Криминальный пасьянс Овчаренко Александр

— Импичмент неизбежен! — вещал с телеэкрана самый уважаемый в Америке политический комментатор, и с ним полностью соглашались специалисты по международному праву и эксперты по Восточной Европе.

— Останется ли Россия в правовом поле, и будет действовать в соответствии с принятой Конституцией, или будет продолжать потчевать нас прокисшими щами советской демагогии? — задавался вопросом известнейший в Нью-Йорке таблоид.

К вечеру центр политического кипения переместился из Европы в сердце России, и в Москве запахло забытыми стрелецкими бунтами. Только теперь в роли стрельцов по большей части выступали приехавшие в Златоглавую на заработки инородцы и примкнувшие к ним уголовные элементы. И те и другие надеялись нажиться на погромах, а если повезёт, то и поймать в мутной политической водице свою «золотую рыбку». Трон под «московским князем» зашатался, отчего по всей России пошла не предвещающая ничего хорошего нервная дрожь. Неумытое мурло Великой Смуты, зевая и почёсываясь, вновь вынырнуло среди скандирующей радикальные лозунги толпы москвичей. Русь явственно потянулась к топору.

— Хотите увидеть знаменитый русский бунт? — вещали «забугорные» тур-операторы. — Тогда торопитесь! Только сейчас и только с нами вы сможете окунуться в неповторимую историческую атмосферу кремлёвского переворота. Купите «московский тур» сейчас и станьте свидетелями исторических событий, иначе вам придётся ждать ещё лет двести!

В надежде на хлёсткий репортаж и последующую за ним Пульцеровскую премию в Москву со всего света потянулись «акулы пера» и «шакалы ротаторных машин». Журналистская братия не подозревала, что самые горячие события в этот момент разворачивались не в Кремле, а за десять тысяч километров от его зубчатых стен, на далёком укутанном утренним туманом острове.

И только несколько человек знали о том, что операция «Русский Гонконг» вступила в начальную фазу.

* * *

Я давно заметил, что дни, на которые выпадают какие-либо значимые события, начинаются как самые заурядные. День, когда нашу дружину разбросали по городу для поддержания порядка и недопущения намёка на возможность проведения террористического акта в день визита Президента на Сахалин, не был исключением из этого правила. Подняли нас на полчаса раньше обычного, и сразу повели в столовую, где, к нашему удивлению, был сервирован завтрак. Я не ошибся, употребив термин «сервирован»: завтрак именно был сервирован, а не накрыт, и по своему обилию больше напоминал плотный обед, только без первых блюд.

В столовой нас встречал сам Комиссар, который по случаю предстоящих в городе торжеств вырядился в «парадную» форму: любимый китель чёрного цвета с белой рубашкой под такой же чёрный без рисунка галстук, брюки галифе и высокие хромовые сапоги. Китель был перетянут армейской портупеей, а на поясе болталась новенькая кобура, из которой выглядывала ребристая рукоятка пистолета. Комиссар подождал, пока мы сядем за столы, и выступил с короткой речью.

— Оперативная обстановка на острове сложная, — уверенно произнёс главный дружинник и машинально коснулся рукой кобуры. — Активизировалась деятельность уголовных элементов и оппозиционеров различного толка. Так что возможны провокации! Вы должны строго следовать розданным вам накануне инструкциям и ни в коем случае не своевольничать. Напоминаю, что в операции по поддержанию порядка в городе задействованы силы местной милиции, а также командированные на остров на время визита Президента силовые подразделения ФСБ. Есть вероятность ошибки, и чтобы вас не приняли за террористов и не подстрелили, место дислокации не менять, в случае необходимости выходите на связь со своим «звеньевым». «Звеньевые» докладывают обстановку лично мне каждые полчаса, а при невозможности связаться со мной, или в случае форс-мажорных обстоятельств, принимают решения исходя из создавшейся обстановки. Всё! А теперь завтракайте плотней, так как на обед даже сухим пайком можете не рассчитывать. Операция продлится до глубокой ночи.

Дважды упрашивать нас не пришлось, и мы с радостью приступили к поеданию разных вкусностей, которыми были щедро заставлены столы. С аппетитом уплетая тушёную картошку со свининой, щедро приправленной свежей зеленью, я сделал для себя важный вывод: рядовых дружинников в ходе проведения операции будут использовать, что называется «втёмную», то есть не раскрывая истинных целей операции. И что самое обидное — что стараться они будут на совесть. Так уж их научили, и по-другому действовать они не умеют.

«Жаль, если придётся стрелять друг в друга, но по-другому я тоже не умею», — мысленно решил я и залил скребущих на душе кошек персиковым компотом.

После сытного завтрака нас повели в оружейную комнату, получать оружие и спецсредства. Я получил полвека пролежавший на складе пистолет «ТТ» вместе с кобурой и двумя снаряжёнными обоймами, летний маскировочный костюм, свою любимую СВД и дополнительный боезапас. Патроны были боевые: часть с металлическим сердечником, часть трассирующие. Обычно трассирующие патроны используют для пристрелки в условиях ограниченной видимости или тёмное время суток.

— Если это обычная операция по поддержанию порядка, то зачем «трассеры»? — задал я себе вопрос. — Не будь наивным! Это не простое мероприятие по патрулированию улиц, это то, за чем ты охотился, чего ждал и чего в глубине души боялся. Ты ведь для этого приплыл на Сахалин, ты ведь этого искал. Вот и нашёл! Теперь получите и распишитесь, — уверенно ответил я сам себе.

Я давно стал замечать, что когда начинаю спорить с самим собой, то у меня возникает странное ощущение, словно я смотрю на себя со стороны.

Я вспомнил, как наш штатный психолог за бокалом вина пояснял мне, что в минуты наибольшего нервного напряжения наш мозг начитает работать в «нештатном режиме»: в кровь выбрасываются большие порции адреналина, которые активизируют деятельность организма и значительно расширяют наши физические возможности.

— Вспомни, как ты неоднократно слышал различные байки о том, как во время опасности быть съеденным разъярённым зверем, охотник в течение нескольких секунд залезал на высокое дерево или лётчик выпрыгивал из кабины горящего на стоянке самолёта далеко-далеко за крыло. И то и другое в обычной жизни сделать физически невозможно, — просвещал меня друг и по совместительству собутыльник. — Так вот, это никакие не байки, а реальные случаи из жизни прямоходящих, то есть из нашей с тобой жизни. В условиях смертельной опасности человек, чтобы выжить, начинает мыслить, двигаться и принимать решение в десятки, а может и в сотни раз быстрее, чем в обычной жизни. При этом ему кажется, что время остановилось и выпущенная в него пуля летит, как в замедленном кино, поэтому он успевает увернуться.

В день прилёта на остров Президента время шло, как обычно, однако ощущение раздвоенности меня не покидало, и ещё у меня не было полной уверенности, что от предназначенной пули я смогу уклониться.

Меня привезли на аэродром и беспрепятственно провели в святая святых службы управления полётами — в башню, где находился руководитель полётами и дежурная смена авиадиспетчеров. Скажу честно, мне это не понравилось: создавалось впечатление, что заговор, как раковая опухоль, поразил все жизненно важные городские структуры.

— Это твой пост, — приказным тоном объявил мне мой «звеньевой», у которого был оперативный псевдоним Черемша. Поговаривали, что Черемша прошёл две «чеченских войны». Воевал ли он на стороне федеральных сил или на стороне «воинов аллаха» — неизвестно, но к смерти Черемша был готов в любую минуту, за что дружинники за глаза называли его не иначе, как Камикадзе.

— А где будешь ты? — задал я вопрос с невинным видом.

— Тебе это знать необязательно, — жёстко ответил мне «звеньевой», вручая японскую рацию. — Контролируй свой сектор обстрела и не забывай делать доклады раз в тридцать минут. Рация настроена, достаточно нажать тангенту.

— А позывные?

— Нет позывных! Достаточно оперативного псевдонима, всё равно никто ничего не поймёт.

Это было его последним напутствием. Я вздохнул и начал обустраиваться. Пост мой находился не в оперативном зале, а в подсобной комнате, где хранились старые электронные блоки и покрытые пылью осциллографы. Стена, отделявшая подсобку от оперативного зала, была тоненькой, и я отчётливо слышал переговоры диспетчеров и указания руководителя полётов.

Первое что я сделал — закрыл на фиксатор входную дверь, которая находилась у меня за спиной. За дверью была крутая винтовая лестница, на которой разойтись даже двум худосочным стюардессам трудно, но другого пути отхода у меня не было.

Я расчехлил винтовку и устроился, как учили — не на подоконнике, а на стуле в глубине комнаты, поставив перед собой в качестве бруствера два больших фанерных ящика. На второй ящик я положил найденное среди различного хлама поролоновое сиденье — получилась очень неплохая позиция. Из огромного окна открывался великолепный обзор на взлётную полосу и вход в соседний корпус. Через прицел я разглядел табличку на двери и понял, что это служебный вход.

«Вряд ли сюда поведут Президента, — подумал я, глядя в прицел на металлическую дверь с кодовым замком. — Поэтому стрелять надо, как только он появится на линии огня».

Десять дней назад меня по телефону разыскал связной и условленной фразой назначил место и время встречи. На следующий день, после наряда на КПП, я отпросился в увольнение и в местном пивном баре встретился со связником. Это был молодой парень примерно тридцати лет, с недоверчивым и колючим взглядом. Прихлёбывая дешёвое пиво из тяжёлой стеклянной кружки, он передал мне приказание Центра: сделать всё, что в моих силах, но не допустить Президента на Сахалин. Я понимал, что аналогичная задача поставлена не только мне, но легче от этого не стало. Связной, не допив пиво, вышел покурить и не вернулся. Я ещё минут двадцать для вида посидел за грязным столом, делая вид, что наслаждаюсь ячменным напитком, потом заплатил по счету за себя и связника и вернулся в казарму.

Ночью в казарме, ворочаясь на скрипучей кровати, я понимал, что, сорвав визит Президента на остров, ЗГС тем самым спутает карты заговорщикам. Я долго в уме перебирал варианты, один фантастичнее другого, пока не остановился на банальном покушении. Решение имитировать покушение на высоких сопровождающих лиц, а если повезёт, то и на самого Президента, пришло в мою беспокойную голову уже под утро. Утвердившись в своём решении, я в сотый раз перевернулся на бок и спокойно заснул.

— Чем больше шуму и стрельбы, тем больше гарантии, что начнётся паника и дальше взлётной полосы аэропорта Главу государства охрана не пустит, — сказал я себе, меняя в обойме обыкновенные патроны на трассирующие. — Если повезёт, то ещё и подожгу что-нибудь. Кстати! Там, кажется, заправщик стоит?

Я напряг зрение и через прицел увидел, как из-за угла соседнего здания, до которого было не больше сотни метров, выглядывала кабина свежевыкрашенного автозаправщика.

— Даже если он пустой и в нём нет ни капли керосина, мне это на руку! Гореть будет так, что издалека будет видно, — отбросил я последние сомнения и, передёрнув затвор винтовки, дослал патрон в патронник.

Дальше события развивались с удивительной быстротой и непоследовательностью. У меня создалось впечатление, что одним оркестром взялись дирижировать сразу два дирижёра, и у каждого была своя пьеса.

Сначала я услышал голоса из оперативного зала. Судя по тревожной интонации руководителя полётов, борт № 1 был на подходе. Я прижал приклад к плечу и стал медленно водить прицелом по всему сектору обстрела. В этот момент в соседнем здании открылась дверь с табличкой «Служебный вход» и на линию огня вышли парень и девушка. Словно специально подставляясь под выстрел, они повернулись ко мне лицом и внимательно посмотрели в сторону башни. Я хорошо рассмотрел в прицел обоих и не сильно удивился, когда понял, что мы знакомы: парень с недоверчивым и колючим взглядом был моим связным, а с девушкой, у которой глаза цвета молодой травы, я кокетничал на пароходе, когда плыл с материка на Сахалин. Удивился я, когда увидел, как мой связной ловко перемахнул через ограждение и как ни в чем, ни бывало, нарочито спокойно подошёл к кабине заправщика.

— Интересно! Очень интересно! — прошептал я и ещё плотнее прижал приклад к плечу. Девушка осталась на месте и старательно закрутила головой.

— Она его страхует, — понял я и перевёл прицел на заправщик, который, выпустив из выхлопной трубы чёрное облачко дыма, двинулся в сторону посадочной полосы.

В этот момент запищала рация, и на связь вышел «звеньевой».

— Снайпер! Что там у тебя происходит? — услышал я тревожный голос Черемши.

— Всё в порядке, — доложил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно уверенней.

— Какой, к чёрту, порядок! Ты что, ослеп? У тебя на взлётную полосу заправщик выскочил!

— Ну и что в этом особенного? — продолжал я валять дурака. — Ну, поехал заправщик, значит, так надо.

— Кому надо? Убери его со «взлётки»! Сейчас президентский борт на посадку заходит!

— Как?

— Как хочешь, но полосу освободи! Стреляй по колёсам, пускай в кювет валится!

— Не могу! — честно признался я. — Он уже вне зоны видимости.

Я слышал, как «звеньевой» прямо в эфире помянул недобрым словом чью-то маму, после чего отключился. В это время в оперативном зале началась лёгкая паника. Видимо, руководителю полётов доложили о выехавшем на посадочную полосу автозаправщике. Мне было хорошо видно, как в небе показался широкофюзеляжный ИЛ-96 и сопровождавший его истребитель СУ-27. И в этом момент раздался взрыв.

Если быть точным, то самого взрыва я не видел, но его звук и клубы чёрного дыма, поднимающиеся над крышей главного корпуса, я слышал и видел отчётливо. Голос руководителя полётов сорвался на крик, способный заглушить звук взлетающего самолёта, но как потом оказалось, это было ещё не самое страшное, страшное было впереди! Пилот президентского аэробуса, заметив пожар на посадочной полосе, стал выполнять левый разворот, чтобы уйти на второй круг, а возможно, и на запасной аэродром. На Сахалине запасного аэродрома не было, значит, в крайнем случае, ему пришлось бы возвращаться во Владивосток или Хабаровск.

И здесь произошло то, чего ни я, ни служба безопасности аэропорта, включая натасканных на всевозможные провокации сотрудников охраны Президента, не ожидали: из расположенной вдоль аэродромного поля лесополосы к президентскому самолёту потянулся дымный след ЗУР. [37]Я хорошо видел, как серебристый цилиндрик ракеты, блеснув в лучах нежаркого сентябрьского солнца, угодил прямо в двигатель СУ-27. Взрыв был такой силы, что на землю подбитый самолёт рухнул в виде мелких обгоревших фрагментов.

Пилот ИЛ-96 был опытный и сразу понял, что вторая ракета должна будет ударить по турбине его лайнера, поэтому прекратил манёвр разворота, покачал крыльями, как бы выражая полное согласие с предложенными условиями, после чего, вопреки всем лётным правилам, пошёл на посадку. Что происходило дальше, я не видел, но хорошо слышал, как внезапно в оперативном зале наступила мёртвая тишина: перестал кричать руководитель полётов, видимо, сражённый инфарктом и даже диспетчера, поражённые и сбитые с толку гибелью истребителя, замешкались и перестали выдавать указания. Я слышал, как вдалеке пронзительно завыла пожарная сирена, а в сторону садившегося на свободную полосу ИЛ-96 с рёвом сирен устремились милицейские машины. Вслед за ними с места в карьер рванули автомобили сотрудников Президентской охраны. Однако, как потом оказалось, первыми возле приземлившегося борта появились два десятка вооружённых дружинников во главе с Комиссаром. В отличие от милиции и охраны Президента, они никуда не торопились, они просто ждали. Когда лайнер своими шасси тяжело коснулся бетонной полосы, Комиссар дал команду: «Оружие к бою»! — и дружинники почти одновременно передёрнули затворы автоматов.

Наступал момент истины.

* * *

На аэродром Линза и Бодрый проникли ранним сентябрьским утром, в период, когда происходила пересменка дежурных групп аэродромного персонала. Момент для проникновения был выбран самый подходящий: усталые сотрудники ночной смены торопились домой, а персонал дневной смены ещё не заступил.

И вот в эти полчаса фактического безвластия Линза и Бодрый практически беспрепятственно прошли в расположенное в главном корпусе служебное помещение. Помещение было коммутационным узлом связи и запиралось на кодовый замок. Судя по степени стёртости кнопок, код в замке не менялся с момента его установки.

Проникнув в узел связи, Линза достала из сумочки кальку электрической схемы, с умным видом поводила по ней пальчиком, а потом вскрыла один из коммутационных шкафов, до самого верху нашпигованного гудящими под напряжением реле. Не прошло и пяти минут, как она отыскала нужную пару контактов и подключила обыкновенную телефонную трубку. Телефонную трубку вместе с проводом от телефонного аппарата оторвал Бодрый, когда они пересекали зал ожидания. Просто подошёл к окошку, на котором было крупно написано «Справочная», взял трубку телефона, приложил к уху и сказал несколько слов. Потом отошёл вглубь зала, но уже с трубкой за пазухой.

— Мастерство не пропьёшь! — гордо произнёс Лёшка, передавая трубку девушке. Линза вздохнула и неодобрительно поджала губы: криминальные наклонности напарника порой брали верх над его моральными устоями. Если предоставлялась возможность, то воровал Алексей всегда с удовольствием. Свои воровские навыки он вспоминал, когда требовали обстоятельства, но Линзе это всё равно не нравилось.

— Тебе, наверное, легче человека «замочить», чем у него бумажник «увести»! — парировал её упрёки Бодрый, и Линза замолкала, с ужасом понимая, что Лёшка прав.

В ожидании времени «Ч» они, как могли, устроились в гудящей, как пчелиный улей комнате.

— Покурить бы! — мечтательно произнёс Лёшка, понимая, что курить нельзя.

— Обойдёшься, — подтвердила его худшие опасения Линза. — На вот возьми карамельку, говорят, отвлекает.

От предложенной карамельки Лёшка гордо отказался, и тут они оба услышали фразу, которую с нетерпением ждали: прерываемый треском атмосферных помех голос диспетчера сообщил, что борт № 1 заходит на посадку.

— Нам пора, — взяв бразды правления в свои мужские руки, произнёс Бодрый и оторвал телефонную трубку от коммутационного блока.

— Ну-ну! — улыбнулась Линза. — Командуй дальше, напарник!

Дальше следовало проникнуть на лётное поле и устроить диверсию. Первоначально они планировали взорвать самолёт, желательно стоящий на взлётной полосе, а не на технической стоянке. Однако ни возле главного корпуса, ни на «взлётке» самолётов не было: технические службы по указанию начальника службы безопасности убрали с поля всё, что могло даже теоретически помешать посадке президентского лайнера.

И тут Лёшка, неожиданно перемахнув через ограждение, расхлябанной походочкой направился в сторону главного корпуса. Линза уже раскрыла рот, чтобы пресечь своевольное поведение напарника, как вдруг заметила стоявший на углу здания автозаправщик. Это был не просто заправщик — это был четырёхосный подарок судьбы, с двумя тоннами керосина в цистерне.

Заправщик можно было отогнать в любую точку аэродромного поля и поджечь: ни один, даже самый безбашенный пилот, не решится садиться по полосу, где что-то полыхает, а уж пилот президентского «борта» и подавно. И пока керосин не выгорит, потушить заправщик будет трудно, это займёт определённое время. Лайнер не станет столько времени висеть в воздухе и, скорее всего, уйдёт на запасной аэродром.

— Простенько и со вкусом, — с улыбкой произнёс Лёшка, когда они накануне вместе с резидентом обсуждали план операции.

— Что тебе не нравится? — сверкнув зелёными глазами, встряла Линза.

— Мне всё не нравится! Допустим, президентский борт уйдёт на запасной. А что дальше? Пожар потушат, обломки самолёта уберут. полосу расчистят, и на следующий день он прилетит снова.

— Не прилетит, — заверил его резидент. — Продолжения не будет. Впрочем, это не ваша забота. Ваша задача сделать всё, чтобы у заговорщиков первый блин вышел комом. Поверьте старому волку: очень трудно выправить ситуацию, когда с первых минут операции всё идёт кувырком.

Линза видела, как вслед за Бодрым помчались милицейские УАЗики и парочка мощных иномарок с затемнёнными окнами.

— Давай, миленький! Давай! — шептала она, прижав к груди два кулачка. Вопреки её ожиданиям взрыв заправщика получился какой-то глухой и совсем не страшный. Подожжённый Лёшкой заправщик лениво горел посреди взлётной полосы минут пять, потом цистерна лопнула с глухим звуком и выбросила ввысь столб огня.

— Успел! Лёшенька, какой же ты молодец! Успел! — радостно закричала она, даже не задумываясь, уцелел ли при подрыве ее напарник или на этот раз судьба была к нему менее благосклонна.

Заправщик с каждой минутой разгорался всё сильней, и теперь пламя даже невооружённым глазом было видно из любой точки аэродрома. Видимо, пожар заметил и пилот Президентского «ИЛа» и потому, как самолёт покачивая крыльями, стал выполнять разворот, Линза поняла, что «Борт № 1» уходит на запасной аэродром.

— Шиш тебе, а не посадка! — весело закричала девушка и по-детски показала «ИЛу» фигу.

И тут неожиданно среди ясного сентябрьского неба раздался гром. Линза не сразу поняла, что это не гром, а самый настоящий взрыв, а когда подняла голову, то рядом с президентским самолётом увидела багровое облако — всё, что осталось от истребителя сопровождения.

В этот момент что-то чиркнуло по её волосам.

Линза повернулась и увидела, что в середине таблички «Служебный вход» торчит маленькая металлическая иголка с еле заметным оперением на конце. Она перевела взгляд туда, откуда могла прилететь странная иголка и столкнулась взглядом со стюардессой. В руке стюардесса держала короткую, похожую на свирель трубку, а на её щеке белела тоненькая полоска шрама.

— Ветер, — буднично произнесла стюардесса. — Сейчас исправлю!

И стала спокойно вставлять в чудо-свирель другую иголку. Она не извинялась, просто палач объяснял жертве, почему она ещё жива.

После того, как президентский лайнер ушёл из зоны видимости, я понял, что, несмотря на пожар, устроенный на посадочной полосе моим связным, самолёт всё равно сядет. Надо было менять план действий, но как и что делать я не представлял. Запасного варианта у меня не было, а быстро добраться до севшего где-то на дальнем конце аэродрома президентского борта, чтобы выпустить в бетонное покрытие рядом с Президентом несколько трассеров, я физически не успевал.

От безысходности я беспокойно закрутил прицелом, в надежде, что судьба сжалится и даст мне подсказку. Неожиданно в перекрестье прицела попала девушка, одетая в форму стюардессы, которая очень внимательно смотрела на спутницу моего связного. Во всём облике стюардессы было что-то ненатуральное, какая-то фальшь сквозила в её поведении, движениях рук и даже взгляде.

Я перестал бестолково крутить оптикой и присмотрелся к ней внимательней: стюардесса держала в правой руке предмет, напоминающий дудочку, а на её губах играла нехорошая улыбка. Потом она поднесла дудочку к губам, надула щёки и резко выдохнула.

В этот момент моя зеленоглазая знакомая обернулась и непонимающим взглядом уставилась на стюардессу. По движениям губ женщины я понял, что незнакомка в форме стюардессы что-то сказала, и я заметил, как на её щеке в такт лицевым мышцам задвигалась тонкая полоска белёсого шрама.

После этого стюардесса что-то выдернула у себя из воротника и стала производить какие-то манипуляции с дудочкой. На мгновенье из-за набежавших туч выглянуло солнце, и в руке стюардессы блеснул маленький металлический предмет. Если бы не хорошая оптика, то я бы его и не заметил, но, вопреки всем законам физики, я заметил и не только заметил, но и рассмотрел.

Недрогнувшей рукой стюардесса вставила металлическую иголку в свою дудочку и вновь поднесла её к губам. Дальше медлить было нельзя, и я выстрелил. Можно было попытаться пулей выбить трубку из её руки или хотя бы ранить в руку, но в этот момент я испугался. Очень испугался! Испугался, что промахнусь, и через мгновенье отравленная иголка вонзится в шею моей знакомой.

Поэтому я выстрелил в голову. Пуля пробила ей щёку и вышла в основании шеи. Так как я стрелял сверху, раневой канал был направлен сверху вниз под углом примерно в сорок пять градусов и, по всей вероятности, прошёл через жизненно важные органы, возможно, через сонную артерию. Это было смертельное ранение и, несмотря на то, что упавшая на тротуарную плитку женщина ещё подавала признаки жизни, я знал, что через минуту-другую она умрёт.

Этого не знал невесть откуда появившийся незнакомец — неприметный с виду мужчина средних лет, который, игнорируя грозящую ему опасность, попытался вынести раненую из зоны поражения. Видит бог, я этого не хотел, но классический сюжет из жизни снайперов нарисовался сам собой: сначала снайпер не убивает, а специально ранит попавшую на мушку жертву, и ждёт, когда раненого попытаются вытащить с поля боя. После того, как в зоне поражения появляется храбрец, снайпер хладнокровно расстреливает обоих — и раненого и несостоявшегося спасителя. Повторяю, я этого не хотел, он сам подставился под выстрел.

Я повторно нажал курок, но за мгновенье до того, как боёк ударил по капсюлю, успел сменить точку прицеливания, и пуля пробила незнакомцу голень правой ноги — очень болезненно, но не смертельно.

Закинув винтовку за спину и достав из кобуры старый, но надёжный «ТТ», я стал спускаться по крутой лестнице. Можно было и не покидать укрытие, но что-то подсказывало мне, что следует вмешаться и довести работу до логического конца.

Я осторожно приоткрыл дверь и выставил щуп с укреплённым на конце металлическим зеркальцем. Приём простой, но эффективный, позволяет не подставлять лишний раз голову под выстрел или удар тяжёлым тупым предметом, что согласитесь не маловажно. Покрутив щупом и убедившись, что кроме двух «снятых» мной «целей», во дворе никого нет, я выскользнул за дверь и, пригибаясь, короткими перебежками устремился к поверженным противникам.

Женщина, как я и ожидал, к моменту моего появления была мертва, а мужчина находился без сознания.

— Болевой шок. — решил я и с треском разорвал перевязочный пакет. Когда я заканчивал перевязку, раненый враг зашевелился и застонал. Чтобы облегчить ему страдания я стал искать шприц-тюбик с промедолом, но так и не нашёл. Тогда я стал обыскивать раненого и нашёл две занимательные вещи: пятнадцатизарядный пистолет «Beretta-92» — любимое оружие спецагентов, и так необходимый шприц-тюбик. Не раздумывая, я вколол промедол раненому в вену и стал ждать. Через несколько минут гримаса боли на его лице сменилась недоумением, и он открыл глаза.

— Что Вы мне вкололи? — спросил незнакомец, с трудом выговаривая слова, и, словно пытаясь стряхнуть остатки беспамятства, закрутил головой.

— То, что нашёл у Вас в боковом кармане — промедол, — ответил я и бросил ему на грудь пустой шприц-тюбик.

— Это не промедол, это…, это…, нет, это невозможно! — запаниковал и задёргался раненый и взвыл от боли: простреленная нога давала о себе знать.

— Значит, это не обезболивающее! — догадался я. — Что же тогда было в тюбике?

— Нет! Зачем Вы сделали это? Я же теперь…

— Что было в шприц-тюбике? — повысил я голос и для большей доходчивости ткнул в лоб пистолетом.

— Это был пентотал натрия, так называемая «сыворотка правды» — сдался мой раненый собеседник и закрыл глаза.

— Не отключайтесь, мой незнакомый друг! Нам надо побеседовать. Человек, который носит при себе вместо обезболивающего «сыворотку правду» мне особенно интересен, — пошевелил я раненого за плечо. — Откройте глаза, а не то я вынужден буду прострелить Вам вторую ногу.

— Так это Ваша работа? — вновь застонал раненый, но глаза открыл.

— Моя! Скажите спасибо, что не продырявил Вам печень, а то беседовали бы Вы сейчас со своей подругой, сидя на облаке.

— Вы и её убили?

— Что делать! Мы с ней не сошлись во взглядах по одному принципиальному вопросу: она хотела, чтобы моя девушка умерла, а я был категорически против. Времени на дискуссию не было, поэтому пришлось её нейтрализовать.

— Интеллигентно выражаетесь. Убили человека и в довершение ко всему подыскали подходящий термин — «нейтрализовать»!

— Молчать! — рявкнул я, понимая, что наркотик начал действовать на психику, и самое время было «качать» из моего подопечного информацию.

— Слушай меня! — произнёс я голосом, в котором было больше металлических нот, чем в голосе робота. — Слушай и смотри на меня! Я твой друг. Я хочу тебе помочь. Ты мне веришь?

— Да, — обречено произнёс раненый. — Я тебе верю, ты хороший. Я плохой, а ты хороший!

— Как тебя зовут? — задал я вопрос чуть ли не по слогам. — Отвечай! Как тебя зовут? Если ты будешь молчать, я не смогу тебе помочь!

— Меня зовут Микаэль. Помоги мне! Мне нужна помощь…

— Обязательно помогу, а теперь ответь мне — кто ты Микаэль.

— Я раньше жил в ГДР, там я учился и там я работал.

— Ты немец?

— Да, я немец. Я несколько лет проработал в «Штази» [38], но перед этим пару лет учился в Москве, точнее, в Подмосковье. Я был хорошим оперативником, очень хорошим, поэтому меня и пригласили…

— Пригласили куда?

— После распада ГДР меня пригласили в «Бюро»!

— Что представляет собой «Бюро»?

— Это засекреченная спецслужба… штаб-квартира, кажется, в Риме, хотя я не уверен.

— Где и на кого работают сотрудники «Бюро»?

— Я…, мы… работаем везде, по всему миру, но на кого работаем, я не знаю. Этого никто не знает, ни один сотрудник «Бюро». Нам хорошо платят и мне всё равно, на кого работать. Была страна… была идея… а сейчас ничего… сейчас ничего нет!

— Микаэль — твоё настоящее имя? — перебил я словоохотливого собеседника.

— Нет. Микаэль — мой оперативный псевдоним. Моё настоящее имя Курт, Курт Вайнер.

— Назови полное название спецслужбы, на которую ты работаешь! — приказным тоном потребовал я.

— «Бюро по планированию и проведению секретных операций».

— Какую операцию сейчас «Бюро» проводит на Сахалине?

— Точно не знаю. Это не моё задание. Меня подключили недавно, после того, как я провалил операцию в Лихтенштейне.

— Что от тебя требовалось в Лихтенштейне?

— Золото…! Я должен был получить в депозитарии одного из банков золотые монеты… много золотых монет, но я не смог. У меня не было второго ключа от хранилища.

— Понятно. А что ты делаешь на Сахалине?

— Я не должен этого говорить…

— Что ты делаешь на Сахалине? — повторил я вопрос приказным тоном. — Отвечай!

— Шоколад…

— Не понял!

— Шоколад, — повторил Микаэль и я испугался, что у него начался наркотический бред.

Вместо ответа раненый агент достал из кармана большую плитку шоколада и протянул мне, но силы оставили его и плитка выпала из его руки на брусчатку. К моему удивлению, при ударе шоколада о брусчатку, я явственно расслышал металлический звук. Я поднял раздроблённую плитку шоколада и разорвал обёртку. Внутри обёртки, среди фольги и раздроблённых кусочков шоколада, находился ключ необычной формы. Он был мастерски запаян внутри шоколадной плитки, хотя, по моему убеждению, это была довольно примитивная маскировка.

— Ведающий тайное, да сохранит всё в тайне! — произнёс Микаэль, и меня снова посетила мысль о наркотическом бреде.

— Что это значит? — спросил я, рассматривая ключ.

— Это девиз банка, в котором лежит золото… много русского золота. Такая же надпись имеется на самом ключе.

— Это второй ключ от хранилища в депозитарии?

— Да, это тот самый ключ! «Бюро» приказало, и я его нашёл… я хороший оперативник, хороший!

— Так, с ключом и золотом всё понятно. А что ты делаешь на Сахалине, я так и не услышал.

— Ключ…! — с трудом произнёс допрашиваемый, и я понял, что силы его оставляют. — Я попытался провезти ключ через западную границу, но на таможне нас, вернее, меня с ключом, уже ждали. Я сообщил об этом в «Бюро» и получил указание прибыть на Сахалин. Мне сообщили, что остров скоро должен выйти из-под юрисдикции России, тогда ключ в Лихтенштейн можно будет переправить без всякого риска. Это слишком большие деньги и «Бюро» не хочет рисковать!

После этих слов силы окончательно оставили моего невольного собеседника и он потерял сознание. Я вздохнул, достал из нагрудного кармана комбинезона сотовый телефон и позвонил в службу «Скорой помощи».

Глава 36

…Комиссар дал команду: «Оружие к бою»! — и дружинники почти одновременно передёрнули затворы автоматов. Наступал момент истины.

Пилот президентского ИЛ-96 заходил на посадку вопреки всем правилам. Видимо, поэтому лайнер неожиданно стал резко терять высоту, в результате чего просел, и, тяжело ударив всеми колёсами по бетонке, откатился в самый дальний конец полосы.

Тут к переднему выходу подкатили трап, и дверца в салон самолёта плавно отворилась. Ко второму выходу трап по неизвестной причине не подали, и поэтому открывать его не торопились.

Комиссар ожидал, что из самолёта на трап в сопровождении очаровательной стюардессы выйдет если не сам Президент, то хотя бы кто-то из его окружения, но прошло несколько минут, а из самолёта никто не показался.

— За мной! — дал команду Комиссар и с пистолетом в руке первый ворвался в салон самолёта. Его примеру последовало полностью экипированное и вооружённое до зубов звено дружинников. Оставшиеся на лётном поле дружинники оцепили лайнер и взяли автоматы наизготовку.

Комиссар заранее был осведомлён о расположении в фюзеляже самолёта бытовых и служебных помещений, поэтому сразу направился в головную часть салона, где располагалось рабочее место Президента. Когда он бежал по просторному салону, его вдруг поразила простая, но страшная мысль: в самолёте, кроме сидящего за рабочим столом Президента странного человека, никого не было.

«А где же охрана? Где помощники Президента? Где стюардессы? В конце концов, где сам Президент?» — запаниковал главный дружинник, но было поздно.

С разбега он налетел на рабочий стол Президента и молча выставил вперёд пистолет. Что делать дальше и какие слова говорить Главе государства, он не знал. Ему был дан приказ: Харьковского арестовать прямо на лётном поле, а приказы он обсуждать не привык. Пока он вместе с двумя звеньями дружинников ехал в аэропорт, предстоящая акция казалась ему простой и понятной. На деле всё оказалось гораздо сложнее, и, как он только что понял — опасней.

В президентском кресле сидел маленький, абсолютно лысый человек, который пил сок из высокого стакана. Это был не Президент и даже не его помощник. Президента Комиссар знал в лицо по многочисленным портретам и плакатам. Лицо странного человека в президентском кресле было ему незнакомо.

Не обращая внимания на пистолет, незнакомец встал из кресла и вплотную подошёл к Комиссару. И тут Комиссар увидел, что в довершение ко всему низкорослый лысый человечек ещё и кривоног. Дорогой костюм болтался на нём, как на вешалке, но от опытного взгляда Комиссара не укрылся осторожный и в то же время пружинистый шаг незнакомца. Обычно так двигаются на ринге боксёры, когда пытаются нащупать в обороне противника брешь.

— Морковный, — как ни в чём не бывало, произнёс кривоногий человечек и ткнул стаканом Комиссару в грудь. — Не желаете? Зря! Рекомендую, очень полезно для зрения.

В этот момент Комиссар почувствовал у себя за спиной какое-то движение и обернулся: всё свободное пространство салона было забито вооружёнными сотрудниками группы «Альфа».

«Это плохо! Очень плохо»! — успел подумать Комиссар и сделал шаг к иллюминатору. Картина, которую он увидел, подтвердила его худшие опасения: вокруг самолёта, уткнувшись лицом в бетон, лежали два десятка дружинников, и над каждым стоял вооружённый спецназовец. Руки у дружинников были скованы за спиной наручниками, и Комиссар понял, что помощи ждать неоткуда. Его переиграли!

Сахно всё время твердил ему, что Федеральный центр если и решится на силовую операцию, то это будет десант со стороны моря. Они готовились отразить любое нападение, но почему-то решили, что штурмовать их будут в лоб, по всему фронту прибрежной полосы, и никак не ожидали, что Москва пойдёт на хитрость.

Они сами посадили в центре острова президентский борт, который вместо Президента привёз не менее сотни отборных бойцов из спецподразделения, которые без лишнего шума и стрельбы начали рассасываться по городу и сейчас, наверное, захватывают базу дружинников и расположенный на ней командный пункт.

— Это Троянский конь! — прошептал Комиссар. — Троянский конь!

— Кстати о зрении, — спокойно продолжил карикатурного вида незнакомец. — Дайте приказ своим людям бросить оружие на пол и поднять руки вверх, а то, неровен час, Вы со своим плохим зрением и собственную смерть проглядите.

— Сдать оружие! — хрипло произнёс Комиссар, и первый бросил пистолет на ковровое покрытие.

Это был его последний приказ. С этого момента силовое подразделение «Закон и порядок» фактически лишилось руководства и перестало существовать.

Как только фелюга причалила к берегу, Перепёлкин со всех ног бросился к ожидавшему его микроавтобусу. Дружинники, увешанные оружием и различной амуницией, еле поспевали за ним с трудом.

— Жми! — вместо приветствия крикнул Перепёлкин водителю, и, выхватив из кармана сотовый телефон, стал кому-то торопливо звонить. Через пять минут водитель микроавтобуса лихо тормознул возле гостевого домика.

— Забросишь дружинников на базу и сразу ко мне! — приказал Перепёлкин водителю тоном, не терпящим возражений. Водитель и не возражал: приказ есть приказ, знай, крути баранку!

— Собирайся! Живо! — тормошил Сашка спящего Карася.

— Что за спешка? — недовольно пробормотал Карась. — Ещё только шесть часов, куда в такую рань?

— На рыбалку, партнёр! На рыбалку!

— Ты, Александр, с ума сошёл? — окрысился Жорка, не утруждая себя в утренние часы излишним политесом. — Ты ведь только что с морской прогулки, или что там у тебя было?

— Не было, а будет, — поправил Перепёлкин, торопливо собирая в саквояж какие-то документы. — Будет хороший клёв, и если мы его пропустим, то лично я тебе этого никогда не прошу! Собирайся!

То ли в голосе напарника было больше, чем обычно, металла, то ли дремавшая доселе в Жоркином мозгу интуиция дала о себе знать, но после этих слов Карась стал двигаться быстро, и, что немаловажно, молча.

Набив огромный баул вещами и продуктами, которые, по его мнению, могли пригодиться на рыбалке, он стал терпеливо ждать бестолково метавшегося по комнате напарника. Наконец сборы были окончены, и Сашка пулей вылетел за дверь.

Во дворе его ждал микроавтобус.

— Гони на всех парах обратно! — скомандовал водителю Сашка.

— Куда обратно? — не понял флегматичный дружинник.

— На пристань гони! — сквозь зубы прошипел Перепёлкин. — Гони без вопросов и забудь о светофорах!

В ответ водитель утопил педаль газа до пола и чудо японского автопрома, почувствовав сильную руку и необузданный темперамент российского водителя, жалобно взвизгнуло и, не жалея покрышек и клапанов, понеслось в сторону океана.

К удивлению Карася, на пристани их ожидала белая красавица яхта. На белоснежном борту в утренних лучах солнца золотом сияли металлические буквы.

— Святая Ольга, — вслух прочёл Жорка и вопросительно уставился на партнёра.

— Купил по случаю, — бросил в ответ Сашка и, подхватив саквояж, смело шагнул на трап. Как только подошва Сашкиного ботинка коснулась до блеска вымытой палубы, ему навстречу шагнул капитан. От такой неожиданности у Жорки открылся рот. Это был самый настоящий капитан — в форме и фуражке с золотым «крабом».

Капитан уважительно отдал Сашке честь и доложил, что судно готово к отплытию.

— Какие будут приказания, Александр Владимирович? — уточнил бывалый «морской волк».

— Отходим! Немедленно! — отрывисто, словно делал это всю жизнь, скомандовал Перепёлкин. — Курс — нейтральные воды. Рот закрой!

Последняя фраза относилась к Жорке, который от удивления замер с открытым ртом в обнимку с огромным баулом.

Через пять минут после того, как они со всеми удобствами разместились в просторной кают-компании, стены которой были обшиты дубовыми панелями, а вдоль стен располагались мини-бар, холодильник с лёгкими закусками и обтянутая тонко выделанной кожей мягкая мебель, пол под ногами друзей-подельников дрогнул, и послышалось ритмичное бормотание хорошо отрегулированного двигателя. Яхта «Святая Ольга», разрезая белоснежным корпусом водную гладь океана, на малых оборотах уходила в нейтральные воды.

— Я знаю, что у тебя ко мне много вопросов, — упредил Карася Сашка. — Я отвечу на все, сколько бы времени это ни заняло, но сначала давай выпьем.

— Есть повод? — удивился Карась. — Что-то я не замечал за тобой, партнёр, тяги к утреннему опохмелу.

— Я не опохмеляюсь, я предлагаю тост, — с этими словами Сашка на два пальца плеснул в широкий стакан настоящее шотландское виски «White Horse».

Жорка взял стакан, осторожно понюхал содержимое и брезгливо поморщился. Как истинный сибиряк, Карась предпочитал самогон двойной перегонки или, на крайний случай, русскую водку.

— Не люблю я эту парфюмерию! — закрутил головой Жорка и решительно отодвинул стакан.

— Это же «Белая лошадь»! Классика алкоголя! — возмутился Сашка.

— Вот пусть лошади это пойло и хлебают, — парировал Карась.

— Тебя не переделать! — вздохнул Перепёлкин и достал из мини-бара бутылку водки «Столичная».

— За что пьём? — с улыбкой поинтересовался Карась, которому такое начало рыбалки пришлось по душе.

— За удачу, Жорик. Она нам сегодня понадобится, как никогда!

Они выпили и сразу налили по второй.

— Не могу я водку хлебать без закуски, не по-русски это! — пожаловался Карась и в поисках съестного открыл холодильник. — И всё у тебя, Александр Владимирович, не по-нашему, не по-русски! — бормотал Жорка, перебирая в холодильнике баночки и упаковки. — Креветки, оливки, анчоусы, даже копчёный угорь есть, но разве это закуска? Где огурчики, где сало? На худой конец, где финское салями?

— Ты ещё спроси про тушёнку, — пошутил Сашка.

— А это идея! — повеселел Карась и, захлопнув дверцу холодильника, расстегнул «молнию» на своём бауле. Вскоре на маленьком столике из карельской берёзы красовались две банки говяжьей тушёнки, завёрнутые в промасленную бумагу, пара луковиц, нарезанный крупными ломтями чёрный хлеб, и размером с Жоркин кулак бурый помидор. Потом Жорка нашёл в бездонных недрах баула охотничий нож, которым ловко вскрыл тушёнку и на четыре части разрезал каждую луковицу, а помидор настрогал крупными дольками в стоявшую на столе хрустальную посудину.

— Это пепельница, — опешил Сашка.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

«О вы, некрасивые сыны человечества, безобразные творения шутливой натуры! вы, которые ни в чем не м...
«…Вернейшая, приятнейшая спутница жизни для сердца благородного чувствительного, от колыбели до моги...
«…Я намерен говорить о себе: вздумал и пишу – свою исповедь, не думая, приятна ли будет она для чита...
Начало работы над статьей определяется письмом Белинского к В.П. Боткину от 3–10 февраля 1840 года. ...
22 января 1841 г., дописывая письмо к В. П. Боткину, начатое еще 30 декабря, Белинский сообщал, что ...
Тщательно разработанное вступление, колоритный язык героев рассказа, выполненная в гоголевских тради...