Изменение глобального экономического ландшафта. Проблемы и поиск решений Коллектив авторов

Отношение к России в современном мире, мягко говоря, противоречивое и сдержанное. Многие Россию не воспринимают как страну демократическую и способную создать зрелую рыночную экономику. Другие относятся к России терпимо, с надеждой. Что же представляет сегодня страна в мировом глобальном хозяйстве?

14.1. Россия в современном мире

Прежде чем говорить о реальных внутренних проблемах российской экономики в мировом контексте, рассмотрим ее позицию в мире по важнейшим макроэкономическим показателям, ставшим доступными нам в постсоветское время. Известно, что в советские времена Россия не признавала международных стандартов в статистике и проводила свои собственные сравнительные оценки макроэкономических показателей с показателями других стран, сознательно завышая позиции нашей страны в мире по идеологическим и политическим причинам. Чего стоят, например, официальные оценки объема национального дохода СССР, равного 67 % от уровня США, промышленного производства – 80 %, а сельскохозяйственного – почти 100 %? Наделе все это завышалось почти в 2 раза.

В 2007 г. завершилось беспрецедентное по своим масштабам международное сопоставление ВВП 146 стран мира за 2005 г. в рамках Программы ООН по международным сопоставлениям этого показателя по паритетам покупательной способности (ППС). В соответствии с этим сопоставлением реальный курс рубля за указанный год определен не в 28,4 руб. за долл., что следовало из официального курса, устанавливаемого на валютной бирже, а в 12,7 руб. за долл., что основано на расчетах по ППС. Основные результаты этих расчетов приведены в табл. 14.1.

Таблица 14.1

ВВП отдельных стран мира в 2005 г. по ППС

Источник: Россия в цифрах 2008. М., 2008. С. 505–510.

Из этих данных следует, что Россия в 2005 г. по размерам производимого ВВП занимала 8-е место в мире, США – 1-е, Китай – 2-е, Япония – 3-е и т. д. ВВП Китая оценен в 5,3 трлн долл., хотя раньше по упрощенным расчетам он оценивался ООН в 8,9 трлн долл. Теперь дана более объективная оценка. По размерам своего ВВП Россия занимает 3,1 % от общего объема мирового производства. По расчетам ВВП на душу населения Россия занимает всего лишь 52-е место в мире из 146 стран, взятых в международное сопоставление ООН. Это скромная цифра, но она на 20 % превышает среднемировой душевой ВВП, хотя в 2,5 раза меньше, чем в Германии и Франции и в 3,5 раза меньше, чем в США.

В 2008 г., когда мировой экономический кризис особенно чувствительно ударил по экономикам развитых капиталистических стран, Россия по общему объему своего ВВП (2,3 трлн долл.) поднялась с 8-го на 6-е место в мире, опередив по этому показателю Францию и Великобританию и заняв 2-е после Германии место в Европе. Результаты расчетов ВВП за 2008–2009 гг. по ППС приведены в табл. 14.2.

Таблица 14.2

ВВП отдельных стран мира в 2008 и 2009 гг.

Источник: Независимая газета. 2009.3 ноября; Вопросы экономики. 2010. № 6. С. 45.

Эти приблизительные оценки показывают, что в 2009 г. Россия сошла со своего 6-го места, которое она заняла в 2008 г. в мировой экономике и заняла 7—8-е места, сравнявшись с Великобританией и Францией. К данным ООН о соотношении ВВП разных стран мира следует добавить оценки ИМЭМО РАН о соотношении этих стран по объемам производства в промышленности и строительстве. В 2005 г. это соотношение составляло (ВВП США принят за 100 %): Китай – 151 %, Япония – 47 %, Индия – 39 %, Германия – 27 %, Великобритания – 19 %, Франция – 15 %, Россия – 21 %, Италия – 12 %, Бразилия – 25 %[428].

Однако такая чисто количественная оценка оставляет в стороне реальные соотношения указанных стран по качественным аспектам производства. Речь идет прежде всего о конкурентоспособности, инновационности, материалоемкости и производительности труда.

В 2008 г. в мировом рейтинге по национальной конкурентоспособности Россия заняла всего лишь 51-е место из 131 страны, что заметно ниже, чем такие страны, как Малайзия, Индия и Китай. В 2010 г. Россия оказалась уже на 63 месте из 139 стран[429]. По уровню инновационности экономики Россия также серьезно отстает от многих стран мира. Экономика России отличается высокой ресурсозатратностью, что выражается не только в удельных затратах труда (низкая производительность), но и в удельных затратах сырья и материалов (высокая материалоемкость производства). Известно, что потребление металлов, топлива, электроэнергии и т. д. у нас в несколько раз больше, чем в странах со зрелой рыночной экономикой, особенно в тех из них, которые почти не имеют запасов природных ресурсов (Япония, Швейцария, Финляндия).

Особое значение имеет сопоставление производительности труда. По данным на предкризисный 2007 г. результаты представлены в табл. 14.3.

Эти показатели, рассчитанные Лозаннским институтом мировой экономики для Давосского экономического форума, позволяют увидеть, что по уровню годовой производительности труда экономика России отстает от США в 3,2 раза, от ведущих стран ЕС – в 2,5 раза, от Японии – в 2,3 раза. Знаменательно, что от стран Восточной Европы мы отстаем по этому показателю в 1,4–1,7 раза, находимся практически на уровне Турции, но значительно опережаем Индию, Китай и Украину.

Что касается соотношений по часовой производительности труда, то здесь отставание России от США, Японии, Южной Кореи, Турции и стран Восточной Европы меньше, чем по годовой производительности труда, а превосходство над Индией, Китаем и Украиной оказывается здесь больше, чем по годовой производительности. Однако по отдельным отраслям и производствам отставание России выглядит почти ужасающим. Так, по оценке аналитиков, АвтоВАЗ уступает Форду по производительности труда в 27 раз. Крайне низки эти соотношения в высокотехнологичных отраслях, в частности – в ракетно-космической[430].

Таблица 14.3

Сопоставление уровней производительности труда в России и других странах (2007 г. по ППС)

Источник: Вопросы статистики. 2009. № 7. С. 6.

14.2. Проблемы воспроизводства

Современные российские средства массовой информации, выступления представителей политической и бизнес-элиты полны информацией о финансах, торговле, инфляции, энергетике. Однако почти нет серьезного анализа проблем воспроизводства, качества наших высоких темпов экономического роста, конкурентоспособности и механизмов инновационного развития российской экономики. Рассмотрим эти вопросы в аспекте международных экономических сопоставлений. Здесь речь пойдет прежде всего о пропорциях воспроизводства, эффективности производства в России за последние годы, когда явно остановились рыночные экономические реформы в стране и пошел процесс наращивания степени прямого участия государства в производстве продукции. Это выражается в прекращении приватизации и начале реприватизационного процесса, т. е. национализации, огосударствления экономики, что отражается, в частности, в таком понятии, как государственно-частное партнерство (ГЧП).

Норма накопления (доля фонда валового накопления в ВВП) в России за период с 1998 по 2008 г. выросла с 16,1 до 22 %, однако не столько в результате быстрого роста инвестиций, увеличения выпуска новых машин и оборудования, сколько вследствие наращивания использования ранее незагруженных производственных мощностей. Не забудем, что в бывшем СССР в 70—80-е гг. XX века реальная норма валового накопления составляла около 35 % ВВП при меньших, чем в 1999–2008 гг., и снижающихся темпах экономического роста. Следовательно, в 1999–2008 гг. эффективность накопления у нас была выше, чем в бывшем СССР в конце его существования.

В странах же со зрелой рыночной экономикой норма валового накопления сегодня выше, чем в России (исключение составляют США, где она равна 19 %), а темпы их экономического роста ниже. Формально можно сказать, что наше накопление более эффективно, чем в США, поскольку в расчете на единицу нормы накопления темпы экономического роста у нас оказываются выше американских. Однако сразу же возникают вопросы: а как российская норма валового накопления соотносится с нормой сбережений (доля сбережений в ВВП) и каково качество нашего экономического роста?

По данным официальной статистики норма сбережений в России составляет немногим больше 34 %. Это означает, что сбережения в России более чем в 1,5 раза превышают реальное валовое накопление, т. е. мы не вводим в воспроизводственный процесс значительную часть имеющихся ресурсов (см. табл. 14.4). Эти ресурсы просто не используются. В 2009 г. без движения в экономике страны лежало более 5 трлн руб., аккумулированных в суверенных фондах и на счетах ЦБ[431]. Ничего подобного нет в странах со зрелой рыночной экономикой. Так, например, в тех же США норма сбережений и норма валового накопления практически совпадают.

Таблица 14.4

Нормы валового накопления и сбережений в экономике России, %к ВВП

Источник: Вопросы экономики. 2008. № 4. С. 50.

В России самым неэффективным сектором в использовании сбережений является государственный (наследие бывшего СССР). В 2005 г. в нем использовалось на накопление лишь 27,5 % сбережений, в то время как в секторе корпораций – 95,5 %, в секторе домашних хозяйств – 58 %. В 2005 г. 56,8 % финансовых ресурсов, не использованных на валовое накопление, концентрировалось в секторе государственного управления, 19,7 % – в корпорациях и 22,9 % – в секторе домашних хозяйств[432].

На цели накопления в экономике России в 2005 г. использовалось 69,8 % ресурсов сбережений, в то время как в 2002 г. – 77,6 %, т. е. степень использования этих ресурсов не возросла, а уменьшилась, несмотря на повышение темпов экономического роста. При этом неиспользуемые на накопление капитала финансовые ресурсы государства возросли примерно в 14 раз[433]. И это всего за три года. Следовательно, эффективность нашей экономики и темпов ее роста вызывает много вопросов.

При неиспользовании трети сбережений в интересах накопления основного капитала практически свыше 10 % нашего ВВП не участвуют в экономическом обороте, что реально свидетельствует о неэффективном, нерациональном хозяйствовании, вполне сопоставимом с потерями в неэффективной плановой советской экономике. В то же время обращает на себя внимание растущая доля в ВВП России государственных расходов. До экономического кризиса 2008–2009 гг. она составляла порядка 18 %.

Почти на таком же уровне находится в России и норма валового накопления при удивительно низком уровне капитализации, т. е. эффективного использования сбережений. В расчете на душу населения накопление в России по абсолютным размерам почти в 6 раз меньше, чем в США, в 5 раз меньше, чем в Японии, в 4 раза меньше, чем в Германии, Франции и Великобритании[434].

Приведенная нами норма валового накопления в России рассчитана по официальному курсу рубля и доллара, но если подсчитать, что более правильно, по паритету покупательной способности (ППС), то она окажется равной чуть более 10 %, что в 1,5–2 раза ниже, чем в развитых странах мира. При таком отставании рассчитывать на быстрое достижение уровня экономического и научно-технического развития стран Запада весьма проблематично.

Все это – серьезные изъяны в нашем инвестиционном процессе, который не предъявляет спроса на имеющиеся ресурсы, не используемые по большей части в нужном направлении. К тому же из всех банковских кредитов на реальные вложения в производство идет лишь не более 20 %.

Как пишет известный российский статистик И. Погосов: «Для того, чтобы вывести российскую экономику на уровень стран ОЭСР по доле накопления в ВВП, необходимо увеличить накопление в 1,8–2 раза и довести его примерно до трети ВВП». Норма валового накопления, равная одной трети ВВП, была в СССР, когда снижались темпы экономического роста. Это слишком много для России – достаточно 25–27 % ВВП на период до 2025 г. Но главное заключается в том, что стране необходима национальная программа серьезной модернизации производственного аппарата и всей экономики в целом на рыночной основе. Многие производственные мощности давно уже устарели и неконкурентоспособны в условиях реального спроса на современные товары и услуги. На базе устаревших производственных мощностей в принципе невозможно повышать конкурентоспособность и инновационность российской экономики. Все это необходимо делать в одном пакете, но для этого надо создать активный специальный инвестиционный фонд и использовать имеющиеся финансовые ресурсы в интересах модернизации экономики. Речь идет, прежде всего, об огромной сырьевой ренте.

Теперь посмотрим на отраслевую составляющую фонда накопления. Так, поданным официальной статистики в 2007 г., надолю сельского хозяйства, лесного хозяйства, рыболовства и охоты приходилось 5,2 % российского фонда накопления, на промышленность – 38,0 %, строительство – 3,5 %, транспорт и связь – 21,9 %, торговлю – 3,7 %, финансы – 18,5 %, образование, здравоохранение, социальные услуги – 5,0 %. Все это серьезно отличает Россию от развитых стран мира или, точнее, от стран со зрелой рыночной экономикой[435].

Доля отраслей материального производства в России составляет более 72 % в фонде накопления, в то время как, например, в Германии и Франции она равняется соответственно 42 и 31 %. Доля услуг у нас составляет лишь около 30 % в накоплении, в то время как в Германии и Франции – соответственно 58 и 69 %. Что же это за постиндустриальная экономика в России? Сравним эти же пропорции в России и в таких странах Балтии, как Литва и Эстония, которых к зрелым рыночным экономикам пока отнести нельзя. По данным российской официальной статистики, доля сферы услуг в валовом накоплении основного капитала этих стран составляет соответственно 40 и 37 %[436], т. е. также выше, чем у нас.

Следует обратить внимание на долю накопления в основной капитал, ориентированную на развитие человеческого капитала, т. е. на образование, здравоохранение, социальные услуги. У нас эта доля составляет всего 5,0 %, в то время как в Германии– 17,6 %, во Франции – 19,0 %, в Литве – 18,3 % и в Эстонии – 13,6 %. По доле этих отраслей в фонде валового накопления Россия отстает также от Португалии (в 4,5 раза) и Индии (почти в два раза)[437]. Все это говорит о серьезных изъянах в воспроизводственном процессе российской экономики, о ее внутренних болезнях, тормозящих формирование инновационной модели.

Следует указать и на то, что доля машиностроения в отраслевой структуре российских инвестиций также очень мала. Несмотря на заметно ускоряющийся рост этой отрасли в последние годы, ее доля в инвестициях составляет всего лишь 2,7 % (2007 г.), что тормозит процесс модернизации производственного аппарата страны. Это удивительно на фоне серьезного преобладания доли накопления в сферу материального производства в целом. Новое оборудование необходимо, прежде всего, заводам и фабрикам нашей промышленности. Не случайно Россия делает акцент на импорте машиностроения, который составляет 83 % от объема отечественного производства этой продукции[438]. Ничего хорошего в этом нет.

Средний срок службы имеющихся машин и оборудования в промышленности РФ составляет свыше 21 года, в то время как в развитых странах мира – 7—10 лет. Износ основного капитала в промышленности в среднем приближается к 50 % его первоначальной стоимости, а порой в отдельных отраслях зашкаливает за 70 %. Весьма низкая доля машиностроения в отраслевой структуре российских инвестиций контрастирует с чрезмерно высокой долей добывающей промышленности, которая составила в 2007 г. 14,7 % от всех народно-хозяйственных капитальных вложений. В свою очередь, доля добывающей промышленности практически равна доле обрабатывающей промышленности (15 %), что характерно лишь для экономик развивающихся стран[439], пока еще не способных к налаживанию собственного производства современной и качественной готовой продукции. Добывающая промышленность и экспорт сырья – это «черные дыры» для инвестиционного процесса России, куда уходят ресурсы, необходимые для инновационной экономики. Россия сегодня позиционирует себя в мире как сырьевая империя со слабым машиностроительным производством и низким уровнем научно-технического прогресса (в бывшем СССР этот уровень был высоким только в отраслях военно-промышленного комплекса).

Необходимо отметить низкую долю фонда потребления населения и фонда оплаты труда наемных работников. Так, доля фонда потребления населения в ВВП России составляет 66,5 %, в то время как в США– 69,8 %, в Великобритании – 85,0 %, в Польше – 80,4 %, в Германии – 76,8,%[440]. При этом в личном потреблении (весьма низком) ВВП России неразумно большую долю занимает импорт (особенно продовольствия).

Доля оплаты наемного труда в ВВП России в 1995 г. была равна 45,4 %, в 2000 г. – 40,2 %, в 2007 г. – 45,6 %. В США эта доля составляет 57 % ВВП, в Германии – 49 %, Франции и Японии – 52 %, а в Швейцарии – 62 %[441]. Это значит, что норма эксплуатации у нас выше, чем во многих странах. Следовательно, надо умело балансировать долями фондов накопления и потребления населения, стимулируя как рост реальных доходов населения, так и рост накопления без мотивирования инфляции. При этом повышать оплату труда надо с учетом как роста общего объема производства (т. е. массы добавленной стоимости), так и роста производительности труда. Главным условием роста оплаты труда, а также конкурентоспособности производства и производительности труда является устойчивый экономический рост. В свою очередь главным условием роста потребительского спроса и его воздействия на инвестиции, инновации и конкурентоспособность является рост реальной оплаты труда.

Таким образом, в России и норма накопления, и норма личного потребления, и доля фонда оплаты труда в ВВП заметно ниже, чем в развитых странах со зрелой рыночной экономикой, а темпы инфляции намного выше. Все это создает серьезные проблемы для воспроизводственного процесса. К этому следует добавить растущую социальную дифференциацию в российской экономике и обществе. Известно, что децильный коэффициент[442] в России в 2009 г. поднялся до уровня 1:17 (в Москве – 1: 37), атемпы инфляции не удалось сократить до запланированного на 2008 г. уровня 10 %. В 2010 г. инфляция снизилась до 8,8 %, что тоже выше намеченного ранее уровня.

По большому счету сегодня уже ясно, что для качественного экономического роста, модернизации экономики и ее производственного аппарата, для повышения жизненного уровня народа важно вкладывать средства не только (и даже, возможно, не столько) в материальные ресурсы, сколько в ресурсы человеческие, творческие, образовательные, ресурсы новых знаний и новой экономики. Более того, нельзя забывать и о необходимости модернизации самого человека, его мышления, привычек, национального самосознания и т. д. Национальное самосознание, привычки и стереотипы мышления российского человека несут на себе тяжелое наследие нашей непростой, евразийской, противоречивой истории, что приходит часто в противоречие с современными цивилизационными ценностями.

Многое из сказанного о воспроизводственном процессе в современной России было присуще и прежней командно-административной, централизованно-плановой советской экономике. Речь идет, прежде всего, о ее несбалансированности, о чрезмерном акценте на тяжелую промышленность (прежде всего на ВПК и на ТЭК), на участие государства в экономике. Производство продукции для народа носило остаточный характер, а производство средств производства и продукции ВПК осуществлялось форсированным путем, методами производства ради производства в целях выполнения и перевыполнения планов независимо от реального спроса по заданию сверху.

Сейчас многое изменилось, но сохраняются серьезные внутренние болезни нашего воспроизводственного механизма при внешнем благополучии в виде высоких темпов экономического роста и кажущейся их стабильности. При этом темпы экономического роста в России, также, как и в прошлом, сегодня базируются не столько на научно – техническом прогрессе, сколько на увеличении затрат традиционных ресурсов в виде численности рабочей силы, сырья и основных фондов. По существу – это рост без развития. Следовательно, количественно высокие темпы экономического роста маскируют внутренние болезни российской экономики.

Не менее 40 % российского экономического роста формируются за счет доходов от экспорта энергоресурсов. Большую роль играет импорт машин и оборудования, на который приходится свыше 23 % всего российского импорта[443], в то время как в нашем экспорте доля машин и оборудования составляет всего лишь 5–6 %, забиваемая экспортом сырья (свыше 70 %). Россия экспортирует 56 % добытой нефти, 54 % дизельного топлива, 74 % топочного мазута, 31,5 % добываемого газа и 25,5 % угля[444]. Одним из самых прибыльных видов экспорта является для России экспорт оружия, который уже превышает 8 млрд долл, в год.

Темпы роста российской экономики носят классический экстенсивный, т. е. несовременный и некачественный, характер, что присуще развивающимся странам, но не странам со зрелой рыночной экономикой, где они получили название «современных» («modern economic growth», по С. Кузнецу). В этих странах сформированы модели интенсивного экономического роста, базирующиеся на научно – техническом прогрессе, на инновациях и, несмотря на временные трудности, связанные с преодолением экономического кризиса 2008–2009 гг., именно американская модель экономического роста показывает пример органической взаимосвязи науки и производства (бизнеса), базирующейся на формировании национальных инновационных сетей и кластеров. В России же темпы экономического роста базируются не на инновациях и рыночных реформах, а прежде всего на традиционном внутреннем спросе и экспорте сырья.

Базой для современных и качественных темпов экономического роста является совершенствование предпринимательской среды, механизмов конкуренции. Пока же уровень конкуренции в экономике России низок, большинство производителей боятся конкуренции и предпочитают использовать привычные им традиционные, часто некачественные рыночные ниши. А государство практически не поощряет, не стимулирует конкуренцию, не ведет эффективной антимонопольной политики и в своей антикризисной политике помогает не столько инноваторам, сколько крупным, но традиционным государственным предприятиям и структурам. Более того, в последние годы государство практически прекратило политику, направленную на формирование в России зрелой и современной рыночной экономики, укрепление и дальнейшее развитие рыночной инфраструктуры, предпринимательской среды и корпоративной этики. Огромный размах получила коррупция, в которой зачастую напрямую замешаны государственные чиновники.

Соотношение между государством и бизнесом в 2000-е годы явно изменилось в пользу государства, которое усилило свое прямое вмешательство в экономику, заметно увеличило число государственных корпораций и предприятий, прекратив практически давно начатый процесс приватизации. Однако во многих странах мира этот процесс уже давно приостановлен. Возьмем, к примеру, чеболи в Южной Корее и кейрецу в Японии. Эти страны вынуждены были вновь прибегнуть к либерализации экономики и сокращению практики прямого госрегулирования, а порой и планирования производства (до кризиса 2008–2009 гг.).

Как пишет известный российский социолог С. Перегудов, в России «большой бизнес и государственные кадры сплачиваются, а где-то сливаются воедино, образуя тот самый правящий класс, который вершит делами страны как бы от имени всего общества… тогда как общество обнаруживает себя отстраненным от каких бы то ни было управленческих функций… Даже организации гражданского общества, формально вовлеченные в систему государственных учреждений, реального участия в политическом управлении не принимают»[445].

Все это тормозит создание зрелой рыночной экономики и демократического гражданского общества. Но на деле опасности и риски еще больше. В России в последнее время все больше стали говорить о возврате к практике планирования на федеральном и местном уровнях. Такие процессы и тенденции усложняют переход российской экономики в стадию рыночной и процветающей.

Кроме сказанного надо всегда иметь в виду реальные опасности и риски для современной российской экономики и ее воспроизводственного механизма в виде традиционно низкой производительности труда и наличия мощного военно-промышленного комплекса. Как уже говорилось, уровень народно-хозяйственной производительности труда (как и реальных доходов населения) у нас сегодня существенно ниже, чем в США и Западной Европе. Так было и в советские времена. Однако российский отрыв от Запада по производительности труда в отдельных отраслях весьма различен.

По данным МЭРТ, производительность труда в российском сельском хозяйстве практически не растет, а ее уровень в 10 раз ниже, чем в развитых странах. Производительность труда в гражданском авиастроении у нас в 15 раз ниже, чем в США (в военном авиастроении – в 3 раза, в автомобилестроении – в 4–5 раз, в судостроении – в 3 раза, в транспортном машиностроении – в 5–6 раз). В ракетно-космической промышленности России уровень производительности труда в 35 раз ниже, чем в США, и в 9 раз ниже, чем в ЕС[446].

Другой риск – быстро нарастающие размеры нашего ВПК, что почти всегда было в бывшем СССР. Сегодня доля военных расходов в ВВП России и США примерно одинакова (порядка 3 % ВВП). Общая сумма военных расходов в России составляет более 70 млрд долл, в год, в США – более 600 млрд долл. Однако в США, несмотря на военные операции американской армии в Ираке и Афганистане, эти расходы в последнее время не увеличиваются за счет прогресса в области науки, техники и организации ВПК, а у нас они наращиваются ускоренными темпами, что потенциально может обернуться серьезными проблемами, уже бывшими в нашем недалеком прошлом. Не случайно, что при общем падении ВВП в 2009 г. почти на 8 % военные затраты выросли на 4 %.

Известные российские ученые-экономисты (академик Н. Шмелев и профессор В. Федоров) считают размеры нашего ВПК «неподъемной асимметрией», а представитель Минобороны РФ И. Коротченко – «разумной достаточностью»[447]. В кругу экономистов, политиков и военных экспертов по этому вопросу идет острая дискуссия, в армии проводятся реформы. Но риск чрезмерного увлечения горделивой военной мощью, конечно, существует. Дисбалансы здесь налицо: регулярные полеты российской стратегической авиации и курсирование российского военно-морского флота на просторах северного полушария нашей планеты вдали от границ России; усиленное формирование военного блока ОДКБ, якобы в противостояние НАТО, без серьезной экономической интеграции в рамках СНГ (в отличие от ЕС); поход двух военных кораблей к берегам Венесуэлы и т. д.

Начавшаяся после российско-грузинской пятидневной войны в августе 2008 г. новая волна противостояния между Россией и НАТО явно подогрела всегда тлеющие в стране настроения в пользу резкого увеличения военных расходов. Однако здесь есть опасность чрезмерного увлечения этим аспектом государственной политики в ущерб решению таких проблем, как повышение инновационности и конкурентоспособности российской экономики, что в XXI в. намного важнее первенства в военном противостоянии кому-либо. Государственная политика в этом отношении должна быть очень сбалансированной.

В бюджете на 2009 г. расходы на оборону составляют 1,27 трлн руб. К этому надо добавить еще и расходы на национальную оборону, равные 1,085 трлн руб. Итого почти 2,4 трлн руб., что составляет 26 % расходной части федерального бюджета страны. Обе эти статьи являются лидерами по увеличению расходов в сравнении с 2008 г.: первая – на 23,1 %, вторая – на 30,1 %[448]. В условиях отсутствия реальной военной угрозы, но присутствия реального экономического кризиса при слабости институциональной базы это не может не вызывать беспокойства.

Не приходится забывать, что для поддержания хотя бы оптимального (военные обычно хотят максимального) уровня боеспособности вооруженных сил страны обычно необходимы постоянное обновление военной техники, модернизация самой армии, что часто требует наращивания военного производства. Армия – это сложный общественный и экономический институт, технологический механизм, играющий большую роль в формировании внешней и внутренней политики, и он не может просто существовать, не готовясь к войне и не воюя. Война позволяет оживить этот институт-механизм, привлечь в него огромные ресурсы. Поэтому весомость военного фактора в экономике и политике огромна и потенциально опасна. Мудрость политической власти страны должна исходить из учета необходимого баланса в сочетании и взаимодействии многих стратегических факторов, прежде всего связанных с заинтересованностью страны и общества в их модернизации, экономического и социального прогресса, в создании зрелой рыночной инновационной экономики.

Не менее важным вопросом, относящимся к воспроизводственному процессу в современной России, является проблема инфляции. Сейчас она превышает все правительственные прогнозы на этот счет за последние годы. Механизмы борьбы с инфляцией сегодня хорошо известны, но, к сожалению, они не используются в полной мере в экономической политике государства (прежде всего, антимонопольной), что, кстати, прямо признал министр финансов А. Кудрин[449].

Российская инфляция, превышающая в своем росте практически вдвое среднегодовые темпы роста реального ВВП, является российской головной болью на протяжении последних чуть ли не 20 лет. Она порождена, с одной стороны, наследием товарного дефицита советских времен, с другой – монополизацией бизнеса, монетарными и производственными факторами (прежде всего, со стороны издержек производства), заработавшими в новой экономике страны при отсутствии надежной государственной антимонопольной политики. Чрезмерно высокая инфляция породила в России и чрезмерно высокие процентные ставки на банковские кредиты, привела экономику страны в конце 2008 г. к чрезмерному падению производства. Инфляция съедает значительную часть доходов населения, особенно той его части, которая живет на низкие доходы и не может выйти из состояния бедности. Антиинфляционная политика в России пока еще очень слаба и малоэффективна.

При всех спорах об оптимальном соотношении между государством и бизнесом в период становления зрелой рыночной экономики и сокращении прямого вмешательства государства в бизнес, в хозяйственные процессы государство должно принимать активное участие в создании современного рынка, его институтов, механизмов конкуренции, цивилизованной предпринимательской среды. Это государственное вмешательство должно концентрироваться на формировании зрелой рыночной модели новой российской экономики, на укреплении ее инфраструктуры, выращивании рыночной инновационной модели, а не на поддержании устаревших производств и неэффективных предприятий. Для этого нужна четкая промышленная, аграрная, структурная и инновационная политика. Без такого конструктивного прорыночного вмешательства государства завершить рыночную и демократическую трансформацию российской экономики и общества просто невозможно.

В России все институциональные рыночные реформы всегда шли только сверху, но, правда, никогда нормально не заканчивались (реформы М. Сперанского, Александра II, С. Витте, П. Столыпина). Только при социализме (точнее, при И. Сталине) антирыночные реформы были доведены до беспредельного конца. Их проводили жестко, методами террора, очень идеократично, и народ их поддерживал, уповая на утопические «преимущества» социализма как плановой, нерыночной системы и диктатуру «пролетариата». К счастью, сегодня такое нам не нужно. Но командно-административное мышление у чиновников и ностальгия по прошлому величию СССР сохранились.

14.3. Проблемы формирования инновационной модели экономики

Инновационная экономика – это экономика творческого поиска и постоянного обновления производства. Она стала формироваться на базе либеральных экономических реформ, начатых в Великобритании

М. Тэтчер и продолженных в США («рейганомика») в 80-х годах прошлого века. Оба эти мотора перекинулись и во многие другие страны, где начались масштабные процессы приватизации, дерегулирования производства, ухода государства от прямого участия в производстве и широкого поощрения им частной предпринимательской инициативы и конкуренции.

Без такой системной подготовки переход к инновационной экономике был бы невозможен. Но парадокс заключается в том, что при заметном ослаблении прямого участия государства в производстве и перекладывании многих его функций на плечи окрепшего бизнеса роль государства в создании инновационной экономики оказалась весьма значительной.

Когда говорят «инновация», то не часто задумываются над определением этого понятия. Базой инновационного процесса, естественно, являются знания, точнее – новые знания, новация. Однако инновация – это не только технический или производственный продукт в виде нового товара или услуги, но это еще и новый производственный и организационный процесс, новый производственный аппарат и менеджмент и даже новый, т. е. модернизированный человек – как производитель, так и потребитель этого нового продукта.

Тем не менее инновация как принципиально новый продукт знаний или НИОКР может быть новым для одной страны, отрасли или фирмы, но созданным в другой стране, отрасли и фирме и заимствованным у них. В этом случае и в строгом смысле такой продукт инновацией не считается. Инновация – это продукт первооткрывателя или первопроходца, но не продукт тех, кто его приобрел. Поэтому, если Россия или какая-либо другая развивающаяся страна использует чужую инновацию, это, конечно, хорошо, но последняя все же не входит в ее национальный инновационный процесс. Но это только «строго говоря».

На деле же отделить «свое» и «чужое» в инновационном процессе любой страны очень трудно. И практически обычно «свои» и «чужие» новинки считаются инновациями. Пример Китая в этом отношении самый показательный. Россия тоже может и должна многое приобретать, импортируя из развитых стран новинки, включив их в свой национальный инновационный процесс. Используя новую импортную технологию, российское предприятие может считаться инновационным. Строгих правил в статистическом учете на этот счет нет. Поэтому здесь еще много нерешенных проблем.

Инновационное развитие является особым фактором не только экономического роста на интенсивной основе, но и конкурентоспособности как отдельного производства, так и экономики в целом. При этом экономическая и инновационная политика государства также является фактором формирования инновационной и конкурентоспособной модели экономики. Государственная инновационная политика включает в себя импорт новейших продуктов и технологий, а также формирует комплекс передовых отраслей – «моторов» развития национальной инновационной системы в целом. При этом формирование такого комплекса «моторов» инновационного процесса должно опираться на опыт и возможности бизнеса, который лучше чиновников знает и понимает пути прорывов в нужных направлениях и использует передовой зарубежный опыт. Однако российский бизнес, предпринимательская среда и созданная в стране рыночная инфраструктура пока еще слабы и незрелы по критериям сегодняшнего дня. А государство вместо того, чтобы укреплять эти институты, много усилий предпринимает по развитию государственного сектора в экономике, замене собой частного предпринимательства.

Сегодня совершенно очевидно, что в условиях острейшей конкуренции на международных и национальных рынках создание в самых развитых странах мира инновационной модели экономики стало главным фактором их конкурентного преимущества в мировой экономике и базой для качественного и устойчивого роста.

Фундаментом инновационной экономики является зрелая рыночная система с современными рыночными институтами и инфраструктурой, обеспечивающими в рамках профессионального правового поля здоровую конкурентную борьбу за прогресс и совершенство. Это – первое, но не единственное условие для формирования инновационной экономики. Это ее первый элемент.

Второй элемент – грамотное и целенаправленное участие государства в формировании национальных и транснациональных инновационных сетей, финансировании НИОКР, прежде всего фундаментальных.

Третьим элементом механизма инновационной системы является система образования, в первую очередь – университеты, готовящие профессиональных и творческих специалистов, способных не только воплощать в жизнь идеи конструкторов и изобретателей, но и самим быть изобретателями и первооткрывателями.

Четвертый элемент – сами «инноваторы», т. е. РАН, НИИ, КБ, научные центры фирм и корпораций, научные лаборатории, независимые исследователи. Все они – изобретатели инноваций, «инноваторы первого порядка».

Пятым элементом механизма инновационной системы являются производители, создатели инноваций. Это малые и средние инновационные фирмы, крупные инновационные корпорации, ТНК, экспортеры. Все они тоже «инноваторы», но второго порядка.

Шестой элемент – потребители или пользователи инноваций, предъявляющие на них платежеспособный спрос. Это частные фирмы-потребители, государство, продавцы новой техники и технологий ДНК, импортеры инноваций и т. д.

Седьмой элемент – фонды (благотворительные и венчурные), гранты, инвестиционные банки, частные и государственные инвесторы и проч.

Восьмой элемент – защитники интеллектуальной собственности в виде национального и международного законодательства, патентные агентства, экспертные сообщества и т. д.

Все перечисленные элементы объединяются в национальные инновационные сети и территориальные кластеры, часто на базе неформальных, чисто коммерческих, партнерских контактов с использованием совместных проектов и средств их технического, производственного воплощения в новых продуктах, в виде новых товаров и услуг. Под кластером обычно понимают сеть частных предприятий, НИИ, университетов и служб, организующих звенья связи науки с производством, а также это потребители, объединенные в один научно-производственный комплекс, сконцентрированный на определенной территории. К этому следует добавить механизмы внешней торговли, когда экспортеры и импортеры инноваций образуют международные частные и государственные партнерства по стимулированию создания инноваций и их реализации на мировых рынках.

В современных условиях все производственные схемы экономики России должны включать механизмы инновационного развития. Но здесь есть серьезные проблемы. Исторически Россия формировалась как страна неинновационная, со слабым предпринимательским духом, зависящая от иностранного капитала и опыта.

Россия – страна, многие столетия формировавшаяся между Востоком и Западом, между Европой и Азией, ставшая огромной и мощной Евразией, своего рода разноликим симбиозом; это – смесь духовной византийности и татаро-монгольского порядка. Как пишет известный философ и литератор Е Померанц, «это неустойчивый симбиоз византийского чина, казацкой воли и татарского кнута. Это вечная незавершенность, вдохновляющая гениев искать неведомо широкого завершения и очень трудная для формирования россиян»[450]. Народ нашей страны никогда не был единым, если исключить периоды войн против внешнего врага и внутреннего террора. Все это отразилось на его современном национальном менталитете и общественном сознании. Эта национальная и историческая раздвоенность и многоликость порой определяются разными исследователями как историческая паранойя, шизофрения, абсурдистан и т. д.

Наследие прошлого проявило себя и в политике последнего десятилетия – не сформированы четкие стратегия и цели развития страны. В ее экономике сохраняется командный стиль. Россия издревле погрязла в коррупции и «кормлениях», массовом нарушении принятых законов, не привыкла к частной собственности и свободному предпринимательству. А проведенные в свое время и не доведенные до конца рыночные и демократические реформы были встречены народом не только без должного понимания и поддержки, но порой с недоверием и сопротивлением, что продолжается и в наши дни. Россия никогда не была экономически развитой страной и, как правило, стояла на пути догоняющего развития, т. е. была страной развивающейся.

Все это так. Но все же в России уже созданы основы рыночной экономики, хотя уровень развития конкурентной среды внутри и качество рыночной инфраструктуры остаются низкими. Особенно это касается банковской системы и фондового рынка. По имеющимся оценкам, лишь около 20–25 % российских промышленных предприятий работают в реальной конкурентной среде, остальные, как уже говорилось, довольствуются давно освоенными на отечественном рынке нишами и чувствуют себя спокойно, не стремясь к особому прогрессу. И тем не менее Правительство РФ четко заявляет о необходимости создания в стране инновационной модели экономики, и это заслуживает широкой поддержки. Но реальных действий в этом направлении пока нет.

Технологически Россия пока серьезно отстает от современных научно-технических лидеров, каковыми являются США, страны ЕС и Япония. Если в этих странах сегодня функционирует постиндустриальная экономика, к тому же базирующаяся на инновациях, то в России преобладает по существу затянувшийся начальный этап развития индустриальной экономики с недостаточно современным производственным аппаратом и устаревшим технологическим укладом. Из-за сравнительно низкого уровня развития рыночных отношений и предпринимательской среды в России лишь 9,3 % промышленных предприятий можно считать инновационно активными, в то время как в Ирландии – 75 %, в Германии – 65,8 %, в Канаде – 67,4 %, в Эстонии – 38 %, в Латвии – 35 %, в Литве – 23 %, в Польше – 18 %[451]. Количество заявок на изобретения в расчете на душу населения в России в 3–4 раза меньше, чем в США и Германии, и в 18 раз – чем в Японии. За последние годы лишь 5 % зарегистрированных в России изобретений были объектами коммерческих сделок[452]. В 2007 г. в России была создана государственная корпорация нанотехнологий «Роснанотех». Но пока нет ни одного «нанопатента», тогда как в мире их уже зарегистрировано более 10 тыс.[453] В целом же доля принципиально новой продукции составляет в России всего лишь 0,6 % промышленного производства[454]. Таким образом, российские власти практически ничего не делают для создания инновационной модели экономики, хотя разговоров и красивых слов на эту тему – тьма.

Для ускорения научно-технического прогресса, создания инновационной экономики и резкого повышения ее конкурентоспособности одного использования рыночных механизмов недостаточно. Финансирование НИОКР в нашей стране по-прежнему ориентировано на штатное расписание в институтах, а не на научные проекты или отдельные творческие личности, дающие высокий результат. Поэтому надо не только увеличить финансирование НИОКР, но и изменить его механизм. Сейчас годовые затраты на НИОКР составляют в России порядка 30–40 млрд долл, при расчете по ППС, что намного ниже, чем в США (400 млрд долл.).

Кроме того, сегодня требуется решительное реформирование российской науки. Как говорил В. Путин, «России нужна инновационная с рыночным уклоном модель организации науки, которая будет определять суть реформирования науки, в первую очередь, академической»[455]. Необходимо укреплять и расширять связи между наукой (в том числе фундаментальной), промышленностью, бизнесом и вузами. Российская фундаментальная наука должна активнее и шире встраиваться в международные инновационные сети и хорошо при этом зарабатывать.

Не приходится забывать о том, что современная российская наука вышла из советской и, подобно ЖКХ, не претерпела существенной перестройки. Как справедливо пишет Г. Ханин, в СССР происходил не только подъем, но и дискредитация науки. «Оценка людей по их научным заслугам была подменена степенью их приближенности к начальству и управляемости. Если такое стало допустимым по отношению к званию академика, то тем более это оказалось возможным применительно к менее престижным званиям и степеням (члена-корреспондента, доктора наук, профессора). Академики, директора научных институтов становились маленькими царьками, вокруг которых формировался двор приближенных, подхалимов с присущими всем монархическим дворам интригами и подсиживаниями. От этого окружения очень многое зависело в судьбе ученого: продвижение по службе, допуск к защите диссертации, публикации, командировки, обеспечение жилплощадью и т. д. Научный сотрудник, по сути, становится крепостным»[456]. Как сказал в своем интервью лауреат Нобелевской премии академик В. Гинзбург, «меня возмущает апатия и равнодушие, которое я замечаю почти на каждом шагу. В том числе в работе академии. И за полвека я понял, что единственное, что всех по-настоящему волнует, – избрание в академики. А когда выборов нет, никто ни за что браться не хочет. Директор любого института обязательно хочет стать академиком, но ведь он не всегда ученый, он менеджер. Многие влиятельные люди добиваются избрания в академию. Почему бы и нет, ведь они не хуже академиков»[457].

При этом денег на финансирование науки в России в последние годы выделяется заметно больше, чем раньше, а результативность научной деятельности снижается. Зато намного выросли доходы администрации институтов от сдачи в аренду значительных площадей.

Сохраняется и глубокий отрыв российской науки от бизнеса и вузов. По имеющимся статистическим данным, наши исследовательские организации, особенно академические, имеют весьма низкий рейтинг и не востребованы бизнесом. Лишь немногие фирмы прибегают к консультациям этих организаций. Чуть выше рейтинг прикладных отраслевых НИИ и КБ, но и он постепенно снижается. Следовательно, имеющаяся у нас инфраструктура научной деятельности не отвечает потребностям инновационного развития экономики.

Исходя из западного опыта формирования тесной связи между сферой НИОКР и промышленностью можно предложить создать в нашей стране государственную систему поощрения предпринимателей за использование в производстве новейших достижений науки и техники. Речь идет о налоговых льготах, специальных кредитах, лизинге новейших видов машин и оборудования под государственные гарантии и, естественно, – о целевом финансировании особо важных и перспективных проектов, особенно в формате национальных инновационных сетей. Необходимо также сформулировать инновационные кластеры – комплексы связанных между собой промышленных фирм, НИИ, лабораторий, органов государственного управления и коммерческих организаций по типу научно-промышленных территориальных парков.

Государство должно иметь специальные программы по ускорению научно-технического прогресса и инновационному развитию российской экономики. Такие программы существуют практически во всех развитых странах мира, давно уже разрабатывающих свою национальную научную политику. К сожалению, приходится признать, что Россия пока не имеет своей государственной научной политики. Есть отдельные куски или фрагменты, но нет комплексной программы, а тем более отсутствует стратегия инновационного развития. Нет и надежной правовой базы для инноваций и формирования инновационной модели экономики, а также отсутствует система их финансирования. Роль мелкого и среднего бизнеса крайне мала: на него приходится менее 2 % всех инноваций в России.

Наконец, в России необходимо создать свои систему и рынок отечественных инноваций, базирующихся на собственной науке и технике и коммерческой системе. Здесь надо опираться на отечественные прорывные технологии, на обновление своего производственного капитала в виде имеющейся технической и кадровой базы. Это позволит российской экономике обрести новый технический уклад и резко повысить конкурентоспособность производства. Стране явно необходима государственная программа, а точнее, стратегия по формированию инновационной модели российской экономики. Также нужно создать федеральные и местные (по субъектам РФ) инновационные фонды за счет отчислений от доходов, получаемых сырьевыми отраслями (прежде всего ТЭК), как это делается в Норвегии, Канаде, Нидерландах.

Стратегия должна включать в себя не только увеличение затрат на науку и образование, но и механизмы формирования отраслевых и межотраслевых инновационных сетей, кластеров и венчурных фондов в рамках конкретных программ и приоритетов научно-инновационного развития страны, а также необходимые меры и инструменты по созданию инновационного климата и реального поощрения инноваторов, изобретателей, инновационных фирм. Но понятно, что все это должно быть связано с программами модернизации производственного аппарата, диверсификации экономики и экспорта, повышения оплаты труда и снижения неравенства в распределении доходов населения.

Огромная сырьевая рента, получаемая бизнесом и государством от производства и экспорта сырья, должна использоваться для финансирования инновационных программ и проектов. Причем это финансирование надо строго контролировать, чтобы не допускать растраты средств, выделяемых на инновации, по другим направлениям.

Необходимо также решительно завоевывать серьезные позиции на мировых рынках, не только не боясь вступления в ВТО, но и используя в будущем свое членство в ВТО в этих целях. Особенно важно занять серьезные позиции на мировых рынках высокотехнологичной и наукоемкой продукции. Для этого важно грамотно сочетать механизмы рынка и государственного регулирования, широко применять прорывные технологии и переводить промышленное производство на новейшую техническую базу. Пока некоторые изменения в этом направления заметны лишь в ВПК, что и было в бывшем СССР. Массового же спроса на высокотехнологические продукты (за исключением спроса на примитивные средства мобильной связи) как не было, так и нет. Нет и заметного внедрения в производство результатов собственных научных исследований и разработок.

Огромную роль в переходе нашей страны на инновационный путь развития должно сыграть расширение международного научно-технического сотрудничества. В частности, Россия имеет большие возможности расширения и укрепления такого сотрудничества с Евросоюзом. Еще в январе 2000 г. Еврокомиссия разработала концепцию развития научного пространства для Европы с целью последующей выработки в рамках ЕС единой политики по созданию европейского научного пространства, привлечения к исследованиям ученых всего мира. В этой концепции имеется и отдельный раздел по проблемам интеграции научных сообществ Западной и Восточной Европы. Однако похоже, что страны Центральной и Восточной Европы идут на это сотрудничество заметно быстрее и охотнее, чем Россия.

Не секрет, что ведущие западные фирмы и ТНК, сотрудничающие с нашей страной, часто не заинтересованы в партнерстве с нами в области создания современных инновационных проектов. Вместо этого нам активно предлагают сотрудничество в ТЭК, металлургии, химическом производстве, переработке ядерных отходов и т. д., другими словами, – в сырьевой сфере, рассматривая Россию в качестве сырьевого придатка. К этому следует добавить попытки по продвижению в Россию сборочных производств в области автомобилестроения и бытовой техники. При этом западные фирмы весьма активно сотрудничают между собой в инновационной сфере, привлекая и постсоциалистические страны ЦВЕ, но не Россию.

Сегодня в процессе научно-технической и инновационной глобализации роль главного лидера играют США, вслед за ними идут ЕС и Япония. Место России в мировом научно-технологическом пространстве пока невысокое. При этом драма российской науки не только в резком снижении ее финансирования за годы рыночных реформ и уходе многих талантливых ученых как из науки, так и из страны, но и в снижении социального статуса науки и ученых, оттоке молодежи и росте на этой волне числа непрофессионалов. Но, похоже, российская наука уже начала возрождаться, а учет мирового опыта и широкое включение в международное сотрудничество помогут ей скорее встать на ноги.

Пока же практический опыт свидетельствует о том, что в большинстве своем российские фирмы ориентируются не на инновации, а на приобретение готового технологического оборудования (прежде всего за рубежом), а НИИ и КБ не имеют в большинстве своем тесных связей с производством. Кроме того, две трети российских инновационных предприятий реализуют свою продукцию на локальных рынках и не стремятся выйти за привычные, давно сложившиеся пределы. Удельный вес убыточных предприятий в нашей экономике составляет 41,3 % при высокой дифференциации по отраслям. Так, в промышленности он достигает 42,0 %, в сельском хозяйстве – 50,2 %, на транспорте – 46,9 %, в жилищно-коммунальном хозяйстве – 61,6 %. По отдельным отраслям промышленности удельный вес убыточных предприятий следующий: в электроэнергетике – 48,5 %, топливной промышленности – 46,6 %, угольной – 63,9 %, лесной, деревообрабатывающей и целлюлозно-бумажной промышленности – 54,8 %[458]. Все это серьезно тормозит научно-технический прогресс в стране.

Россия должна стать равноправным партнером ведущих стран с инновационной экономикой, повысить свою конкурентоспособность и войти в число мировых лидеров по ведущим направлениям научно-технического прогресса, результаты которого активно и заинтересованно будут использоваться бизнесом, а государство станет всемерно стимулировать формирование национальных инновационных сетей. Основой экономического развития страны в последние полтора-два десятилетия стал топливно-энергетический комплекс. Движение по этому пути приведет Россию в очередной исторический и экономический тупик. Выход из него, как уже говорилось выше, – формирование инновационной модели развития с учетом передового мирового опыта.

Пока новейшие российские технологические разработки существенно отстают от передовых разработок Запада. По оценке международных экспертов, Россия сегодня сохраняет лидирующие позиции лишь по двум из семидесяти критическим технологиям, имеющим к тому же узкую сферу практического применения – «трубопроводный транспорт угольной суспензии» и «нетрадиционные технологии добычи и переработки твердых топлив и урана». Однако по самым важным технологиям (информационные, био– и нанотехнологии, связь) Россия значительно уступает передовым странам мира[459].

Но дело даже не в этом. Россия пока не производит в нужных масштабах своих станков, энергетического оборудования, оборудования для химической и нефтегазовой промышленности, нефтяных платформ для шельфа, сельскохозяйственных машин, гражданских самолетов, медицинского оборудования и т. д. К тому же государственная экономическая политика последнего времени направлена на ограничение функционирования недавно народившихся рыночных институтов и сопровождается усилением роли государства в российской экономике в ущерб бизнесу.

Доля акций в российских компаниях, принадлежащих государству, растет. В 2006 г. она составляла 29,6 %, но уже в начале 2007 г. – 35,1 %. В начале 2008 г. эта доля достигла 40–45 %. В 2007–2008 гг. появилось сразу несколько крупных госкорпораций. Среди них такие гиганты, как «Ростехнологии», «Росатом», «Роснанотех», «Олимпстрой» и др. При этом «Ростехнологии» представляют собой огромный конгломерат, включающий «Рособоронэкспорт» и претендующий на сотни других объектов[460]. Все это говорит об изменении ранее созданной модели экономики в сторону нарастания ее государственной составляющей, что не способствует повышению эффективности производства.

Тем не менее наша страна демонстрировала в 1999–2008 гг. высокие темпы роста производства, инвестиций и жизненного уровня населения, прежде всего – благодаря высоким мировым ценам на сырье. Но устойчивый и эффективный экономический рост возможен только за счет высокотехнологичных производств, инноваций, применения современных знаний и инициативы в экономике. Иначе перспективы неблагоприятны и не будут отвечать национальным интересам страны. В свою очередь создание инновационных сетей возможно только на базе органичного соединения науки, государства и бизнеса.

Как пишет ректор Высшей школы экономики Я. Кузьминов, если в начале 1990-х годов прошлого века доля России в мировом объеме заявок на изобретения составляла свыше 16 %, а выданных патентов – более 33 %, то к сегодняшнему дню доля заявок на изобретения снизилась почти в 7 раз (2,9 %), а патентов – почти в 13 раз (2,6 %). При этом численность персонала, занятого исследованиями и разработками, уменьшилась вдвое. Объем внутреннего российского рынка инновационной продукции составляет менее 1 % от мирового. Он в 192 раза меньше, чем в США, в 85 раз – чем в Японии и в 15 раз меньше, чем в Китае[461]. В 2003 г. Россия заняла лишь 47-е место в мире по числу статей в ведущих научных журналах в расчете на 1000 исследователей[462].

К сказанному следует добавить тот факт, что согласно международному рейтингу Россия опустилась за годы правления В. Путина с 6-го на 9-е место в мире по результативности научной деятельности. Доля России в мировом экспорте наукоемкой продукции составляет сегодня всего 0,3 %, хотя на нашу страну приходится 12 % ученых всего мира[463]. При этом, как считает министр образования и науки РФ А. Фурсенко, «почти все показатели, которые характеризуют нашу науку, имеют отрицательную динамику»[464].

Как правило, российские компании по-прежнему слабо ориентируются на создание уникальных товаров и услуг, неактивны в отношении к инновациям и чувствуют себя ущемленными в реальном бизнес-климате. Количество инновационных наукоемких предприятий в России в последние годы сократилось более чем в два раза[465]. При этом лишь 2,5 % всех наших инновационных предприятий занято в малом бизнесе, хотя необходимо не менее 50 %. В хозяйственном обороте страны находится лишь 1 % результатов НИОКР, в то время как в США и Великобритании – 70 %[466]. Вклад российских ученых в мировую нанотехнологическую науку снизился до 1,5 % против 6 % в 2000 г.[467]. При этом Россия регистрирует в 10 раз меньше патентов, чем Япония, в 6 раз меньше – чем США, и в 2 раза – чем Южная Корея. Даже если взять одну из наиболее продвинутых отраслей нашей науки – нанотехнологию, то за период 1975–2008 гг. у нас в этой области было зарегистрировано всего 713 патентов, а в США– 17,6 тыс. в Китае– 13,6 тыс.,в

Японии – 9,7 тыс. и даже в Тайване – 1,4 тыс.[468] И это – несмотря на серьезное увеличение финансирования! Все сказанное говорит о том, что путинская стабилизация и экономический рост не привели к ускорению научно-технического прогресса, к какому-либо подобию столь нужного для страны технологического прорыва на здоровой основе грамотного использования рыночных механизмов.

Формально, по данным Министерства образования и науки, в России зарегистрировано более 80 технопарков, еще больше инновационно-технологических центров, более 100 центров по передаче технологий, 10 национальных инновационно-аналитических центров, 86 центров научно-технической информации, свыше 120 бизнес-инкубаторов, 15 центров инновационного консалтинга и т. д.[469] Но нет информации о результатах их деятельности

Сегодня в России для ускорения научно-технического прогресса и формирования инновационной модели экономики во весь рост стоит вопрос о создании механизмов коммерциализации значительной части НИОКР, легализации интеллектуальной собственности, как это происходит на Западе. До сих пор участие бизнеса в финансировании российских НИОКР незначительно, а на долю государства приходится до 80 %. Но и наука часто не стремится к продуктивному и взаимовыгодному сотрудничеству с бизнесом. Главное же состоит в том, что в нашей стране пока нет осознанной системности в создании инновационных систем, единой связки образования, науки, бизнеса и государства, в результате чего мы занимаем, как уже говорилось, всего лишь 51-е место (из 131 страны) по уровню национальной конкурентоспособности.

Несмотря на слова В. Путина о том, что «мы должны сформировать в России конкурентоспособную систему генерации, распространения и использования знаний, ибо только такая система станет основой устойчивых темпов и высокого качества экономического роста в нашей стране», в России не произошло увеличения расходов на НИОКР, не создано эффективной инфраструктуры и механизмов инновационной модели экономики. Похоже, что мы находимся в стороне от современного мейнстрима мирового инновационного процесса, а в числе известных национальных проектов как не было, так и нет проекта формирования инновационных сетей в России.

Таким образом, несмотря на то что Россия после перехода от замкнутой государственной к открытой рыночной экономике вошла в процесс глобализации, ее позиции на мировом рынке по критериям инновационности и уровня развития современных высоких технологий пока еще остаются слабыми. И это – результат не только советского наследия (отсутствие мотивации к научно-техническому прогрессу, ориентация на вал и производство ради производства, а не на реальный спрос), но и явной недостаточности тех мер, которые были приняты в последние годы по становлению в нашей стране инновационной модели экономики. Не случайно число созданных в России принципиально новых передовых производственных технологий сократилось по официальным данным с 90 в 1997 г. до 52 в 2006 г., хотя и возросло в 2007 г. до 75[470].

К сказанному следует добавить сводные данные об инновационной активности российских промышленных предприятий за период 2003–2007 гг. (табл. 14.5).

Эти данные свидетельствуют о низком уровне инновационной активности в России, хотя доля инновационной продукции в общем объеме производства в последние годы стала расти. Однако в сравнении с развитыми странами мира этот рост недостаточен.

Сегодня Россия занимает около 2 % от численности населения в мире и менее 0,3 % – от общего объема мирового рынка высоких технологий. США же занимают около 4 % численности населения мира, но на них приходится почти 40 % мирового рынка высоких технологий. Россия занимает всего лишь 30-е место в мире по доле затрат на НИОКР в ВВП (1 %). Общий объем производимой наукоемкой продукции в мире сегодня достигает 2,3 трлн долл., доля США в этом объеме составляет 36 %, Японии – 30 %, Китая – 5–6 %, а России – менее 1 %[471]. США, Япония и страны ЕС получают огромную инновационную ренту, Россия – сырьевую. По оценке экспертов, доля инновационно активных предприятий в промышленности должна быть в наши дни 25 %, а доля инновационной продукции в общем объеме промышленной продукции – не менее 15 %[472].

Таблица 14.5

Показатели инновационной активности организаций в российской промышленности, %

Источник: Индикаторы науки 2009. М., 2009. С. 21, 22.

Россия по всем этим параметрам серьезно отстает. Поступления от экспорта технологий в 2005 г. у нас составили 389 млн долл., а выплаты по импорту технологий – 954 млн долл. Это примерно на уровне Португалии (559 млн и 910 млн долл.). В Швейцарии же эти показатели достигли 7,5 и 8 млрд долл., в Великобритании – 29 млрд и 14 млрд долл., а в США – 57 млрд и 24,5 млрд долл. соответственно[473].

Столь явный контраст весьма опасен для России, чрезмерно увлекшейся добычей и экспортом своих энергоносителей и купающейся в сырьевой ренте. Последние годы показали, что рост затрат на НИОКР, появившийся в России в последнее время, не дает нужных результатов. Не только снижаются наукоемкость и инновационность нашей экономики, но и растет число антиконкурентных действий со стороны государства, не исполняются антимонопольные законы, растет вмешательство чиновников в бизнес, идет процесс огосударствления производства. По определению сырьевая экономика не может быть инновационной и неизбежно обречена на провал. Вопрос лишь в том, когда он произойдет, – скоро или не очень, одним обвалом или постепенно.

Следовательно, России как воздух нужна решительная и грамотная инновационная политика, направленная то, чтобы выйти на передовые рубежи мирового научно-технического творчества и инноваций, а также необходим специальный инновационный фонд, с помощью которого можно будет финансировать инновационный процесс в стране под управлением специальных органов на федеральном и местном уровнях.

14.4. Сравнительный анализ путей выхода из экономического кризиса в США и России

Мировой экономический кризис начался в США – лидере мировой экономики и быстро распространился во многих странах мира. Стимулировала этот процесс глобализация, усиление зависимости национальных экономик разных стран от мирохозяйственных связей, их выход из былой самоизоляции.

Жизнь показала, что в процессе преодоления последнего кризиса и посткризисного развития в мировой экономике сформировались две основные модели государственной политики по преодолению падения производства, банковской и внешнеторговой активности: либеральная и консервативная. Примером первой является США, второй – Россия. Я не говорю здесь о других странах, которые так или иначе примыкают к этим главным моделям, а возможно, и создают что-то свое – третье, четвертое и т. д.

В период кризиса роль государства в его преодолении везде возрастает. Но в США все же главный акцент государство делает на рыночные механизмы и стимулы, а даже если скупает какие-то активы или частные банки и целые корпорации, то только временно и ненадолго, не стремясь брать их на содержание за счет бюджета, т. е. налогоплательщиков.

Скандалы с банками Fannie Мае и Freddie Mac начались еще в 2004 г. В этом же году банки США стали принимать кредиты, по которым в первый год заемщики могли выплачивать лишь нулевой или очень низкий процент. Заемный пузырь раздулся до небес, что стимулировало спрос на жилье, – люди покупали дома и квартиры в огромных масштабах. В результате выплаты по кредитам замораживались и банковская система США вошла в кризис, который преодолеть без помощи государства было уже невозможно. Весной 2008 г. финансовый кризис в США перерос в национальный экономический, а затем в мировой.

В России роль государства в преодолении кризиса оказалась заметно больше, чем в США в силу наших старых традиций. Поэтому российская модель преодоления кризиса и посткризисного периода не либеральная, а в отличие от американской – консервативная. Тем не менее в практических решениях и действиях и в США, и в России много общего. Правда, в России после 1917 г. кризисов перепроизводства, ипотеки или финансов не было и быть не могло в силу наличия нерыночной экономики и игнорирования механизмов конкурентного стимулирования производства. В СШАже за всю историю накоплен серьезный не только научный, но и практический опыт по выходу из экономического и других кризисов.

В отличие от опыта прошлого в период экономического кризиса 2008–2009 гг. США завалили экономику своей страны деньгами (решение ФРС), была отпечатана дополнительно огромная денежная масса. Казалось бы, это вызовет не только инфляцию, но и стагфляцию. Но этого не произошло. Нашлись финансовые инструменты преодоления инфляции, а стагфляция сформировалась у нас, в России.

Главные меры в США были направлены на поддержку банковской системы и фондового рынка (важнейших инструментов рынка), оказывалась серьезная поддержка ряду промышленных корпораций, прежде всего – автомобильной промышленности, черной металлургии. Были приняты меры протекционистской защиты своего производства от иностранной конкуренции, снижены налоги, поддерживались по возможности занятость, уровень оплаты труда и пособий по безработице. Но главные импульсы преодоления кризиса и проблем посткризисного развития идут в США не сверху, а снизу.

Речь идет о том, чего у нас почти не происходит: о модернизации американской экономики, ее производственного аппарата и кадрового состава, о становлении и укреплении инновационной модели экономики. Наличие гражданского общества, свободы предпринимательской среды, институционального фундамента зрелой рыночной экономики стимулирует перелив капитала в высококонкурентоспособное производство, новые инновационные продукты, в становление нового технологического уклада (шестого по счету). Огромную роль при этом играет малый и средний бизнес. Этот внутренний процесс приспособления американской экономики к новым условиям, ее очистки от накопившегося старья и ржавчины стимулируется сверху государственной политикой поддержания сверхнизкой процентной ставки, сдерживания инфляции и разработки инновационных программ и проектов.

Американская экономика после кризиса рванет вперед, и этот рывок будет носить скорее не внешний (темпы роста ВВП и промышленного производства), а внутренний характер (перестройка производственной базы, отраслевой структуры, механизмов воспроизводства, продвижение инноваций, модернизация). Не исключено, что этот внутренний процесс будет сопровождаться формированием наверху институтов государственного регулирования финансовой системы, поощрения научно-технического прогресса, создания принципиально новых отраслей и производств. Усиление государственного мониторинга разросшихся рыночных механизмов и борьбы со спекулятивными «пузырями» представляется неизбежным. Привычные для российского слуха термины «общий кризис» или «застой» к современной американской экономике никакого отношения не имеют. Но они имеют прямое отношение к современной экономике России.

У нас застой и общий институциональный кризис сформировались в 2000-е годы. Несмотря на высокие темпы экономического роста (свыше 7 % в год), заметный рост реальных доходов населения и внутриполитическую стабилизацию, никакой модернизации производства, ее диверсификации или ускорения научно-технического прогресса не происходило. Более того, свыше 50 % наших основных фондов, в том числе – 70 % машин и оборудования, уже изношены до предела. Объем машиностроительного производства вдвое ниже, чем в 1989 г. Доля расходов на НИОКР в ВВП уменьшается – 1,15 % в 2004 г., 1,03 % в 2008 г. и менее 1 % в 2010 г. Самые современные виды техники и технологий не прививаются в России, она отторгает и инновации, и конкурентоспособность. Как России жить в новых условиях, в которые все развитые страны мира (прежде всего США) войдут уже в ближайшее время?

Главная надежда – на политическую волю, на нового Петра I, но не деспота и крепостника, а на интеллектуально развитого и творческого демократа, профессионального политика, который будет способен поставить страну на путь новой перестройки, реальной, а не мнимой модернизации, на путь современного инновационного развития. Ведь без этого нам не сохранить себя в мире, особенно перед лицом такого нарождающегося тандема в мировой экономике и политике, как США —

Китай. Не сохранить и деградирующий российский Дальний Восток, оказавшийся неспособным встать на путь высокотехнологичного развития, на который твердо и окончательно давно встали Япония, Южная Корея, Гонконг, Тайвань и Китай – наши соседи в этом регионе.

В своей статье «Россия, вперед!» Д. Медведев задается вопросом: «Должны ли мы и дальше тащить в наше будущее примитивную сырьевую экономику, хроническую коррупцию, застарелую привычку полагаться в решении проблем на государство, на заграницу, на какое-нибудь «всесильное учение», на что угодно, на кого угодно, только не на себя? И есть ли у России, перегруженной такими ношами, собственное завтра?» И отвечает: «В течение ближайших десятилетий Россия должна стать страной, благополучие которой обеспечивается не только сырьевыми, сколько интеллектуальными ресурсами: «умной» экономикой, создающей уникальные знания… Считаю технологическое развитие приоритетной общественной и государственной задачей… Чем «умнее» и интеллектуальнее, эффективнее будет наша экономика, тем выше будет уровень благосостояния наших граждан». А в своем Послании Федеральному Собранию в том же 2009 г. Президент подчеркнул, что «в XXI веке нашей стране вновь необходима всесторонняя модернизация… Вместо прошлой построим настоящую Россию – современную, устремленную в будущее молодую нацию»[474].

Мировой экономический кризис 2008–2009 гг. дает реальный импульс становлению нашей страны на такой путь. Вселяют надежду и принятие в конце 2009 г. Закона об акционировании государственных корпораций, и призывы (пока только на словах) Президента к продвижению рыночных и структурных реформ.

Политика грамотного и прогрессивного посткризисного развития экономики – это серьезный шанс для России. Но пока продолжается государственная поддержка старых предприятий, неэффективной банковской системы (банковские кредиты составляют менее 20 % годовых инвестиций), прежнего почти необновляемого кадрового состава и, конечно, военно-промышленного комплекса.

Россия, как и США, тоже завалила свою экономику деньгами (ликвидностью). Эти деньги мы не растратили, а накопили благодаря формированию резервных фондов и золотовалютных резервов (3-е место в мире после Китая и Японии, но впереди США). Однако они почти не идут на инновации, на модернизацию, на структурную и иную перестройку экономики, на поддержку малого и среднего бизнеса, конкурентной среды, уже созданных рыночных механизмов. У нас слабы банковская система и фондовый рынок, который уже в конце 2008 г. попросту рухнул, слабы инновационные ячейки не только в промышленности, которая работает либо на сырьевой внешний рынок, либо на обычные и непритязательные рыночные ниши, но и в науке (РАН) и в вузах.

Нельзя забывать о том, что Россия все-таки плохо подготовилась к защите от мирового экономического кризиса. Несмотря на накопление финансовых резервов, страна не укрепляла свою экономику, ее рыночные механизмы. Более того, были приостановлены рыночные реформы, усилилось прямое государственное вмешательство в экономику, и в итоге появились такие трудности, как высокая инфляция и высокий банковский процент на кредиты для бизнеса, что побудило его к принятию крупных заемных средств из-за рубежа, которые надо было отдавать с наступлением мирового экономического кризиса. Все это привело к тому, что процесс преодоления кризиса в России оказался более трудным и затратным, чем в США. К тому же вместо того, чтобы тратить имеющиеся резервы на модернизацию и инновации, был сделан акцент на социальные расходы. Доля этих расходов по отношению к ВВП в России оказалась больше, чем в США. Но эти расходы носили, прежде всего, популистский, а не реформаторский характер.

В ближайшей перспективе нас ждет серьезное отставание от США и Китая по объемам производства, по темпам научно-технического прогресса и модернизации производства. США восстановят докризисный уровень своего ВВП в 2011 г., а Россия – не раньше 2012 г. В среднесрочной и особенно в дальнесрочной перспективе Россия покажет, скорее всего, более высокие темпы экономического роста, чем США, и вновь займет 6-е место в мире к 2025 г. по показателю ВВП (как это было в 2008 г.). Но при отсутствии прогресса в области модернизации, конкурентоспособности производства, его инновационности и диверсифицированности Россия увеличит свое отставание не только от США, но и от других стран со зрелой рыночной экономикой. Такой прогноз может оказаться реальностью, если у нас не появится «Петр I» и не будет проводиться в жизнь программа реальной модернизации экономики и общества.

Выступая в августе 2009 г. по поводу техногенной катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС, Д. Медведев заявил: «Наша страна очень сильно технологически отстала. И если мы не преодолеем этот вызов, тогда действительно все те угрозы, о которых сейчас говорят, могут стать реальными». Правильные слова, но дадут ли ему наши сырьевики и военные провести их в жизнь? Поживем – увидим.

Общий объем наукоемкой продукции в мире сегодня оценивается в сумму 2,3 трлн долл, в год. На долю США приходится 36 % этой суммы, Японии – 30 %, Китая – 5–6 %, России – менее 4 %. Инновационная рента, получаемая США и Японией, сегодня намного превышает сырьевую ренту, получаемую Россией. Таковы факты.

Выступая с Посланием Федеральному Собранию в ноябре 2009 г. Президент говорил, что «перемены необходимы… только от нас зависит, какой будет Россия для наших детей и внуков, какое место займет в будущем мире… Измениться должны мы сами. По-настоящему современным может считаться только общество, настроенное на непрерывное обновление, на постоянное эволюционное преобразование социальных практик, демократических институтов, представлений о будущем»[475]. Однако не все так просто.

Все эти соображения о наших сегодняшних трудностях и проблемах заставляют обратиться и к полученному нами наследству. Речь идет о традиционной слабости развития в России институтов рыночной экономики, о серьезном отставании в этом отношении от Запада как в царские времена, так и в нынешней, постсоветской России. В Советском Союзе частная собственность, рынок, нормальные товарно-денежные отношения попросту были искоренены из общества и сознания трех поколений людей, которых заставляли жить и трудиться только по плану, по команде сверху, а всяческое предпринимательство, личная инициатива и стремление получать прибыль преследовались по закону.

Поддержка государством частного сектора в 2008–2009 гг. ориентировалась на отдельные бизнес-планы и коммерческие структуры отнюдь не по принципу инновационости, конкурентоспособности или перспективности для общества и его экономики. Практически ничего не было сделано по стимулированию немногочисленных передовых, инновационных производств. Искусственно сохранялись и поддерживались производства обычные, традиционные и часто вообще неэффективные и неконкурентоспособные, поскольку на них у нас традиционно приходится основная часть занятого персонала, не всегда современно подготовленного и обученного. Это – советские предприятия с физически устаревшим (на 70 %) оборудованием и примитивными, порой «отверточными», технологиями. По существу были созданы огромные анклавы и даже отстойники устаревших производственных фондов.

Любой кризис объективно создает мотивационные предпосылки и условия к прорыву на пути научно-технического прогресса. Однако у нас практически ничего не было сделано в этом отношении. Антикризисные меры, принятые в России, находились в русле обычных критериев и правил, сформированных экономической теорией. В этом смысле они имели много общего с теми мерами, которые были приняты в странах Запада. Но акценты были расставлены по-разному. В США и Великобритании использовались в основном рыночные рычаги и механизмы по преодолению кризиса, укреплялись институты и механизмы научно-технического прогресса, в Германии и Франции больший упор делался на государство, в Скандинавских странах акцент делался на укрепление инновационной модели экономики.

В России делается акцент на поддержку традиционных производств, например АвтоВАЗа, которому было выделено свыше 100 млрд руб. на сохранение занятости и выпуск устаревшей продукции, на сохранение ГАЗа, заводов ВПК, также выпускающих устаревшую продукцию. В этом отношении особую тревогу вызывает состояние нашего машиностроения. Дело не только в том, что на заводах этой отрасли промышленности оборудование сильно изношено, а в том, что там производится очень мало продукции. У нас велик импорт этой продукции, поскольку стране не хватает собственных машин и оборудования.

В наборе антикризисных мер, которые рассматриваются Правительством РФ, нет мер стимулирования развития машиностроения и опять делается акцент на форсирование производства и экспорта нефти и газа. Все это не сулит хороших перспектив для экономики страны. Судя по всему, стагнация машиностроения, да и всей обрабатывающей промышленности сохранится надолго. Наращивание же производства сырья, особенно в добывающей промышленности означает лишь наращивание резервов для сохранения и укрепления всего старого, изношенного и неперспективного.

Главная слабость современной российской экономики заключается в незавершенности рыночных реформ, в неразвитости рыночной инфраструктуры, в огромном размахе коррупции и рейдерства, в засоренности негативным прошлым нашего общественного сознания. Значительная часть населения ностальгирует по «великому советскому прошлому», по планированию и силе государственного управления экономикой. Все эти архаичные остатки прошлого тормозят становление эффективных программ посткризисного развития.

В период посткризисного развития упор надо делать на поддержку инновационного бизнеса, производство новых и более качественных продуктов, на повышение производительности труда и конкурентоспособности предприятий обрабатывающей промышленности, особенно машиностроения. Однако пока в российском бизнесе крайне мало инновационных производств, а под инновациями обычно понимается новая продукция, закупленная за рубежом. Своих же новинок очень мало. Практически нет банков, которые бы непосредственно занимались финансированием инновационных проектов[476].

В процессе посткризисного развития надо избавляться от устаревших основных фондов, кадрового балласта, неконкурентоспособных предприятий-банкротов, всячески поддерживать эффективный малый и средний бизнес, совершенствовать рыночную инфраструктуру, механизмы конкуренции и корпоративное управление. Весьма опасно надувание всевозможных финансовых пузырей, сохранение процентной ставки по кредитам на высоком уровне, непротивление запредельной инфляции.

Страны Запада оказались более подготовленными к экономическому кризису и посткризисному развитию. Уровень инфляции там не превышает 2–3 % годовых, ставка процента по кредитам находится в пределах 0,5–3,5 %, крепость банковской системы несопоставима с нашей, диверсифицированность отраслевой структуры и воспроизводственные пропорции у них также эффективнее наших.

Поэтому падение производства в 2009 г. во всех странах G-20 оказалось меньше, чем в России. Так, падение ВВП в России в указанном году составило 8 %, в США – 2,5 %, в Великобритании – 5,0 %, Франции —

2,2 %, Германии – 5,0 %, Японии – 5,2%477. Слабость рынка и его механизмов в экономике России – это не только результат не доведенных до конца системных реформ, но и сохраняющихся в общественном сознании россиян остатков советской идеологии, большевизма, насилий, революций и социального геноцида. С этим наследством необходимо решительно бороться. Несмотря на явные отступления в этой борьбе в недавнем прошлом, сегодня ситуация, похоже, стала меняться, что также должно стать важным фактором посткризисного развития общества в целом.

14.5. Прогноз развития российской экономики на период до 2025 г.

Прогнозировать темпы экономического роста взятых для анализа стран довольно сложно. Тем не менее для России можно предположить среднегодовой темп роста ВВП на период с 2012 по 2025 г. в размере 5 %, промышленного производства и строительства – 4 %. Это ниже, чем было в 1999–2008 гг., но с учетом всего сказанного о российской экономике – вполне правомерно. Отставание промышленности и строительства по темпам роста от темпов роста ВВП правомерно для стран с постиндустриальной экономикой (США, Япония и т. д.). И хотя российскую экономику назвать постиндустриальной трудно, ибо она нуждается в неоиндустриализации по ходу ее модернизации, в прошлом динамика российской промышленности отставала от динамики ВВП, куда входит огромная среда услуг (58 % ВВП). В настоящее время шаги по ускорению развития промышленного производства в России, к сожалению, не просматриваются.

Однако все это лишь количественная сторона прогноза. С точки зрения качественных критериев, у России пока еще много проблем.

Первая проблема – переход от роста к развитию, т. е. от наращивания вала обычной продукции к наращиванию выпуска современной качественной и более разнообразной продукции на базе формирования инновационной модели экономики.

Вторая проблема – акцент не только на современный и качественный экономический рост (развитие), но и на достижение благополучия и процветания своего народа. [477]

Третья проблема – продолжение и завершение давно начатых рыночных и демократических реформ.

Четвертая – масштабная модернизация не только давно устаревшего производственного аппарата, но и общественного, национального менталитета и самосознания, пока еще сохраняющего весьма знаковые негативные черты старого наследия в виде великодержавности и раболепия, имперскости и общественной пассивности, низкого предпринимательского духа и профессионализма, антизападничества, национализма, византийскости и т. д. Как пишет Д. Фурман, «мы продолжаем жить в авторитарном режиме, который проходит через периоды “оттепелей” и “заморозков”, как это было и в эпоху самодержавия, и в советскую эпоху. Все это прекрасно описано Салтыковым-Щедриным»[478].

Пятая проблема – преодоление давно сложившихся диспропорций в экономике: между обрабатывающей и добывающей промышленностью; между огромными природными ресурсами и низкой степенью их промышленной обработки; между сильным крупным бизнесом и слабым мелким и средним; между большим торговым сектором и хилым машиностроением; между импортом продовольствия и слабым сельским хозяйством; между огромным сектором обычного, традиционного производства и крайне слабым сектором высокотехнологичного производства, использующим инновации.

Модель капитализма, которую мы создаем, будет, скорее всего, не западной, а российской, подобно тому, как марксизм в советские времена был не «марксовым», который он творил для Запада, а российским, большевистским, советским. Наш капитализм будет включать в себя большую долю государства в экономике сырьевой и малопроизводительной, т. е. это будет своего рода евразийский капитализм с незначительным присутствием инновационного фактора. Для того чтобы уйти от этого тренда, необходимо иметь программу, позволяющую преодолеть сложившиеся диспропорции в воспроизводственном механизме, повысить норму и качество накопления, производительность труда, создать новые и современные рабочие места, ориентированные на творческий труд и инновации. На базе роста производительности труда должен происходить процесс надежного повышения жизненного уровня населения.

Положение России в современном мире непростое. С одной стороны, началось укрепление ее позиций, что пока определяется в значительной мере ее конкурентными преимуществами в сфере обеспеченности природными ресурсами. Но, с другой стороны, сохраняются и даже нарастают давно возникшие проблемы качества экономического роста, умножаемые социально-политическим положением страны, создающим для этого препятствия. Нужна масштабная модернизация не только производственного аппарата, но и общественного сознания, государственной политики, сложившейся социально-экономической модели. Нужна новая «Стратегия», что-то вроде «Нового начала», с которым в свое время выступил Р. Рейган. В связи с этим напомним оптимистичное мнение английского историка Д. Ливни: «США и их союзники продолжают оставаться самыми богатыми и могущественными странами в мире, и если их версия либерального капитализма будет доминировать и впредь, то, скорее всего, именно эта модель в конечном счете возобладает и в России»[479].

Ждать россиянам этой модели, очевидно, придется долго. Шестое место, которое сможет занимать наша страна в 2025 г. в мировой экономике по общему объему производства, отнюдь не будет таковым в отношении эффективности, качества, конкурентоспособности и инновационности. В этом отношении нам придется оставаться на весьма скромных местах. Да и США, которые неизбежно уступят свое первое место в мире по общему объему производства Китаю, все равно сохранят свои лидирующие позиции по этим качественным аспектам экономики.

Идет пересмотр самого понятия лидерства в мировой экономике. Будущий лидер – это страна, которая может уступить каким-то странам по количественному показателю ВВП, но на передний план уже выдвигаются качественные аспекты производства – эффективность, конкурентоспособность и инновационность. Именно эти параметры повлияют на реальный рейтинг стран в мировой экономике. Китай и Россия будут отставать от США, стран ЕС и Японии по более важным параметрам, чем просто объем ВВП.

Без крупного модернизационного взлета, без серьезного повышения инновационности и конкурентоспособности экономики Россия может

еще долго оставаться в числе стран-маргиналов, или даже лузеров, оказывающихся неспособными встать на современный путь социально-экономического развития. Задача – не допустить такой перспективы. У России есть потенциал и все необходимые средства для того, чтобы обеспечить рывок и последующее нормальное развитие в правильном направлении. В 2008 г. руководство РФ поставило перед страной амбициозную задачу: войти к 2020 г. в пятерку мировых лидеров. Но уже сегодня ясно, что по объемам ВВП так не получится; возможно, это произойдет позднее. Куда более важно войти в эту пятерку по общему уровню развития науки, культуры, техники, производства и по другим качественным параметрам реального состояния экономики и общества.