Курортное убийство Банналек Жан-Люк

– Да, теперь мне уже и в самом деле пора оставить вас в покое.

Мадам Пеннек тяжело вздохнула.

– Надеюсь, вы скоро выясните, что случилось с моим мужем. Конечно, ему это уже не поможет, но мне станет легче.

– Я тоже от души на это надеюсь, мадам Пеннек, уверяю вас.

Катрин Пеннек сделала попытку встать.

– Нет, нет, сидите, прошу вас. Я сам найду выход.

Было видно, что мадам Пеннек неприятно такое предложение, но она его приняла.

– Спасибо.

– Если вам потребуется помощь или вы вдруг вспомните что-то важное, то немедленно звоните. У вас есть мой номер.

Дюпен встал.

– Спасибо, господин комиссар.

– До свидания, мадам.

Дюпен быстрым шагом вышел из полутемной комнаты.

Выйдя на улицу, Дюпен с удовольствием подставил лицо теплым солнечным лучам. Небо сияло светлой синевой, от облаков не осталось и следа. Дюпен, несмотря на то что прожил в Бретани почти три года, не уставал удивляться столь резким переменам погоды. Это был настоящий спектакль. День, начавшийся с безоблачного летнего утра, обещающего великолепную погоду, мог неожиданно омрачиться поистине осенним дождем и холодным ветром, и можно было держать пари, что эта погода продержится долго, и так же неожиданно его проиграть. Каждый раз казалось, что погода устанавливается навсегда. Дюпену иногда даже казалось, что только здесь, в Бретани, он по-настоящему понял, что такое погода. Неудивительно, что переменчивая и капризная погода была постоянной темой разговоров. Теперь Дюпен не удивлялся поразительной способности местных жителей предсказывать погоду; за тысячи лет кельты приобрели большой навык в этом искусстве. Дюпен и сам начал в нем практиковаться, оно, можно сказать, стало его хобби (правда, его успехи пока впечатляли только его самого).

Дюпен на несколько секунд задержался у дома Пеннеков, достал из кармана блокнот и сделал несколько записей, а потом достал из кармана телефон.

– Риваль?

– Да.

– Я сейчас приеду в отель. Сначала поговорю с мадам Лажу, а потом с вами и Кадегом. Хотя нет – сначала с вами и Кадегом. Потом со всеми прочими. Вы нашли Бовуа и Андре Пеннека?

– Нет, пока не нашли – ни того ни другого. Господин Андре Пеннек уехал по делам на машине в Ренн. У него включен автоответчик. Мы несколько раз звонили и просили его перезвонить нам как можно скорее.

– Хорошо. Мне непременно надо его сегодня увидеть, чего бы это ни стоило, и Бовуа тоже.

– Мы постараемся.

– Да, и еще одно. Проверьте, была ли мадам Пеннек вчера в аптеке в Тревиньоне, и если да, то когда. Мне нужно точное время посещения. Я хочу знать, что она покупала и как выглядела. Поговорите с провизором, который ее обслуживал.

– Она подозреваемая?

– У меня такое ощущение, что до сих пор нам никто не говорил правду.

– Нам обязательно надо поговорить, господин комиссар.

– Я уже еду.

Они сели в кафе для завтраков – Кадег, Риваль и Дюпен – и проговорили полчаса. Это был насыщенный разговор. Дюпен посвятил обоих инспекторов в детали дела. Он рассказал о похищенной картине, больше ста лет провисевшей в ресторане. Рассказал он и о сорока миллионах евро. Кадег и Риваль несколько минут молчали. По выражению их лиц Дюпен понял, что оба прониклись важностью и масштабом дела. Обоим было ясно, что самое главное теперь – найти картину, как доказательство того, что она вообще была украдена. Вероятно, после этого удастся найти и убийцу. Даже Кадег не выказал недовольства, когда через полчаса Дюпен закончил беседу, чтобы поговорить с мадам Лажу.

Она стояла у стойки регистрации, когда Риваль, Кадег и Дюпен спустились на первый этаж. Увидев всех троих, она испуганно вздрогнула.

– Здравствуйте, мадам Лажу. Огромное вам спасибо за то, что вы нашли для нас время.

– Это так ужасно, господин комиссар. Теперь еще и Луак. У этой трагедии, кажется, не будет конца. Какие тяжкие времена настали.

Говорила мадам Лажу медленно, в голосе звучало неподдельное страдание.

– Да, согласен, тяжкие времена. По поводу смерти Луака Пеннека мы пока не можем сказать ничего определенного. Я хочу – хотя и понимаю, что вам будет нелегко это сделать, – чтобы вы еще раз побеседовали со мной. Если вы согласны, давайте пройдем в ресторан.

В глазах мадам Лажу мелькнула нерешительность.

– В ресторан? Снова в ресторан?

– Я хочу, чтобы вы мне кое-что показали.

Мадам Лажу заколебалась еще сильнее.

– Я должна вам что-то показать?

Дюпен достал ключ и отпер дверь ресторана.

– Идемте.

Мадам Лажу нехотя, медленно последовала за комиссаром. Дюпен запер дверь, и они с мадам Лажу направились в бар. В переходе из ресторана в бар Дюпен остановился.

– Мадам Лажу, мне хотелось бы…

В дверь настойчиво постучали. Мадам Лажу вздрогнула.

– Кто там еще?

Комиссар с недовольным видом подошел к двери и отпер ее. На пороге стоял Кадег.

– Господин комиссар, вам звонит мадам Кассель. Она пыталась дозвониться до вас, но у вас отключен телефон.

– Вы же знаете, что я занят. Скажите мадам Кассель, что я перезвоню ей, как только освобожусь.

По лицу Кадега скользнуло выражение своеобразного удовлетворения. Не сказав ни слова, он повернулся и пошел к стойке. Дюпен помедлил.

– Кадег, подождите. Сейчас я иду. Простите, мадам Лажу, я сейчас вернусь. Это ненадолго.

– Конечно, конечно, господин комиссар.

Дюпен вышел из ресторана. У стойки регистрации Кадег протянул ему трубку.

– Мадам Кассель?

– Мне пришла в голову одна мысль. Надо было сказать вам об этом сразу. Это касается картины, то есть ее копии. Вы же хотите узнать, кто сделал копию? Я имею в виду новый вариант «Видения». Это все еще важно?

– Естественно.

– Есть только одна возможность. Иногда копиисты увековечивают себя в копиях довольно хитроумным способом. Они прячут на полотне свою подпись. Это своего рода спорт. Может быть, вам повезет.

– Да, это очень интересно, да.

– Вот, собственно, и все.

– Спасибо, я непременно дам вам знать, если мы что-нибудь найдем.

– Телефон всегда при мне.

– До свидания.

Дюпен отключился. Кадег все время разговора простоял у него за спиной, чем едва не привел Дюпена в ярость.

– Кадег!

– Да, господин комиссар.

Дюпен подошел к инспектору вплотную.

– Мы должны как следует рассмотреть картину. Скажите об этом Ривалю.

– Как следует рассмотреть картину?

У Дюпена не было никакого желания заново разжевывать все для Кадега. Кроме того, честно говоря, он не имел даже отдаленного представления о том, как и где надо искать на картине зашифрованное имя копииста. Надо было спросить об этом у мадам Кассель.

– Мы поговорим об этом позже, а теперь мне надо вернуться к мадам Лажу. Я не хочу, чтобы нам мешали, и вы несете за это личную ответственность, Кадег.

Было такое впечатление, что мадам Лажу превратилась в статую. Дюпен застал ее на том же месте, где она стояла, когда он уходил.

– Мне страшно неловко, мадам Лажу.

– Нет, нет, что вы. Я же все понимаю, полицейское расследование – это главное.

– Я хочу попросить, чтобы вы…

Дюпен начал слегка заикаться.

– Прошу еще раз меня простить, мадам Лажу. Это, конечно, очень невежливо с моей стороны, но мне необходимо еще раз позвонить, и после этого я смогу спокойно с вами поговорить.

Было видно, что мадам Лажу чувствует себя не в своей тарелке. К тому же она не знала, что должна сказать.

– Я тотчас вернусь к вам.

Дюпен зашел в бар, остановился у дальнего конца стойки и вытащил из кармана мобильный телефон.

– Мадам Кассель?

Он говорил очень тихо.

– Да, это вы, господин комиссар?

– Да. Вы мне нужны. Вы должны нам помочь с поиском подписи. Я не имею ни малейшего представления о том, как это делается, да у нас нет и нужных инструментов.

Дюпен явственно услышал в трубке тихий смех.

– Я так и знала, что вы позвоните еще раз. Мне надо было сразу предложить вам свою помощь.

– Мне очень жаль, мадам Кассель, но в некоторых вопросах мы можем положиться только на ваши искусствоведческие знания. Я понимаю, что вы заняты на конгрессе, и мне…

– Мне нужно пять минут, чтобы собраться. К тому же меня ничто сейчас не держит на конгрессе. Я приеду на своей машине, если вы, конечно, не возражаете.

– Я буду страшно вам благодарен. Мы вас ждем. Сейчас, – Дюпен посмотрел на часы, – сейчас четверть восьмого. Так что мы вас ждем.

– До скорой встречи, господин комиссар.

Дюпен вернулся к мадам Лажу.

– Теперь я полностью в вашем распоряжении, мадам Лажу. Еще раз приношу свои извинения.

– Я уже сказала вам, что ваша работа важнее, господин комиссар. Мы все хотим, чтобы вы скорее нашли убийцу. Уже прошло три дня, но так не может продолжаться дальше. – В голосе мадам Лажу снова появились плаксивые интонации, хорошо знакомые Дюпену по прежним разговорам с ней. Выждав пару секунд, он заговорил – энергично и напористо:

– Теперь вы можете все мне сказать, мадам Лажу.

Женщина вздрогнула, как от удара, и отвела взгляд.

– Я… я не понимаю, что вы имеете в виду. Чем я могу вам…

Она умолкла, лицо ее и вся фигура выражали теперь смирение. Дюпен пристально смотрел ей в глаза.

– Вы же все знаете, не так ли? Вы все знаете.

Она была готова разрыдаться. Казалось, еще немного, и она полностью утратит самообладание.

– Господину Пеннеку это бы не понравилось. Он был бы недоволен, потому что не хотел, чтобы кто-то узнал про картину.

– Мадам Лажу, речь идет о сорока миллионах евро. Точнее, речь идет о мотиве убийства Пьера-Луи Пеннека.

– Вы ошибаетесь, – теперь мадам Лажу говорила зло и резко, – речь идет не о сорока миллионах евро, а о последней воле умершего, господин комиссар. То, что эта картина висит здесь в сохранности и о ней никто не знает – это касается только отеля и его истории…

– Он хотел передать ее в дар музею Орсэ и хотел сделать это на следующей неделе. Картина должна была висеть в музее с сопроводительной табличкой с краткой ее историей.

Мадам Лажу растерянно посмотрела на Дюпена. Либо она была великолепной актрисой, либо новость действительно потрясла ее.

– Что? Что он хотел сделать?

– Подарить картину музею Орсэ. На прошлой неделе он для этого обратился к специалистам музея.

– Это… это…

Она умолкла.

– Что?

Лицо мадам Лажу превратилось в неподвижную маску.

– Ничего, совсем ничего. Если вам это доподлинно известно, то мы должны выполнить его волю, сделать то, что он считал правильным.

– Вам это действие представляется – скажем так – не вполне адекватным?

– Что?

– Вы считаете неправильным дарение картины музею?

– Нет, нет, просто это… Ах, я даже не знаю, как это выразить. Это было тайное средоточие всего. Но это странно и неправильно. Ну, я… я не знаю.

– Вы давно знаете о картине?

– Тридцать пять лет. Я узнала о ней на третьем году работы в отеле.

– Кто еще знал о картине?

– Никто, если не считать Бовуа и сына господина Пеннека. Понимаете, Бовуа был для господина Пеннека экспертом в вопросах искусства. Пьер-Луи советовался с ним обо всем, что касалось живописи. Впрочем, об этом я вам уже говорила. Господин Бовуа консультировал его также и в вопросах переоборудования помещения и установки нового кондиционера, чтобы создать для картины лучшие условия хранения. Бовуа очень прямой и честный человек, человек с высокими идеалами. Он все принимал очень близко к сердцу, уважал традицию, и не из-за денег. Господин Пеннек хорошо это знал.

– Но почему господин Пеннек все эти годы хранил картину здесь, в ресторане?

– Почему?

Мадам Лажу испуганно посмотрела на комиссара, словно он задал ей неразрешимый вопрос.

– На это место картину повесила Мари-Жанна Пеннек. О да, Мари-Жанна. Гоген висел там всегда. Это место принадлежало ему по праву, а он принадлежал этому месту. Пьер-Луи мог любоваться им каждый вечер, когда заходил в бар. Это был священный завет. Никогда в жизни господину Пеннеку не пришло бы в голову хранить ее в другом месте! Отдать ее из отеля? Да никогда и ни за что! К тому же здесь было самое безопасное для нее место.

Дюпен не ожидал иного ответа. Мадам Лажу, как ни странно это звучало, была, вероятно, права. Если отбросить сантименты, то все же это незаметное место было самым надежным для хранения такого сокровища.

– Но кто, кто еще знал о картине?

– Его сводный брат. Да, он знал. Не знаю, говорил ли он об этом Делону, но думаю, что нет. Это действительно была тайна.

Дюпен с трудом удержался от смеха. Ситуация была и вправду комическая. Сын Пьера-Луи, его сноха, Андре Пеннек, Бовуа, мадам Лажу, художник, сделавший копию, и, возможно, Делон – короче, все ближайшее окружение Пьера-Луи знало об этой картине, а теперь о ней знал еще и Шарль Соре.

– О картине знали семь человек, а может быть, и восемь. Эти люди знали о сорока миллионах евро, а большинство из этих людей могли каждый день любоваться этими сорока миллионами.

– Это очень жестоко – то, что вы говорите. Вы считаете, что любой из этих людей мог убить Пьера-Луи? – Мадам Лажу была почти вне себя от негодования.

– Но кто может поручиться, что эти люди по секрету не поделились своим знанием с кем-то еще? Вам известно, кто еще мог узнать об этом?

Мадам Лажу печально посмотрела на Дюпена, но в этой печали было немало раздражения.

– Надо уважать умение, с которым Пьер-Луи Пеннек управлялся с трудным наследием своего отца – с отелем и с картиной. Во всех отношениях он делал это безупречно. Такие большие деньги могут разрушить все, из-за них может произойти самое худшее.

Дюпен едва не спросил, что же может произойти худшего, чем убийство, а вероятно, и два убийства, но вовремя прикусил язык.

– Как думаете вы, мадам Лажу, что же все-таки здесь произошло? Кто, по-вашему, убил Пьера-Луи Пеннека? Кто мог убить Луака Пеннека?

Мадам Лажу посмотрела на комиссара с нескрываемой враждебностью. Казалось, еще немного, и она набросится на Дюпена с кулаками. Но через секунду она отвела взгляд. Плечи ее безвольно опустились. Она медленно подошла к картине и остановилась перед ней.

– Гоген. Узнав о взломе, я страшно испугалась, что картину похитили. Тогда все было бы потеряно.

Дюпен не вполне понял последнюю фразу мадам Лажу; в мозгу промелькнули лишь смутные догадки. Он решил пока не говорить о краже подлинника, хотя это, конечно, было абсурдно – как любил выражаться Кадег. Абсурдно, потому что тем самым из разговора исключался очень важный пункт. Пока все это были лишь ощущения.

Мадам Лажу продолжала неподвижно стоять перед картиной.

– Знаете, кому я не доверяю, господин комиссар? Андре Пеннеку. Это совершенно бессовестный тип. Думаю, что Пьер-Луи его просто ненавидел. Он никогда бы в этом не признался, но я это чувствовала.

– Должно быть, ему было трудно смириться с тем, что родной отец исключил его из завещания и все оставил Пьеру-Луи – в первую очередь, естественно, Гогена, а потом сводный брат тоже исключил его из завещания, лишив права на наследство.

– Собственно, мы вообще его не видели. Иногда он, правда, звонил. Но я могу себе представить его гнев и недовольство. О да, могу. Ему не смог помочь даже его бесчестный дружок адвокат.

– Что вы имеете в виду?

– Вы этого не знали? Андре Пеннек нанял адвоката, который должен был оспорить завещание отца. Это привело Пьера-Луи в ярость. После этого он десять лет не поддерживал с братом никаких отношений.

– Когда это произошло, в каком году?

– О, это было очень давно. Не могу даже точно сказать, в каком году. Это было вскоре после того, как они поссорились на почве политики.

– Вы полагаете, что в их конфликт была замешана и политика?

– Да, конечно, господин Пеннек испытывал отвращение к людям из «Эмганна». Тут было все: и личное, и политическое.

– Вы считаете Андре Пеннека способным на убийство?

На лице мадам Лажу появилось загадочное выражение.

– Не знаю, не могу сказать. В общем, это низко. Я уверена… что не должна ничего говорить, в конце концов, я едва с ним знакома.

– Но сами вы получили довольно значительную долю наследства, мадам Лажу.

В глазах женщины мелькнул страх.

– Вы об этом знаете? Насколько это законно? Мне это крайне неприятно, надеюсь, вы это понимаете.

– Речь идет об убийстве, мадам Лажу.

– Да, да, конечно. Кто еще об этом знает?

– Мои инспектора. Но вы успокойтесь. Профессия обязывает их молчать.

– Мне кажется, что это неправильно.

Она вдруг побледнела как полотно.

– Значит, вы знаете и о письме?

– Да.

– Вы его читали?

Голос мадам Лажу предательски дрогнул.

– Нет, нет. Это письмо никто не читал. Это вне полномочий полиции. Для того чтобы его прочитать, нужно решение суда. Но я…

– Вы… вы знаете о наших отношениях?

Глаза мадам Лажу наполнились слезами, голос изменил ей, она говорила едва слышным, шелестящим шепотом.

– Да.

– Откуда? Как вы смогли…

– Все в порядке, мадам Лажу. Это ваша жизнь, и она никого не касается, в том числе и меня. Только в интересах расследования убийства я должен знать суть ваших отношений с Пьером-Луи Пеннеком – мне надо представить себе истинную картину происшедшего.

– Это была не банальная интрижка, не грязный роман. Я любила его. Любила с первой встречи. И он тоже меня любил, любил, несмотря на то что это была безнадежная любовь. Свою жену он уже давно не любил, а может быть, не любил и с самого начала, ведь они были так молоды, когда поженились. Она никогда не интересовалась отелем – вообще не интересовалась, ни в малейшей степени. Но он никогда ее за это не упрекал, для этого он был слишком благороден. Мы не могли выказывать свои чувства открыто, понимаете? Это было… так безнадежно.

– Все это, мадам Лажу, ваше частное дело.

Дюпен произнес эту фразу жестче, чем ему хотелось, но мадам Лажу этого не заметила.

– Как вы относились к Луаку Пеннеку?

– Я?

– Да, что вы о нем думали?

– Что я думала? Пьер-Луи Пеннек всегда хотел, чтобы сын стал его наследником, стал таким же хозяином отеля, каким был он сам, его отец и его бабушка. Катрин Пеннек он не любил, он…

– Это вы мне уже говорили, но я спрашиваю, как именно вы воспринимали отношения отца и сына?

– Мне всегда казалось, что Пьер-Луи был немного разочарован в своем сыне. Луак очень комфортно жил, и мне это было не совсем понятно. Путь его был предопределен, но ему были нужны силы для того, чтобы взвалить на свои плечи огромную ответственность – унаследовать отель и управлять им! Отель должен был стать смыслом и целью его жизни – ни больше ни меньше. – В голосе мадам Лажу зазвучала непреклонность. – Для этого надо быть достойным человеком!

– Достойным?

– Да, достойным такой миссии.

– Вы когда-нибудь говорили об этом с Луаком?

– Нет.

Ответ прозвучал очень резко.

– Но он же регулярно здесь бывал.

– Да, но разговаривал он только с отцом. Вы понимаете, он не был частью отеля, он был здесь чужеродным телом.

– Правда ли то, что господин Пеннек время от времени давал вам деньги – я имею в виду деньги помимо вашего ежемесячного жалованья?

Мадам Лажу снова изобразила на лице негодование.

– О да. Видите ли, я посвятила Пеннеку и отелю всю свою жизнь без остатка. Это было не одолжение, не любезность. Он платил эти деньги не потому, что я была его возлюбленной. Я все силы отдавала отелю. Все. И что вы об этом подумали?

– Какие суммы вы получали от господина Пеннека?

– Обычно десять тысяч евро, иногда меньше. Он давал мне эти деньги один-два раза в год.

– Эти деньги вы посылали своему сыну в Канаду?

– Я… Да, я посылала их сыну. Он женат и пытается стать независимым. Он строит свой бизнес, и я – да – я поддерживала его.

– Вы отправляли ему все деньги?

– Да, все деньги.

– Сколько лет вашему сыну?

– Сорок шесть.

– Сколько лет вы переводите ему эти свои доходы?

– Последние двадцать лет.

– И вы действительно не знаете подоплеки того, что здесь случилось?

Мадам Лажу явно испытала большое облегчение от смены темы разговора.

– Нет. Знаете, здесь всегда была масса эмоций, но убийство…

– Почему вы считаете, что дарение картины музею было ошибкой?

Мадам Лажу помрачнела.

– Он ничего мне об этом не говорил. Я ничего не знала. Ему следовало бы…

Она осеклась.