В землях Заката Кривенко Евгений

Раздался тихий свист. Варламов встал как вкопанный и больше не двигался. Две фигуры в странной молочно-белой одежде появились из-за надгробия слева. Две, точно такие же, возникли справа. Краем глаза Варламов уловил движение позади. Фигуры казались нереальными и одновременно странно уместными среди белых крестов и надгробий — в бесформенном светлом одеянии от макушки до пят, без прорезей для глаз. Непонятно, как они могли видеть, но видели прекрасно. Фигура слева приказала бесцветным голосом:

— Никому не шевелиться! Ты, вытащи руки из карманов! Медленно, иначе будет плохо.

Вторая что-то сказала на незнакомом Варламову языке. Голос прозвучал музыкально — взлетая, а затем опускаясь, и язык походил на китайский, но им не был, китайского Варламов наслушался вдосталь.

Фигура вытянула руку — в ней оказался маленький серебряный пистолет, — и направила на продолжавшую идти Эрну. Варламов не услышал выстрела, даже щелчка, а дальше всё происходило уже одновременно.

Эрна стала клониться, похожая на подрубленное деревце. Упала ничком, выбросив вперёд руки, как будто стараясь оказаться поближе к могиле мужа… Джанет закричала и бросилась к матери, полы плаща взметнулись от отчаянного движения… Варламов стал медленно, как ему и сказали, вынимать руки из карманов. Но перед этим успел открыть футляр Сирина, вытащить первый цилиндрик, и теперь надавил пальцами на его концы. Он больно укололся при этом, ладонь будто толкнул изнутри упругий холодный комок. Сразу всё поплыло перед глазами, и несколько мгновений Варламов не сознавал, что происходит.

…Вскоре пришёл в себя.

Он стоял на коленях, упираясь ладонями в приятно холодившую землю. Каждая былинка и каждый упавший листок виднелись с необычайной, пронзительной чёткостью. И в сознании Варламова была та же холодная ясность. Он медленно встал на ноги. Всё кругом замерло, как на остановленном кинокадре. В этом застывшем мире мог двигаться он один.

Первой увидел Джанет, та лежала неподалёку. Она упала навзничь — руки беспомощно раскинуты, на лице выражение отчаяния…

Но не только оно.

Варламов замер. Он увидел, как стало меняться лицо Джанет. Словно иной чем солнечный, таинственный мягкий свет пролился откуда-то, совершенно преобразив его. Куда девалась угловатость и жёсткость черт? Куда девалось отчаяние? Чудным светом, покоем и красотой просияло лицо Джанет на фоне смятой травы и разметавшихся волос. Потрясённый Варламов даже забыл дышать. Только лицо матери он помнил таким прекрасным, но сквозь дымку многих лет…

Ещё некоторое время Варламов всматривался, потом облегчённо вздохнул. Грудь девушки вздымалась и опускалась — Джанет дышала.

Он с трудом оторвал взгляд и перевёл на Эрну. Что-то было не так с её распростёртым телом, но, прежде чем заняться ею, Варламов осмотрел нападавших.

Их оказалось шестеро: по двое справа и слева, и ещё двое позади. Все лежали распластанные, будто медузы, выброшенные из морских глубин на солнечный луг. Варламов наклонился над тем, кто целил в Эрну. Похоже, это был обыкновенный человек, только в странном балахоне, ткань которого уже изменила цвет — с белого, в тон мраморных надгробий, на травянисто-зелёный. На месте лица щиток из пластика — скорее всего, прозрачный изнутри, на руках перчатки.

Варламов брезгливо вытащил из пальцев пистолет и оглядел: не огнестрельный, блестящий стержень вместо ствола. Наверное, парализующего действия. В таком случае Эрна просто потеряла сознание. Варламов бросил пистолет в траву и выпрямился. Пусть эти уроды поспят.

Он подошёл к Джанет и остановился, всё ещё с удивлением разглядывая её. Чудный свет угас, и теперь лицо было просто красивое и спокойное. Варламов нагнулся и поднял девушку. Она показалась не тяжёлой: наверное, работа на складе укрепила мускулы. Когда нёс её к машине, то вспомнил, что уже видел эту картину. Во сне, в самолёте, летящем с одного континента на другой над морем изо льда и тумана…

Поудобнее устроив Джанет на переднем сиденье, Варламов отправился за Эрной. И ещё не прикоснувшись к ней, по неподвижной груди и остекленевшим глазам понял, что она мертва. Наверное, от разряда остановилось сердце.

Варламов не осмелился трогать её. Спотыкаясь, побежал к машине, завёл двигатель (помнил, как это делала Джанет), тронулся слишком резко, едва не налетев на дерево, наконец справился с управлением и погнал к городку.

Первый же встречный указал, где больница. Варламов внёс Джанет на руках — к счастью, двери открылись автоматически, — и вокруг захлопотали медсёстры.

В машине скорой помощи поехал с санитарами на кладбище. По пути, завывая сиреной, присоединился полицейский автомобиль. Санитары склонились над Эрной — Варламов с тошнотворным чувством вспомнил, что так же было с Сирином, — и тут же выпрямились.

— Она мертва, сэр. Уже ничего нельзя сделать.

Полицейские бродили по кладбищу, недоверчиво поглядывая на Варламова: нападавшие бесследно исчезли. Тело Эрны погрузили в скорую, а Варламов получил приказ сесть в полицейскую машину, снова за прозрачную перегородку.

Вернулись к больнице, полицейские зашли туда вместе с Варламовым. Появилась медсестра.

— Всё в порядке, мистер. — Она моргнула красными от недосыпания глазами. — Похоже на разряд из парализатора. Через час-другой придёт в себя. Не должно быть никаких последствий.

Здешний шериф не походил на Боба Хопкинса: был низкого роста, тянул слова, а глаза бегали по сторонам, не задерживаясь ни на Варламове, ни на заваленном бумагами столе.

— Это, наверное… хм, парни из Лимба. Появляются иногда пограбить. Повезло, что сумели от них отделаться. Обычно они всех приканчивают.

Варламов начинал злиться: весь день его продержали в полицейском участке, правда не за решёткой.

— Надо организовать погоню! Вряд ли они далеко ушли.

Глаза шерифа перестали бегать и уставились на Варламова. Они оказались маленькими и довольно злыми.

— Я сам знаю, что мне делать, мистер. Вы тут не указывайте. И вообще, если бы не отзыв мисс Линдон, я бы вас задержал. До выяснения всех обстоятельств. Ступайте!

Этот наглый тон Варламову был знаком: и в России, и в Америке маленькие начальники разговаривали одинаково. Пожав плечами, он встал и вышел из полицейского участка. Чёрт с ними — с белыми. Его волновала Джанет.

Эрну положили наверху, в спальне. Джанет рыдала над телом матери под присмотром соседей. Варламова попросили не подниматься. Он молча достал из шкафа двустволку и сел у окна. Горы высились за рекой, багровые от подножия до вершин в лучах заходящего солнца.

Наконец соседи ушли, тихо переговариваясь. Горы померкли, от реки поднялся белый туман и стал затягивать городок. Белизна мутнела — подкрадывались сумерки. Как-то быстро стемнело. На этот раз от ночи исходила угроза: пару раз раздался пронзительный крик, похожий на птичий, но Варламову показалось, что кричала не птица. Хотя вряд ли это были белые. Варламов не сомневался, что если они нападут, то до последнего мгновения не услышит ни звука.

Его руки сжимали холодный ствол ружья. Каким бесполезным оно казалось! На них явно напали профессионалы. Из американской, китайской или российской секретной службы (вдруг искали угонщиков самолёта) — Варламов не знал. Парализаторы редкое оружие, а про ткань, меняющую цвет в зависимости от окружения, он вообще не слыхал. Их спас случай и подарок Сирина. Неясно, что нужно белым фигурам, но, скорее всего, они вернутся.

Что он будет делать? Как защитит Джанет?

Варламов едва не заплакал, придавленный чувством беспомощности.

И тогда на ум пришло воспоминание.

Мать уже тяжело болела, под спину были подложены подушки, а на лице горел лихорадочный румянец. Как обычно по вечерам, она читала вслух Библию и после слов: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной», закрыла книгу, утомлённо прислонилась щекой к подушке и сказала:

— Как наивны люди, как слепы! Всю жизнь ходят, словно по краю пропасти, но не видят ни бездны под собой, ни над собой. Они думают, что блуждают одни, без помощи. Но стоит позвать, и помощь будет оказана. Вопрос лишь в том, готовы ли они платить и кому — бездне вверху, или бездне внизу? В обоих случаях цена высока.

— Мама, — вспомнил Варламов собственный неуверенный голос. — Тогда попроси, чтобы ты выздоровела.

Мать рассмеялась, но потом стала кашлять, прижимая уголок простыни ко рту.

— Мой милый мальчик, я просила и скоро буду здорова. Мы ещё погуляем вместе. А ты запомни — если придётся совсем тяжело, ты всегда можешь просить помощи… у той бездны, что вверху. Ценою может быть твоя жизнь, но не бойся, её не возьмут у тебя. А если и возьмут — так это всё равно случится рано или поздно, так что неважно…

Варламов очнулся.

Мать учила его молиться — это был единственный дар кроме жизни, который она оставляла ему в чужой для себя стране, но он стеснялся, а потом просто забыл. Да и не очень верил в помощь свыше, несмотря на слова матери. Отец приучал его полагаться только на себя. Но попытка не пытка, он попробует — не ради себя, а ради Джанет, — обратится напрямую к Тому, кто живёт в бездне вверху. Почему Джанет должна страдать?

Он с отчаянием сказал:

— Моя мама верила в тебя, Господь. Но ты не спас её. Спаси хотя бы Джанет, я сам не могу. В обмен располагай мной, как тебе будет угодно.

Не знал Варламов о завете древних: «живи незаметно». Не знал, как голодна может быть бездна — всё равно, вверху или внизу, — по мольбе, по просьбе, по живому слову. Не задумывался о цене исполнения желаний…

Слова прозвучали наивно и по-детски. «И что теперь? — подумал Варламов уныло. — Ангелы явятся на помощь? Едва ли».

Он прикусил губу, но вскоре голова стала клониться на грудь, и он уснул. Сон был глубок — словно дом и всё, что в нём было, погрузились в тёмную бездну вод.

Варламов спал.

И видел во сне туман…

Туман ползёт в ночи, сочится сквозь призрачные заросли, протягивает белёсые щупальца к домам, закутывая ватным одеялом, чтобы ничего не видели и не слышали, — и клубится дальше.

Даже в нескольких милях от города дорога почти не видна, лишь деревья сторожат её смутными тенями. Два светлых пятна от фар мчатся, освещая только асфальт перед капотом, а дальше упираясь в белую стену, но она не помеха: лобовое стекло внедорожника «Великая Стена» превратилось в экран радара и в зеленоватом свете всё видно совершенно отчётливо.

Огромный трейлер сбавляет ход и еле ползёт: пожилой водитель тоже глядит на экран радара, но не слишком доверяет электронике.

Туман становится плотнее, уже не разглядеть пальцев вытянутой руки. Всё зыбко, неопределённо, словно туман размывает незыблемые границы между мирами. Тени деревьев расплываются, делаясь странными: земные ли это деревья?..

Варламов стоит на берегу. Здесь тоже туман — тёмная вода не колышется, и за ней сквозь дымку видны белые чаши цветов на высоких стеблях. Среди цветов сидит женщина, отвернув лицо и обхватив колени руками. Платье слабо светится.

— Мама? — неуверенно зовёт Варламов. Он хочет перейти к ней, тёмная полоса кажется совсем узкой, но вдруг чувствует, какой мертвенный холод исходит от этой воды.

Женщина поворачивает голову, и он судорожно вздыхает. Это не мама! Словно тончайшая жемчужная ткань струится перед лицом, и оно видно не отчётливо, но сразу приковывает взгляд Варламова странной, холодной, мерцающей красотой…

— Кто ты? — хрипло спрашивает он.

— Ты всё равно забудешь. — Сердце Варламова трепещет от мелодии этого голоса, но холод делается ещё пронзительнее.

— Твоя мать слишком часто приводила тебя сюда. — Женщина слегка улыбается, и от улыбки по туману словно прыгает волна света. — Ты нашёл дорогу, а значит, получишь помощь. Но я помогу лишь раз или два. Дальше Мою силу явят те, кого ты пожалеешь и кого полюбишь.

— Ты говоришь загадками, — неуверенно произносит Варламов.

— Тебе лучше найти отгадки! — От лица женщины словно полыхает молния, и сердце Варламова на миг останавливается, а туман относит во все стороны. — Отныне за тобою будет погоня. Слишком боятся тех, кто может приблизиться к Саду.

— Какая погоня?.. — спрашивает Евгений. И умолкает.

Странный звук раздаётся вдали — не сразу понимает, что гудит мотор автомобиля.

Варламов поворачивается, пытаясь что-нибудь разглядеть, но видит только, как летят прочь перья тумана.

Вдруг темнеет. Варламов оглядывается — но не видит ни женщины, ни чёрной воды, ни цветов. Стоит по колено в белизне, и смутные тени деревьев высятся с обеих сторон. Он дрожит от холода и оборачивается снова.

Шум нарастает, появляются два светлых пятна от фар.

Внезапно оскаленная морда радиатора выныривает из тумана, а выше обозначаются белые пятна лиц.

Варламов в отчаянии вскидывает руку, словно это может остановить мчащуюся машину.

Автомобиль налетает на него.

…И проезжает насквозь.

Какая-то тень появляется из мутной белизны и тотчас исчезает.

На лобовом стекле, куда радар выводит изображение дороги, внезапно пропадают летящие навстречу силуэты деревьев — вся электроника отказывает разом.

Водитель заколдованно глядит вперёд и не сразу замечает это.

В следующую секунду уже поздно.

Исчезает и дорога, машина несётся в серой пустоте.

Затем вспыхивает огромный костёр, и багровый туман кипит, пытаясь дотянуться щупальцами до искорёженной груды металла.

Из перекошенной кабины трейлера вываливается человек и, прихрамывая, убегает от адского пламени.

Больше движения нет, кроме пляски огня в тумане…

Он очнулся от холода, с ледяным ружейным стволом в руке. Красное зарево всё ещё стояло перед глазами. Варламов поморгал и с трудом пришёл в себя.

Не было ни дороги, ни страшного костра. Только серый туман за окном, да стёкла сочились холодом. Лязгая зубами, Варламов сунул руки под мышки и уткнулся подбородком в грудь. Он не хотел больше засыпать, не хотел видеть таких жутких снов, но опять задремал…

Во второй раз проснулся от света. Молочный туман стоял за окном, и в доме было очень тихо. Сразу вспомнился вчерашний день. Варламов встал и с ружьём в руке стал подниматься по лестнице.

Эрна лежала на кровати. Кисейный полог слегка колыхался, от открытого окна тянуло свежестью. И здесь за окном стоял туман, но был светлее, и сквозь перламутровое сияние проникал золотистый свет.

Джанет сидела рядом с кроватью, голова склонилась на грудь, как недавно у Варламова. Тотчас проснулась и, непонимающе глянув на Варламова, перевела взгляд на мать:

— Тише, Юджин. Она в пути. Я видела её на дороге. Она обернулась и помахала мне рукой.

На этот раз Варламов увидел семейный памятник Линдонов — мраморный монумент на зелёном лугу, с надгробиями вокруг. Церемония была многолюднее, чем похороны Сирина: должно быть, Эрну хорошо знали в городке. Варламова удивило, что у вырытой могилы поставлены стулья и все уселись на них.

Пастор повёл заупокойную службу непривычно, без пения и размахивания кадилом. Варламов мало вслушивался в слова: отрывки из Библии, случаи из жизни городка, в которых Эрна играла важную роль. Вдыхал запах свежевскопанной земли и смотрел на Джанет — печальную и одновременно какую-то просветлённую, словно чудный вчерашний свет всё ещё медлил на её лице.

Пастор прочёл последнюю молитву: «Пыль к пыли, пепел к пеплу. Да благословит её Бог!». Гроб опустили в могилу, и по доскам застучали комья глины. Так закончила свой земной путь мать Джанет.

«Как недавно и Сирин, — с горечью подумал Варламов. — Что-то многовато похорон за один месяц».

И с тревогой посмотрел на Джанет, которая не отрывала взгляда от засыпаемой могилы.

Они уехали этой же ночью. Варламов боялся оставаться и несколько раз напоминал Джанет, что их ждут на работе. К его удивлению, Джанет послушалась. На него глядела с ненавистью, губы дрожали, но покорно укладывала в чемоданы какие-то девичьи сувениры и вещи матери… Варламов еле уместил два чемодана в машине. Отъезд походил на бегство. Варламов вёл автомобиль нервно, заглядывая в каждый переулок. На станции поговорил с дежурным, и тот за пять тысяч долларов согласился отогнать машину обратно. В ожидании поезда Джанет безучастно сидела на чемодане, а Варламов маялся, глядя то на неё, то в темноту вокруг станции.

Наконец послышался свисток паровоза, ослепительный свет залил пути, из-за поворота стал выползать поезд.

Вагон оказался пуст. Варламов усадил Джанет у окна, а сам сел со стороны прохода, сжимая двустволку. Снова закричал паровоз, они тронулись.

Свет в вагоне еле горел, смутные тени плыли за окнами. Варламов знал, что это всего лишь деревья и гадал: успеет ли заметить другие тени — ещё темнее, ещё стремительнее, которые скользнут по вагону прямо к ним? Он сомневался в этом. Голова то и дело падала на грудь, он вскидывал её и глядел на Джанет. Против ожидания та спала, рассыпав тускло-медные волосы по спинке кресла.

А колёса стучали, визжали, пели, унося их из страны гор на равнину. И равнина открылась утром — вся в тумане, редкие деревья и крыши одиноких домов поднимались над ним. Варламову не верилось, что благополучно пережили ночь.

Взошло солнце, растаял туман, проснулась Джанет. Она ушла в туалет и вернулась аккуратно причёсанная, но с хмурым отчуждённым лицом, разговаривать с Варламовым не стала. Ещё через два часа поезд остановился в Другом Доле.

От вокзала взяли такси — кургузого жука жёлтого цвета. Чемоданы поместились в багажнике, на заднем сиденье хватало места для двоих, но Джанет демонстративно поставила рядом сумочку, и Варламову пришлось сесть вперёд. Всю дорогу молчали.

Дома Джанет сразу поднялась к себе, предоставив рассказывать обо всём Варламову. Грегори помрачнел, услышав сбивчивое повествование, и встал, опираясь на палку.

— Надо успокоить девочку.

Но не успел подойти к лестнице, как наверху опять появилась Джанет. Вытянув руку в сторону Варламова — жест показался ему театральным, — она закричала:

— Это он во всём виноват! Это он притащил за собой белых убийц. Сначала они убили его напарника, а потом стали добираться до него самого. Этот мерзавец прикрылся моей мамой! Из-за него она умерла…

Джанет зарыдала и сползла на пол, обхватив балюстраду руками. Грегори кое-как поднялся по лестнице, тоже сел на пол и обнял девушку за плечи.

Варламов почувствовал, что у него загорелись щёки. Не зная, куда себя деть, он зашёл в комнату Грегори. Внезапно сам собою включился компьютер, и на экране возникла надпись:

«Поздравляем. Счёт 2:0 в твою пользу. До новой встречи!»

Варламов ошеломлённо глядел, а потом подкосились ноги, и он сел на койку. Шло время, а он не мог тронуться с места. Наконец распахнулась дверь, и вошёл Грегори. Увидев Варламова на смятой постели, он сложил губы в брезгливой улыбке. Хотел что-то сказать, но проследил за его взглядом и словно сработал невидимый выключатель: лицо сделалось спокойным, только веко подёргивалось.

Он подошёл к компьютеру, выключил его и сел на стул. Аккуратно прислонил палку к столу.

— Итак, они добрались и до тебя, — голос был холоден и спокоен.

— Кто «они»? — спросил Варламов, с трудом приходя в себя.

— Цзин. В переводе с китайского — призраки. Их ещё называют «люди в белом». Считается, что это китайская секретная служба, но я сомневаюсь. Не думал, что к моему компьютеру можно подключиться. Придётся усовершенствовать систему защиты.

— Я понятия не имел, кто они такие, — простонал Варламов и потёр виски. В них начала пульсировать боль.

— Странно, — слова Грегори обжигали холодом. — Неужели о них не знают в России? Они вездесущи. Хотя не имеют права действовать на Территориях США, но у них есть покровители в самых верхах. Они неуловимы. Их не задерживают, даже если жертвами становятся американские граждане. Правда, задержать цзин нелегко. Даже увидеть трудно. Не понимаю, как вы остались живы. Хотя, скорее всего, вас пытались не убить, а взять живыми. Точнее, только тебя — тут Джанет права. Что им надо от тебя, Юджин?

— Что я могу рассказать китайской разведке? — Голова Варламова болела всё сильнее. — Сколько боевых самолётов стоит на базе в окрестностях Кандалы? Китайцам нет нужды воевать, они и так получили всё.

— Они чего-то хотят. — От жёсткого голоса Грегори голова Варламова раскалывалась. — Сначала они пришли к Сирину, потом к тебе. Они рискнули выдать себя, работая через Интернет. Ты должен знать что-то ещё!

— Я ничего не знаю! — закричал Варламов. — Отстаньте все от меня!

Лицо Грегори выражало бесконечное терпение, он вглядывался, вглядывался… Странно, раньше Варламову казалось, что глаза у него зеленоватые, как у Джанет, но теперь они были чёрные. Чёрные, как уголь.

И такое же чёрное крыло смахнуло сознание Варламова в бездну…

Когда он очнулся, за окном смеркалось. Весь дрожа, он встал с койки Грегори и кое-как взобрался на второй этаж. В ванной открыл воду и, опираясь руками, подождал, пока наполнится. Разделся, сбрасывая одежду прямо на пол, и залез в обжигающе горячую воду. Но всё равно, тело ещё долго била дрожь.

В постели укрылся с головой, не хотел видеть фото молодой Эрны на стене. Но спустя некоторое время смущённый голос Грегори позвал:

— Юджин, идём обедать.

Варламов хотел сказать, что не будет есть, как вдруг почувствовал голод. И в самом деле, со вчерашнего дня не ел. Он сел в постели, мрачно глядя на стоявшего в дверях Грегори. Тот мягко сказал:

— Юджин, извини, что так давил на тебя. Я очень расстроился из-за Джанет.

— Ладно уж, — буркнул Варламов и стал одеваться.

Лицо Джанет застыло, когда подавала обед. К еде не притронулась, только отпивала чай, глядя в темноту за окном. Варламов в одиночку съел половину пирога. Когда мужчины закончили есть, Джанет заговорила, по-прежнему глядя в окно:

— Юджин, ты должен съехать от нас. Из-за тебя нам грозит опасность. Я не могу допустить, чтобы и с дядей что-нибудь произошло. Он и так пострадал в ту проклятую войну.

— Ладно. — Варламов неловко складывал салфетку. — Завтра я перееду.

— Нет! — неожиданно властно сказал Грегори. — Ты мой гость, и ты останешься. В моём доме ты в безопасности.

— Дядя!.. — вскинулась Джанет.

— Успокойся, девочка, — ласково сказал Грегори. — Если боишься, то поживи пока у подруги.

Лицо Джанет порозовело, сделавшись гневным и прекрасным одновременно. Глаза вспыхнули изумрудами под копной рыжих волос. Не сказав ни слова, она с грохотом отодвинула стул и убежала, впервые оставив посуду немытой.

— Ирландская кровь, — улыбнулся Грегори, — Порой в ней так и играет. Я по сравнению с нею холодный англосакс.

Так что всё осталось по-прежнему. Утром Джанет отвезла Варламова на работу, но была тиха и задумчива. А вечером Варламов принялся со скуки наводить порядок в карманах и сделал поразительное открытие…

Он выкладывал на покрывало смятые стодолларовые банкноты, десяти— и пятидесятидолларовые монеты, использованные железнодорожные билеты, ключ от шкафчика на работе, бумажки с номерами телефонов.

И заодно футляр величиной с портсигар, наследство Сирина.

Машинально раскрыл его. Первого, использованного цилиндрика, уже не было: скорее всего, оставил на кладбище. Оставались три, металлически поблёскивая в электрическом свете…

И тут ноги Варламова ослабели, и он сел на кровать. Из-под трубочек выглядывала сложенная бумажка. До этой злосчастной поездки он несколько раз открывал футляр — и всё-таки проглядел её.

Помедлив, Евгений вытащил листок. Как он и ожидал, записка была от Сирина.

«Евгений, — торопливо бежали слова. — Если ты читаешь это, значит, мои дела плохи. Я не думал, что… — дальше несколько слов было замарано. — Короче. Экспедиция Петрозаводского университета нашла старый ноутбук с зашифрованными записями. Там было о „чёрном свете“ — это какая-то космическая энергия, сфокусированная до высокой плотности плазменной линзой, так что получилось нечто вроде лазера. Характеристики таковы… — Следовало несколько закорючек и цифр, полная абракадабра для Варламова. — Парни, которые восстановили формулу, были убиты, а лаборатория сожжена. Те, кто сделал это, наверное не знали, что один приезжал к нам на рыбалку. Он подозревал, что на них началась охота, поэтому оставил формулу мне. Евгений, запомни её, а листок сожги. Любой физик поймёт, что к чему. Может быть, это ещё пригодится. Прощай!»

Когда Варламов дочитал записку, его руки затряслись: нежданно-негаданно в них оказался главный секрет Третьей мировой войны. Заболела голова. Варламов уронил записку и потёр виски, пальцы оказались очень холодными.

Так вот из-за чего погиб Сирин! И не какие-то бандиты убили его, а наверняка те белые, что так бесшумно возникли на кладбище. Цзин — какое странное слово! Никогда не слышал его. И ещё одна странность: почему эти образы не встречались ни в одном из боевиков, которых Варламов насмотрелся предостаточно?..

Он даже застонал: «Господи, зачем мне это?». Но теперь ничего не поделаешь. Записку надо поскорее уничтожить, а формулу… что же, придётся запомнить. Может быть, удастся вернуть её России.

Варламов стал растирать лоб, упорно глядя на бумажку, и постепенно закорючки формулы превратились в пейзаж — причудливые склоны горного ущелья в окрестностях Кандалы, куда Варламов порой забредал. Цифры он обратил в повисшие на скалах деревья, а для верности ещё и в номер телефона, по которому будет звонить…

Кому? Конечно, Сирину.

«Как ты, Миша? Ещё летишь? Или долетел? Как принял тамошний аэродром?»

Варламов скрипнул зубами и встал. Спичек не было, так что пришлось пойти в туалет. Там разорвал записку на мелкие клочки и бросил в унитаз. Пусть цзин побарахтаются в канализации, если хотят. И тут же представилось — белёсая лягушечья голова выглядывает из унитаза, а во рту сросшаяся как ни в чём не бывало записка. Варламов плюнул в сердцах и спустил воду ещё раз.

Да, Грегори прав: кое-что им было нужно от Варламова. Только он и сам не знал, что носит это в своём кармане.

Обед прошёл в молчании. Потом стали смотреть телевизор. По странному совпадению шла драма о Третьей мировой. Чудовищно ухали взрывы, самолёты с воем проносились над головой — звук был отменный, куда лучше, чем у их телевизора в Кандале. Уцелевший лётчик возвращался после войны домой, в залитый солнцем городок, ещё не зная, что самое страшное ему предстоит пережить здесь…

Но Варламов чаще смотрел не на экран, а на сидящую впереди Джанет. Завитки её волос то разгорались в адском сиянии ядерных взрывов, то меркли, когда на гостиную накатывались волны ревущей тьмы.

— Как грустно, — сказала она, словно почувствовав взгляд Евгения, и звук сразу сделался тише. — И зачем только люди воюют?

— В конечном счёте, войны не имеют рационального объяснения, — сухо ответил Грегори. — Как правило, можно мирно договориться. Быть может, жажда разрушения постепенно накапливается в душах людей и иногда вырывается наружу. Только средства уничтожения стали слишком эффективны, но этого не понимает тёмная сторона наших душ.

— Ваших мужских душ, — с вызовом сказала Джанет. — Женщины не развязывают войн!

— Гм… — начал, было, Грегори, но не стал продолжать, и мерные удары колокола, усиливаясь, поплыли по гостиной.

Поднявшись наверх, Варламов стал проверять задвижки на окнах, но потом улыбнулся и сел на кровать. Едва ли задвижки остановят цзин. Или хотя бы задержат. Может, в самом деле, съехать?..

Но уезжать не хотелось, и он со смущением понял, что хочет быть ближе к Джанет. Снова увидел её — распростёртой на сверхъестественно чёткой траве, с ореолом чудесного света вокруг лица.

«А ведь ей тяжело, — пришло в голову. — Только вчера похоронила мать».

Не раздумывая, он встал и, пригладив перед зеркалом волосы, вышел в коридор. Комната Джанет была через дверь, он постучал.

— Входи, — послышался голос Джанет.

На Варламова глянула с удивлением: видимо, его визит оказался нежданным. Она сидела у окна в кресле-качалке, но перестала покачиваться, разглядывая Варламова. На ней был домашний халат.

— Извини, — неловко проговорил Варламов. — Мне очень жаль, что так получилось с твоей мамой. Я боюсь, это и в самом деле из-за меня.

— Сядь, — сказала Джанет.

Варламов опустился на стул возле столика с букетом искусственных цветов и оглядел комнату.

Она была меньше, чем у него. Из двух окон — здесь они находились в разных стенах, — открывался обширный вид. Казалось, комната находится в носу корабля, плывущего среди багровой листвы. Между окон стоял туалетный столик с зеркалом. Узкая кровать и такой же, как в комнате Варламова, зеркальный шкаф располагались вдоль стен.

— Мама сказала мне, что очень больна, — заговорила Джанет невыразительно. — Одна из неизлечимых форм рака, которых много появилось после войны. Ей оставалось жить от силы год. Так что это избавило её от мучений.

Потрясённый Варламов молчал.

— А твоя мама? — спокойно продолжала Джанет. — Как я поняла, она тоже рано умерла. От чего?

Евгений плотно сжал губы, потом расслабился и вздохнул.

— Она долго болела после родов, — неловко выговорил он. — Потом как будто оправилась, но тут отца перевели на север. Я помню, как мы ехали туда по железной дороге. На новом месте мама опять стала чахнуть. Там сырой климат и долгие зимы без солнца. Я много времени проводил в лесу, отец часто брал меня на рыбалку, а она угасала в дальнем углу дома. Все её сторонились, потому что у неё открылся туберкулёз. Хорошо, что отец мог доставать лекарства, иначе она бы скоро умерла. Только я и бывал у неё. Она учила меня языку, говорила со мной только по-английски. Как будто знала, что это мне пригодится. Но редко обнимала и целовала, боясь заразить. А потом опять гнала в лес, чтобы я дышал чистым воздухом. Она умерла десять лет тому назад, мне тогда как раз исполнилось пятнадцать…

Варламов проглотил комок в горле и замолчал. Он снова увидел тот день. Грязный снег, сопки в тумане, долгая езда в кузове грузовика рядом с поставленным на еловые ветки гробом. Он не запомнил ни звука в тот день, всё словно онемело кругом. И лица матери, когда лежала в гробу, тоже не помнил. Она осталась в памяти, какой увидел за чёрной рекой, — пламенеющие волосы и улыбка на молодом лице…

— После её смерти твой отец сразу женился?

Варламов вернулся к действительности:

— Да, на Марьяне. Потом к ней наехала куча родственников. Отец не возражал, ведь он был градоначальником, по-вашему мэром, так что мог всех обеспечить.

Тут Варламов почувствовал горечь и удивился, ведь столько лет прошло.

— А как её звали? — спросила Джанет.

— Кого? — Варламов сначала не понял, но потом сообразил. — Маму? Её звали Кэти.

И вдруг удивился так, что сердце сделало перебой:

— А знаешь, Джанет! Ведь у тебя волосы такого же цвета, как у неё. И твоя мама на фотографии — той, что в моей комнате, — тоже похожа на неё.

Джанет подняла белеющую руку к волосам, голос прозвучал отдалённо:

— Наверное, ирландская кровь. В Америке много потомков выходцев из Ирландии.

В комнате стемнело, багровый свет на листве дубов угас. Только вдали догорало несколько окон, словно отблеск мирового пожара. Фигура Джанет превратилась в силуэт на фоне окна, слегка выдавалась грудь.

Варламов встал:

— Спокойной ночи, Джанет.

— Спокойной ночи, Юджин, — тихо отозвалась она.

В субботу Варламов отправился повидать Боба Хопкинса.

— Слышал об этой истории от Грега. — Хотя на столе был компьютер, шериф сидел с карандашом над бумагами. — Давай-ка прогуляемся. Дело у меня неподалёку.

Они вышли из участка. Ветер гнал под ноги опавшие листья. Шериф приостановился и закурил, прикрывая огонёк зажигалки.

— Я думаю, Грег рассказал тебе кое-что. — Он возобновил неспешную ходьбу. — Весьма информированный человек, служил в военной разведке. Что касается нас, Юджин… Понимаешь, в таких случаях мы бессильны. Всё списывают на бандитов из Лимба. Стоит мне написать в рапорте о белых убийцах, что появляются неизвестно откуда и исчезают неизвестно куда, и меня сначала направят на психиатрическую экспертизу, а потом уволят. Такие случаи бывали.

Варламов поднял воротник, защищая лицо от ветра.

— Я не об этом хотел просить, Боб. Нельзя ли незаметно охранять дом? Я боюсь за Грегори и Джанет. Вспомните, что они сделали с Сирином.

Шериф сплюнул:

— Такой возможности у нас нет, Юджин. И необходимости в этом тоже. Грегори не только информированный человек. Он член влиятельной организации ветеранов, так что может за себя постоять. И за тебя тоже. Наверное, лучше, чем любой другой в городе. Так что не дрейфь. Пока.

Ветер брызнул в лица холодным дождём, и они расстались.

7. Трехликий

Похоже, шериф знал, о чём говорит: проходила неделя за неделей, а их дом никто не тревожил. На работе Варламов освоился полностью. Мистер Торп попросил его получить водительские права, иногда надо было доставлять товары на окрестные фермы. Так что после работы Джанет стала завозить Варламова в автошколу, где учились водить машину в основном тинэйджеры, половину их жаргона Евгений не понимал.

Ему понравился тренажёр: сел за руль, нахлобучил шлем виртуальной реальности — и отправляйся в «поездку». Иллюзия была полной: мимо проносились встречные машины, сменялись даже запахи — от горячего асфальта до скошенного сена, в зависимости от пейзажа «снаружи». То и дело возникали опасные ситуации: у Варламова сердце уходило в пятки, когда навстречу выворачивал огромный трейлер или почти под колёса кидался ребёнок. Евгений жал на тормоз или отчаянно крутил баранку, чтобы потом выслушать ехидные комментарии инструктора…

Настоящая поездка по улицам Другого Дола прошла без осложнений. Варламов снова наведался в мэрию и «получил» водительские права: его зелёную карточку сунули в компьютер, а потом вернули обратно, добавив ещё один невидимый код.

По вечерам Варламов заглядывал к Джанет, и они подолгу беседовали. Джанет расспрашивала о жизни в Кандале, о матери и отце Варламова. Эти встречи в полутёмной комнате стали желанными: Джанет волновала Варламова после происшествия на кладбище.

Сидели без света: Варламов на стуле, а Джанет в кресле-качалке. Темнел её силуэт на фоне окна, она то покачивалась, то сидела неподвижно. Джанет стала мягче относиться к Варламову и больше не укоряла за смерть матери. Эту тему вообще старалась не затрагивать. Время проходило незаметно, прощались поздно. Варламов ложился в постель и долго не засыпал.

Хотя дома у него бывали случайные подружки, но, пожалуй, он впервые так сильно почувствовал влечение к женщине: его волновал то плавный абрис бедра Джанет, то смело выступающая грудь, то зелёные, порой внезапно темнеющие глаза.

Иногда втроём сидели в гостиной. Потрескивали дрова в камине, колыхались по стенам красные отсветы, и Евгений слушал то органную музыку Баха, то скорбные аккорды симфоний Рахманинова — другого русского, в тихой ещё Америке почувствовавшего приближение Второй мировой…

И так незаметно в Другой Дол пришла осень.

Ветер сорвал листву с дубов, и они стояли чёрные, грозя сучьями нависшему небу. Скользкие листья усыпали траву и дорожки. В субботу погода улучшилась, и Джанет затеяла большую уборку.

Страницы: «« « ... 678910111213 » ... »»