Поцеловать небеса. Книга 1 Тен Юта

И вот однажды, когда Иванова была занята в проведении наисложнейшего спектакля, Розгин пригласил меня к себе.

– Петровна, Ольга сегодня не вернется домой. Она сказала, что будет у дочери. Поехали ко мне, музыку послушаем, шампанского попьем?

– Поехали, – не раздумывая, ответила я.

Этот вечер и эта ночь остались в моей памяти как две стороны одной заслуженной медали.

Мы очень боялись, что Ольга все же вернется, и этот страх добавлял невероятной остроты нашим общим ощущениям. Мы немного выпили, много и жадно говорили, слушали музыку, а потом Алик любил меня. Он делал это так сладко и нежно, что мне хотелось плакать от счастья и от зависти к Ивановой. Теперь было ясно, отчего она так в него вцепилась…

– Скажи, а с Ивановой ты тоже так мил? – изумленно спросила я.

– Нет, не так. Я испытываю к тебе совсем другие чувства. Это как шок. Мне очень хорошо. А тебе?

– Мне тоже, – честно и скупо ответила я.

Глава 41

Проницательная начальница осветительного цеха областного драматического театра знала обо всем еще до того, как ее пальцы нервно коснулись первого микшера на пульте. Ольга интуитивно просчитывала каждый шаг своего предсказуемого молодого мужа. После спектакля, доведенного до конца неимоверным усилием воли, она спокойно выключила свет, медленно прошла к выходу, жестом пригласила за собой Парину и Коленьку, и они отправились по нашему следу, выпив предварительно бутылку водки в соседнем скверике. Ни к какой дочери Оленька не собиралась, она просто ввела нас в дешевое заблуждение. Я и Алик полулежали на пушистом ковре, прямо перед нами горела свеча, рядом стояла бутылка изысканного шампанского. Мы слушали «Скорпионз», беседовали о высоких, очень высоких материях, когда раздался долгожданный звонок в дверь.

– Это она? – тихо спросила я.

– Да… – тоскливо ответил Алик.

– И что делать?

– Ничего, мы ей не откроем. У нее нет ключей от верхнего замка.

– Но, как же я теперь выйду?

– Она уйдет, не будет же она всю ночь в подъезде сидеть?

– Куда уйдет? Она же здесь живет…

– Не совсем так. Здесь живу я и моя мама, которая сейчас у родственников. У нее есть своя квартира, куда она сегодня и собиралась. Она здесь постольку поскольку…

– Алик, мне страшно… – прошептала я. – Мне трудно обманывать ее. В это время в дверь принялись стучать с такой силой, что ключи могли уже и не понадобиться. Дверь в квартиру была хоть и прочной, но не железной.

– Я знаю, ты там с ней! Открой! Окрой, хуже будет!!! – орала пьяная Оленька, будоража соседей.

– Слушай такая маленькая, а такая настырная!

– Да, она умеет добиваться своего, – улыбнулся Алик.

Мы ползком пробрались в коридор и приникли к дверному глазку. Моя оппозиция раскинула лагерь прямо на лестничной площадке. К Розгину у этой группы не могло быть, да и не было никаких вопросов. Они прибыли по мою душу.

Картина более напоминала ужин туристов, чем поздний визит Оленьки к себе домой. Ребята присели на ступеньки, выложили на бетонный пол целый ассортимент закусок к пиву, не спеша разливали пенный напиток в пластиковые стаканчики и обсуждали план проникновения в квартиру.

– Да здесь целый отряд! Алик, как я выйду отсюда??? Неужели придется прыгать с седьмого этажа?

– Не бойся, со мной тебя никто не тронет. Как бы там ни было, вся эта каша из-за меня.

Я с уважением посмотрела на Алика. Сейчас он был похож на маленького бойцового петушка: лохматый, нахохленный, смелый и злой на свою неугомонную женушку. Что и говорить, они были идеальной парой.

Настроение было испорчено безвозвратно. Сразу стали бессмысленными и свечи, и бокалы, и очаровательные баллады, продолжавшие звучать в глубине квартиры.

– Алик, ты с соседями в ладу? Давай я к ним на балкон переберусь, а ты Ольгу впустишь. Пусть убедится, что меня здесь нет.

– Петровна, ты с ума сошла? У меня балкон застекленный, этаж седьмой! И время уже за полночь! Куда ты собралась? Сиди со мной до победного…

И мы сидели. Вот только когда он наступит, этот «победный»? Когда в лагере противников закончилось пиво, они покинули подъезд. Обессиленные, обиженные, оскорбленные нашим невниманием, они немного потоптались под окнами, выкрикивая неприличное, и направились в соседний дом.

– Куда это они? – в ужасе спросила я Розгина.

– Слушай, совсем забыл, здесь живет наш с Ивановой общий друг. Они вполне могут «зависнуть» там до утра… Давай я тебя сейчас на такси посажу? Пока их не видно… Кто знает, что они задумали?

– Давай! – с облегчением согласилась я.

Через десять минут мы уже стояли на обочине, пытаясь остановить любое транспортное средство. И нам это удалось, я сумела скрыться незамеченной и остаться дамой «инкогнито».

Слухи о наших отношениях медленно поползли по закулисью, воспарили наверх, к Лисовскому, удавкой обвили световой цех, окутали сизой дымкой гримерки актеров. Надо было что-то делать. Опровергать или соглашаться. Но мы упрямо молчали.

Пока Иванова не имела прямых доказательств нашего предательства, мы имели право на легальное общение и нагло этим пользовались. Я стала все чаще пропадать в каморке Алика. Мы пили кофе, он развлекал меня лучшей мировой музыкой, которой у него было в немерянных количествах. Нам было действительно интересно, весело вдвоем, и мы вновь и вновь испытывали удары особого электрического тока, который зовется страстью.

Глава 42

Намечался Коленькин день рождения. Меня пригласили вынужденно посидеть в нашем подвальчике, пригубить водки с селедочкой. Ети уже давно не любили меня, терпеливо ждали моего окончательного падения. Их план был прост и примитивен. Сегодня по театру – дежурство Лисовского, он останется в театре до конца спектакля. Спектакль веду я. Они настучат шефу, он вызовет меня к себе и повесит очередной выговор за пьяный вид, после которого мне останется один шаг до увольнения.

Я сидела напротив Ивановой и буквально считывала эту информацию с ее злого невинного лица. После третьей рюмки я прекратила пить, что угрожало сорвать планы Етих.

– Петровна, ты не выпьешь за нашу дружбу?! – угрожающе орала Иванова. – Ты не выпьешь за своего друга Розгина?

– Ольга, мне еще работать. Вы пейте, не стесняйтесь. Я пойду в операторскую. Всем пока!

Я игриво подмигнула Алику, пожала Коленькино вялое плечо, дожевала кусочек пресервов и отправилась наверх нажимать свои кнопочки.

За секунды до третьего звонка я, к своему изумлению, увидела плывущего ко мне через зал капитана дальнего плавания – Лисовского. Зрители уже расселись по местам, спектакль почти начинался…

Он шумно распахнул дверь-купе, закрыл ее с неподобающим треском и бесцеремонно уселся на свободный стул рядом со мной. В эту минуту дали третий звонок и, при всем желании, я не могла бы уделить внимания столь важной персоне. Но после того, как успешно вдохнула на сцену свет и жизнь, я все-таки спросила:

– Чем обязана?

– Петровна, что у тебя с Розгиным? – нагло спросил он.

– Ничего…

– Весь театр «на ушах». Зачем он тебе нужен? Он еще глупый, непостоянный. А со мной ты будешь, как за каменной стеной и всегда молодая! – выложил Лисовский единственные козыря.

Хотелось ответить: «Как под стеной», но я сказала другое:

– Валя, он мне не нужен. Мне вообще никто не нужен.

– А я? Я тоже?

Дело принимало серьезный оборот. Валя взялся за старое, кроме того, он был в подпитии и мешал мне вести спектакль.

– Мое отношение к тебе неизменно. Я уважаю тебя. Но мы не можем долго находится вместе. У нас разные ценности.

– Брось! Легкие отношения еще никому не мешали. Когда придешь в гости? Я соскучился! – напирал он.

– Не знаю. Надо подумать… А ты зачем пришел? Ети настучали?

– Нет. У вас война? Розгина не поделили? Хочешь, я их всех повыгоню? Завтра?

– А если хочу?

– Я ж пошутил… Злая ты! Так, когда придешь? В выходные?

Я не знала, что ему сказать, не знала, как немедленно отделаться от него. И что-то мерзко-меркантильное внутри меня противно -подло зашептало: «Соглашайся, хуже будет». Или я читала мысли Лисовского?

– Хорошо. В выходные. Ты мне сейчас мешаешь. У меня сложные перестановки света. Извини…

– Ладно, перестановки у нее… Самое сложное – это я. Нам надо дружить, Петровна. Умная ты, сука! А так давно бы на х… послал. Я ценю общение с тобой. Но вот что меня смущает – если вы такие умные, шо ж вы такие нищие??? – заржал он внезапно.

Я навсегда благодарна этой его фразе.

– Говорю же, ценности у нас разные. Понимаешь? Не в деньгах счастье, – упрямилась я.

– Пойду, а то еще приму твою глупую веру. Завтра зайди ко мне в кабинет, договоримся на выходные.

Он шумно отплыл в обратном направлении, прямо посреди девственной тишины зрительного зала, и актер на сцене недовольно поморщился.

Почти сразу Лисовский позвонил ко мне в операторскую по внутренней связи и напомнил:

– Завтра у нас Боря Моисеев. Ты работаешь.

– Я помню, Валя. Спасибо.

Ети тихонечко допивали в подвале, когда я закончила спектакль и отправилась домой. По дороге я купила бутылку хорошего вина, и распила ее одна, под тихую музыку, закусывая мечтами… Пьяненький Алик очень хотел подарить мне прощальный поцелуй, но не успел. Поискал, походил и грустно отбыл восвояси.

Зачем мне все это? Розгин, Лисовский – герои не моего романа. Почему я тянусь к ним, допускаю до себя, боюсь потерять? Очевидно, что ничего не получится.

Например, Алик. Он страстно любит три вещи: спорт, еду и музыку. Он не представляет себе жизни без них! Как я могу сделать его счастливым, если я ненавижу футбол и более чем равнодушна к еде. Музыка – да! Но все остальное? На что надеется Алик, когда говорит, что придет жить ко мне и будет делить со мной радость и горе?

Как надоело все. Эта повсеместная ложь… Во имя чего она? Ведь слепому понятно, что Лисовский и я абсолютно несовместимы. Стоит мне лишь покинуть театр, как исчезнут все точки нашего соприкосновения. Может, я научилась использовать людей? Но пока у меня было стойкое ощущение, что используют меня.

Глава 43

Наутро приехал Боря, как ласково мы все его называли. Похмельные Ети не смогли выйти на сцену. Иванова сидела в подвальчике с мокрой тряпкой на голове и умоляюще мычала:

– Петровна, пойди к нему! Сделай все, о чем он попросит. Я не смогу… Возьми с собой Сашку и Хокина. Розгин уже в звуковой. Скажи Лисовскому, что я заболела.

– Ладно, не переживай. С тебя «Мартини».

– Да хоть два…

Надо сказать, что я тоже была не в лучшей форме. Вчерашнее вино еще не выветрилось из меня, я замечталась далеко за полночь.

Ничего, ничего… Я скромно вышла на сцену и встала справа от центра, ближе ко второй кулисе.

– Эй, кто-нибудь! – тоскливо звал Борис Моисеев.

– Я здесь… – жалобно отозвалась я, – Что будем ставить?

– Привет! Ты кто?

– Петровна, осветитель.

– А с декором как быть?

– Сейчас все устроим. Что необходимо?

Борис был настолько прост в общении и компетентен в сценических вопросах, что я вся наполнилась ответной профессиональной солидарностью. Всегда приятно работать с человеком, который точно знает, чего хочет.

– Надо бы пару колонн, подставочек, сзади – балдахин с подсветкой из двух цветов – красной и синей. Можно?

Я вспомнила, что у нас недавно появились дивные белые колонны из премьерного спектакля «Месяц в деревне», трогать которые было категорически запрещено. За них рьяно отвечали монтировщики сцены, но для Бори я уже была готова на все.

– Можно. Сейчас все будет! – уверенно сказала я.

Я вызвала на сцену двоих помощников и вежливо заставила вынести все необходимое. Они вяло роптали, но кто же будет со мной спорить?

Тем временем, силы медленно покидали меня. Я приземлилась на принесенную кем-то подставку, прямо посередине сцены, подперла кулаком тяжелую голову. Ни дать, ни взять – Аленушка на пруду. Напротив меня, в зале, где-то на десятом ряду, сидел Боря и контролировал происходящее. Я передавала его указания на более доступном языке Хокину и Сашке.

Через полтора часа все было готово. Боря все еще находился в зале, наблюдая за установкой звукового оборудования и репетицией балета. Я тихонечко подсела рядом, боясь вызвать его неудовольствие. Но то состояние «невесомости», в котором я пребывала, значительно облегчало возможность контакта между Борей и мной. Поэтому я осмелела и спросила:

– Тебе нужен хороший осветитель?

– Нет, я сам все делаю, – не обидевшись на «ты», ответил он.

– Тогда, может, администратор или еще кто? Недорого?

– Да нет. Я все сам… Уже привык. Знаешь что? Будешь в Москве, заходи. Что-нибудь придумаем.

Эх! Опять двадцать пять! Снова глубоко внутри шевельнулась тревожная струна ожидания. Буду ли я в Москве?

– Спасибо, Боря, – я благодарно пожала ему руку.

Мне вдруг так страстно захотелось выпить, что я решила с этим не откладывать. За моей спиной, в окне звукорежиссерской, угадывался добрый, ласковый взгляд Розгина. А не выпить ли нам с ним пива? Тем более, что до концерта оставалось целых пять часов!

Решено. Я быстро умчалась наверх, и уже оттуда, через обширное окно, увидела плывущего мимо нагло установленных мною колонн господина Лисовского.

– Здрасьте! – поприветствовал он Моисеева.

– Добрый день, – просто ответил Боря.

Я с интересом наблюдала за происходящим. Сможет ли Валя отнять колонны у Моисеева? Мой взгляд был перехвачен Лисовским. Он смутно улыбнулся, предупреждая меня о грядущей буре.

– Ты чего там делаешь? – закричал он на весь зрительный зал, игнорируя присутствующих, – Где Иванова? Кто поставил колонны? Ты?

Я внезапно икнула, что было воспринято им как полное согласие по всем вопросам.

– Зайдешь попозже. А вообще, молодец! Быстро управилась.

Фу-у! Пронесло. Есть повод и перерыв для пива.

– Алик, пиво есть?

– Есть, – быстро ответил он.

– Какое счастье! Наливай.

И как это бывает только с похмелья, после пятой или шестой пропущенной рюмки, размером со стакан, меня потянуло в глубокий безмятежный сон.

– Слушай, Розгин, я тут посплю у тебя часок? Вот здесь, на банкетке? А ты никому меня не показывай.

– Спи. Я разбужу, если что.

Дело в том, что спать в театре было в порядке вещей. Люди подчас находились здесь круглосуточно, уставали, засыпали, просыпались, работали дальше. Поэтому уснуть на банкетке у Розгина, прямо за звуковым пультом под увесистой деревянной коробкой с пожарным шлангом, было делом само собой разумеющимся. И я уснула…

Через некоторое время туда же пришел Евгений, звукорежиссер Моисеева. Они легко познакомились с Аликом. Розгин попросил его не удивляться моей спящей персоне, и они принялись выставлять дорожки, микшера, налаживать звук для концерта. А еще через час, когда сон мой стал по-настоящему глубок, на сцену вышел Боря и предложил «прогнать» несколько номеров в качестве репетиции. Все шло по плану, но Борю постоянно не устраивал один момент:

– Женя, в чем дело? Все очень тихо… Я сам себя не слышу! Так будет и во время концерта? Ребята, звуковики! Я ничего не слышу!

– Боря, я не могу громче… – Женя осторожно посмотрел на мою спину. – Здесь люди спят!

Но звук, конечно, прибавил.

Репетиция была в полном разгаре, когда я проснулась от внезапного творческого толчка, резко села и сразу впечаталась лбом в деревянный угол над своей головой. О-о-о! Как больно! Где я? Повертев головой, я страшно смутилась, когда увидела за звуковым пультом не только дружеский лик Розгина, но и еще один, не менее дружеский, звуковика Евгения.

– Женя, – с улыбкой представился он.

– Петровна, – простонала я.

– Знаю, наслышан. Мы тут не сильно шумели?

Я совсем засмущалась и побрела к зеркалу – пора собираться на концерт Бориса, который я сегодня работаю по полной программе. Где-то между вторым и первым этажом меня настиг вездесущий Валя. Как человек с бурным прошлым, он сразу оценил мое состояние и спросил:

– Ты что? С ума сошла? Работать сможешь?

– Конечно, смогу. И хватит меня контролировать! Скажи, я хоть раз налажала?

– Если бы налажала, выгнал бы сразу! Но у всех бывает первый раз. И ты не исключение. Ладно, слушай меня. В следующее воскресенье приходи ко мне. У меня опять пропала домработница. Будешь «калымить». И никаких отказов! А летом поедем ко мне на дачу, я научу тебя отдыхать. Все поняла? Иди! Да, и чтобы общение с Розгиным было сведено к авторитетному минимуму! Дуй отсюда!

Да что же это такое? Из этого круга есть какой-нибудь выход? Надо сказать ему твердое «нет». Но он все равно подкатит через месяц, другой, задавит своим „обаянием“ и интеллектом. Черт знает что!

Шоу Бориса Моисеева прошло «на ура». Его вышколенный балет, грамотные мизансцены, артистический талант покорили всех, даже тех, кто был настроен скептически.

Мы с Розгиным весело переговаривались по внутренней связи, я задорно мигала прожекторами на сцене, Иванова бегала между подвальчиком и звуковой, а это ни много ни мало четыре полных этажа ступенек. Она взяла такой темп, что под конец концерта совершенно пришла в себя и даже помогала мне «разбирать» сцену.

В последние несколько дней она перестала меня третировать, видимо разрабатывала новую тактику наступления. И это ее молчание откровенно настораживало.

После этого концерта, после витиеватой двусмысленной беседы, мы втроем, совершенно неожиданно, собрались ехать к Розгину. На товарищескую встречу. Может, Оленька решила меня отравить?

Глава 44

В двухкомнатной квартире Алика вновь горели свечи, рекой лилось «Мартини», звучала излишне громкая музыка, но с той лишь разницей, что теперь нас было трое.

К своему стыду, в те далекие времена я имела гадкое свойство иногда не ночевать дома. Я запросто исчезала до утра безо всяких предупреждений.

Итак, мы были втроем. Неловкость момента испарилась, как водится, после третьего бокала. Мы начали разговор о возможности дружбы между мужчиной и женщиной.

Витиеватыми, сложными лабиринтами пришли к выводу, что она возможна, но только на грани флирта. И вдруг, мне стало так одиноко, что я произнесла:

– А давайте ляжем спать втроем? Мне холодно, – причем я имела в виду только то, что сказала.

Уникальность подобного предложения быстро оценил Розгин, но Иванова, внезапно, так ощетинилась, что я испугалась.

– Я так и знала. Да ты совсем обнаглела! Ты ведь была уже здесь, да? Спала на этом самом диване с ним? Сука!

Она полетела на меня с растопыренной пятерней и больно саданула по щеке. Что и говорить, в России умели бить морду. От неожиданности я даже не успела увернуться. Через минуту щека распухла, на ней появились три длинных, кровавых ссадины от Ольгиных цепких коготков. Черт! Черт! Черт! Назавтра мы ждали сборную театральную труппу из Москвы. Как я выйду к ним в таком виде?!

– Ольга, ты дура? А ты чего сидишь? Угомони свою шизофреничку! На хрена мне твой Алик??? У меня сам Лисовский в кармане! И вообще, отстаньте от меня все! Я поеду домой!

Но ехать домой не представлялось возможным. В три часа ночи транспорт отсутствовал. Ольга слегка извинилась передо мной, торжествуя сомнительную победу. Розгин умыл меня, приложил лед на щеку, и сквозь смех сказал:

– Петровна, ты прекрасна!

– Я знаю. Как я завтра покажусь Лисовскому? Что ему сказать? Что меня исполосовал начальник цеха? Алик, я ненавижу тебя!

– А я тебя люблю, Петровна. Правда. Уже давно. Давай будем жить вместе? – предложил он, сидя на краешке ванной.

– Ты сейчас серьезно? Я не смогу таскать за тобой горшки с едой. Я не люблю футбол и автогонки.

– Я изменюсь. Давай попробуем?

Что-то шевельнулось во мне. Почему бы и нет? Надо отомстить за себя. Пусть Иванова пострадает, это придаст ей шарма.

– Алик, давай завтра поговорим? Можно мне где-нибудь поспать, но так, чтобы меня не придушили?

– Иди в спальню, закройся на ключ. Я пока ее успокою.

Наутро приехали гастролеры. А в кабинете Лисовского сидела я, со шрамами на лице.

– Ты откуда? Тебя не доведет до добра эта свободная жизнь. Неужели Иванова рассчиталась? – елейно спрашивал он.

– Валя, я работаю сегодня?

– А ты в состоянии? Я вообще хочу провести собрание в вашем криминальном цехе. Что-то мне не нравятся последние события. А если разбираться, то получается, что ты сама во всем виновата… Не подскажешь, как мне с тобой поступить, умная ты наша?

– Ты уволишь меня? – тревожно спросила я, надвигая волосы на разодранную щеку.

– Уволить не уволю, но вид будешь иметь бледный. Ты решила вопрос с Розгиным? – настойчиво продолжал он.

– Решила… Наполовину. Валя, знаешь, что я думаю? Театру выделяют такие деньги на юбилей! Давай купим в наш цех новую аппаратуру? Помнишь, какую ребята привозили с «Тодесом»? – резко поменяла тему я.

– Вон ты куда загнула! Пока не могу. Эти деньги пойдут на ремонт зала и на премии ведущим актерам. Зачем тебе фонари, у тебя их на морде достаточно! – густо пробасил он и захохотал.

– Ладно, я пойду на сцену. Поставлю свет. Не возражаешь? Меня давно ждут.

– Иди уже! Увидимся. Фонари ей надо купить! Ладно бы сказала: «Валя, купи себе что-нибудь… Ну, на крайний случай – мне». Тоже нашлась – Жанна Д’арк! Надо думать не обо всех, а о собственном благополучии! Когда до тебя это дойдет? Жанну сожгли и тебя раздавят…

Лисовский, сам того не ведая, неловко вынул краеугольный камень из фундамента моего будущего. Его консерватизм со временем поставит меня перед выбором, и я покину театр, в котором запрещено развитие и личностный рост. Думать о себе?

Позднее я пойму смысл сказанного им второпях. Пойму, но не научусь отдавать предпочтение собственной заднице. И это станет еще одной причиной для моего будущего успеха.

В операторской находились: Коленька и Александр, осветитель приехавшей труппы. Спектакль назывался «Миледи» по мотивам А. Дюма. Трудный по свету, сложный по восприятию, непереваримый для моего мироощущения. Я не помню более непонятной осветительской задачи за всю мою театральную бытность.

Туман застилал мне глаза, мысль напряженно барабанила в висок после бессонной ночи с четой Розгиных-Ивановых. Александр пытался достучаться до меня всеми возможными способами, и, наконец, выбрал тактику обольщения. Его ничуть не смутили мои боевые увечья. Он боролся за успешное проведение спектакля.

Мы с Розгиным солидарно побегали по сцене, установили массу светильников и больших прожекторов, я набрала на пульте более восьми программ, которые требовали дополнений в процессе спектакля.

Иванова отсутствовала, чем повергала меня в панический ужас.

– Ты ей уже сказал? – спросила я Алика.

– Нет еще, она в подвале. Пойдем сейчас?

– Алик, давай я сначала выпью? У меня так трясутся руки, что сердце останавливается! Водку найдешь?

– Конечно! Какие вопросы?

– Петровна, а как же наш спектакль? Кто его проведет? – обреченно спросил Александр.

– Да ты не бойся! Она в любом состоянии может работать. Ей от одной бутылки ничего не сделается! – выставил мое безупречное алиби Розгин.

Мы поднялись в звуковую и начали там сложный ритуал, именуемый в народе «для рывка». Саша и Денис (звуковик труппы) выпили вместе с нами, рассказали про московскую трудную жизнь. В самый неподходящий момент, когда про нее все забыли, Ольга появилась на пороге и зверем посмотрела на происходящее, брезгливо отвернулась, хлопнула тревожно дверью и исчезла.

– Петровна, пойдем, поговорим. Пусть она от нас отстанет!

– Пойдем, – вздохнула я, с сожалением покидая хлебосольный стол Розгина. – Мы ведь вернемся?

– Сейчас придем. Не бойся, пошли…

Зачем мне это было надо??? Зачем? Доказать свое превосходство? Но ведь его никто и не оспаривал. Иванова наоборот высоко ценила мои творческие и личные качества, этим и мотивировала нашу с Розгиным несовместимость.

Входная дверь в подвал оказалась закрытой. Я осторожно потянула ее на себя, с уверенностью, что она сейчас откроется. Она действительно начала открываться, и в эту минуту, сквозь образовавшуюся в проеме щель, я увидела, как Оленька с размаху льет на меня какую-то жидкость из ковшичка, в котором мы обыкновенно кипятили воду.

В этот раз я не оплошала и захлопнула дверь раньше, чем брызги кипятка попали на мое уязвимое лицо.

– Розгин, вызывай психиатра! Я не могу находиться с ней в одном помещении! Срочно!

Иванова ломилась в дверь, кричала, пиналась и плакала.

– Вот дура! Что с ней делать?

Я изо всех сил сдерживала ее натиск, навалившись на дверь собственным задом.

– Подожди, отойди.

Розгин отодвинул меня, я перестала держать дверь, она моментально распахнулась, и Оленька вылетела оттуда, упала прямо нам под ноги, нелепо растопырилась на бетонном полу подвала. Она попыталась встать, но поскользнулась на разлитой ею же воде, и досадно рухнула в мои горячие объятия. Я схватила ее настолько крепко, насколько позволяли мои подкачанные бицепсы, прижала спиной к своему животу, так что ее лицо оказалось напротив Алика. И Оленька, не сумев отказать себе в удовольствии, смачно плюнула Розгину в лицо.

– Забери эту дуру! – я швырнула ее в Алика и сразу же пошла прочь, забыв о первоначальной цели визита. – Идите вы все в ж…! – кричала я на весь театр, совершенно не боясь быть услышанной кем-то.

И еще до того, как звуки моей пламенной речи утихли в кулуарах, Розгины-Ивановы умерли для меня навсегда.

А потом был спектакль, самое нелепое зрелище в моей жизни. Действо происходило на абсолютно черном фоне, который я «вытягивала» отдельно выставленными лучами разных цветов. Неудивительно, что после всего пережитого за последние сутки, руки впервые не слушались меня, и я чуть не облажалась в двух местах. Рядом сидел, ничего не подозревающий Александр, и пытался контролировать мои действия. Где-то с третьего этажа за сценой ревностно наблюдала Оленька и трепетно ожидала моего полного провала. Рядом с ней за своим пультом сидел Розгин и трясущимися руками сопровождал звуком мои световые зарисовки. И, не видя друг друга, а только по почерку, выводимых на сцене, каракуль, мы знали наверняка – кто из нас победитель, а кто побежден.

В это время в зале поднялся еле слышный ропот, который перерос в шум толпы. И я впервые увидела, что такое настоящий провал. В том не было нашей вины. Просто спектакль не понравился городским искушенным театралам. Люди вставали и уходили из зала, молча, в полной темноте. И это зрелище бредущих мимо людей всерьез напугало меня…

– Не мой день, – сказала я в пустоту.

– Ты прелесть! – отозвался Александр. – Приезжай ко мне в Москву… У тебя настоящий талант. Я вижу, что ты сегодня не в лучшей форме. На что же ты способна в свои лучшие дни? Приезжай, я помогу, чем смогу. Приедешь? – он уже записывал адрес и телефон на клочке бумаги, вырванном из театральной партитуры.

Опять двадцать пять! Ну, конечно же приеду! Ко всем приеду! Обязательно приеду!

Глава 45

Что же было потом? Жизнь потекла руслом, предсказанным Лисовским. Я начала выезжать на гастроли в соседние городишки. В каждом из них моя скромная персона имела бешеный успех среди коллег. Меня встречали хлебом, солью и водкой, развлекали свежими анекдотами. Мы дружили, обменивались навыками и умениями.

После одной из таких поездок, вернувшись домой глубокой ночью, я проспала двенадцать часов подряд и не явилась вовремя на работу. Валя встревожено бегал по театру, спрашивал у всех, не видел ли кто меня, а я выплыла на сцену только ближе к обеду. Весь мой облик свидетельствовал о том, что вчера я пила крепкий медицинский спирт. Но на Валин вопрос: «Почему ты опоздала?» я легко ответила: «У меня понос…», чем вызвала жуткие приступы смеха у своих коллег. Они так задорно хохотали, что Валя сразу сменил гнев на милость.

– Выпей таблетку. Незачем жрать все подряд на выездах.

Кстати, о коллегах. Хокин совершенно вымотал меня своим постоянным отсутствием. Дело в том, что большие прожектора после каждого спектакля убирали наши мальчики. Но вот именно Хокин при этом нарочито отсутствовал. Я несколько раз убрала тяжеленные фонари самостоятельно, а потом просто сделала ему мелкую гадость, позвонила в специальный отдел и сообщила, что по такому-то адресу хранятся легкие наркотики. Адрес, естественно, был назван Хокинский, и наркотики там, безусловно, были.

Ой, что тут началось! К нему приехали с обыском, перевернули все вверх дном и действительно нашли марихуану! Хокин точно знал, кто это сделал.

Следующий день он начал с прямого наезда: