Курортное убийство Банналек Жан-Люк
– Я понимаю, вам очень тяжело здесь находиться, мадам Лажу, ведь вы были очень близки с господином Пеннеком.
– Здесь его убили.
Она из последних сил старалась сохранить самообладание.
– Может быть, нам лучше выйти отсюда?
– Нет, нет. Да, вы правы, господин комиссар. Мы были очень близки, но не слишком близки. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Безусловно, понимаю, и сказал это без всякого намека.
– Все равно люди распускают сплетни. С сегодняшнего утра все так странно на меня смотрят, говорят за моей спиной всякие гадости. Понимаете, господин комиссар, речь идет не обо мне, а о нем, о его репутации.
– Не обращайте внимания на эти сплетни, мадам Лажу, вовсе не обращайте.
Мадам Лажу опустила глаза.
– Вы узнали что-нибудь новое, господин комиссар?
– Кое-что мы знаем, но пока недостаточно.
– Я могу чем-то вам помочь? Я охотно помогу вам, потому что убийцу надо найти и наказать. Как мог тот человек решиться на такое злодейство?
– Мы никогда не знаем мотивов, движущих людьми.
– Вы так думаете? Но это же ужасно.
– Вы видели Андре Пеннека?
Дюпен резко сменил тему, но мадам Лажу ответила сразу и очень отчетливо:
– О да. Он имел наглость остановиться в отеле. Мадам Мендю предоставила ему номер. Андре приехал на большом роскошном лимузине, прямо из аэропорта. Невозможный, несносный человек. Это неслыханная дерзость, что он поселился здесь. Какое лицемерие! Господин Пеннек никогда бы этого не допустил. Этот тип сразу уехал, как только его вещи занесли в номер. Уехал в своей огромной машине.
– Вы не знаете, куда он поехал?
– Он никому ничего не сказал.
Дюпен достал блокнот и что-то в нем записал.
– Мадам Лажу, я хочу еще раз попросить вас об одной вещи: хорошенько подумать о последних четырех днях жизни Пьера-Луи Пеннека. Мы должны как можно больше знать о том, что он делал в эти четыре дня. Этим вы нам очень поможете.
– Господин Риваль уже спрашивал меня об этом. Я сказала ему все, что знала, господин комиссар.
Мгновение она помедлила, потом спросила:
– Это правда, господин комиссар, что преступник обязательно, хотя бы один раз, возвращается на место преступления?
– Сложный вопрос. В поведении убийц нет каких-то правил. Отнюдь не все убийцы так поступают, поверьте мне.
– Я понимаю. Просто я читала об этом в какой-то книге. Это говорил один комиссар полиции.
– Мадам Лажу, не стоит слишком серьезно относиться к тому, что пишут в криминальных романах. У меня есть к вам еще один вопрос: вы знакомы с преподавателем живописи и директором маленького музея?
Дюпен, собравшись с духом, собрался задать Франсине Лажу еще пару вопросов. По ходу беседы у нее прибавилось сил – разговор явно пошел ей на пользу.
– Разумеется, я очень хорошо с ним знакома. Он просто чудесный человек. Понт-Авен очень многим обязан господину Бовуа. Господин Пеннек очень высоко его ценил. Для него была очень важна эта новая брошюра.
– Насколько она объемиста?
– Точно не знаю, но, насколько я помню, есть первое издание с фотографией ресторана, даже с двумя. Первая – каким он был, а вторая – каким стал. В отеле это было самое любимое помещение господина Пеннека. В начале прошлого года мы заново перестроили весь первый этаж. Перенесли стены, обновили пол, установили климат-контроль. Пьер-Луи Пеннек никогда не жалел денег на отель.
Дюпен только сейчас, после слов мадам Лажу, почувствовал, что в ресторане прохладно, несмотря на уличную жару. Климатическая установка действительно работала превосходно.
Вздохнув, женщина продолжила:
– Здесь господин Пеннек всегда приходил в хорошее настроение. Он каждый вечер бывал здесь – до самого конца.
– О чем вы разговаривали с ним на этой неделе, когда вместе ужинали? Он ничего не говорил о своем сводном брате? На этой неделе или вообще в последнее время?
– Нет, ничего.
– Не говорил ли он о своем сыне?
– Нет, он почти никогда о нем не говорил. Иногда он упоминал его жену – Катрин Пеннек. Говорил, часто с большим раздражением – она очень ему не нравилась, как мне думается. Но я не должна так говорить, меня это не касается.
По лицу мадам Лажу было видно, что она с трудом сдерживается.
– Чем она его раздражала? – спросил Дюпен.
– Точно я этого не знаю. Она хотела купить в дом новую мебель. Ну, что-то в этом роде. Она всегда стремилась жить не по средствам и разыгрывала из себя великосветскую даму. Но это и правда не мое дело. – Она помедлила. – Но она, естественно, не была убийцей, хотя ее нельзя назвать хорошим человеком.
– Вы можете говорить со мной вполне откровенно.
Мадам Лажу еще раз тяжело вздохнула.
– Почему преступник убил господина Пеннека именно здесь? Вы не думаете, что он хорошо знал господина Пеннека и ему было известно, что каждый вечер он проводит в баре? Не выследил ли убийца его в этот вечер, удостоверившись, что он был один?
На лице мадам Лажу снова проступила усталость. Ее стало даже немного трясти.
– Этого мы пока не знаем, мадам Лажу. Но вам, наверное, стоит пойти домой. Уже поздно. Вам надо прийти в себя, отдохнуть. Лучше всего возьмите пару дней отпуска.
– Я ни за что этого не сделаю, господин комиссар. Именно сейчас я больше всего нужна Пьеру-Луи Пеннеку.
Дюпен хотел было возразить, но передумал и только сказал:
– Я понимаю вас. Но по крайней мере сегодня ночью вам надо хорошенько выспаться.
– Вы правы, я совершенно измотана.
Она повернулась, чтобы уйти.
– Да, еще один, на этот раз действительно последний вопрос, мадам Лажу. Есть один человек, с которым Пьер-Луи Пеннек говорил у входа в отель. Это было… – Дюпен перелистал блокнот, но не нашел нужную запись, – на днях. Вы уверены, что этот человек не постоялец отеля и не местный житель?
– Нет, нет, это был не гость. Я знаю всех наших гостей. И это точно не был кто-то из местных жителей.
– Вы никогда раньше его не видели?
– Нет.
– Как он выглядел?
– Я уже рассказывала это инспектору, и он все записал. Это был человек невысокого роста, скорее худощавый. Правда, я видела их только углом глаза, сверху, из окна на лестничной площадке. Я не знаю, долго ли они разговаривали, но беседа была очень оживленной.
– И насколько оживленной?
– Не могу сказать точно, но мне показалось, что разговор шел на повышенных тонах.
– Это было бы очень важно.
– Ну, они энергично жестикулировали. Так, во всяком случае, мне показалось. Это вам помогло?
Дюпен почесал правый висок.
– Спасибо. Да, это поможет всем нам. Доброй вам ночи, мадам Лажу.
– Надеюсь, вы скоро поймаете убийцу, но и вам тоже надо отдохнуть, господин комиссар, и поесть.
– Спасибо, мадам Лажу, я обязательно это сделаю. Покойной ночи.
Франсина Лажу вышла.
Дюпен снова остался в ресторане один. Он был почти уверен в том, что она не знала ничего о состоянии здоровья Пеннека. Видимо, он не слишком ей доверял.
За окном, ставни которых были закрыты и опечатаны снаружи, послышались чьи-то приглушенные голоса. Потом все снова стихло.
Только во время разговора с Франсиной Лажу Дюпен понял, насколько он устал. Кроме того, он еще и страшно проголодался. Да, собственно говоря, что он хочет найти в баре? Ничего конкретного он от этого осмотра не ждал. Еще будучи молодым полицейским, он усвоил привычку несколько раз тщательно осматривать место преступления. Наряду с желанием выяснить какие-то новые факты и найти новые улики им двигало стремление – пусть даже это были его личные фантазии – как можно точнее представить себе ход совершения преступления. Он садился и начинал утопать в деталях. Иногда на него в таких ситуациях вдруг нисходило озарение. Правда, лишь иногда. Но сегодня ему было понятно, что ничего нового он здесь уже не увидит. На сегодня надо заканчивать и ехать в «Адмирал» ужинать. Было уже почти десять часов. Нечего понапрасну себя изводить. День не принес никакого удовлетворения.
Сидя в машине, Дюпен опустил оба боковых стекла и с удовольствием вдохнул нежную вечернюю прохладу. Он был рад, что уехал наконец из Понт-Авена. Скоро он снова будет у себя дома, в Конкарно. Если бы кто-нибудь всего три года назад сказал бы ему, что он когда-нибудь сможет подумать «мой Конкарно», он бы рассмеялся этому человеку в лицо. Но так получилось – он всем сердцем полюбил этот маленький городок. Дюпен знал мало мест на земле, где можно было так вольно дышать, где – как бы патетически это ни звучало – было так вольно жить. В такие дни, как этот, горизонт казался бескрайним, бескрайним, как прозрачно-чистое небо. Человеку, едущему вниз с холмов по длинной полосе Авеню-де-ла-Гар, обрамленной с обеих сторон живописными, аккуратно выбеленными рыбацкими домиками, издалека открывается вид на гавань, на большие, открытые площади, обширные незастроенные пространства между морем и человеческими жилищами. Конкарно был красив, до умопомрачения красив, но самым прекрасным в городе было его настроение, в которое он погружал всякого, кто туда приезжал. У этого настроения было имя – море.
Дюпен знал, что здешние люди видали море совершенно другим, таким, каким его невозможно даже представить, если видеть в такие вечера, как этот, – они знали его страшным, беспощадным, разрушающим все и отнимающим у людей последнее. Мощные сооружения гавани и крепости берегли город от врагов и прежде всего – от яростно бушующего моря. И все же они были тесно переплетены здесь, тесно спаяны в одно целое – люди и море, город и Атлантика, словно людям что-то помогало, когда она приходила в ярость. Одна из поговорок, в которых люди, по крайней мере на словах, усмиряли свою гордыню, гласит: «В Конкарно море побеждает». Вскоре после приезда сюда Дюпен понял, что отличает живущих у моря людей от всего прочего населения, от таких, как он, туристов: это уважение к морю, точнее, даже страх перед ним. Именно страх, а не любовь – самое сильное чувство, определявшее отношение к морю. Здесь у каждого был знакомый, потерявший в море родных и близких.
Однако сегодня здесь, в гавани, море было спокойным и дружелюбным. Воды, омывавшие остров со старой крепостью, были сегодня гладкими, как зеркало.
Дюпен поставил машину в первом ряду, возле самой гавани.
Жирар приветствовал его ободряющим жестом, когда Дюпен сел за столик в углу бара. Этим жестом хозяин давал понять, что видит, как человек устал после тяжелого рабочего дня. Жирар неторопливо подошел к комиссару.
– Трудно пришлось?
– Да.
– Гм. Антрекот?
– Да.
Вот и весь разговор. Но, не говоря уже о том, что этого вполне достаточно, да и сам такой разговор был типичной нормой, именно этого Дюпен желал сейчас от общения. Было уже около одиннадцати часов. От голода кружилась голова и подташнивало. Дюпен полюбил бретонскую кухню, а в «Адмирале» умели бесподобно готовить ее блюда, но все же самым излюбленным из них стал для Дюпена антрекот с жареной картошкой (великое блюдо великого народа – он мог по праву гордиться такой едой). Ничто не могло сравниться с этим антрекотом. И ничто так не помогало от усталости, особенно после такого дня. Да еще если добавить к антрекоту красное лангедокское вино – тяжелое, бархатистое и мягкое.
Дюпену не пришлось долго ждать, скоро перед ним уже стояла вожделенная тарелка. Он приступил к еде, и тяжелые мысли покинули его.
День второй
Было шесть часов тридцать минут утра. Дюпену снились странные и беспокойные сны. В постель он лег в половине первого, но уснул лишь около трех. Однако поспать всласть ему не дали. Пронзительно и оглушительно заверещал телефон. Этот аппарат Дюпен купил недавно и, несмотря на массу неудачных попыток, так и не смог сделать звонок тише, запутавшись в бесчисленных меню и подменю. На дисплее светился номер Кадега. Дюпен нажал кнопку только для того, чтобы прекратить эту невыносимую пытку.
– Кто-то нарушил пломбу опечатанного окна, выходящего на боковую улочку, разбил стекло и открыл окно. Оно до сих пор открыто.
Кадег даже не спросил, туда ли он попал.
– Что такое? Кадег! Что случилось?
Дюпен никак не мог взять в толк, о чем говорит Кадег.
– Кто-то сегодня ночью проник на место преступления.
– В «Сентрале»?
– Да, в бар, где нашли труп Пьера-Луи Пеннека.
– И что этот человек сделал в баре?
– Не имею представления.
– То есть как не имеете представления?
– Коллеги из Понт-Авена позвонили мне буквально минуту назад.
– То есть кто-то взломал окно и проник на место преступления?
Кадег ответил не сразу:
– Строго говоря, мы этого пока не знаем. Мы знаем только, что кто-то разбил оконное стекло и открыл створки окна. Оно так и осталось открытым. Это окно, ближайшее к литой железной двери, насколько я понимаю, расположено ближе к бару.
– Обнаружены какие-либо следы в ресторане или баре?
– Этого я пока не знаю. Но никаких видимых разрушений не видно, и как будто оттуда ничего не пропало. Но это лишь предварительные выводы.
– Что бы это могло значить? – недоуменно спросил Дюпен, медленно приходя в себя.
– Наши коллеги не заметили ничего подозрительного. Но естественно, они не успели провести криминалистическую экспертизу. Реглас уже оповещен. Это самое важное на данный момент.
– Кто это выяснил? Ведь ресторан заперт.
– Повар.
– Эдуар Главинек?
– Да, господин комиссар.
– Никто не проник через бар и ресторан в отель?
– Нет, вполне определенно нет. Дверь по-прежнему заперта. Ее никто не трогал. Для того чтобы ее открыть, надо было иметь ключи, но мы их изъяли.
– Кадег, я немедленно выезжаю. Где вы находитесь?
– Дома, и тоже сейчас еду туда.
– Хорошо.
– До встречи.
Однако первым делом Дюпену сейчас надо было выпить кофе. «Адмирал» был еще закрыт. В последний год своей службы в Париже Дюпен купил себе маленькую кофе-машину и с тех пор пользовался ею раза три – не из принципиальных соображений, а просто потому, что любил сидеть в кафе. Удивительно, кофе-машина стоила целых тысячу евро. Собственно, Дюпен ни черта не смыслил в кофе-машинах, и продавщица с зелеными, как у кошки, глазами без труда убедила его в том, что он сделает самый разумный в своей жизни выбор, если купит именно эту машину. Кофе в зернах был куплен одновременно с ней. Весь этот процесс был довольно хлопотным, но когда последняя капля упала в фирменную чашку, Дюпен испытал нечто вроде гордости.
Одевшись, он взял чашку с приготовленным напитком и вышел на свой узкий балкон, выходивший на море, как, собственно, и почти все окна его служебной квартиры, выделенной ему властями города. Надо сказать, квартиру ему дали в одном из самых красивых домов Конкарно, построенном в конце девятнадцатого века. Дом был не шикарный, но весьма стильный и ослепительно белый. С балкона была видна скала Флобера, как ее называли жители Конкарно. Говорят, там любил сиживать Флобер во время своих приездов в Конкарно. От моря дом отделяла лишь узкая улочка. Справа вдоль берега располагалась «Белая Сабля», продолговатый, вытянутый вдоль моря пляж, усыпанный ослепительно белым песком. За пляжем располагались богатые виллы. Налево был вход в гавань с маленьким маяком и бакенами, сонно покачивавшимися на спокойной зыби. Но самым потрясающим был вид на открытый океан. Там на небе начинался настоящий день, а на горизонте небо плавно переходило в море. Недавно взошедшее солнце оставляло на поверхности сияющую дорожку.
Несмотря на то что кофе был старый, напиток получился крепким и вполне сносным. Дюпен задумался. Теперь он не был уверен, что ему надо сломя голову нестись в Понт-Авен. Самое главное, чтобы туда приехал Реглас, в этом Кадег на сто процентов прав, а прилежный Реглас приедет не мешкая, причем наверняка раньше Дюпена. На первый взгляд все это казалось очень странным. Зачем кому-то понадобилось проникнуть в ресторан? Что, действительно преступник решил наведаться на место преступления? Следы, оставленные в ресторане в ночь убийства – хотя их, собственно, и не нашли, – были задокументированы. Но в таком случае это может означать, что они вчера чего-то не заметили и пропустили. Как бы то ни было, этот человек шел на большой риск. Появиться на месте преступления на следующий день после убийства – это настоящее безумие. Для этого надо было иметь очень веские причины. Или он применил отвлекающий маневр? Но от чего он хотел отвлечь полицию и зачем?
Становилось ясно, что это дело ни в коем случае не окажется простым, что речь идет о драме, которая постепенно, в течение какого-то времени, вела к убийству, которым в конце концов и завершилась. Мало того, эта драма продолжается до сих пор, хотя это пока и не бросается в глаза. Драма была запущена самим Пеннеком, который что-то сделал после того, как узнал, что безнадежно и смертельно болен. Все как всегда, подумал Дюпен. Теперь он должен поспешить, развитие событий ускорялось с каждым часом.
Дюпен решил не ехать в Понт-Авен. Сейчас он пойдет в комиссариат и, как было запланировано, поговорит с Андре Пеннеком, а потом подождет результатов криминалистической экспертизы.
Андре Пеннек уже ждал его, когда Дюпен в начале восьмого вошел в неприметное, а точнее, безвкусное небольшое здание комиссариата, расположенное неподалеку от маленького вокзала. Здание было построено в функциональном стиле восьмидесятых годов. Внутри было тесно и неудобно. Кроме того, Дюпену постоянно действовал на нервы специфический запах пластика (который, кажется, никто, кроме него, не ощущал). Открытые окна не помогали – проклятый запах не желал выветриваться.
– Он сидит у вас в кабинете.
Нольвенн, как всегда, была на месте и занималась делами.
– Здравствуйте, Нольвенн.
– Здравствуйте, господин комиссар.
– Я сразу иду к нему. Вы уже выяснили, у кого находится завещание Пеннека? У мадам де Дени?
– Она ждет вас.
Дюпен невольно улыбнулся, чем немного удивил Нольвенн.
– В половине одиннадцатого в своей конторе в Понт-Авене. Или вы сначала поедете в «Сентраль» осмотреть помещение после взлома?
– Нет, я подожду сообщений криминалистов – не найдут ли они там что-нибудь новенькое. Пока же нет смысла ехать, мы все равно почти ничего не знаем.
– Нет, это просто поразительно. История начинает стремительно разбухать. – Нольвенн запнулась, но затем продолжила: – А она и без того очень громкая. Как вы думаете, в чем тут дело?
– Не знаю, на самом деле не знаю.
– Всю информацию, какую я получила, я передала Ривалю. Ведь вы должны были…
– Да, да.
Дюпен помедлил, символически постучал в дверь своего собственного кабинета, отметив про себя комичность этого жеста, и вошел внутрь.
Войдя, он едва не вскрикнул от суеверного ужаса. Андре Пеннек был как две капли воды похож на Пьера-Луи Пеннека. Это было поразительное, сверхъестественное сходство. Несмотря на то, что у них были разные матери. То же телосложение, то же лицо. Об этом сходстве Дюпену почему-то никто не говорил.
Андре Пеннек сидел на стуле напротив стола комиссара. Он не сделал даже попытки встать при появлении хозяина кабинета и при этом смотрел Дюпену прямо в глаза. Выглядел он импозантно – официальный светло-серый летний костюм, тщательно напомаженные и зачесанные назад волосы – несколько более длинные, чем у его сводного брата.
– Здравствуйте, месье.
– Господин комиссар.
– Хорошо, что мы наконец встретились.
– Я ожидал, что вы лично поставите меня в известность об этом преступлении.
Дюпен не сразу понял, что имел в виду Андре Пеннек, но быстро взял себя в руки.
– Мне очень жаль, что я этого не сделал, так как был чрезвычайно занят расследованием. Поэтому долг известить вас об этом прискорбном несчастье взял на себя инспектор Риваль.
– Но это абсолютно недопустимо!
– Я уже сказал, что мне искренне жаль. Прошу также принять мои глубокие соболезнования в связи с утратой.
Андре Пеннек смерил Дюпена холодным взглядом.
– Насколько близкими были ваши отношения, господин Пеннек? Я имею в виду ваши отношения со сводным братом.
– Мы были братьями. Что еще могу я сказать? У нас были обычные для семей отношения. У каждой семьи есть в шкафу свои скелеты. К тому же мы были сводными братьями, а это всегда осложняет отношения.
– Что вы хотите этим сказать?
– Только то, что сказал.
– Мне хотелось бы знать больше, господин Пеннек.
– Не вижу никаких оснований делиться с вами подробностями наших личных отношений с моим братом.
– Вы были в начале семидесятых убежденным сторонником радикального бретонского националистического движения «Эмганн».
Дюпен, по своему обыкновению, резко и без предупреждения сменил тему разговора.
– Некоторые говорят о ваших связях с экстремистским крылом этой организации, с Бретонской революционной армией. – Дюпен сделал долгую паузу. – Были и погибшие в священной борьбе с «французскими угнетателями». Ни больше ни меньше.
На короткий миг Андре Пеннек утратил контроль над своим лицом, только на малую долю секунды, но Дюпен это заметил. В глазах Пеннека отчетливо просквозила бессильная ярость.
– Это старая история, господин комиссар.
Андре Пеннек говорил непринужденным тоном великосветского денди.
– Грехи молодости, знаете ли. Никогда не было никаких связей с Бретонской революционной армией. Даже отдаленных. Это был идиотизм, а не армия. Хорошо, что она перестала существовать.
– В те времена молодой социалист Фраган Делон открыто ставил вам в вину такую связь, причем не один раз и публично. Вы все отрицали, потому что опасались расследования.
– Это абсурд. Делон всегда был сумасшедшим. Моему брату стоило бы его остерегаться, и я не раз ему это говорил.
Как ни владел Андре Пеннек своим голосом, в нем на этот раз прозвучало что-то резкое и неприятное.
– Остерегаться?
– Я хочу сказать… – Пеннек помедлил. – Я хочу сказать, что каждый волен сам выбирать себе друзей.
– Ваш брат был убежденным противником «Эмганн» во всех ипостасях этой организации.
– Да, в этом вопросе у нас были некоторые разногласия.
– За прошедшие сорок лет вы виделись всего несколько раз. Должно быть, существовали принципиальные разногласия.
– Это было давно, господин комиссар. Давняя история. – Он снова немного помолчал. – Время от времени мы перезванивались, правда, нерегулярно.
– Говорят, что вы покинули Бретань в конце семидесятых и, переехав в Прованс, начали там свою карьеру с чистого листа, так как боялись, что из-за старых историй вам не удастся сделать в Бретани политическую карьеру.
– Ну, это тоже абсурд.
– Однако за первые же годы в Провансе вы сделали головокружительную карьеру.
– Господин комиссар, куда вы клоните? Вы подозреваете меня в убийстве собственного брата? Это, мягко говоря, нелепое подозрение. Вы считаете, что я мог убить его из-за ничтожных политических разногласий, имевших место сорок лет назад? Мне уже семьдесят пять лет, и те бредни меня уже давно не занимают. Все это несущественные мелочи. Старые дурные шутки.
– Вы очень быстро добились признания и почестей, стали кавалером национального Ордена заслуг. Этот орден увенчал вашу политическую деятельность.
– Совершенно верно.
– Лишние сведения могли все испортить.
– Лишние сведения? Нет никаких порочащих меня сведений. Я вообще не понимаю, о чем вы говорите.
– Где вы были позавчера, в четверг, в течение дня и вечером?
– Это допрос, господин комиссар?
В голосе снова зазвучала враждебность. Однако Андре Пеннек тотчас взял себя в руки и сменил тон.
– В Тулоне. В четверг я был в моем доме в Тулоне, где весь день работал.
– Конечно, кто-то может это подтвердить?
– Естественно, моя жена. Вчера утром я был в кабинете, куда мне позвонил Луак Пеннек. Я сразу выехал в Понт-Авен. Жена привезла в аэропорт чемоданчик с самым необходимым. Она могла видеть мой посадочный талон. В Кемпере я взял напрокат машину. Больше мне нечего вам сказать.
– Упомянуты ли вы в завещании вашего брата?
– Простите?
– Как вы думаете, упомянуты ли вы в завещании вашего брата?
– Нет, я этого не думаю. Если бы это было так, то он должен был в последние годы внести изменения в завещание, что представляется мне маловероятным. Из-за наших с ним разногласий он четко сформулировал причины моего исключения из числа наследников и оформил это нотариально. Он сам мне об этом сказал.
Андре Пеннек окончательно успокоился и говорил теперь совершенно спокойно.
– Видите ли, я в известной мере человек довольно состоятельный и не нуждаюсь в финансовой помощи. Кроме того, вам, несомненно, известно содержание завещания моего брата, и вы знаете, что я не вхожу в число наследников.
– Самый большой капитал политика – это его репутация; к тому же – самый уязвимый капитал.
– Господин комиссар, – в тоне Андре Пеннека зазвучали примиряющие нотки, – мне кажется, что наш разговор принял какую-то странную направленность. Я приехал, чтобы узнать, как продвигается расследование убийства моего брата, узнать, что вы уже знаете. Честно говоря, до остального мне нет дела. Кроме того, мне надо посмотреть, не нуждаются ли в моей помощи Луак и Катрин Пеннек, все ли в порядке с отелем, ведь он был целью и смыслом жизни моего брата.
Дюпену потребовались все силы, чтобы сдержаться.
– У нас пока нет никаких существенных результатов по этому делу, господин Пеннек. Расследование продолжается. Я опрашиваю подозреваемых.
– То есть пока ничего нет?
– Доверьтесь бретонской полиции. Как вы считаете, господин Пеннек, что могло произойти? Мне было бы очень интересно знать ваше мнение. Есть ли у вас какие-то идеи на этот счет?
– У меня? Естественно, никаких. Да и откуда им взяться? Ограбление? Почему нет, мой брат был хорошим бизнесменом, а сейчас настали такие времена, что могут зарезать за десять евро.
– Это ваше предположение, так?
– У меня нет никаких предположений. Расследование преступления – это ваша задача.
– В последнее время вы общались с братом?
Андре Пеннек ответил без промедления:
– Во вторник мы с ним разговаривали по телефону.
– В последний вторник?
– Да, два дня назад.
– Какое удивительное совпадение! Вы разговариваете крайне редко, но поговорили незадолго до его смерти.
– Это довольно неприличный намек. Собственно, весь наш разговор и состоит из таких намеков. Я не намерен продолжать разговор в подобном духе.
Резкое содержание фразы находилось в разительном контрасте с безмятежным тоном, каким она была произнесена. Андре Пеннек, надо отдать ему должное, умел держать себя в руках. Даже здесь, меняя по желанию тональность высказываний, он оставался до мозга костей политиком.
Читать бесплатно другие книги:
