Клуб избранных Овчаренко Александр
– Не беспокойтесь, граф! Я умею хранить чужие секреты.
– Очень хорошо, но мне хотелось, чтобы мой секрет стал и Вашим тоже.
На том и расстались.
Вечером граф привёл Григория в подвал своего особняка, где находилась группа гвардейских офицеров и несколько штатских. На столе среди шандалов со свечами и бутылок с вином Григорий рассмотрел закапанный воском план дворца в Гатчине. Все присутствующие были настроены очень решительно: пили и говорили много, и в выражениях не стеснялись. В середине вечера, когда настроение достигло кульминации, и кто-то из присутствующих предложил тост за смерть тирана, Григорий отвёл Палена в сторону и взволновано заговорил:
– Граф! Это же заговор!
– Совершенно верно, поручик, это заговор, а я во главе его! – легко согласился Пален и взял Григория под локоть. – Вы, надеюсь, помните наш утренний разговор?
– Граф, Вы предлагаете мне изменить присяге и встать на сторону заговорщиков?
– Предлагаю, и очень надеюсь на Ваше положительное решение. В случае отказа Вы, как честный человек и дворянин, просто обязаны донести на меня государю императору, или застрелиться. Выбирайте, мон шер! Обещаю, что в случае Вашей безвременной кончины все ваши долги мною будут оплачены.
– Я… я не знаю, граф! Я в смятении! Как же так? Я ведь крест целовал, присягал Государю на верность!
– Главное, сударь, чтобы Вы об этом помнили, когда будете присягать новому императору. Не корите себя, юноша! Оглянитесь, и Вы увидите среди заговорщиков весь цвет петербургской знати. Эти люди богаты, родовиты, у них есть всё, чтобы прожить оставшиеся годы в достатке, бездумно прожигая жизнь на бесчисленных балах и приёмах. Почему же они, презрев имеющиеся блага, рискуют не только своей честью, но и головой? Я Вам отвечу: во имя интересов государства Российского. К сожалению, колесо истории повернулась так, что теперь на троне не просто коронованный тиран, а человек малодушный, мстительный, способный в своих болезненных мечтах привести Россию к краху! Не далее, как вчера я видел подписанный им Указ, которым атаману Платову предписывается воевать путь в Индию[64]! Это с нашими-то болячками в Индию? Казна пуста, финансы расстроены, армия превратилась в жалкое посмешище в куцых немецких мундирах и париках, посыпанных мукой. Из всей военной науки у нас остались только бесчисленные парады и тупая муштра. Россия нуждается в просвещённом самодержавии! Рано или поздно на престол взойдёт Александр, мы лишь ускорим этот процесс…
Что ни говори, а убеждать, граф Пален умел! Не прошло и месяца, как сырой мартовской ночью Григорий с обнажённой шпагой, разгорячённый вином, вместе с другими заговорщиками ворвался в царскую спальню. Испуганного Государя в ночной рубашке бросили на пол, и, пьянея от вседозволенности и крови, били и топтали, как простого конокрада. После чего на шею окровавленному и изувеченному самодержцу накинули белый офицерский шарф и хладнокровно удавили.
Долго ещё после этой памятной ночи Григорию во сне являлся образ мёртвого императора с белой шёлковой удавкой на тоненькой шее, вытекшим глазом и раскрытым в последнем беззвучном крике окровавленным ртом.
Как и обещал, граф Пален, царские милости пролились на него золотым дождём: и крестьянами наградил его новый Государь, и звонкой монетой, да только не в радость всё было Григорию. После того, как присягнул на верность новому императору, сказался он в полку больным и уехал в своё новое имение, где и находился до середины мая. Неспокойно было на душе Григория, мерзопакостно. Пытался богу молиться, но, видимо, отвернулся от него господь: не было в душе ни прежнего смирения, ни спокойствия. Оттого и пил горькую поручик Крицкий и белым днём, и тёмной ноченькой.
Однажды, когда счёт выпитым бутылкам был потерян, привиделась ему покойная матушка. Будто зашла она в залу и остановилась возле лежащего навзничь на смятой постели Григория.
– Что, Гришенька, празднуешь? Чему радуешься? – тихо спросила покойница. – Аль не рад богатству да почестям? Радуйся, сынок, радуйся! Всё это теперь твоё кровное, потому как на крови заработанное. Высоко взлетел ты сынок, выше некуда! Возле царского престола обретаешься. Оно и понятно: где же тебе быть, как не возле царя, ты ведь теперь цареубийца! Кровь на тебе, Гриша, а через ту кровь смертный грех ты принял. Хватит ли жизни твоей беспутной, чтобы грех этот замолить? – и рассерженно застучала об пол клюкой.
Очнулся от стука Григорий, и слышит, что кто-то к нему в дверь стучится, открыть просит. Встал Григорий, пошатываясь, подошёл к двери, а на пороге вестовой из полка с пакетом. Из пакета узнал Григорий, что его полк через три дня уходит маршем на летние квартиры под Царское село, где намечались большие манёвры. Как говорится – пожалуйте, господин поручик, в строй!
– Погодь маленько! – сказал Григорий вестовому и вышел во двор. Далеко ходить не стал: как был в штанах и рубахе, так в фонтан, где золотые рыбки плескались, и окунулся. После чего вбежал в дом, потребовал перемены платья, перо и бумагу.
Через полчаса вестовой ускакал в Петербург, увозя в потёртой походной сумке рапорт об отставке.
Оставшись один, Григорий, недолго думая, снял со стены пистолет с серебряной насечкой, приставил его к виску и спустил курок. Сухо щёлкнул курок, но ничего не произошло. Осечка!
– Даже смерть отвернулась от меня! – пробормотал бывший поручик и отбросил ненужный пистолет…
И опять потянулись деньки хмельные да похмельные, коим и счёт он потерял. Очнулся как-то Григорий и видит: хозяйство в запустении, половина дворни разбежалась, половина барским вином лакомится.
– Не вышел из меня помещик! – решил про себя Григорий, и вскорости, не торгуясь, имение и крепостных продал, а сам уехал в глухую деревеньку, затерявшуюся в Муромских лесах, что каким-то чудом от отцовского наследства осталась.
Так и жил Григорий в тишине и праздности: бродил с ружьём по окрестным лесам, разводил борзых, да в хмельном виде крепостным девкам подол задирал. И вот однажды, когда минуло бабье лето, и на смену пришёл дождливый и ветреный октябрь, забрели в деревеньку старообрядцы. Попросились они у барина в его деревеньке зиму перезимовать. Крицкий был не против. Пусть живут, мало ли в деревне брошенных изб. Староверы барина поблагодарили, но от брошенных изб отказались, видимо, побрезговали.
– Продал бы ты лучше нам, барин, леса, да тёса на три дома, – попросил старший. – Мы дома поставим, до поры жить в них будем, а когда уйдём, всё тебе останется.
Крицкий согласился: не то, чтобы он в деньгах нуждался, но рубить лес задаром было как-то не по-хозяйски. На том и порешили. Пришлые люди работали скоро, и через месяц за околицей поднялись три бревенчатых дома, тёсом крытые. Два дома староверы для житья приспособили, а третий – самый просторный, под храм определили.
Стал Григорий к ним со скуки захаживать. Они сначала его сторонились, потому как он иноверец, но постепенно привыкли.
– Ты бы, Григорий Иванович, бросил дьявольское зелье, а то табачищем от тебя несёт, как от чёрта из преисподней. Прости, господи за слова непотребные, – сказал как-то старец Анисим, что у староверов за старшого был. – Не приветствуется это в нашей общине.
Григорий после этого табак забросил, да и вино его уже, как прежде, не манило. Стал он всё своё время в богословских спорах со старцем проводить. Постепенно, не сразу, а через боренье духовное, большое смятенье принял Григорий веру истинную: сначала умом воспринял, а потом и всей душой истосковавшейся. Когда старец предложил ему креститься, с радостью, как благую весть воспринял он это предложение. После крещения получил новое имя – Алексий, и стал после этого у Анисима ближайшим помощником. Через три года Анисим помирать собрался: долго болел, высох весь, аки сухостой на морозе. Перед самой смертью призвал он Алексия и повелел после его смерти, по весне, перебираться общине в места новые, необжитые, наперсникам царским неведомые.
– Соблазна для души христианской здесь много, да и ищейки царские что-то часто крутиться возле общины стали, того и гляди, закуют в кандалы и отправят в Сибирь по этапу. – с трудом говорил, почти шептал старец. – Чую, крепок ты в вере нашей, потому тебя, Алексий пастырем духовным над братией нашей оставляю, тебе поручаю мою последнюю волю исполнить: идти вам по весне за Каменный пояс, в тайгу сибирскую. Идти будете долго, пока на все четыре стороны до ближайшего жилья не менее сотни вёрст будет. Там место сам выберешь, там с братией и осядешь на долгие годы. Трудна дорога будет, да ты трудностей не бойся, они как шальная вода по весне: сначала нахлынет, а потом и нет вовсе. Бойся, Алексий, смуты душевной, которая веру нашу замутить может. Береги веру-то, до самого смертного часа береги. Благословляю тебя! Ступай.
Сказал так Анисим, и поутру отдал богу душу.
После похорон Анисима Алексий в его избу переселился, и палаты свои барские забросил. Всю зиму готовилась община к походу в места далёкие, неизвестные. Алексий денег не жалел: покупал и лошадей, и припасы, и семена, и скотину домашнюю, и одёжку тёплую. По весне продал он свою последнюю деревеньку и, помолившись, отправился с общиной в дорогу дальнюю.
Через два месяца перевалили они за Каменный пояс, а ещё через месяц набрели на речку Медведицу, где и осели с божьей помощью. Хорошо жили, дружно: храм поставили, избы сложили, землицу-матушку потом поливали, оттого она и родила знатно. Росла община, множилась, и было на душе у Алексия спокойно, до сегодняшнего вечера. Разбередил душу ему Травник, растревожил, нахлынули воспоминания о днях минувших. Думал, похоронил он прошлое, а что было, то быльём поросло. Однако прошлое к нему в гости само пришло, не забывает его, старого грешника, стоит у порога, словно старуха-процентщица, долги требует.
Понял Алексий, что не будет в его душе покоя, пока не увидит он странника, о котором Травник сказывал.
За невесёлыми думами не заметил Алексий, как ночь миновала, а на востоке заря проклюнулась, показался край солнышка.
– Ну, вот и слава богу! – сказал сам себе старец и задул свечку.
Утренняя роса на травах не высохла, а старец уже открывал скрипучую калитку во двор бабки Степаниды. Увидев его, Степанида, кормившая во дворе кур, всполошилась, засуетилась и, путаясь в длинной юбке, поспешила навстречу.
– Постоялец твой где? – строго спросил гость, упреждая расспросы Степаниды и, не дожидаясь ответа, вошёл в избу. В избе не было никого, это Алексий понял сразу и вопросительно взглянул на хозяйку.
– Так ушёл постоялец! – словно оправдываясь жалостливым голосом, пояснила Степанида. – Вечером помолился богу и ушёл, а куда не сказывал. Человек он божий, ему все пути открыты…
– Цыц, убогая! – перебил её сердито Алексий, раздосадованный тем, что не удалось встретиться со странным богомольцем. – Это что? – раздражённо спросил Алексий, ткнув пальцем в книгу в дорогом кожаном переплёте, лежащую в изголовье неприбранной постели.
– Ах ты, боженька мой! Забыл, как есть забыл! – запричитала Степанида.
Алексий взял книгу и, раскрыв наугад, пробежал глазами по хорошо пропечатанным строкам. Это была библия, но не истинной веры, а той бесовской, что учит христиан креститься щепотью.
– Сатанинские книги чтишь! – взъярился старец и бросил библию на пол.
– Да что ты, батюшка! Что ты! Неграмотная я! И знать-то не знала, не ведала. Вот грех-то какой! А книжку эту бесовскую я сейчас же в печь! – запричитала женщина и, обмотав руку фартуком, осторожно взяла библию за переплёт. В этот миг из библии выпал, и словно осенний лист, плавно кружась, лёг на выскобленный пол желтоватого цвета пергамент, исписанный красивым убористым почерком.
Алексий поднял лист пергамента и поднёс к глазам: пергамент был покрыт ровными рядами цифр, и только в правом нижнем углу красовались две витиеватые заглавные буквы – «А.П.».
– Погодь, старая! – остановил Алексий Степаниду. – Дай книжку мне, я её сам сожгу, потому как нет тебе веры.
– Да что ты, батюшка! Чем же это я тебя прогневила, что мне веры нет?
– Да как же тебе верить, если ты колдовством промышляешь, по лесам шастаешь, а потом отвары сатанинские варишь. Признавайся, грешница!
– Да какое же это колдовство, батюшка? Травы и корешки собираю, отвары и снадобья готовлю! Да только это от хвори, лихоманка её побери! Дохтура, сам знаешь, у нас нет, вот и приходится знахарством промышлять. Так какой же это грех?
– Ладно, уймись! Ишь, раскудахталась. Ты лучше бы иконы от своей травы освободила, нашла место, где сушить! – недовольно пробормотал старец и потянулся к висящей в углу иконке, которая была обвешана гирляндами трав. На мгновенье Алексий задержал протянутую к иконе руку и, передумав обрывать гирлянды трав, сунул кисть за иконку. Через мгновенье в его руке оказался свиток с молитвами, который Степанида бережно хранила за иконкой, и какое-то украшение, раскрашенное яркими красками.
– Батюшки светы! Да что же это такое? – опять запричитала Степанида. На ладони Алексия лежал мастерски исполненный вензель с изображением заглавной буквы «А», короной над ней и летящим голубем.
– Это тоже, видать, твой постоялец забыл! – усмехнулся Алексий и спрятал вензель в рукав.
Воротясь домой, Алексий закрыл дверь на засов и, затеплив свечу, долго сидел над загадочными письменами, да только всё без толку: сказывались отсутствие опыта и явная нехватка знаний.
– Хитро! – промолвил, наконец, Алексий, утомлённый бесплодными попытками проникнуть в суть зашифрованного текста. – Ну да ладно, всему свой срок! Господь милостив, прочтём и эту шараду! – тихо промолвил старец, свернув пергамент в трубочку, и засунул в кожаный мешочек. Хотел повернуться к иконостасу, что висел у него за спиной, и крестом себя осенить, да неловко задел лежавший на столе вензель, украшенный короной и летящим голубем.
Упал вензель на деревянную половицу домотканым половиком прикрытую, и раскололся, словно глиняная плошка. Хотел Алексий ругнуть нечистого, что толкнул его под руку, и уже рот открыл, да так и замер: на полу, среди глиняных обломков, поблёскивая серебром, лежал ключ.
Поднял старец сей ключ, и поднёс его к оконцу, чтобы в свете вечерней зари разглядеть получше. Странная это была находка: сам ключ размером невеликого – на ладони поместиться мог, только вместо одной бородки было у него две, да не простых, а с хитрым замысловатым узором, а на самом конце, где обычно у ключа колечко бывает – монета приварена намертво.
Пригляделся Алексий, а это и не монета вовсе, а вроде медальона с гербом. И была на гербе том ладонь человеческая начертана, а на ладони два ключа меж собой перекрещённых, и вокруг надпись на языке французском.
– Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне, – перевёл Алексий. Повертел старец ключ, повздыхал, да и сунул в мешочек кожаный, туда, где пергамент был. – Так-то надёжней будет. Придёт срок, и этот ребус разгадаем с божьей помощью, а пока погоди малость, – и спрятал мешочек на самое дно кованого сундука, ключ от которого всегда носил с собой.
Глава 14
Возвращение из беспамятства было болезненным: тяжело дышать, и при каждом вздохе боль пронзала грудную клетку. Голова стала пустой и звонкой, как у фарфорового китайского болванчика, остального тела я не чувствовал. Какое-то время я молча созерцал белый потолок, пытаясь вспомнить, где я и как сюда попал. Из глубины сознания, из гулкой пустоты неожиданно выплыл третий вопрос: кто я?
Ни на один из трёх вопросов я ответить не мог. Двигаться тоже не мог, да это было бы и затруднительно, так как забинтован я был основательно, и сильно напоминал египетскую мумию.
– Мумия возвращается! – сказал я вслух, но из горла вырвался только слабый хрип. – Я ещё не умер! Я жив! Эй, кто-нибудь…! – продолжал кричать я, но из горла вырывался только свистящий хрип. Скосив глаза вправо, я увидел на соседней металлической кровати голого мужика, у которого отсутствовала часть черепной коробки, и весь он был опутан какими-то трубками, по которым пульсировали бесцветная и красная жидкости. Иногда серая масса, вылезавшая у него из головы, подрагивала, и тогда по всему телу бедняги пробегала судорога.
С трудом повернув голову влево, я увидел чью-то спину в белом халате. Присмотревшись, я понял, что это врач, который отсоединял от голого смуглокожего молодого мужчины какие-то трубки и датчики.
– Всё, цыганёнок, отгулял ты своё! Больше не будешь машины угонять, – сказал врач и, вздохнув, с головой накрыл парня простынёй. – Полежи пока здесь, скоро мы тебя заберём, – сказал врач напоследок покойнику и вышел из палаты.
«Значит я в больнице, в реанимации», – посетила меня первая результативная мысль. – А как я сюда попал? Что со мной? Не помню! Ничегошеньки не помню! Оказывается, тяжело, когда у тебя нет прошлого, даже больно.
От безысходности я завыл. В это время в палату вошли два дюжих санитара.
– Этот, что ли? – спросил молодой санитар, указывая на меня.
– Нет, не этот. Этот пока живой, слышь, как свистит, значит, дышит, – пояснил красноносый пожилой медбрат с трясущимися руками.
– Ты смотри, он вроде как глаза открыл. Надо Валерию Ивановичу сказать, – предложил молодой, пристально вглядываясь мне в лицо.
– Ладно, потом скажем, – легко согласился пожилой. – Вот наш клиент, покатили! – и они вдвоём выкатили тележку с покойником из палаты.
Я почувствовал, что смертельно устал и закрыл глаза. Незаметно для себя уснул. Во сне ко мне пришла молодая женщина. Глаза её были полны сострадания, а в руках почему-то была гитара. Она глядела на меня и молча гладила мою руку.
– Всё обойдётся! – сказала она напоследок и ушла в белёсый туман. В этот момент я почувствовал прикосновение к лицу прохладных пальцев и открыл глаза. Надо мной склонился мужчина в очках и белой шапочке.
– Вот и молодец, что ожил, – сказал мне врач, как старому знакомому и пощёлкал перед лицом пальцами. – Сюда посмотрим, а теперь сюда. Молодец! Можете назвать своё имя? Нет? Ну, не страшно. Со временем вспомните, всё вспомните. Амнезия, как следствие контузии, явление довольно частое. Главное, что Вы вышли из комы, теперь выздоровление пойдёт быстрее, – и он ободряюще похлопал меня по руке. – Сегодня ночь мы ещё понаблюдаем Вас в реанимации, а завтра, если будет всё в порядке, переведём в палату интенсивной терапии, а сейчас спите. Сон – это то, что Вам сейчас нужно.
«Видимо, это и есть Валерий Иванович, о котором говорил санитар», – решил я и вновь покосился на опутанного трубками соседа справа. Словно почувствовав мой взгляд, он дёрнулся, и жидкости по трубкам заструились быстрее.
Ночь я провёл в тревожном ожидании. Мне казалось, что если я засну, то пьяные санитары решат, что я умер, и отправят меня в морг.
– Не хочу в морг! Я ещё живой, – шептал я, погружаясь в липкий тревожный сон. Утром я проснулся оттого, что почувствовал какое-то движение. Открыв глаза, я понял, что двое вчерашних медбратьев меня куда-то везут на кровати-каталке.
– Не хочу в морг! – закричал я.
– Чего он там сипит? – спросил пожилой санитар.
– Жить хочет, – пояснил напарник.
– А-а, ну, это понятно. Жизнь – она, конечно, штука подлая, но интересная, – философски рассудил санитар. – Пусть живёт! Мы не против!
Вопреки моему ожиданию, меня привезли не в морг, а в уютную одноместную палату, где был даже переносной телевизор. Появилась медсестра, которая привычным движением вогнала мне в вену иголку и подключила к капельнице, потом включила телевизор.
– Валерий Иванович рекомендовал Вам смотреть телевизор, – пояснила она. – Может что-то вызовет у вас знакомые ассоциации, это поможет вернуть память.
По телевизору транслировались теледебаты, где кучка политиканов рьяно дискутировала о коррупции. Глядя на продувные физиономии, я никак не мог понять кто они: члены одного из многочисленных комитетов по борьбе с коррупцией или почётные и полномочные представители её Величества Взятки. Никаких знакомых ассоциаций они у меня не вызвали.
«Значит, я не представитель высших эшелонов власти, и не коррупционер», – облегчённо подумал я и задремал.
Разбудили меня ритмичные звуки музыки. На экране молодая певица с мужским именем и порочным взглядом, хорошо поставленным голосом пела банальную песенку о любви. Ничего, кроме сексуального желания, этот образ у меня не вызвал.
– Видимо, я не продюсер, не композитор, не «голубой» и вообще очень далёк от шоу-бизнеса, – здраво рассудил и снова впал в дрёму. Проснулся я, когда на сцену вышла высокая стройная женщина с гитарой в длинном концертном платье, щедро усыпанном блёстками.
– А сейчас Варвара Звездогляд исполнит старинный русский романс! – объявил конферансье, и певица уверенно взяла на гитаре первые аккорды. В этот момент у меня в голове что-то провернулось, как будто пелена спала с глаз, и я увидел на сцене Евдокию Грач.
– Дунька! – зачаровано прошептал я, глядя на Грач, которая почему-то назвалась чужим, но звучным именем. – Дуня, миленькая, как же так? Неужели ты меня бросила? – шептал я, и слёзы сами потекли у меня по щекам. В это время в палату вошёл мой лечащий врач.
– Я вижу, что Вы что-то вспомнили! – не то спросил, не то сделал для себя окончательный вывод эскулап. – Вы плачете? Не стесняйтесь, это реакция организма на стресс. Я уже побаивался, что у Вас могут быть проблемы с памятью. Знаете ли, Казимир Радомирович, человеческий мозг – вещь чрезвычайно тонкая и сложная, до конца не изученная. Так что могли быть любые последствия. Года два назад был у меня пациент с черепно-мозговой травмой, так он впоследствии стал страдать раздвоением личности! Редчайший случай! – с непонятным для меня восхищением воскликнул медик и радостно потёр руки. Случайно взглянув на экран телевизора, мой собеседник издал возглас неподдельного удивления.
– Посмотрите, это ведь она! – ткнул пальцем в экран врач.
– Кто она? – с затаённым интересом переспросил я.
– Ваша знакомая. Когда Вы лежали в коме, она принесла в больницу чемодан с вашими вещами и документами.
– Доктор, я долго был в коме?
– Не очень. В моей практике были случаи, когда пациенты…
– Валерий Иванович, сколько?
– Немногим более месяца.
Я бессильно откинулся на подушку и закрыл глаза.
– Вы устали? На сегодня достаточно впечатлений. Отдыхайте! – сказал Валерий Иванович и, уходя из палаты, выключил телевизор, в результате чего я не дослушал романс о гроздьях акации, которые ночь напролёт всех сводили с ума.
Я лежал на больничной койке с закрытыми глазами и прислушивался к внутренним ощущениям: грудь при вздохе очень болела, зато мой «головной компьютер» вышел на полный режим. Я вспомнил всё! Или почти всё. Доктор назвал меня Казимиром Радомировичем, но это не моё имя. Это моя «легенда»: Кондратьев Казимир Радомирович, 1978 года рождения, уроженец города Кишинёв, разведён, образование высшее техническое, химик-металлург, военнообязанный, служил в танковых войсках, войсковая часть… Войсковая часть…? Не помню! Ладно, сейчас это несущественно.
Значит, я провалялся в коме больше месяца. За это время многое могло произойти. Я практически выпал из операции Центра. За месяц моей оперативной деятельности в Казань-граде я не продвинулся ни на шаг. Я потратил массу времени и средств, а доложить в Центр нечего. Хорош! Кстати о средствах, интересно: остались у меня хоть какие-то деньги, или мне ещё долго придётся симулировать, чтобы остаться на больничном питании?
Дверь раскрылась и в палату вошла медсестра со шприцом в руке.
– Сестрица, а где мои вещи?
– Вещи? Вещи на складе, где же им быть!
– А документы?
– И документы там же. Да Вы не беспокойтесь и паспорт, и военный билет, и даже сберкнижка, всё на месте.
– Сберкнижка? Я не помню. Сестра, у меня частичная потеря памяти, мне бы хотелось посмотреть документы. Это поможет окончательно восстановить мне память.
– Если Валерий Иванович разрешит, то принесу.
– Сестрица, уговорите Валерия Ивановича, мне очень надо!
– Хорошо спрошу, а теперь повернитесь на живот и спустите штаны.
– Не могу.
– Чего не могу?
– Повернуться не могу.
– Господи! Я же забыла: тебя ведь всего спеленали. Ладно, давай руку.
Сделав укол, сестра не спеша, удалилась из палаты, плавно покачивая крутыми бёдрами. Вечером, после ужина, она передала мне пластиковый пакет, в котором я обнаружил паспорт, военный билет, сберегательную книжку и большую открытку с изображением лягушки в клюве цапли. Под рисунком красовалась оптимистическая надпись «Никогда не сдавайся!», а рядом росчерк пера, видимо принадлежавший Евдокии. Но что особенно меня обрадовало, так это то, что на счету сберкнижки было пятьдесят пять тысяч рублей. Приглядевшись внимательней, я обнаружил, что пятьдесят тысяч были положены на счёт в то время, когда я пребывал в коме. Никто, кроме Евдокии, не смог бы этого сделать. Не знаю, какими побуждениями она руководствовалась, но сумма в пятьдесят тысяч рублей была эквивалентна выплаченному мною ей гонорару.
– Да хранит тебя Провидение, госпожа Звездогляд! – прошептал я. – Хотя мне больше нравилось, когда ты была Евдокией Грач.
Была середина октября, когда с меня сняли бинты, оставив тугую повязку на рёбрах. Грудь при каждом вздохе ещё отдавала саднящей болью. В один из дней я поймал себя на мысли, что мне абсолютно не хочется курить.
– Нет худа без добра! – сказал я себе, почувствовав подкатившую к горлу тошноту от витавшего в больничном фойе запаха табачного дыма.
Я постепенно стал выбираться из палаты на больничный простор. Когда была ясная погода, я, закутавшись в тёплый фланелевый халат, с удовольствием проводил время на скамейке в больничном саду. Но ясные погожие деньки сменились холодными затяжными дождями, и я тоскливо бродил по больничным коридорам.
В отделении кардиологии я заметил старичка, который вдумчиво читал свежую прессу, и при этом делал какие-то пометки у себя в блокноте. Старичок походил на научного работника, лет десять как вышедшего на заслуженный отдых.
Присмотревшись, я понял, что старик не просто убивал свободное пенсионное время, он работал. Да, да именно работал. Оперативное чутьё и опыт работы в «полевых условиях», подсказали мне, что на старичка следует обратить особое внимание.
– Ну, что отец, какой кроссворд разгадываем? – бесцеремонно спросил я, опускаясь рядом с ним в расшатанное кресло. Старичок посмотрел на меня из-под очков выцветшими от времени блёкло-голубыми глазами и усмехнулся:
– Что-то мне подсказывает, что Вы, молодой человек не являетесь любителем кроссвордов. Вы мимо меня уже третий день бродите, видимо, не знаете, чем заняться.
– Что, правда, то правда, – легко согласился я, мимоходом отметив про себя, как непринуждённо завязывается наша беседа. Значит, старик легко идёт на контакт, по всему видно, что он коммуникабелен. Судя по речевым оборотам, имеет высшее образование, возможно, не одно, обладает широким кругозором, и как следствие, способностью к быстрому анализу ситуации. С таким играть в «поддавки» не стоит, желательно говорить правду или хотя бы то, что сильно напоминает правду.
– Вы меня не опасайтесь, я не из психоневрологического, я из «травмы», попал, знаете ли, в нужное место, но в ненужное время. Кондратьев Казимир Радомирович, химик-технолог, – представился я, слегка приподнявшись из кресла.
– Терентьев Спиридон Маркович, доцент Казань-градского университета, когда-то преподавал историю и психологию. Теперь коротаю время на пенсии, периодически посещая этот Дом Страданий. Как Вы, наверное, догадались, у меня больное сердце. К несчастью, старческий маразм ещё не коснулся меня, и мозг требует ежедневной порции свежей информации, поэтому я каждодневно перечитываю всю имеющуюся в моём распоряжении прессу, сопоставляю и анализирую факты. Признаться, мне это нравится. Когда обладаешь определённой суммой знаний и можешь ими легко оперировать, чувствуешь себя если не Нострадамусом, то опытным аналитиком, способным предсказать не только завтрашний день, но и заглянуть далеко в будущее.
– И как далеко простираются Ваши способности?
– С определённой долей вероятности я могу легко предсказать, или, если хотите, вычислить вероятные события в течение года. Можно и дальше, но чем дальше я заглядываю в будущее, тем значительней становится погрешность. Многое зависит от исходных данных, то есть от того, каким первоначальным объёмом информации я буду оперировать.
– Вы можете предсказать, что ждёт меня впереди? – заинтересовался я.
– Могу!
– И что же?
– Вы поправитесь, – серьёзно произнёс Спиридон Маркович, глядя на меня сквозь линзы старомодных очков. Я расхохотался. Старик, ко всему прочему, обладал хорошим чувством юмора. – Вы поправитесь, – повторил Терентьев, – А я нет!
От этих слов я неожиданно подавился собственным смехом и, охнув, инстинктивно прижал ладонь к напомнившей о себе острой болью грудной клетке.
– За последнее время я стал слишком частым гостем в этом Приюте Скорби, приступы следуют один за другим, так что я в моём распоряжении примерно год. Погрешность моих расчётов не превышает тридцати дней.
– Может, не стоит так мрачно…
– Успокойтесь, юноша, – перебил меня собеседник. – В том, что я умираю, нет ничего страшного и противоестественного. Я ухожу из этой жизни на седьмом десятке лет в здравом рассудке, полностью владея своим телом, почти без болевых ощущений. Мне можно позавидовать: больное сердце – это не СПИД и не проказа, – улыбнулся Спиридон Маркович. – Но я предлагаю отставить грустную тему и переключиться на что-нибудь более занимательное. Вы, например, представляете, в какое интересное время мы живём?
– Да уж представляю: перестройка, дефолт, бандитизм и разруха! Куда уж интересней! Кажется, ещё Пушкин говорил, что жить в эпоху перемен интересно, но нежелательно.
– Неужели так и говорил?
– Что-то в этом роде, типа: «Не дай вам бог…», ну и так далее.
– Не дай вам бог увидеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный! – уверенно процитировал поэта Терентьев. – Молодой человек, надо знать классику! То, что Вы мне сейчас пытались процитировать, совершенно из другой оперы, но вернёмся в нашу эпоху. Насчёт времени перемен Вы ошибаетесь. Сейчас наступает время коренных изменений, глобальных перемен!
– Неужели на телевиденье запретят порнографию, а Еврейскую автономную область заселят молдаванами?
– Я же говорил, что Вы поправитесь. Ваша ирония свидетельствует о том, что молодой организм пошёл на поправку. Поверьте мне, если бы Вы угасали, то Ваш юмор был бы чёрным. Судя по вашему ироничному замечанию, Вы мне не верите. Позвольте спросить, как давно Вы интересовались политической жизнью нашего Отечества? Назовите любое политическое издание, прочитанное Вами.
– Простите, господин доцент, но Ваш покорный слуга больше месяца пребыл в коме, а это, знаете ли, затрудняет чтение периодики.
– Извините, не знал. Тогда позвольте сделать краткий исторический экскурс, прежде чем перейти к дням нынешним. Если Вы хоть немного помните историю древнего мира, то согласитесь со мной, что человечество всегда воевало. По сути своей история нашей цивилизации, это история войн. Дважды человечество вовлекали в мировые войны, осенью тысяча девятьсот шестьдесят первого года мир стоял на пороге третьей, и по всей вероятности, последней мировой войны, ибо после массового применения ядерного оружия воевать было бы некому, да и не за что.
– Да, Вы сильно издалека начали. Интересно, Вы до обеда успеете свести всё к сегодняшней ситуации в республике?
– Успею, молодой человек, а вашу бестактность смею отнести за счёт последствий Вашего длительного пребывания в коме.
– Простите, я не хотел Вас обидеть, но Вы с таким пафосом начали…! Ещё раз простите.
– Так вот, человечество потеряло несколько десятков миллионов жизней, прежде чем пришло к одной закономерности: мировое господство невозможно. И хотя некоторые крупные развитые державы нет-нет да и пытаются навязать свою волю, если и не всему миру, то хотя бы нескольким государствам, но в основном государства стараются между собой договариваться. Даже такая кондовая организация, как КГБ, имеет негласную договорённость с рядом иностранных государств, и теперь наших разведчиков не пытают и не расстреливают, а цивилизованно обменивают на иностранных коллег. Так вот, о международных договорах и договорённостях. Позвольте спросить, Вы в курсе, что такое международное право?
– В общих чертах.
– О встречах «в верхах» тоже слышали?
– Неоднократно.
– Вот мы и подошли к самому главному: мировому заговору!
– К мировому заговору? Простите, какой у Вас диагноз?
– Не хамите, юноша! У меня действительно больное сердце, а не голова. Я никогда не был в более здравом уме, чем сейчас. Я хочу сказать, что мирового заговора в том виде, в каком мы привыкли его воспринимать, не существует. Есть масса международных организаций, которые осуществляют сношения между нашими странами, при этом не забывая лоббировать интересы одной или даже нескольких стран. Есть Главы государств – президенты, премьер министры, королевские особы, которые регулярно встречаются на различных саммитах, международных конференциях, симпозиумах, экономических форумах, где между торжественной частью и фуршетом решают вопросы, которые, как Вы понимаете, широко не афишируются. Никто не говорит: «Давайте свергнем этого президента»! Или «Цены на нефть опять взлетели. Пора начинать маленькую победоносную войну»! Все говорят: «Давайте поможем угнетённому народу обрести истинно демократические ценности», или «Давайте окажем борцам против тоталитаризма экономическую и гуманитарную помощь». После чего, улыбаясь, пожимают друг другу руки, а через месяц-другой где-то на Ближнем Востоке вспыхивает народно-освободительная война против очередного диктатора и его продажного правительства.
– И это Вы называете заговором? По-моему это скорее сговор – обычная практика сильных мира сего.
– Всё правильно. Скажите, юноша, а кто приводит к власти всех этих президентов, премьер-министров?
– Ну, в развитых странах со стабильной экономикой и устоявшимся политическим укладом лидеры различных политических партий приходят на Олимп власти в результате победы на выборах. В странах третьего мира главами государств становятся или в результате фальсификации выборов или в результате переворота. В так называемых «банановых республиках» главой государства становится тот политический деятель, кому удастся привлечь на свою сторону армейское руководство. Иногда это происходит с подачи той или иной страны, имеющей к этой республике интересы особого рода. Это может быть нефть, уран, другие полезные ископаемые, например медные рудники в Чили или необходимость использования территории этой страны, как стратегически выгодный плацдарм.
– Неплохо для химика-технолога. Я только добавлю, что в любой стране за кулисами победы на выборах стоит финансово-олигархическая группа. Эти же люди и убирают с политической арены, ставшими неугодными им политиков. Яркий пример этому – убийство Кеннеди. Ошибкой Кеннеди было решение свернуть военные действия в Лаосе и Вьетнаме. Миллиардные военные заказы кормили не один десяток корпораций и монополий. Война была Священной коровой, причём очень дорогой. Президент Соединённых Штатов вообразил себя политически независимой фигурой и самостоятельно принял решение, которое в корне меняло внешнюю политику страны, за что и поплатился собственной жизнью. Независимых политиков нет, так же как нет абсолютной свободы. Все мы играем по кем-то выработанным правилам, иногда ставкой в этой игре бывает жизнь. Но хватит лирических отступлений. С некоторых пор упомянутые мной финансово-олигархические группы, назовём их «кукловоды», решили сами управлять государством и протянули руки к державе и скипетру. Не получилось! Государство высказало не просто несогласие с мнением «кукловодов», но и сильно дало им по рукам, а некоторым и по физиономии, да так сильно, что до сих пор отойти не могут в Краснокаменской ИТК[65]. Россия показала всему миру, что государство есть и будет во все времена, и сдавать свои позиции не собирается. «Кукловоды» на время притихли, но только на время. Понимая, что непосредственно к кормилу Власти их не допустят, они пошли другим путём: они объединились в некую неформальную международную организацию, которую я условно назвал «Клуб избранных». Теперь они добились, чего хотели, вернее даже большего чем хотели: теперь они руководят не отдельно взятой страной, а всем миром. Мировое господство, которого теоретически считалось достичь нельзя, на практике оказалось, возможно. Вас что-то смущает?
– Да! Скажите, ведь все члены финансово-олигархической группы, или как Вы их изволите величать, «кукловоды», достигли вершин финансового благополучия за счёт родной державы. Это не у чужого дяди, а в его родной стране газеты, заводы, фабрики и пароходы, которыми он, «кукловод», владеет. Это его, «кукловода», и ему подобных государство защищает в первую очередь и внутри страны и на международном рынке. Так ради чего огород городить, создавать какие-то тайные организации, если тебя и так холят и лелеют?
– Логично! Вы правы, в создании тайной руководящей миром организации не было бы нужды, если бы государственная машина работала быстрее, если бы государство было бы более гибкое, более поворотливое! К сожалению, у всех государств мира есть общая «ахиллесова пята» – огромный неповоротливый управленческий аппарат, который намертво погряз в бюрократии. От момента принятия решения до реального воплощения в жизнь – дистанция огромного размера. Это зря потраченное время, а время – это деньги, очень большие деньги, которые «кукловоды» теряют. К тому же на принятие государственных решений порой накладываются партийные интересы, особенно перед выборами, и тогда государство потери отечественного бизнеса вообще не берёт в расчёт. Более того, государство практически открыто занимается «сбором добровольных пожертвований», то есть поборами, на проведение предвыборной компании. Чужими деньгами распоряжаться легко, чужих миллионов не жалко. Так продолжалось во всех странах из года в год. И неважно, кто находился у власти – коммунисты, демократы или либералы. Терпение «кукловодов» не беспредельно, и даже их кошельки имеют дно. Поэтому они и создали «Клуб избранных». По моим предположениям, с некоторых пор в него входят и российские олигархи.
– То есть Вы считаете, что «Клуб избранных» на своём уровне быстро и легко решает проблемы международного масштаба?
– Не уверен, что легко, но делают они это довольно оперативно. Я же говорил, что время – это деньги, а деньгами поступаться из них никто не хочет. К тому же их бизнес так многолик и разнообразен, что их интересы зачастую переплетаются, поэтому они решают проблемы не только на международном рынке, но и внутри любого государства. Скажем, если в какой-либо стране правительство во главе с премьером ведут неэффективную экономическую политику и это «бьёт по карману» одного из членов клуба, коллеги никогда не остаются в стороне, потому что его неудачи рано или поздно скажутся на их благополучии – слишком тесно переплелись экономические интересы.
– А как же тогда конкуренция? Кто тогда и зачем ведёт многочисленные «торговые» войны?
– Видите ли, мой юный друг, концентрация капиталов и взаимное проникновение интересов членов «Клуба избранных» достигли такого уровня, что закон конкуренции на их уровне уже не действует: им нечего делить, они владеют всем миром! А «торговые войны» ведут корпорации, которым есть необходимость бороться за место под солнцем.
– Всё, что Вы мне поведали, всего лишь теория, красивая, стройная, но теория! Не более того!
– Вы хотите доказательств?
– Естественно! Как говорят в Одессе: «И что мы имеем предъявить»?
– Ну, что же, будут Вам доказательства.
– И как скоро?
– По моим подсчётам, скоро, Вы выписаться не успеете, как поверите в мою стройную и красивую теорию!
– Ага, уже поверил! Удобная позиция: теперь всё, что ни произойдёт в мире, Вы можете смело выдавать за решение «Клуба избранных». Попробуй, докажи обратное!
– Молодой человек, я не «политический напёрсточник», мне ни к чему Вас обманывать или, как говорят в Одессе: «Что я с этого буду иметь»? – очень похоже передразнил меня доцент. – Если Вы позволите, я сделаю краткосрочный политический прогноз любой страны мира, на которую Вы укажете.
– Как насчёт Америки?
– Вы имеете в виду её северную часть, США, или Южную Америку, с её набором слаборазвитых государственных образований?
– Я имею в виду… пусть будет США, «банановые республики» меня не интересуют.
– Тогда слушайте…
– Что прямо сейчас? Это что, экспромт?
– Нет, ни в коем случае. США – одно из наиболее развитых государств мира, которое имеет существенное влияние на всю мировую политику. Я не мог оставить такой «лакомый кусочек» на десерт, поэтому уже несколько недель, как сделал политический прогноз, вернее, расчёт, и думаю, что на днях он сбудется.
– С какой вероятностью?
– Думаю, что вероятность событий, которые я Вам сейчас опишу, будет не менее девяноста пяти процентов.
– Девяноста пяти? Вы не слишком самоуверенны?
– Молодой человек, я не гадалка и не прорицатель! Я не гляжу в хрустальный шар и не раскладываю карты Таро. Мой «головной компьютер», – Терентьев постучал по седому виску указательным пальцем, – имеет достаточно исходных данных, чтобы решить поставленную передо мной задачу. В отличии от «суперкомпьютеров», которые имеются в распоряжении государственных аналитических служб, я обладаю одним качеством, которое отсутствует у электронных собратьев – это интуиция. Это качество невозможно описать математическими формулами, потому что в понятии «интуиция» нет логики, следовательно, нельзя выработать компьютерную программу.
– И что же подсказывает Вам ваша интуиция?
– Даже не знаю, стоит ли Вам открывать предстоящие события? Вы так скептически настроены! Однако мне отступать поздно: я обещал Вам доказать факт существования «Клуба избранных», через грядущие в ближайшее время события. А теперь слушайте и запоминайте! В течение двух, может быть трёх недель, США ждёт сильное политическое потрясение, которое войдёт в историю, как убийство первого чернокожего президента США. Что с Вами, молодой человек? Подберите челюсть! Президент Абрам Барак действительно будет убит. Я, правда, не могу сказать, как и где именно это случится, но предполагаю, что убийство произойдёт в лучших американских традициях: президент будет убит публично, при большом скоплении народа, маньяком-одиночкой, с применением огнестрельного оружия. Вы спросите меня: зачем? Я отвечу: кризис, мой дорогой! Во всём виноват кризис.
– Терентьев! Ну, где же Вы, больной? – визгливо прокричала дежурная медсестра. – Срочно идите на процедуры!
…Вот так, из-за каких-то процедур, я не смог раскрыть мировой заговор! А жаль!
Глава 15
Телефонный звонок разбудил Макара ранним воскресным утром. За огромным окном его нью-йоркской квартиры весело светило октябрьское солнышко. Осень в Нью-Йорке была сухая и тёплая. Макар надеялся часок-другой понежиться в постели, так как спать он лёг в третьем часу утра – монтировал последний репортаж о жизни выходцев из СССР на их новой американской родине. Звонивший был чрезвычайно настойчив, и Макару пришлось взять трубку.
– Я вас слушаю. – сонным голосом произнёс он в телефонную трубку.
– Господин Краснопольский?
– Да, это я! Кто говорит?
– Моя фамилия Гершевич, Мойша Гершевич. Мы с Вами незнакомы, но я знаю Ваш интерес к русским эмигрантам. У меня для Вас есть очень интересный материал.
– Мне не хотелось бы Вас огорчать, мистер…,
– Гершевич! – подсказал невидимый собеседник.
– Не хотелось бы Вас огорчать, мистер Гершевич, но я уже закончил эту тему. Последний репортаж ушёл в Москву не далее чем сегодняшней ночью. Завтра у меня кончается виза, и я улетаю. Так что даже если бы я заинтересовался вашим предложением, у меня бы не было времени для встречи с Вами. Так что…
– Подождите, не вешайте трубку. Я не хотел об этом говорить по телефону, но у меня нет другого способа добиться встречи с Вами. Вам знакома фамилия Денисюк? Можете не отвечать, я знаю, что знакома! Совершенно случайно, через одного недавно прибывшего эмигранта, мне стали известны обстоятельства гибели вашего родственника.
– Вам известно, что это был мой родственник? Вы из ЦРУ или из ФБР?
– Мистер Краснопольский, поверьте, я не имею ни к одной из этих организаций никакого отношения. Обещаю, что Вам не придётся торговать Родиной, ни оптом, ни в розницу.
– Значит, Вы откроете мне обстоятельства гибели моего родственника, и взамен попросите об оказании одной маленькой услуги! Вы зря теряете время, мистер Гершевич…
– Подождите! У меня на руках мемуары вашего родственника.
– Никогда не слышал ни о каких мемуарах…
– И, тем не менее, это факт. Вы можете убедиться в этом лично. Я могу опубликовать их хоть завтра без Вашего разрешения, так как я вчера официально купил их, заплатив большие деньги. Мистер Краснопольский, где Вы видели еврея, который бы бросал деньги на ветер? Я заплатил очень большие деньги, и надеюсь, что они вернутся ко мне сторицей. Однако я готов поступиться этой суммой, в том случае, если мы найдём с вами взаимоприемлемое решение. Обещаю передать Вам права на публикацию мемуаров вашего родственника безвозмездно. Я Вас заинтересовал?
Читать бесплатно другие книги:
