Криминальный пасьянс Овчаренко Александр

Глава 30

Мне часто снится один и тот же сон: я снова курсант и нахожусь в военном училище, которое с успехом окончил пятнадцать лет назад. Однако я почему-то об этом забываю, и вновь ощущаю себя второкурсником в самый разгар летней сессии. Неожиданно я понимаю, что к предстоящему экзамену абсолютно не готов, и от этого открытия меня бросает в холодный пот. На душе становится тоскливо. В то же время я понимаю, что экзамен я всё равно сдам, но этому будет предшествовать целый день и целая ночь беспрерывной зубрёжки. Организм, словно предугадывая предстоящее над ним насилие, начинает сопротивляться, и я неожиданно ощущаю приступ тошноты. В течение всего странного сна я лихорадочно пытаюсь засесть за учебники, но дальнейший сюжет сновидения развивается крайне сумбурно и хаотично. За мгновенье перед тем, как проснуться, я вдруг понимаю, что моим планам выучить весь курсовой материал за одну ночь сбыться не суждено.

Психолог, с которым я делился ночными переживаниями, пояснил мне, что данное сновидение есть не что иное, как последствие психологической травмы, полученное мной в ранней курсантской юности из-за страха быть отчисленным из военно-учебного заведения по причине неуспеваемости.

Можно сказать, что ночные кошмары — мелочь, о которых настоящему мужчине стыдно заикаться, а не то что обращать на них внимание, но с момента приезда на Сахалин мне стало казаться, что всё происходящее вокруг не что иное, как повторяющийся сон. Состояние дежа-вю было на удивление стойким и не покидало меня. Мне казалось, что всё, что происходит на острове: неестественно бурный всплеск политической активности народных масс, лихорадочное накачивание островной экономики деньгами, экзальтированные, граничащие с истерией, выступления местных политиков, и формирование боевых подразделений под видом отрядов самообороны, я где-то уже видел. Но ответа на простой вопрос: где видел, я найти не мог.

Тем временем силовое подразделение «Закон и порядок» или, как любил нас называть Комиссар, «подразделение силовой защиты», росло и профессионально крепло на глазах. Личный состав свели в «звенья» численностью по десять человек, три «звена» составляли «мобильную группу», а три «мобильных группы» — «силовой блок». Что ни говори, а мне это очень напоминало армейскую структуру: отделение, взвод, рота.

И чем меньше времени оставалось до визита Президента РФ на остров, тем активней проходили полевые занятия. К моменту окончания моего обучения в качестве снайпера, силовое подразделение насчитывало три полноценных и хорошо обученных «силовых блока», а проводимые с нами полевые занятия проводились по программе армейских полковых учений. Практически каждый день проводились учебные стрельбы и занятия по рукопашному бою, на которых нас учили поражать противника в ближнем бою всем, что попадётся под руку, начиная от штык-ножа и кончая сапёрной лопаткой. При этом наши инструктора и командиры старательно избегали выражений «встречный бой», «военная операция», «уничтожение противника» заменяя их более обтекаемыми формулировками типа «боестолкновение с бандформированиями», «наведение конституционного порядка» и «активная локализация противостоящих сил».

А тем временем на окраине города по периметру начались активные земляные работы. Улыбчивые и щедрые на поклоны сыны Страны Восходящего Солнца без излишней суеты, по-деловому, нагнали сотни единиц современной строительной техники, и, как трудолюбивые муравьи, начали яростно вгрызаться в каменистый грунт. Никто не знал, что именно строят луноликие прорабы и их малоразговорчивые землекопы, поэтому жители города заинтересовались новой стройкой.

Однако добиться вразумительного ответа от самих строителей было невозможно. Иностранные гости вдруг начисто забыли не только отдельные русские фразы и крепкие выражения, которыми так любили блеснуть японские моряки, но и английский язык. На все вопросы строители отвечали охотно и излишне многословно, но… на родном японском языке. В конце концов, любопытные журналисты при помощи переводчика из Администрации губернатора выяснили, что город заключил многомиллионный контракт с несколькими японскими строительными фирмами на создание новой, современной системы водоснабжения города и канализации. Действующая городская канализация была проложена в далёком и памятном году, когда японские интервенты сожгли в паровозной топке пламенного революционера по фамилии Лазо.

Со временем имя борца за свободу и счастье трудящихся из памяти народных масс стёрлось, а канализация, более полувека старательно орошавшая прибрежные воды Японского моря зловонными стоками, пришла в негодность. Город действительно нуждался в обновлении систем жизнеобеспечения, поэтому работы велись круглосуточно и без выходных. Большинство островитян в эту хорошо скроенную легенду поверили, возможно, что и все поверили, но не я.

Однажды поздним вечером, после отбоя, я старательно изобразил из себя жертву многодневного воздержания, и по большому секрету шепнув друзьям-дружинникам о необходимости профилактики спермотоксикоза, ушёл в «самоволку».

То, что я увидел в свете прожекторов этой ночью, подтвердило мои самые худшие ожидания: вокруг города по всем правилам военного искусства строилась сплошная оборонительная линия. В земляные рвы укладывались бетонные короба с окошками-бойницами, и всё тщательно засыпалось грунтом. В метрах десяти от укрепобъекта была возведена и тщательно обложена дёрном небольшая обваловка. Глядя на обваловку, я невольно припомнил своё босоногое детство и рассказ соседа-фронтовика, жившего в нашей коммунальной квартире. Частенько сидя на общей кухне и нещадно дымя папироской, сосед поглаживал обрубок левой руки и в сотый раз припоминал, как в сорок третьем под Сталинградом полз по снежной степи к немецкому дзоту, чтобы закидать его гранатами, был ранен, но не смог поразить дзот, а виной всему была подобная обваловка. Как говорил сосед-фронтовик, по уму была та обваловочка сделана: стрелять из дзота она не мешала, а от гранат и от снарядов защищала надёжно.

Глядя на обложенную дёрном хитрую обваловочку, я думал: чем-чем, а канализацией здесь и не пахнет! Конечно, от прямого попадания тысячекилограммовой бомбы вновь возведённая «линия Маннергейма» сепаратистов не убережёт, но от гранатомётов и миномётного обстрела могла послужить надёжной защитой.

Город готовился к долговременной обороне. Если дело дойдёт до вооружённого столкновения, то первая волна десанта федеральных войск со стороны моря должна будет полечь метров за сто до ограждения из колючей проволоки, которой щедро украсили подступы к первой линии обороны. В том, что где-то должна существовать вторая оборонительная линия, я не сомневался. Возможно, огневые точки оборудованы в самом городе, в самых неожиданных и губительных для противника местах. В условиях наступательного боя в городе формула потерь «один к трём» не работает. Наступающая сторона несёт, как правило, большие потери, так как любое строение могло оказаться хорошо оборудованной долговременной огневой точкой, способной задержать и обескровить целое воинское подразделение. Единственный способ добиться быстрой и лёгкой победы — при помощи ковровых бомбардировок стереть город с лица земли. Я твёрдо был уверен в том, что Федеральный центр на это не пойдёт. Для меня оставалось загадкой, почему сотрудники местного отделения ФСБ не заинтересовались строительным объектом: «прошляпили» или происходящее укладывалось в рамки неведомого мне спектакля?

— Неужели система так прогнила, что даже на спецслужбы положиться нельзя? — с горечью спросил я сам себя.

Из «самоволки» я вернулся с лицом человека, который в один день потерял всех родственников.

— Что с тобой, Казимир? — заботливо спросил меня здоровяк Олег Добролюбов, которого дружинники за огромный рост и мягкий характер называли Добрыней. — Неужели не дала? — притворно ахнул Добрыня.

— Хуже! — стал я импровизировать на ходу. — Деньги взяла и тут же дёру дала! Да так быстро, что я очухаться не успел.

— Лопушок ты, Казимир! — с самодовольным видом подытожил Добрыня. — Кто же шлюхе деньги наперёд платит? Ты её хотя бы запомнил?

— В темноте все кошки серые, — притворно вздохнул я и махнул рукой.

— Ладно, юноша, не печалься! На следующие выходные поведу тебя в «Кошкин дом» — там всё по прейскуранту, без обмана.

— Притон? — вяло поинтересовался я.

— Обижаешь! — ухмыльнулся здоровяк. — Никакой это не притон, а Центр перевоспитания трудных подростков или, по-простому говоря, детский дом. Денег на достойное содержание питомцев не хватает, вот директриса и перешла на самоокупаемость. От клиентов отбоя нет! Цены установили доступные, а ассортимент — пальчики оближешь!

— На следующие выходные не получится, — уверенно произнёс стоящий рядом Юрка Старовойтов, который в качестве делопроизводителя работал в штабе дружины. — Я своими ушами слышал, как Комиссар говорил, что в ночь на субботу намечено какое-то мероприятие.

— Какое ещё мероприятие? — тоскливо заныл Добрыня, интуитивно догадываясь, что вместо визита к малолетним проституткам придётся всю ночь патрулировать улицы родного города.

— Точно не знаю, но что-то связано с визитом Президента, — многозначительно произнёс Юрка и, выдержав паузу, добавил, — наверное, как всегда, профилактика!

— А мы тут при чём? — взъярился Добрыня. Это дело ментов, пусть и занимаются профилактикой!

— Эх, Добрыня! — притворно вздохнул Юрка. — Милиция — это мы с тобой! Мы теперь и милиция, и внутренние войска, и полк дворцовой стражи, и рота почётного караула! Одним словом, силовая ветвь новой власти.

— Какой, какой власти? — с дурашливым видом спросил я.

— Новой власти! — уверенно повторил Старовойтов. — А если быть совсем точным, то нашей с тобой, Казимир, власти! Хватит нас за дураков держать! Поездили на наших спинах сначала коммунисты, потом демократы. Всё! Отъездились! Скоро наш черёд придёт, скоро мы командовать будем!

— Что-то я тебя, Юра, не понял, — прикинулся я тугодумом, вновь изобразив на лице удивление. — Нас что, всей дружиной в Государственную Думу избрали? О какой власти ты говоришь?

— О народной! Недалеко то время, когда каждый работяга будет иметь в многомиллионном бизнесе свой полновесный пай!

— Что-то похожее в конце ХХ века обещал знаменитый кремлёвский менеджер Чубайс, — серьёзно произнёс я. — Кстати, ты не помнишь, чем закончилась эта бодяга с ваучерами?

Старовойтов досадливо махнул рукой и ушёл по своим делам.

Я долго корпел над сообщением в Центр. Хотелось ёмко и убедительно обрисовать сложившуюся ситуацию, а ситуация была угрожающей! Ещё не осознавая размеров надвигающейся на остров катастрофы, я был твёрдо убеждён, что в данной ситуации визит на остров Президента Российской Федерации невозможен! К рассвету я всё же составил сообщение для Центра, в котором, кроме изложенных мною фактов, было много эмоций и восклицательных знаков.

— Даже если в Центре сочтут меня паникёром, всё равно им придётся перепроверить мои сведения! — окончательно решил я и стал готовиться к очередному мероприятию. В этот день Комиссар приказал дружинникам зачем-то проверить территорию аэропорта и прилегающую к нему территорию.

Когда нас утром в новенькой полевой форме чёрного цвета выстроили на плацу, и Комиссар, поскрипывая кожаной портупеей и поблёскивая на солнце высокими голенищами хромовых сапог, неспешно ходил вдоль строя, объясняя задачу на день, я вдруг вспомнил, где я это видел!

В старой немецкой кинохронике тридцатых годов минувшего века так же, красуясь военной выправкой и умением с шиком носить придуманную фюрером форму, без всякого стеснения, белозубо улыбаясь, позировали перед объективом кинокамеры штурмовики.

Я тряхнул головой и понял, что никакого дежа-вю не было. Прямо мне в лицо белозубо скалился обыкновенный фашизм.

Глава 31

Фирма «Сибирь-Инвест» процветала. Смерть старого руководителя и назначение нового явились для сотрудников фирмы сильной эмоциональной встряской, которая закончилась обвальным сокращением персонала и переводом фирмы на новые, более прогрессивные и, как следствие, более прибыльные методы работы. Новый управляющий Лев Иванович Кулешов оставил в фирме только тех, кто не устал бороться за место под солнцем. Новый коллектив может, и не блистал умом, зато был живуч, хитёр и изворотлив, что в современном бизнесе ценится выше, чем диплом Кембриджа.

Как и требовала госпожа Алфёрова, прибыль за последние полгода увеличилась на двадцать процентов, и ровно на столько же увеличилась нагрузка на каждого работника фирмы. Кулешов сам приходил на работу раньше всех и уходил… впрочем, когда он уходил, не знал никто, казалось, он живёт в кабинете. Это было близко к истине, вот только после того, как за последним сотрудником фирмы закрывалась дверь, Лев Иванович откладывал документы «Сибирь-Инвест» в сторону и начинал заниматься совершенно другим делом.

У резидента ЗГВ всегда было много работы, поэтому раньше полуночи кабинет он не покидал. Как опытный разведчик, Кулешов кожей чувствовал близость развязки и последнее сообщение Центра, подписанное лично Директором, о переходе операции «Горностай» в активную фазу, его не удивило. Удивило другое: он привык всегда и везде работать самостоятельно. Так работал он, и так работали другие сотрудники, имеющие оперативный допуск «нулевой» формы. Это было неписаное правило и привилегия асов разведки. Видимо, ситуация складывалась не в пользу ЗГС, потому что Директор приказал взять под личный контроль двоих сотрудников, и задействовать их на конечном этапе по полной программе. Это было прямым нарушением правил: рядовые сотрудники ЗГС в лицо знали только непосредственного куратора, а с резидентом общались посредством закрытых средств связи. Лично знать резидента могли только Директор и его заместитель по оперативной работе. Для остальных личность резидента была сродни «снежному человеку» — все о нём слышали, но никто не видел.

— Если уж нарушать правила, то нарушать до конца! — решил резидент и назначил встречу с новыми подопечными прямо у себя на рабочем месте. Для этого он поднял телефонную трубку и дал объявление в местную газету «Работа и досуг» о продаже двух персидских котят. Адрес офиса он не указал, но оставил для контакта номер своего сотового телефона.

Ровно через два дня ему позвонили, и женский голос с неподдельным энтузиазмом выразил желание приобрести двух крошечных персов.

— Приезжайте вечером, после итогового выпуска новостей, — ответил резидент и назвал адрес офиса. Примерно за час до назначенной встречи Лев Иванович вышел из кабинета и спустился на первый этаж, где в фойе коротал рабочее время ночной сторож.

— Михеевич! — задушевно обратился Кулешов к «ночному директору». — Дружище, не в службу, а в дружбу: сбегай в магазин и возьми мне бутылку хорошего коньяка! Устал я что-то сегодня, сердце пошаливает, а при сердечных болях коньяк — верное средство. — и протянул сторожу пятитысячную купюру. — Сдачу можешь оставить себе.

— Это мы сейчас! Это мы мигом! — засуетился пьющий Михеевич. — Разве мы без понятия? Да мы для Вас, Лев Иванович, завсегда пожалуйста! Вы только скажите! — расплескался в комплиментах старый выпивоха, и вороватым движением выхватив из рук резидента купюру, торопливо скрылся в сумраке ночи.

Вернулся Михеевич через час, пьяным до изумления, но на своих ногах. Количество выпитого им на дармовые деньги спиртного превышало все разумные пределы, потому что говорить он почти не мог, но словно родное дитя, бережно прижимал к груди бутылку армянского коньяка.

— Молодец! — с едва заметной усмешкой произнёс Кулешов и забрал у него бутылку.

— Да мы для тебя, отец родной, завсегда… ты только скажи! — с трудом произнёс Михеевич, и, осознав окончание своей миссии, рухнул на паркетный пол.

— Что и требовалось, — подытожил резидент и, после того, как поставил бутылку коньяка в сейф, отнёс бренное тело сторожа в комнату, на которой с недавних пор красовалась табличка «Security», но Кулешов по привычке называл её дворницкой. Уложив временно выбывшего из рядов общества «Добровольной трезвости» Михеевича на кушетку в холле, Лев Иванович придирчиво осмотрелся. Теперь визиту в офис сотрудников ЗГС никто помешать не мог.

Визитёры появились в холле, словно из ниоткуда: молодые, красивые — они держались за руки и напоминали счастливую влюблённую пару. Именно так и окрестил их мысленно резидент, пока не посмотрел в глаза. Говорят, глаза — зеркало человеческой души. У профессионала душа всегда надёжно укрыта от чужого взгляда и праздного интереса, поэтому, глядя в глаза нелегалу или матёрому контрразведчику, вы никогда не догадаетесь, что за человек перед Вами и что у него за душой. Глаза девушки были приметные — цвета молодой травы, но эти красивые глаза не выражали ничего кроме интереса человека, попавшего в незнакомое место. Взгляд её спутника был другим — пронзительным и колючим. Так пристально и недоверчиво смотрят люди, которые прошли суровую жизненную школу и всегда готовы к неприятным сюрпризам, на которые так щедра жизнь.

— Проходите! — после короткого обмена паролями, который заменил приветствие, произнёс резидент и сделал жест рукой в направлении лестницы.

— Мой кабинет на втором этаже. — пояснил Кулешов. — Там будет удобно.

Девушка кивнула в знак согласия и первой направилась к лестнице. Молодой человек последовал за ней.

«Видимо в этой паре она ведущая, а он ведомый», — опытным глазом определил ветеран тайных операций, и не спеша последовал за гостями.

Инструктаж боевой группы был коротким, но предельно ясным: сорвать план «Избранных» по отделению острова от территории Российской Федерации.

— По мнению наших аналитиков, весь их хитроумный замысел базируется на прибытии Президента на Сахалин, — пояснял резидент уверенным голосом. — Это краеугольный камень всей операции. Следовательно, мы обязаны предпринять все законные и незаконные меры и сорвать визит Президента. Его предвыборная компания от этого не пострадает, а мы тем самым сможем уберечь Россию от очередных политических потрясений. Какие будут предложения?

— Я так понимаю, что мы ввиду малочисленности и дефицита времени не будем вступать в открытое противоборство с молодчиками из силового подразделения «Закон и порядок»? — спросила Линза.

— Правильно понимаете, — подтвердил резидент. — Всё должно пройти тихо и скоротечно. Никто не должен знать, что страна в очередной раз находится на пороге гражданской войны.

— Тогда предлагаю в день прилёта Президента провести на территории аэропорта диверсию, — высказался Бодрый.

— Точнее, имитацию диверсии, — уточнила девушка. — Я ещё не знаю, что и как мы будем делать, но смысл один: президентский лайнер должен отвернуть от аэропорта в Южно-Сахалинске и уйти на запасной аэродром.

— Самое действенное — это имитация террористического акта, — предложил Кулешов. — В этом случае визит Президента точно будет сорван. Обычный телефонный звонок в милицию о том, что здание аэровокзала заминировано, не пройдёт. Перед прибытием главы государства спецслужбы всё проверят, и образно говоря, всё вылижут до блеска. Требуется предпринять что-то такое, чтобы как говорил поэт Маяковский, было «реально, грубо, зримо»! И желательно сделать это в самый последний момент, чтобы местные власти не успели принять мер для ликвидации последствий нашего хулиганства.

— А нельзя ли просто подбросить в Администрацию Президента информацию о реальном положении дел на острове? Это отрезвило бы членов его предвыборного штаба. Глядишь, они поменяют график поездок Президента. Это бы дало нам выигрыш во времени и какие-то гарантии успеха в нашей авантюре! — неожиданно предложил Бодрый.

— Я думаю, это уже сделано, — предположил резидент. — Однако не факт, что Президент поверит этой информации. В последнее время Харьковский не жалует нашу службу, и норовит накинуть на нас бюрократическую узду. Даже если он и поверит в существование заговора, где гарантия, что он не попытается заработать на этом политический капитал? Представьте заголовки утренних газет: «Президент лично наводит порядок в логове сепаратистов» или «Гарант Конституции действует»! В канун выборов может быть и не такое!

— Значит, диверсия! — подытожил Бодрый. — Меня хлебом не корми — дай, что-нибудь взорвать! Маменька в детстве от меня всегда спички прятала.

— Тогда держи! — произнёс Кулешов и передал любителю пиротехнических забав спичечную коробку.

— Спички? — удивился Бодрый и открыл коробку. Внутри находилась флеш-карта.

— На ней план аэропорта и места возможного проникновения в зону досмотра, взлётную полосу и зону управления полётами, — буднично пояснил хозяин кабинета.

— Откуда? — удивлённо спросила Линза? — Откуда это у Вас? Вы ведь не знали, что мы предложим диверсию именно на территории аэропорта!

— Не знал! — подтвердил резидент. — Не знал, но предполагал, и, как видишь, пригодилось. Мыслить вообще полезно.

Когда они закончили разработку основных этапов операции, на острове была глубокая ночь, а в Москве наступило раннее утро. В Кремле, в рабочем кабинете Президента, проходило совещание, на котором присутствовали только лица, входившие в так называемым «ближний круг» — ограниченное число кремлёвских чиновников, кому Харьковский доверял безоговорочно и на кого мог положиться в трудную минуту, не опасаясь предательства.

Даже руководитель Администрации Президента не был приглашён на совещание, зато присутствовал низкорослый лысый мужчина с перебитым в драке носом, на которого возлагались вопросы организации охраны Президента. Это был знаменитый Пахом — друг и соратник Президента ещё со времён работы последнего в Ростове.

Опустив тщательно выбритую голову, Пахом сидел по левую руку от Президента, и, казалось, был занят лишь тем, что рассматривает своё отражение в полированной столешнице. Однако люди, близко знавшие Пахома, сказали бы, что в этот момент он весь превратился в слух. Казалось, ещё немного — и у Пахома от напряжения зашевелятся небольшие, прижатые к черепу уши.

На повестки дня стоял один вопрос: быть или не быть визиту Президента на Сахалин. Директор ФСБ Ромодановский коротко, но по существу и без лишнего драматизма доложил сложившуюся на острове обстановку.

— Конечно, можно легко найти правдоподобную для прессы причину и отменить визит, — растягивая слова, тяжело произнёс Директор, — но, согласитесь, это было бы частичное решение проблемы. Заговорщики, окопавшиеся в прямом и переносном смысле на Сахалине, реально уже захватили власть, и с этим надо что-то делать. Они хорошо вооружены, вокруг города со стороны океана возведены фортификационные сооружения, и готовы к тому, что мы начнём в отношении их боевую операцию. Но самое главное то, что в глазах жителей острова они герои! За последние полгода сепаратисты или, как они себя называют, дружинники, своим поведением и умелой пропагандой заработали положительный имидж. Для островитян они защитники, люди, которые открыто борются с криминалом, наркоманией, ограждают подростков от негативного влияния улицы и всегда готовы помочь, как морально, так и материально. Поэтому если мы начнём операцию по «зачистке» острова, боюсь, островитяне станут на их сторону. А если это случится и операция примет затяжной характер, то мы увязнем в этой заварухе и получим ещё одну «горячую точку». Оппозиция сделает из сепаратистов народных героев, а Сахалин объявит островом Свободы. В глазах прогрессивного человечества мы окажемся типичным тоталитарным обществом, которое душит и расстреливает любые проявления свободы и инакомыслия. Боюсь, что в такой ситуации мы не сможем продолжить силовую операцию, и вынуждены будем уступить часть российской территории.

— Этого никогда не будет! — жёстко произнёс Президент. — Как законно избранный Глава государства и гарант Конституции, я ответственно заявляю, что приму все меры, даже если они будут крайне непопулярными, но не допущу расчленения российской территории!

— Захар Маркович! — заговорил Директор извиняющимся тоном. — Я всего лишь довожу сценарий развития событий, так сказать, не в нашу пользу. Конечно, мы и собрались здесь, чтобы не допустить этого. Наши аналитики просчитали все возможные варианты и разработали план операции по молниеносной ликвидации верхушки заговорщиков и последующей «зачистки» острова. Это будет тихая, незаметная для глаз обывателя, операция, по окончании которой можно будет смело заявить, что оперативная фаза совместных антитеррористических учений военно-морских сил и внутренних войск на территории острова Сахалин успешно завершена и подразделения убывают в места постоянной дислокации.

— А город подумал: ученья идут! — усмехнулся министр внутренних дел.

— Примерно так, — проигнорировав колкость, спокойно ответил Ромодановский.

— Судя по вашему уверенному тону, Вы приготовили для сепаратистов какой-то сюрприз? — не выдержал Председатель правительства.

— Да, в нашей операции есть маленькая оперативная хитрость. Разрешите, господин Президент, я доведу план операции до присутствующих?

— Разрешаю, — скупо произнёс Харьковский, и черты его узкого лица ещё больше заострились, а две маленькие голубые льдинки, плавающие в зрачках за стёклами модных очков, стали посверкивать недобрым холодным светом.

Директор ослабил узел галстука, глубоко вздохнул, словно перед прыжком в прорубь и открыл заветную кожаную папку, в которой было ровно десять страниц машинописного текста. На первой странице в верхнем правом углу жирным шрифтом был обозначен гриф секретности документа, а по центру листа чернела надпись из двух слов: операция «Троя».

Глава 32

В этот же день в Пулково, в зоне таможенного контроля, произошёл небольшой инцидент. Даже не инцидент, а так — рядовой случай, на который некоторые сотрудники таможни не обратили особого внимания.

Примерно в двенадцать часов пополудни шла рутинная проверка и оформление пассажиров, вылетающих в Нидерланды. Внимание молодой, но достаточно опытной сотрудницы Пулковской таможни Аллочки Орловой привлёк внимание хорошо одетый мужчина средних лет, который, казалось, терпеливо дожидался своей очереди. Для посторонних лиц этот пассажир ничем особенным, кроме дорогой и со вкусом подобранной одежды, не выделялся, но от внимания Орловой не ускользнуло то, как незнакомец часто и нервно поглядывал на часы.

Когда подошла его очередь, Аллочка привычно окинула багаж нервного пассажира и заученно произнесла стандартную фразу:

— Прошу Вас выложить на стол все металлические предметы и пройти через металлодетектор.

Аллочка говорила медленно, почти лениво, но глаза её внимательно следили за каждым предметом, который пассажир выкладывал из карманов плаща и костюма.

Когда в специальный поддон с металлическим лязгом упала большая связка ключей, Аллочка, ещё не догадываясь, в чём дело, инстинктивно напряглась. Через мгновенье она поняла причину своей реакции: среди множества разнообразных по форме и размеру ключей выделялся один. Он был самым большим и необычным по форме.

Инспектор взяла связку ключей в руки и внимательно рассмотрела привлёкший ее внимание ключ. Что-то было в нём необычное и в то же время знакомое.

«Где-то я тебя уже видела», — мысленно произнесла девушка, глядя на ключ, а когда её взгляд упал на его нижнюю часть, Аллочка вдруг моментально вспомнила: необычную гравировку в виде двух перекрещённых между собой ключей на фоне раскрытой ладони она видела в последней ориентировке.

— Это ваш ключ? — для проформы задала она вопрос пассажиру.

— Мой! — раздражённо ответил владелец ключа.

— Интересно, что Вы таким ключом открываете? — как бы нехотя спросила Орлова, сознательно пытаясь вывести пассажира из душевного равновесия.

— Какая разница! Это моя собственность, и я не обязан перед Вами отчитываться. Я, между прочим, иностранный подданный.

— Это не меняет сути дела. Я должна убедиться, что провозимый Вами предмет не представляет собой культурную или историческую ценность.

— Это ключ от банковской ячейки! — с трудом сдерживая гнев, ответил пассажир. — Но в каком банке находится депозитарий, я Вам не отвечу, это коммерческая тайна.

— Весьма сожалею, но я не могу пропустить Вас, — твёрдым голосом произнесла Орлова, ожидая от пассажира очередного всплеска негодования. Однако пассажир молчал и ждал продолжения.

— Вам придётся пройти в комнату для проведения более полного досмотра, — после небольшой паузы добавила девушка.

И снова вместо ожидаемой бури негодования и обещания международного скандала, последовало молчание. Пассажир покорно прошёл в комнату для досмотра и беспрекословно выполнил все требования таможенников. Ничего запрещённого при нём обнаружено не было, и победная улыбка уже играла на полных красиво очерченных губах, когда в комнату торопливо вошёл небольшого роста сухонький суетливый старичок.

— Это специалист по антиквариату, — представил старичка старший смены. — Сейчас он осмотрит ваш ключ, и на этом досмотр будет закончен.

Старичок хитренько улыбнулся и достал из саквояжа тонкие матерчатые перчатки и лупу, какой обычно пользуются ювелиры.

— Ну-с, где объект? — бодро произнёс специалист и нацепил лупу на правый глаз. Старший смены молча передал ему ключ. Старичок пару минут поелозил носом по «объекту», потом передвинул лупу на лоб и что-то произнёс по-французски.

— Не понял! — наморщил лоб старший смены.

— Я говорю: «Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне»! — немного дребезжащим голосом ответил специалист. — Этот старинный девиз начертан на ключе не позже чем в прошлую пятницу! Надпись толком окислиться не успела. Это новодел или, если хотите, дубликат ключа.

— Уверены? — на всякий случай переспросил старший смены.

— Молодой человек! — нараспев ответил специалист по антиквариату. — Задавать такой вопрос Бориславу Боголюбову — верх неприличия!

— Простите! — сухо извинился старший смены и повернулся к иностранному подданному.

— Мы приносим Вам свои извинения, — официальным тоном произнёс старший смены. — Если Вы считаете, что Вам нанесён материальный ущерб или причинён моральный урон, Вы вправе подать жалобу в установленном законе порядке.

После чего протянул изъятый у него полчаса назад ключ.

— Я опаздываю на самолёт! — таким же официальным тоном произнёс иностранный подданный. — А посему инцидент считаю исчерпанным.

Но, как ни странно, на минорной ноте этот рядовой случай не закончился. Через час, когда самолёт, на котором улетел владелец ключа, вошёл в зону ответственности голландского диспетчера, в досмотровой комнате вновь появился специалист по антиквариату. На сей раз Борислав Боголюбов не был так самоуверен, и на его старческом лице явственно лежала тень сомнений.

— Видите в чём дело, милейший! — извиняющимся тоном произнёс Боголюбов и осторожно тронул старшего смены за рукав. — Ключ, который вы мне сегодня представили для экспертизы, не совсем является ключом.

— Это как? — удивился старший смены и ещё внимательней вгляделся в фото на ориентировке.

— Моя вина! — вздохнул старичок. — Подвела меня гордыня, каюсь! Я сказал, что это дубликат ключа, то есть его рабочая копия. Но если быть точным, то этим ключом ничего нельзя открыть: это не дубликат, это, скорее, сувенир в виде старинного ключа, но никак не ключ. Бородки ключа пропилены небрежно, не пропилены, а лишь обозначены. А ведь это самая важная деталь ключа! Как сформулировать это в окончательном виде, я не знаю.

— Зато я знаю! — твёрдо, но сквозь зубы произнёс старший смены и в сердцах швырнул на стол ориентировку. — Это пробный шар! Подстава!

Ведь ежу понятно, что замаскировать старинный ключ среди связки современных ключей так же невозможно, как замаскировать офицерский кортик среди набора столовых ножей. Типичная постава, а мы, как сопливые стажёры, на неё клюнули!

Старший смены не догадывался, как был близок к истине. Выйдя из досмотровой комнаты, пассажир послал только одному ему известному адресату короткое SMS-сообщение. «Будь осторожен на пороге дома»! — написал иностранный подданный и дождался подтверждения в получении сообщения. После чего выключил телефон и незаметно для окружающих выбросил его в урну.

Утро было пасмурным. Так же хмуро и слякотно было на душе у Жорки Карася. Неприятности начались за завтраком, когда Карась заканчивал доедать второе яйцо всмятку. Сидевший напротив него Перепёлкин, подражая англичанам, деловито черпал ложкой овсяную кашу.

— Размазня какая-то, — поморщился Жорка, глядя на расплывшуюся по тарелке кашу. Поймав неодобрительный взгляд бизнес-партнёра, Перепёлкин отложил ложку, и не спеша вытер салфеткой губы.

— Не нравится? — спросил Сашка.

В ответ Карась брезгливо поморщился.

— Может, ты на завтрак говяжьей тушёнки захотел? Чего молчишь?

— Не хочу, — пробурчал Жорка и впился в бутерброд с ветчиной.

— А вот я хочу! — повысил голос будущий губернатор. — Можно сказать, очень хочу. Так что придётся тебе, друг сердешный, в родные края наведаться и организовать переправку по возможности самой большой партии твоей знаменитой тушёнки.

— С чего бы это? — напрягся Жорка, которому страсть как не хотелось снова рисковать. — Ты же говорил, что у нас будет законный широкомасштабный бизнес, а опять приходится криминалом заниматься. Да и нельзя мне на родину. Ты же сам говорил, что меня там «пасут». Очень не хочется «перо» в бок получить! Особенно сейчас, когда мы с тобой выходим на новый, мировой уровень.

— Я говорил, что тебя там, возможно, «пасут», но полной уверенности у меня нет. Предварительно мы этот вопрос отрегулируем, но ехать придётся. Кстати, и леспромхоз свой заодно выставишь на продажу. Бизнес ведь постоянного внимания и заботы требует, а без хозяина, даже при хорошем управляющем, рано или поздно захиреет. Так что лучше леспромхоз продать.

— У нас, что наличные кончились? — слабо сопротивлялся Карась. — Зачем тебе такая уйма песка?

— Деньги у нас с тобой партнёр, имеются, но для задуманной комбинации маловато будет. Да и песочек твой не должен мёртвым грузом лежать, следует его как можно быстрей реализовать. Деньги должны работать! Слышал такое выражение?

— Слышал? А погодить месячишко нельзя?

— Нельзя, Георгий! Никак нельзя!

— Почему — тупо наседал Карась.

— Потому, мой недалёкий друг, что котировки золота поднялись, как никогда, и надо срочно ловить момент.

— Золото всегда в цене.

— Ты прав, золото всегда в цене. Но цена может быть максимальной или минимальной. Тебе какая больше по вкусу? Жора, пора взрослеть, а не оставаться на уровне примитивного «купи-продай»! Ты когда последний раз котировками на Токийской бирже интересовался? Ты компьютер для чего включаешь? Последние поступления на порносайты проверить или цену за баррель нефти марки «Бренд»?

Аппетит после такого острого разговора у Жорки совсем пропал, и он, ограничившись полулитровой чашкой чая с липовым мёдом, ушёл к себе в комнату, где в лучших традициях русской интеллигенции, лёжа на тахте, предался чёрной меланхолии.

Александр Перепёлкин, наоборот, после сытного завтрака проникся жаждой бурной деятельности и стал предпринимать энергичные шаги. Не отходя от обеденного стола, он позвонил Комиссару, с которым Перепёлкин познакомился в первый же день пребывания на острове.

— Вы всегда и в любой ситуации можете рассчитывать на меня, — сказал Комиссар, преданно глядя в глаза будущему губернатору Русского Гонконга.