Изменение глобального экономического ландшафта. Проблемы и поиск решений Коллектив авторов

Мировой кризис с новой силой оживил дискуссии о месте и роли Китайской Народной Республики в современной глобальной экономике. В первое десятилетие XXI в. количественные параметры хозяйственного взаимодействия Китая с внешним миром вышли на принципиально новые рубежи.

По доле в мировом ВВП, рассчитанной на основании рыночных валютных курсов, Китай вышел на третье место в мире, уступая лишь США и Японии, а при пересчете по паритету покупательной способности (ППС) его экономика оказывается второй по масштабам в мире после американской. Китай стал крупнейшим мировым производителем ряда товаров длительного пользования, его доля в общемировом выпуске телевизоров и кондиционеров достигает 30 %, стиральных машин – 25 %, холодильников – 20 %. Одновременно Китай сохраняет за собой абсолютное лидерство в производстве традиционных трудоемких товаров. К примеру, Китай производит 90 % игрушек и 50 % мировой одежды.

После присоединения КНР к Всемирной торговой организации в конце 2001 г. темпы прироста внешнеторгового оборота и экспорта страны резко ускорились: общий объем внешней торговли Китая увеличился с 509,7 млрд долл, в 2001 г. до 2561,6 млрд долл, в 2008 г., а товарный вывоз возрос за эти годы с 266,1 млрд до 1428,6 млрд долл.[286] С 2003 г. КНР, опередив Японию, закрепилась на позиции третьей по значению торговой державы в мире, по обороту внешней торговли она уступала только США и Германии. В 2007 г. она поднялась на 2-е место в мире по величине экспорта, впереди осталась лишь Германия.

Приток прямых иностранных инвестиций в Китай, затормозившийся было на рубеже десятилетий (он составлял 45,5 млрд долл, в 1998 г., 40,3 млрд долл. – в 1999 г., 40,7 млрд долл. – в 2000 г.), в результате вступления в ВТО снова пошел по восходящей траектории и составлял 46.9 млрд долл, в 2001 г., 60,6 млрд долл. – в 2004 г. и 92,4 млрд долл. – в 2008 г.[287] В 2000-е годы многими десятками миллиардов долларов стали измеряться и масштабы привлекаемых в Китай иностранных портфельных инвестиций и кредитных средств. Если еще в 2002 г. портфельные инвестиции составляли 1,8 млрд долл., то в 2003 г. их приток составил 8,4 млрд долл., а в 2006 г. – 42,9 млрд долл. По статье платежного баланса «прочие инвестиции», отражающей движение кредитных ресурсов, в 2002 г. был зафиксирован чистый отток капитала 1,0 млрд долл., но в 2003 г. он сменился притоком капитала в 12,0 млрд долл., а в 2006 г. в КНР было привлечено заемных средств из-за рубежа на 45,1 млрд долл.[288]

Что же касается вывоза китайского капитала за рубеж, то в 90-е годы прошлого века большая его часть приходилась на нелегальную «утечку капитала» (по разным оценкам она достигала во второй половине 1990-х годов не менее 50–60 млрд долл, в год)[289]. Официально же зарегистрированные прямые инвестиции на конец 2001 г. составляли относительно скромную сумму 8,4 млрд долл. Но в последующие годы процесс легального вывоза китайского капитала приобрел качественно новое измерение. Только в 2008 г. прямые инвестиции за рубежом составили 55.9 млрд долл., а их совокупный накопленный объем на конец 2008 г. достигал 184,0 млрд долл.[290] Если раньше зарубежные инвестиции китайских предприятий были в абсолютном большинстве своем связаны с ведением торговой деятельности, то теперь на первый план вышли производственные проекты, причем не только в обрабатывающей промышленности, но и разработки природных ресурсов для нужд самой китайской экономики.

Как следствие многолетнего поддержания «двойного положительного сальдо» (и по счету текущих операций, и по счету движения капитала) валютные резервы Китая росли с ошеломительной скоростью. Они увеличились со 165,6 млрд долл, в конце 2000 г. до 818,9 млрд долл, на конец 2005 г. В марте 2006 г. КНР по этому показателю превзошла Японию и вышла на 1-е место в мире, а на конец июня 2009 г. китайские резервы достигали астрономической цифры 2131,6 млрд долл.[291]Накопление резервов сделало Китай одним из крупнейших в мире экспортеров капитала по официальной линии; только в 2008 г. КНР увеличила вложения в американские казначейские облигации с 477,6 млрд до 727,4 млрд долл, и, опередив Японию, стала крупнейшим кредитором США[292]. В 2007 г. для оптимизации управления валютными резервами в стране был создан собственный суверенный фонд – Китайская инвестиционная корпорация, которой были переданы в управление 200 млрд долл, из валютных резервов, причем 90 млрд долл, были предназначены для осуществления предпринимательских инвестиций за рубежом[293].

В рассуждениях аналитиков стала общим местом констатация, что быстрый экономический рост КНР и вовлечение страны в международные экономические взаимосвязи создают как новые возможности, так и новые риски для мировой хозяйственной системы. Однако их соотношение разные комментаторы оценивают по-разному.

Оптимисты указывают на то, что вклад Китая в глобальный экономический рост с начала 2000-х годов стал больше вклада США; Китай стал новым «центром силы», стабилизирующим общемировую хозяйственную динамику, в том числе и в условиях кризиса. Неоспорим тот факт, что (после вхождения на рубеже 2007–2008 гг. американской, японской и европейских экономик в состояние рецессии) в КНР не просто поддерживался экономический рост, но и наблюдался очевидный «перегрев» экономики. Одно время это воспринималось многими как свидетельство «расщепления» глобального экономического цикла (decoupling) – усиливающейся автономной динамики экономического роста в странах с «формирующимися рынками». В свою очередь, ускорение экономического роста в КНР с середины 2009 г. трактуется как свидетельство того, что именно Китай выводит мировую экономику из кризиса, он перераспределяет в свою пользу позиции, ранее занимавшиеся развитыми странами, и по большому счету любой кризис ему нипочем.

Сторонники другой точки зрения обращают внимание на то, что дисбалансы, существующие и внутри китайской экономики, и в ее взаимоотношениях с внешним миром, как раз и явились одной из фундаментальных причин мирового кризиса. Более того, в объяснении некоторых специалистов роль Китая в возникновении кризиса выглядит едва ли не решающей. Утверждается, что узость потребительского спроса и завышенная норма сбережения в Китае способствовали миграции китайского капитала на американские финансовые рынки. Это и создало условия для раздувания «мыльного пузыря» в секторе ипотечных ценных бумаг. Причем подобная ситуация во многом носит рукотворный характер – объективно возникшие диспропорции были усугублены вследствие того, что пекинские власти манипулировали с валютным курсом юаня, искусственно сдерживали его укрепление. Поскольку же сложившиеся дисбалансы скоро устранены заведомо не будут, то китайское присутствие на мировых рынках не только создает конкурентное давление для других стран, но и выступает как источник рисков для общемировой макроэкономической стабильности.

Рациональные зерна, как представляется, присутствуют в обоих подходах. Мировой кризис действительно дает повод для более точной оценки как внутреннего экономического положения в КНР, так и механизмов ее взаимодействия с остальным миром. Очевидно, что и для самого Китая глобальный кризис создал новые вызовы и возможности, его влияние скажется не только на макроэкономических показателях китайской экономики, но и на ходе ее дальнейшего реформирования.

10.1. Китайская модель экономического роста: свет и тени

Экономические успехи КНР, достигнутые в период реформ, бесспорны: в 1978–2008 гг. среднегодовые темпы прироста китайского ВВП составляли 9,9 %, причем в годы, непосредственно предшествовавшие мировому финансовому кризису (2003–2008 гг.), экономический рост устойчиво превышал отметку 10 % в год. Но столь же несомненно и другое: китайский экономический рост подвержен специфическим колебаниям, позволяющим говорить о формировании в китайской переходной экономике особой модели делового цикла (см. табл. 10.1). Резкие ускорения прироста ВВП приводили к возникновению «перегревов» экономики, главным проявлением которых были скачки инфляции. Для ее обуздания властям приходилось проводить специальную стабилизационную политику, которую в Китае принято называть «урегулированием экономики». Речь идет о «связывании» совокупного спроса с помощью комбинации монетарных, фискальных и административных методов. В результате их применения экономический рост замедлялся, а инфляция снижалась. Но, в свою очередь, введенные рестрикции вызывали к жизни такие явления, как накопление запасов нереализованной продукции, замедление темпов создания новых рабочих мест и высвобождение уже занятых работников, нарастание «плохих долгов» в банковской системе. В совокупности эти явления «вялости спроса» подготавливали условия для ослабления финансовой политики и, соответственно, нового резкого ускорения экономического роста[294]. Подобный механизм циклических колебаний сложился в китайской экономике еще в 1980-е годы, а с конца 1990-х годов он еще больше усложнился. Накопление в ходе подъема первой половины 1990-х годов огромных избыточных производственных мощностей и непроданных товарных запасов способствовало не просто замедлению экономического роста, а общему ослаблению деловой активности и погружению экономики на несколько лет в состояние дефляции. Иными словами, китайская экономика испытала теперь сложности не из-за разбухания совокупного спроса, а, напротив, – из-за избытка совокупного предложения[295].

Выход из дефляции наметился только в 2002 г., именно с этого момента отсчитывается последний по времени экономический цикл, завершившийся в конце 2008 г. новым резким замедлением экономического роста под воздействием глобального финансового кризиса.

Глубинные причины такой хозяйственной динамики коренятся в сложившейся институциональной структуре китайской экономики. Постепенность китайских реформ справедливо считается их достоинством, но надо иметь в виду и то, что она способствовала консервации определенного переходного состояния, которое само по себе может порождать существенные макроэкономические проблемы. Процесс разгосударствления собственности в Китае продвинулся весьма далеко. Общее число государственных предприятий остается значительным, но оно сократилось с 262 тыс. в 1997 г. до 110 тыс. в 2008 г.[296]В госсекторе производится в настоящее время менее 20 % ВВП страны. Однако в распоряжении властей остаются ключевые экономические ресурсы: кредит (благодаря сохраняющемуся государственному контролю над банковской системой) и земля (по китайскому законодательству она не может быть частной собственностью, возможна только «передача прав» на нее на более или менее длительные сроки).

Таблица 10.1

Динамика показателей экономического роста и роста цен в экономике КНР, %

Примечание: Пунктирными линиями в таблице обозначены условные границы отдельных макроэкономических циклов.

Источник: Чжунго тунцзи чжайяо. 2009. С. 22, 92.

Остающиеся непосредственно в ведении центрального правительства крупные предприятия (по данным на апрель 2009 г. их насчитывалось 138)[297]по-прежнему поддерживаются фискальными субсидиями и льготными кредитами. Но, пожалуй, гораздо важнее в современной ситуации то, что свойственные госсектору стереотипы взаимоотношений властей, предприятий и банков во многом воспроизводятся и другими субъектами экономики. Это происходит во взаимосвязях провинциальных, городских и уездных администраций, с одной стороны, частного национального и иностранного капитала – с другой, и банковской системы – с третьей.

Происшедшая в ходе реформ фискальная децентрализация сделала местные власти ответственными за финансирование социальных и инфраструктурных программ, и они прямо заинтересованы в наращивании инвестиционной активности в своих регионах, так как это способствует пополнению местных бюджетов. И местные администрации как единые структуры, и отдельные чиновники во многих случаях напрямую инвестируют, в том числе по «серым схемам», в смешанные государственно-частные предприятия местного подчинения, а, соответственно, получаемые такими инвесторами доходы не сводятся только к налоговым, они, во всяком случае, частично, являются объектами частного присвоения. Кроме того, существует система оценки деятельности местных руководителей вышестоящими инстанциями по определенному набору хозяйственных показателей (темпам экономического роста в регионе, динамике фискальных доходов и привлечения инвестиций), наращивание последних является условием служебного продвижения чиновников.

Для развития госпредприятий местного подчинения, для привлечения на свою территорию частного национального капитала и иностранных инвесторов местные власти задействуют все имеющиеся у них возможности. Они предоставляют инвесторам налоговые льготы; снижают (часто до нуля) ставки арендной платы за землю; изымают без адекватной компенсации землю у крестьян и перераспределяют ее в пользу инвесторов через непрозрачные процедуры; устанавливают протекционистские барьеры, препятствующие ввозу на данную территорию товаров из других регионов Китая; оказывают давление на местные структуры государственных банков, побуждая их кредитовать предприятия под льготные процентные ставки. В свою очередь, в банковской системе, управляемой из Центра, существует асимметрия информационного обмена между разными уровнями иерархии, а потому неизбежно возникает и проблема морального риска в деятельности менеджеров. Последствия кредитования неудачных проектов могут списываться на государство, а благоприятные результаты присваиваются менеджерами. Это и провоцирует банки ради извлечения краткосрочной прибыли наращивать кредитование проектов, патронируемых местными лоббистами.

В конечном счете ожесточенная конкуренция местных администраций между собой ведет к занижению цен на капитал и землю, т. е. к нерациональному занижению издержек, связанных с инвестированием, к перекладыванию на общество частных инвестиционных рисков. Результатом является неумеренное наращивание инвестиций не только в госсекторе, но и в других укладах хозяйства. Периодически возникающий гипертрофированный инвестиционный бум и выступает главной причиной «перегревов», обуздать которые невозможно без специальной противоциклической политики. Норма накопления в КНР поддерживалась на высоком уровне в течение всего периода реформ: в 1978 г. она была 38,2 % ВВП, в 1990 г. – 34,9 %, в 2000 г. – 35,3 % ВВП, а за последние годы она выросла еще больше, превысив предреформенный уровень, и составляла 42,2 % ВВП в 2007 г. и 43,5 % ВВП в 2008 г.

Причем инвестиционная экспансия выглядит вполне обеспеченной национальной нормой сбережения. В 1978 г. она составляла 37,9 % ВВП, в 1990 г. – 37,5 %, в 2000 г. – 37,7 % ВВП, а в ходе последнего экономического цикла произошел ярко выраженный перелом динамики, и в 2003 г. норма сбережения достигла 43,2 % ВВП, в 2004 г. – 45,7 %, в 2005 г. – 48,2 %, в 2006 г. – 51,1 %, в 2007 г. – 51,1 %, в 2008 г. – 51,4 % ВВП[298]. Иначе говоря, даже если бы Китай не привлекал огромные суммы иностранных инвестиций, ему вполне хватило бы собственных финансовых ресурсов для поддержания высокой нормы накопления и высоких темпов экономического роста.

Как известно, чисто экономический анализ заведомо не может исчерпывающим образом объяснить, почему в той или иной стране пропорции распределения доходов между потреблением и сбережением

складываются так, а не иначе. Слишком многое тут зависит от культурных, социально-психологических факторов, от исторических традиций. Высокая норма сбережения присуща большинству экономик Восточной Азии, а не только Китаю. Тем не менее существуют и специфические причины для ее поддержания, свойственные китайской экономике как развивающейся и переходной. Большинство исследователей сходятся во мнении, что интерпретировать динамику нормы частного сбережения в Китае на основе стандартных моделей «жизненного цикла» или «постоянного дохода» невозможно. Дело в том, что значительное воздействие на ее формирование оказывает так называемая предохранительная мотивация, которая является реакцией на риски, связанные как с течением рыночных реформ, так и с общим относительно невысоким уровнем экономического развития страны[299].

Развернувшаяся с конца 1990-х годов реструктуризация государственных и коллективных промышленных предприятий вынудила десятки миллионов человек искать новую работу. Многие виды социальных расходов, которые раньше субсидировались государством, теперь несут сами домохозяйства. Ушло в прошлое бесплатное распределение жилья, теперь даже люди, отселяемые из ветхих домов, могут улучшить жилищные условия, только покупая квартиру за счет собственных и заемных средств. Здравоохранение в городах в значительной мере коммерциализировалось, а система сельской кооперативной медицины, сложившаяся в 1950—1970-е годы в рамках «народных коммун», практически перестала существовать в ходе деколлективизации деревни в 1980-е годы. Постоянно растет плата за обучение в университетах; школьное образование тоже перестало быть бесплатным, с середины 1980-х годов бремя его финансирования переложено на городские и уездные бюджеты, испытывавшие хроническую нехватку средств, и проблема решается за счет сбора денег с родителей. Пенсионное страхование не распространяется на большую часть сельского населения, а в городах пенсии в последние годы выплачивались с задержками. В силу этих обстоятельств домохозяйства и сберегают значительную часть доходов – на старость, на случай безработицы, для оплаты врачебных консультаций и лекарств, на образование детей.

Реформы в социальной области, способные со временем ослабить склонность населения к совершению сбережений, стали осуществляться только в последние годы. В августе 2006 г. в Закон КНР «Об обязательном образовании» были внесены поправки, прописывающие схему финансирования школ совместными усилиями центрального, провинциальных и местных бюджетов. С начала 2006 г. в сельских районах отсталых западных провинций была повсеместно отменена плата за школьное обучение. С начала 2007 г. эта мера была распространена на деревенские школы по всей стране, а с осеннего семестра 2008 г. она затронула и школы в городах. С 2006 г. реализуется план развития новой системы кооперативного медицинского страхования в деревне. По официальным данным на конец сентября 2008 г., ею было охвачено уже 814 млн человек, т. е. 91,5 % проживающих в селах. В августе 2009 г. Госсовет КНР принял решение начать в каждом десятом сельском уезде эксперимент по развитию системы пенсионного страхования для крестьян с перспективой внедрения такой практики к 2020 г. в общенациональном масштабе[300].

Склонность к сбережению сильна и в корпоративном и государственном секторах. Факторы, стимулирующие гипертрофированную инвестиционную активность предприятий, побуждают их направлять доходы не на пополнение фондов потребления, а на осуществление капиталовложений. Этому способствует и несовершенство механизмов корпоративного управления, поскольку даже прошедшие биржевой листинг акционерные общества, как правило, не распределяют прибыли в качестве дивидендов. Что же касается сбережений государства, то их увеличение было связано с тем, что новое ускорение экономического роста (начиная с 2002 г.) позволило властям отказаться от антидефляционного дефицитного финансирования экономики, осуществлявшегося с конца 1990-х годов, и уделить больше внимания сбалансированности бюджета. Бюджетный дефицит, достигавший 3 % ВВП в 2002 г., сменился положительным сальдо 0,2 % ВВП в 2007 г.[301]

Банковская система остается главным посредником при трансформации сбережений в инвестиции. Причем сохранение государственного контроля над банками создает эффект гарантирования сбережений даже в отсутствии системы страхования депозитов. Как следствие сумма остатков на банковских сберегательных счетах устойчиво росла в последние десятилетия, практически не реагируя на происходившие в это время разнонаправленные изменения процентных ставок и показателей инфляции. Но примечательно, что общий объем банковского кредитования вплоть до мирового финансового кризиса увеличивался гораздо медленнее – на конец 2008 г. он составлял 32,0 трлн ю., тогда как сумма средств на счетах физических и юридических лиц – 47,8 трлн ю., т. е. разница достигала 15,8 трлн ю. По сравнению с 2000 г. этот разрыв увеличился в 8,3 раза[302].

Увеличивающийся разрыв между сбережением и кредитованием был обусловлен многими причинами (избытком производственных мощностей в промышленности, ужесточением банковского надзора и т. д.), но в более широком плане он связан с сохраняющимся воздействием властей на банковские структуры. Более 50 % кредитной эмиссии по-прежнему поглощается госсектором, тогда как спрос на кредит со стороны малых и средних негосударственных предприятий, не имеющих столь же сильных лоббистов в коридорах власти, остается неудовлетворенным. Другим свидетельством неэффективного использования сбережений является постоянно воспроизводящаяся в китайской экономике проблема «плохих долгов» – просроченной и необслуживаемой кредитной задолженности. Ее первопричиной является слабость платежной дисциплины, обусловленная опять-таки неформальными связями властей, предприятий и банков.

В начале 2000-х годов, даже по официальной оценке, доля «плохих долгов» в структуре банковских активов достигала 25 %, а оценки независимых экспертов варьировались в диапазоне от 30 до 50 %. За последние годы в результате предпринятых властями усилий по санации и реструктуризации банковской системы (ее рекапитализации с использованием государственных валютных резервов, акционирования банков с привлечением иностранных стратегических инвесторов и т. д.) ситуация улучшилась: показатель «плохих долгов», достигавший в 2003 г. 17,2 %, к концу 2008 г. снизился до 5,0 %[303]. Но остается открытым вопрос, насколько это было связано с принципиальным повышением эффективности, а насколько – с собственно инъекциями средств государства и иностранных акционеров.

Непрерывный приток денег в банковскую систему связан и с тем, что неразвитость китайских финансовых рынков делает проблематичным альтернативное размещение сбережений. Китайский фондовый рынок, возникший в 1990-е годы, изначально создавался как разделенный на несколько слабо связанных друг с другом сегментов. Эмитировались акции типа «А», предназначенные для китайских инвесторов (они, в свою очередь, подразделялись на акции, закрепленные в собственности государства, юридических лиц, трудовых коллективов, физических лиц), и акции типа «В» – для иностранных инвесторов. Причем только акции для физических лиц и для иностранных инвесторов реально попадали в рыночный оборот. Такое положение вещей сводило к минимуму возможности для слияний и поглощений акционерных компаний, а потому в функционировании фондового рынка преобладала спекулятивная, а не инвестиционная составляющая. С мая 2005 г. власти приступили к частичной распродаже государственных пакетов акций, но пока о принципиальных сдвигах в функционировании фондового рынка в пользу выполнения им инвестиционной функции говорить рано. Предложение ликвидных акций ограниченно. На конец 2008 г. процедуру биржевого листинга прошли 1625 предприятий[304], но доля «голубых фишек» среди них весьма незначительна, и это создает условия для формирования ценовых «мыльных пузырей» в случаях, когда по тем или иным причинам привлекательность фондового рынка для финансовых спекулянтов резко возрастает.

Итак, высокая норма сбережения обеспечивает инвестиционный процесс финансовыми ресурсами, хотя далеко не все сбережения используются рационально. Однако у такой ситуации есть и оборотная сторона: доля конечного потребления в структуре китайского ВВП находится на аномально низком уровне. В течение 1990-х годов она колебалась вокруг отметки 60 %, что было на 20 процентных пунктов ниже, чем в среднем по миру. А затем этот показатель стал быстро снижаться – с 61,4 % ВВП в 2001 г. до 51,8 % в 2005 г. идо 48,6 % ВВП в 2008 г.[305] Расширение потребительского спроса, таким образом, сдерживается не только относительно невысоким уровнем доходов большей части населения страны, но и повышенной склонностью людей сберегать заработанное, а не пускать деньги на текущие расходы. Но это означает, что вроде бы огромный, потенциально очень емкий внутренний рынок страны на деле не является в должной мере опорой экономического роста, и это обстоятельство с особой силой проявилось как раз в ходе экономического цикла 2002–2008 гг.

10.2. От подъема к кризису

Сам перелом хозяйственной динамики, выход из дефляции, новое ускорение экономического роста на этот раз были обусловлены не столько внутренними предпосылками, сколько влиянием внешнеэкономических факторов. Темпы прироста розничного товарооборота, характеризующие состояние внутреннего потребительского спроса, в середине 1990-х годов достигали 25–30 % годовых, с началом дефляции они сначала резко замедлились (6,8 % в 1998 г. и 6,8 % в 1999 г), а после этого стабилизировались у отметки 10 % годовых (9,7 % в 2000 г., 10,1 % в 2001 г., 11,8 % в 2002 г.). Затем они даже снизились до 9,1 % в 2003 г. и еще несколько лет оставались в пределах сложившегося тренда (13,3 % в 2004 г., 12,9 % в 2005 г., 13,7 % в 2006 г.). Радикальное изменение динамики произошло только на самом пике экономического цикла: розничный товарооборот в 2007 г. увеличился на 16,8 %, а в 2008 г. – на 21,6 %. Это, очевидно, было не столько причиной, сколько следствием хозяйственного подъема. Причем конъюнктурные исследования товарных рынков на протяжении 2000–2008 гг. по-прежнему фиксировали превышение предложения над спросом по большинству товарных позиций.

Напротив, темпы увеличения китайского экспорта, снизившиеся сначала из-за азиатского финансового кризиса (0,1 % в 1998 г. и 6,1 % в 1999 г.), а затем выросшие вследствие рецессии в развитых странах (6,8 % в 2001 г.), после присоединения Китая к ВТО резко возросли (22,4 % в 2002 г., 34,6 % в 2003 г., 35,4 % в 2004 г., 28,4 % в 2005 г., 27,2 % в 2006 г., 25,7 % в 2007 г.). Если в 2001 г. вклад чистого экспорта в национальный ВВП составлял 2,1 %, то в 2007 г. он достиг 8,9 %. Из года в год увеличивалось и положительное сальдо торгового баланса Китая: с 24,1 млрд долл. (2,0 % национального ВВП) в 2000 г. до 261,8 млрд долл. (7,7 % ВВП) в 2007 г.[306]

Другим фактором оживления экономики стало ускорение прироста инвестиций (с 13,0 % в 2001 г. до 16,9 % в 2002 г. и 27,7 % в 2003 г.), а в последующем этот показатель стабилизировался на высоком уровне – 26,6 % в 2004 г., 26,0 % в 2005 г., 23,9 % в 2006 г., 24,8 % в 2007 г., 25,5 % в 2008 г.[307] Но характерно, что поначалу новый инвестиционный бум затронул только небольшую группу отраслей, где капиталовложения росли в 2003–2004 гг. темпами, близкими к 100 % годовых. Это были либо экспортные отрасли (такие, как текстильная промышленность), либо отрасли, обслуживающие относительно обеспеченные слои населения (автомобильная промышленность, сектор недвижимости) и порождаемый такими отраслями производственный спрос (металлургия, производство стройматериалов). Причем в финансировании инвестиций важную роль стал играть принципиально новый для Китая источник: с середины 2002 г. в страну активно пошел спекулятивный капитал в виде портфельных и кредитных инвестиций из-за рубежа.

Отчасти условия для этого были созданы реализацией китайскими властями своих обязательств об «открытии» финансовых рынков, данных при присоединении к ВТО. В середине 2002 г. иностранным компаниям было разрешено участвовать в деятельности инвестиционных фондов, оперирующих с акциями типа «А». В ноябре того же года зарубежным финансовым институтам было предоставлено право получать статус «лицензированного иностранного институционального инвестора», который открывает им прямой доступ не только на рынок акций типа «А», но и на рынки китайских государственных и корпоративных облигаций. А в январе 2006 г. иностранным «игрокам» было разрешено без всяких промежуточных звеньев покупать акции типа «А» при условии, что они приобретут не менее 10 % акций компании и не будут их перепродавать в течение трех лет.

Но большое значение имело и то, что вследствие происшедшего во второй половине 2002 г. смягчения денежной политики в США и других развитых странах уровень процентных ставок в КНР оказался выше, чем на Западе, и это обстоятельство оставалось в силе в течение последующих нескольких лет. Иностранцев оно подтолкнуло к вложениям в китайские активы, а китайские предприятия – к привлечению более дешевых кредитов из-за рубежа. С определенного момента этот процесс стал самоподдерживающимся: на фоне быстрого роста китайского экспорта и значительных объемов привлекаемых в страну инвестиций на рынках возникли ожидания по поводу ревальвации юаня, и это само по себе стимулировало дальнейший приток спекулятивного капитала.

Консервации модели экономического роста, движимого инвестициями и экспортом, способствовала и валютная политика китайских властей. С середины 1990-х годов курс юаня по отношению к американскому доллару оставался на постоянном уровне, и надо сказать, что его стабильность обеспечивалась не только экономическими методами (такими, как валютные интервенции), но и административными средствами. Китайские экспортеры обязаны были продавать уполномоченным банкам все 100 % своей валютной выручки, а на валютном рынке действовал сверхжесткий лимит дневных колебаний курса доллара в пределах плюс-минус 0,3 %.

На фоне «двойного положительного сальдо» в китайском платежном балансе фактическая фиксация валютного курса провоцировала обвинения в адрес китайского правительства в сознательном удешевлении собственной валюты с целью поддержки национального экспорта. Начиная с 2002 г. официальные лица США и других развитых стран неоднократно призывали китайские власти сделать выбор в пользу «плавающего» валютного курса и позволить тем самым юаню укрепиться. Однако такие попытки давления, как представляется, были контрпродуктивными, так как уступки им были чреваты для китайских властей «потерей лица», и они лишь отсрочили назревшие перемены в китайской валютной политике. Изменения в ней начались только в июле 2005 г., когда было объявлено, что курс юаня будет «привязываться» отныне не к американскому доллару, а к целой «корзине» из одиннадцати ведущих мировых валют. Фактически это означало расширение пределов курсовых колебаний, курс юаня к доллару сразу же вырос на 2,1 %. Но в дальнейшем его ревальвация была постепенной и подконтрольной монетарным властям. К середине сентября 2007 г. совокупное удорожание юаня по сравнению с моментом начала реформы составило только 7,9 %. Между тем продолжение в 2002–2005 гг. политики фиксированного курса вело к тому, что юань вслед за слабевшим в это время долларом девальвировался по отношению к другим валютам, и тем самым усиливалась ценовая конкурентоспособность китайских экспортных товаров. Для финансовых спекулянтов стабильность курса означала снижение рисков при размещении средств в китайские активы. Поначалу мало что изменилось и в условиях дозируемой ревальвации. Медленно усиливаясь по отношению к доллару, юань продолжал дешеветь по отношению к евро, что поддерживало китайский экспорт, а ожидания дальнейшего укрепления юаня среди инвесторов не только не исчезали, но и еще более усиливались.

Ситуация в китайской экономике, таким образом, вполне соответствовала классической закономерности, описывающей взаимосвязь отдельных составных частей платежного баланса:

S-I=X-M,

где S – сбережения; I— инвестиции; X – экспорт; М – импорт.

Поддержанию положительного сальдо торгового баланса страны соответствует формирование сбережений, избыточных по отношению к нуждам внутреннего инвестирования, и это должно, по идее, приводить кчистому оттоку капитала из страны. Однако в современном Китае значительная часть инвестиций осуществляется за счет привлечения иностранного капитала, т. е. зарубежных сбережений. При устойчивых профицитах и баланса текущих операций, и баланса движения капитала избыток сбережений находит воплощение в росте валютных резервов страны, которые размещаются за рубежом от имени государства.

Иначе говоря, огромные валютные резервы Китая – это явление противоречивое. С одной стороны, они являются следствием успехов в развитии внешнеэкономических связей страны, укрепляют ее платежеспособность, снижают уязвимость национальной экономики к мирохозяйственным шокам. Но, с другой стороны, они являются внешним отражением дисбалансов, свойственных сложившейся модели экономического развития, – наличия массы избыточных сбережений, не находящих производительного применения; перекоса экономики в сторону экспортного сектора при недостаточности внутреннего потребительского спроса; сочетания высокой нормы накопления и высоких темпов экономического роста с сохраняющейся бедностью значительной части населения.

В свою очередь, накопление валютных резервов само по себе запускает в действие механизм дальнейшего воспроизводства диспропорций. Формирование резервов основывается на том, что Народный банк Китая ради недопущения резких изменений валютного курса скупает поступающие в страну огромные валютные суммы. Но тем самым он наращивает юаневую денежную массу. Попадая в банковскую систему, она еще более увеличивает и так имеющуюся в наличии из-за излишка сбережений избыточную ликвидность. Можно сказать, что юаневая эмиссия, связанная с накоплением валютных резервов, как раз и стала в 2000-е годы альтернативой смягчению кредитно-денежной политики, происходившему в начальных фазах прежних экономических циклов. Но фактическая привязка внутреннего денежного предложения к динамике валютных резервов означает, что монетарная политика в известной мере утрачивает самостоятельность, а значит и способность влиять на внутрихозяйственную конъюнктуру.

Усложняется взаимосвязь между денежной политикой и инфляцией, изменения цен становятся непредсказуемыми. Ежегодный прирост денежного агрегата М2 в 2003–2007 гг. был близок к 20 %. На рынках товаров производственного назначения и капитальных активов инфляция в этот период была двузначной. На рынках продовольствия наблюдались ее всплески (один – в середине 2004 г., другой – с середины 2007 г. по весну 2008 г.), тогда как на рынках промышленных товаров широкого потребления цены в основном оставались стабильными. По-видимому, речь идет о том, что поступающая в страну дополнительная ликвидность по-разному воздействует на отдельные сектора экономики. Она прямо способствует ускорению роста цен на инвестиционные товары, используемые в бурнорастущих ресурсоемких отраслях, а также на товары с низкой эластичностью спроса и быстрым оборотом (такие, как продовольствие). Изливаясь на финансовые рынки, избыточная ликвидность порождает образование там «мыльных пузырей». В то же время в отраслях, производящих товары длительного пользования, сохраняется ситуация перепроизводства и избыточных мощностей, а соответственно и дефляционный фон. Иначе говоря, если в прошлом инфляционная и дефляционная тенденции чередовались друг с другом на разных стадиях экономического цикла, то в нынешней китайской экономике они присутствуют одновременно[308].

Новое ускорение экономического роста уже к середине 2003 г. приобрело черты очередного «перегрева», и властям пришлось переориентировать свою политику на его сдерживание. Вплоть до конца 2007 г. правительство придерживалось принципа «одних поддерживаем, других ограничиваем», пытаясь избежать всеобъемлющего финансового ужесточения, способного вновь погрузить экономику в состояние дефляции. В рамках умеренно жесткой финансовой политики селективными приоритетами в кредитовании пользовались ресурсопроизводящие отрасли, а рестрикции выпали, прежде всего, на долю сектора недвижимости. Властям удалось быстро купировать происшедший в середине 2004 г. скачок цен на продовольственные товары, вызвавший повышение общего индекса инфляции до 5–6 % в годовом исчислении. Экономические итоги 2005–2006 гг. давали многим аналитикам основания говорить о достижении экономикой «мягкой посадки». Более того, стала популярной точка зрения, согласно которой китайская экономика уже претерпела коренную трансформацию, и очень высокие темпы экономического роста могут теперь постоянно сочетаться с низкой инфляцией, т. е. закономерности циклической динамики остались в прошлом.

Однако последующее развитие событий не подтвердило подобных оценок. Избыток ликвидности по-прежнему «подогревал» экономику, и темпы экономического роста из года в год увеличивались. Не затихала спекулятивная горячка на рынках жилья и офисных помещений.

Меры государства по сдерживанию инвестиций в эту отрасль, в том числе путем усиления контроля за землеотводом, на практике не столько связывали спрос, сколько ограничивали предложение на рынке, способствовали его монополизации структурами, аффилированными с местными властями и с иностранными инвесторами, и тем самым вели к дальнейшему росту цен. Китайский фондовый рынок, пребывавший в 2001–2005 гг. в летаргическом состоянии, с начала 2006 г. ожил благодаря распродажам госпакетов акций, вновь состоявшимся биржевым листингам банков и других крупных государственных компаний, притоку средств иностранных инвесторов. С осени 2006 г. на биржах начался небывалый бум. Фондовые индексы выросли к концу 2007 г. более чем на 400 % по сравнению с показателями начала 2006 г. Если прежний исторический максимум шанхайского индекса, зафиксированный в июне 2001 г., составлял порядка 2500 пунктов, а в феврале 2006 г. индекс находился возле отметки 1300 пунктов, то в октябре 2007 г. он превышал уровень 6000 пунктов. Однако сама беспрецедентность такого быстрого роста побуждала многих комментаторов говорить об образовании на рынке огромного спекулятивного «пузыря».

Ради сокращения положительного сальдо во внешней торговле, провоцировавшего ревальвационньге ожидания, правительство дважды (в сентябре 2006 г. и январе 2007 г.) уменьшало нормы возмещения налога на добавленную стоимость для экспортеров. При поставках на внешние рынки большинства сырьевых и ресурсоемких товаров предприятия теперь должны были полностью нести налоговую нагрузку (базовая ставка налога составляет 17 %). По многим категориям традиционного трудоемкого экспорта (текстилю, одежде, обуви, изделиям из пластмасс и т. д.) норма возмещения была снижена с 13 процентных пунктов до 11. Однако в краткосрочном плане особого эффекта это не дало, и торговый профицит продолжал увеличиваться в течение 2007 г. Очевидно, ожидая еще большего ужесточения налоговой политики и дальнейшей ревальвации, предприятия форсировали экспортные поставки, с тем чтобы успеть воспользоваться более благоприятными условиями.

Не были результативными и предпринятые меры по ограничению роста денежной массы. Процентные ставки только в 2006 г. повышались три раза, а в 2007 г. – еще шесть раз. Норма обязательных резервов в 2006 г. увеличивалась трижды, а в 2007 г. – Юраз. Однако сдерживающего воздействия на инвестиционный процесс эти меры по существу так и не оказали. Дело в том, что ужесточение денежной политики само по себе означало дополнительное повышение доходности активов, а это, в свою очередь, еще больше стимулировало приток спекулятивного капитала из-за рубежа и, как следствие, увеличение избыточной ликвидности, подпитывавшей кредитную эмиссию и инвестиционный бум.

С начала 2007 г. на продовольственном рынке начался быстрый рост цен, индекс потребительской инфляции в мае достиг 3,4 % в годовом исчислении. В последующие месяцы его прирост продолжал ускоряться: до 6,9 % в ноябре 2007 г. и 8,7 % в феврале 2008 г. Столь высокой инфляции в Китае не было с середины 1990-х годов[309]. В таких условиях на состоявшемся в декабре 2007 г. Всекитайском рабочем совещании по экономическим вопросам было объявлено о переходе от «умеренно жесткой» к «ограничительной» денежной политике. Главное отличие заключалось в том, что кредитная эмиссия банков стала теперь сдерживаться административно, через количественное квотирование. Народный банк Китая позволил юаню укрепляться более быстрыми темпами по отношению к доллару, и к концу июня 2008 г. совокупная ревальвация составила 20,7 % по сравнению с июлем 2005 г. За первую половину 2008 г. норма обязательных резервов повышалась еще пять раз, и достигнутый в июне 2008 г. ее новый исторический максимум составлял 17,5 %[310]. Но если в предыдущие годы, в период высокой международной конъюнктуры, китайская экономика практически не реагировала на ограничительную политику властей и продолжала ускоряться, то в течение 2008 г. комбинация внутренних и внешних факторов стала работать в противоположном направлении.

В конце 2007 г. произошел перелом тенденции на рынках активов. Индекс цен на недвижимость в 70 крупных и средних городах Китая, непрерывно повышавшийся все время с начала 2005 г. (когда впервые были опубликованы такие данные), в декабре 2007 г. стабилизировался, а в течение 2008 г. снизился на 7,2 %. В наиболее развитых городах восточного побережья, где в течение предыдущих лет рост цен на жилые и офисные помещения был особенно быстрым, их падение в 2008 г. достигало двузначных показателей (например, в Шэньчжэне – 18,1 %). Фондовые индексы с ноября 2007 г. стали снижаться, и к осени 2008 г. они практически вернулись к уровням, предшествовавшим буму 2006–2007 гг.: шанхайский индекс находился в декабре 2008 г. возле отметки 1850 пунктов[311]. Прирост китайского экспорта стал замедляться в первой половине 2008 г. вследствие ряда факторов: усложнения доступа к банковскому кредиту; отмены налоговых преференций для экспортеров; ускорения ревальвации юаня; роста издержек, вызванного внутренней инфляцией и повышением мировых цен на сырье – с одной стороны, и ослабления спроса в связи с начавшейся в развитых странах рецессией – с другой. За первые шесть месяцев 2008 г. китайский экспорт увеличился на 21,9 %, что было на 5,7 процентных пункта меньше по сравнению с аналогичным периодом 2007 г., при этом импорт вырос на 30,6 % (на 12,4 процентных пункта больше, чем в первой половине 2007 г.). Непосредственным результатом было сокращение профицита торгового баланса, чего и хотели добиться власти. Но о нараставшем напряжении в экономике свидетельствовала волна банкротств малых и средних компаний, занимавшихся главным образом экспортной деятельностью. В первом полугодии 2008 г. число таких закрывшихся предприятий достигло 67 тыс.[312]

Когда же в сентябре-октябре 2008 г. мировой финансовый кризис перешел из вялотекущей в острую фазу, то китайская экономика испытала полномасштабный внешний шок – сначала из-за паралича торгового кредитования, а затем и вследствие сжатия спроса на зарубежных рынках. В ноябре 2008 г. впервые за много лет китайский экспорт сократился в годовом исчислении (на 2,2 %) при еще большем сокращении импорта (на 17,9 %). В последующие месяцы падение объемов внешней торговли ускорилось: по итогам первой половины 2009 г китайский экспорт уменьшился на 21,8 %, а импорт – на 25,4 %[313]. Темпы экономического роста, по официальным данным, замедлились в годовом исчислении с 10,4 % по итогам первой половины 2008 г. до 6,8 % в IV квартале 2008 г. и до 6,1 % в I квартале 2009 г., а прирост промышленного производства в январе 2009 г. составил лишь 1,7 %. Но, судя по ряду других показателей, можно предположить, что замедление экономики было еще более выраженным. С октября 2008 по июнь 2009 г. отмечалось сокращение объемов потребления электроэнергии, наиболее глубоким оно было в январе 2009 г. (—6,1 %). Прирост налоговых поступлений в бюджет в предыдущие годы был в 2–3 раза выше темпов экономического роста, а с сентября 2008 г. он тоже стал отрицательным. В I квартале 2009 г. сокращение фискальных поступлений в консолидированный бюджет составило 8,3 % по сравнению с аналогичным периодом предыдущего года, а поступления в бюджет центрального правительства уменьшились при этом на 17,7 %[314]. К началу февраля 2009 г. потеряли работу на побережье и вынуждены были вернуться в родные места 20 млн сельских мигрантов. Потребительская инфляция в ноябре 2008 г. замедлилась до 2,4 % годовых, а с февраля 2009 г. в китайской экономике снова началась дефляция[315].

Непосредственной причиной хозяйственных трудностей стало, таким образом, сжатие экспорта, но можно сказать, что определенная коррекция была объективно неизбежна после быстрого подъема 2002–2007 гг. Многолетний инвестиционный бум не только вызвал явления «перегрева» экономики, но и способствовал расширению потенциала совокупного предложения, не обеспеченного адекватным спросом на внутреннем рынке. Циклический перелом внутрихозяйственной динамики совпал по времени с резким ухудшением внешней конъюнктуры и был им усилен: шоковое сокращение экспорта обострило проблему избыточных производственных мощностей. Изъяны модели экономического роста, ведомого инвестициями и экспортом при недостаточном вкладе внутреннего потребительского спроса, зависимого от состояния международных рынков, были очевидны и раньше. Но теперь они проявились не в «перегреве», а, наоборот, в болезненном замедлении экономики.

10.3. Антикризисная политика китайских властей: первые результаты

К специальным мерам стимулирования внутреннего спроса китайское государство прибегало еще в конце 1990-х годов, в период дефляции. Но особенно акцентированно эта тема зазвучала после того, как в 2002–2003 гг. политическая власть была передана «четвертому поколению» руководства КПК во главе с Ху Цзиньтао. Нынешние лидеры страны признают, что китайский экономический рост при всех его внушительных количественных параметрах был до сих пор преимущественно экстенсивным, ресурсоемким, наносящим ущерб окружающей среде. В документах состоявшегося в 2007 г. XVII съезда КПК говорится о необходимости изменения не просто «модели экономического роста», а «модели экономического развития». На этом пути должны постепенно преодолеваться диспропорции между экономикой и социальной сферой, городом и деревней, отдельными регионами, внутренней экономической динамикой и внешней «открытостью». Если переводить эти политико-идеологические установки на язык макроэкономики, то речь, очевидно, как раз и идет о расширении внутреннего потребительского спроса, ослаблении зависимости экономического роста от сбыта на внешних рынках, рационализации использования сбережений. В таком контексте вполне логично, что первой реакцией политических руководителей КНР на обострение мирового финансового кризиса осенью 2008 г. были заявления о необходимости еще более последовательно придерживаться ранее избранного курса[316].

Замедление притока экспортной валютной выручки на фоне обозначившегося еще в первой половине 2008 г. ослабления притока в Китай иностранного спекулятивного капитала (из-за сдувания «мыльных пузырей» на рынках недвижимости и акций) грозило экономике, привыкшей к ситуации избыточной ликвидности, резким ужесточением кредитных ограничений. Реализация антикризисных мер началась поэтому со смягчения денежной политики. В середине сентября 2008 г. Народный банк Китая снизил процентные ставки и нормы обязательного резервирования. До конца 2008 г. процентные ставки уменьшались еще четырежды, а нормы обязательных резервов – трижды. Но после того как стали ясны истинные масштабы воздействия мирового кризиса на китайскую экономику, власти пришли к выводу, что, как и в годы дефляции и азиатского финансового кризиса конца 1990-х годов, использованием только монетарных инструментов ограничиться нельзя, их нужно дополнить инструментами бюджетно-налогового характера.

В начале ноября 2008 г. Госсовет КНР объявил о переходе к «активной фискальной и умеренно экспансионистской денежной политике». Ее воплощением стал рассчитанный на период до конца 2010 г. «пакет» стимулирующих мер на общую сумму в 4 трлн ю. (в пересчете по валютному курсу – 585 млрд долл.). В числе основных направлений использования средств были выделены:

1) обновление жилищного фонда, строительство жилья эконом-класса, реконструкция районов сосредоточения ветхого жилья;

2) развитие социальной и транспортной инфраструктуры в сельских районах;

3) строительство аэропортов, железнодорожных и автомобильных магистралей, линий электропередач (в особенности транспортных линий, связывающих восточные и западные провинции страны);

4) вложения в здравоохранение и образование, причем в приоритетном порядке – в сельских районах и отсталых западных провинциях;

5) экологические мероприятия и ресурсосбережение;

6) стимулирование инноваций и технологической реконструкции, в том числе в отраслях сферы услуг;

7) восстановительные работы в районах, пострадавших от землетрясения в мае 2008 г.;

8) повышение уровня доходов населения, особенно крестьян (в том числе за счет увеличения закупочных цен на зерно) и малообеспеченных групп (в том числе путем повышения пенсий и пособий по бедности).

В целом все это очень напоминает антидефляционную политику конца 1990-х годов, но все же тогда относительно больший упор делался не на инвестиции в производственную инфраструктуру, а на этот раз – на вложения в социальную сферу. В качестве источников финансирования намеченных мероприятий были определены средства из центрального и местных бюджетов, а также кредиты государственных банков. Но точные соотношения между ними изначально не стали устанавливать. Было лишь определено, что соответствующие расходы центрального правительства составят 1,18 трлн ю., в том числе в 2008 г. – 104,0млрдю., в 2009 г. – 487,5 млрд ю., в 2010 г. – 588,5 млрд ю.[317]

Ради того чтобы создать условия для участия местных правительств в финансировании проектов, им впервые с середины 1990-х годов было разрешено выпустить собственные облигации. В марте 2009 г. Министерство финансов КНР утвердило на год общенациональную квоту эмиссии таких долговых обязательств в 200 млрд ю., и к концу июня 30 административных единиц провинциального уровня, а также города Циндао, Далянь и Сямэнь осуществили 37 облигационных выпусков на общую сумму в 165,9 млрд ю.[318] По официальным оценкам, дефицит консолидированного бюджета должен был достигнуть в 2009 г. 950 млрд ю. (максимальный показатель за все время существования КНР), но остаться при этом ниже принятой в международной практике «границы опасности» в 3 % ВВП. Однако, согласно экспертным расчетам, реальная величина бюджетного дефицита могла достичь не менее 4,2 % ВВП[319]. Принципиальным шагом в области монетарной политики стала отмена в конце 2008 г. введенных годом ранее количественных ограничений на кредитную эмиссию. В конце ноября 2008 г. Народный банк Китая официально заявил, что приоритетом для него теперь является не сдерживание инфляции, а предотвращение дефляции.

Уже в середине ноября 2008 г. Госсовет КНР санкционировал реализацию ряда крупных инвестиционных проектов, таких как вторая ветка газопровода «Восток – Запад» (намеченные совокупные вложения – 93,0 млрд ю.), АЭС «Янцзян» в провинции Гуандун (95,5 млрд ю.), гидротехнические сооружения в провинциях Гуйчжоу, Цзянси и Синьцзян-Уйгурском автономном районе и др. Но пропорции распределения средств между отдельными направлениями антикризисной программы менялись по ходу ее реализации. Так, если изначально из 4 трлн ю. на строительство объектов транспортной инфраструктуры предполагалось потратить 1,8 трлн ю., то весной 2009 г. соответствующая сумма была уменьшена до 1,5 трлн ю. Смета природоохранных мероприятий была сокращена с 350 млрд до 210 млрд ю. Напротив, ассигнования на жилищное строительство были увеличены с 280 млрд до 400 млрд ю., на медицинские и образовательные нужды – с 40 млрд до 150 млрд ю., на внедрение инноваций – с 160 млрд до 370 млрд ю.[320]

Новшеством по сравнению с антидефляционной программой конца 1990-х годов стало прямое стимулирование государством потребительского спроса фискальными, а не только кредитными методами. Еще с декабря 2007 г. в провинциях Шаньдун, Хэнань, Сычуань и городе Циндао в экспериментальном порядке осуществлялась программа «Бытовую технику – на село», предусматривавшая бюджетное субсидирование покупок крестьянами товаров длительного пользования. Власти заключили контракты с ведущими национальными производителями бытовой электроники и электротехники: компании обязывались придерживаться ценовых ориентиров, установленных правительством, а государство компенсировало селянам 13 % цены реализации товаров. Изначально программа касалась продаж цветных телевизоров, холодильников, стиральных машин и мобильных телефонов. С октября 2008 г. она была распространена еще на девять административных образований, а с февраля 2009 г. – на всю территорию страны. Причем с этого момента к перечню субсидируемых товаров были добавлены мотоциклы, компьютеры, кулеры, кондиционеры и микроволновые печи, и было установлено, что каждое крестьянское домохозяйство может получить субсидию при покупке не одного, а двух товаров. Установлен срок действия программы – четыре года[321].

В русле этой тенденции в ряде городов (Чэнду, Ханчжоу, Чанша, Нанкин, Циндао и др.) местные власти стали выдавать населению потребительские ваучеры. Ими разрешалось оплачивать покупки не только товаров, но и услуг (в частности, медицинских и образовательных)[322]. С начала июня 2009 г. по решению Госсовета КНР в девяти административных единицах (провинции Цзянсу, Чжэцзян, Шаньдун, Гуандун, города Пекин, Шанхай, Тяньцзинь, Фучжоу, Чанша) была экспериментально введена в действие программа субсидирования «Меняем старое на новое». Под ее действие подпали как определенные виды бытовой техники (телевизоры, холодильники, стиральные машины, кондиционеры, компьютеры), так и автотранспортные средства, причем не только пассажирские, но и грузовые. Программа была рассчитана на период до 31 мая 2010 г. Размеры компенсации за сданное старое авто при покупке нового варьировались в зависимости от класса автомобиля от 3000 ю. до 6000 ю., а при покупках бытовой техники субсидия не должна была превышать 10 % от цены реализации[323].

В налоговой области составной частью «пакета» стимулирования стали осуществленные с начала 2009 г. нововведения в практике взимания налога на добавленную стоимость. Предприятиям стали возмещаться суммы НДС, уплаченные при осуществлении капитального строительства, т. е. их инвестиционные расходы выведены из-под налогообложения[324]. Одновременно ставка НДС для малых предприятий была снижена и унифицирована на уровне 3 % (ранее для малых предприятий в промышленности она составляла 6 %, в сфере услуг – 4 %, в общем случае – 17 %). По оценкам, в результате реализации этих мер налоговая нагрузка на инвесторов снизится на 120 млрд ю. в год[325].

Еще до обострения мирового кризиса в очередной раз изменилась тенденция в практике возврата экспортного НДС. С начала августа 2008 г. были повышены нормы возмещения по товарам текстильной и швейной промышленности. А когда реальностью стало сокращение китайского экспорта, то власти задействовали этот механизм по полной программе. Всего с августа 2008 по июнь 2009 г. состоялось семь туров повышения нормативов, они затронули как технологичную продукцию, так и товары традиционного трудоемкого экспорта. К примеру, по текстилю, одежде, сумкам, мебели за этот период нормативы увеличились с 11 до 15 процентных пунктов, по отдельным видам продукции машиностроения – с 9 до 15 процентных пунктов, а при поставках за рубеж телекоммуникационного оборудования предприятиям к середине 2009 г. налоговая ставка стала возмещаться в полном объеме (17 %)[326]. В целях поддержки экспорта была скорректирована и \валютная политика: в конце ноября 2008 г. юань был несколько девальвирован, а в последующем его курс оставался стабильным, т. е. тенденция к его укреплению была заблокирована.

Комбинация финансовых, внешнеэкономических и административных инструментов была заложена в основу осуществленной в начале 2009 г. корректировки промышленной политики. В январе-феврале 2009 г. Госсовет КНР один за другим утвердил планы «оживления и реструктуризации» 10 ведущих отраслей народного хозяйства (автомобилестроение, машиностроение, судостроение, электроника и информатика, текстильная и легкая промышленность, нефтехимия, черная и цветная металлургия, оптовая торговля). Предусмотренные меры призваны были, с одной стороны, поддержать экспортную конкурентоспособность соответствующих отраслей, а с другой – стимулировать переориентацию предприятий на обслуживание внутреннего рынка и задействование интенсивных факторов роста. К примеру, в черной металлургии речь шла об административном сокращении избыточных производственных мощностей, особенно экологически «грязных»; о стимулировании слияний и поглощений среди предприятий отрасли; о вложениях средств центрального бюджета в технологическую реконструкцию предприятий; о снижении экспортных пошлин на продукцию отрасли. План по автомобильной промышленности включал в себя: стимулирование спроса путем снижения с 10 до 5 % налога с приобретателей автотранспортных средств при покупках малолитражных (объемом двигателя до 1,6 л) автомобилей в период с 20 января до 31 декабря 2009 г.; выделение субсидий при замене крестьянами старых автотранспортных средств (объемом двигателя до 1,3 л) на новые в период с 1 марта по 31 декабря 2009 г.; создание централизованного фонда в размере 10 млрд ю. для поддержки инноваций в отрасли (в том числе – внедрение энергосберегающих технологий); стимулирование слияний и поглощений (в том числе – среди производителей автокомпонентов[327]).

Отдельным направлением антикризисной политики стала стабилизация положения на рынках капитальных активов. В целях поддержки рынка недвижимости с ноября 2008 г. для лиц, впервые покупающих жилое помещение площадью до 90 кв. м, ставка налога на покупку была снижена до 1 % (в общем случае она составляет 6 %). Было временно прекращено взимание гербовой пошлины с продавцов и покупателей жилья и земельного НДС – с его продавцов. Коммерческим банкам было разрешено снижать процентные ставки по ипотечным кредитам, предоставляемым лицам, впервые покупающим жилье для собственных нужд или улучшающим свои жилищные условия, в пределах 7/10 от установленного ориентира процентной ставки. Норматив единовременного первого взноса при покупке жилья в рассрочку был снижен с 30 до 20 %. В декабре 2008 г. Госсовет КНР отменил взимание налога на деловые операции с определенных видов сделок с недвижимостью. В частности, если раньше для освобождения от налога продавцам жилья требовалось соблюдение норматива в пять лет беспродажного владения жильем, то теперь этот срок был сокращен до двух лет[328].

На фондовом рынке в сентябре 2008 г. (непосредственно после краха американского инвестиционного банка Lehman Brothers, отозвавшегося эхом на биржах всего мира) государственная инвестиционная компания «Хуэйцзинь» осуществила покупки акций Промышленно-торгового банка Китая, Банка Китая и Строительного банка Китая для поддержания их курсовой стоимости. Государственный комитет по контролю и управлению государственным имуществом рекомендовал госпредприятиям центрального подчинения выкупить часть акций, находящихся в свободном обороте. Был введен мораторий на новые первичные размещения (действовал с сентября 2008 г. до июня 2009 г.). Изменилась методика взимания гербовой пошлины с операций с ценными бумагами: с сентября 2008 г. ее должны уплачивать только лица, уступающие ценные бумаги, а получатель платить не должен. В октябре 2008 г. было временно приостановлено взимание личного подоходного налога с инвесторов на рынке ценных бумаг[329].

В области социальной политики внимание уделялось, прежде всего, трудоустройству сельских мигрантов, потерявших работу в промышленности и сфере услуг, а также молодых специалистов, недавно окончивших вузы. Министерство трудовых ресурсов и социального обеспечения в начале 2009 г. санкционировало в общенациональных масштабах кампанию «Весенний ветер», в рамках которой активизировалась работа центров занятости, прежде всего во внутренних провинциях, куда возвращались с побережья сельские мигранты. Для них организовывались бесплатные курсы профессиональной переподготовки, проводились «ярмарки вакансий», облегчались условия создания собственного бизнеса. Ради сохранения уже имеющихся рабочих мест испытывавшим финансовые трудности предприятиям было разрешено в 2009 г. не уплачивать взносы в фонды социального страхования, но не более чем в течение шести месяцев.

В феврале 2009 г. были заявлены меры по поддержке занятости недавних выпускников. Их число в 2008 г. достигло исторического максимума в 5,59 млн человек, причем к концу года около 1,5 млн из них так и не нашли работу, а в 2009 г. ожидался новый пик выпуска – 6,11 млн человек. Молодым специалистам, зарегистрировавшимся в качестве безработных и желающим открыть собственное дело, были обещаны: освобождение от административных сборов за регистрацию предприятия; льготные кредиты на суммы до 50 тыс. ю.; субсидии на подготовку в области менеджмента и т. д.[330] Наконец, именно в контексте антикризисных мер в апреле 2009 г. был обнародован план реформы системы медицинского страхования и лекарственного обеспечения – важнейшей социальной реформы, способной в перспективе повлиять на стереотипы поведения домохозяйств, а соответственно и на конфигурацию внутреннего потребительского спроса. Согласно плану к концу 2011 г. более 90 % китайского населения должны иметь доступ к базовому набору медицинских услуг.

Первые антикризисные меры дали результаты к середине 2009 г. По официальным данным, прирост ВВП в годовом исчислении ускорился с 6,1 % в I квартале 2009 г. до 7,9 % во II и до 8,9 % в III квартале, а соответствующие показатели прироста промышленного производства составляли 5,1, 9,1 и 12,4 %. Как бы ни относиться к официальной статистике экономического роста, о реальности оживления свидетельствовала целая совокупность индикаторов. С июня начался рост показателей потребления электроэнергии и фискальных доходов. Валовая прибыль промышленных предприятий в течение июня-августа 2009 г. увеличилась на 7 % по сравнению с аналогичным периодом предшествующего года, тогда как в феврале 2009 г. падение этого показателя достигало 37 %.

С начала года на китайском автомобильном рынке разворачивался бум продаж, простимулированный налоговыми послаблениями и льготным кредитованием, и в результате по итогам 2009 г. по числу проданных автомобилей КНР впервые вышла на первое место в мире, обогнав США. Еще с конца 2008 г. возобновился рост цен на рынках активов: цены на недвижимость в крупнейших городах к середине 2009 г. достигли новых исторических максимумов; индекс Шанхайской фондовой биржи к началу декабря 2009 г. вырос на 77,6 % по сравнению с концом 2008 г. и колебался у отметки 3400 пунктов[331].

Тем не менее оставался открытым вопрос: означает ли достигнутое оживление, что начался новый виток циклического ускорения экономического роста или же речь идет о воспроизведении тенденций, превалировавших в докризисный период. Позитивная динамика экспорта в помесячном соизмерении восстановилась с марта 2009 г., но вплоть до декабря она так и не смогла компенсировать предшествовавшее падение, и темпы прироста экспорта в годовом исчислении оставались отрицательными. Темп увеличения розничного товарооборота по итогам первой половины 2009 г. оставался высоким – 15,0 %. Бум продаж жилья и автомобилей свидетельствовал, что факторы эндогенного роста, связанные с прогрессивными сдвигами в структуре потребления обеспеченных социальных групп, остаются в силе. Но обращало на себя внимание и то, что темпы прироста розничного товарооборота на селе были выше, чем в городах. Возможная причина данного явления заключалась в том, что потребительский спрос во многом поддерживался за счет государственных программ субсидирования.

Главным мотором ускорения экономики вновь стал рост инвестиций: в первом полугодии он достиг 35,7 %, т. е. был даже выше, чем обычно в периоды «перегревов» китайской экономики. Если поначалу лидирующую роль играли государственные капиталовложения в инфраструктуру, то к середине года произошла и реанимация инвестиций в негосударственных укладах экономики. В августе 2009 г. их прирост достигал 30 %, что было вдвое больше показателей декабря 2008 г. По оценкам, из 7,1 процентных пунктов прироста китайского ВВП в первом полугодии 2009 г. на долю инвестиций приходилось 6,2, т. е. почти 90 %[332].

Из планировавшихся изначально на период до конца 2010 г. централизованных бюджетных вливаний в экономику размером 1,18 трлн ю. к середине 2009 г. было реально ассигновано 591,5 млрд ю., т. е. почти половина. Но, по-видимому, гораздо более важным стимулом начала нового инвестиционного бума стало резкое ускорение в 2009 г. кредитной эмиссии государственными банками. По первоначальным планам властей она должна была составить за весь год 5,0 трлн ю., а в реальности уже за первые три квартала она достигла 8,7 трлн ю. и тем самым более чем вдвое превысила всю изначально предусматривавшуюся величину антикризисного «пакета»[333].

КНР, таким образом, была едва ли не единственной из крупных экономик, где в условиях мирового финансового кризиса не только не происходило сжатие кредита, но, напротив, имела место его крупномасштабная экспансия. Однако, судя по всему, в таком развитии событий гораздо большую роль, чем собственно общегосударственные приоритеты, сыграли специфические групповые интересы агентов экономики (крупных госпредприятий, местных правительств и связанных с ними инвесторов, а также банков). Местные власти и предприятия использовали общенациональную антикризисную кампанию для усиления лоббистской деятельности по «выбиванию» кредитов. Банки же в условиях дефляции и низких процентных ставок испытывали трудности с поддержанием рентабельности, и среди них активизировалась конкуренция за заемщиков, сопровождавшаяся занижением требований к клиентам. Соответственно и последствия кредитной «накачки» экономики тоже были специфическими[334].

Кредитная поддержка предприятий, опекаемых той или иной лоббистской группировкой, позволяла им сохранять или даже увеличивать объемы производства в условиях сокращения внутреннего и внешнего спроса. Отраслевые планы реструктуризации встречали сопротивление со стороны местных администраций, для которых закрытие устаревших предприятий означало утрату доходов и потерю рабочих мест на подведомственной территории. А при инициировании и финансировании новых промышленных и инфраструктурных проектов местные власти могли теперь сполна воспользоваться тем, что центр ослабил ограничения, введенные в свое время для борьбы с «перегревом», и выдвинул политическую установку на поддержание экономического роста в качестве главного приоритета. Травматичная, но и благотворная функция кризиса должна была бы по идее состоять в «расчистке» рынка от излишка предложения. Однако на деле проблема избыточных производственных мощностей не только не решалась, но и еще более усугублялась: согласно официальным данным Госсовета КНР, если в 2006 г. она была ярко выраженной в 10 отраслях экономики, то в середине 2009 г. – уже в 19 отраслях[335].

Возникает вопрос: смогут ли местные власти без проблем обслуживать растущую кредитную задолженность, поскольку у банков до сих пор не было даже методик оценки их платежеспособности? Поэтому новый виток инвестиционной экспансии с высокой вероятностью может повлечь за собой новое накопление «плохих долгов» в банковской системе. Но еще более существенным фактором риска, угрожающим макроэкономической стабильности уже в недалекой перспективе, стало то, что существенная доля выданных кредитов на деле не попала в реальный сектор, а выплеснулась на финансовые рынки. По оценкам Центра развития при Госсовете КНР, в первой половине 2009 г. до 20 % всего объема кредитной эмиссии фактически было пущено на операции с ценными бумагами[336].

Среди китайских экономистов не было единого мнения, означал ли рост фондовых индексов в течение 2009 г. надувание на рынке нового «пузыря» или рост курсов акций все же был в большей степени связан с оживлением экономики и повышением рентабельности компаний. Но в любом случае ясно, что подъем рынка был в значительной мере простимулирован притоком государственных средств, что вызывает сомнения в его устойчивости. Тем более это касалось нового ажиотажа на рынке недвижимости: возможный его крах сулил трудности не только для выдававшей ипотечные кредиты банковской системы, но и для местных бюджетов, чьи доходы в значительной степени формируются за счет фискального обложения сделок с землей и арендной платы. О нарастании инфляционных рисков, связанных с кредитной эмиссией, свидетельствовал возобновившийся с июня 2009 г. быстрый рост цен на продовольственные товары. Например, цены на свинину с середины июня по середину августа 2009 г. выросли на 15,8 %[337], хотя общий индекс потребительских цен до конца 2009 г. по-прежнему оставался в дефляционной зоне.

Итак, правомерно утверждать, что массированная раздача кредитов в течение 2009 г. стимулировала поддержание в китайской экономике избыточной ликвидности и заменила в этом качестве приток валютных средств из-за рубежа. Впрочем, к середине года эти процессы существовали совместно: рост рынков активов под влиянием кредитной накачки экономики привел к новому оживлению интереса к Китаю со стороны иностранных финансовых спекулянтов, тем более что этому способствовало осуществленное американской ФРС в конце 2008 г. радикальное снижение процентных ставок. В пользу такого вывода свидетельствует возобновившийся рост китайских валютных резервов, которые за I квартал 2009 г. увеличились всего на 7,7 млрд долл., зато по итогам II квартала – на 185,6 млрд долл. При этом совокупный торговый профицит Китая в первом полугодии 2009 г. составил 97,3 млрд долл., прямых иностранных инвестиций было привлечено на 43,0 млрд долл., т. е. оставшиеся 45,3 млрд долл. прироста валютных резервов пришлись на долю спекулятивных инвестиций[338].

Экономическая политика властей с середины 2009 г. стала меняться: Китайская комиссия по банковскому регулированию (главный надзорный орган) приступила к ужесточению контроля за рисками кредитования, а Госсовет КНР стал вводить административные ограничения на новые инвестиционные проекты. Добившись оживления экономики одним из первых крупных «игроков», Китай также раньше других столкнулся с инфляционными и прочими рисками, порождаемыми финансовой экспансией, и для него стала актуальной задача своевременного «выхода» из антикризисной программы. Но в китайских условиях решение этой задачи осложнялось специфическими системными обстоятельствами. Проблема состояла не только в возможном новом соскальзывании в состояние дефляции, но и в непредсказуемости реакции на финансовое ужесточение со стороны экономики, за много лет адаптировавшейся к ситуации избыточной ликвидности.

Пока, таким образом, прежняя модель экономического роста, основанная на верховенстве инвестиционного процесса, воспроизводится, причем в акцентированной форме. В любом случае, даже если рассматривать мировой кризис как этапную веху в «переключении» китайской экономики на обслуживание внутреннего потребительского спроса, этот процесс будет длительным. Для его успеха необходимо углубление институциональных реформ в стране (дальнейшая приватизация госсектора в промышленности, реструктуризация банковской системы и развитие финансовых рынков, либерализация валютного регулирования, развитие системы социального обеспечения и т. д.). От скорости этих изменений во многом зависит выравнивание общемировых дисбалансов, накопление которых стало фундаментальной причиной финансового кризиса.

10.4. Китай и мир: посткризисные перспективы

Когда говорят о причинах кризиса, то речь обычно заходит о том, что на американском рынке ипотечного кредитования лопнул «мыльный пузырь», который возник из-за проводившейся ФРС сверхмягкой денежной политики. Но уместно поставить вопрос: почему американские денежные власти могли проводить такую политику, не опасаясь вызвать всплеск инфляции на потребительских товарных рынках? Очевидно, это стало возможным, прежде всего благодаря товарному импорту из развивающихся стран, где цены на производственные ресурсы (в том числе рабочую силу) низкие. К числу таких стран как раз относится Китай, который стал вторым по значению после Канады внешнеторговым партнером США. Двустороннее взаимодействие в этом плане как раз и создало условия для экспансионистской политики американских властей, которая способствовала углублению диспропорций в американской экономике – гипертрофированному росту потребительского спроса на кредитной основе, поддержанию аномально низкой нормы сбережения и огромного торгового дефицита.

Но при детальном рассмотрении выясняется, что ситуация в китайской экономике является зеркальным отражением американской: у Китая, наоборот, завышенная норма сбережения, внутренний потребительский рынок в недостаточной степени является опорой экономического роста, экономика «перекошена» в сторону экспортного сектора, и этому тоже способствовала экономическая политика, практиковавшая много лет занижение валютного курса юаня. Внешними проявлениями этих дисбалансов были поддержание крупного положительного сальдо торгового баланса и ускоренное накопление китайских валютных резервов. А отсюда возникает еще одна связь, которая окончательно замыкает цепь дисбалансов: китайские валютные резервы вкладываются в американские государственные облигации, тем самым осуществляется финансирование американских дефицитов госбюджета и торгового баланса, создаются условия для поддержания не только низкой инфляции, но и низких процентных ставок в американской экономике, и американские потребители в кредит за китайские деньги могут покупать китайские же экспортные товары. Такая модель взаимоотношений циклически воспроизводится, но одновременно воспроизводятся и дисбалансы, а потому в известной мере можно сказать, что за кризис «несут ответственность» обе ведущие экономики мира[339].

В ходе кризиса происходит определенная коррекция дисбалансов, но они заведомо не могут быть преодолены в краткосрочном плане. Судя по поведению китайских официальных лиц и высказываниям китайских экономистов, у КНР нет иллюзий о возможности быстрого изменения нынешней структуры мировой экономики, где лидером остаются США. Но Китай использовал сложившуюся в ходе кризиса ситуацию для укрепления своих позиций по целому ряду направлений.

Руководители КНР были одними из первых, кто сразу же после обострения американского кризиса осенью 2008 г. заявил о необходимости реформировать международную финансовую систему. Речь шла об усилении контроля за межстрановым движением спекулятивного капитала, о разработке новых стандартов регулирования для рынков инновационных финансовых инструментов, а также о внедрении новых нормативов, гарантирующих «прозрачность» функционирования рынков. Предлагалось создание международной системы контроля за рисками и предупреждения кризисов, в том числе – за счет координации деятельности центробанков и других надзорных органов разных стран. Инициировалось усиление регулирующей роли международных финансовых институтов (прежде всего Международного валютного фонда), для чего в логике китайского подхода нужно не просто повышение их финансовых возможностей в осуществлении антикризисных мер, но и реформа самих этих институтов – повышение роли в них стран с «формирующимися рынками». Говорилось и о необходимости трансформации международной денежной системы, с тем чтобы преодолеть зависимость мировой экономики от состояния финансовой сферы одной страны, выступающей эмитентом международной резервной валюты. Подобные предложения последовательно высказывались Ху Цзиньтао на антикризисных саммитах «Большой двадцатки» (в Вашингтоне, Лондоне и Питтсбурге)[340].

«Вброшенная» было весной 2009 г. управляющим Народного банка Китая Чжоу Сяочуанем идея о введении на коллективной основе новой резервной валюты, призванной заменить доллар, была в дальнейшем без лишнего шума спущена на тормозах. По-видимому, китайские лидеры изначально понимали, что эта инициатива (перекликающаяся с аналогичными предложениями Д.А. Медведева) может быть эффектным политическим «козырем», но практически она вряд ли реализуема. Тем не менее в ходе многосторонних консультаций в рамках «двадцатки» Китай вместе с другими странами БРИК добился вполне осязаемых результатов. КНР согласилась выделить средства на пополнение ресурсов МВФ, причем это было сделано в форме «подписки» на номинированные в СДР облигации фонда. Их покупка Китаем на общую сумму 50 млрд долл., в свою очередь, призвана была способствовать диверсификации структуры китайских валютных резервов. Для сравнения: Россия, Бразилия и Индия выразили готовность приобрести таких облигаций на 10 млрд долл, каждая. В обмен страны БРИК получили от Запада обязательства по увеличению их квот в уставном капитале МВФ[341].

Еще более акцентированно Китай стремился представить себя в качестве инициатора создания межстрановой системы финансовой стабильности на региональном уровне. В период с декабря 2008 г. по март 2009 г. КНР заключила соглашения о валютных свопах (взаимном предоставлении ликвидности в национальных денежных единицах) с Южной Кореей, Сянганом, Малайзией, Индонезией, а также с Белоруссией и Аргентиной. Совокупные обязательства китайской стороны по этим соглашениям составляют 650 млрд ю.[342] В мае 2009 г. страны – участницы многостороннего процесса «АСЕАН+3» дали зеленый свет созданию Азиатского регионального валютного фонда. Его совокупный капитал должен составить 120 млрд долл., по 32 % этой суммы внесут из своих валютных резервов КНР (включая Сянган) и Япония, 16 % – Южная Корея, оставшиеся 20 % – десять стран АСЕАН[343].

Идея превращения самого китайского юаня в резервную валюту (ее выдвигают в основном политологи, а не экономисты) выглядит нереалистичной в ближайшей перспективе даже на региональном уровне ввиду неконвертируемости юаня по капитальным операциям, относительной неразвитости внутренних финансовых рынков, состояния платежного баланса и т. д. Но условия для повышения статуса юаня (по официальной китайской терминологии – для его «интернационализации») готовятся властями уже сейчас, ситуация мирового кризиса была использована для продвижения и на этом направлении. В декабре 2008 г. Госсовет КНР разрешил использование юаня в расчетах по товарной торговле с партнерами из стран АСЕАН в провинциях Гуандун, Юньнань, в Гуанси-Чжуанском автономном районе и регионах дельты реки Янцзы. Нефинансовым предприятиям в Сянгане, где юань уже много лет фактически является параллельной валютой, теперь было разрешено эмитировать юаневые облигации. В апреле 2009 г. китайское правительство санкционировало создание на экспериментальной основе расчетных центров по трансграничным торговым операциям с оплатой в юанях в Шанхае и четырех городах провинции Гуандун: Гуанчжоу, Шэньчжэне, Чжухае и Дунгуане[344].

Финансовая нестабильность в мире сделала еще более актуальной задачу рационального использования валютных средств, накопленных китайским государством и национальными компаниями. Быстрое снижение в условиях кризиса мировых цен на нефть побудило Китай активизировать ее импортные закупки в государственные резервы. Удешевление активов в ходе кризиса было использовано китайскими компаниями для еще более активного, чем в предыдущие годы, проникновения в зарубежные экономики, причем объектами покупки стали не только сырьевые предприятия, но и некоторые всемирно известные бренды в обрабатывающей промышленности. Среди прецедентных поглощений, осуществленных в 2009 г., – покупка государственной компанией Yangzhou Coal австралийского производителя угля Felix Resources за 2,8 млрд долл.; приобретение нефтехимическим холдингом Sinopec швейцарской компании Addax Petroleum, работающей в основном на нефтегазовых месторождениях в Африке, за 7,2 млрд долл.; вложения китайской частной компании Suning, выпускающей электротехнику, в пакет акций в 27,4 % японского конкурента LAOX; приобретение крупнейшей государственной нефтяной корпорацией PetroChina за 1 млрд долл. 45,5 % акций нефтеперерабатывающей компании Singapore Petroleum; переход от американской General Motors к китайской частной машиностроительной компании Tengzhong прав на торговую марку Hummer и др.[345]

Воздействие Китая на экономическую динамику в мире стало еще более заметным благодаря тому, что китайская экономика в условиях мирового кризиса все же сохранила положительную динамику на фоне рецессии на Западе и достаточно быстро снова начала ускоряться. Это особенно ощутили на себе соседние страны Восточной и Юго-Восточной Азии, чьи экономики вышли из спада уже во II квартале 2009 г. Но, по мнению многих аналитиков, и то, что Германия и Франция первыми из европейских стран вышли из рецессии, отчасти было связано с наращиванием экспорта в Китай, где благодаря новому инвестиционному буму произошел скачок закупок технологического оборудования[346]. Рост внутреннего спроса и пополнение госрезервов в Китае были одной из причин нового роста мировых цен на нефть в 2009 г., хотя для самой ресурсодефицитной китайской экономики это усиливало риски «реимпорта инфляции». Китайский фондовый рынок благодаря подъему в 2009 г. снова отобрал у японского второе место в мире по совокупной капитализации (после фондового рынка США), и если раньше превалировавшие на нем тенденции по большому счету интересовали только непосредственно вовлеченных «игроков», то теперь происходящие с китайскими акциями коррекции курсовой динамики порождают «волны», расходящиеся по рынкам всего мира.

Тональность американо-китайских дискуссий по экономическим вопросам с середины 2009 г. стала меняться. Официальные лица США приглушили претензии по поводу занижения валютного курса юаня, по-видимому, под влиянием соображений о том, что валютные интервенции китайского Центробанка поддерживают приток китайских резервов в американские долговые обязательства, еще более выросшие вследствие антикризисного фискального стимулирования экономики США. Китайцы, раньше других добившиеся оживления своей экономики, более настойчиво заговорили о рисках, связанных с продолжением США мягкой финансовой политики, – о возможном ускорении мировой инфляции, девальвации доллара и обесценении валютных резервов других стран.

Вместе с тем и политические руководители КНР, и большинство китайских экспертов отвергли выдвинутую рядом западных аналитиков идею G-2 (совместной ответственности США и КНР за регулирование общемировых финансово-экономических взаимосвязей), обосновывая это недостаточной развитостью самой китайской экономики, наличием в ней множества нерешенных проблем. По-видимому, за этим скрываются не только тактические соображения, но и осознание реальной непредсказуемости дальнейшего развития ситуации в Китае.

Не будет преувеличением сказать, что в условиях мирового финансового кризиса китайская экономика испытала наибольшие трудности за весь период реформ в стране. Их непосредственной, видимой причиной стал внешний шок. Но на деле имело место сочетание обострившихся диспропорций, связанных с динамикой внутреннего экономического цикла, и ухудшившейся конъюнктуры на мировых рынках. Однако мировой кризис – это не просто фактор негативного внешнего влияния на Китай, он сам отчасти явился отражением внутренних и внешних дисбалансов китайской экономики.

Несомненно, сохраняются благоприятные фундаментальные условия для поддержания в Китае высоких темпов экономического роста: емкий внутренний рынок, который будет и дальше расширяться благодаря процессам индустриализации и урбанизации; высокая норма сбережения; наличие огромных масс дешевых трудовых ресурсов; накопленное за годы реформ богатство (в том числе – воплощенное в валютных резервах) и т. д. Но пока китайский экономический рост протекает в рамках прежней модели, основанной на расширении инвестиционного спроса под влиянием «мягких бюджетных ограничений». Мировой кризис еще раз подтвердил необходимость дальнейших реформ в стране, которые призваны нормализовать динамику экономического роста. Но подобная трансформация неизбежно будет относительно длительной, а это означает, что и дальше будут сохраняться дисбалансы, создающие основу как для новых впечатляющих бумов, так и для весьма болезненных коррекций. И нет оснований исключать, что причиной одной из будущих общемировых коррекций может стать обострение диспропорций внутри самой китайской экономики.

11.1. Экономическое развитие в предкризисные годы

Индия является одной из крупнейших мировых держав. По численности населения (оценка на конец 2009 г. – 1,15 млрд человек) она занимает второе место после Китая, по территории – пятое (после России, Китая, США и Австралии). В мировой экономике Индия занимает гораздо более скромное место, но ее роль в последние годы быстро растет. Дело в том, что в первом десятилетии XXI в. экономическое развитие страны значительно ускорилось. Согласно официальным данным в 2001–2007 гг. реальные среднегодовые темпы прироста ВВП составили 7,4 % против 5,7 % в 1990-е годы. Более того, в 2005–2007 гг. этот рост достиг небывалых размеров – 9,5 %. Так быстро росла в эти годы только экономика Китая[347].

Вместе с тем экономический рост страны был неравномерным. Периоды высоких темпов прироста ВВП сменялись снижениями и наоборот. Так, например, замедление темпов было в 1990–2000 гг., 1997–1998 гг. и 2002–2003 гг. В 1997 г. прирост ВВП составил всего 4,8 % против 7,8 % в предыдущем. В 2002 г. он составил 3,8 % против предыдущих 5,8 %. Последнее замедление началось, строго говоря, уже в 2000 г. и окончилось в 2002 г. Среднегодовой прирост ВВП за эти три года составил 4,7 % против 6,1 % в 1999 г. и 8,5 % в 2003 г.

Эти замедления и ускорения носили в основном внутренний, циклический характер, так как происходили на фоне достаточно высокого и устойчивого развития мировой экономики. Эта цикличность нуждается в более тщательном и специальном исследовании.

Ускорение последних лет, несомненно, было связано с прогрессивными изменениями в индийской экономике. В самом общем виде речь идет о процессах экономической модернизации, т. е. о внедрении и ускоренном развитии более эффективных и производительных средств и методов экономической деятельности.

Практически императивом модернизации индийской экономики является сохраняющийся значительный рост населения, ведущий к растущей перенаселенности страны. Так, в 2000–2007 гг. его прирост составлял в среднем 1,7 % в год. Другим императивом является прогрессирующее ухудшение окружающей среды, во многих регионах – практически деградация природных условий.

Как отмечал видный советский специалист по экономической географии Ю.Д. Дмитриевский, важным фактором модернизации экономики является обострение экологических проблем, свойственное всем развивающимся странам из-за их преимущественно экстенсивного типа экономического развития. Порой у населения и даже целой страны возникает дилемма: модернизироваться или погибать.

Важнейшим показателем общей модернизации индийской экономики является совершенствование ее производственной структуры. Об этом свидетельствует табл. 11.1.

Таблица 11.1

Изменение отраслевой структуры ВВП Индии, %

Источник.'World Bank. WDI Online. Quik Query India.

Из таблицы видно, что уже в 2000-е годы значительно снизилась доля сельскохозяйственного сектора и выросли доли сектора промышленности и услуг. В промышленности заметно повысились удельные веса обрабатывающих и особенно высокотехнологичных отраслей. Последние, вследствие узости для них внутреннего рынка, с самого начала были ориентированы в основном на внешние рынки (главным образом – развитых стран). Все эти сдвиги явились результатом более быстрого развития несельскохозяйственной сферы, где процессы модернизации шли интенсивнее, чем в сельском хозяйстве.

Усилилась общая внешняя ориентация экономики страны. Если в 2000 г. экспортная квота ВВП составляла 13 %, то в 2008 г. – уже 24 %. Импортная квота выросла соответственно с 14 до 30 %.Из сопоставления этих двух показателей видно, что внешняя торговля Индии была и остается хронически дефицитной. Более того, ее дефицит в начале нынешнего века даже вырос. Особенно быстро рос экспорт Индии в 1996–1998 гг., когда он увеличивался в среднем на 4,7 % в год, а в 2005–2007 гг. – уже на 23,4 %. Еще быстрее рос импорт, соответственно на 32 и 28,7 %.

В 1990–2007 гг. стремительно росли иностранные капиталовложения в индийскую экономику. Если в 1990–2000 гг. среднегодовой приток ПИИ составил 1705 млн долл., то в 2007 г. он достиг 22 950 млн долл., т. е. вырос в 13,5 раз. Соответственно выросла и их роль в общем финансировании капиталовложений в индийскую экономику – с 1,8 до 5,8 %[348]. К модернизации экономики следует отнести продолжающуюся приватизацию государственных предприятий, ведущую к сокращению прежде доминировавшего здесь государственного сектора. В результате произошло расширение частнокапиталистического уклада, который считается более производительным и эффективным, чем государственный.

Косвенной приватизацией стало открытие для частного бизнеса ряда отраслей, зарезервированных ранее за государственным сектором. В первую очередь это было сделано для отраслей легкой промышленности. Другое направление косвенной приватизации – постепенное превращение государственных компаний в открытые акционерные общества с продажей части их акций широкой публике на фондовых биржах (через так называемые IPO).

Прямая приватизация идет медленно и с большим трудом. Большую роль здесь играет скрытое сопротивление чиновничества, не желающего лишиться львиной доли своего экономического могущества и доходов (как легальных, так и нелегальных). Работники государственных предприятий также выступают против приватизации их предприятий, так как она ведет к неминуемым сокращениям персонала.

И все же в 2000-е годы темпы открытой приватизации ускорились. В 2000–2007 гг., по данным Всемирного банка, в стране произошел 7781 акт частичной и полной приватизации, причем наибольшее число объектов (3852) было приватизировано в 2004 г.[349] Основной «поток» приватизации шел в штатах, где массово приватизировались мелкие и средние предприятия, принадлежавшие местным правительствам. Еще одно важное направление модернизации – постепенная товаризация прежде натуральных и полунатуральных сфер экономической деятельности. Так, доля торговли в ВВП выросла с 27 % в 2000 г. до 54 % в 2008 г.

Процессы модернизации происходят, однако, не прямолинейно и однозначно, а весьма противоречиво, часто замедленно. Общая и важнейшая причина – сопротивление со стороны традиционализма, занимающего в стране все еще сильные позиции. Тем более, что он отражает интересы докапиталистических слоев индийского общества, причем не только имущих, но и (пассивный традиционализм) крестьянства. К традиционализму в Индии следует отнести сохранение устойчиво больших позиций у полунатуральных и мелкотоварных хозяйств в городе и деревне. По нашим оценкам, на их долю приходится не менее трети производимого в стране ВВП, и эта доля снижается медленно.

Модернизм и традиционализм в Индии не только противодействуют друг другу, но и сосуществуют, взаимодействуют и часто сотрудничают. Постоянно рождаются различные переходные экономические формы, которые можно объединить в две основные группы: псевдомодернизм и неотрадиционализм. Псевдомодернизм заключается в принятии современных, прежде всего капиталистических, форм при сохранении традиционного, докапиталистического содержания. Так, большинство индийских фирм остаются семейными, т. е. закрытыми, лишь формально акционерными. И объединены они в многоотраслевые конгломераты, в основе которых – фамильные торгово-финансовые дома, зачастую возникшие еще в колониальное время. Что касается неотрадиционализма, то это лишь частичная, поверхностная модернизация традиционных форм и методов экономической деятельности при сохранении их сущности. Например, в результате аграрных реформ в штатах значительно расширилась система мелкокрестьянской аренды земель, остающихся в руках прежних феодалов; сохранилась и полуфеодальная система землевладения.

Для экономического развития Индии характерна территориальная неравномерность. Есть штаты, экономика которых развивается быстрее, чем вся страна. Есть штаты и территории, развивающиеся медленно. В результате растет разрыв в уровнях их экономического развития. К быстро растущим в экономическом отношении территориям относятся прибрежные штаты, особенно те, которые имеют удобные выходы к океану. Например, Махараштра с центром в Мумбай (бывший Бомбей), Тамилнаду с центром в Ченнаи (бывший Мадрас). Удобство связей с заграницей еще с колониальных времен стало здесь важнейшим двигателем экономического прогресса.

Внутренние штаты, как правило, развиваются медленнее и остаются отсталыми даже по общестрановой мерке. Их развитие зависит в основном от импульсов, идущих из более развитых прибрежных штатов, которые ориентируются на мировую экономическую конъюнктуру прежде всего в развитых странах. Например, между штатами Пенджаб и Бихар соотношение среднедушевого ВВП составляет 5: 1. На долю трех штатов, экономическими центрами которых являются Мумбай, Калькутта и Ченнаи, приходится более 3/4 промышленных рабочих, около 80 % общего объема промышленной продукции, в том числе более 80 % – машиностроения и электротехники и почти 90 % химической продукции.

В течение последних двух десятилетий шел процесс определенной дезинтеграции индийской экономики. Передовые прибрежные штаты все в большей степени втягиваются в общемировой хозяйственный оборот, интегрируются в мировое хозяйство, а большинство внутренних штатов все больше обособляются от них.

11.2. Замедление экономической динамики в конце 2000-х годов[350]

Уже в 2006 г. наметились первые признаки замедления экономического роста. ВI квартале этого года прирост ВВП в годовом исчислении составил 10,2 %, а в IV квартале – 9,3 %. В 2007 г. замедление продолжилось. В I квартале 2008 г. прирост ВВП равнялся 8,8 %, а в III – 7,6 %. За 2008–2009 финансовый год (с апреля по март) этот прирост, согласно официальной оценке, снизился до 6,7 %, – против 9,1 % в среднем за предыдущие три года[351]. В 2009 г. оживление шло неравномерно: во II квартале прирост ВВП составил 7,9 %, а в III – 6,2 %. В последнем случае сказалось сокращение летнего урожая вследствие засухи. В целом за календарный 2009 г. прирост ВВП оценивается в 7,2 %. Кроме того, следует отметить противоречивость и даже определенную разнонаправленность экономической динамики в различных сферах и отраслях экономики. Наибольшие темпы роста, хотя и более низкие, чем в предыдущие годы, сохраняются в сфере внутренних услуг, во внутренней торговле.

В сфере внешнеэкономических связей уже во второй половине 2008 г. – первой половине 2009 г. наметился серьезный спад. Так, значительно снизились объемы экспорта и импорта, что связано в экспорте с рецессией в развитых рыночных экономиках, а в импорте – с сокращением экспортных доходов. Если в 2008–2009 финансовом году экспорт в целом вырос на 3,4 % (что ниже, чем в 2007 г.), то в 2009 г. он уже снижался в среднем на 21 % в квартал, причем наибольшее снижение пришлось на III квартал (38,6 %), что стало самым значительным сокращением с апреля 1995 г.[352]

Импорт в 2009 г. также снизился на 21,3 %, в том числе в III квартале – на 35 %. При этом в 2008 г. значительно уменьшился, а в начале 2009 г. почти совсем прекратился импорт золота, традиционно составляющий значительную статью всего ввоза страны. Произошло это в результате резкого падения спроса на внутреннем рынке, что само по себе является важным проявлением экономического кризиса. Индия долгие годы была крупнейшим импортером золота, в 2009 г. лидерство перешло к Китаю.

Во второй половине 2008 г. усилился отток и стал сокращаться приток иностранного капитала, особенно портфельных вложений. Так, в 2008–2009 финансовом году иностранные компании вывезли из страны около 15 млрд долл. Что касается ПИИ, то в том же финансовом году их приток снизился в 3 раза – с 32,4 млрд до 10,1 млрд долл, по сравнению с предыдущим годом. В 2009 г. сокращение продолжилось – до 4,54 млрд долл, в апреле-мае по сравнению с 7,64 млрд в те же месяцы 2008 г., т. е. почти на 70 %[353]. Если в оттоке портфельных вложений и сокращении притока ПИИ главной причиной можно считать финансовый кризис в развитых странах, то усилившийся вывоз индийского капитала является результатом некоторого ухудшения инвестиционного климата внутри страны.

Сельское хозяйство, видимо, является сегодня главным тормозом экономического роста. В 2009 г. сельскохозяйственное производство снизилось примерно на 2 %. Правда, это касается в основном земледелия, и главной причиной называют более скудные, чем в прошлые годы, муссонные дожди. В 2008–2009 гг. сельскохозяйственном году особенно значительным стало сокращение производства масличных, хлопка, сахарного тростника – соответственно на 13,14 и 17 %. Серьезно снизилось производство картофеля. В 2008 г. риса было собрано 85 млн т, в 2009 г. – только 72 млн т. В этой связи правительство разрешило его импорт[354].