Скажи волкам, что я дома Брант Кэрол

36

Я всегда держу слово. Если я что-то пообещала, то выполню обещание. Я дала Тоби слово, что мы с ним увидимся, и мы увиделись. Я собиралась поехать к нему сама, рассудив, что ему сюда ездить не стоит. Я решила, что съезжу к нему в понедельник, потому что по понедельникам у нас последний урок — физкультура. Хотя я еще никогда не сбегала с уроков и даже ни разу не думала о том, чтобы прогуливать школу, я решительно подошла к мистеру Бингмену, схватилась рукой за живот и принялась плакаться насчет дамских недомоганий. Все наши девчонки пользуются этой хитростью на физкультуре, и еще до того, как я успела закончить свою жалостную историю, мистер Бингмен взял ручку и написал мне освобождение.

Выходя из спортивного зала, я считала удары баскетбольных мячей о пол, вдыхала душный, пропитанный запахом пота воздух и старательно сохраняла невозмутимый вид. Даже если бы я ползла, как черепаха, я все равно успевала на электричку, уходящую в 14.43.

— Джун! Как здорово, что ты пришла! — воскликнул Тоби, когда я позвонила снизу в домофон. И, судя по голосу, он и вправду был рад. Я решила не ехать на лифте, а подняться пешком. Мне нужно было собраться с мыслями, приготовиться к тому, чтобы снова войти в эту квартиру. У Тоби вообще никого не осталось. У Тоби вообще никого не осталось. Так я твердила себе, поднимаясь по лестнице.

Войдя в квартиру, я сразу заметила, что она стала немного другой. В ней было уже меньше Финна. На журнальном столике стояло несколько грязных тарелок. Пепельница, широкая ваза, которую Финн отлил из асфальтовой массы («Из гудрона», — сказал в прошлый раз Тоби, закатив глаза и улыбнувшись), была переполнена. Шторы на окнах плотно задернуты.

Тоби встретил меня в мятом вельветовом пиджаке темно-бордового цвета, под который была надета все та же футболка со скелетами динозавров. Заметив, что я то и дело поглядываю в сторону занавешенных окон, он подошел к ним и быстро раздвинул шторы.

— Ну, вот, — сказал он. — Так лучше, да? Ты садись.

Тоби сел на синий диванчик, а я — напротив него, на коричневый. Тоби заварил чай, и мы выкурили по сигарете, причем я даже ни разу не кашлянула. Тоби плеснул себе в чай капельку бренди и протянул мне бутылку, но я покачала головой. Я старалась не слишком часто оглядывать комнату. Мне не хотелось, чтобы Тоби подумал, что я пытаюсь угадать, где его вещи, а где вещи Финна. Но мне было трудно удержаться и не смотреть. Последние несколько дней я морально готовилась. Мне хотелось суметь сделать вид, будто меня ни капельки не волнует, что половина вещей в этом доме принадлежала не Финну. У Тоби вообще никого не осталось, — сказала я себе снова.

— Классные сапоги, — сказал Тоби.

— Это Финн подарил, — ответила я как-то слишком поспешно и подобрала ноги, пряча сапоги под юбкой.

Пару секунд мы сидели в неловком молчании, а потом Тоби вдруг заговорил деланым «репортерским» голосом с совершенно дурацким акцентом. Делая вид, что протягивает мне микрофон.

— Расскажите нам, мисс Элбас, что вас так привлекает в Средних веках?

Я скрестила руки на груди и выразительно на него посмотрела.

— Нет, правда, — сказал он нормальным голосом. — Мне правда интересно.

Такие вопросы всегда повергают меня в ступор. Можно было бы сделать вид, будто я вообще ничего не слышала, но я знала, что Тоби не даст мне уйти от ответа. И лихорадочно соображала, что тут можно сказать. Замки; рыцари; пляшущий свет свечей; григорианские песнопения; длинные платья до пола. Рукописные книги, украшенные совершенно прекрасными миниатюрами. Слово «иллюминировать», то есть раскрашивать краской рисунки в книге, родственно слову «иллюминация». И эти старинные книги, раскрашенные вручную, — они и вправду как будто светятся.

— Может быть… Я не знаю… Может быть, мне просто нравится, что в те времена люди много чего не знали. Было столько чудес и диковин, которых мало кто видел. Столько стран, где никто не бывал. Можно было придумать любую историю, и все в нее верили. Люди верили в святых и драконов. Собирали разные травы и верили, что они могут спасти человеку жизнь.

Я произносила все это, сосредоточенно глядя в пол, потому что мне самой казалось, что я несу полный бред и Тоби надо мной смеется. Но он не смеялся. Когда я все же решилась взглянуть на него, он серьезно кивнул и сказал:

— Мне это нравится.

— Правда? — Я долго смотрела на Тоби, пытаясь понять, шутит он или нет. Удостоверившись, что не шутит, я продолжала: — И еще, как мне кажется, в те времена несовершенство считалось вполне нормальным. Не было полностью идеальных людей. Почти у каждого имелись какие-то недостатки, и все с этим жили. У них просто не было выбора.

Тоби снова кивнул, соглашаясь. Он сидел, держа руки на коленях, и я заметила, какие мозолистые у него пальцы.

— Но ведь были еще грязь и темень… крысы, чума…

— Да, наверное. — Я задумалась, глядя себе под ноги. Потом подняла голову и улыбнулась. — Почти как у нас, в современном Нью-Йорке.

Тоби рассмеялся.

— Верно подмечено. — Он помедлил, как будто обдумывая следующую фразу. — Только… только вместо чумы у нас СПИД.

Я впервые услышала от него это слово. СПИД. Тоби произнес его тихо-тихо, глядя в сторону.

— Это не одно и то же.

— Да, не совсем, и все-таки…

— Это две разные вещи. От чумы никто не застрахован. Если ты заболел, никто в этом не виноват. Просто так получилось. Ничьей вины в этом нет. — Слова сорвались с языка раньше, чем я осознала их смысл.

Тоби принялся теребить нитку, свисавшую с края кармана его пиджака. Я подумала, что, наверное, надо бы извиниться. Но не стала ничего говорить.

— Джун, о СПИДе тогда никто ничего не знал. Понимаешь? Когда мы с Финном встретились, даже слова такого еще не было.

— Тогда почему у меня в семье все считают, что это вы его заразили? Почему они так говорят?

Тоби запрокинул голову и закрыл глаза. Потом сделал глубокий вдох, открыл глаза и посмотрел на меня.

— Потому что мы решили так им сказать.

— Кто «мы»?

— Мы с Финном. Хотя в основном это было мое решение. Твоя мама считала само собой разумеющимся, что именно так все и было, и мы решили ее не разубеждать. Я сказал Финну, что не возражаю. Пусть будет так. Если ей от этого легче, пусть думает все, что хочет.

— Но…

— Давай не будем об этом, Джун. Это уже не имеет значения.

Но для меня это имело значение. Ведь это же несправедливо. Нельзя, чтобы Тоби брал всю вину на себя, если виноваты оба. В таком случае выходит, что вообще никто не виноват.

— Но почему Финн…

— Тсс, — Тоби приложил два пальца к моим губам. Его пальцы были шершавыми и сухими. Я напряженно замерла, и Тоби медленно убрал руку.

— Но…

— Я рассказываю тебе все это, потому что хочу, чтобы ты поняла, как сильно я любил твоего дядю. Если ты это поймешь, тогда, может быть… может быть, ты перестанешь меня ненавидеть. Финн был такой же, как ты. Он хотел сказать правду. Хотел, чтобы все знали, что никто не виноват. Это я настоял. Я его уговорил. Я любил его, Джун. И готов был принять всю вину на себя, если от этого Финну станет хотя бы немножечко легче. Это было мое решение. Я так хотел. И давай больше не будем об этом, ладно? Все уже в прошлом. Теперь это уже не имеет значения. Хорошо?

Я промолчала.

— Хорошо? — повторил Тоби. — Именно этого и хотел Финн. Правда.

«Откуда ты знаешь, чего хотел Финн?» — подумала я про себя. Но все же, пожав плечами, сказала:

— Да, наверное.

— Вот и договорились. — Тоби отвернулся к окну.

Мне хотелось заплакать. Даже не знаю почему. Не потому, что Тоби оказался таким благородным и великодушным. Не потому, что, возможно, никто в целом мире — никто, кроме меня, — никогда не узнает правду. Не потому, что теперь у меня наконец появилось что-то, что знала я, но не знала моя сестра, а я ничего не могла ей рассказать. Ни ей, ни кому-то еще. Я сидела, с трудом сдерживая слезы, и пыталась понять, откуда взялась эта невыносимая печаль. Я погрузилась в нее с головой и ждала, что она разъяснит мне, почему. И она разъяснила. Как будто шепнула мне на ухо:

Он любил Финна сильнее, чем ты.

Вот что сказала моя печаль. И я знала, что это правда.

Я буквально физически ощущала, как мое сердце сжимается в твердый холодный комок. Я не ревнивая. Я не ревнивая. Я не ревнивая, — мысленно повторяла я вновь и вновь, стараясь дышать медленнее и спокойнее. Я посмотрела на Тоби:

— А Финн… он писал ваши портреты? Хоть раз?

Мне самой не понравилось, как прозвучал мой вопрос. Так патетично и жалко. Так печально и злобно. Но Тоби, кажется, этого не заметил. Он поднял вверх указательный палец и сказал:

— Одну секунду.

Вскочил с дивана и принялся рыться в потайном ящике стола. Потом обернулся ко мне, улыбнулся и показал ключ, зажатый в руке.

— Ты ведь еще никогда не бывала в подвале, да?

Тоби был прав. Я никогда не бывала в подвале в подъезде Финна. Но моя мама бывала. Иногда по воскресеньям, когда Финн писал наш с Гретой портрет, мама спускалась в подвал, где была прачечная, чтобы помочь Финну со стиркой. Каждый раз, возвращаясь оттуда, она трясла головой и говорила, что больше никогда в жизни туда не пойдет. «Этот подвал — прямо готовые декорации для фильма ужасов», — сказала она однажды.

Тоби сунул ключ в карман.

— А что там, в подвале? — спросила я.

— Пойдем, я тебе покажу. — Он поманил меня двумя руками, словно долговязый Свенгали.

— Не знаю… А если я не хочу?

— Тебе понравится. Честное слово. Там у каждой квартиры своя «клетка». Что-то вроде большой камеры хранения с решетчатой дверью. Пойдем.

Мне очень живо представилась картина, как меня запирают в клетке в темном жутком подвале. Ведь я совершенно не знала Тоби. И он сам говорил, что ревновал меня к Финну. Может быть, он закроет меня в подвале, и никто даже не догадается, где я и что со мной.

Тоби весь сгорбился и наклонил голову набок.

— Пожалуйста, — сказал он так жалобно, что дальше некуда. Но потом вдруг оживился и распрямил спину. — Правда, Джун. Тебе понравится.

Я на секунду задумалась и пришла к выводу, что настоящий псих не стал бы упоминать решетки и клетки. Настоящий псих попытался бы заманить меня в подвал, обещая показать щеночка или что-нибудь в таком духе.

— Ладно, пойдемте, — сказала я. — Только вы идите вперед. И я хочу надеть куртку. — В куртке лежала моя перьевая ручка, и если бы что-то пошло не так, я бы пырнула ею Тоби.

Он поднял руки вверх.

— Конечно, конечно.

Мы вошли в лифт, и Тоби нажал на кнопку подвала. В тесном пространстве кабины пахло застарелым сигаретным дымом, но сквозь него пробивался приятный, свежий аромат душистого мыла.

— Тебе непременно понравится, — повторил Тоби, когда лифт со скрипом остановился и двери открылись. Тоби пошел вперед, я — за ним. Оглядевшись по сторонам, я подумала, что мама была права. Подвал и вправду напоминал декорации из фильма ужасов. От лифта вел узкий коридор с голыми лампочками, свисавшими с потолка. Пахло перегретой пылью. Когда-то белая краска на стенах давно пожелтела и начала осыпаться. Когда мы прошли чуть вперед, я увидела, что от главного коридора отходят короткие коридорчики, заканчивающиеся тупиками. В стенах были глубокие ниши размером с небольшую комнату. В некоторых из них на полу лежали грязные, замызганные матрасы — как будто там кто-то жил. Оглянувшись через плечо, я наблюдала, как закрываются двери лифта. Лифт заскрипел и, похоже, поехал наверх.

Я смотрела в спину Тоби, идущего впереди, и тихо радовалась про себя, что я здесь не одна. Вряд ли от Тоби была бы какая-то реальная помощь, если бы на нас вдруг набросился настоящий псих с топором, но вдвоем умирать все-таки веселее, чем в одиночку.

Мы прошли через прачечную. Сушилка работала, но никого рядом не было.

— Почти пришли, — сказал Тоби.

Мы завернули за угол и вышли в длинный коридор. С одной стороны была просто стена, а с другой — ряд отдельных отсеков, представлявших собой что-то вроде высоких, от пола до потолка, клеток из металлической сетки, запертых на висячие замки. Каждая клетка была шириной около трех метров и глубиной чуть ли не вдвое больше. Каждая освещалась голой лампочкой, свисающей с потолка. Я шла следом за Тоби вдоль ряда отсеков и рассматривала вещи, которые люди хранили в подвале. В основном это были картонные коробки, велосипеды и старые стулья. В одной клетке стояло чучело лисы, глядевшее прямо на меня. В другой — птичьи клетки, штук двадцать, не меньше. В третьей — три высоченные стопки невскрытых коробок с консервированным томатным супом.

Тоби остановился у отсека, обозначенного номером 12Н. Бордовые бархатные занавески внутри сетчатых стен закрывали клетку со всех сторон наподобие театрального занавеса, и разглядеть, что там внутри, было никак невозможно. Тоби достал из кармана ключ.

— Тут замок иногда заедает. Все забываю его заменить, — сказал он, вставляя ключ в замок.

— Что это? — спросила я, указав пальцем на занавес.

— Сейчас увидишь. — Тоби повернул ключ в замке, и тот открылся. Тоби взглянул на меня, увидел, на что я показываю, и сказал: — А это просто защита от посторонних глаз. Дай мне минутку. Я тебя позову.

Он вошел в клетку, скрывшись за бархатной занавеской, а я осталась стоять снаружи. Мне было слышно, как Тоби внутри чиркнул спичкой. Потом до меня донесся характерный запах задутой спички. Я подошла ближе к двери. Ожидание затягивалось, я уже начала нервничать, и тут откуда-то сбоку раздался громкий металлический лязг, как будто кто-то открыл тяжелую раздвижную дверь. За лязгом, разнесшимся эхом по всему подвалу, раздался свист и тяжелый, глухой удар.

Наверное, я испуганно вскрикнула, потому что Тоби высунул голову из-за занавески и сказал:

— Это мусоропровод. Он в другом конце здания. Не бойся.

— Я не боюсь, — храбро ответила я, хотя, если честно, мне было страшно. Я шагнула к двери и слегка отодвинула занавеску. — Уже можно войти?

Тоби предложил мне руку, но я ее не взяла. И просто вошла.

— Ого!

Я не собиралась выказывать какие-то чувства, но не восхититься было невозможно. Внутри все было совсем не так, как во всех остальных отсеках, которые мы проходили. Вообще не похоже на склад для хранения старых, ненужных вещей. Я как будто вошла в викторианский салон. Хрустальная люстра на потолке. На полу — старый турецкий ковер в сине-зеленых тонах. Два кресла. Кушетка, обитая зеленым бархатом. Невысокий книжный стеллаж из темного дерева, заставленный книжками карманного формата в красных кожаных переплетах. На нем стояла толстая свеча, горящая ровным пламенем. Еще там было два журнальных столика с ножками в виде львиных лап. На одном стояла синяя стеклянная чаша с миниатюрными шоколадными батончиками, на другом — набор алкогольных напитков в красивых фигурных бутылках. Я обратила внимание, что жидкости в каждой бутылке осталось буквально на донышке. Тоби подошел к столу и плеснул чуть-чуть виски в хрустальный бокал.

— Садись, — сказал он, улыбаясь.

Я не знала, что и думать. Неужели все это великолепие было здесь всегда? И Финн мне его не показал?! Еще одна тайна, в которую он меня не посвятил. Хотя еще оставалась надежда, что Тоби устроил здесь эту волшебную комнату уже после смерти Финна. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы именно так все и было.

— Что это за место? — спросила я.

— Финн его обустроил. Он называл эту комнату флигелем.

Мне не хотелось, чтобы Тоби увидел мое лицо. Поэтому я отвернулась и подошла к книжному стеллажу. Присев на корточки, я принялась читать названия на корешках. Оказалось, что это были карманные энциклопедии. Обитатели моря, полевые цветы, деревья, драгоценные камни. Очень красивые книжки. Я взяла с полки «Млекопитающих» и принялась, не глядя, перелистывать плотные страницы с золоченым обрезом. Я держала книжку на ладони, повернувшись к Тоби спиной, и вдруг поймала себя на том, что царапаю надпись на корешке ногтем большого пальца. Я продолжала царапать ее до тех пор, пока не убедилась, что краска держится плотно и ее не сковырнешь.

Я услышала, как Тоби поднялся с кресла, подошел и встал у меня за спиной.

— Здесь я сидел, когда ты приходила в гости, — сказал он. — Не каждый раз, разумеется, а иногда. Когда я возвращался домой пораньше и не был уверен, что ты еще не ушла. Поэтому он и устроил здесь эту красоту.

Финн прятал своего тайного бойфренда в подвале?! Мне бы, наверное, стало жаль Тоби, если бы здесь не было так красиво. Если бы не было так очевидно, что человек, оформлявший эту чудесную комнату, очень старался порадовать кого-то, кого он действительно любит. Я подумала обо всех тех разах, когда я была наверху с Финном, и теперь эти воспоминания соединились с образом Тоби, прячущимся в своем тайном убежище. У меня под ногами, в прямом смысле слова. Я подумала о сеансах с портретом, о вечерах после походов в «Клойстерс», о длинных праздничных выходных на День независимости. И все это время Тоби сидел здесь в подвале? Нет, конечно, не все. Иначе было бы уже совсем грустно.

Я вдруг поняла, что это все из-за мамы. Если бы не ее ультиматум Финну, не было бы никакого подземного флигеля. Я бы знала про Тоби. Знала бы Финна и Тоби как неразлучную пару. И что тогда? Наверное, у нас с Финном не было бы таких близких и доверительных отношений. Я бы не думала, что я — самый главный человек в его жизни. Я бы не допустила, чтобы он так глубоко и всецело проник ко мне в сердце. И я никогда не превратилась бы в жалкую, обиженную девчонку, которая чуть не плачет из-за того, что Финн сделал эту секретную комнату не для меня.

— Но вернемся к вопросу, с которого все началось, — сказал Тоби. — Писал ли Финн мои портреты? Собственно, мы из-за этого сюда и пришли, верно? Посмотри за кушеткой.

Не глядя на Тоби, я зашла за кушетку. Там лежали какие-то доски, накрытые сверху белой простыней. Мне даже не нужно было ее убирать, чтобы понять, что это такое. Высокая стопка холстов, натянутых на деревянные подрамники. Картины Финна. Я замерла, боясь пошевелиться.

— Посмотри, — сказал Тоби.

Я взялась за краешек простыни, но не смогла ее даже приподнять. Я поняла, что не выдержу, если увижу еще одну часть жизни Финна, о которой не знала раньше.

Я покачала головой.

— Может быть, в другой раз.

Тоби кивнул с понимающим видом.

— Хорошо. — Он робко положил руку мне на плечо. — Когда будешь готова, тогда и посмотришь.

Когда мы уже собрались уходить, я заметила какой-то странный деревянный ящик на высоких ножках. Что-то вроде крошечной сцены с синим бархатным занавесом. Судя по виду, антикварная вещь.

— Что это?

— Всего лишь старый блошиный цирк. Ну а что? Любая работа почетна!

Я рассмеялась. В первый раз за весь день. Но меня действительно рассмешила его последняя фраза. Обычно так говорят люди, которые работают официантками или мусорщикам. Да и само понятие «работа» как-то совсем не вязалось с блошиным цирком.

— Это ваше?

— Ага. Раньше я выступал в парках. И на праздничных ярмарках.

— А блохи?

Он улыбнулся.

— И блохи тоже, конечно. Мои маленькие друзья.

— А где они теперь?

— Кто?

— Блохи.

Тоби посмотрел на меня как-то странно. Как будто пытался что-то понять для себя.

— Садись, — сказал он.

Замечательно. Сейчас мне придется смотреть какое-то дебильное представление, вымученно улыбаться и делать вид, что я в жутком восторге. Интересно, подумала я, может быть, Тоби спустился сюда покормить блох. Может, у них есть специальная миниатюрная клетка и крошечные мисочки для воды.

— Только не мучьте блох ради меня. — Я вытянула шею, пытаясь подглядеть, что там Тоби колдует над своим ящиком с блошиным цирком.

— За кого ты меня принимаешь?

Хороший вопрос. Я не знала, за кого мне его принимать. До сих пор не могла понять.

Тоби развернул ящик «лицом» ко мне. Это и вправду был цирк, на три арены. Как настоящий, только совсем-совсем маленький. С крошечными лесенками и велосипедом, сплетенным из проволоки. С канатом, натянутым между двумя стойками, и хрупкой трапецией для воздушных гимнастов. Я невольно улыбнулась тому, насколько искренне и непритворно Тоби включился в свое представление и вошел в роль директора цирка. Трапеция раскачивалась, крошечный велосипед медленно ехал по кругу. Тоби тихонько давал команды, хвалил блох за отличное выступление и постоянно твердил им, какие они замечательные.

— Браво! Брависсимо! — говорил он всякий раз, когда они делали все как нужно.

В конце концов он объявил, что представление закончено, и обратился к почтеннейшей публике в моем лице с просьбой поблагодарить артистов бурными аплодисментами.

Я пару раз хлопнула в ладоши и скрестила руки на груди.

— А блох-то и нет.

Тоби улыбнулся мне озорной улыбкой.

— Да, Джун. Блох нет. Это фокус. Ловкость рук.

— То есть руки у вас золотые.

Слова прозвучали откровенной насмешкой. Я и сама толком не поняла, нарочно так сделала или случайно. Но Тоби опять ничего не заметил. А если и заметил, то не подал вида.

— Да не то чтобы очень, — сказал он. — Если в чем и золотые, то только во всяких никчемных глупостях. Я не пишу, не рисую. Ни к чему полезному не приспособлен. И я не только про руки на самом-то деле. Ты посмотри на меня. Весь какой-то корявый и неуклюжий.

— Как супергерой всего с одной суперспособностью.

— Ну, на супергероя я точно не потяну. Кстати, а у тебя есть какая-то суперспособность? Наверняка должна быть.

Я задумалась, мысленно оглядев себя с головы до ног. Это было не самое увлекательное занятие. Как будто меня заставили просмотреть самый скучный раздел каталога товаров по почте. Скажем, аксессуары для ванной комнаты. Невыдающийся ум. Невыразительное лицо. Обаяния — ноль. Сексапильности — ноль. Руки — крюки.

— Сердце. Твердое сердце. — Я и сама толком не поняла, почему так сказала. — Самое твердое сердце на свете.

— Гм… — Тоби задумчиво пошевелил пальцами. — Очень полезная суперспособность. Очень нужная, да. Вопрос только в том… — Он помедлил, подбирая слова. Как будто все это было всерьез.

— В чем вопрос?

— Камень или лед? Расколется или растает?

Тоби принялся неторопливо собирать разложенный ящик, бережно подгибая на место все подвижные детали блошиного цирка. Может быть, Тоби и не был аккуратистом — если судить по тому, какой развал царил у него в квартире, — но в своем маленьком цирке он, похоже, поддерживал идеальный порядок. Я наблюдала за ним и думала: интересно, и сколько же раз он сидел здесь, в подвале, и разговаривал со своими невидимыми блохами, пока я гостила у Финна. И кстати, не Финн ли купил ему этот блошиный цирк? Мне вдруг пришло в голову, что, может быть, Тоби меня ненавидит. Может быть, он ненавидит всю нашу семью. И я бы не стала его винить. Тоби закрыл ящик крышкой и защелкнул замочек, тронутый ржавчиной.

— А как вы познакомились с Финном? — спросила я.

Тоби нахмурился. Отхлебнул виски, постучал пальцем по краю бокала.

— Да что там рассказывать? Ничего интересного. Мы познакомились в изостудии. — Он подошел к книжному стеллажу. Встал, повернувшись ко мне спиной, и провел пальцем по красным кожаным корешкам. — Финн говорил, вы с ним часто ходили в «Клойстерс».

Он явно пытался увести разговор в сторону, но я была твердо намерена добиться ответа.

— Вы же говорили, что не рисуете, — сказала я.