Криминальный пасьянс Овчаренко Александр
Вторая подружка забеременела тоже подозрительно быстро, но, в отличие от предыдущей пассии, не горела желанием становиться матерью, поэтому уговаривать её долго не пришлось. Стасик отправил её на время летних каникул в город, где проживали потенциальные покупатели ребёнка. Они и обеспечили соответствующий уход за беременной и место в больнице, где она благополучно разрешилась от бремени. В тот момент, когда ребёнок огласил своим плачем родильное отделение, состояние Стасика увеличилось ещё на пятнадцать тысяч долларов.
Лёгкий и где-то даже приятный бизнес вскружил юному комбинатору голову, в результате чего Стас уверовал в собственную непогрешимость и утратил чувство реальности, что и привело его к закономерному провалу.
Третья девушка, которую Стасик выбрал на роль матери-донора, тоже училась в университете и тоже не избежала чар записного красавца. Дальше всё пошло по отработанной схеме: девушка заявила о своей беременности, Стасик стал уговаривать её родить и передать ребёнка состоятельной бездетной паре.
На беду Стасика, у девушки оказалась взрослая и более опытная подруга, которая смекнула, что к чему, и втихомолку заявила куда надо.
Оперативные сотрудники, в свою очередь быстро сообразив, что раскрытие данного преступления будет иметь большой общественный резонанс, а значит, можно рассчитывать на премии и на повышение по службе, рьяно взялись за разработку неутомимого любовника. Когда накопилось достаточно материала для предъявления обвинения, Стасика взяли прямо в коридоре университета и привезли на допрос в соответствующее заведение.
Неделю его держали в СИЗО, регулярно выдёргивая на допросы и очные ставки но, в конце концов, вынуждены были освободить из-под стражи. На последнем этапе следствия вся доказательная база рухнула: то, что потерпевшая приняла за нежелательную беременность, оказалось обычной задержкой месячных, вызванной лёгкой простудой. А раз нет ребёнка, то нет и объекта преступного посягательства, а следовательно, в действиях Стасика Фемида даже со снятой с глаз повязкой не усмотрела состава преступления. Стасика отпустили восвояси, но «копать» его прошлое не прекратили.
Следственно-оперативная группа, занимавшаяся разработкой Стасика, издала хоровой зубовный скрежет и с ещё большим старанием взялась за изучение его прошлых связей.
Выйдя из СИЗО, Стасик первым делом достал из тайника деньги и купил билет на экспресс. Однако в тот момент, когда поезд, следующий вглубь материка, отошёл от перрона станции Владивосток, Стасик за взятку пробрался на борт сухогруза, следовавшего на Сахалин.
Примерно недели три Стасик пытался наладить на Сахалине свой маленький бизнес: покупал малым оптом героин у бармена в гостинице, где проживал и, разбавив его аспирином, пытался сбывать на местных дискотеках. За попытку занять чужую делянку и за сильно разведённый «герыч» Стасика все три недели периодически били — сначала местные наркодилеры, потом обманутые потребители. После очередного мордобития Стасика взял под своё крыло Синий, которому нужен был толковый помощник. Вот так, и не мечтая о такой удаче, Стасик вошёл в группировку Чекана.
В группировке Рыбакову поручили разбираться с финансовыми документами, которые периодически для проверки изымали у коммерсантов: не утаил ли последний часть прибыли и правильно ли «отстёгивает» оброк. Стасик бухгалтером не был и от финансовых вопросов был бесконечно далёк, но страх потерять такое доходное место заставили его быстро освоить основы бухгалтерии, и через месяц он уже уверенно сводил баланс.
Когда Синий давал ему поручение проверить бухгалтерию очередного ларёчника, Стасик кивал головой и произносил любимую фразу: «Базара нет! Через пару дней нарисую»! Именно за это он и получил своё «погоняло» — «Пикассо».
За деньгами к директору Пикассо пришёл, как и договаривались, вечером, перед самым закрытием магазина. Директор молча выложил на стол чёрный кожаный дипломат и пододвинул в сторону посетителей. Пикассо замер. В поведении директора не чувствовалось ни страха, ни растерянности, ни бессильной злобы, которую обычно испытывали его клиенты, когда расставались с кровно нажитыми деньгами.
— Открой! — велел он директору.
Директор послушно щёлкнул замками дипломата и открыл крышку. Дипломат был заполнен пачками купюр различного достоинства.
— Возьми эту пачку и вскрой её, — потребовал Пикассо, ткнув пальцем в центр дипломата. Он опасался прикасаться к деньгам. «А вдруг он ментам настучал, и они купюры пометили специальной краской!» — лихорадочно думал Рыбаков, которому очень не нравилось спокойствие директора.
Однако в пачке, вскрытой директором, резаной бумаги вместо купюр не оказалось.
— Всё по-честному! — произнёс директор и бросил деньги обратно в дипломат.
— Возьмите дипломат и проводите нас до выхода из здания, — произнёс Пикассо и, повернувшись к директору спиной, направился к выходу. «Если в здании засада, то я к деньгам не имею никакого отношения: моих отпечатков на купюрах и на дипломате нет, дипломат в руках у директора. Вяжите! Я не при делах!» — лихорадочно думал про себя Стасик.
Однако его опасения оказались напрасными и из полутёмных коридоров с криком «Стоять на месте! Милиция!» никто не выскочил.
Около металлической двери с табличкой «Запасной выход» Рыбаков облегчённо вздохнул.
— Мне и дальше вас провожать, или вы темноты не боитесь? — усмехнулся директор.
— Не надо, — сухо произнёс рэкетир и кивнул одному из своих громил. Бывший борец, а ныне бандит по кличке Сазан, молча взял из рук директора дипломат и первым вышел из здания. На заднем дворе магазина, куда вышла вся группа вместе с Пикассо, было темно. Почему-то не горел ни один фонарь.
Сазан остановился и испуганно поёжился.
— Чего стал? — толкнул его в спину Рыбаков.
— Там кто-то есть. — неуверенно произнёс Сазан.
— Где? — не понял Стасик.
— Там! — повторил бандит и ткнул пальцем в сторону сгустившейся возле кирпичного забора тьмы. В это время тьма зашевелилась и к заднему крыльцу магазина молча подошли два десятка мужчин, одетых в тёмные засаленные спецовки. В руках у незнакомцев были обрезки труб, куски арматуры и оторванные от штакетника доски. Сазан и Витек рванули из наплечной кобуры пистолеты и попытались отступить в магазин, но двери оказались закрыты изнутри.
— Спокойно! — громко произнёс Пикассо. — Мы можем договориться! Опустите стволы, — велел он испуганным подельщикам.
Из толпы вышел мужчина средних лет в старой тельняшке и с куском заточенной арматуры в руках.
— Договориться? — переспросил он. — Это, значит, мы вас отпускаем, а за это вы не будете в нас палить?
— Типа того, — согласился Стасик.
— Не пойдёт! — убеждённо произнёс незнакомец, похлопывая куском арматуры себе по ладони. — Мы вас сейчас отпустим, а вы завтра опять за старое возьмётесь.
— Да как вы могли такое подумать! — перешёл на интеллигентный слог Стасик.
— Да мы…
— Возьмётесь! — перебил его бывший моряк. — Вы же завтра на заводе к станку не встанете и мешки в порту таскать на своём горбу не будете, а есть-пить досыта надо, да погулять всласть вы любите, значит, опять начнёте наших сыновей на иглу сажать, а дочерей на панель выводить — кого силой, кого обманом. Так что отпустить вас мы не можем…
Их забили насмерть, как встарь на Руси забивали всей деревней конокрадов, и даже тогда, когда бандиты были уже мертвы, их тела продолжали остервенело пинать и топтать тяжёлыми кирзовыми ботинками, которые обычно выдают для работы в порту докерам.
В полночь на город обрушился ливень, который омыл трупы и смыл все следы.
Ну, что тут поделаешь — стихия!
Утром в кабинет к директору супермаркета в сопровождении дружинника вошёл Комиссар. После короткого приветствия Комиссар выложил на стол чудом уцелевший позолоченный «паркер» и дипломат с деньгами.
— Вот спасибо! — обрадовался директор, пряча ручку в нагрудный карман костюма. — А я её где-то обронил, думал, уже не найду. Вот спасибо! Это подарок жены, он мне очень дорог.
— Не стоит благодарности, — улыбнулся Комиссар и пододвинул директору дипломат.
— Что это? — притворно удивился директор.
— Это… это Вы тоже где-то обронили, — ещё шире улыбнулся Комиссар и, щёлкнув замками, открыл крышку кожаного чемоданчика.
— Деньги? — продолжал валять дурака бизнесмен. — Это не мои деньги. Такую большую сумму я нигде не мог обронить, уж поверьте мне!
Возникла затяжная пауза.
— Знаете, Юрий Афанасьевич, я бы мог, не сходя с места доказать, что это ваш дипломат и ваши деньги! — прервал неловкое молчание Комиссар. — Вы же почему-то продолжаете разыгрывать сцену первой встречи Остапа Бендера и подпольного миллионера Корейко.
— Это не мои деньги! — слегка повысив голос, продолжал настаивать директор.
«А он не так прост, — подумал Комиссар. — Если бы он взял дипломат с деньгами, то косвенно признал факт встречи с убитыми рэкетирами, а там, глядишь, и в соучастники запишут. Положительно умён!»
— Значит, получается, что деньги бесхозные? — глядя директору в глаза, тихо произнёс гость.
— Получается, что так.
— И что же мне с ними теперь делать? В милицию сдать?
— Не советую. Тот, кто потерял такую сумму, вряд ли обратится за помощью в органы. Думаю, что деньги могут пригодиться вашей организации.
С этими словами Юрий Афанасьевич в очередной раз поправил сползшие на кончик носа очки и решительно пододвинул дипломат сидящему напротив Комиссару.
Виновников смерти Пикассо и двух его собратьев по криминалу так и не нашли. Трудно расследовать преступление, когда нет ни одного свидетеля, и ни одной зацепки с места преступления. Молчали все, даже агентура, хотя то, что это был самосуд, знали все, начиная от прокурора города и начальника УВД и кончая последним портовым забулдыгой.
Начальник регионального отдела Дальневосточной зоны тоже об этом знал и своевременно сигнализировал в «Бюро». В «Бюро» были довольны: всё шло в соответствии с планом.
Глава 22
Здание банка располагалось в центре княжества Лихтенштейн. Здание было старинное, с многочисленными барельефами и лепниной по всему фронтону.
В самом центре фронтона, прямо над центральным входом красовался потемневший от времени и ненастья старинный герб — два перекрещённых между собой ключа на фоне раскрытой ладони. Край герба причудливой вязью старинного шрифта обрамлял девиз.
— Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне, — произнёс вслух хорошо одетый господин средних лет, стоящий против входа в банк. Некоторое время мужчина продолжал молча взирать на фронтон, потом вновь медленно, чуть ли не по слогам, повторил начертанный на гербе девиз, пожевал губами, словно пытался почувствовать вкус произнесённых слов, вздохнул и решительно направился в банк.
— Бон Жур! — сказал незнакомец служащему банка, сидящему за прозрачной стеклянной перегородкой, обозначив тем самым то, что общаться с персоналом банка он намерен на французском языке. Небольшая аккуратная табличка на письменном столе извещала, что сидящий за столом клерк никто иной, как начальник депозитного отдела.
— Бон Жур, мсье! — заученно улыбнулся клерк посетителю. — Могу ли я Вам чем-то помочь?
— О, да! Знаете, мсье, я получил наследство…
— Поздравляю Вас! — произнёс клерк и, продолжая разыгрывать радушие, улыбнулся ещё шире.
— Умер мой дальний родственник…
— Соболезную, мсье! — заученно произнёс начальник депозитария.
Посетитель, недовольный тем, что его вновь перебили, замолчал. Клерк с застывшим выражением лица смотрел на посетителя и ждал.
— В завещании упоминался депозитарий вашего банка и код ячейки, — с лёгким раздражением произнёс посетитель. — Я хотел бы посетить депозитарий. Это возможно?
— Конечно, мсье! Вы желаете посетить старый депозитарий или новый?
— Этого я не знаю. В завещании указано хранилище № 6.
— О, мсье, долго же ваши родственники не обращались к нам! Это помещение старого депозитария, который расположен здесь же, в подвалах этого здания. Если Вы намерены его посетить, я должен предупредить об этом господина директора. Не так часто у нас бывают такие клиенты, как Вы.
С этими словами начальник депозитария закрыл конторку и по скрипучей деревянной лестнице направился на второй этаж, где с момента основания банка находился кабинет директора.
— Хранилище № 6, где находятся завещанные Вам ценности, при мне не открывалось ни разу, а если быть более точным, то, как говорил наш господин директор, ключ не разрывал паутину на скважине замка с 1825 года. — на ходу пояснял словоохотливый клерк. Надеюсь, свой ключ Вы, мсье, не забыли?
— Ключ? Какой ключ? — остановился на лестнице поражённый внезапной догадкой посетитель.
«Ну, конечно, должен быть второй ключ! Как я об этом не подумал раньше! Самонадеянный болван! Я ведь должен был предусмотреть такой сценарий развития событий», — мысленно ругал себя мужчина.
— Знаете, про ключ в завещании ничего не было сказано, — стараясь сохранить невозмутимый вид, произнёс незнакомец. — Мне надо встретиться с адвокатом моего покойного родственника, возможно, ключ у него.
— Как Вам угодно, мсье, — согласился клерк и вернулся в свою стеклянную клетку.
После того, как посетитель покинул здание банка, начальник отдела вновь покинул прозрачную каморку и решительно направился в кабинет директора, чтобы подробно изложить обстоятельства встречи со странным визитёром. Золотые червонцы с чеканным профилем русского самодержца общей стоимостью полтора миллиарда долларов, находящиеся в хранилище № 6, не только внушали уважение, но и требовали дополнительного контроля, а также неукоснительного выполнения всех мер предосторожности.
Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне!
Так уж на Руси повелось: чем выше пост занимает начальник, тем меньше его интересуют детали. Оно и понятно, не до мелочей крупному руководителю. Одних бумаг на подпись каждый божий день приносят до… много, в общем, приносят, рука подписывать устаёт, а уж вникать в написанное и вовсе недосуг. Поэтому опытного руководителя интересуют только две формы отчётности:
— форма № 1 — «Всё выполнено, как Вы приказывали!»;
— форма № 2 — «Выполнить не смогли, потому что…».
Впрочем, почему не выполнили, начальника интересует мало. Главное, что не выполнили. А ведь он приказывал, и даже вникал (частично) в текст приказа, когда бумагу подписывал, но какой-то нерадивый подчинённый осмелился перечить его воле! И неважно, что приказ реально не мог быть исполнен, так как бригаду перебросили на другой объект, раствор не завезли, вагоны с кирпичом под разгрузку не подали, а экскаватор и вовсе сломался. Главное, что не разгрузили, не выкопали, не обеспечили и не продумали. В общем, виноваты! А виноватых на Руси бьют, так что получите!
Можно удивляться, можно негодовать или смеяться, но самое поразительное, что эта система работает! Пускай с минимальным КПД, но работает! Получив взбучку, подчинённый, кряхтя и охая, бежит копать, грузить, варить, прокладывать и ещё много чего делать, дабы выполнить высочайший приказ. При этом он, как правило, винит самого себя, потому что накануне не продумал, не рассчитал, не обеспечил, короче, не лёг костьми на строительстве трансформаторной будки, и теперь ему стыдно смотреть товарищам в глаза.
Москва издревле самонадеянно любила величать себя Третьим Римом, хотя всем давно стало ясно, что побитые градом и выжженные засухой поля российского Нечерноземья не имеют ничего общего с сортовыми виноградниками в солнечном Кьянти, а остров Сахалин и остров Корсика — две большие разницы. Однако, несмотря на явную несхожесть, схема отчётности № 2 полноценно работала и на территории Рима.
Дежурный председатель, прочитав утром сообщение о неудачной попытке изъять из подвалов банка в Лихтенштейне золотые запасы последнего российского самодержца, не особо вникал в причины провала операции. Ему было достаточно факта, что агент был недостаточно подготовлен для выполнения ответственной (да и, чего греха таить, прибыльной) миссии.
— Кроме знания шифра депозитного хранилища необходимо было иметь второй ключ, — торопливо пояснил начальник аналитической службы, который каждое утро докладывал очередному председателю положение дел и давал короткие рекомендации.
Нынешний председатель был японцем, который в детстве пережил ядерную бомбардировку Нагасаки и чудом выжил, поэтому носил псевдоним Хибакуси [33]. У себя на родине Хибакуси был известен под другим именем и входил в число тех, кому Япония была обязана экономическим возрождением. Хибакуси славился умением находить и осуществлять новые высокобюджетные проекты и чрезвычайно жёсткой манерой руководства. Рост прибылей возглавляемых им транснациональных корпораций был прямо пропорционален числу сотрудников корпораций, выбросившихся на мостовую из окон своих офисов. Поэтому, терпеливо выслушав доклад, Хибакуси, не вдаваясь в подробности, отдал чёткий и лаконичный приказ:
«Ключ найти! Виновных в провале операции наказать»!
— Как? — неожиданно для себя задал вопрос главный аналитик «Бюро», и тут же пожалел о сказанном. Такой вопрос мог задать новичок, но не оперативник его уровня.
— Как? — переспросил Хибакуси, не заметив смущения начальника аналитической службы. — Очень просто: идите по следу. Как у вас, христиан, говорят: ищущий да обрящет! Вот и ищите. Вы в курсе, как мы вышли на этот банк?
— Через Москву. Начальник регионального отдела центральной зоны случайно обнаружил старинный манускрипт, где был закодирован шифр хранилища в депозитарии. О втором ключе там не было сказано ни слова.
— Вы лучше меня знаете, что случайностей не бывает. Есть не просчитанные ситуационные комбинации. Свяжитесь с Москвой, пусть пройдут по цепочке в обратном порядке. Вы ещё здесь?
— Уже нет, — торопливо ответил опозоренный аналитик и постарался как можно быстрее покинуть кабинет председателя.
Владельца «Строй-Инвест-Сервис» господина Вексильберга навестил старый друг. Раньше Самуил Яковлевич частенько навещал друга юности, но со временем их пути разошлись, и в последние годы общение ограничилось поздравлением на праздники, и небольшими, но очень дорогими и изысканными презентами на день рождения. Сегодня Ветрич нагрянул неожиданно, поэтому принимал его Герман Густавович у себя в центральном офисе. Обнявшись, и похлопывая друг друга по плечам, оба испытали что-то вроде минутного умиления.
— Дай я на тебя посмотрю, — отстраняясь от гостя, произнёс Вексильберг.
— Только не надо говорить, что я постарел, я и без тебя это знаю, — грустно улыбнувшись, произнёс Ветрич.
— Ты бы, Сёма, предупредил заранее, я бы встретил тебя, как полагается, — засуетился Герман Густавович, открывая двери перед дорогим гостем.
— Да брось ты, Герман! Не до политеса сейчас, я к тебе по делу приехал.
— А я, старый дурак, думал, что ты по мне соскучился.
— И это тоже! — обнял его за плечи друг юности, которого Вексильберг по студенческой привычке величал Сёмой. — Одно другому не мешает.
После того, как старые друзья расселись вокруг кофейного столика, затейливо инкрустированного красным деревом, секретарша поставила перед гостем чашку из тончайшего китайского фарфора, наполненную настоящим зелёным чаем.
— Помнишь мои маленькие слабости, — улыбнулся Ветрич и с удовольствием сделал небольшой глоток свежезаваренного чая.
— У меня не так много друзей, чтобы я мог себе позволить забыть их вкусы и привычки, — вздохнул Вексильберг. — И с каждым годом их становится всё меньше.
— На всё воля божья, — в тон ему ответил гость и вновь поднёс чашку к губам.
— Что-то ты, Сёма, больно набожным стал. Не иначе, как… самого, — Вексильберг выдержал короткую, но многозначительную паузу и ткнул пальцем в потолок, — к себе в финансовые аналитики взял.
— Не богохульствуй, Герман, не к лицу тебе это.
— Да я то что, миллиарды ведь не у меня — у тебя множатся.
— А ты завидуешь?
— Сёма, а ты бы не завидовал?
— Теперь уже нет, а раньше, конечно, завидовал и в этом не вижу ничего предосудительного. Зависть — один из мощных движителей наших побед.
— Так какое у тебя ко мне дело?
— Да разве это для нас с тобой дело? Так, дельце! Просто заехал выпить с тобой чашечку чая и дать тебе дельный совет.
— Я весь во внимании.
— К тебе обращался некто с предложением о продаже цементного завода?
— Да был тут на днях один молодой нахал. В старые времена я бы его спустил с лестницы, а нынче вынужден был вести беседу.
— Попридержи заводик! Не продавай до поры.
— Да я, собственно, и не собираюсь его продавать.
— Вот и хорошо, но со временем на эту сделку тебе придётся согласиться.
— И ты туда же! Значит, они прислали тебя в качестве парламентёра. Что-то я не помню, чтобы ты, Сёма, был у кого-то на посылках.
— Не горячись! Дело не в тебе, просто этого молодого нахала очень серьёзные люди двигают на самый верх, но сначала его надо проучить! Поэтому ты откажешь ему в продаже предприятия, сколько бы он тебе ни сулил.
— Ты так спокойно предлагаешь мне отказаться от самой прибыльной доли своего бизнеса? Сёма, неужели тебя запугали, и теперь ты пытаешься сделать то же самое со мной?
— А когда я тебе позвоню, ты пойдёшь на сделку, — как ни в чём не бывало продолжил Ветрич. — Неважно, что я буду говорить тебе в трубку, сам факт моего звонка означает, что пришла пора под контрактом ставить подпись. Цену можешь назначить любую, даже несусветно большую, он всё равно согласится. Теперь о компенсациях за твой порушенный бизнес: Черемизовский рынок тебе подойдёт?
— Черемизовский? Это же миллиарды! А что скажет его нынешний владелец?
— Это, Герман, тебя не должно волновать. Скажу только, что скоро этот господин впадёт в немилость властей и будет вынужден улепётывать из страны, как наши с тобой прадеды из красавицы Одессы во время еврейских погромов.
— Твои люди в Кремле скажут «ату его»!
— Нет. Мои люди просто организуют обширную утечку информации, на которую Власть обязана будет реагировать.
…Они проговорили ещё около часа, вспоминая студенческую голодную юность, ушедших в лучший мир друзей и подруг, легонько попинали городские власти и скорее по привычке, чем по необходимости, пожаловались на убытки.
Прощаясь, Ветрич взял друга юности за пуговицу и, глядя в глаза, проникновенно произнёс:
— Знаешь, Герман, сегодня к тебе должен был прийти незнакомый тебе человек, но, узнав об этом, я сам напросился на встречу. Я считал, что мы поймём друг друга и, кажется, я не ошибся. Умоляю тебя, сделай всё, как я тебе говорил! Если что-то пойдёт не так, то к тебе приду уже не я!
— Я тебя очень хорошо понял, Сёма, — серьёзно произнёс Вексильберг, явственно представив себе визитёра в маске и с длинноствольным пистолетом в руке.
На том и расстались. Герман Густавович вернулся к себе в офис, а Самуил Яковлевич, как простой смертный, отправился в рекламное агентство «Высь», чтобы встретиться с его владельцем.
Именно в этот момент госпожа Удача капризно наморщила носик и повернулась к бизнесмену года господину Перепёлкину левым боком.
Глава 23
Кох сидел за письменным столом у себя в рабочем кабинете и с ненавистью смотрел на страницы раскрытого перед ним журнала. За пуленепробиваемым окнами его кабинета набирала силу ранняя весна, и Петербург, сбросив с себя зимнюю одурь, откровенно радовался погожему весеннему деньку. И только Кох не замечал ни весны, ни тёплого солнечного луча, игравшего бликами на полировке стола, ни секретаря, которую он вызвал десять минут назад, и казалось, забыл о ней. Всё внимание «теневого губернатора», как он любил себя называть, было приковано к статье на развороте журнала «Власть». Статья называлась незатейливо: «Дорогу молодым».
Автор статьи, явно аккредитованный властями Сахалина, на двух полных страницах заливался о новом облике острова, возникшем благодаря нестандартному подходу общественности к решению местных проблем. В конце статьи делалась ссылка на председателя общественно-политического движения «Сахалин — территория без криминала» господина Сахно, который сетовал на кадровый голод, и заявлял, что в Москве начаты переговоры с молодым перспективным бизнесменом Александром Перепёлкиным, о выдвижении его кандидатуры на предстоящих выборах на пост губернатора острова.
— Найди мне этого Перепёлкина! — сквозь зубы произнёс Кох и швырнул журнал в сторону секретарши. Журнал заскользил по полированной поверхности стола и упал на ковровое покрытие к стройным ногам красивой женщины. Секретарь молча подняла журнал и удалилась в приёмную. Кох не успел выкурить сигарету, как по селектору раздался голос секретарши.
— Генрих Вольфович, Перепёлкин на связи.
Кох торопливо схватил трубку.
— Я раздавлю тебя, щенок! — прорычал он в трубку вместо слов приветствия.
— Кто это? — насторожённо осведомился невидимый собеседник.
— Это Кох! Кох! — в гневе прокричал «теневой губернатор».
— Генрих Вольфович? Мы не знакомы, но я о Вас много слышал. Я удивлён вашим звонком. Наши интересы раньше нигде не пересекались.
— А теперь пересеклись! — продолжал рычать хозяин кабинета, но в его голосе уже не было ненависти. — Советую тебе отказаться и не путаться у меня под ногами.
— От чего отказаться? — удивился незримый собеседник. — Я Вас не понимаю!
Кох глотнул минералку прямо из горлышка бутылки, и, немного поостыв, продолжал.
— Не понимаешь? А ходоков из Сахалина хорошо понимаешь? На губернаторское кресло нацелился и «не понимает»!
В трубке послышался вздох облегчения.
— Ах, вот Вы о чём! Теперь я Вас понял. До меня доходили слухи о том, что некая инициативная группа собирается двинуть меня губернаторы Сахалина, но я не придал этому никакого значения. Генрих Вольфович, Вы можете быть спокойны: я не собираюсь баллотироваться ни в какие властные структуры, тем более уезжать из Москвы. Я здесь замутил новый многообещающий проект, и Сахалин мне не в масть!
— Неужели? И можешь отвечать за свои слова?
— Хотите, поклянусь подоходным налогом! — засмеялся в трубку Перепёлкин. Коху понравился этот смех. Так смеются люди с чистой совестью, не имеющие камня за пазухой, да и сама манера разговора Перепёлкина была открытой, бесхитростной.
«Может, и правда все эти разговоры о его губернаторстве — «газетная утка», а я, как фраер, на это клюнул, — успокоившись, подумал Кох. — Зря я на него «наехал»! Паренёк, видимо, ещё неиспорченный, даром что бизнесмен года! И как его с таким характером наши коммерсанты не съели?»
Генрих Вольфович вздохнул и нажал на трубке кнопку повтора последнего номера.
— Слушаю Вас, Генрих Вольфович, — ровным голосом произнёс Перепёлкин, ничуть не удивившись повторному звонку.
— Я тут на тебя пошумел сгоряча, так что ты, брат, меня извини, — мягким, почти вкрадчивым голосом произнёс Кох. Обычно таким тембром голоса он старался говорить с женщиной, когда хотел добиться взаимности. Последний раз этим приёмом он пользовался лет десять назад. Последнее десятилетие ему не приходилось упрашивать женщин. И сотрудницы и знакомые отдавались ему по первому требованию. Кох не знал, да и не задумывался, чего больше в этой покорности — любви или страха. Он просто был Кохом, и ему это нравилось.
— Предлагаете мировую? Я согласен! — задорно ответил бизнесмен года. — Называйте любой ресторан, мне любое меню по карману! — пошутил Сашка.
— У меня весь этот город в кармане! — усмехнулся в трубку Кох. — Предлагаю встретиться в Петропавловке, там есть один неприметный ресторанчик — «Аустерия».
— Согласен, но крепость сейчас закрыта на реставрационный работы…
— Не для меня! — перебил его Кох. — Подъезжайте через полчаса, у входа Вас встретят мои люди, — и положил трубку.
В этот момент, на другом конце Петербурга, в неприметном панельном пятиэтажном доме спортивного вида мужчина средних лет терпеливо дослушал диалог бизнесменов и отключил аппаратуру прослушивания.
— Собирайтесь! — отдал короткое распоряжение Швейк, и трое молодых парней, находившихся с ним в комнате, быстро, но без суеты стали собирать необходимое для выполнения задания оборудование. Группа ликвидаторов хорошо знала своё кровавое дело, и им не нужно было повторять дважды.
Перед тем, как сесть в лимузин, Кох с удовольствием вздохнул пахнущий талым снегом воздух и, запрокинув голову, посмотрел на очистившееся от серых облаков бледно-голубое петербургское небо.
— Весна! — с улыбкой произнёс он, глядя в небесную высь. — Перезимовали!
После чего легко, почти по-мальчишески запрыгнул вглубь салона бронированного автомобиля.
Кох не зря выбрал ресторан, находящийся в бывших казематах Петропавловской крепости: отсутствие окон и толстые крепостные стены исключали даже теоретическую возможность покушения на него во время застолья. Впереди был приятный вечер, и Кох впервые за последнюю неделю расслабился. По его расчётам, судьба не могла преподнести ему неприятный сюрприз: он всё проверил и всё рассчитал.
— Господь хранит меня! — с удовольствием подумал он, глядя на перстень с чёрным бриллиантом на безымянном пальце левой руки. — Ну, и служба безопасности…
В это время лимузин резко затормозил и Кох, качнувшись, несильно ударился лбом о стекло.
— Что за чёрт! — прорычал он и c раздражением вылез из салона, утопив начищенные до блеска ботинки в снежной каше. Из следовавшего за ним автомобиля охраны выбежали трое охранников во главе с начальником службы безопасности Богдановичем. Они что-то кричали и махали руками.
Кох огляделся: ничего угрожающего он не заметил. Лимузин ещё не выехал с территории порта, а это была его вотчина, и отсюда он удара не ждал. Впереди перегородив дорогу, буксовала длинная фура, водитель которой не рассчитал радиус поворота, и машина заехала в неглубокий кювет. Ситуация в условиях весенней распутицы типичная и никак не напоминала «подставу».
Охранники, не добежав до него, вдруг присели, выхватили пистолеты и открыли огонь.
Кох боковым зрением увидел, как из открытых дверей находящегося рядом кирпичного склада, в его сторону потянулся дымный след и тут же раздался взрыв…
Первое что он увидел, придя в себя, была его левая рука. Напитывая снег ярко-красной кровью, она лежала на снегу в полутора метрах от его лица, и золотой перстень с чёрным бриллиантом был отчётливо виден на скрюченном и обожжённом пальце. Не отдавая себе отчёта, Кох пополз вперёд. В это мгновенье ему казалось, что важнее всего не потерять перстень. Не чувствуя боли и оставляя за собой кровавый след, он почти преодолел казавшееся ему бесконечно далёким расстояние до оторванной руки, как вдруг из застилавшего глаза кровавого тумана вышла незнакомая женщина в сиреневой шубке.
«Глюк! — мелькнула в сознании мысль. — Мне это только кажется», — подумал раненый и сгоряча потянулся за перстнем.
— Пустое, — красивым сильным голосом произнесла незнакомка, лицо которой закрывали широкие поля шляпы необычного фасона. Почему-то услышав этот голос, Кох почувствовал необъяснимый, почти животный страх.
— Кто ты? — немеющими губами прошептал он.
— Это неважно, хотя я никогда не делала из этого секрета. Скоро ты всё узнаешь, а пока будем считать, что мой визит ставит жирную точку в твоей биографии, — с усмешкой произнесла дама и сделала рукой жест, словно хотела погладить обрубок человеческой плоти. В этот момент на её левой руке, сверкнув в лучах нежаркого весеннего солнца, засиял старинный золотой перстень с неправдоподобно красивым чёрным бриллиантом.
— Почему? — из последних сил выдохнул Кох.
— Потому что ты последний Кох. У тебя нет, да и не могло быть наследников. Твой род исполнил своё предназначение и, повинуясь предсказанию, я должна забрать перстень вместе с его последним владельцем. Твой час пробил, и отныне ты в моей власти.
С этими словами таинственная незнакомка легко стянула с правой руки перчатку из тончайшей кожи и коснулась затылка поверженного «теневого губернатора». Коху стало холодно, так холодно, что снег, в который он бессильно упал лицом, показался ему горячим.
За мгновенье до того, как его поглотило Чёрное Безмолвие, он вдруг увидел себя маленьким мальчиком, уютно сидящим на коленях матери. Было почему-то грустно и одновременно мучительно больно, и захотелось начать всё с начала, но в этот момент в свои права вступила Вечность.
Глава 24
В ожидании времени «Ч», я решил не мотаться по улицам портового города, а внедрится в одну из ячеек заговора, которой, по моим расчётам, в предстоящей пьесе под названием «Переворот», отводилась активная роль. Выбор пал на боевое крыло общественно-политического движения «Сахалин…».
Для того, чтобы проникнуть в подразделение дружинников «Закон и порядок» я через связника заказал себе комплект документов, которые бы привлекли внимание руководителей дружины и обеспечили мне успешное внедрение и легализацию. Через неделю в местной газете я прочитал о продаже персидских котят абрикосового окраса. Это был сигнал о том, что посылка получена и ждёт меня в условленном месте.
Вечером того же дня я выехал за город, где на берегу океана отыскал полуразрушенный домик смотрителя маяка. Сам маяк уже лет пять, как погасил сигнальные огни, а смотритель, оставшись без работы, запил сильнее обычного, заработал цирроз печени и вскоре умер. В домике, из тайника, который был оборудован в вытяжной трубе «голландки», я извлёк пакет из плотной бумаги, который незамедлительно вскрыл, и за кухонным столом при свете фонарика разобрал содержимое.
Центр постарался на славу: теперь я был старший лейтенант запаса, бывший десантник, ветеран двух Чеченских компаний и кавалер ордена Мужества. Имя и фамилию мне оставили прежние, что значительно снижало риск провала. В городе я уже сильно примелькался, и теперь появляться среди дружинников под другой фамилией, мягко говоря, было нежелательно.
На следующий день, чисто выбритый, и подстриженный как новобранец, я заявился в штаб дружинников, где с порога заявил о своём желании влиться в стройные ряды борцов с криминалом.
— Это туда, в конец коридора, — махнув рукой, привычно пояснил мне дневальный. — В последнем кабинете у нас кадровик сидит, вот с ним вопрос и решай!
Несмотря на ранее утро, в штабе дружины было полно народа, и в кабинет кадровика я попал, отсидев в коридоре около получаса. Дождавшись своей очереди, я глубоко вздохнул и принялся играть роль бравого военного. Решительно рванув дверь кабинета на себя, я с порога отчеканил три строевых шага и стал посреди просторного кабинета по стойке «смирно».
— Старший лейтенант запаса Кондратьев! — громко представился я и заметил, как на лице кадровика отразилось неудовольствие.
— Что Вы, старший лейтенант, кричите, как на плацу! — глядя мне в глаза, произнёс кадровик. — Хотите убедить меня в том, что Вы служака до мозга костей?
— Так точно! — сбавив тон, ответил я, не отводя взгляда. — Простите, но по другому не умею. Привычка!
— Документы есть? — перебил меня дружинник.
— Есть, — ещё тише ответил я и достал из кармана прозрачный целлофановый пакет, в котором у меня хранилась солидная пачка различных удостоверений и справок.
— Десантник?
— Десантник.
— Почему из армии ушёл? — перебирая мои справки, поинтересовался кадровик.
— Я не сам ушёл, так в министерстве решили. Я пока по «горячим точкам» катался, мой десантно-штурмовой батальон сократили. Да что там батальон! Весь полк под сокращение, как под нож, пустили.
— И что дальше?
— Да ничего! Предложили должность Ваньки взводного у чёрта на куличках. Я к тому времени навоевался досыта, орден имел, ну и вспылил! А мне штабные крысы прямо сказали: «Не хочешь служить — увольняйся, и нам своим орденом в лицо не тычь! Видали мы таких»! Я сгоряча и подмахнул рапорт. Тогда многие увольнялись, вот я и поддался общему настроению.
— А сейчас жалеешь?
— Не то слово! Если было бы можно, я сейчас бы и взводным пошёл, куда прикажут.