Огненная Энна Хейл Шеннон

Глава одиннадцатая

На следующий день Энна впервые заметила, что по краям радужки в карих глазах Финна играют желтые пятнышки. От этого глаза казались глубже, и Энна поймала себя на том, что посматривает на Финна куда чаще прежнего. У него были настоящие мужские руки, сильные, мозолистые. Лицо какое-то время назад утратило мальчишескую округлость, а с тех пор, как началась война, улыбка редко касалась его губ. Но смотреть на Финна было приятно.

В первый раз после вылазки в Аделмунд они оказались наедине, когда возвращались из конюшен. Вдали оба одновременно заметили Хезел, которая развешивала на просушку выстиранное белье. Финн сказал:

— Рейзо мне говорил, какие слухи ходят о Хезел и обо мне. Но я хочу, чтобы ты знала: это неправда.

— О, — протянула Энна, сгорая от желания спросить, почему он заговорил об этом, выяснить наконец, что все это значит для нее самой.

Но они как раз проходили мимо костра, на котором готовили еду, и тепло потянулось к ней, а пустота в груди жадно запульсировала. В горле у Энны запершило, желудок скрутило, и она забыла, что собиралась сказать. Зато подумала, что вот сейчас свалится с ног от холода.

Из Айболда, куда Энна совершила первую свою вылазку, разведчики принесли сообщение о том, что тирианцы строят виселицу. В Остекине это вызвало взрыв недоумения. Что собираются делать тирианцы? Казнить байернских горожан? Или пленных солдат? Или задумали что-то похуже? Разговоры тревожили Энну, как будто ее кололи булавкой в одну и ту же точку. Когда она смотрела на юго-запад и думала о лагере тирианцев, перед ее глазами вставала виселица.

— Мы должны отправиться в Айболд, — сказала она Рейзо. — Мы должны спалить виселицу.

Рейзо покачал головой:

— Тейлон уже дал мне новое задание — Аделмунд.

Но на этот раз дело пошло плохо. Они долго кружили по краю лагеря, но Рейзо так и не осмелился открыть рот, и Финн вместо него крикнул: «Вон там», однако никто не посмотрел в ту сторону. И тогда они сбежали. Энна попутно подожгла пару шатров. Она надеялась, что это отвлечет тирианцев, заставит их смотреть на огонь, а не на шпионов. И еще Финн расправился с двумя солдатами, но Энне отчаянно хотелось большего. Она была раздражена и встревожена, и когда они скакали обратно, все вокруг казалось ей неправильным, как будто земля медленно клонилась вбок.

Всю ночь они скакали на восток, надеясь сбить с толку преследователей. Примерно через два часа впереди показался одинокий всадник, также направлявшийся на восток. Они переглянулись, догадавшись, что это гонец из Аделмунда с сообщением о переодетых байернцах, которые пробираются в захваченные города и устраивают пожары. Они пришпорили лошадей. Приблизившись, Рейзо взмахнул пращой и на полном галопе запустил в незнакомца камень. Всадник резко наклонился вперед в седле, его конь ненадолго замедлил ход, и Энна успела догнать его.

Она еще не решила, что ей делать с огнем, а тепло уже ворвалось в ее грудь. И, едва наполнив пустоту, тут же начало вскипать, ища ближайшую цель… а это был тирианец. Энна вскрикнула, пытаясь утихомирить разраставшийся огонь. «В него! — требовал жар. — Пусти огонь в него!» Энна сопротивлялась, огонь обжигал ей грудь, и в конце концов она выпустила его в землю под ногами скакуна. Лошадь шарахнулась, встала на дыбы, и всадник вылетел из седла.

Рейзо помог Финну связать ноги и запястья шпиона и привязать его к передней луке седла.

— Нам повезло, — сказал Рейзо. — Он наверняка направлялся в Айболд, чтобы поднять там шум насчет огненной ведьмы. Отлично сработано, победитель Финн, но и я не промахнулся, если помните.

— Ты был на высоте, — похвалил его Финн. Он улыбнулся Энне, но его улыбка тут же погасла. — Эй, что с тобой?

— А? Ох, все в порядке. Неплохо вышло.

Энне совсем не хотелось говорить.

Обратная дорога в Остекин показалась Энне очень долгой. Девушка пыталась отогнать воспоминание о том, как она чуть не подожгла человека, но оно возвращалось снова и снова в те долгие часы, что ей пришлось провести на спине Мерри. Энна содрогалась, чтобы избавиться от неприятных мыслей, и встряхивалась, как встряхивается лошадь, отгоняя мух.

Она хотела поджечь человека.

«Но я этого не сделала, — успокаивала себя Энна. — Я выстояла. Только это и имеет значение». И к тому времени, когда они добрались до Остекина, она почти пришла в себя. Онемение в ее груди рассеялось, она почувствовала себя теплой и спокойной.

После того как Рейзо и Финн передали пленника в руки тюремных стражей, они втроем устроились у костра лесной сотни. У Рейзо был очень усталый взгляд, под глазами появились темные круги. Финн воткнул свой меч в землю и опустил голову на рукоятку.

— Ну и ночка, — сказал Рейзо. — Я думал, она никогда не кончится. Мне уже казалось, что нас порубят в фарш и намажут на хлеб.

— Хорошо, что мы поймали того шпиона, — сказал Финн.

— Пожалуй. — Рейзо посмотрел на Энну, ожидая какого-то отклика. — Но все-таки нам нужно на какое-то время отложить вылазки. Может, даже на несколько недель.

— Ха! — беспечно воскликнула Энна. Она надеялась, что Рейзо пошутил. Мысль о том, что ей несколько недель не удастся ничего поджечь, вызвала у нее тошнотворное, паническое ощущение. — Ты же слышал разговоры. Мы должны добраться до Айболда.

Рейзо ковырял палкой землю. И казалось, вот-вот готов был заснуть.

— Мне кажется, для начала ты слишком много сожгла.

Энна протянула Финну опустевшую кружку, и тот встал, чтобы принести ей от костра лесной сотни еще теплого молока с медом.

— Они могут и не знать, что им нужно высматривать байернцев, одетых в мундиры Тиры, — сказала Энна. — Мы ведь остановили их посыльного. Так что пока они ничего не знают. И мы можем отправляться хоть завтра.

Рейзо бросил свою палку в костер:

— Разведка доносит, что они теперь сосредоточивают силы. А это опасно. У нас было бы больше шансов, если бы ты не подожгла те шатры в Аделмунде уже после того, как они нас заподозрили.

— Кто-то должен туда отправиться, — пробормотала Энна.

— Наверное, Тейлон кого-нибудь пошлет…

— Но он ничего обо мне не знает, а я гожусь для разведки лучше других, да, Финн?

Финн стоял рядом, держа в руках кружку Энны. Они с Рейзо обменялись взглядами, и он тихо произнес, уставившись в землю:

— Энна…

Энна вскочила:

— В чем дело? Что происходит? Вы вроде бы хотите что-то мне сказать?

Рейзо снова посмотрел на Финна и вздохнул:

— Что, Финн, язык проглотил? Ну а я не боюсь… — Он с вызовом повернулся к Энне, но тут же моргнул и отвел глаза. — Ты нас пугаешь, Энна-девочка. И… и ты не права.

Энна стиснула зубы:

— Что ты хочешь сказать? Как это я не права?

— Я скажу тебе прямо, — заявил Рейзо. — Иной раз, когда мы там, в походе, у тебя бывает такое выражение лица, что у меня мурашки ползут по коже.

— Я все делаю правильно, — возразила Энна. — Я ведь не превратилась в обугленный труп там, в Аделмунде? И не подожгла город, а заодно и всех тирианцев, которые попались мне на глаза, так? Я все делаю как надо. Я дала слово и держу его. То есть я, конечно, посвятила вас двоих в тайну огня, но мне пришлось, и я поклялась не сжигать людей и не делаю этого, кроме того одного раза, но то была просто ошибка, и я ее не повторю. Вы не представляете, как это иной раз трудно, но я все равно держусь.

— Но тебе трудно, — заговорил Финн. — Вот это меня и тревожит, Энна. Если для тебя это тяжело, то вполне возможно, что в какой-то момент ты сломаешься.

— Нет, не сломаюсь!

«Предсказание», — мелькнуло в голове у Энны, но она не хотела рассказывать Финну о том, что сделала в момент схватки.

— Я выдержу.

— Ты странно выглядела, когда мы поймали того шпиона, — возразил Рейзо. — Я просто не знаю, что тут сказать. Конечно, грешно было бы останавливаться… то есть я имею в виду, мы все отлично делали, но ты… — Голос Рейзо зазвучал совсем тихо, а глаза уставились в костер. — Ты изменилась. У тебя иногда такой же безумный вид, как у Лейфера перед самым концом. Думаю, у тебя внутри слишком тугой узел, Энна. Небольшой рывок — и он лопнет.

Энна фыркнула:

— Говорю же, со мной все в порядке. Я бы знала, если бы начала терять власть над собой, но это не так. Финн, ты мне веришь?

Финн ответил не сразу.

— Сейчас — нет, — грустно произнес он.

Они надолго замолчали. Энна повернулась лицом к огню, чтобы никто не заметил, как она потрясена. Языки пламени цвета соломы, из которой делают пугала, вырывались, извиваясь, из кучи почерневшего дерева. Кто-то положил руку ей на плечо, наверное Финн, но Энна не обернулась. Она играла с огнем, посылая комки тепла в его оранжевую сердцевину, как будто бросала камешки в пруд. Это упражнение заставляло ее вздрагивать.

Когда Энна снова повернулась, отражения огня продолжали играть в памяти ее глаз. И ей понадобилось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к ночной тьме и увидеть, что Рейзо и Финн ушли.

Ее начал душить кашель, и она кашляла все сильнее и сильнее, силясь вытолкнуть что-то непонятное, застрявшее в горле. Но это не помогло, и Энна постаралась не обращать внимания на неприятное ощущение. Она села на землю, закрыла глаза и стала сквозь веки наблюдать за светом костра, то нараставшим, то ослабевавшим. Ей представлялось, что она смотрит внутрь себя. Ее сердце было кучей углей, оно пульсировало жаром. Превращалось в пепел. Энна ощущала себя самым одиноким человеком во всем мире.

Айболд. Виселица. Она могла бы отправиться туда одна. Но при мысли об этом Энну охватила печаль. Девушка прижала колени к груди. Ведь и в самом деле, иногда ее попытки овладеть огнем походили на попытки поймать под водой скользкий кусок мыла, но Энна знала, что в любом случае должна через это пройти, и знала, что победит. Так гласило предсказание. Должен был найтись способ нападать на врага, не нарушая слова не жечь людей и не разжигать слишком большое пламя, как это сделал Лейфер.

Виселица казалась первой подходящей целью, и по ней Энна должна была ударить как следует. Она пообещала притаившемуся в ней желанию, что виселица обязательно сгорит. Энна должна это сделать, или все остальное будет напрасно. И эта уверенность, не подкрепленная причинами или рассуждениями, успокоила девушку, позволила ей дышать и ждать. Как только она приняла решение, тепло вокруг нее слегка рассеялось, и Энна снова почувствовала, что, хотя мысль об исходе войны давит на нее, как веревка вокруг шеи, она все равно преуспеет.

Энна дождалась глубокой ночи. От мысли о том, что тирианцы засели в Айболде, всего в нескольких часах верховой езды к югу, у нее кружилась голова, словно ее заперли в доме, где от нестерпимой вони трудно дышать. По дороге к конюшням она не видела ни Рейзо, ни Финна. Все, что ей было необходимо, уже лежало в седельной сумке Мерри: вода, немного еды, сверток с тирианским мундиром. Энна вывела кобылу к окраине города, держась как можно осторожнее, чтобы не столкнуться с парнями. Она и боялась, и отчаивалась, и была полна решимости. В ее уме возникла холодная мысль, от которой по коже побежали мурашки: нельзя туда ехать. Нужно забыть и о виселице, и об Айболде, и о предсказании. Энна отшатнулась от этой мысли, как будто ей предложили чашу с ядом. «Я должна, — напомнила она себе. — Ради Байерна. Ради всех».

Энна миновала восточные ворота и вдруг услышала свое имя, произнесенное знакомым голосом. Она обернулась, и ей сразу стало гораздо легче.

— Изи! — воскликнула она. — Ты вернулась!

Они встретились перед входом в город. За спиной Изи светились огни остекинского лагеря, но Энне не нужен был свет, чтобы узнать эти длинные светлые волосы и стройную фигуру. Изи была в дорожной одежде, в широкой юбке для верховой езды, плотной тунике и плаще, и все это было тусклых, незаметных цветов. Вообще байернцы любили яркие, радостные краски, но в военное время это выглядело бы неуместно.

Изи заговорила откровенно:

— Энна, ветер думает, что ты охвачена огнем. От тебя пахнет дымом.

— Я… нет. Я просто… Изи, здесь так много всего произошло… Если бы я могла все объяснить, ты бы поняла. Но я боюсь тебе рассказывать. А вообще я в порядке, я поступаю правильно… поступаю хорошо.

Изи опустила глаза:

— Джерик получил несколько донесений о поджогах. Мы сегодня вернулись и выслушали от Тейлона подробности. Конечно, он тебя не подозревает. Он думает, ты моя подруга и никогда не позволишь себе подобных выходок. Но в тюрьме сидит тирианский разведчик, которого поймали Рейзо и Финн, и он бормочет что-то о том, что его остановила огненная ведьма. Джерик думает, что парень сошел с ума, но я уверена: это была ты.

У Энны перехватило дыхание.

— Я должна идти, Изи.

— Я не могу тебя отпустить, Энна.

Энна сжала кулаки. Тепло кружило возле нее, как безумный танцор, толкало ее, рвалось внутрь, вгрызалось в кожу. Девушка пошатнулась.

— Лейфер хотел мне объяснить, каково это, но тогда я не могла его понять, а ты просто не знаешь…

— Позволь мне попытаться понять, — сказала Изи. — Ты прочитала пергамент Лейфера, и у тебя были наилучшие намерения. Ты хотела своим огнем помочь Байерну. Но внутри тебя что-то начало меняться. Пока я была в Столице, я все время думала об этом и прочла все, что только могла. Ветер изменил меня, и вполне допустимо, что огонь мог изменить Лейфера и тебя. То, чего он касается, не может остаться невредимым.

Энна покачала головой:

— Огонь не злобен, Изи. И я тоже. Прошу, не испытывай ко мне ненависти. Ты не веришь в предсказание, так что ты не можешь видеть того, что вижу я. Финн должен был погибнуть, Изи. Но он сражался за весь Байерн и не мог умереть. Мне так страшно… — У Энны задрожал подбородок, и ей захотелось броситься к Изи, обнять ее и зарыдать. — Пожалуйста, не усложняй все. Я знаю, что должна сделать, но я так напугана, и мне необходимо постоянно двигаться, двигаться, пока все не кончится. Если я остановлюсь и задумаюсь, я могу слишком испугаться, поэтому я не должна сейчас останавливаться.

Изи шагнула к ней.

— Энна, ты уверена, что должна? Действительно уверена? Потому что похоже, что все это окончательно захватило тебя. Но это не твоя вина. Просто огонь сильнее любого человека.

Теперь у Энны задрожали ноги.

«Но он не сильнее меня».

— Огонь должен жечь! — Изи заговорила более энергично, как будто выбрасывая из себя каждое слово. — Это его единственная потребность. Он не обладает человеческим умом. Но я предполагаю, что, когда он входит в тебя, его потребность подавляет твою сущность, а желание жечь становится твоим, человеческим, и ты находишь человеческие причины это делать. Как Лейфер: он ведь сначала увидел врага в Байерне, а потом перенес свою потребность на другого врага, Тиру. А теперь огонь завладел тобой.

Энну пробрало холодом. Она хотела подумать над тем, что сказала Изи, но у нее все расплывалось перед глазами. Желтый туман сгущался, и Энна потерла глаза, стараясь глубоко дышать. «Виселица, — такой была ее единственная отчетливая мысль. — Моя задача — виселица. Я обещала остановить войну…»

Энна начала поворачиваться.

— Погоди, Энна, не надо! Просто немножко постой спокойно и подумай!

— Я не могу, — умоляющим голосом ответила Энна. Тепло давило ей на лицо, врывалось в рот, когда она говорила, обжигало глаза. — Пожалуйста, отпусти меня. Если бы ты знала… если бы ты могла почувствовать… ты бы меня отпустила, Изи!

Изи подошла ближе, мрачная и серьезная:

— Это не ты, Энна. И я остановлю тебя, если смогу.

Она обхватила Энну за талию.

— Нет! — вскрикнула Энна, вырываясь.

Она больше не могла терпеть ни секунды. Жар давил, давил; враг чувствовал себя неуязвимым, Финн мог погибнуть, могли погибнуть все байернцы. А Изи стояла на дороге, мешая. Задохнувшись от жгучей боли, Энна собрала весь тот жар, что проник в нее. Изи ей мешала. Она должна отойти. Немедленно. Жар ослепительно пылал в груди Энны. И она выпустила его.

Он выплеснулся в сторону Изи, на ее чудесную, легковоспламеняющуюся одежду, на длинные мертвые волосы, жаждавшие ожить в огне. Но за мгновение до того, как жар охватил Изи и одарил ее жизнью, явился ветер. Он пронесся между ними освежающим холодным потоком. Энна попыталась вдохнуть, но не смогла. Выброшенный ею жар унесло прочь, он рассеялся в ночи, не успев превратиться в огонь. И все исчезло. Воздух продолжал кружить возле Энны, разгоняя остатки тепла, все еще цеплявшиеся за нее. Она наконец-то втянула в себя воздух, ее легкие болели при каждом вдохе. Ветер остудил ее, и Энна чувствовала себя как стоящий на ногах труп.

Она подняла голову. Изи смотрела на нее, прижав руку ко рту.

— Изи… — прошептала Энна. — Я не… Я…

Ей казалось, что все ее слова и чувства унесло вместе с огнем. Она бросила жар в Изи, в свою лучшую подругу, она пыталась поджечь ее… Весь мир безумно перекосился, и Энне хотелось одного: упасть к ногам Изи и поклясться, что это была просто ошибка… А потом тепло начало возвращаться к ней, и Энна содрогнулась от его прикосновения. Тепло тела Изи. Тепло тела кобылы. А вместе с теплом вернулось настойчивое напоминание о виселице, которая молила о том, чтобы ее сожгли. В голове Энны бился ритм стремительно несущейся крови, словно повторяя: «Сожги, сожги, сожги!»

Изи уронила руку. Энна открыла было рот, но не нашла слов. Она отвернулась и посмотрела на юго-восток. Айболд. Энна услышала, как Изи побежала к городу.

— Помогите! — кричала Изи. — Стража, сюда! Скорее!

Энна вскочила в седло и помчалась прочь.

Холодный ночной ветер ударил ей в лицо, и Энна поморщилась от его непрерывных ударов. Она не могла забыть того невероятного облегчения, которое почувствовала, швырнув огонь в свою подругу. Как это оказалось легко… Никогда в жизни она не сможет забыть это ощущение и не сможет снова посмотреть Изи в глаза, не вспомнив о том, что она пыталась сделать. Наверное, байернская стража гонится за ней по пятам, а впереди ждут захватчики… Весь мир стал неправильным, и единственным способом привести его в порядок был огонь.

От ветра развязался шарф на голове Энны, и ветер отогнал тепло. Она чувствовала себя обнаженной, как будто с нее содрали кожу. Но даже ветер и холод не могли добраться до того скрытого в глубине ее груди тепла, которое уже созрело и дожидалось момента, когда можно будет что-то сжечь. Энну била крупная дрожь, она едва держалась в седле.

Наконец-то она поняла, что происходило в голове у Лейфера в ту ночь в Лесу. Наконец-то она смогла увидеть себя его глазами, ведь он смотрел на сестру как на препятствие, помеху всему тому, что накопилось у него внутри и требовало действий. Он был не в силах сопротивляться жару, и он не верил, что это так просто — поджечь того, кого ты любишь. А это оказалось невероятно просто. И похоже, теперь у Энны не было пути назад, к тому, чтобы стать прежней Энной. Рейзо и Финн смотрели на нее как на чужую, а Изи… Нет, теперь уже ничто не станет прежним. Но почему предсказание даже не намекнуло Энне на то, что для выполнения этой задачи придется отказаться от всего?

Теперь Энне не избежать судьбы, постигшей Лейфера. Она уже нарушила два собственных правила: рассказала Рейзо и Финну об огне, подожгла живого человека, послав огонь в того тирианского солдата, и пыталась поджечь Изи. Пока ей удавалось соблюдать третье правило и не разжигать большой огонь, но, может быть, это потому, что она просто не знала, как создать огромное пламя?

Энна остановила лошадь на опушке леса рядом с Айболдом и спешилась. Лес казался ей враждебным: деревья, несгораемые и самодовольные, прятали под корой едва заметное течение жизни, они были замкнутыми и темными, отдыхая в эти лишенные солнечного света часы. Энна обхватила руками шею кобылы, пытаясь впитать ее тепло. Осторожно. Не вытягивая его изнутри. Чтобы просто ощутить… Кобыла стояла спокойно, принимая ласку. Энне вдруг захотелось сделать что-нибудь безрассудно хорошее.

— Я не хочу, чтобы ты пострадала, — сказала она, снимая с Мерри уздечку и пряча ее в опустевшую седельную сумку, а потом хлопнула лошадь по крупу.

Это казалось чистым и добрым самопожертвованием — отпустить лошадь, убедиться в том, что ей ничто не грозит, и не думать о самой себе. Энна еще раз хлопнула Мерри, и та сначала заколебалась, а потом поскакала на север. Энна проводила ее взглядом, чувствуя себя маленькой и одинокой. Когда все будет сделано, ей придется вернуться в Остекин пешком или вообще отправиться в Лес. Но пока что она не могла об этом думать и просто повернулась лицом на север, чтобы увидеть Айболд.

Энна повязала на талию свой синий шарф. Он был почти того же цвета, что и кушаки байернских женщин в лагере тирианцев, и Энна подумала, что это ей поможет. Держа в руках узел с тирианским мундиром, как будто это было постиранное белье, она пошла к городу. Волосы падали ей на плечи и немного согревали шею, но макушка головы ощущалась уж слишком обнаженной. Энна подумала было о том, чтобы притянуть к себе немного тепла, для обогрева, но сдержалась.

Проскользнув между двумя шатрами, она очутилась в лагере. Вокруг было безлюдно, только стражи стояли на своих постах. Но они не обращали внимания на байернскую девушку с кушаком пленницы на талии, несущую узел с бельем тирианцев. Энна подхватила исходившее от них тепло и собрала его вокруг себя. Ее мышцы наконец-то перестали дрожать, а спокойная решимость казалась тяжелее отсыревшей одежды, тяжелее грязи, липшей к ногам. Наверное, Лейфер на поле боя чувствовал нечто подобное. Может быть, он знал, что близок к собственному концу, но убеждение в правильности избранного пути толкало его вперед.

Энна шла к центру города. Там и в самом деле стояла виселица. В лунном свете светлые доски казались голубыми, как будто Энна смотрела на них сквозь воду. На массивной перекладине болтались три тела, подвешенные на веревках за шею. Но, подойдя поближе, Энна поняла, что это не тела, а чучела. Одно было наряжено в байернскую юбку и рубаху, а вместо волос на голове была длинная потемневшая солома, украшенная неуклюжей короной. Изи. Энна вспомнила, что во время первого сражения и во время военного совета с противником Изи надевала шарф лесных женщин, так что тирианцы, наверное, и не знали, что она — иностранка с золотистыми волосами. На двух других чучелах были байернские мундиры. На одном — корона. Джерик. У второго чучела изо рта свисали полосы оранжевой ткани. Ветер колыхнул их, и Энна поняла. Огонь. Третье чучело изображало огненную ведьму.

Она ощущала тепло лагеря — тепло тел спящих мужчин, спящих лошадей, спящих пленников. Ей не нужно было призывать это тепло. Оно теперь само узнавало ее и кружило возле нее, готовое к действию. Энна стремительно втянула его в себя, превратила в огонь и выбросила наружу. Чучела подпрыгнули и вспыхнули.

— Ах! — вслух вскрикнула Энна.

Тяжесть ушла, и девушку охватило веселье.

Энна набрала в себя еще тепла и снова отпустила его. Теперь загорелась перекладина. Энна повторяла это снова и снова, втягивая тепло понемногу и посылая небольшие порции огня, как лучник, выпускающий стрелы одну за другой. И вскоре все сооружение превратилось в великолепный костер. Дерево стонало, трещало и кашляло. Чучела сорвались с почерневших веревок и корчились на земле, шипя. Все вокруг сияло светом, жизнью.

Но вот Энна попыталась еще раз втянуть тепло, нанести еще один удар — и задохнулась от усилий. Она ощущала обжигающее пламя перед собой, но пустота в груди стала холодной и тесной. От напряжения у Энны судорожно сжался желудок, она задрожала и отступила на два шага назад.

Она остро осознала, что стоит одна посреди темной, тихой, холодной площади, и начала пятиться от костра, чтобы укрыться в тени какого-нибудь шатра. Никто так и не появился. Конечно же, люди видели огонь, а те, кто находился ближе, чувствовали его жар и запах. Но никто не подошел к нему. Вокруг стояла тишина.

А потом кто-то вышел из тени на другой стороне площади, прямо в освещенное огнем пространство. Это был Сайлеф, тот капитан, что участвовал в совете и задавал Энне вопросы. Он смотрел прямо на Энну.

— Что? — пробормотала она, роняя узел с мундиром и пятясь назад.

Внутри ее, в выгоревшей, холодной пустоте родился страх.

На площади появились двое лучников, готовые стрелять; они вскинули луки и прищурили один глаз, целясь Энне в сердце. Девушка с трудом набрала тепла и послала его в луки быстрее, чем воины успели выстрелить. А потом рядом с ней возник новый источник тепла. Энна потянулась к нему — и задохнулась. Это оказался какой-то человек. Энна хотела обернуться к нему, но тут в ее затылке возникла резкая боль, а потом стало темно.

Глава двенадцатая

Энна чувствовала боль. Она не знала, где источник этой боли. Наверное, везде. Весь мир вокруг страдал от боли, жажды и темноты. Энна услышала собственный стон. Он оцарапал ей горло, и это ощущение окончательно ее разбудило. Веки казались липкими и тяжелыми, словно их склеили сосновой смолой.

Послышались чьи-то шаги, к губам Энны поднесли чашку. Она глотнула воды, успев заметить, что вкус у нее кислый и терпкий, как у зеленых вишен, — и тут же снова провалилась в забытье.

Ей снились сны. Горели деревни, через которые она шла. Стебли кукурузы вспыхивали, как свечи, поля охватывало зеленым пламенем. Стая диких гусей взлетела из пепла к серебряному небу. Их тяжелые крылья ударили в небосвод, он раскололся, как зеркало, и дождь острых осколков посыпался на голову Энны. Она увернулась от них, а потом опять наполовину проснулась. К ее губам поднесли очередную чашку. Энна сжала губы и попыталась оттолкнуть чашку, но руки отказались ей повиноваться. Вода пролилась на подбородок. Чашку убрали.

— Кто?.. — с трудом произнесла Энна, делая усилие, чтобы оглядеться.

То ли вокруг было темно, то ли она по-прежнему не могла разлепить веки. Чьи-то руки обхватили ее лицо и зажали ей нос. Энна боролась, потом, задыхаясь, открыла рот, и в ее горло влилась все та же кислая вода.

Энна спала прерывистым сном и, даже не просыпаясь, ощущала, что дрожит. Через какое-то время на ее тело легло одеяло. Тепло было настолько приятным, что Энна попробовала сказать «спасибо», но с ее губ сорвался лишь стон. Язык почему-то стал огромным и не помещался во рту. Энна смутно подумала, что, если бы ей удалось прояснить мысли, она бы велела языку сжаться.

Чья-то ладонь погладила ее по щеке. Или это был следующий сон?

Когда Энна начала в очередной раз различать окружающий мир, ее снова заставили выпить чашку воды. На этот раз вкус был другим, и Энна медленно, болезненно очнулась. И только теперь заметила ужасную боль в животе. Энна сосредоточилась на ней, и оказалось, что это острое, мучительное чувство голода. Сколько же времени она проспала?

Энна попыталась понять, где она находится. Она лежала на боку. Под ней была грубая ткань, постеленная прямо на землю. Должно быть, все еще стояла зима. Ни ветра, ни солнца… Энна находилась в каком-то помещении. Она почти не могла пошевелиться, потому что ее ноги были связаны в лодыжках, а руки стянуты веревкой за спиной. Энна попробовала повернуть голову и поморщилась. Площадь, виселица, человек, подкравшийся сзади… Значит, ее ударили по голове. Энна рыгнула и опять почувствовала привкус незрелых фруктов в той странной воде. Сначала ударили, а потом одурманили.

Но что-то еще было не так. И наконец Энна осознала, что именно: она не чувствовала тепла. Как будто она подожгла весь мир и в нем не осталось ничего живого. Или, с тревогой подумала Энна, дурманящее питье вызвало в ней искусственное отупение. Мир без тепла казался грубым и пустым, и Энна обнаружила, что ей хочется зарыдать, словно кто-то умер. Она осторожно ощупала пространство вокруг себя, стараясь отыскать хоть какие-нибудь следы тепла. В земле, вокруг своего тела, где-нибудь вдали. И что-то нашлось. Энна с трудом, но ощутила это тепло, однако ее гудящее, опьяневшее тело не сумело втянуть ни капли.

Собственное бессилие разозлило Энну, и она собрала все силы для того, чтобы открыть глаза. И увидела белизну. Она лежала в каком-то шатре. Сквозь тканые стены пробивался дневной свет. Энна была укрыта серым шерстяным одеялом. Девушка моргнула, заставляя работать крошечные мышцы, и попробовала сосредоточить взгляд на чем-нибудь подальше.

Какой-то человек. Некое лицо. Контуры стали более отчетливыми. На земле рядом с Энной сидел Сайлеф и спокойно наблюдал за ней. Энна ничуть не удивилась.

— Привет, — прохрипела она.

Сайлеф кивнул:

— Значит, ты меня видишь? Наконец-то. — Он достал из бадейки тыквенную чашку. — Пить хочешь?

— Я не хочу спать.

Собственный голос донесся до Энны будто издалека.

— Это просто вода. Видишь? — Сайлеф сделал хороший глоток из чашки и вытер подбородок.

Поскольку Энна больше не стала возражать, он зачерпнул в чашку еще воды и поднес ее Энне. Положив ладонь ей на шею, он помог девушке поднять голову, чтобы удобнее было пить. Она жадно глотнула холодной воды, и тело впитало ее, как иссохшая земля впитывает дождь.

Сайлеф снова опустил голову Энны на пол и вышел из шатра. Теперь глаза девушки были открыты, сознание осторожно возвращалось, и Энна ощутила, что каждая частица ее тела пульсирует и жалуется. Она попыталась перевернуться на спину, однако от этого усилия острая боль пронзила ее ребра, связанные запястья и лодыжки, а голова закружилась. Чтобы побороть головокружение, Энна замерла и сосредоточилась на переплетении нитей ткани, лежащей на земле возле нее. Из уголка ее глаза выскользнула слеза и упала на промасленную ткань.

Кто-то вошел в шатер, и Энна посмотрела в ту сторону. Это был Сайлеф, он держал в руках деревянную чашку и ложку.

— Это еда, — сказал он. — Есть будешь?

— Развяжи меня.

Сайлеф нахмурился, как будто просьба Энны сильно его задела.

— Думаю, для начала я тебе просто помогу. Потом сможешь размяться.

Энна сообразила, что, даже если бы ее руки были свободны, она, скорее всего, не смогла бы сейчас удержать ложку. Она, наверное, и выпрямиться-то не смогла бы. Возможно, Сайлеф подумал об этом и хотел дать ей возможность как-то сохранить достоинство. Хотя о каком достоинстве могла идти речь, если Энна лежала, уткнувшись лицом в землю? Она была уверена, что жутко перепачкалась, пока спала, одурманенная травой.

— Так, посмотрим… — пробормотал Сайлеф, оглядываясь по сторонам.

Здесь не было твердых стен, к которым могла бы прислониться Энна. Сайлеф сел на землю рядом с ней и рывком поднял, чтобы она могла опереться спиной на его грудь. Энне пришлось прислониться к нему головой, иначе она падала.

— А теперь, моя госпожа, если ты не против, я буду тебя кормить. Уверяю, здесь нет ничего, кроме овса, картошки, оленины, воды и соли. Я взял это у своего костра. Подходит?

Энна кивнула, со стыдом подумав, что она съела бы сейчас это тушеное мясо, что бы в него ни подсыпали. Один только запах пищи вызывал мучительную боль. У Энны скрутило живот, и она испугалась, что в нем вот-вот заурчит. И вдруг она подумала: а чего, собственно, смущаться? Она была пленницей, грубо связанной, одурманенной. Однако поведение Сайлефа заставило Энну почувствовать себя в долгу перед ним. У нее закружилась голова, в животе все-таки заурчало. Впрочем, она подумает об этом позже.

Сайлеф зачерпнул ложкой рагу, подул на него и поднес к губам Энны. Она чуть не проглотила ложку вместе с мясом.

— Ты довольно долго не ела. Пожалуй, тебе стоит есть помедленнее.

По правде говоря, Энне хотелось, чтобы у нее во рту оказалось разом все содержимое чашки. Но когда она проглотила третью ложку, ее желудок взбунтовался. Энна резко наклонилась вперед, ее горло судорожно сжалось, она задрожала. Сайлеф снова прижал ее к себе и положил ладонь ей на лоб.

— Спокойно. Расслабься. Будет лучше, если ты сумеешь расслабиться. Дыши.

Энна сделала несколько медленных, глубоких вдохов, стараясь удержать пищу внутри. Сайлеф перенес ладонь с ее лба на живот и осторожно потер его. Энна дернулась от его прикосновения.

— Не надо, — пробормотала она.

Сайлеф убрал руку и несколько мгновений молчал. Энна попыталась понять, не обидела ли она его. Она чувствовала запах капитана — запах мыла, кожи, дыма. И еще что-то… может быть, это был запах пота, который для Энны всегда был связан с мужчинами.

Через некоторое время Сайлеф заговорил. Его голос звучал ровно, уверенно, он успокаивал Энну. Ей нравились низкие тона, она ощущала вибрацию горла капитана. Энна кивком указала на ложку, и Сайлеф снова принялся ее кормить. От еды и от звуков его голоса Энну охватила сонливость и ощущение, что она в безопасности «Но я не в безопасности», — напомнила она себе. Однако ее телу было все равно.

— Не знаю, помнишь ли ты, но мы с тобой уже встречались. Меня зовут Сайлеф. Я видел тебя в Байерне, на военном совете с принцем в Остекине. Ты Энна, так? Я хорошо тебя помню. Как ты на меня таращилась! Словно хотела прожечь насквозь взглядом. Такое не забыть. А твоя хозяйка, королева, сидела, опустив глаза, и ни слова не произнесла. Для нее это было слишком, верно? Но не для ее горничной. Должен признать, ты меня поразила. И мне было интересно, какие волосы прячутся под твоим шарфом.

Энна почувствовала, как палец Сайлефа коснулся ее волос.

— Черные как ночь. Я трижды видел тебя ночью. Но не думаю, что тебе это известно, а? В первый раз — во время метели, когда ты сожгла наш шатер. Было темно, и я не рассмотрел хорошенько твоего лица.

Сайлеф негромко рассмеялся, и Энна спиной ощутила его смех.

— В ту ночь было ужасно холодно. В следующий раз я видел тебя в лесу возле этого города. Ты кралась от дерева к дереву. Ты была очаровательна. И я понял, что мне гораздо приятнее наблюдать за тобой, чем пытаться тебя остановить. Я не знаю, как ты делаешь то, что делаешь, но видел по твоему лицу, что ты этим наслаждаешься. Тебе бы хотелось зажечь огонь прямо сейчас?

Одна лишь мысль об этом наполнило Энну надеждой, и она кивнула, сдерживая дыхание.

— Надеюсь, ты не меня хочешь сжечь? Почему бы тебе не начать с чего-нибудь маленького? Например, с этой ложки.

Он вытянул руку перед лицом Энны, держа деревянную ложку. Энна знала, что ложка жаждет обрести жизнь, что все тоненькие волокна древесины готовы пустить корни в огонь. Но она не чувствовала этого. Она вообще ничего не чувствовала — ни тепла, ни его отсутствия. Ничего. «Он пробует выяснить, что я могу сделать», — подумала Энна. Но голос Сайлефа и сытная еда лишили Энну желания держать капитана в неведении.

— Я не могу, — сказала она.

— А… Дурман. Да, это было сильное средство. Тебе давали отвар нескольких трав, но главное там — «королевский язык». Так называют эту траву, и легенда гласит, что ее отваром коварно воздействовали на короля Хьюзилефа, за четыре правления до нынешнего короля. Его собственная дочь месяцами подмешивала траву ему в пищу. Ум короля замутился, тело ослабело, и его уже нельзя было вылечить. Дочь объявила его недееспособным и стала править вместо него. Думаю, это всего лишь слухи, но с тех пор у нас не было королев, к слову сказать.

Слова «нельзя было вылечить» гудели в голове Энны, как удары колокола. Сайлеф поставил на землю пустую чашку, продолжая поддерживать девушку. Его голова склонилась к ее голове, подбородок касался ее лба. Когда Сайлеф говорил, его подбородок двигался, гладя кожу Энны, и девушка почувствовала, что засыпает.

— У тебя всегда был этот огненный дар?

— Нет, — ответила Энна.

— Ну конечно. Я обдумал кое-что из того, что ты говорила там, на совете, — что мастер огня не может передать свое искусство. Но все-таки мне сдается, что этому как-то можно научиться, а? Энна, я хочу, чтобы ты научила меня.

Энна открыла глаза, страх мгновенно вернулся к ней.

— Если бы ты стала учителем, это помогло бы тебе, — продолжил Сайлеф. — Научи только меня одного. Покажи, как это делается, и я смогу тебя защитить.

И тут одурманенный мозг Энны стрелой пронзила некая мысль. Война. Она совсем забыла о войне. Она забралась во вражеский лагерь, чтобы нанести урон, но вместо этого враг желает заполучить ее оружие для себя…

А ведь это могло оказаться куда легче, чем представлял себе Сайлеф. Взгляд Энны метнулся к подолу юбки. Там, зашитый в широкую кайму, прятался пергамент. Энна хотела надежно спрятать его — и принесла прямо в логово врага, доставила в тирианский лагерь средство уничтожить Байерн. Энна не имела представления, сколько тирианцев обладают таким же даром, как она и Лейфер. Может, сотни, может, ни одного. Но ее брат уже доказал, что даже один-единственный мастер огня может опустошить поле боя. Энна мрачно осознала: хотя она и надеялась, что может завершить войну в одиночку, ей и в голову не приходило, что она может выступить на другой стороне.

Мысли неслись, цепляясь одна за другую, и Энна заморгала, пытаясь их остановить. Сайлеф ждал от нее каких-то слов, и она сказала:

— Я не могу.

Этот ответ был легче прочих.

— Ты имеешь в виду, ты не хочешь?

— Не думаю, что это вообще возможно.

Сайлеф вздохнул:

— Там, на поле боя, это ты жгла наших воинов?

— Нет, мой брат.

— И он тебя научил?

— Нет, — решительно произнесла Энна. — Он меня не учил. Просто так уж получилось.

В растерянности Энна попыталась выпрямиться, сесть как следует и убедить Сайлефа, что, как бы она ни старалась, его желание невыполнимо. Но шатер и земля угрожающе накренились, и Энна вновь очутилась в руках капитана, прижалась щекой к его груди.

— Я не могу, — произнесла она в его рубаху. — Я не могу думать.

— Понимаю. Когда твой ум прояснится, ты, возможно, найдешь способ.