Курортное убийство Банналек Жан-Люк

– Вы можете сказать, о чем шла речь в вашем телефонном разговоре?

– Как вы уже знаете, я время от времени ему звонил, чтобы узнать, как он себя чувствует, как идут дела в отеле, как живут его сын и сноха. То есть меня интересовали только семейные дела. Я делаю это уже без малого десять лет. Мне хотелось общения – несмотря на всю сложность наших отношений.

– Тем не менее разговор продолжался десять минут.

– Да, мы десять минут обсуждали семейные дела. И могу сказать вам прямо: он не сообщил мне ничего необычного. Я не заметил ничего особенного в его тоне.

– О чем конкретно вы говорили?

Андре Пеннек ненадолго задумался.

– Мы поговорили о рыбалке. Он собирался купить новое рыболовное снаряжение. Но это была обычная его тема – море и рыбалка.

– Да, – остановил Пеннека Дюпен, – я согласен с вами, и знаете, мне кажется, что мы можем закончить этот разговор. Смею предположить, что вы узнали то, что хотели узнать.

По лицу Пеннека снова пробежала легкая тень раздражения.

– Теперь я буду надеяться, что вы лично проинформируете меня о результатах, когда они наконец появятся.

– Мы непременно это сделаем, господин Пеннек, можете на это рассчитывать.

Пеннек пружинисто встал, с профессиональной вежливостью протянул Дюпену руку и направился к двери.

– Прошу прощения, господин Пеннек, еще один, последний вопрос: как долго вы намерены здесь пробыть?

Пеннек остановился у двери:

– До выяснения всех обстоятельств дела и, естественно, до похорон.

– Хорошо. У меня есть номер вашего телефона, и я знаю, где в случае необходимости вас найти.

Пеннек не стал тратить время на ответ. Дюпен подождал, когда он покинет приемную, а затем вышел из кабинета.

– Сейчас я поеду к нотариусу, Нольвенн.

На краю стола Нольвенн стояла чашка кофе. Дюпен невольно улыбнулся. Нольвенн всегда, не говоря ни слова, ставила на свой стол чашку. Он взял ее и осушил одним глотком.

– Поезжайте, – отозвалась Нольвенн. – Я только сделаю один звонок – надо получить официальное разрешение на ознакомление с завещанием. Мадам де Дени только позавчера вернулась из Лондона. Она происходит из старинной, очень старинной семьи. К тому же она бегло говорит по-бретонски. Правда, с мужчинами ей почему-то не везет.

Дюпен все еще находился под впечатлением неприятного разговора.

– Мне надо позвонить Ривалю.

– Он только что звонил сам – по поводу взлома.

– Очень хорошо.

– Ужасный человек – этот Андре Пеннек, – грустно произнесла Нольвенн. – Как странно – они внешне похожи как две капли воды, но внутренне между ними не было ничего общего.

Дюпен промолчал.

– Ах вот еще что: вчера позвонила ваша сестра. Нет, нет, ничего особенного, она просто хотела с вами поговорить. Я сказала ей, что вы по горло заняты трудным делом, и она попросила передать вам привет.

Лу. Он давно собирался ей позвонить, но было недосуг, а теперь вот она уже и не пытается позвонить ему на мобильный.

– Спасибо, Нольвенн, я ей перезвоню.

Давно пора это сделать.

Он поспешил к двери.

Машину Дюпен оставил на парковке у гавани, идти было недалеко, но проехать этот кусочек было проблематично – в Конкарно полно улиц с односторонним движением.

Дюпен достал телефон и набрал номер.

– Риваль?

– Да, слушаю.

– Проконтролируйте, когда Андре Пеннек выехал из Тулона. Проследите весь его путь. Когда и где он купил билет и каким самолетом летел? Где в Кемпере взял напрокат машину? Выясните все, срочно! – Он сделал короткую паузу. – Что говорит Реглас о взломе?

– Слушаюсь, господин комиссар. Я тотчас этим займусь. Реглас говорит, что не смог ничего обнаружить, во всяком случае, пока. Сейчас он занимается следами – ищет отпечатки подошв на подоконнике и вокруг. Он хочет понять, входил ли кто-нибудь вообще в ресторан.

– Вы тоже ничего не заметили? Вы хорошо все осмотрели?

– Естественно, господин комиссар. Мы ничего не увидели, все как обычно, никаких изменений по сравнению с тем, что мы видели вчера – как в баре, так и в ресторане. Если даже кто-то и проник в помещение, то никаких видимых следов он там не оставил.

– Отлично, Риваль.

– Но я не вижу в этом никакого смысла. Зачем кому-то понадобилось срывать печать и разбивать окно? Вам не кажется, что это какой-то глупый ход?

– Не имею ни малейшего понятия, Риваль.

– Я буду держать Пеннека в курсе. Как я понимаю, у вас нет никакого желания делать это самому.

– Хорошо. Увидимся после моего визита к нотариусу.

– Интуиция подсказывает мне, что за этим делом прячется какая-то нехорошая история, очень нехорошая.

Риваль произнес это многозначительным тоном, не соответствующим всей тональности разговора. Повисла долгая пауза.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не могу ничего сказать. На самом деле я ничего не знаю, только чувствую.

– Ну, тогда пока.

Дюпен отключился.

Нотариус занимала красивый старинный каменный дом – со вкусом реставрированный – в верхнем течении Ле-Моро, где извилистая речка с журчанием текла по грудам темных камней. На первых двух этажах располагались кабинеты, на третьем были жилые апартаменты мадам де Дени. В маленьком, засаженном цветами палисаднике росло с полдюжины пальм, привлекавших внимание туристов; иногда было слышно, как кто-то из местных жителей хвастается, сообщая всем известные факты: «Гольфстрим точно огибает Бретань, и поэтому у нас мягкая зима – температура редко бывает ниже десяти градусов, а для пальм это просто идеально».

Дверь открыла сама мадам де Дени, весьма стильно одетая в дорогое, но скромное бежевое платье и высокие сандалии.

– Добрый день, господин комиссар.

Она улыбнулась комиссару – без излишней приветливости, но дружелюбно.

– Добрый день, мадам мэтр.

– Входите. Мы сейчас поднимемся в мой кабинет.

Она жестом указала Дюпену на лестницу, начинавшуюся непосредственно от входной двери.

– Спасибо.

Дюпен вошел.

– Как ваши дела?

– Благодарю, отлично.

– Это я благодарен вам за то, что вы так скоро откликнулись на мою просьбу и уделили мне время. Вы, должно быть, хорошо знали господина Пеннека.

– О да, не только хорошо, но и очень давно, с детства.

Мадам де Дени села за свой элегантный старинный стол, Дюпен на один из не менее элегантных стульев.

– Господин Пьер-Луи Пеннек звонил мне во вторник и сказал, что хочет обсудить важное личное дело, не имеющее отношения к отелю и очень спешное. Мы договорились встретиться в четверг, в 18 часов. Однако через час он перезвонил и попросил перенести встречу на утро в пятницу. Он также сказал мне, что хотел бы внести изменения в завещание. Думаю, я должна была вам это сказать, прежде чем мы перейдем к содержанию завещания.

Слушая нотариуса, Дюпен вздрогнул и мгновенно насторожился.

– Внести изменения в завещание?

– По телефону он не сказал, о каких изменениях идет речь. Я спросила его о сути изменений, чтобы иметь возможность подготовиться, но он пожелал обсуждать этот вопрос только лично.

– У вас нет никаких догадок на эту тему? Что, по-вашему, он мог там изменить?

– Не имею ни малейшего понятия.

– В его завещании есть что-нибудь особенное? Я имею в виду, что-нибудь удивительное, необычное? Я полагаю, что все должен унаследовать Луак Пеннек.

– Его сын наследует отель, что связано с некоторыми обязательствами по налогам, а также дом, в котором он живет со своей женой. Второй дом из четырех объектов недвижимости Пьер-Луи Пеннек завещал Обществу любителей живописи Понт-Авена. Третий дом получает Фраган Делон, четвертый – Франсина Лажу. Для нее господин Пеннек оставил также письмо, которое в данный момент находится у мадам Лажу. Кроме того, господин Делон унаследовал обе лодки Пеннека.

Дюпен подался вперед, не в силах скрыть свое удивление. Лицо и голос мадам де Дени были абсолютно бесстрастными. Она сухо, по-деловому излагала пункты завещания.

– Что касается упомянутых объектов недвижимости, то речь идет о домах, в которых уже живут мадам Лажу и господин Делон. Наличные деньги и все прочее имущество по условиям завещания переходят к господину Луаку Пеннеку, но речь идет о сравнительно небольшой сумме. Насколько я знаю, это около двухсот тысяч евро. Мало того, их получение связано с определенными условиями. По меньшей мере сто тысяч евро надо потратить на ремонт и модернизацию отеля, и поэтому эти деньги должны остаться на лицевом счете. В наследство включены также земельные участки, которые должны перейти сыну господина Пеннека. Этих участков семь, они разбросаны по всей округе. Все участки крошечные; только два имеют более или менее приличные размеры – приблизительно по тысяче квадратных метров. На каждом из них стоят какие-то подсобные строения. Один участок находится в Порт-Манеш, второй – в Ле-Пульдю. Участки не годятся под застройку и не имеют, собственно говоря, никакой ценности. Конечно, все было бы по-другому, если бы можно было получить разрешение на строительство, но закон о береговой охране запрещает такое строительство. Кстати, большую часть этих участков господин Пеннек сам получил по наследству. Таково, по сути, содержание завещания.

Дюпен старательно записывал все сказанное мадам де Дени.

– Значит, в наследниках Делон и Лажу, а также Общество любителей живописи. Оно получило целый дом.

Это не было вопросом, и нотариус промолчала.

– Значит, три дома из четырех отходят не сыну.

– Три из пяти.

– Пяти?

– Вы забыли про отель.

– Ах да, конечно. Тем не менее это удивительно.

– Луак и Катрин Пеннек придут сегодня в 15 часов. Состоится вскрытие завещания. С остальными наследниками я встречусь завтра утром.

– Луак Пеннек знает об этом? Я хочу сказать, господин Пеннек не говорил вам, что его сын знает о содержании завещания?

– Не могу ничего вам сказать, об этом мы никогда не говорили. И потом, знаете, это не входит в компетенцию нотариуса.

– Но что говорит вам ваше чувство? Простите, что я ставлю вопрос в такой форме.

– Я не могу ответить на этот вопрос, господин комиссар. Я начинаю неловко себя чувствовать при одной мысли о том, что в этом вопросе мои чувства могут сыграть какую-то роль.

– Я очень хорошо понимаю вас, мадам. Когда было составлено завещание?

– Пьер-Луи Пеннек составил с моей помощью завещание двенадцать лет назад и с тех пор ничего в нем не менял.

– Оно существует в единственном экземпляре, который хранится у вас?

– Да, разумеется, оно хранится, как и положено такому важному документу, в сейфе.

– Что за письмо оставил Пеннек Франсине Лажу?

– Разумеется, его содержание мне неизвестно. Это личное письмо.

– Думаю, супруги Пеннек будут не слишком довольны таким завещанием.

– Есть еще два распоряжения, о которых следует упомянуть. Одно касается построек. Во дворе участка, на котором стоит дом Делона, есть подсобное строение, довольно большое, почти дом. В свое время, когда было составлено завещание, в связи с этим строением возник спор между Пеннеком и его сыном. Сын построил там склад для меда. Вы, наверное, уже знаете об этом бизнесе Луака Пеннека?

– Да, я что-то слышал о том, что он решил заняться мелким предпринимательством. Хотел продавать бретонский мед – miel de mer.

– Собственно, я об этом знаю не больше вас, господин комиссар.

– Он все еще занимается этим делом? Склад функционирует?

– Этого, к сожалению, я вам сказать не могу. Я знаю только, что Пеннек отдал эту постройку в распоряжение Делону – она находится в его саду. Что делает сын с медом, я, честное слово, не знаю. По этому поводу был спор, и Пьер-Луи Пеннек все-таки отдал постройку сыну, хотя по завещанию она достается Делону. Конечно, сыну хотелось получить у Делона постройку и целиком переделать ее под склад. Я знаю об этом только потому, что из-за этого спора были определенные проблемы с составлением завещания.

– Насколько ожесточенным был этот спор?

– Господин Пеннек был настроен очень решительно. Для него очень важно, чтобы этот пункт завещания нельзя было толковать двояко.

– А второе распоряжение? Вы говорили о двух распоряжениях.

– Второму распоряжению уже без малого тридцать лет. Этим распоряжением господин Пеннек исключил из завещания своего сводного брата. Полностью исключил.

– Об этом я уже знаю. Вам известно основание?

– Нет. Мне об этом ничего не известно. К тому же это распоряжение оформлял еще мой предшественник, и я приняла все документы от него. Это очень короткое распоряжение, оно состоит из одного предложения, в котором просто говорится об исключении из завещания.

Комиссар Дюпен погрузился в недолгое молчание.

– Вам было что-нибудь известно о состоянии здоровья Пьера-Луи Пеннека?

– Что вы имеете в виду?

– Ему оставалось очень недолго жить. Это было чудо, что он вообще был еще жив. Артерии сердца были практически полностью закупорены. В понедельник он посетил доктора Гаррега, который предложил ему экстренную операцию. Но Пеннек категорически от нее отказался, хотя и понимал, что этот отказ равносилен для него смертному приговору.

Мадам де Дени едва заметно покачала головой:

– Нет, этого я не знала. Я вообще давно его не видела и ничего не слышала о состоянии его здоровья.

– Да, насколько мы знаем, он никому об этом не рассказывал.

Мадам де Дени наморщила лоб и заговорила, медленно подбирая слова:

– Все это, господин комиссар, звучит очень и очень странно. Пьер-Луи Пеннек узнаёт, что ему остается жить считанные дни, хочет изменить завещание, а через два дня его убивают.

Она умолкла.

– Я знаю.

При таком раскладе случайность и в самом деле представлялась маловероятной. Но сформулировать это надо было как-то по-другому.

– Вы упомянули о каких-то обязательствах, связанных с передачей в наследство отеля.

– Да, но этих обязательств было немного. Мадам Лажу должна оставаться на своей должности до конца жизни и при этом условии сохраняет жалованье. Мадам Мендю назначается ее преемницей на должности управляющей отелем. Главное условие: отель не может быть продан и должен сохранить свой нынешний облик. В этих формулировках, естественно, заложена известная неопределенность. При этом Луак Пеннек должен согласиться на эти условия, чтобы вступить в права наследования.

Дюпен задумался.

– У меня еще тогда появилось ощущение, что Пьер-Луи Пеннек с удовольствием дополнил бы этот список еще парой пунктов. Несколько раз он прямо на это намекал.

– Могло ли это стать основанием для изменения или дополнения завещания?

– Этого я сказать не могу.

– Сам Пьер-Луи Пеннек говорил об изменениях или дополнениях?

– Он говорил об изменениях.

Дюпен записал в блокнот это слово и дважды его подчеркнул.

– Что могло содержать завещание, чтобы стать мотивом убийства? В принципе в нем нет ничего экзотического, хотя некоторые пункты удивляют.

Это был риторический вопрос. Мадам де Дени отвернулась и принялась смотреть в окно. Дюпен проследил за ее взглядом.

– Какая невероятная синева.

В кабинете снова наступило долгое молчание. Наконец мадам де Дени неопределенно повела плечами.

– Не хочу спекулировать на эту тему. Моя профессиональная обязанность – оперировать фактами и доказательствами фактов. Я работаю с документами.

Дюпен не вполне понял, что она имела в виду. Он и сам блуждал в это время в своих мыслях. На душе было неспокойно. Собственно, терпение было на пределе.

– Знаете, вы мне очень помогли. Это были очень важные сведения. Хочу выразить вам мою сердечную благодарность, мадам мэтр. Вы были очень любезны.

– Не стоит благодарности, господин комиссар. Я сделала все, что могла. Надеюсь, я смогла хоть немного прояснить ситуацию. Это ужасное преступление. Кто бы мог подумать, что в преклонном возрасте господину Пеннеку придется умереть насильственной смертью.

– Да, вы правы.

– Я провожу вас.

– Нет, нет, мадам. Не хочу вас затруднять, я прекрасно помню дорогу.

Дюпен пожал протянутую ему руку.

– Всего хорошего, господин комиссар.

– Да, и вам всего доброго. Надеюсь, что когда-нибудь мы с вами увидимся по более приятному поводу.

Мадам де Дени улыбнулась:

– Я тоже на это надеюсь.

Комиссар Дюпен понимал, что его прощание с мадам де Дени было, пожалуй, слишком поспешным. Ему надо было немного пройтись и привести в порядок мысли. Дело становилось все более запутанным. На такой стадии расследования это всегда было хорошим знаком, но в данном случае у Дюпена не было такого чувства.

Дюпен направился к отелю, свернул направо на узкую улочку и решил по ней пройти к отелю через холм. Так как эта улица не вела к реке, то туристов здесь было мало, и Дюпен мог сосредоточиться.

В завещании не было ничего сенсационного, хотя некоторые пункты вызывали удивление. Но здесь так же, как и с болезнью Пеннека, было невозможно сказать, знал ли кто-нибудь о его распоряжениях. Говорил ли он что-нибудь своим наследникам? Сын Пеннека и его жена отрицали, что им известно содержание завещания, хотя чувствовалось, что оба считают его чистой формальностью. Они знали, что свое наследство получат. Правда, это ни о чем не говорило. Фраган Делон и Франсина Лажу тоже ни о чем не догадывались. Решающим, однако, являлось не само по себе завещание: Пеннек, узнав, что скоро умрет, вознамерился изменить завещание. В каком пункте? В одном или в нескольких? Или он хотел добавить к завещанию что-то новое? Такие сведения стали бы ключом к разгадке. Но и здесь таился вопрос: не знал ли кто-нибудь о намерении Пеннека? Речь действительно может идти только о возможных изменениях, так как в распоряжениях действующего завещания нет никакого мотива для убийства. Оно должно быть несколько драматичнее. Или завещание – даже в его нынешнем виде – содержит нечто такое, что заставило кого-то убить старого Пеннека, просто Дюпен не смог этого разглядеть.

Дюпен поднялся на вершину холма. Вид отсюда открывался действительно умопомрачительный. Именно так выглядел Понт-Авен на картинах многих художников. Отсюда было видно, какая холмистая здесь местность, как извилиста долина реки, резко переходящая в ущелье фьорда. Внезапно Дюпена озарило. Он вытащил из кармана телефон и набрал номер мадам де Дени.

– Вас беспокоит Жорж Дюпен. Прошу прощения, мадам мэтр, но у меня возник еще один вопрос.

– Вы нисколько мне не помешали, господин комиссар.

– Когда господин Пеннек во вторник просил назначить встречу для того, чтобы изменить завещание, он говорил, что это очень спешно, но тем не менее назначил ее на четверг, так?

– Да, это он предложил четверг.

– То есть он говорил, что это очень спешно, но не стал назначать встречу на тот же день или по крайней мере на среду?

– Гм, нет. Как я уже сказала, он сам предложил четверг.

Мадам де Дени, задумавшись, помолчала.

– Я поняла вас. Да, вы правы, он оттянул встречу на целых три дня. На три дня отложил решение дела, которое представлялось ему неотложным – и при этом зная, что может умереть в любой момент. – Мадам де Дени помедлила, а затем продолжила: – Перед встречей со мной ему надо было уладить какое-то дело.

Дюпен уже был наслышан об уме и проницательности мадам де Дени.

– Вы наверняка очень скоро распутаете это дело, господин комиссар.

– Я не очень в этом уверен, но спасибо и до свидания, мадам мэтр.

– До свидания.

Дюпен начал спускаться с холма по узкой крутой дороге. В конце она переходила в каменную старинную лестницу, которая, петляя между богатыми виллами и живописными участками, вела к Авену. Спустившись вниз, Дюпен обнаружил едва заметную тропинку, которая, ответвляясь от улочки, шла вдоль реки и вела к ярко-красной скамейке, почти скрытой за кустарником, росшим в тополиной рощице. С дороги скамейку было практически не видно, хотя она находилась буквально в паре метров от реки, на небольшом возвышении. Дюпен сел на скамейку. Вода Авена здесь текла по камням и, низвергаясь с них, шумела, как горная речка. Шум стоял невообразимый, грохот падающей воды был слышен во всем Понт-Авене и стихал только в гавани. Этот фоновый шум был слышен в городе круглосуточно, особенно по ночам. О море здесь не напоминало ничего, тут был совершенно иной мир, и это больше всего поражало Дюпена в Понт-Авене.

Несколько минут Дюпен сидел неподвижно, потом достал телефон и набрал номер.

– Риваль?

– Господин комиссар?

– Да.

– Я очень плохо вас слышу.

– Где вы?

– Я в комиссариате, только что вернулся из Понт-Авена. Связь не очень хорошая, я все время слышу какой-то шум. Где вы находитесь?

– Сижу на берегу речки.

– На берегу речки?

– Я же сказал. Какие новости о взломе? Есть какие-нибудь следы?

– Пока нет, Реглас обещал позвонить.

– Позвоните ему еще раз сами.

– Но он… – Риваль хотел что-то сказать, но осекся.

– Мне надо поговорить с директором Общества любителей живописи. У вас есть его адрес?

– Он есть у Кадега.

– Значит, я позвоню Кадегу.

– Минутку, господин комиссар. Час назад звонил доктор Лафон. Он хотел поговорить с вами, но вы были у нотариуса, и Нольвенн соединила Лафона со мной.

Риваль знал, что комиссар всегда предпочитал сам говорить с Лафоном.

– И что?

– Четыре раны, как уже было сказано. Раны глубокие, на всю длину лезвия. Локализация: верхний отдел живота, легкое и два ранения в области сердца. Доктор Лафон говорит, что Пеннек умер практически мгновенно. Удары наносились перпендикулярно поверхности тела. Лезвие острое, ровное, длиной около восьми сантиметров.

– И что все это значит?

Дюпен никогда не был специалистом по холодному оружию.

– Это обычная длина ножевого лезвия. Возможно, это был большой карманный складной нож. В раневых каналах нет никаких следов ржавчины или грязи. Нож был чистый.

– Мы знаем, в котором часу умер Пеннек?

– Около полуночи, не позже. Но вы же понимаете, что Лафон не мог определить время наступления смерти с точностью до минуты…

– Конечно, я вовсе не настаиваю, чтобы Лафон занимался сочинительством, рискуя своей репутацией серьезного специалиста.

– Приблизительно так он мне и сказал.

– Хорошо, я все принял к сведению. Позвоните мне, если будут какие-то новости.

День снова, как и вчера, выдался на славу – настоящий летний день. Небо было ясным и безбрежным, хотя вечером на горизонте маячили темные тучи. Дюпен был уверен, что по всем признакам такая погода удержится еще пару дней.

Кадег без промедления дал ему адрес господина Бовуа. Он жил в центре городка, немного вверх по течению Авена, на одной из узких улочек, где всегда было сыро, – на Рю-Жоб-Филипп. Это был – как и почти все дома этого живописного места – красивый каменный особнячок, словно сошедший со страниц путеводителя. В узком переднем дворике росли пышные гортензии – розовые, фиолетовые, голубые, синие, красные.

Дюпен открыл калитку и уже собирался нажать кнопку звонка, когда дверь стремительно распахнулась и на пороге появился маленький толстенький человечек, окидывая гостя скептическим взглядом. Ничего примечательного в человеке не было – скудная растительность на черепе, к тому же коротко подстриженная, маленькие овальные очки, продолговатая голова.

– Комиссар Жорж Дюпен, – представился комиссар. – Здравствуйте.

– А, господин комиссар! Честь имею представиться, Фредерик Бовуа. Рад с вами познакомиться. – Он помолчал. – Жаль, что в связи с таким ужасным происшествием.

– Я пришел не вовремя?

– Нет, нет, вы нисколько мне не помешали. Я, правда, собирался пойти поесть. – Было видно, что Бовуа немного растерялся от неожиданности. – Но я живу один. Старый холостяк, что поделаешь. Буду рад, чем смогу, вам помочь. Пьер-Луи Пеннек был одним из самых видных граждан нашего города, и его потеря – большая трагедия для Понт-Авена. Такое слово здесь вполне уместно – это действительно трагедия. Он оказал нашей общине множество самых разнообразных и щедрых услуг. И я могу с гордостью сказать, что был его другом. Мы познакомились более тридцати лет назад и очень тесно сотрудничали. Он был истинным, можно сказать, великим меценатом. Но, однако, входите!

– Спасибо.

В доме было темновато, как в большинстве старинных каменных особняков. В них могло быть очень уютно – у камина, когда за окнами бушевал ветер, а с неба хлестал дождь. Но в такой солнечный день впечатление от интерьера было почти удручающим, подумалось Дюпену.

Он нерешительно потоптался на месте.

– Знаете, я, между прочим, тоже голоден. Может быть, мы поедим вместе, вы не возражаете?

Эта идея возникла совершенно внезапно. Дюпен вдруг обнаружил, что страшно проголодался. К тому же какая радость в такой день сидеть в прохладном полумраке? Господин Бовуа удивленно посмотрел на комиссара, но тут же расплылся в широкой улыбке.

– С большим, большим удовольствием. Мы пойдем к Морису, это недалеко – у мельницы. Он мой старый друг и лучший ресторатор Понт-Авена. Ну, если, конечно, не считать «Сентраль».