Серые земли Эдема Кривенко Евгений
— Мы почти приехали, — сообщает шофёр.
Впереди обрыв — в глубине мрачного ущелья катится поток чёрной воды. Он гладок как стекло, над ним струятся белые пары, порой поднимаясь до края ущелья.
— Не вдохните их, — предостерегает шофёр. — Иначе на свой свет не вернётесь.
— Это Стикс? — хрипло спрашиваю я. — Никогда не думал, что эта река существует на самом деле.
— Так называли её греки, — равнодушно говорит шофёр. — Каждый народ знал о мёртвой реке, просто давал ей разные названия. Финны звали её Туонелой, а славяне Чёрным ручьём…
На другой стороне ущелья у подножия гор виднеется здание с широко раскинувшейся колоннадой, и я киваю в его сторону:
— Нам туда?
— Нет, — насмешливо отзывается шофёр. — Разве что хотите остаться здесь навсегда. С другого берега Стикса не возвращаются… — тут его голос вздрагивает и становится еле слышен. — Или возвращаются уже другими.
— Тогда куда? — хмуро спрашиваю я.
— Знаете, куда впадает Стикс? — вопросом на вопрос отвечает странный проводник.
Вот зануда. Почти как профессор, которому я сдавал экзамен по греческой философии, тот тоже заставлял описывать в деталях космографию Платона.
— В Тартар, — сухо отвечаю я. — Надеюсь, в эту дыру мы не поедем. Бензина не хватит.
Водитель издаёт сухой смешок.
— Вы молодец, сохранили чувство юмора. Верно, нам не так далеко. Исейон стоит там, где кончается мир, на краю бездны Тартара.
Звучит не очень вдохновляюще, но шофёр уже трогает машину и, повернув близ кремнистого края, ведёт её вниз по пологому скату.
Всё больше бледных цветов, всё выше лиловые горы за тёмной рекой, но впереди гор нет. Странная серая пустота возникает впереди, и в ней растворяется даже хмурое небо. Постепенно обозначается дорога из чего-то похожего на асфальт, а в конце начинают вырастать странные формы — то ли скалы, то ли хаос башен…
Но прежде, чем они обретают чёткость, дорога ныряет в лес.
Настоящие джунгли обступают машину: жёлтые и красноватые растения переплетаются в жутком хаосе, а среди них высятся красные скалы с изваяниями не то людей, не то фантастических птиц.
— Что это? — потрясённо спрашиваю я.
— Лес, где разум спит, — непонятно отвечает шофёр. — И видит сны. Прогулка по этому лесу может затянуться на вечность.
Наконец в диких зарослях появляется разрыв, и мы выезжаем на открытое пространство. От изумления я втягиваю воздух, хотя и беззвучно.
Велик и жуток дом Изиды — Исейон! Словно исполинские сгустки крови застыли хаосом багровых и бурых башен. Жёлто-зелёные цветы вскидываются на красные террасы, кишат под чёрно-синими лентами стекла. Некоторые формы странно расплывчаты, и у меня начинают болеть глаза.
— Здесь хранится то, что скрыто, — буднично поясняет шофёр, направляя машину к левому крылу. — Разумеется, это упрощённый зрительный образ того, что вы не в силах воспринять. Сооружение существует в пяти измерениях пространства, то есть одновременно во многих мирах. Хотя можно сказать иначе — Исейон один, но отбрасывает тень на все миры. А вот ещё одна местная достопримечательность.
В голосе слышатся нотки заправского гида. Он останавливает машину и выходит, я неохотно следую за ним.
Воздух по-прежнему холоден, от душного аромата цветов начинает кружиться голова. Мы стоим на площадке над обрывом: внизу черноватым стеклом несётся Стикс… и вдруг заканчивается, обрываясь в бездну серыми космами. Странная эта бездна — мутная, бесформенная, от неё мороз бежит по коже. Сознание словно растворяется в ней…
— Очнитесь! — проводник трясёт меня за плечо. — Это бездна небытия, уходящая в Тартар… Как вам сегодняшняя экскурсия?
Шутник хренов.
— Да уж, — бормочу я. — Пора бы и за дело.
Шофёр широко ухмыляется, наверное, в первый раз за время нашего знакомства. Хотя почему знакомства?.. Я даже имени его не знаю! Он провожает меня к центральной части здания, машет рукой в сторону стены и, не прощаясь, возвращается к «Волге».
Входом в фантастическое сооружение оказывается заурядная дверь из зеркального стекла. Я напоминаю себе, что такой её рисует мой рассудок, недолго смотрю на своё отражение — на лоб падает прядь чёрных волос, взгляд озадаченный, но настырный — и нажимаю кнопку звонка.
В Древней Греции электрических звонков не было. А тут меня, возможно, разглядывают через телекамеру, с дверью долгое время ничего не происходит.
Наконец она медленно отворяется.
Я переступаю порог из чёрного мрамора и автоматически гляжу направо, ожидая увидеть будку охранника. Но там оказывается лишь моё отражение в зеркальной стене… И не одно — целая вереница фигур с озадаченными лицами, становясь всё меньше, уходит в тёмную глубину.
Я гляжу вперёд, потом налево. И мне становится зябко.
Все стены как тёмные зеркала, и во всех толпятся мои отражения. В глубине зеркал они становятся всё мельче, и их всё больше…
Я задираю голову, но чёрное зеркало потолка не отражает вообще ничего.
Гляжу вниз: пол тоже из тёмного стекла, и возникает ощущение безмерной глубины, так что кружится голова.
Не на что смотреть, кроме себя. Безумный архитектор словно взял девизом надпись над входом в храм Аполлона в Дельфах: «Познай самого себя».
Я нервно сглатываю: куда идти? А потом слышу чей-то тихий речитатив:
- «Я покинул Боди,
- Что стоит средь цветных облаков,
- Проплывём по реке мы
- До вечера тысячу ли…».
Я иду на голос, и толпа призраков движется вместе со мной, обступая со всех сторон. Назад не смотрю, боясь не увидеть дверь, через которую вошёл в Исейон.
Слова звучат громче:
- «Не успел отзвучать ещё
- Крик обезьян с берегов —
- А уж чёлн миновал
- Сотни гор, что темнели вдали». [6]
Голос смолкает, а отражения впереди начинают пропадать одно за другим. Когда исчезает последнее, я вижу перед собой тёмную завесу.
Что-то я читал о покрывале Изиды…
Но вспоминать уже поздно, я поднимаю ткань (она невесома и холодна) и ступаю внутрь.
На миг становится жутко: не поджидает ли меня сфинкс или другое чудище? Так что я вздыхаю от облегчения, увидев обыкновенную комнату. Хотя… не совсем обыкновенную. Стены увешаны картинами в тяжёлых серебряных рамах, уходят ввысь и теряются в непроглядной тьме. В центре комнаты — стол с горящими свечами, вокруг несколько кресел с резными спинками, в одном кто-то сидит…
У меня замирает сердце: неужели опять увижу Аннабель?
Но навстречу встаёт обыкновенный человек и даже кажется немного знакомым. Худощавое лицо, чёрная бородка и небольшие усы, тёмное монашеское одеяние… Неужели Симон?
Конечно, это не Симон!
Слишком проницательный взгляд из-под густых бровей. Слишком суровое и одновременно одухотворённое лицо. К тому же Симон не кланялся, а меня приветствуют изысканным и небрежным поклоном.
Я не привык к поклонам и отвечаю неуклюже. Потом вспоминаю, что надо представиться:
— Андрей… Двинский Андрей.
В этой странной комнате моя фамилия звучит нелепо, но человек слегка кивает:
— Очень приятно. Моё имя Александр. Садитесь, пожалуйста.
Я пытаюсь проявить вежливость, хотя имею смутное представление об этикете.
— После вас.
— Нет, — мягко, но настойчиво отвечает тот. — Вы у себя дома, а я в гостях.
— Как это? — удивляюсь я, но всё-таки сажусь на жёсткое сиденье. Ответа не получаю и, чтобы смягчить возникшую неловкость, задаю другой вопрос:
— Это вы читали стихи?
— Да, — отзывается Александр. Он снова садится, и я непроизвольно отмечаю, сколько властности и одновременно непринуждённости в его позе. — Это стихотворение древнего китайского поэта Ли Бо, и оно весьма точно описывает вашу ситуацию. «Боди» означает тело на одном из земных языков.
Меня пробирает холод, не в первый раз за сегодня. Мой собеседник говорит так, будто не относит себя к земным жителям. Да и человек ли он? Не надо забывать, куда я попал…
— Не беспокойтесь, — улыбается мой новый знакомый. В глубоко посаженных глазах мерцают отражения свечей, и лицо кажется молодым. — Ваши сегодняшние приключения скоро закончатся, а до новых успеете отдохнуть. Лучше выпейте шампанского.
Я гляжу на стол и лишь теперь понимаю, почему в комнате сумрачно: единственным освещением являются свечи в серебряном канделябре. Странно, я не могу сосчитать, сколько их — то кажется много, то гораздо меньше… Я моргаю, но чёткости не прибавляется.
Хлопает пробка, и шампанское с лёгким шипением льётся в хрустальные бокалы. Александр поднимает свой и глядит сквозь бегущие пузырьки на колеблющееся пламя свечей.
— Неважно, сколько свечей горит, — произносит он непонятно. — Важно, кто придёт на свет… Как вам шампанское?
Я пробую. Вкус оказывается тоньше, чем помню у шампанского, а пузырьков больше, вино словно испаряется во рту.
— Восхитительно, — искренне признаюсь я. — А мой спутник ещё говорил, что здесь удовольствий не испытывают.
— Где «здесь»? — поднимает брови собеседник. — Пространство странная вещь, страннее его только время.
— Разве мы не в Исейоне? — удивляюсь я. Вкус шампанского медлит во рту, и голова слегка кружится.
— И да, и нет. — Мой собутыльник ставит бокал. — Это дом, который всегда с вами, вечный и призрачный дом. Но я надеюсь, что когда-нибудь вы пригласите меня в свой дом на Земле.
Опять на Земле…
— Куда? — невесело спрашиваю я. — В институтскую квартиру? Я там временный гость.
Собеседник медлит с ответом, а в глубоко посаженных глазах снова вспыхивают огоньки.
— Знаете, откуда это шампанское? — Похоже, ему нравится отвечать вопросом на вопрос. Моего ответа не дожидается и продолжает:
— Из Нового Света в восточном Крыму. Это чудесный уголок Российского Союза, и я рекомендую побывать там. Ведь вы посещали только западный Крым.
Я удивляюсь: какой ещё Российский Союз? Но перебивать не осмеливаюсь…
— Конечно, это эфирная сущность настоящего шампанского, но в ней собрано всё лучшее: солнечный свет, свежесть виноградной лозы, бодрящее дыхание моря. Мне кажется, ваш дом будет где-то в тех местах, и мы ещё побеседуем на террасе над морем.
У меня кругом идёт голова: откуда у меня возьмётся дом в Крыму? И вообще, слишком много вопросов вызывают странные речи нового знакомого…
А тот встаёт:
— К сожалению, время течёт даже здесь, — грустно говорит он. — Хотя и медленнее. Нам пора.
Я с удивлением вижу, что чёрную хламиду перехватывает потёртый кожаный пояс, а на нём висят ножны с выступающей рукоятью меча. Не за плечами, как описывают в фантастических боевиках, а просто на поясе…
— Я уже видел одного… с мечом, — сипло выговариваю я.
— А, — слегка улыбается Александр. — Да, у него много имён. Тёмная воинственность, Сюань-У, есть и другие. А у меня за тысячу лет не прибавилось ни одного.
Моё сердце словно стискивают ледяные пальцы. Ну и собеседник попался мне!..
Я ошалело иду следом, и снова невесомая ткань холодно касается моего лица.
Миновав завесу, я останавливаюсь. Холл неузнаваемо изменился: вместо тёмных зеркал — разливы стекла и света, только пол остался из гладкого чёрного камня. Вверх спиралями уходят стеклянные пандусы, с них открываются входы в призрачные анфилады помещений. В вышине спиральные витки смыкаются — наверное, это те конусы, что я видел снаружи. Помнится, конусов было много.
В начале ближнего пандуса переливается светом арка в первую анфиладу. Что-то кажется мне смутно знакомым…
Длинный проход с полупрозрачными сундуками по сторонам, и в них разноцветно лучатся какие-то предметы.
Ба! Похоже на компьютерную игру, где надо отыскивать снаряжение, оружие, аптечки и прочие важные для игрока предметы обихода.
Я поворачиваюсь к спутнику, и тот кивает:
— Исейон меняет облик, приспосабливаясь к восприятию посетителя. Если только это не нежданный гость.
Я не спрашиваю, что здесь случается с нежданными гостями. Возможно, коридоры Исейона наполнены астральными скелетами.
А мой новый знакомый бодро идёт вперёд, только полы одеяния слегка посвистывают.
— Если не хотите долго плутать, следуйте за мной, — бросает он.
Что я охотно делаю. Стеклянные стены и лестницы плывут назад, и непонятно — поднимаемся мы или спускаемся. Но очень скоро мой спутник застывает на месте.
— Вот то, что вам нужно.
Странная интонация звучит в голосе, и я приглядываюсь: такой же полупрозрачный сундук, а сквозь стенки светится что-то вроде спирали и занятной безделушки…
— Постойте! — говорю я. — Откуда вы знаете, что именно мне надо?
Тот, будто в раздумье, кладёт ладонь на рукоять меча, и я вздрагиваю — ощущение такое, будто ледяная сталь уже коснулась моей шеи. Впервые мой попутчик дотронулся до оружия.
— Ваш друг неосмотрителен. Он вслух сказал о своих желаниях.
— Ну и что? — Меня всё сильнее пробирает неприятная дрожь, хотя источник как будто изменился: словно чьи-то мерзко холодные пальцы шарят по телу, протягиваясь сквозь стеклянную крышку. Во мне нарастает злость, шарахнуть бы по этому стеклянному гробу камнем! Сдерживая лязг зубов, я продолжаю: — У всех людей есть желания, и они нередко говорят о них. Обычно даже близкие не обращают внимания.
Александр слегка улыбается.
— Это не исключает того, что могут услышать… другие. Знаете о ноосфере?
— Да, — буркаю я. Снова походит на экзамен, только теперь по истории русской философии. — Это Вернадский сделал открытие, что вокруг Земли образовалась оболочка разума…
— Ни слова, ни мысли не пропадают бесследно, — тихо подхватывает мой спутник. — Людям следует быть осторожнее в желаниях. К счастью, когда даётся возможность удовлетворить их, этого обычно не замечают. Но вашему товарищу не повезло.
Я удивляюсь и киваю на светящуюся безделку. Неприятный холод как будто начинает отступать.
— Почему не повезло? Получит свою игрушку.
— У исполнения желаний есть цена, — жёстко роняет собеседник. — Но теперь говорить об этом поздно.
— А мне повезло? — вырывается у меня. — Попадаю во всякие чудные места, встречаюсь со странными собеседниками. За это тоже придётся платить?
Мой спутник неожиданно благодушно улыбается:
— Повезло или нет, это пока неясно. Может быть, ещё вам заплатят… Ладно, тяните жребий — так это, кажется, называется в ваших глупых передачах.
Он что, и телевизор смотрит?
Я пожимаю плечами и касаюсь крышки — она тоже оказывается неприятно холодной. Замка не видно.
— А как?.. — начинаю я, но вдруг чувствую, что пальцы проникают сквозь стекло. Их начинает ломить от холода, я вздрагиваю и пытаюсь ухватить светящуюся спираль. Но та упорно проскальзывает мимо пальцев, или скорее сквозь них…
— Не так, — голос Александра звучит сурово. — Это астральный образ, и его нельзя взять в руки. Прикоснитесь и замрите, он сам проникнет в ваше сознание.
Трясясь от холода, я удерживаю пальцы на светящейся спирали. Вдруг чувствую содрогание, в затылке появляется тупая боль, а спиралька исчезает.
— Теперь формула, — приказывает мой спутник.
Вот эта безделка? Я пытаюсь прикоснуться и чувствую, как от неё исходит мертвящий холод. Неожиданно в глазах темнеет, я теряю равновесие и едва не падаю. Сильная рука спутника поддерживает меня.
Некоторое время всё плывёт перед глазами, а затем я вижу, что стою перед тёмным пустым сундуком. Провожатый сумрачной тенью высится рядом.
— Всё закончено, — глухо произносит он. — Надо возвращаться.
Не помню, как мы оказываемся у двери. Мой проводник к ней не подходит. Останавливается — чёрный силуэт на фоне стеклянных лестниц и каскадов света, — и поднимает руку.
— До встречи.
А затем растворяется в ниспадающих радугах.
Я тупо поворачиваюсь к двери, та оказывается распахнутой, и выхожу на солнечный свет. Хотя он тускл и безрадостен, я испытываю облегчение. Словно в Исейоне меня придавили тяжёлым мешком, а тут он свалился с плеч.
«Во многом знании много печали», — вспоминаю я. И оглядываюсь, надо отыскать шофёра.
Над шестиугольными плитами площади колеблются жёлто-зелёные грозди растений, но чёрной «Волги» не видно. Наконец замечаю своего водителя вдали, на смотровой площадке.
Подхожу и впервые в этом странном мире чуть не смеюсь. Стоя на краю серой бездны, шофёр курит и стряхивает пепел в Стикс. Наверное, только русский способен покуривать на самой грани небытия.
— Вот не знал, что здесь можно курить.
Тот оборачивается и внимательно оглядывает меня.
— Похоже, достали что хотели. Тогда моя миссия закончена. А курнуть здесь можно, любые сигареты доступны. Ведь этот мир подчиняется силе мысли. Другое дело, что здесь не бывает желаний. Да и удовольствия от курева тоже не испытываешь.
Он щелчком отправляет окурок в Стикс:
— Ладно, разбегаемся. Ты теперь и без «волжанки» доберёшься. Просто представь отчётливо, куда ты хочешь. Всё равно придётся привыкать.
— А ты куда? — я тоже с готовностью перехожу на «ты». — Даже не знаю, как тебя зовут.
— Неважно, — пожимает плечами собеседник. — Здесь обычно не бывает имён. И куда попадёшь, тоже не знаешь. Мало кто сам выбирает путь, и такие в Лимб обычно не попадают.
Не подав руки на прощанье, он идёт прочь, что-то насвистывая, а я вдруг замечаю, что прохода в зарослях, через который мы проехали к Исейону, больше нет. Но моего спутника это, похоже, не беспокоит, где-то посередине площади он просто исчезает. Я вздрагиваю, а потом вспоминаю его совет.
Так, попытаемся представить: заснеженная площадь перед институтом, колонны у входа…
И почти утыкаюсь носом в одну из них. Площадь сумрачна и безлюдна, огромного пса не видать. Я боязливо поднимаюсь по ступеням…
Пёс выпрыгивает откуда-то со стороны, и раздаётся такой рык, что я обмираю. Снова кошмарная чёрная морда у моего лица! Я хочу повернуться, чтобы бежать, но ноги не слушаются…
«А куда бежать? — мелькает сумасшедшая мысль. — Он везде догонит».
А следом в голову приходит другая…
«Вы зря боитесь. Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом…».
Один раз у меня уже получилось!
— Привет, Рок, — сипло говорю я собачине, готовой откусить мне голову. — Не скучал без меня?
И продолжаю нести всякую ахинею.
Пёс придвигается вплотную, утробно рыча, обдавая жаром из пасти, а потом вдруг поворачивается и толкает плечом. Шерсть оказывается жёсткой, от толчка я едва не падаю. Пёс повторяет странное действие, и безумная догадка приходит мне в голову — огромный зверь просто хочет потереться о мою ногу, как простая собака.
Только для этого он слишком велик.
— Хорошая собачка, — трясущимся голосом говорю я, запуская пальцы в похожую на спутанную проволоку шерсть.
А пёс снова рычит и кладёт тяжеленную голову мне на плечо, язык горячо скользит по щеке.
— До свидания, Рок, — бормочу я, пробираясь вдоль собачьего бока к входу.
И юркаю в дверь.
Будка охранника пуста, лампы в коридоре еле тлеют. В дверях лаборатории я приостанавливаюсь, боясь увидеть в кресле своё распростёртое тело.
Делаю шаг… но в кресле никого нет. Я на миг пугаюсь — вдруг полностью перешёл в этот мир и теперь продолжу существование в виде призрака? — но потом вспоминаю, что сместилась лишь моя точка восприятия, а не само тело.
Всё гаснет, будто выключили свет…
Я очнулся, полулёжа в кресле: майка прилипла к спине, тело била дрожь. Надо мною нависла какая-то тень.
— Наконец-то! — я с трудом узнал голос Романа. — Ты был в обмороке так долго, что хотел вызвать врача…
Я кое-как сел, зубы стучали так, что боялся откусить язык. Всё-таки сумел выговорить:
— П-пить.
Роман отодвинулся, и я смог сфокусировать взгляд: замызганный халат, лохматые волосы, лихорадочно блестящие глаза. Он наморщил лоб и решительно сказал:
— Вот что. Выпей-ка спирту. Быстрее придёшь в себя.
Скрылся куда-то и вернулся с полным стаканом.
— Это чистый, я немного разбавил.
Я взял стакан, но рука тряслась так, что пришлось брать обеими. Прижал к губам и выпил словно воду, глоток за глотком.
Роман глядел с изумлением:
— Ну, ты даёшь… — выдохнул он.
Горячая волна прошла по телу, и в глазах окончательно прояснилось. Снова лаборатория: тусклый экран монитора, озабоченное лицо Романа.
— Всё, — упавшим голосом сказал я. — Больше туда ни ногой.
— Узнал что-нибудь? — прошептал Роман.
— А… — я потёр лоб ледяными пальцами. Снова всё померкло на миг, и я увидел светящуюся спираль, а рядом яркую безделушку, похожую на странное ювелирное украшение. — Дай карандаш и бумагу.
Роман выхватил из ящика лист бумаги и авторучку.
— Вот… — я с возможным тщанием нарисовал спираль, а потом стал перерисовать безделушку. Занятно — то, что я считал финтифлюшками, оказалось цифрами, и вообще получилась некая формула. — Не понимаю, что всё это значит, и знать не хочу. А ты, мне сказали, за эту ерунду здорово поплатишься.
Наконец-то стало тепло, я почувствовал приятное расслабление. Похоже, спирт начал действовать.
Роман с недоумением посмотрел на меня, потом на бумажку.
— Действительно, ерунда, — согласился он. — Я понимаю смысл, но такая низкая концентрация… И значения — бред какой-то, ничего не получится. А спираль зачем?..
Он тоже потёр лоб и нахмурился.
— Ладно, — я с трудом встал, и пол мягко попытался уйти из-под ног. — Из-за этой ерунды я побывал, чёрт знает где. Сначала меня чуть не сожрала псина вроде описанной в сказке Андерсена, с глазами как тарелки. Потом я слышал пение птицы Гамаюн и, по-моему, оно сулило мне одни неприятности. Затем любовался цветочками на берегу реки мёртвых. Ещё попал в какой-то сумасшедший музей и беседовал с типом, который носит на поясе меч и говорит загадками… С меня хватит, иду спать.
Роман оторвался от бумажки:
— Может, тебя проводить?
— Дошёл до хранилища Изиды, дойду и до кровати, — упрямо сказал я.
Не без труда отыскал дверь и оглянулся. Роман опять склонился над листком, ероша волосы. Вот ведь ничего человеку не надо: хлебом не корми, а дай раскрыть очередную загадку природы. Но это хотя бы благороднее, чем торговать водкой. А у меня какая цель?..
Я вздохнул и побрёл по пустынным коридорам, словно опять возвращаясь в сумрачный сон. В окна светила луна, смутно белели сопки, и казалось — снова огромная собака крадётся за мной, а впереди ожидает проводник с меловым лицом…
Но я добрался до квартиры без приключений и, не раздеваясь, завалился на диван. К счастью, ночь прошла без снов.
6. Хижина в снегах
Минуло несколько дней. Роман на занятиях не показывался, хотя и раньше бывал редко, а я вёл студентов сквозь дебри средневековой философии. Чтобы показать извилистые пути становления европейской науки, выбрал трактат Лудовико-Мария Синистрари «О демониалитете и бестиалитете инкубов и суккубов». Заодно и развлекутся.
Не от хорошей жизни я стал интересоваться всякой чертовщиной…
С точки зрения того времени, Синистрари был учёным: он собирал факты и пытался их истолковать, опираясь на логику и суждения таких авторитетов, как Аристотель и Фома Аквинский. Правда, факты он собирал с современной точки зрения странные — о сношениях людей с суккубами и инкубами. Синистрари пересказывал истории о женщинах, которых домогались инкубы — демонические существа мужского пола, и о суккубах, которые в облике прекрасных женщин соблазняли мужчин.
Иногда инкубы невидимы, и женщина лишь слышит страстный голос и ощущает лёгкие прикосновения. Иногда появляются, обычно в виде молодого человека необычайной красоты: с золотистыми кудрявыми волосами, серо-зелёными глазами и в изящной одежде. Они пытаются обворожить женщин и всячески склоняют к соитию.
Синистрари описывал, что иногда от сношений с ними рождаются дети, и делал вывод, что инкубы обладают собственной спермой. Так что с его точки зрения инкубы и суккубы — просто необычные существа, которые обладают более тонким телом, чем люди, но обуреваемы теми же телесными страстями.
«Что, если существует иной мир, — предполагал Синистрари, — нежели тот, который мы населяем… или что в том же мире, который мы населяем, существуют другие разумные существа… которые обыкновенно невидимы и не открываются людям иначе, как при особых случаях?». [7]
Один из моих студентов, тот, что спрашивал об Афродите, опять поднял руку:
— Ну что же, — сказал он глубокомысленно. — Мы видим стремление накопить факты, сделать логические выводы, построить гипотезу, есть даже описание своеобразных экспериментов. Всё, чем и мы занимаемся. Жалко только, что возимся с физическими фактами, а не хорошенькими суккубами.
Аудитория заржала. А я опять вспомнил Аннабель: не о подобных ли ей существах сложились такие легенды? Пусть и сказала, что они метагомы — похоже, ничто человеческое им не чуждо…
Ближе к вечеру позвонил Роман.
— Зайди в лабораторию, — сказал он, на мои расспросы отвечать не стал и положил трубку.
Пришлось пойти.
— Чего звал? — недовольно спросил я. — Только хотел прогуляться на лыжах…
Роман поднял от бумаг красные глаза — похоже, недосыпал в последнее время.
— Получилось, — сказал глухо. — Никак не ожидал. Пойдём, один из первых увидишь.
— Что получилось?!
Но Роман отмахнулся, и мы вышли в коридор, где мой приятель снова отомкнул дверь соседней лаборатории. Полумрак, тусклые блики на циферблатах… и вдруг что-то тяжёлое и мягкое сильно ударило меня в грудь.
— А!.. — вырвалось у меня, и я весь обмер.
— На место, Макс! — устало приказал Роман, и я со стыдом понял, что испугался обыкновенного кота.