Грехи негодяя Рэндол Анна

– Тогда ты опоздала. Во мне не осталось ничего, что стоило бы узнать.

– Ах, Оливия!.. – Они вошли в дом, и Катя встретила их на пороге. – Как все прошло? Я боялась, что Клейтон разозлит императора и тот прикажет вас казнить.

Оливия изобразила улыбку.

– Сначала мне тоже так показалось, но в конце концов все обошлось.

Клейтон скрестил руки на груди.

– Сегодня вечером ей потребуется приличное платье. Бал у императора.

– Новые милости?

Клейтон не сказал ни «да», ни «нет», просто ждал ответа.

– Ладно, хорошо, – в раздражении буркнула Катя. – Я об этом позабочусь.

Он кивнул и повернулся к Оливии.

– Я вернусь, чтобы проводить тебя на бал.

– А куда ты сейчас? – встрепенулась Оливия. – У нас же есть чем заняться до бала. – Раз уж император отказался отменить праздник, то следовало хотя бы попытаться взломать шифр. И Клейтон знал об этом.

– Ты с самого начала знала, каковы мои приоритеты.

Да, конечно… Найти Аршуна и обезопасить Малышку. Но что же делать ей, Оливии? Ответ очевиден. Надеяться только на себя.

– Дай мне бумагу, – сказала она.

Катя молча на них смотрела. Клейтон же изобразил удивление.

– Какую бумагу?

Оливия протянула руку.

– Ту, что принадлежит мне. Я ее добыла.

Клейтон стиснул зубы.

– У меня нет никакой… – Он умолк и отвернулся.

Но ей надоело постоянно выполнять его приказы. Да, она понимала, что ему необходимо защитить Малышку. Вот и он должен понимать, что ей необходимо защитить царя.

– Ты боишься, что я взломаю код без тебя?

– Такая возможность существует. Ты достаточно умна. – Он достал бумагу из кармана и отдал ей.

Оливия несколько секунд смотрела на нее, не веря своим глазам. Он действительно отдал бумагу! А она и не надеялась… И он считает ее умной!

Что ж, она и впрямь не настолько глупа, чтобы возгордиться от его похвалы. От этого у нее не станут трястись коленки.

Вскинув подбородок, Оливия заявила:

– Если что-нибудь получится, я дам тебе знать.

Но Клейтон уже ушел.

Катя схватила Оливию за руку.

– Не смей пялиться на него! Он недостоин тебя!

– Я вовсе не пялюсь.

– Еще как пялишься. Да еще – и с разинутым ртом. Как рыба на песке. – Катя увлекла ее за собой. – Пойдем. – И она повела Оливию в ближайшую гостиную. – А теперь ты мне подробно расскажешь, о чем идет речь.

Оливия не знала, о чем можно говорить, а о чем – нет. Поэтому уклончиво ответила:

– Эта бумага имеет отношение к царю.

– Это я и без тебя поняла. – Катя возмущенно фыркнула. – Впрочем, это не очень-то интересно. Лучше скажи, что происходит между вами? Он следит за каждым твоим движением такими голодными глазами, словно желает проглотить целиком. И вместе с тем вы оба ведете себя так, будто вас разделяет бездна.

Оливия опустилась на стул, обитый красным шелком.

– Все еще хуже. – И неожиданно для самой себя она рассказала о своем предательстве, о попытке восстановить фабрику и об обещании Клейтона ее уничтожить.

Катя налила две чашки чая.

– А что случилось с фабрикой? Почему ее надо восстанавливать?

Эта часть истории была особенно неприятна Оливии.

– К своему стыду, должна признаться, что не все знаю об этом. Однако заболел отец, и мы переехали в лондонский дом, чтобы я могла найти для него хороших докторов.

– Нашла?

Оливия добавила в чай сливок.

– Помочь-то обещали многие.

– И что же? – В голосе Кати звучало искреннее сочувствие.

Оливия со вздохом продолжила:

– Я занималась в Лондоне самыми разными делами. И если честно, то мне совсем не хотелось возвращаться на фабрику. Дом, в котором мы там жили, был связан с очень уж неприятными воспоминаниями. Кроме того… Узнав о болезни отца, в Английском банке решили расторгнуть с нами контракт. За банком последовали и другие клиенты.

– Что заставило тебя вернуться?

– Не что, а кто. Викарий. Он потребовал, чтобы я приехала и собственными глазами увидела, как идут дела на фабрике и в городке. Он был прав. Я фактически разрушила городок, не желая этого.

Несколько рабочих, такие как Томас, еще остались, и они как могли выполняли редкие заказы. Но никто не заботился о новых контрактах, никто не управлял фабрикой от имени ее отца. Следовало отдать Томасу должное, он неоднократно пытался связаться с ее отцом, но она ни разу не удосужилась распечатать его письмо. Оливия не желала иметь ничего общего с грязными делами человека, воспитавшего ее. Томас попытался связаться с поверенным отца, но тот предложил вообще остановить производство. И Томас продолжил работать на свой страх и риск.

– И ты начала восстанавливать фабрику сама? Откуда ты взяла деньги?

Оливия не могла рассказать новой знакомой всю правду.

– Я продала лондонский дом и вообще все, что смогла найти. – Именно тогда она и отыскала в вещах отца проклятые банкноты.

– Знаешь, ты мне, пожалуй, очень нравишься, – сказала Катя. – Что ты собираешься делать с Клейтоном?

– Я не позволю ему разрушить фабрику.

– А если не сможешь его остановить?

Оливия поднесла чашку к губам, не обращая внимания на жар, обжигающий пальцы.

– Я смогу. – Пусть он думает о ней что хочет, у нее имелись обязательства перед жителями городка.

– А ты не считаешь, что влюбленность в него может тебе… помешать?

Оливия поперхнулась чаем.

– Но я…

Проклятие! Оливия тщетно пыталась выровнять дыхание, и ей казалось, что она вот-вот задохнется. Сердце же ее билось все быстрее.

Наконец она отдышалась, а сердце стало биться помедленнее. Но Оливия по-прежнему не могла вымолвить ни слова.

Катя положила ложку на блюдце и тихо проговорила:

– Следует быть честной перед самой собой.

Оливия тоже так считала, хотя в данном случае подобная честность не способствовала бы достижению ее целей. Но если все-таки попытаться?…

– А как ты это делаешь? – наконец спросила Оливия, уставившись на замысловатую вышивку, украшавшую скатерть.

Катя отставила свою чашку.

– Тебе надо признать все свои недостатки. И ты должна быть готова принять последствия всех своих поступков. У всех нас есть плохие черты. Надо только не бояться, что другие их заметят. У других они тоже имеются.

Оливия кивнула, все еще избегая взгляда Кати. Яркая вышивка на скатерти неожиданно начала расплываться. К глазам же подступили слезы.

– А что, если они не просто плохие, а ужасные… уродливые?

– Люди не станут обращать на это внимание, – ответила Катя.

Да, конечно, ведь она княгиня. Поэтому никто не обращал внимания на ее недостатки.

– Большинство людей не честны перед собой, потому что боятся того, что раскроют, став честными. – Катя пристально взглянула на собеседницу. – Итак, ты предала его, когда была почти ребенком. Значит ли это, что ты хочешь отказаться от него теперь, когда нашла его снова?

– А что я могу сделать? Он ведь был приговорен к повешению из-за меня. А потом десять лет был шпионом.

– Но из-за него тебя похитили и притащили в Россию. Так что счет сравнялся, вы квиты.

У Оливии задрожала рука, и чай пролился ей на юбки. Неужели Катя действительно…

Нет, едва ли княгиня права. Она же не сказала ей всего, умолчала о банкнотах, которые использовала для восстановления фабрики. А этого Клейтон уж точно никогда ей не простит.

И если уж быть честной с собой, то следовало признать: она, Оливия, и себе никогда не сможет этого простить.

Тихонько вздохнув, она проговорила:

– Между нами стоит слишком многое. Так что о любви вряд ли может идти речь. Но мне бы хотелось помочь ему хоть чем-нибудь. Или я чересчур самонадеянна и бесцеремонна? Тем более что между нами все равно никогда ничего не будет…

– А почему ты хочешь ему помочь?

– Потому что он пострадал по моей вине.

– Ну и что?

Оливия взяла со стола салфетку и аккуратно расстелила ее на коленях, чтобы скрыть пятна влаги от пролитого чая. Потом скомкала салфетку и бросила на стол. После чего оправила юбки так, чтобы не было видно пятен.

– Ну и что? – повторила вопрос княгиня.

– Я люблю его, – пробормотала Оливия и тут же в ужасе замерла.

Господь милосердный! Она произнесла эти слова вслух! Что ж, теперь их нельзя взять обратно и нет смысла отрицать правду.

Катя кивнула и тихо сказала:

– Тогда я считаю, что ты совсем не бесцеремонна.

В этот момент в коридоре гулко пробили часы, и Оливия невольно вздрогнула. Она была искренне благодарна Кате за понимание, но тема оказалась для нее слишком болезненной.

– Я поработаю над шифром, – сказала она.

– Могу я взглянуть? – спросила Катя.

Оливия колебалась. Но Клейтон, похоже, доверял княгине, во всяком случае – до определенной степени. Он ведь решил прийти к ней в дом и рассказать о революционерах. А ей, Оливии, не помешает сейчас любая помощь.

Она молча развернула листок и положила его на стол. Прошло несколько минут, но ни у одной из них не появилось никаких полезных в деле соображений.

Катя, вздохнув, встала.

– Ты можешь поработать с шифром, а я займусь тем, в чем могу оказаться по-настоящему полезной. Снабжением. – Княгиня окинула взглядом Оливию. – Если ты собираешься на императорский бал, тебе необходимо платье, причем получше этого. Его пришлось искать в последний момент, и оно мне не очень-то нравится.

Оливия с улыбкой разгладила юбку.

– Оно пахнет лучше, чем овчинный тулуп.

Катя фыркнула и заявила:

– Ты заслуживаешь лучшего. До этого у меня не было времени подумать о твоем гардеробе, зато сейчас есть целых четыре часа.

– Мне бы не хотелось беспокоить…

– Глупости! Никакого беспокойства. Не сомневаюсь, мы сумеем достойно одеть тебя. Сестра моей горничной – отличная портниха.

Катя позвала горничную, и они сняли мерки с Оливии.

– Полагаю, я должна буду устроить завтра небольшой прием в вашу с Клейтоном честь. Ведь если вы в милости у императора, то общество будет ждать от меня именно этого. Кстати, как Клейтон представил тебя императору? Не хотелось бы противоречить его истории.

Оливия подняла глаза от листка с зашифрованным текстом и покраснела.

– Как свою невесту. По его утверждению, меня похитили, чтобы заманить его в Санкт-Петербург.

– Зачем он нужен революционерам?

Она задавала Клейтону тот же вопрос, но теперь сама могла назвать с десяток причин. Рассказ офицера о подвигах Клейтона лишь подтвердил то, что она и так знала: этот человек бесценен.

– Из-за шифра, наверное.

Катя кивнула.

– Он ведь хорош в этом деле, да? Я всегда говорила, что Клейтон зря растрачивает себя, оставаясь солдатом. Но оказывается, он никогда им не был. Однако интересно, как ты собираешься завоевать сердце человека, который думает, что не имеет такого органа.

Улыбка Оливии была неуверенной и хрупкой, как старый пергамент.

– Я попытаюсь убедить его, что он остался тем же человеком, которого я когда-то знала.

Революционеров нигде не было, что в обычной ситуации не стало бы причиной для разочарования. Но учитывая тот факт, что Клейтон стоял сейчас напротив петербургского дома графа Аршуна, это привело его в уныние.

Собственно говоря, Клейтон и не ожидал встретить здесь графа. Но у него была надежда, что после того, как он устроит шум на пороге дома, кто-то из слуг окажется достаточно бдительным и информированным, чтобы послать Аршуну сообщение.

Однако, простояв час на морозе, Клейтон был вынужден смириться: было очевидно, что слуги сказали правду – они действительно не знали, где находился граф.

Клейтон потопал ногами в сапогах и несколько раз сжал кулаки. Он применил все известные ему способы избежать обморожения, но, похоже, пора было отправляться в теплое помещение. Еще немного, и будет поздно.

Увы, он так и не получил никакой информации.

Клейтон засыпал снегом круг, который протоптал сапогами в ожидании графа. Затем, осмотревшись, быстро зашагал по улице и вскоре перешел почти на бег. Пальцы ног горели от резкого притока крови. Что ж, такова расплата за долгое ожидание на морозе.

Вскоре рядом с ним замедлили ход дрожки, и кучер с надеждой взглянул на него. Но Клейтон отрицательно покачал головой и, отвернувшись от кучера, сделал глубокий вдох. Легкие тотчас закололо, словно в них вонзились сотни ледяных иголок.

Через некоторое время впереди появился дом княгини. Пот на лице Клейтона замерз, но сам он согрелся и даже пробежал вокруг дома – проверил периметр.

В доме его ждала Оливия. Наверное, сидела за столом, склонившись над бумагой с шифром.

Он посмотрел на ее окна и уловил какое-то движение.

Значит, она не за столом. Возможно, ходит по комнате, в задумчивости прикусив нижнюю губу.

В окне снова что-то промелькнуло.

Еще она имела обыкновение чуть-чуть морщить нос, а иногда – теребить мочку уха. Ее шаги всегда были маленькими и грациозными, но достаточно быстрыми, чтобы казаться целенаправленными.

Клейтон затаил дыхание, дожидаясь, когда Оливия снова пройдет мимо окна.

В ней было нечто такое, что не позволяло ему судить о ней спокойно и беспристрастно. Она словно искра в бочонке с порохом. Необычная, яркая, красивая. И способная произвести взрыв.

Много лет назад он вовсе не собирался увлекаться ею. Ведь она дочь его работодателя. Богатая, избалованная, недосягаемая. Он вообще не хотел связываться с какой-либо женщиной. Достаточно было познакомиться с его матерью, чтобы понять его. Но что-то неудержимо привлекло его к Оливии – словно пьяницу к пивной.

Очевидно, он таким и остался. Нормальный человек не стал бы стоять под ее окном в мороз, способный заморозить ад.

Клейтон приказал себе отвести наконец взгляд от ее окон и осмотреть периметр, выискивая любую странность, любой намек на опасность…

У западной стены дома он заметил вытоптанный участок.

В точности такой же, какой он сам вытоптал у дома Аршуна, но потом тщательно замаскировал.

Клейтон медленно направился к вытоптанному участку, задерживая дыхание, чтобы услышать легчайший скрип снега под ногами врага или треск льда.

Если смотреть с этого места, почти весь дом был скрыт ветками лиственницы.

Почти весь дом, кроме окна Оливии.

Клейтон в ярости сжал кулаки. Кто-то наблюдал за ней!

От вытоптанного участка в сторону уходила цепочка следов. Клейтон пошел вдоль нее, сжав в руке нож. Следы были совсем свежие – края еще не покрылись льдом.

Он дошел до конца стены. Вот здесь!

Послышался скрип снега.

Клейтон замер на мгновение, потом завернул за угол и сразу увидел какого-то человека. Тот спокойно ждал. И он был огромен.

Незаметно подобравшись к великану, Клейтон схватил его за ворот тулупа. И тотчас же поднял нож так, чтобы острие оказалось как раз напротив того места, где кончался воротник тулупа громилы и начинался шарф. На голове у незнакомца была меховая шапка. Он отшатнулся от Клейтона и как-то нелепо взмахнул руками, пытаясь удержаться на ногах. Увидев нож у своего горла, громила замер и крепко зажмурился – словно ребенок, пытавшийся спрятаться от опасности.

Судя по всему, это был тот самый человек, которого Оливия называла своим «защитником». Но какого черта? Что он здесь делал? Явился, чтобы передать Оливии информацию? Или должен был получить сведения от нее?

Тут великан открыл один глаз.

– Ты собираешься…

– Убить тебя. – Голос Клейтона был тих и грозен.

Горло бедняги конвульсивно дернулось, и он пробормотал:

– Только не обижай ее. Она думает, что ты добрый. – Он открыл второй глаз, и теперь на Клейтона смотрели оба глаза – большие, темные, жалобные – ну чем не олень, попавший в ловушку охотника?

Не такой просьбы ждал Клейтон. Он-то думал…

Тут громила ловко выбил нож из его руки.

Черт возьми! Ведь он отвлекся лишь на долю секунды!

Клейтон уклонился от пудового кулака, тотчас потянулся за вторым кинжалом, но в этот момент поскользнулся.

И в тот же миг его шея оказалась в тисках – он стал задыхаться. Несколько секунд спустя перед его глазами замелькали черные точки, и он подумал: «Как обидно умирать, глядя на грязный шарф…»

В глазах великана вдруг появилось сомнение, его пальцы чуть разжались, и Клейтон почувствовал, как в легкие начал поступать воздух, правда, очень тонкой струйкой.

– Ты убийца. Николай сказал правду. Наверное, ты обманул ее.

– Не убиваю… невинных… женщин, – прохрипел Клейтон. Каждое слово давалось ему с трудом, но он был все еще жив, и, следовательно, оставалась…

В следующее мгновение Клейтон резко выбросил вперед ногу, так что удар пришелся в колено громилы. И оба рухнули в снег. Однако человек-гора не сделал попытки снова схватить его. Вместо этого он сел и стал отряхиваться. Шарф съехал с его лица, явив миру густые усы и клочковатую бороду.

– Так ты не убиваешь невиновных?

Клейтон достал нож из-за голенища сапога, но не предпринимал никаких действий.

– Никогда.

– Хм… Вот как?… – Последовала долгая пауза. – Почему тогда ты не увез ее домой? – спросил великан и, казалось, снова о чем-то задумался.

Этот человек напомнил Клейтону одного из его сокамерников – тот был такой же туповатый и добрый парень, к сожалению, связавшийся с шайкой воров. И этот парень поделился с Клейтоном куском хлеба.

Воспоминание смягчило сердце Клейтона, и он проговорил:

– Она пока не хочет уезжать. Как тебя зовут?

– Блин.

Клейтон встал, и Блин тоже захотел подняться. Однако Клейтон удержал его, положив руку ему на плечо.

– Почему же ты следил за ней сейчас, когда она в спальне?

Лицо над бородой стало пунцовым, но глаза смотрели честно.

– Я не смотрел на нее как на женщину. Мне просто надо было убедиться, что она в безопасности.

– В безопасности от кого?

Блин опустил глаза и стал водить пальцем по снегу.

– От тебя и от Аршуна.

Клейтону очень не понравилось, что его поставили в один ряд с графом. Подумав же о том, что Аршун мог открыть охоту на Оливию, он похолодел.

Если она все же не революционерка, то наверняка нарушила планы графа, а тот этого не потерпит. Аршун попытается нанести удар, чтобы восстановить свою репутацию.

А он, Клейтон, оставил ее одну…

Его взгляд метнулся к окну, но с этой стороны дома его не было видно. «Но я же видел ее в окне всего несколько минут назад», – успокоил себя Клейтон.

Кроме того, лучший шанс отыскать Аршуна – поймать того, кто придет за ней.

Однако Блин не в счет. Этот человек не причинил Оливии вреда, когда она осталась одна на рынке. Да и сейчас он не сделал ничего дурного.

Но были и другие революционеры.

– Ты видел графа?

Блин энергично покачал головой:

– Нет-нет, после того как ты взорвал его дом, не видел. – Громила вцепился обеими руками в свою широкую бороду – очевидно, ужасно нервничал.

– Ты здесь давно? – спросил Клейтон.

Блин пожал плечами – такими широкими, что на каждом без труда поместилось бы по мешку муки.

– С тех пор как вы ушли с солдатами.

«Иными словами… больше четырех часов», – подумал Клейтон.

– Когда ты собирался увидеться с ней?

– Я вообще не собирался этого делать. Она еще на рынке велела мне идти домой.

Черт бы их всех побрал! Чем дольше Клейтон разговаривал с этим человеком, тем больше ему верил.

Но если он верит Блину, то должен поверить и в то, что Оливия не революционерка. А в этом он почему-то не был уверен. Зато точно знал, что великан обморозится, если и дальше будет сидеть в снегу в рваных валенках.

– Пойдем! – Клейтон рывком поднял его на ноги.

– Куда?

– В дом. Я найду место, где ты сможешь погреться.

Кустистые брови Блина сошлись на переносице.

– Почему?…

Потому что этот русский скорее всего невиновен. И следовательно, он, Клейтон, перед ним в неоплатном долгу – ведь тот много дней охранял Оливию. Даже думать не хотелось о том, что могло бы с ней иначе случиться.

– Потому что так захотела бы Оливия, – ответил Клейтон.