Зона Посещения. Луч из тьмы Тюрин Александр

Он встал, но она еще задержала, можно сказать, даже захватила его взгляд своим – как сачком. И тут он, к своему неудовольствию, осознал, что она все же красива. И глаза глубокие, и такое ошеломительное сочетание ярких, почти вульгарных губ с высоким лбом, а пальцы словно из мрамора выточенные. От мысли, что он сейчас навсегда утратит Веру, даже защемило где-то в груди.

Но Лауниц сделал несколько шагв от столика и все, наваждение прошло, сердце успокоилось. Он освобождается от хармонтской мороки, от бесконечных ночей в «Кабуки», от нейрокартриджей с дешевым порнософтом; завтра начнется новая жизнь. Будут и новые бабы, женщины, девушки. Бог с этим дешевым изданием Веры Фармиги.

Через двадцать минут он сидел на заднем сиденье автобуса, от которого немного пахло рвотой и выхлопными газами. И думал о том, что если бы не стал болтать с этой… как ее… псевдофармигой, то сидел бы на переднем. А там вибрация мотора не чувствуется и качает меньше. Но все равно хорошо. Завтра он на побережье, наверное, еще и купальный сезон не закончился. От мысли, что скоро он отправится в магазин покупать плавки, у него наступило такое радостное возбуждение, что он испугался резкой перемены знака у своего настроения; вытащил фляжку с «Джонни Уокером» и заглотил чуть ли не треть.

А через двадцать минут, когда пассажиры междугороднего автобуса проходили полицейский контроль, Лауница задержали. Грубо. Приставив пушку к затылку, выкрутив и сковав наручниками руки, уложив мордой в придорожную пыль. В сумке его обнаружилась контрабанда. «Прокладки», так на полицейском жаргоне назывались объекты из Зоны, вшитые или вставленные в обычные предметы обихода.

Еще через сорок минут, сидя в полицейском участке, Лауниц уже все понимал. Обидно так спалиться. Вера эта не случайно ему встретилась в придорожном кафе. Вот чертовка, да сгорит ее хвост в аду. Ее задачей было не выпустить его из Хармонта. Не случайно она упомянула какого-то антиквара. От него, наверное, и этот мудацкий бисер, который был назван мордатым сержантом – «черные брызги». Надо же, сидел с этой бесовкой и только клювом щелкал… глаза глубокие, губы яркие, декольте до третьей пуговички – все, чтобы отвлечь внимание от того, что делают ее руки. Наверняка ж Вера подбросила «бисер», то есть шарф, в который были вшиты эти «черные брызги», пока он пялился на нее. Она еще говорила не «метать бисер перед свиньями», но сама-то метнула.

«Черные брызги», маленькие шарики, похожие на дырки, которые как-то играют со светом и большую часть, видимо, поглощают. Сержант даже пояснил, что смысла и свойств этих дырок так никто вроде и не понял, может, это вообще какашки, но раздобыть их можно только в Зоне Посещения, а вывозить запрещено. Поэтому попался, который кусался… Фармига не Фармига, а обидно, погорел на первой же бабе, с которой решил пообщаться. Да как погорел, слил все надежды в сортир. Сержант сразу сказал, что дело пахнет статьей, по которой светит реальный срок.

Когда Лауниц растянулся на койке в камере, то почему-то улыбнулся, несмотря на то, что получил от полицейских пару крепких затрещин, «для ускорения процесса личного досмотра». Есть ведь и плюсы. Он не сбежал от Зоны. Он не дернет из Хармонта, как жалкий ссыкун в поисках новой норки. Он еще с Хармонтом поквитается. Когда отсидит. Хотя пока и не знает как.

Утром его неожиданно выпустили под залог. До заседания суда, с запрещением выезжать из Хармонта. Залог внес владелец антикварного магазина «Урарту»…

Манукян, армянин с кустистыми седыми бровями, ждал Лауница возле участка в своем новом шарообразном «Ганьсу».

– Это ваш «бисер» подбросила мне некая Вера, господин антиквар?

Он и так-то был суров на вид, а тут еще больше нахмурился, сведя брови в одну линию.

– Давайте так, господин Лауниц, не стоит кусать руку дающего. Насчет подброса – это ваша фантазия. Если вы будете ее столь неуемно проявлять и дальше, то быстро вернетесь в камеру. Наказания сейчас в этом государстве почти такие же драконовские, как и у южного соседа. Пять лет суд вам выпишет почти автоматически, без раздумий. Вы ж понимаете, как много сегодня лишних людей, которые ничего не создают, и хотят только потреблять – славу, товары, забавы, удовольствия. Поэтому их пакуют и отправляют в тюрягу. А куда их еще прикажете девать? Производство ушло отсюда туда, где народ умнее, ловчее и делает все дешевле – в Южную Азию, в Латинскую Америку. А здесь только те, что надеются на чудеса Зоны. Надеюсь, вы все осознали. Куда вас отвезти?

– Осознал, извиняюсь. А отвезти в «Япону маму», то есть «Кабуки». Куда ж еще?

«Ганьсу» тронулся, идеально поглощая все вибрации.

– Да вы не обижайтесь на жизнь, Лауниц. Жить можно и в Хармонте, – сказал Манукян, передав управление своей шикарной китайской тачкой борткомпьютеру и немного разведя брови.

– А я и не обижаюсь, господин антиквар. Как говорил приятель моего отца, русский офицер: «Балтийцы не обижаются, балтийцы мстят».

– И хорошо, что у вас боевой настрой. Надеюсь, я в вас не ошибся, господин Лауниц. Кстати, зачем снова в «Кабуки»? Там ведь вам сто процентов не нравится. Это какой-то автоматизированный вольер, а не гостиница. У меня над магазином есть свободная «студия», возьму не больше, чем в «Кабуки», то есть мало, а обстановочка там наверняка получше, человеческая. Напротив турецкий ресторан и дискаунтный минимаркет…

– Вы ж не любите турок, господин Манукян.

– Не люблю, – охотно согласился антиквар, – но кухню-то они у нас украли.

– Точно? А не наоборот?

Манукян снова сдвинул брови в одну грозную линию.

– Молодой человек, кочевники из центральной Азии появились в Малой Азии и Закавказье через несколько тысяч лет после того, как появились там мы. Еще Урарту…

– Ладно, ладно, не кипятитесь… я просто пошутил неудачно. И про Урарту я вряд ли чего запомню. В Хармонте, кстати, тоже полно кочевников и набеговая экономика.

– А с этим я согласен. Одно время сюда просто ломились искатели счастья и приключений со всего мира. Местные быстро потеряли господствующие высоты и, можно сказать, словно в резервации оказались. Алкоголизм, безработица, ожирение. Но потом в той ж резервации оказались и залетные искатели приключений. Однако…

Антиквар замолчал.

– Вы что-то не договорили, господин Манукян.

– Однако еще ничего не кончилось и вы можете догнать свою удачу на третьем-четвертом галсе.

В «студии» антиквара обстановка была и в самом деле человечной. Несильно пахло мочой – похоже, тут дожил свой век какой-то старик. Громадное зеркало в серебряной, что ли, оправе, на подставке бронзовая, чуть зеленоватая девушка – подражание Родену, обои из шелковистой ткани, на них старинные гравюры, изображающие русских казаков и кавалеристов, а также турецких армян. Еще на стенах казачьи шашки и кавказские кинжалы. Шкаф с книгами на армянском и русском – это ему точно не осилить. И неожиданно фотка морского офицера на фоне подводной лодки, стоящей на бочке неподалеку от скалистого серого берега. Далеко стоит, лица не разглядеть, но по форме ясно, что русский. И рядом, на гвоздике, кортик. Видать, Манукян – антиквар широкого профиля, флотские реликвии его тоже интересуют. Ясно теперь, откуда морские обороты в речи. Еще более чудная фотка, показывающая то ли место падения тунгусского метеорита, то ли… Может, Зона? Там как будто вагон на рельсах, но частью растекшийся, частью распавшийся на какие-то волоски. Этакая волосатая неаппетитная куча получилась. А что, надо и в самом деле сходить к туркам, от сочного донера он бы сейчас не отказался.

Лестница привела его в помещение антикварной лавки – выход на улицу был общий. Заведение выглядело закрытым, вот и табличка соответствующая на двери, но Манукян беседовал с посетителем. И вроде что-то торопливо сказал ему, как раз перед тем как Лауниц стал спускаться по последним ступенькам. Посетитель пришел с девицей, которая с бездумным выражением на смазливом личике жевала шумную жвачку-говорушку и активно выдувала из нее радужные пузыри.

Про посетителя Лауниц сразу почему-то подумал, что это сталкер, хотя никаких тебе шрамов и ожогов на физиономии, ни «берцев», ни куртки из мембранной самоштопающейся ткани. На вид, можно сказать, обычный ботан с тонкими нервными чертами лица – прямо избалованный мальчик из хорошей семьи. Только прозрачные хищные глаза выдавали его. И еще. Лауницу показалось, что он знает этого парня. Может, видел где-то, так же как и девку. И она зыркнула на него вроде даже с некоторым интересом.

Прозрачноглазый несколько нарочто посмотрел на Манукяна, типа кто тут еще у вас завалялся?

– А это господин Лауниц, талантливый сценарист и режиссер, снимает студию у меня наверху. По-моему, он еще собирается снимать фильм в наших краях.

– Ах, режиссер, – сказал посетитель и вроде подавил улыбку.

– Давно мечтала познакомиться с творческим человеком, – проворковала девица. – Это не то что ты, Марек, сделал дело, насосался пива и в койку.

– Вы явно несправедливы к Мареку. Жлобы, которым только пивка засосать, в Зону не ходят, – отозвался Лауниц. – Бандиты тоже, хотя и пробовали, но это всегда заканчивалось для них плохо. Чутья нужного, требуемых рефлексов нет. Наглость в Зоне не прокатит. Бандитам проще подключиться на последнем этапе, когда сталкер уже вышел из Зоны.

– Миф о герое-сталкере – это только миф, – покачал головой прозрачноглазый. – Вы отстали от жизни. Всерьез Зоной занимаются лишь несколько крупных фирм – у них силы, средства и надлежащее техническое обеспечение. А самое главное, это именно те, кто реально заинтересован в серьезном результате. Все, собственно, как и в экономике – вертикальная интеграция. Наверху – важняк, корпорации, ниже середняк, внизу планктон, который еще борется за то, чтоб его съели. И никто не хочет из этой пирамиды выпасть. Выпасть – значит, пропасть. Или в лучшем случае, стать помоечником, жрать чужие какашки. Все хотят наоборот.

– Всерьез занимается сейчас одна, – вклинился Манукян. – «Монсанто», точнее, ее дочерняя фирма «Монлабс» – последний серьезный игрок, который остался в Хармонте. Некоторые, скажем, антиквары толкуют, что «Монлабс» заплатила другим корпоративным игрокам, чтобы они отвалили подальше от Зоны Посещения. И в самом деле на смену алгебре пришла гармония – те отвалили, оставив шикарные офисы и лабораторные комплексы, с помощью которых они еще совсем недавно собирались осваивать ресурсы Зоны, брать патенты и купаться в прибылях. А мне сдается, что «Халлибертон», «Сирл» и «Байер» стали понятливее после нескольких таинственных смертей среди топ-менеджеров: один свалился с вертолета, другой с лошади, третий с горшка. И во всех случаях башка всмятку. В итоге заплатили-то именно «Халлибертон», «Сирл», «Байер» и еще несколько корпораций; как милые купили треть акций в «Монлабс» по страшно завышенным ценам и сели ждать, когда их позовут, со смирением вассалов.

Антиквар был явно в теме.

– А китайцы? – поинтересовался Лауниц.

– Никаких китайцев, русских и индусов сюда и на пушечный выстрел не подпускают; «Монсанто» пролоббировал в парламенте специальный закон… У этого мастодонта, без которого даже занюханный крестьянин не посеет ни одного семечка, есть время и неограниченные деньги, чтобы подождать…

– Фильм про Зону ни у кого не получилось и не получится снять, – добавил Марек; взгляд его, задержавшийся на Лаунице, был не то что презрительный, но не слишком уважительный. – Ни художественный, за исключением полной херни, ни документальный. Она не любит светиться… Ладно, двинулись, Ядя.

– А вы могли бы взять меня, к примеру, ведомым… в Зону? – неожиданно даже для себя спросил Лауниц.

– Ага, вы, господин режиссер, знакомы даже с жаргоном. Но вы меня с кем-то путаете. Я не сталкер, сижу в офисе, скучаю, разглядываю с помощью зеркальца, приделанного к ботинку, что у сотрудниц под юбчонкой.

Марек с захихикавшей Ядей прошел мимо Лауница, не оглянувшись и не скосив взгляда. Однако когда Лауниц посмотрел на то место, где только что стоял прозрачноглазый, то увидел там будто слабое зеленоватое свечение, словно там свивались и развивались очень тонкие и легкие светоносные нити. Правда, наваждение это быстро прошло. Или как это… есть же глазная болезнь «зеленых пятен». Печаль, еще сотню надо на визит к окулисту выкинуть.

– Вера хочет встретиться с вами, – сказал Манукян.

– Я не шибко-то хочу.

– Придется, уважаемый. Деньги для внесения залога дала она, – и пояснил: – Что общего между мной и ей? Да так ничего, подружились немножко, на почве общего интереса к антиквариату. Кортик этот, кстати, от нее.

– Понял, папаши ее.

Пробуждение личности

– Почему вы все-таки подкинули мне этот чертов «бисер», госпожа Загряжская? Что, хотели таким не слишком оригинальным способом задержать меня в этой дыре? Могли бы как-нибудь и иначе, типа «жить без тебя не могу, сладкий ты мой».

– Здесь не Венеция, конечно, но и не дыра еще. Задержать в самом деле хотела, хотя жить без тебя вполне могу. Только я ничего не подбрасывала. У вас были, наверное, и другие доброжелатели. Вспомните, не сидел ли какой-нибудь подозрительный типчик на заднем или переднем сиденье в том самом междугороднем автобусе. Такой, который глазками шнырял туда-сюда. Для них это обычный прием – подкинуть свой товар более прилично выглядящему соседу, которого вряд ли будут шмонать. А после полицейского поста забрать его обратно.

И в самом деле копошился там сбоку какой-то кент с угловатой физиономией, глазками-экскрементами и низким лбом – типичный мелкий воришка. Что ж, Вера удачно отмазалась.

– Вы – не вы, теперь уже все равно. А почему задержать-то хотели?

Она чуть театрально помедлила.

– Я – жена сталкера.

– Ух ты. Поздравляю, мадам. Хотя не завидую. Cталкер возвращается домой поздно или вообще приходит на следующей день; говорит, что был в Зоне, хотя, вполне возможно, у девочек в «Сольянке».

– Жена одного из последних независимых сталкеров, – с ударением произнесла она.

– Ага, продаете его мемуары? Увы, шансов пристроить сценарий даже про самого распоследнего архинезависимого сталкера просто кот наплакал. После того, как Верховен-младший снял крупнобюджетный фильм про Зону и, как говорится, взял кассу. Там у него такие два ковбоя, носятся на антигравитационных скутерах, бац-бац – и девку из пасти инопланетного чудища хвать. А она еще недоеденная и вполне сексапильная. А оно вроде слизняка и слюнями девок портит, чтобы ему монстрят рожали. Короче, весь изюм из булки выковырян.

Мда, остается добавить, у кого сперли сценарий ребята Верховена. Сперли и довели до весьма рентабельного примитива. Лауниц замолчал и понял, что сейчас уныние растеклось у него по лицу.

– Лично мне плевать на сценарии, это ваше дело, мне нужно, чтобы вы спасли моего мужа, – тряхнув старомодными светлыми локонами, твердо сказала Вера. – Сергей пропал в Зоне.

Он подумал, как должен выглядеть муженек этой решительной блондинки со стальными глазами. Что-нибудь с квадратной челюстью и очертаниями шкафа.

– И ради этого кто-то подкинул мне «бисер» в трусы?

– Насколько я понимаю, контрабанда была в шарфе. Вы его в трусах носите? Тогда я вас поздравляю, догнали моду завтрашнего дня… Ладно, вы – единственный, кто может это сделать.

Ух, стала давить на сантименты.

– Вот как. Несмотря на игру воображения и прочие тонкости сознания, вы, оказывается, не-брезгающая-ничем-леди. Вон Марека бы попросили, деньги у вас водятся.

– Марек Возняк – это школота.

В ее голосе прозвучало неподдельное презрение.

– А я, значит, по-вашему ас с пятьюдесятью звездочками на фюзеляже? Бубновый туз без пяти минут! Дама, вы же ходите на прием к психиатру. Ходите дальше, вам там помогут.

– Уже помогли. Теперь хочу помочь себе и вам заодно.

У Лауница заскребло на сердце. Она или опасная психопатка, или есть то, о чем он еще не знает, но что имеет к нему самое прямое отношение.

Лауниц и Вера стояли на последнем этаже здания, где когда-то располагался Хармонтский филиал Международного института внеземных культур. Тогда прямо за институтом находился КПП и начиналась Зона. Потом граница Зоны откатилась к западу. А здание оказалось чем-то заражено. Заражение имело небиологический характер, какая-то наноплесень – репликанты, конгломерирующиеся в серый налет и пожирающие пластик, дерево, картон; в общем все, что на жгутик попадется. Говорили даже, что эту технозаразу индусы подкинули, потому что были недовольны результатами работы института. Но и после дезактивации ученые, ссыкуны известные, побоялись вернуться сюда. Немаленький «домишко» захватили сквоттеры, но и они ненадолго задержались – почти всех утянуло в Зону за легким хабаром. Какая-то последовательница Эйн Рэнд даже написала о них книгу «Жадность – это богатство». Разбогатели – на том свете. Почти никто из них не вернулся, жилая площадь очистилась. Сейчас одно из самых больших зданий Хармонта пустовало. По офисным помещениям гулял ветер, подгребая последние, еще не унесенные листы пожелтевшей бумаги и магнитные ленты от древнеассирийских ЭВМ.

Нечеткая граница Зоны проходила теперь в полукилометре к западу – и метрах в двухстах от проволочного заграждения. И заметна была по «черной колючке», в которой ботаники опознали мутировавший до жестяного состояния кизил. У этого кизила не было листьев, как и хлорофилла с фотосинтезом, но он вовсе не собирался помирать.

Зона отсюда напоминала живое существо: спиралевидный туман в ее центре как тело, его рукава, тянущиеся на север, юг и запад, как щупальца, просверки в его гуще – как глаза. И сладковато-пряный запах – то ли гниения большой мусорной кучи, то ли хищного растения, то ли грибного мицелия.

Лауниц подумал, что, возможно, Вера позвала его сюда, чтобы в случае отказа схватить недрогнувшей рукой за шкирку и утянуть с криком «ты мне за все ответишь» в пропасть. Ее край был тут же, за большим, на всю стену, окном, из которого вывалился стеклопакет. Если она маньячка, то маньячки и любить, и ненавидеть умеют. Так что надо стараться поддерживать вялый разговор и править к выходу.

– Вам, господин Лауниц, пересадили память моего мужа, Сергея Загряжского, а если точнее – отпечаток его памяти, который доктор Альтравита, если помните, мемограммой называл. Я упросила врача сделать пересадку памяти моего мужа именно вам. А на пересадку, если вдруг забылось, вы согласились сами.

Так, дама сделала решительный ход конем. Этого можно было ожидать. Иначе бы она не пригласила его в такое неуютное местечко. Так, главное не нервничать, хотя чертовски обидно, если это правда – даже ком к горлу подкатил – играем на понижение. Но, скорее всего, она его просто разводит и на испуг берет.

– Но я не вспоминаю ничего такого, что было известно вашему пропавшему муженьку. Клады, артефакты, девочки в мини, танцующие на столе в баре. Кто там у него еще был в круге общения? Может быть, инопланетные чудовища в макси. Нет, ничего такого в моей памяти нет. Там – сгоревшие блоки питания от компьютера, рваные листы бумаги и много-много пустых бутылок.

Она пихнула носком туфельки какой-то обломок, и тот лихо улетел вниз. Похоже, мадам все-таки злится.

– Лауниц, вы же должны понимать, что не все так просто. Процесс усвоения донорской памяти сначала влияет на личность. Ваше эмоциональное состояние уже изменилось; где депрессия, где постоянный невроз? А я ведь знаю, что вы даже о самоубийстве подумывали; в общем, стояли на грани. Ваше прошлое теперь не гнетет вас. И действие «отпечатка» будет постепенно нарастать. Однако и то, что станет усваиваться вами, не будет иметь вербального характера, скорее, вызывать предчувствия, интуитивные просверки, изредка образы. Да вам же, наверное, Альтравита уже растолковывал.

А вдруг не врет насчет пересадки памяти от ее мужа, если и в самом деле? Тогда это объясняет, почему она все время вьется рядом с ним. Если это так…

Лауниц понимал, что он должен сейчас рассвирепеть, что-нибудь бросить, заорать, нельзя же так стоять и слушать, что ему засунули в мозги чужого человека – с корыстным интересом. Да еще якобы с его согласия. Раздвинули полушария и на раз-два вдули невесть что. Как вдувают пьяной девке, пообещав покатать на «мерседесе»… А он стоит сейчас просто как последний терпила.

– Я думал, что это врачебный эксперимент, а не ментальное изнасилование под наркозом, после чего насильники еще утверждают, что ты им чего-то должен.

– Вы плохо прочитали статьи договора, так что если даже дело дойдет до суда, то вряд ли у вас получится страшная месть; потому хватит желваки катать. Как, кстати, ваше текущее судебное дело?

Он снова подумал, стоит ли продолжать этот разговор, ведь он должен обидеться. Но как ни искал, так и не нашел в себе обиды на Веру.

– Дело закрыто. Судья, черная седая женщина, оказалась благосклонна ко мне. Бедный бледный неудачливый мальчик сорока лет откуда-то из восточной Европы, не склонный к сексуальному насилию. Пять тысяч долларов штрафа – и свободен, на выход.

– Легко отделались.

– Легко сказать. Я – пуст. В случае неуплаты угрожает реальный срок со всеми прилагающимися прелестями: активные педерасты, несвежий воздух…

– Вам представится возможность заработать, воздух останется свежим, а активные педерасты будут только петь для вас, танцевать и вести ток-шоу.

– Понял, вы мне станете платить, чтобы я заменял вам мужа.

– Не получится, вам до него ой как далеко.

Лицо ее мигом стало жутковато-красивым, в тот момент, когда фиолетовые сполохи Зоны отразились на нем. Лауницу даже показалось, что этот псевдометаллический обруч на ее шее зажегся красным, как расплавленный металл.

– Саша, дорогой, мне не нужно, чтобы вы заменяли мне мужа, я хочу, чтобы вы помогли мне найти его… А кроме того, побывав там, вы сможете написать сценарий не про двух ковбоев и бац-бац, а про то, что есть. И честно добиться признания мыслящей публики.

Дамочка оказалась горяча. Анна Каренина, блин. В гробу он видел такую помощь. Он, случалось, раньше помогал дамам, да только не отыскать мужа, а совершить нечто прямо противоположное. Наградой, премией, сценарием решила его завлечь, смешная. Найди, дескать, моего любимого качка, а тот потом спросит, чего это ты, «Саша-дорогой», вертишься около моей бабы? Кулаком размером со спутник саданет промеж глаз, и у незадачливого спасателя – полет в космос. И никакая «мыслящая публика» не поможет, если что, она сразу сдристнет в кусты. К тому же, Вера хоть и мила, но вообще-то красива только в глазах оголодавшего по бабам мужика – так что перетопчется.

– Нет, не надо продолжать, не надо настаивать. Я, пожалуй, не в обиде на вас, потому что понимаю ваше эмоциональное состояние. Сейчас мы спустимся, доберемся до ближайшего кафе, выпьем по чашке капучино – заранее, извиняюсь, кофе в Хармонте варить не умеют, но это все же лучше, чем их чай – и вы пойдете тихо-мирно домой, не строя никаких напрасных надежд на мой счет. Я – работник стола, с ущемленным шейным позвонком, мой труд измеряется в стулочасах и словах, а не в количестве совершенных подвигов и сокрушенных вражеских челюстей. Кроме того, я ж пруссак, не русский. Читал вашу литературу, так что знаю, о чем говорю, внезапные душевные порывы мне чужды.

– Я вас не понимаю, Лауниц. Вы ведь сошли с ума от вашей прежней жизни, вы спились, вы не могли ни с кем общаться, кроме цифровых баб, но это, извините, онанизм в квадрате. За что вы цепляетесь, я не понимаю. Вы были как моль в шкафу, а теперь вы можете начать жить. Доктор Альтравита вам подтвердит, что память моего мужа быстро активизируется, едва вы попадете в окружение или ситуацию, в которые попадал Сергей.

– Тогда я перепрыгну через забор с колючками стилем флоп или переплыву баттерфляем через яму с дерьмом?

– Брассом будет экономичнее. Хотите, я вам докажу. Подойдите к краю.

Зараза. Она с ним играет, как девушка на первом свидании. Те еще, правда, глазками стреляют.

Ну, подошел – здесь не только стеклопакет выпал, но и наружная стена обвалилась. В полуметре от его носков, за бывшим плинтусом – обрыв. Ветерок свежий поддувает. Дальше не хочется.

– Еще вперед. Слабо?

– Не хочу. Я боюсь высоты. Нормальное чувство для городского слизняка.

– А Сергей, мой муж, не боялся. Так что проверьте.

– Проверить? – и неожиданно согласился. – Да пожалуйста. Что мне стоит прогуляться над бездной, если блондинка просит.

Он сделал шаг и еще шажок. Теперь он уже на краю, и копается в своих чувствах. А пожалуй, то, что раньше вызывало страх почти до полуобморока, сейчас виделось задачей, которую можно решить.

Неожиданно она толкнула его сзади. Он едва удержался, махнув руками и изогнувшись назад.

– Черт, вы чуть не убили меня! – заорал он, восстановив равновесие и отскочив от края.

– Чуть не считается, – легкомысленно отразила она. – Но вы справились с ситуацией. Я в этом была уверена.

Лауниц еще раз посмотрел вдаль на Зону; просверки в облачном куполе, закрывающем кластер под названием Кухня, казались даже не ее глазами, а мыслями. Он действительно справился, приняв единственно правильное решение, потому и не валяется внизу грязной тушкой с расколотым черепом. И вообще он больше не боится высоты; если б не было рядом дамы, достал бы своего писюна и помочился вниз.

Он пока не оборачивался, чтобы она не увидела его улыбки – зачем ей давать такой козырь?

– А еще в чем вы уверены, мадам Загряжская? Что я съем ради вас пулю и не поморщусь? Или что перепрыгну через десять положенных друг на друга хармонтских жирдяев?

Молчит.

– Э, Вера, кстати, когда вы выскочили замуж за этого русского сорвиголову?

Опять не ответила. Придется обернуться.

На этаже ее уже не было.

Лауниц снова посмотрел за край. Это ему уже нравилось. Внизу хлопнула дверца и отчалил автомобиль. Надо же, как Вера быстро добралась до своей машины. Альпинистка, что ли? Его-то внизу ждал только велосипед, рама еще ничего, а вот тормоза внушают законное подозрение.

Он еще немного полюбовался на закат над Зоной. На какое-то мгновение ему показалось, что он летит над ней, расправив руки, даже не летит, а растекся, будто туман. У него множество глаз и рук, вернее один огромный глаз и одна огромная рука, способная действовать в любой точке, проникать в любую малость и сокрушать любую величину… Пару минут спустя медитация прервалась по внешним причинам – он уловил шум двух подъезжающих машин. «У нас гости», как говорят в плохом голливудском кино. Это не Вера вернулась, у обеих машин не такое расположение фар, как у Вериного «фольксвагена». Похоже, пора линять со всей доступной скоростью.

Лауниц побежал из бывшего офиса в бывший коридор; в конце его была лестница, не бывшая, а вполне себе ничего. Но «гости» уже поднимались по ней. Коридор длинный, значит, в его конце должна быть еще одна лестница. Не идиоты же строили это здание.

Когда Лауниц достиг конца коридора, на противоположной его стороне появились люди. Шарят фонариками и идут в его направлении. Потом фонарики погасли, значит у них приборы ночного видения, инфракрасные или, скорее, фотоумножители, которые лучше годятся для сумерек. Серьезные люди, по крайней мере, не уличная шпана. А у лестницы отсутствует первый пролет. Вот его обломки с торчащими волосами арматуры видны на площадке нижнего этажа.

Он прицелился и спрыгнул – на ровное пространство между копьями арматуры. Присев, амортизировал силу столкновения, неожиданно вспомнил марку этой арматуры «BSt 500 S» – хотя вроде ничего по стройматериалам не читал – и побежал. Не трусцой, как обычно, а хорошо вынося колени вперед и чуть подворачивая внутрь наружный край стопы. На бегу понял, что еще неделю назад ни за что бы не совершил подобное.

А «гости» были и этажом ниже, только еще с другого торца здания. Лауниц рванул по коридору до шахты лифта, отжал створки, чувствуя, как надуваются жилы у него на лбу, перепрыгнул на трос. Начал опускаться, ощущая, как все сильнее врезаются в кожу стальные волокна, однако не давал боли захлестнуть себя. Было тяжело, такого колоссального напряжения мышц он не испытывал никогда. Но одновременно ощущалась и… легкость, уверенность. Как бывало раньше только во сне. Тремя этажами ниже Лауниц качнулся, приник к стенке, сдвинул рычаг и отжал створки шахты.

Всё, полное истощение – спортсмен должен немного поваляться после финиша. Но не вышло, прямо на него смотрела пара стволов – два типа, которые наставили на него оружие, выглядели в сумерках двумя чемоданами. «Расслабься, дорогой, иначе мы понаделаем в тебе пробоин больше, чем дырокол в стопке бумаги». Лауниц, изобразив покорность и сдачу в плен, выбрался из шахты, а потом уловил, что в данное мгновение не находится на линии выстрела, ни у кого из этой парочки. Рукой зафиксировал ствол пистолета у одного, ударил по стволу снизу у другого – пуля ушла в потолок. А потом руки Лауница по восьмерке пошли обратно, проделывая нужную работу. Взял на излом кисть одного бандита. Второго выключил тычком локтя в лицо. И довел до конца работу с первым – тоже отправил в нокаут, когда перехватил пистолет, шмякнув рукояткой по затылку.

Оглядев стонущие тела, совершил рывок по коридору. Но в конце его стояло еще двое.

– Отойти от выхода, иначе буду стрелять, – предупредил Лауниц и дернул затвор.

Эти двое не торопились.

– Дорогой, зачем стрелять?

Какая-то секунда прошла, Лауниц понял, что позади него возникла какая-то масса, но он не успевает обернуться. Получил сокрушительный удар по темени. Пол полетел навстречу. Лауниц не потерял сознание, даже сообразил, что огреб от кого-то из тех, кого оставил позади. Носоглотка наполнилась кровью, в вывернутой руке уже не было пистолета, что-то похожее на бревно придавило его, выклинивая грудные позвонки – как позднее выяснилось, это было массивное колено врага.

– Поставьте-ка его на ноги. И пыль отряхните.

Лауниц отозвался на источник голоса и при том поразился своей смелости.

– В глаза-то не светите, идиоты.

Когда свет фонариков чуть свернул в сторону, он разглядел стоящего перед ним невысокого бочковатого мужичка с расплывшимся к губе носом и широкой хищной челюстью, судя по внешности – потомственный живодер. Его грубую, набрякшую книзу физиономию оттеняли кудрявые и будто посыпанные золотой пудрой волосы. По бокам у «златовласого» пристроились еще двое, длинные телом, щетинистые морды кирпичом, лоб прижат к косматым бровям. Чтоб доказать, что они не шестерки, одеты в дорогие кожаные плащи. Сзади переминался один – он еще носом злобно шмыгал и кряхтел, ощупывая шишку; точно тот, что у лифта схлопотал.

– Если уж пообещал стрелять, то надо было исполнять, – хмыкнул бочонок на ножках, – а так, получается, обманул.

– Учту, в следующий раз именно так и поступлю, не разочарую. Чего надо-то?

– Повежливее ты. Мы тебе, Лауниц, пока ничего плохого сделали. Но можем сделать. Господина Пачоли помнишь или надо память освежить?

– Помню. Да вы намедни и освежили, когда позвонили.

– Уже лучше, Лауниц. И про долг вспомни. Больше разговоров на эту тему не будет. Сегодня – последний. Ты на счетчике, два процента в день. На данный момент твой должок составляет пятьдесят тысяч баксов. И не пробуй еще раз слинять.

– Но мне нечего отдавать. Фильм, на который я брал деньги, провалился. Мог бы я переговорить с господином Пачоли?

Бочонок на мгновение изобразил сочувствие своим выразительным южным взором.

– Его здесь нет и говорить он с тобой не собирается. Хаким – человек занятой. Так что придется напрячься, оно того стоит. Как надумаешь, позвонишь по тому телефонному номеру, с которого тебя извещали, и скажешь «готово». Тебе сообщат, куда и когда подъехать. С деньгами. Если станешь канителить, мы тебя сами найдем и ты очень пожалеешь об этом.

Приземистый смахнул известку с лацкана пиджака Лауница и махнул головой своим. Через пару минут с улицы послышался шум мощных моторов.

Итак, к пяти тысячам, которые он должен выплатить по суду, добавилось еще минимум пятьдесят «тонн» баксов, которые он должен отдать албанским бандитам. Судя по слухам, эти ребята не просто кончают провинившегося, но еще и хорошо зарабатывают на продаже его органов. Традиционный, так сказать, бизнес, со времен натовского «освобождения» Косово, за что их еще называют потрошковой мафией.

Постойте, а откуда они знали, что он здесь? Неужели Вера намекнула ему таким образом, что деваться некуда? С другой стороны, русские всегда с албанцами на ножах. Тогда, значит, просто совпадение, для кого-то очень удачное.

Счет за лечение

– Загружен драйвер нейроконнектора, активизирован пул соединений, мост объектного преобразования функционирует нормально, получены ответы от неокортекса и таламуса, ответы дешифрованы, соединения стабильны… Мемограмма памяти, фрагмент X20, загружена. Насыщение по времени удовлетворительно. Информационные объекты активизированы. Объектный брокер не выдал ошибки преобразования – интероперабельность по всему пространству состояний установлена. Отрицательной нейронной реакции нет… Вы слышите меня, Лауниц?..

– Как же, не услышишь вас. Вы словно посреди башки моей орете в рупор. Потери сознания не было.

Потери сознания не было, но перед этим он видел себя в Зоне, в районе завода, шагающим по краю здоровенной ямы, куда сваливали когда-то шлаки, которые собирались перерабатывать в строительные материалы. Завод перестал работать пятьдесят лет назад, если не больше, однако шлак дымится. Он пытается уйти, но соскальзывает в дымящуюся яму. Карабкается, цепляется, но не может удержаться, падает.

Мир ненадолго стал плоским и слегка выгнулся, предметы с протяжным шорохом скривились и даже оторвались от своих мест.

Его словно втягивает в поток, зеленоватый, светящийся, и он находит себя на другой стороне ямы. Но когда смотрит вниз, то видит на дне ямы тело с горящей плотью – свое тело…

Мир снова становится плоским, натянутым. Когда напряжение исчезает, проступают очертания операционной и он находит себя на законном месте.

– Я представляю корпорацию, которая организовала эту благотворительную акцию. «Монлабс» профинансировала пересадку вам психомемограммы Сергея Загряжского.

Это сказал человек, который рассматривал ту самую «грамму» памяти на объемном экране, которую видно и Лауницу. И она действительно напоминала программу, написанную на каком-нибудь объектно-ориентированном языке. Человек обернулся. Рожа у него оказалась протокольная. Тонкие губы жадины. Он облизнул их и еще больше усилил впечатление. Одежда солидного менеджера, ткань костюма с легким цветовым переливом. Подошел к еще светящейся панели, на которую были прилеплены трехмерные снимки мозга с томографа. Лауниц догадался, чей это мозг.

– Еще бы заранее знать, куда заведет меня эта «благотворительность». А доктор Альтравита куда вышел?

Человек ответил не сразу, как будто придумывал, что сказать.

– Мы поговорим, и затем он вернется.

– Ясно, у вас прямая связь с туалетом. Теперь вы скажете, что «благотворительность должна носить взаимный характер», подразумевая, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. И что теперь от меня требуется? Сжечь деревню в Центральной Африке, чтобы ничего не мешало расти генномодифицированному горошку со стероидами?

– Вам совсем необязательно сжигать деревню. И нам тоже. Вы словно задержались в 20 веке. Мы накормим стероидами местных жителей, и они отправятся работать бодибилдерами в стрип-клуб для геев, радостно предоставив нам свои поля для производства горошка. А вам стоит подумать о небольшой работе в Зоне.

– В противном случае меня немножко расчленят, чтобы возместить мой должок компании. Мой мозг наверняка уже понравился одному пустоголовому шейху из Дубая. Другому дяде надо подарить правую почку, а тете-транссексуалу левое яичко.

– Я повторяю, ничего принудительного, все по зову сердца.

Настоящий комик никогда не смеется, подумал Лауниц. Надо ж такое сказать и даже не ухмыльнуться.

– Узнаю этот чисто корпоративный принцип. Мы тебя не заставляем, у тебя богатый выбор, однако деваться тебе некуда. И мне, надо полагать, действительно некуда деваться. Кто-то об этом хорошо побеспокоился. Полагаю, что ваши друзья.

Представитель корпорации махнул головой, словно отгоняя мушку.

– Мы предлагаем вам заработать неплохие деньги. С вами заключат контракт на «изучение Зоны».

Черт, еще и этот марамой стал активно соблазнять его прогулкой в Зону. Да что они все сговорились?

– Хоть тема про «замечательный фильм» отпала. Если вы представляете корпорацию, которая засеяла гэмэошным калом все поля к югу от Хармонта, то наверняка деньги умеете считать, и неплохие, и плохие.

– В этом можете не сомневаться, – откликнулся представитель «Монлабс». Он вежливо давал выговориться.

– И при этом большего «профессионала», чем я, вы не смогли найти на всем белом свете. «Лауниц, скажу вам по секрету, что наша фирма сейчас контролирует и финансирует Институт внеземных культур, однако она нуждается и в неформальных способах изучения Зоны – потому что нацелена на конкретный рыночный результат. Артефакты и аномалии должны приносить прибыль, причем как можно быстрее. Мы приглашаем вас в команду».

– Что это было? – представитель корпорации даже не попытался улыбнуться.

– Я сказал то, что вы мне должны были сказать. Но я не смогу заработать этих самых неплохих денег, да еще принести вам прибыль. Из меня сталкер, как из говна пуля.

– Уже нет. Загряжский был одним из лучших.

– Ага. Нашли аватару на мою голову. Ладно, я так понял, что под дулом пушки меня в Зону не потащат. Так что тороплюсь с вами расстаться. Прощайте. Доктору Альтравите пламенный привет.

– До встречи. Завтра у нас что-то вроде корпоративной вечеринки в «Сольянке». Думаю, увидимся. Кстати, знаете, какая самая страшная тварь в Зоне?

– Знаю, белочка.

– Так, значит, вы в курсе и всего остального. Меня зовут Берковски. Зигмунт Берковски.

Пришлось этому типу еще и руку пожимать; физиономия у него гладкая, нафабренная, прикид офисный, а рука крепенькая и пожатие жир выжимает. Идеальный менеджер получается – умный, хитрый, плотоядный, да еще сильный.

Вечеринка с продолжением

– А, пришли, значит, все-таки заинтересовались, – на этот раз Берковски смотрел отнюдь не «протокольной рожей». Намазанные светящейся краской волосы, распахнутый ворот шелковой рубашки, открывающий голографическую татуировку на крепкой загорелой шее – дракон реет над призывно лежащей дамой. Несколько светящихся точек на коже – это и есть тату-проектор. Линзоэкраны на его глазах то становились зеркальными, то в них можно было разглядеть какую-то мелочь: интероперабильность циферки, фигурки, которые сам Берковски видел в натуральную величину. Какого цвета у него радужки, так и осталось неясным. А еще красный тонкогубый рот скалится и зубы – явно новые, выращенные из плюрипотентных клеток и укрепленные титановыми стерженьками – сияют. Не офисный слизень, а мачо и, может, даже глава банды.

У шеста извивалась, и даже взмывала по нему, словно теряя бозоны Хиггса, девушка с весьма округлыми формами, как будто четвертый размер, но «стоячий». Еще две обнаженные особы крутились в сферах, подвешенных к потолку на сверхпрочных, но невидимых глазу углеродных нанотрубках. Эти особы, за неимением шеста, то и дело немыслимо изгибались, расплющивая свои немалые, если не сказать огромные округлости, на хрустальной поверхности сфер. Как атакующие твердь соски, так и то, что сильно пониже, посверкивало золотом. Кажется, что они высоко, хотя тут едва ли десять метров до потолка. Черт, чем они там дышат?

– Сферы из прозрачного нанопластика, он – квазиживой, способен потреблять углекислоту и выделять кислород. У девок нет, кстати, никакого силикона, – поймав взгляд Лауница, гордо оповестил Берковски. И его собеседнику сразу стало неудобно, будто он открыл врагу какую-то слабую сторону и тот получил дополнительную власть над ним. – Только стимуляция генов-регуляторов, которые заставляют структурные гены вырабатывать лошадиные доли гормонов, ответственных за торчащие формы.

– То есть отращивать вымя.

– В общем, вы правы. Стоит немало, но благодаря подобной терапии у любого приближающегося мужика все будет стоять пучком. А как еще бедным созданиям заработать на жизнь? Кстати, Дарвин облажался, нет никакой изменчивости видов. В каждом виде все заложено изначально. Только надо уметь это пробудить. То, что было сто миллионов лет назад, никуда не исчезло – оно лишь ждет своего часа.

– К черту Дарвина, да здравствует ортогенез Берга, – поддержал Лауниц.

Еще одна девушка бултыхалась в небольшом аквариуме, причем не поднимаясь на поверхность, но сияя улыбочкой.

– Это не жабры, – прокомментировал Берковски, – к сожалению, пробуждение «рыбьих» генов обычно заканчивались превращением испытуемого в дохлого тритона. Это – ионообменный пакет, заполняющий легкие. Но он не имплантирован, а выращен в самой девушке с помощью направленных мутаций в клетках ее слизистой. Так просто выйти на воздух она не может. А, скорее всего, никогда уже не выйдет. Ей и так хорошо, вместе с другими такими же русалками она плавает в бассейне у известного ихтиолога и одновременно держателя подводного борделя Пак Ги Муна.

Из угла аквариума к девушке подплыло что-то вроде осьминога, обклеило ее щупальцами и стало совершать фрикционные движения в области ее гениталий.

– Извиняюсь, это для любителей хентай, сплошные тентакли, – пояснил Берковски, одной рукой направляя в рот коктейль, состоящий из разноцветных шариков, другой поглаживая бюст прижавшейся к нему чернокожей красотки. – У осьминожки рекомбинантный ДНК, имеются генные кластеры, отвечающие за интерес к человеческим самкам.

– Чудеса от «Монсанто»?

– Что-то вроде этого. От сестры «Монсанто», называемой «Монлабс». Ладно, присядем… А ты, милая, возвращайся минут через двадцать. – Берковски, шлепком по заду отправив прочь красотку эбенового цвета, устроился вместе со Лауницем за столиком, у которого вроде и ножек не было; парил в электромагнитном поле, мерзавец сверхпроводящий. – Я, кстати, захватил с собой контракт.

Берковски провел рукой над столом, включив голопроектор, и к Лауницу один за другим стали подплывать листы контракта.

«Двести тысяч зелеными, мать моя! – выхватил взгляд Лауница. – То есть десять штук желтыми чипкойнами!» – у него застучала кровь в висках. От этого стука все пространство под черепной крышкой заволокло мутью и стало чертовски трудно формулировать даже самые простые мысли.

– Поскольку я не сталкер ни на полкомариных процента, вижу в этом ловушку.

– Напрасно, дружище. Извините, Лауниц, но мы наблюдаем за вами последние несколько недель, даже когда вы не подозреваете об этом. У нас масса скрытых и дисперсных средств наблюдения, тем более что и город находится под почти полным видеоконтролем уже лет двадцать.

– Конечно-конечно, это ж Новый свет. Выше крыши разговоров о свободе и плотный присмотр за тем, чтобы эта свобода не завернула куда-нибудь.

– Ага, можете это назвать свободой для тупых, – согласился Берковски. – Но наши деньги вы можете потратить в любой части света. Итак, ваши рефлексы изменились, вы стали другим человеком.

Через мгновение Лауниц осознал, что сжимает за запястье руку Берковски, сжимающую нож для колки льда. И рука эта застыла неподалеку от его носа.

– Убедились на собственном примере? А какова реакция! Я обалдел, – собеседник наигранно хохотнул. – Если бы не она, я б сейчас изуродовал вам лицо, нос точно бы отчикал. Без дураков, честное слово, я себя не сдерживал.

– Если еще раз такое повторится, я себя тоже не сдержу.

– О, получил строгача от пруссака, – на этот улыбка Берковски оказалась совсем холодной.

– Что вам конкретно от меня надо? В контракте стоит абстрактное «изучение Зоны» – формулировка, подходящая скорее для отмывания денег…

– Хорошо, будем откровенны. Нам нужна «закрывающая технология», способная управлять… – Берковски прищурился: – Так скажем, временем. Или, точнее, его распределением.

– Временем? Именно во время ее поисков и пропал сверхопытный Загряжский?

– Да. А что вас смущает? Деньги за так никто не платит. Вон бангладешцы вкалывают у нас на полях по шестнадцать часов в сутки только за то, чтоб не утонуть в своей затопленной муссонами и дерьмом республике… Да, Загряжский пропал. Но на всякого мудреца довольно простоты. Серж был не слишком эмоционально уравновешен и мог совершить какую-нибудь детскую ошибку. Дать, например, белочке орешек или морковку зайчику.