Поцеловать небеса. Книга 1 Тен Юта

Патрицкий уснул под конец торжества, но не в доме, а в уличной душевой кабинке, прикрыв за собой хилую дверь. Приютился, как собачонка или порядочный жених. Сваты разбежались кто куда. Я осторожно приоткрыла дверцу душа, чтобы не разбудить своего суженого и посмотрела на пьяное существо в глубине деревянного сооружения, немного послушала его заливистый храп и сплюнула на землю. Это и есть моя судьба?!

На следующий день, как только я подтвердила свое согласие вслух, Ленька сразу заюлил и исчез. Он вовсе не хотел официального брака, а мне были нужны только те преимущества, которые мог мне дать брак.

Он так изворачивался и трепыхался на крючке своих собственных обещаний, что даже моя мама, настроенная скептически, начинала смеяться и называть его идиотом. К этому времени мы все уже знали, что коли уж мы остались без средств, у нас есть только одна надежда – выйти замуж и обрести достаток таким странным способом. Так было принято здесь. Так поступали и молодухи, и старухи ради себя, либо ради детей. И за это никого никогда не осуждали.

За домиком, где мы жили, тянулся огород. Там Патрицкий выделил нам две грядки для следующей весны. А пока он приходил сам, собирал картошку, капусту, еще что-то в большие мешки. Он стал молчаливым, даже угрюмым после нашего смеха и унижений. Он предпочел остаться свободным. И это было действительно смешно. Иногда он дарил нам кочан капусты или ведро картохи, как последним голодающим в этой деревне. Я не отказывалась, это было проще и быстрее, чем вступать с ним в долгие препирательства. Потом, внезапно, в отместку за мое нежелание общаться с ним просто так, без женитьбы, он повысил оплату за домик и запретил распивать крепкие спиртные напитки.

– Сожжете еще!!! – прокомментировал Ленька, обводя взглядом свою зеленую халупу.

Это уже было слишком! И я обматерила его, как умела. После чего наши отношения сошли полностью на нет. Я стала бояться его появлений, а он стал агрессивен, особенно в нетрезвом состоянии, в котором мы его обычно и видели.

В деревенской жизни мужчина необходим, как воздух. Нам некому было помочь ни с дровами, ни с падающим ленькиным забором… Дрова стоили дорого, а денег не было почти совсем. И мама нашла странный выход – нам привезли целую машину сухостоя, веток и стволов, которые надо было пилить и колоть самостоятельно, укладывать в поленницу за домом. И я пилила их и колола мерзлыми руками, осенью и зимой, ведь это было намного дешевле кругленьких отборных дровишек или угля, которым запасались наши соседи. Уголь мы отковыривали от земли, из старого Ленькиного сарая, и бережно складывали в одну небольшую кучку. Мама сказала, что дрова горят быстро, а углем можно топиться целую ночь. Она знала про это почти все… И она учила меня как не умереть этой холодной зимой. Я упрямо пилила дровишки и говорила себе: «Счастье надо выстрадать, заслужить. А иначе – какое же это счастье?»

Глава 17

До самой зимы еще было немного времени. Малая часть октября и ноябрь. Листья падали медленно, маленькими желтыми звездочками покрывали наш большой двор. Осыпался кустарник вдоль забора, отделяющего нас от улицы, стали отчетливо видны и двор, и огород соседей.

Немного ранее, в конце лета, я случайно наблюдала как соседка, женщина лет семидесяти, собирала урожай капусты и моркови с этого самого огорода. Она была очень больна. Но взрослые дети ее, видимо, не желали помогать ей в этом однообразном труде. Работала эта женщина не так, как здоровый человек – она плохо ходила, у нее не было сил стоять, подолгу согнувшись над грядками. Поэтому она ложилась между ними и начинала ползти, толкая перед собой ведро, в которое собирала свой нехитрый урожай. Она могла делать это часами, днями. Я уже уставала смотреть, но она все двигалась вперед, ибо, другого выхода у нее не было. Если она замечала кого-то из нас и могла окликнуть, то она предлагала нам немного моркови или картошки, набранной таким адским трудом. Но у нас не поднималась рука принять этот дар. Когда я смотрела на нее, я понимала, почему эта страна непобедима. Люди упрямы, очень упрямы глупым, неверным упрямством. Они идут по пути наибольшего сопротивления, вырабатывая железный характер, даже не задумываясь о том, что есть другие двери и более легкие пути. Никто никогда не говорил им всерьез, что у них всего одна жизнь, и она бесценна… Я и сама редко думала об этом. Мои иллюзии и мечты становились все более непредсказуемы и невыполнимы. Чередуя похмелье и острую болезненную трезвость, я уже понимала, что так не может, не должно продолжаться вечно. Здесь не моя жизнь и не мое место. Я понимала, что пора менять направление, но даже не представляла себе, как выбраться из этого без единой копейки денег…

Когда сердечные истории с Олегом и Барином завершились, мне стало абсолютно нечего здесь делать. Доченька моя становилась мне все ближе, она превращалась в настоящего преданного друга, для которого хотелось сделать сразу все и немедленно. Мои мысли теперь все чаще обращались к Юре, ее отцу. И я приступила к его всероссийскому розыску через службу судебных приставов.

К нашему всеобщему удивлению, его точный адрес был найден через две недели, благодаря тому, что я знала регион его проживания.

Село, где обитала моя прежняя любовь и радость, называлось Жадовка. Не очень романтично, но, зато, на бумаге, были указаны и улица, и номер дома. Ни минуты не раздумывая, я сразу подала заявление об удержании с него алиментов за весь период, прошедший с нашего расставания. Но, на самом деле, мне хотелось совсем другого. Я хотела увидеть Юрку, поговорить с ним, рассказать обо всех неприятностях и ужасах, окружающих нас. Я была уверена, что он испытывает те же самые чувства на территории Российской Федерации. Ведь мы были пришлыми, чужими здесь. Я думала и думала об этом вечером, ночью и днем. У меня не было человека роднее, чем он. Я даже не принимала в расчет того, что Юрка был давно женат. Ничего более не имело значения в этом хаосе ощущений. Я верила, что он поймет и примет меня. Или просто поможет, словом и советом.

Ехать к нему было страшно. Ведь я не имела ни малейшего представления ни о направлении, ни о дорогах, ведущих к нему. Я только чувствовала, что это неприятно, долго, далеко и бесперспективно. Но еще раз оглядевшись, и, не увидев никаких других способов выбраться отсюда, я написала письмо – первый шаг на пути к Юрке. Это оказалось правильным направлением. На неотправленное письмо я, конечно же, не получила никакого ответа. Но вдруг стали приходить редкие, как волосы старухи, алименты. Каждый раз ровно по пятьдесят рублей. В графе, означенной на бланке «для письма», не было никогда и ничего. И я наивно полагала, что он забыл черкнуть пару строк мне, нам…

Я приблизительно представляла себе направление на Ульяновск, а это означало, что я была готова к путешествию. Я решила ехать одна, неизвестно на какие средства, к чужим и опасным людям…

Глава 18

Это случилось в ноябре, когда снег мог появиться в любое мгновение. Мы выпивали на холодной кухне вдвоем с мамой. Гордые и несчастные, ненужные никому. Выбегая за очередной бутылкой, я успела заметить в полной темноте большую фуру, почти прислонившуюся к нашему тощему забору. Она сиротливо стояла там и после первой бутылки, и после второй, и даже после третьей.

– Девушка, куда вы все время ходите? – поступил ко мне первый вопрос, когда я уже изрядно примелькалась.

– В магазин. А вы сломались? – наивно спросила я.

– Да, мы тут немного «попали».

– А вы случайно не в сторону Ульяновска?

– Да. Мы из Р. Это как раз на пути в Ульяновск. А что?

Вот эта фраза и решила всю мою дальнейшую судьбу.

– Я поеду с вами, – сказала я так легко, как будто собиралась здесь же, через дорогу.

– Куда? – засмеялись они.

– Мне надо в Ульяновск. Очень надо. Это судьба.

– Мы поедем рано утром. Приходи.

– Хорошо, я приду.

Я исчезла за своим дырявым забором в твердой уверенности уехать отсюда немедленно, да хоть сейчас. Лишь бы изменить эту гадкую, не мою жизнь. Я искренне хотела спасти нас – меня и мою дочь.

Вернувшись в халупу, я сразу принялась собирать вещи так спокойно и деловито, что удивилась сама своей смелости. Градус делал свое дело. Море уже было по щиколотку, цели ясны, задачи понятны.

– Мам, я уезжаю в Ульяновск! – заорала я через комнату.

– Куда? – взвизгнула она от неожиданности.

– Там стоит машина, они подвезут меня полпути, а там сама доберусь. Денег давай!

– Хрен тебе, а не деньги! На кого ты ребенка оставишь? С ума сошла? Они же тебя увезут неизвестно куда!

Но невидимая сила уже потянула меня вперед так неодолимо, что я сама испугалась.

– Я поеду! Я не собираюсь сдохнуть здесь под Ленькиным забором! А денег не дашь – возьму аппаратуру и продам по дороге. Уеду и точка. Я разыщу этого придурка, который должен помогать своей дочери, а иначе меня будут звать не Вика!

Как хорошо, что тогда, в тот вечер я не послушала мать. Более того, я переступила через собственную боль и материнский инстинкт, и рано утром, ровно в семь, я уселась в большой КАМаз, оттолкнув ногами мать, которая вцепилась в меня намертво. Рядом стояла моя маленькая дочь с широко открытыми глазами, но не говорила ничего. Мама, наоборот, кричала на всю российскую глубинку, что я – сволочь, дрянь и проститутка. Я думаю, что она смогла уверить в этом всех, кто наблюдал за происходящим, а именно – троих мужиков из КАМаза.

Ребят было трое – водитель Вениамин, второй пилот Колян и экспедитор Саша. Кроме Вениамина, все остальные были сильно пьяны. И продолжали пить почти до вечера. У них, а теперь уже «у нас», был солидный запас «горючего» и мы не стеснялись употреблять на глазах у злого от ответственности Вениамина. За его спиной находился огромный «спальник». Что я могла тогда знать о «плечевых» девочках, которых они собирают на дорогах пачками и которые гибнут на русских дорогах, как листья под колесами?

После всего, произнесенного «на дорожку» мамой, ребята не стали особо церемониться по моему поводу. Первым к делу приступил Колян. Он силком затащил меня на «спальник» и попросту изнасиловал. Но, как честный парень, он предложил и альтернативу: выйти на обочину заснеженной ноябрьской дороги без денег и документов. Немного подумав, я согласилась на первый вариант…

Теперь, когда я вспоминаю тот случай, я всякий раз вздрагиваю от ужаса. Ведь будь я немного менее искушена в вопросах психологии, или будь я немного трезвее, меня бы действительно больше никто никогда не нашел…

В лобовое стекло КАМаза легко постукивали снежинки. Колян давно уснул, остальные молча сидели в кабине. Я медленно трезвела. И вот когда до меня дошел смысл содеянного, когда я поняла, что отныне я никто и нигде, я буквально почувствовала как волосы зашевелились на моей голове.

– Я хочу домой, – робко произнесла я.

Но, как я могла вернуться? По трассе летели встречные машины, но ни одна из них не ехала туда, куда мне теперь так хотелось попасть. Со мной была только небольшая сумка вещей и магнитофон «Филипс», который я собиралась продать для покупки обратного билета. Но здесь и сейчас, на этой трассе, трудно было найти более бесполезные предметы.

– Мы можем посадить тебя на попутку до Воронежа, а там сама доберешься, – предложил Веня.

Я посмотрела на него с уважением. Венька был Человек. Высокий, худой, с рыжими торчащими усами он осторожно улыбнулся мне, и я поняла, что он безмолвно взял меня под свою опеку.

– Давай попробуем. Куда я, дура, поехала? Я ведь совсем без денег.

Остановив фарами три машины, Вениамин вернулся с отрицательным результатом. За окнами стремительно темнело.

Сзади на «спальнике» угрожающе шевельнулся Колян, на которого мне было теперь даже стыдно смотреть. Но Венька подбодрил меня взглядом, мол, самое страшное позади, и я немного успокоилась. Хотелось немного выпить, всеобщая трезвость разрушила былую общность интересов, каждый стал сам по себе. И нервное горькое похмелье облачком раздора висело в кабине.

Через восемь часов пути у нас треснула сцепка, на которой мы тянули большой прицеп. И это означало, что мы встали на срочный ремонт в одной из многочисленных безликих деревенек. Теперь мои шансы на попутку стали равны нулю.

Ребята сделались совсем ручными. А Колян даже извинился передо мной за свой сексуальный беспредел. Пока Веня разыскивал сварщика и вел с ним торги, мы с Коляном и Сашкой отправились в поход за горючим в прямом и переносном смысле этого слова. Торопливая продажа магнитофона «Филипс» значительно увеличила наши шансы доехать, наконец, до места.

После часового марафона мы вернулись исщипанные местными гусями, но раздобыли три бутылки водки и точный адрес того, кто продаст солярку за полцены.

В той деревеньке, названия которой я уже никогда не узнаю, мы и остались на ночь. Меня разместили прямо на полу в недостроенном домике, рядом с ремонтной базой. Я одна умудрилась выпить добрую половину купленного вечером. Кто-то бессовестно приставал ко мне, но я больше не поддавалась на дешевые провокации. А утром первое, что я получила, это звонкую Венькину пощечину за то, что «шлялась неизвестно где». Глупо было обижаться на него или вдаваться в сомнительные объяснения. Таким образом, Веня полностью приобрел на меня все права, что было крайне важным в моем шатком и нелепом положении.

– Венька, а ведь ты холостой! Возьми ее к себе! Чем не невеста? – зубоскалил Колян несвежим утренним ртом, поглядывая на мой нечесаный и немытый облик.

Ответом стал кулак, попавший в челюсть. После чего Колян стал впредь особенно предупредителен и нежен ко всем присутствующим. Вениамин был вообще смел и немногословен.

К тому времени я уже почти передумала ехать и к Юрке, и домой. Мне хотелось лишь одного – просто помыться под горячей водой с ароматным мылом и лечь в чистую, прохладную белую постель. Я боковым зрением поглядывала на Вениамина и понимала, что вполне могу на это рассчитывать в конце нашего пути. Он волнительно краснел и бледнел, боялся «ляпнуть» или обидеть меня, а значит, я находилась в полной безопасности. По пути все чаще попадались машины из Р. региона. Ребята тоже подустали, замерзли и радовались этим встречным как родным. Я сознательно отдалась течению и перенесла решение задачи с одним неизвестным на завтра, после того, как закончится эта дорога и под ногами окажется твердая чужая земля.

Глава 19

Поздним вечером мы прибыли в Р. и я сделала первый шаг в городе, посланном мне самим провидением. Веня действительно повез меня к себе, немытую, пропахшую до костей соляркой и перегаром. Мы долго ехали в такси, а он положил руку мне на плечо и молча покуривал в открытое окно.

Встретили нас, что и говорить, радушно! В узком коридоре двухкомнатной «хрущевки» на нас смотрели: здоровенный пьяный детина, а именно: Гоша, Венькин брат, и их мама, Антонина, женщина с большими недобрыми глазами и фальшивой улыбкой.

– Здравствуй сынок. С кем это ты?

– Венка! Кто это? – спросили они почти одновременно.

– Здравствуйте, – ответила я.

Дело в том, что мой внешний вид не оставлял мне никакой надежды выдать себя за себя. Мой чистый внутренний мир абсолютно не просматривался этим вечером.

– На дороге подобрал? – угрожающе продолжала мать.

– Венка! А из проституток получаются самые хорошие жены! У вас выпить есть?

– Найдем!

Мы получили внезапного союзника, который за бутылку был готов собирать голоса в нашу пользу.

– Мам, давай потом. Есть че пожрать? Мы долго ехали!

– Нет, скажи кто это?

– Веня, я лучше пойду… – тихо вмешалась я.

– Нет, ты останешься. Мам, не твое дело. Моя комната, моя жизнь. Иди, проходи, – он подтолкнул меня направо к двери.

– Я белье поменяла, полы помыла, а ты заразу в дом тащишь!

Маму «несло» еще минут сорок. Но ее никто уже не слышал. Никто, кроме меня. Тогда мне было и стыдно, и страшно, и противно, и ненавистно. Каждое ее слово больно врезалось, попадало прямо в цель. Мне хотелось выйти и все объяснить ей. Сказать, что я не такая, что у меня беда, что все и так болит, она не сможет сделать мне еще больнее, чем есть. Но сейчас я понимаю, что она была права. Как еще можно было отреагировать на грязную, чумазую девчонку, появившуюся на твоем пороге посреди ночи в обнимку с твоим любимым сыном??? И то, о чем я так порывалась ей сказать, для нее было невозможным. Она могла бы принять это, но лишь с экрана телевизора, в перерывах между рекламой. В общем, я не держу на нее зла…

И вдруг все померкло перед белой, горячей, ароматной, пенной ванной. Я стояла и смотрела как зачарованная на эту обыденную, примитивную для кого-то вещь. Безобразным, постыдным откровением подмигнуло мне из прошлого грязное Ленькино корыто. И мне так захотелось подвести к этой ванне дочь, посадить ее туда и наблюдать, с каким блаженством она будет плескать через край белые невесомые хлопья.

Точно в тот момент, когда мое ритуальное омовение было закончено, я приняла неожиданно-смелое даже для самой себя решение… Я, видимо, перееду сюда жить, в эту «хрущевку». Чего бы мне это ни стоило! Вернее, я очень этого захотела.

Тем временем, мама братьев ушла восвояси, в соседний подъезд, где она жила с местным алкоголиком в надежде заполучить его квартиру после его смерти. По той самой, надежной кривой траектории… А ведь так и случится много позже…

А пока мы остались одни. Гоша уже почал принесенную нами бутылку. В отличие от матери, он не пытался унижать меня, ибо хорошо знал тяжелую руку брата. Мы тоже выпили, потом поели, потом выпили еще, и сразу стали близкими и родными. Когда я уже была уверена в венькиной вечной любви, он уснул в кровати возле моего плеча. Парень совсем не храпел, спал мирно, по-детски, а простыни были чистыми и белыми. Но мне отчего-то не спалось, я легко сходила еще за одной бутылкой и тихонько-мечтательно выпила в одиночку ровно половину. Я помню, что я была абсолютно счастлива и спокойна в ту ночь. Впервые здесь, в России, я смогла получить реальную поддержку от человека мужского пола. А это дорогого стоило. Я пообещала сама себе, нежно глядя на венькину лысину, быть ему благодарной. И, конечно, моя благодарность не заставила себя долго ждать.

Утром меня осенило. А ведь я находилась всего в двухстах километрах от Юрки! Ехать туда было теперь даже неприличным. Вениамин предложил мне серьезные отношения, не подвластные ни времени, ни пространству. Быстро взвесив ситуацию, я пошла на почту и отправила Юрию телеграмму: «Проездом в Р. Адрес такой-то. Приезжай. Отец». Я знала его отца, знала, что он живет в Красноярске, и тот вполне мог проезжать здесь самым случайным образом. Отправила и забыла.

Мы немного погуляли по городу, выпили пива, поели шашлыка. Венька был великим молчуном, поэтому мы больше общались на уровне инстинктов. Он совершенно серьезно предложил мне купить обратный билет на поезд, потому что мне было необходимо срочно отправляться к дочери. А дальнейший его план был по-мужски простым: он приедет и заберет нас оттуда. Приедет на грузовой «ГАЗели» и точка.

В моей душе варился коктейль под названием «чудо», но не молочное, а настоящее. Я испытывала не просто радость или счастье. Я ощущала под ногами долгожданную твердь взлетной полосы к неограниченным возможностям. Вот так однажды, в ноябре, я согласилась стать гражданской женой Вениамина, рейтинг которого всего на полпроцента превышал рейтинг господина Патрицкого.

– Хорошо, – просто ответила я, старясь не выдать волнения ни словом, ни жестом. Господи, лишь бы не сорвалось…

Билет был куплен. Но у меня оставалась еще уйма времени, чтобы познать и приручить Веньку до стадии оптимального постоянства. Поезд отходил следующим вечером.

Я еще не успела подумать, как доберусь от станции до дома ночью, пешком через весь городок. Скажу больше – я и не знала этой дороги. Мы уютно сидели на венькиной кухне, только что прослушав информацию от его мамы. Я была при полном параде – в белых льняных брючках, бежевой блузке и с любимым накладным хвостиком на голове. Мы культурно выпивали вино средней степени тяжести, на завтрашнюю дорожку, когда в дверь позвонили…

Гоша, любитель внезапных посетителей, вышел к двери и долго выяснял там что-то, не понятное ему самому.

– Господи! Это ж Юрка! – шепнула я Вене, который был в полном курсе происходящего.

Я быстро пошла в коридор, отодвинула пьяного Гошу и сразу увидела моего бывшего мужа в вызывающей оранжевой куртке не по моде, располневшего, неприятно трезвого и здравомыслящего, а за его спиной стоял неожиданный сюрприз – та самая Ирина, бывшая жена Олега. Ну, зачем он ее притащил? Познакомить с папой? Наивные, как дети…

Я мечтала об этой встрече так долго, так не верила в ее вероятность, что даже не могла осмыслить происходящего. Я думала, что это будет долгий пристальный взгляд, тихая музыка, слезы прозрения или искупления. Но, вместо всего этого, я тупо уставилась на них полупьяным взглядом, пытаясь сообразить, зачем мне это надо и что именно я должна сейчас говорить…

– А, ну все понятно… – разочарованно протянул Юрка.

– Вот сволочь! Мы детей побросали, приехали в такую даль, и все из-за чего? Из-за этой… – если бы она промолчала, я бы так и не заметила ее крашенных сеченых волос, осунувшегося постаревшего лица и глупых, недоверчивых глаз.

– Почему ты прячешься столько лет? – наконец, заговорила и я. – Когда ты начнешь присылать нормальные алименты? А ты вообще заткнись, дрянь крашеная! Ты мне за все заплатишь! Слышишь, ты? – я не придумала, не нашла ничего умнее, хотя сама сейчас была дрянью в их глазах.

…Ни здрасьте, ни до свиданья…

Они уже бежали вниз по лестнице, именно бежали, напугавшись двух здоровенных братьев, выросших за моей спиной.

– Вы оба заплатите мне! Запомните это! Идиоты! – в бессильной ярости кричала я вслед, – Венька, ну верни его, верни, я так хочу поговорить с ним! Я ждала этого столько лет! Неужели я прошу невозможного???

Венька выскочил из подъезда, но их старенький белый «Москвичок» уже скрылся за поворотом.

У меня началась внезапная истерика от собственной глупости и слабости. Ну, как я могла испортить такой великолепный план? И зачем он привез эту дуру? Венька укачивал меня, как ребенка, обещал что-то, говорил про прошлое и будущее. Наконец-таки, я вытерла слезы и неуверенно подумала: «Еще не вечер». И это действительно было так.

А назавтра в поезде было грустно, тепло и темновато, и колеса божественно выстукивали: до-ча, до-ча, до-ча…

Глава 20

Я не вру. Дорога от станции до дома была мне неизвестна. Поезд пришел в час ночи. И вместе со мной вышли только два пассажира, которых встречали на машине. Они сердобольно пытались объяснить мне направление движения, но я, измученная угрызениями совести и тяжелым похмельем, плохо понимала их. В конце концов, они уместили меня в свою машину и подвезли до полпути. Все, я одна. Никого… Ничего… Только я и звезды.

Я пошла в указанном направлении, постепенно присматриваясь и понимая, что все не так плохо. Вдали виднелись фонари центральных улиц – мой единственный ориентир сейчас.

Я твердо решила купить бутылку водки в киоске у Барина, и мне было абсолютно все равно, как он отреагирует, если вдруг окажется сейчас там. У меня начиналась новая жизнь! Я уезжала отсюда, и все здешнее стало сразу смешным и неважным.

Когда я увидела знакомые места, узнала площадь, рынок и свою улицу, я, буквально, расплакалась от счастья. Мне так не терпелось увидеть дочку и рассказать ей, что теперь, с этого дня, вся наша жизнь по-настоящему изменится.

В это самое время я услышала за спиной чьи-то уверенные шаги. Оглядываться означало проявить интерес или испугаться… Я просто продолжала двигаться к заветному киоску, который был уже отчетливо виден благодаря неброской рекламе. Даже матерый маньяк со стажем не смог бы заставить меня передумать купить водку и выпить ее прямо сейчас, дома, под любимую музыку, в тепле и покое. Я заслужила эту малую малость!

Человек сзади молчал, но не отставал ни на шаг. Он вежливо подождал, пока я отоварилась, и пошел вновь. Молодая девушка в киоске сонно проводила нас взглядом и захлопнула оконце. Купленная бутылочка сделала преследователя решительней:

– Эй, слышь! Постой, что ли?

И здесь он произнес мое имя, что, честно говоря, повергло меня в ужас… Я и представить себе не могла, из какого он лагеря – союзников или врагов. Если он догонит, то обязательно завяжется разговор, прохожий будет бороться за право выпить за мой счет. Или станет бить морду… А может?…

Ну, нет! После всего пережитого я стала умнее. Не знаю, как бы я поступила еще несколько дней назад, но сейчас, не раздумывая, я задала такого стрекача! Я бежала без оглядки. Мимо, однообразной лентой, мелькали чужие заборы, топот моей тяжелой обуви отдавался эхом в ушах. Я удирала, как последняя трусиха, и думала: «Неужели я мало натерпелась за эти дни?» Меня молчаливо преследовали…

Вот и они, наши хлипкие воротца! Я со всего маху толкнула их, они поддались не сразу, сперва, дружелюбно ударив меня по лбу. Не закрывая щеколды, я подлетела к окну и начала с такой силой тарабанить в него, что почувствовала, как дом буквально закачало. Тот, позади, который хотел выпить и поговорить, уже почти дышал мне в затылок, когда, наконец, сонная мама произнесла свое нелепо -медленное:

– Кто?

– Да я, Господи! Открой скорее!

– Сейчас.

Дверь начала нерешительно открываться… Я неуклюже упала в спасительный узкий проем, захлопнула с силой дверь, провернула замок, и, в это же самое время, ее с бешенством рванули обратно.

– Там кто? – позевывая спросила мама.

– Я не знаю, он идет за мной всю дорогу. Я ужасно боюсь, мам! Что делать?

Снаружи несколько раз требовательно постучали, в окне показалось незнакомое усатое лицо преследователя, которое просило впустить его на разговор. Я подвела к окну собаку, она приводнялась на задние лапы и злобно зарычала, лицо сразу исчезло… Брррр…

Отношения с Вениамином отсюда, из далекого Н., казались призрачной сказкой. Я уже была уверена, что больше никогда его не увижу. Да я и не хотела его видеть, мне просто был нужен другой, новый виток этой запутанной жизни. Его маленькая квартирка в Р. стала моей навязчивой идеей. А когда я мыла доченьку в сером оцинкованном корытце, то хотела я того или нет, я представляла белую пенную ванну, в которую, возможно, уже никогда не попаду…

Все продолжалось по-прежнему. Мама ходила на работу, дочь училась, завершалась вторая четверть. В те времена еще не были в таком ходу мобильные телефоны, не было домашнего телефона у Вениамина. У нас с ним не было никакой связи, но я нашла выход. Однажды, после матерной стирки у колодца, когда я в очередной раз отморозила руки, я отправилась на почту и сверстала телеграмму – «Когда ты приедешь?» Мне было абсолютно все равно как он воспримет это, как отреагирует его мама или брат. Я обязана вернуться туда непременно. Иначе, зачем я вообще попала в этот КАМаз?

Ответа я ждала в страхе, что вообще его не дождусь. Почтальон ходил мимо нашего домишки два дня. От отчаяния я принялась за выпивку, много курила и все смотрела в окно, за которым лег первый легкий снег. Домик угрюмо наполнился сыростью, холодом и тягостной тишиной. Дочка учила уроки. Я придвинула обогреватель прямо к ее ножкам, остальное пространство обогреть было нечем. Я не умела растапливать печку, и мы сидели в холоде до вечера, ждали маму, которая и растапливала печь мелкими дровишками, честно говоря, не греющими ничего… Но мысли материальны… И на третий день нам пришла телеграмма: «Буду второго января. Жди. Веня».

От такого поворота событий словно подтаял снег за нашим окном. Мне увиделась веселая капель, пение птиц и прямые лучи теплого яркого солнца.

Глава 21

А тем временем за ноябрем потянулся серебристый декабрь… Мама, по-моему, не хотела, чтобы мы уезжали, и принялась отчаянно мотать мне нервы. Дочь преданно заглядывала в глаза, верила, что где-то там, далеко-далеко отсюда мы обретем, наконец, покой и счастье. Я уже не верила ни во что. В меня, непрошенными гостями, вошли и поселились: паника от долгого ожидания возле окон и заборов, страх от постоянной нехватки денег и продуктов, омерзение от выпивок и Ленькиных нелепых домогательств.

К концу декабря я начала собирать кое-какие вещи, с тем разумением, чтобы они вошли в грузовую ГАЗель. Из крупного это были: телевизор, два кресла, диван и столик. Я совершала все действия машинально, а внутри меня рвалось и металось нелепое, как вся моя жизнь: «Я устала! Я больше так не могу!». И когда я вновь и вновь вспоминала о той поездке на МАЗе, волосы начинали шевелиться на моей голове. Как можно было решиться на подобное, и было ли это на самом деле?..

Венька приехал вдруг, к обеду, тридцать первого декабря. Как он потом сам признался, загадал, что если я встречу его пьяной, он немедленно развернется и уедет обратно. Но, на мое счастье, я не успела еще даже пригубить. Он привез сладкий подарок дочери, а нам с мамой бутылку шампанского и коробку конфет. И там, тогда, он, безусловно, был сказочным принцем, прискакавшим на белом коне.

Я выглянула в окно и посмотрела на серенькую бортовую ГАЗель, которая должна была увезти нас в счастливое завтра. Это был Новый год, новая жизнь и новые надежды. Мне вдруг показалось, что все еще наладится.

Мы посидели за столом, выпили в меру, поели. Потом Венька уснул, даже не удостоив своим вниманием боя курантов, а мы, взвинченные до предела сбывающимися на глазах надеждами, продолжали куролесить до утра.

Мать несла пьяную ересь, то ли от зависти, то ли от водки. Но это больше не имело никакого значения. Я с гордостью и благодарностью посматривала на диван, где спал мой принц, рыженький, лысоватый, немногословный. И хотелось запеть «Калинка-малинку», весело, нараспев, звонко сотрясая застоявшийся сырой воздух…

В ту ночь мы спали вместе с ним – дочь у стенки, я посередине, он с краю. У нас не было больше спальных мест. Мама почивала в своей «светелке» возле печки. И оттуда до полудня следующего дня, доносился здоровый мужицкий храп. Стоит ли говорить, что я не спала вовсе? Я нежно поглаживала дочкины волосы, шептала ей ласковые слова. Ибо, видит Бог, я делала это все только ради нее и ни для кого больше.

Венька оказался властным человеком. Он лишь отдаленно знал о семейных отношениях, и то – понаслышке, от друзей. Привык говорить и делать одновременно. Если вдруг возникали разногласия, и он гневно и удивленно поднимал рыженькую бровь – плохо дело… Но я приняла правила игры. Слишком велики были ставки.

Мы решили выезжать второго января, так как Венька все-таки напился и был «обесточен» на целые сутки. Наши вещи были давно собраны, оставалось только побросать их в ГАЗель, что являлось делом техники. Венька ничуть не сомневался в правильности своего поступка, чем добавлял нам, такой необходимой тогда, смелости. Мы с дочкой, конечно, побаивались уехать насовсем, в чужой город, но именно побаивались – не более того.

Когда ГАЗелька тронулась, мама печально взмахнула рукой, собака попыталась броситься вслед, но ее предусмотрительно привязали к забору. Растерянная Альфа и пьяненькая мать оставались совсем одни, без помощи и присмотра в холодной зимней стране, именуемой «безнадега». Мое сердце больно стукнуло, потом еще раз, я крепко сжала Венькину руку, умоляюще посмотрела в его глаза.

– Мы заберем собаку?

– Потом приедешь, заберешь. Сначала сами устроитесь. Я помогу. Не бойся, радость моя.

Впервые в жизни меня назвали именно так. Радость моя. Надо же! Кто бы мог ожидать такого от Вениамина?

Он действительно дорожил мною, что сказывалось в каждом его поступке, в каждом прожитом нами дне. Он рассказывал мне про свой город, терпеливо помогал учиться ориентироваться в местной обстановке, познакомил со всеми своими друзьями и соседями. Каждому стало понятно, что я пришла всерьез и надолго. И даже вечно пьяный Гоша Шувалов, Венькин брат, любящий покричать и подебоширить, не отпускал больше сальных шуточек в мой адрес.

– Мы не плейбои! Мы из графьев! – часто выкрикивал он, пьяный в стельку, посиживая на шестиметровой кухоньке, – Ты знаешь об этом?

Плейбои и плебеи было по его разумению одним и тем же.

– Теперь знаю, – устало отвечала я в сотый раз.

На этой кухоньке проходила вся моя жизнь. Там всегда крутился кто-то, либо мать, либо Гошка. Они пытались подчинить меня своей воле и обратить в свою веру.

– Ты чужая. Ты какая-то не такая. Ты навсегда останешься чужой здесь, – так говорила мне Тая, Венькина мать, – Взбей подушки попышнее, как Венка любит. Когда стираешь пододеяльник, почему углы не выполаскиваешь? Его надо вывернуть, а с углов все собрать. На улице вешаешь, а соседи все видят. Тебе не стыдно? Мусор выноси вовремя, Гошка тебе не нанимался…

Я тихо хваталась за голову – «А-а-а!»

Она торкала меня втихую, незатейливо и недоказуемо. Изо дня в день она хотела доказать мне, что я – ничто здесь. Пришла ниоткуда и дорога мне – в никуда.

Несмотря на всю внешнюю обоюдную неприязнь, мы иногда болтали с ней запросто, по-соседски. Во время разговоров тетя Тая не переставала мыть и тереть незатейливую кухонную утварь, улыбалась, переставляла цветы, поглаживала кошек. Она одна вырастила двоих сыновей, потому и отдавала всю себя заботе о своих недорослях, которые до сих пор не удосужились ни жениться, ни подарить ей внуков… Она тщательно выскабливала малейшую грязь в квартире после гошкиных попоек, проветривала кухню, чистила ванную, унитаз и все раковины. После, стирала долго его запачканные вещи, как раньше стирала и Венькины, а теперь учила стирать меня. Вдумавшись, осмыслив всю ее жизнь, я больше не сердилась на Таю. Она научила меня любить идеальный порядок, не бояться генеральных уборок и больших стирок. После жизни в ее квартире я сама стала чище, светлее, трудолюбивее.

Соскучившись по домашнему настоящему комфорту, от счастья, обретенного так внезапно, я, по ее примеру, «вылизывала» все углы маленькой квартирки, чем заслуживала негласное одобрение Таи.

Мебель в нашей комнате была переставлена, стены увешаны коврами, а в угол встала огромная кадка с самой настоящей пальмой, выращенной Вениамином из обыкновенной косточки, полученной когда-то из рук любимой бабушки. Для меня эта пальма была маленьким чудом посреди заснеженных просторов. Подумать только! Настоящее тропическое дерево, затерянное в центральном Поволжье…

У Вениамина было доброе, ранимое сердце, запрятанное под маской грубого мужланистого шоферюги. Его сердце открывалось только мне, и я была ему очень за это благодарна.

Доча моя, Маша, пошла в гимназию с музыкальным уклоном. Гимназия была здесь, прямо во дворе, и я могла видеть из окна, как она выбегает на переменке, или торопливо идет домой после уроков. Я записала ее в класс домры, и Венька помог приобрести нам инструмент. У Манечки получалось играть на трех струнах классические гаммы, а к концу четверти мы разучили небольшую песенку «Добрый жук» для годового экзамена.

Жизнь, безусловно, налаживалась. Вениамин отбывал в свои дальние командировки, возвращался через несколько дней и привозил серьезные деньги. Он всегда отдавал мне весь свой заработок, а взамен требовал лишь немного ласки и хороший обед. В его отсутствие было трудно удерживать на расстоянии Гошу и мать, которые втайне надеялись вышвырнуть меня обратно, на дорогу.

Однажды скандал, выросший на пустом месте, произошел прямо при Вениамине. И каково же было мое удивление, когда он, почти не разобравшись в происходящем, ударил мать… Она настолько этого не ожидала, что сразу выбежала в подъезд, выкрикивая:

– Убивают! Из-за проститутки! Помогите!

Но, конечно, никто не помог. С того раза моя персона почти не обсуждалась, а жизнь стала более вольготна.

Гадости начались с развеселой соседки Лидки. Веселушка, блондинка, жена офицера, она томилась бездельем, а ее дочь обучалась в одной гимназии с Машей. Их квартира, буквально изнасилованная роскошью, находилась прямо под нами, на третьем этаже.

Вениамин познакомил нас почти сразу после переезда. Мы захаживали к ним иногда, выпивали, разговаривали, смеялись. Ничего особенного, простое соседское общение, если не учитывать того, что мне вообще нельзя было пить.

Давно поняла, что я хроник. Стоит мне лишь понюхать спиртного, как семидневный запой становился ужасной проблемой. Я приехала к Вениамину с твердым желанием – избавиться от пагубной привычки, и первое время у меня это неплохо получалось. Вениамин вздохнул с облегчением… Но добрая Лидка все же поднесла мне стакан красного крепленого вина… и я, дура, согласилась.

Теперь все могло исчезнуть. Сразу, в один миг. За время совместного проживания с Венькой, в общей сложности, я попала в семь или восемь запоев, за половину из которых схлопотала от него по отекшему лицу. И каждый раз, протрезвев и встав на ноги, я клялась себе, что это был именно последний раз. Но Вениамин привозил деньги, а я оставалась одна, сама себе госпожа. Мать пела свои незатейливые песни, Гоша пил свой портвейн. Как было тут не выпить и мне? Обстановка накалялась. Постепенно, я возненавидела Лидку, которая вечно норовила подлить мне и поговорить по душам.

– Слушай, а давай сходим в театр? – как-то спросила она.

– Сходим, обязательно.

– А еще в кино? Без мужиков!

– Давай!

Затея с театром запала мне в душу. Но все по порядку.

Глава 22

Я долго пыталась найти работу в городе Р. Не могла же я сидеть на шее у Вениамина пожизненно? И еще, мне начинал надоедать тотальный контроль его родственников, а кровь знакомо закипала и требовала перемен. Но найти приличную работу здесь было трудно, ведь у меня не было постоянной прописки… Снова клин… Может, Веня согласится меня прописать?..

Я внимательно посмотрела на его спокойный профиль и подумала: «Вряд ли». Он не пропишет. Потребуется согласие Гоши, которого не получишь даже за ящик водки… Что же делать? Стоять на рынке? Мыть полы? Я была еще не готова к таким жертвам.

Кроме того, на вертикальном пути в светлое будущее меня все время сбивали с толку всякие проходимцы. Я и не думала, что настолько морально неустойчива. Однажды из Гошиной комнаты, как раз в период моего легоконького двухдневного запоя, который мог классифицироваться как «ни туда, ни сюда», вышел никакой не Мойдодыр, а Клава, новая гошкина подруга. Тетя Тая, которая сидела в это время на кухне, тихонько охнула и произнесла:

– Только этого нам не хватало!…

Наконец-то моя персона озарилась более выгодным светом благодаря простому и наглядному сравнению.

Тридцатилетняя Клава была взлохмачена, пьяна, интеллектуальна, курила «Беломор» и реагировала на все одинаково:

– А мне по хрену!

Ей было абсолютно не стыдно ни за свой внешний вид, ни за свое состояние. По всей видимости, она здесь и ночевала, не замеченная никем, просто «зависла» на период, который зависел от обстоятельств.

Клава ни за что не могла мне понравиться, но мне понравилась дерзость Гоши, который посмел привести в дом откровенную пьянчугу.

В глазах Таисии Клава была моим зеркальным отражением, моим сиамским клоном, но с большим знаком минус. Неужели Гоша считал меня такой же и решил завести подругу подобную мне? «Ладно!» – решила я поддержать их грубую игру. В любом случае, мне нужен был собутыльник, а от возможности позлить Таю я не могла отказаться ни при каких обстоятельствах.

Сейчас же появился Гоша:

– Мам, а ты чем недовольна? Клава – мой друг! Ей че, нельзя здесь пожить? У Венки же живет! А я че?

– Игорь, тебе решать. Я что могу? Пошла я домой…

Уже в коридоре, когда я вышла закрыть за ней дверь, я увидела, поняла по ее взгляду, что лед тронулся. Она больше не считала меня проходимкой, ведь только что, на кухне она встретила кого-то еще более «проходимистого» чем я.

Я, Гоша и Клава быстро спустили все деньги, оставленные Вениамином. Это должно было иметь очень печальные последствия для меня. Но до его приезда оставалось еще несколько дней, а нам вновь сильно хотелось выпить немедленно, сейчас. Денег ни у кого из нас не могло быть, просить у Лидки я бы не стала ни за что, ведь она обязательно «стукнет» моему гражданскому мужу, тем более что у нее в квартире сейчас играла моя дочь, пришедшая из школы. И вот тогда Клава вызвалась научить меня одному старому способу добывать деньги на пустом месте.

Мы вышли из дома и под осуждающими взглядами соседей направились в сторону ближайшей пивнушки.

– Сейчас зайдем, попроси тебя угостить, или попроси денег – пять, десять рублей. Так и соберем на бутылку.

Я была категорически против! «Воробьянинов никогда не протягивал руки!»

– Останешься без бутылки! Ты хочешь выпить? – спросила она раздраженно.

– Очень хочу.

– Тогда пошли!

Сейчас я могу себе представить, как же я выглядела в тот далекий вечер, если ни один из выпивающих там далеко не бедных мужичков, не то что не дал нам денег, а даже и не предложил выпить за его здоровье. Мне! Женщине, бывавшей на приемах правительственного уровня! В итоге мы получили хорошую взбучку от барменши, которая набросилась на нас и с криком:

– Ходит тут всякая шваль! – она буквально выбросила меня и Клаву за двери заведения.

Мне было так стыдно, что я даже заплакала. Клава неверно истолковала мои слезы:

– Щас в другое место сходим, может там повезет.

– Иди ты к черту! Я иду домой, меня ждет дочь. Такой позор, ужас!

– Чего? Позор? Ты хочешь пить нахаляву и не позориться?

– Я не хочу так пить! Мне противно. Ты идешь?

– Пошли, пройдем через моих соседей, может, самогонки в долг нальют. Под тебя буду занимать! Ты когда сможешь вернуть?

– Не знаю, как Венька приедет, – я всхлипнула. – А! Какая теперь разница, после такого позора? Почему люди судят друг друга? Какое она имеет право, ведь она даже не знает меня! Так унизить при всех!

– А ей плевать. И мне плевать. Ты че так расстроилась? В первый раз что ли? Меня постоянно унижают…

Так, внезапно, мы обнаружили тему, затрагивающую нас обоих. Под эту тему мы и пропили еще два дня. Пили соседский самогон, пили Лидкино крепленое вино, которое попало к нам вместе с Лидкой…

– Мы из графьев! – возмущенно выкрикивал Гоша на все наши россказни про окружающую несправедливость. – Кто посмеет меня унизить? Меня нельзя унизить!

– Ты, конечно, из графьев, – обещающе откликалась я, – Только успокойся, тебя никто не трогает.

А на третий день вернулся Вениамин… Приехал голодный, уставший и злой. Он мгновенно оценил ситуацию, но я не дала ему вспылить, сразу повисла на шее, обещая немедленно все исправить. Он сразу как-то обмяк, притих, выпил и поел с нами, а пошумел совсем немного – так, для порядка.

– Ладно, идите все отсюда, я буду спать. Слышь, ты Клава? Гоша, забирай ее откуда взял! Совсем охренели что ли?

В той ситуации почти трезвый Венька был главным, все безмолвно подчинились.

Глава 23

Мои периодические пьянки все больше накаляли обстановку. Я чувствовала, что уже не за горами тот неизбежный грандиозный скандал, после которого мне безапелляционно предложат убраться вон, прямо на лютый мороз.

Зима давно вступила в свои законные права. Я с опаской поглядывала на термометр за окном. Запредельно низкие для меня отметки: минус двадцать, двадцать пять – пугали и напоминали об отмороженных недавно пальцах. Скажу просто: у меня не было зимней одежды. Я приехала в Россию лишь с осенним пальто и тоненькими кожаными ботфортами. Там, откуда мы родом, этого вполне хватило бы до весны, но здесь, сейчас моя одежда выглядела, по меньшей мере, жалко.

– Ты хочешь так всю зиму ходить? – с издевкой спрашивала Тая.

– А пальто теплое, кашемировое. Я свитер вниз надену, теплые носки.