раньше не заметил. Вторая лестница, ведущая наверх! Лестничный колодец был же первого, но, двигаясь осторожно, Фатима, а затем и Шимас поднялись и оказались в крошечной комнатушке: в ширину она была едва ли пяти локтей, а в длину — чуть более десяти или двенадцати. Тут нашлась каменная скамья и ржавая алебарда. Везде камни были плотно пригнаны друг к другу, но здесь их намеренно уложили так, чтобы можно было видеть, что творится в большом доме, а из-за обрушившихся стен открывался вид и на часть внешнего двора. Задув свечу, беглецы прильнули к щели.

В поле зрения оказалось с полдюжины людей — вооруженные солдаты. Снаружи, во дворе, суетились и другие, которые обыскивали все вокруг. Вот один из них вернулся к командиру, вот подошел другой… Похоже, следы чьего-то пребывания, как Шимас и думал, они обнаружили, но понять, кто именно укрывался в развалинах, по ним было невозможно.

Итак, еще одну ловушку судьбы беглецам удалось избежать. Сколько еще их будет, пока они доберутся… о нет, не до цели, но хотя бы до надежного приюта?…

Когда солдаты покинули Замок, влюбленные спустились по лестнице и вышли на верхний этаж цитадели. Оттуда как на ладони была видна вся округа. Всадники были уже далеко и быстро удалялись в сторону наезженной дороги, на которой неясно просматривалось движение.

Больше в руинах оставаться было нельзя. Солдаты ничего не нашли, но могут вернуться еще раз. Нельзя было не увидеть, что кто-то ходил по двору и по саду.

— Они будут тебя искать, пока не обнаружат, — прошептал Шимас, — мне давно следовало бы понять это…

— Я для них очень важна, — кивнула Фатима. — Они хотят заполучить меня, потому что я нужна им для сделки. Они надеются скрепить мною союз… Нам не стоит надеяться на счастье. Вот я, дурочка, попыталась убежать от судьбы, но увы…

— Тебе попался не твой рыцарь?

— Нет, — девушка покачала головой, — мне встретился всего один рыцарь. Которому не под силу перехитрить и уничтожить полки жениха и отряды отца. Увы, силы неравны.

Когда спустилась ночь, беглецы покинули Замок Османт, шагая рука об руку вниз по склону к роще, где были привязаны лошади.

— Надо возвращаться, Фатима…

— Они тебя убьют. Ты слишком долго оставался наедине со мной.

— Но…

— Не важно. Все равно они тебя убьют.

— Конечно, — согласился Шимас, — я дурак.

— Кем бы ты ни был, я тебя люблю. Изумленный, Шимас поднял глаза на девушку. Та ответила прямым и честным взглядом. Однако в глазах ее дрожали слезы.

— Это чистая правда, — проговорила Фатима. — Только это не имеет никакого значения. Они выдадут меня замуж за кого пожелают, если посчитают, что это пойдет на пользу делу…

— Но у нас еще есть кони. А дорога может привести нас и в Толедо, и в Севилью… И даже в Истамбул…

— Да.

Шимасу показался странным тон девушки. Похоже, она приняла решение и теперь желала только одного: вернуться и более не противиться судьбе, от которой попыталась сбежать. Да, она была взращена для жизни в роскоши и покое, и странствия от одного случайного приюта к другому были не по ней. Даже если ее спутником был любимый… Но довольно ли одной любви? Да и так ли велика эта любовь, чтобы бесконечно скрываться?

Лук и стрелы остались на седле, на пояс Шимаса вернулись скимитар и кинжал. Повернувшись к Фатиме, он сказал:

— Ты должна быть честной и перед собой, и передо мной. Если мы сейчас повернем к Толедо, ты свяжешь свою судьбу с моей, может быть, навсегда. Назад пути уже не будет. Подумай…

— Я не хочу возвращаться назад, Шимас. Я хочу быть с тобой. Вернее, этого хочет мое сердце. Но разум говорит, что тогда счастья не видать нам обоим. И потому я говорю — возвращаемся. У стен города я покину тебя, и в потайной ход Ибн Айласа ты войдешь один. Я молю Аллаха, чтобы это уберегло тебя от смерти.

Обсуждать больше было нечего. Обратная дорога показалась им удивительно короткой, хотя каменный туннель был все тем же и столь же холодными и неприветливыми были пустоши. Но теперь путники шли при свете дня и почти не прятались — вернее, прятались так, как могли бы прятаться странники, опасающиеся разбойников или солдат-дезертиров. Вот позади осталась деревенька, давшая приют одной из книг, столь дорогих для Шимаса. Вот показалось вдали марево над Кордовой.

Не говоря ни слова, Фатима повернула лошадь. Последний взгляд, взмах руки… Она бросила коня в галоп, и вскоре ее прямая спина исчезла в облачке пыли от копыт. Шимасу же остались воспоминания о ночи и сладости мечтаний. Прощай, любимая…

Держась низких и затененных мест, юноша подъехал ко входу в тоннель Ибн Айласа. Внутри не слышалось ни звука. Проехал в тайную конюшню, оставил усталого коня, задав вдоволь корму, и вошел в покои, откуда началось столь постыдно закончившееся странствие. Из-за стены не доносилось ни звука. Никакого движения в доме. Неужели Ибн Айласа увели на пытки или на смерть?

Выждав довольно долго и ничего не услышав, Шимас нажал на плиту, и она мягко повернулась на оси, лишь слегка заскрежетал камень о камень. С обнаженным мечом юноша шагнул в дверь.

Шорох одежды и знакомый голос:

— Абд-Алишер? Выходи. Ты в безопасности.

Открылась наружная дверь, послышались шаги и лязг оружия. На пороге стоял его наставник по бою на мечах, Махмуд, с двумя стражниками.

— Меч тебе не понадобится, но возьми его, если хочешь… — Он улыбнулся, и эта улыбка юноше не понравилась. — Мы ждали твоего возвращения. Уже три долгих дня мы торчим здесь и ждем единственного лекаря, который может нам помочь…

Шимас с изумлением посмотрел на Махмуда.

— Ведь ты же обучался лекарскому делу? Знаешь травы и читал труды великого Ибн-Сины. В этом нас уверил почтенный Аверроэс, и было бы глупо не верить словам мудрого кади…

Издевательские нотки слышались в голосе бывшего друга и наставника все отчетливее.

— Мы захватили какие-о инструменты. Быть может, что-то из них тебе понадобится. Да и твои седельные сумки захватим.

Шимас вложил клинок в ножны и, не глядя, взял сумку. Он шел за Махмудом, позади него печатали шаг стражники. Юноша недоумевал, отчего у него не отобрали оружия.

«Похоже, они заранее уверены в собственном превосходстве. Или в том, что я в любом случае обратно в город не выйду… И откуда, скажи на милость, под столицей такие катакомбы?»

Каменный коридор оказался не слишком длинным. Вот заскрежетал в замке ключ, который с натугой поворачивал Махмуд, вот дверь распахнулась, и за нею открылся новый темный коридор, круто спускающийся вниз. Теперь перед процессией шел еще один стражник, освещая путь ярко пылающим факелом.

Он остановился перед следующей дверью, та отворилась, и Шимаса втолкнули внутрь.

Помещение было ярко освещено, у стен юноша насчитал шесть стражников с обнаженными мечами. Дверь за ним с лязгом захлопнулась, и ключ повернулся в замке. Оглянувшись, юноша увидел, что стражи, пришедшие с Махмудом, тоже замерли у двери с обнаженными клинками в руках. Вместе с бывшим наставником и стражником, который сейчас зажигал дополнительные светильники, их было десять.

«Слишком много… Со столькими мне не справиться!»

И только теперь Шимас перевел взгляд на середину комнаты. Там на столе лежал человек, накрытый с головой белым покрывалом. Вокруг были разложены хирургические инструменты, в котле грелась вода — все это яснее ясного говорило, что помещение частенько использовали для хирургических операций. А вот к чему тут обнаженные мечи, он пока не понимал. Как не понимал и свирепого торжества в глазах Махмуда. Но голос его звучал спокойно и даже обыденно.

— Сейчас ты сделаешь операцию — именно ради нее мы тебя столь терпеливо дожидались, ведь ты великий лекарь. Человек, который лежит на столе, нужен при дворе, но в его нынешнем состоянии он не может быть полезен. Твоя операция спасет ему жизнь…

Теперь он улыбался.

— Возьми свой самый острый нож, — продолжил он, — и сделай из этого мужчины евнуха. Оскопи его.

Резким движением руки он откинул покрывало. Человек, привязанный к столу, был Ибн Айлас.

В душе Шимаса все оборвалось. О да, это была более чем изощренная ловушка — ослушайся он, стражники изрубят его по первому же знаку Махмуда. Попытайся он исполнить такое чудовищное повеление — и своими руками убьет того, кто столь много сделал для него.

«Но потом, готов держать пари, они меня все равно убьют!.. Хотя все равно глупо, что они оставили мне оружие».

В душе Шимаса закипал холодный гнев. Его глаза больше не обращались к человеку на столе: они не перенесли бы встречи с его взглядом. Юноша медленно оглядел комнату.

Махмуд отступил, торжествующе усмехаясь. Вокруг Шимаса стояли восемь воинов с обнаженными клинками, и не было никакого сомнения, что они намерены заставить его выполнить приказание, даже ценой жизни. Вернее, двух жизней.

Время словно застыло в страшной тишине, а в голове у юноши, там, где, казалось, уже не осталось никаких чувств, кроме гнева, забилась мысль в поисках пути спасения. Быть может, для Махмуда и смехотворная.

Ибн Айлас привязан к столу четырьмя крепкими веревками и, судя по всему, довольно давно находится в таком положении. Даже если перерезать путы, онемевшие члены не дадут ему двигаться свободно после долгой неподвижности.