Грехи негодяя Рэндол Анна

В течение года после «смерти» Клейтона Оливия существовала как бы по инерции. Она оплакивала любимого, а к этому добавилась еще и тяжелая болезнь отца. К ним почти каждый день приходил новый доктор, обещавший отцу полное выздоровление. Она устраивала поездки больного на воды и посещения именитых профессоров, а также заставляла отца глотать лекарства. В общем, делала все, чтобы помочь человеку, убившему ее любимого.

Викарий, изначально настоятельно рекомендовавший ей читать Библию, неожиданно изменил свою позицию и принес экземпляр книги княгини. Возможно, он желал доказать ей, что можно делать что-то еще, а не только оплакивать свою судьбу. Хотя, конечно же, викарий не знал, прочитает ли она эту книгу. Однако она прочитала. Более того, это произведение стало первой книгой без картинок, которую Оливия прочитала от корки до корки. Затем она начала читать все, что удавалось найти.

Лоб княгини Кати прорезала морщинка, и она кивнула утвердительно:

– Да, это я написала.

Оливия понимала, что ее слова могли показаться детским лепетом, но она ничего не могла с собой поделать. Надо же! Катерина Роузмор! Она читала и перечитывала ее книгу столько раз, что из нее стали выпадать листочки.

– Значит, вы прошли по Сибири? Одна, без сопровождающих? И вы никому не позволили вас остановить?

Княгиня снова кивнула:

– Да. К большому недовольству высшего общества.

Выходит, эта женщина, сама о том не ведая, вдохновила Оливию на создание общества, помогавшего детям-преступникам. Да-да, эта замечательная книга давала Оливии силы преодолевать все трудности. И действительно, если Катерина Роузмор могла питаться верблюжатиной и самостоятельно вырвалась из рук работорговцев, то и она, Оливия, могла обивать пороги политиков, которые смеялись ей в лицо.

– Но как вы стали княгиней? – спросила она. – Насколько я помню, ваш отец был баронетом.

Катя разгладила несуществующие складки на бриджах.

– Знаю, я мало похожа на княгиню. Кстати, называй меня Катей. – Ее глаза стали грустными. – Я познакомилась с князем Сергеем Петровым на одной из своих лекций. Он хотел задать вопрос относительно уральского племени, в котором я некоторое время жила.

– Если он князь, то значит – родственник царя? – «Может быть, Катя сможет передать царской семье предостережение относительно планов Аршуна?» – подумала Оливия.

– Нет-нет, русские позволили знатным семьям из покоренных ими народов сохранить свои титулы. Поэтому всевозможных князей, княгинь и прочих знатных особ здесь великое множество. Русские говорят – «как собак нерезаных». Сергей, например, латыш.

– Поэтому он работал на англичан?

– Не знаю. Мне почти ничего об этом не известно. Я точно знаю лишь одно: он работал вместе с ублюдком, с которым ты сюда приехала.

– Но Клейтон прекрасно знает свое дело. И он вовсе не злой человек, поверь мне на слово. – Спасти ее из дома Аршуна, где была целая армия вооруженных людей, – это и впрямь впечатляющее деяние. А ведь до того ее еще следовало найти…

– Рада бы поверить, но не могу. И вообще, что ты с ним тут делаешь?

– Он меня спас.

– Неужели барон… Кстати, он действительно барон? Или это очередной обман? Ты знаешь его настоящее имя?

– Клейтон. – Голос прозвучал от двери, соединявшей их комнаты.

Вздрогнув от неожиданности, Оливия взглянула на своего спутника. Давно он здесь? И многое ли он услышал?

Клейтон уже успел помыться, побриться и надеть белую рубашку и серовато-коричневые панталоны. Причем даже сейчас на нем были черные перчатки.

Катя нахмурилась и, обращаясь к Оливии, проговорила:

– Я немедленно прикажу, чтобы тебе принесли ключи от этой двери. – Она повернулась к Клейтону: – Итак, раз уж я вынуждена тебе помогать… Могу я по крайней мере узнать, с кем мы боремся?

– С правдинцами.

– А если честно?

Клейтон тщетно пытался смотреть только на Катю. Интересно, кому пришло в голову одеть Оливию так, словно она только что вышла из восточного гарема?

– Ведь Васин мертв, – с уверенностью сказала Катя. – Я видела его тело.

– Группа возродилась.

– Но кто же…

– Главой вроде бы стал граф Аршун.

При упоминании этого имени Оливия вздрогнула. Рука ее непроизвольно потянулась к горлу, на котором оставил отметину нож графа.

«Она работает на графа, – напомнил себе Клейтон. – А дрожь и все прочее скорее всего хорошая игра». Он повернулся так, чтобы не видеть Оливию.

Катя же презрительно фыркнула:

– Аршун – маленький больной ублюдок.

– Согласен, – кивнул Клейтон.

– Но при чем тут я?

– Ты ведь ухаживала за Васиным перед смертью, верно?

– Да, верно. Потому что он был дядей Сергея.

– И якобы еще перед болезнью он разработал некий план… Говорил ли он тебе что-нибудь об этом?

Катя нахмурилась:

– К тому времени как я взяла на себя уход за ним, он уже был практически безумен. Неужели ты думаешь, что иначе он бы подпустил к себе жену человека, которого считал предателем? Он так никогда и не простил племяннику работу на англичан.

– Мне необходимо знать все, о чем он говорил в последние дни. Каждое его слово. И еще… Говорят, тебе отдали его вещи. Я должен увидеть все, что после него осталось.

– На чердаке есть несколько коробок с книгами. Все остальное выбросили.

– Тогда я должен взглянуть на эти книги.

– Зачем?

Клейтон не собирался делиться с Катей сведениями о шифре, но какие-то объяснения все же следовало дать.

– Мы должны кое-что узнать раньше, чем правдинцы, – ответил он уклончиво.

Катя молча барабанила пальцами по подлокотнику кресла. Наконец спросила:

– Нужно найти что-то конкретное?

– Да.

Обе женщины выглядели одинаково грустными. Неожиданно он вспомнил, как однажды они играли в шахматы – Катя и Сергей против него. Тогда было много колкостей. И смеха. Несколько часов Клейтон чувствовал себя обычным человеком, а не шпионом.

Но все это – в далеком прошлом.

Сейчас Клейтон не собирался подвергать риску важную миссию из-за того, что женщины были недовольны.

– Еще мне понадобятся личные вещи твоего мужа.

– Что?! – Катя решительно помотала головой, и непослушные кудряшки запрыгали по ее лицу. – Нет, ни за что!

– Это не просьба.

– Тогда договаривайся с ним сам.

Оливия вмешалась раньше, чем ее спутник успел раскрыть рот.

– Но они хотят убить царя и всю его семью!

Это была роль Мэдлин на допросах – быть сострадательной и завоевывать доверие допрашиваемого. Клейтону не понравилось то, что Оливия так легко и естественно взяла на себя эту роль.

– А вам-то что? – спросила княгиня.

Клейтон внимательно посмотрел на Оливию. Ее искренность была чертовски убедительной. А влажные пряди, которые, высыхая, курчавились вокруг милого лица, отнюдь не помогали ему обрести объективность.

– Я должна попытаться остановить их, – заявила она. – У меня нет выбора.

– Но если он заставляет тебя…

Оливия покачала головой:

– Нет, не заставляет. Просто я не могу допустить, чтобы умерли невинные люди.

Зачем Оливия постоянно теребит вырез этого проклятого халата? Она тщательно завернулась в него, закрыв даже горло, но при каждом ее движении открывалась изящная шейка. Клейтону ужасно хотелось провести по ней языком, хотелось ощутить бархатистость кожи…

– Но при чем тут личные вещи Сергея? – спросила Катя.

Клейтон подошел к окну.

– Не твоя забота, – буркнул он.

– Не моя?… Ты собираешься забрать единственное, что у меня осталось от мужа, и смеешь заявлять… – Княгиня встала. Ее зеленые глаза полыхали яростью. – Ладно, хорошо. Ты и так уже отобрал все, что мне было дорого. Она сняла с пальца тяжелое кольцо с рубином и швырнула его на пол. Оно с глухим стуком упало на ковер, потом покатилось и, наконец, замерло рядом с носком его ботинка. – Вот, пожалуйста! Можешь начать с этого. Ты сам сказал, что снял его с пальца Сергея. – Она сделала шаг к Клейтону. – Ты хоть понимаешь, что, явившись сюда, поставил меня и всех моих домочадцев под угрозу со стороны революционеров?

Клейтон не поднял кольцо. И не повысил голос.

– Ты можешь выгнать нас, если хочешь.

– Ты отлично знаешь, что не могу… ублюдок.

Конечно, не могла. Ведь он, Клейтон, обладал информацией о судьбе ее мужа.

Когда он посвятил Сергея в план его спасения, тот сначала отказался: не хотел покидать жену. Тогда Клейтон посчитал его дураком. Женщина не стоит того, чтобы из-за нее лишиться жизни.

И только теперь, когда Катя едва не бросилась на него с кулаками, на него снизошло понимание. И он позавидовал мужчине, которого так сильно любила и ждала женщина. Никогда еще ни одна из них не испытывала к нему столь сильных чувств. Даже мать. Она снова и снова сбегала от него с очередными любовниками.

Когда-то он понадеялся, что Оливия будет бороться за него, но, увы…

– Возможно, нам следует поселиться в другом месте. – Оливия плотнее завернулась в халат, и тонкий шелк соблазнительно обтянул ее округлые бедра. Проклятие, неужели под халатом на ней ничего нет!

Клейтон в раздражении принялся мерить шагами комнату. Немного помолчав, обратился к своей спутнице:

– Не получив нужной информации от тебя, революционеры обязательно попытаются получить ее у Кати. Находясь здесь, я смогу ее защитить.

– Не надо изображать благородного рыцаря, – пробурчала княгиня. – У тебя плохо получается.

Нет, он вовсе не благородный. Таких заблуждений у него не было.

– Судя по всему, мне придется идти на чердак, – сказала Катя. Повернувшись к Оливии, спросила: – Хочешь, я прикажу лакею вышвырнуть его из твоей комнаты?

Оливия покачала головой. Когда она подняла руку, чтобы поправить волосы, рукав съехал, и открылись синяки и ссадины на запястье.

Катя ахнула:

– Что с тобой случилось?! Если это Клейтон…

Оливия тотчас же проговорила:

– Правдинцы похитили меня. А Клейтон спас. Поэтому я здесь.

Враждебность Кати мгновенно исчезла.

– Значит, это они?… Хочешь, я пришлю женщину тебе в помощь?

Клейтон замер, ухватившись за дверной косяк. Если она не революционерка, то похитители могли… А он ведь ничего у нее не спросил. Что, если…

Клейтон уставился на свечу и смотрел на нее до тех пор, пока снова не обрел способность мыслить. Он отрежет Аршуну яйца! И это не пустая угроза!

Словно прочитав его мысли, Оливия покачала головой:

– Нет, все в порядке. Один из революционеров защитил меня от остальных.

Клейтон вздохнул с облегчением. Что ж, возможно, Оливия сказала правду о человеке на рынке.

Катя взяла ее за руку, чтобы рассмотреть раны. Рукав соскользнул дальше, и обнажилась внушительных размеров опухоль на предплечье.

А это уже его вина. Какого черта она приняла удар на себя? Людям ведь обычно свойственно уклоняться от нападений… Клейтон нахмурился и, обращаясь к хозяйке, проворчал:

– Скажи, чтобы ей принесли лед.

– Мне ничего не нужно! – заявила Оливия.

– Лед! Немедленно! – прорычал Клейтон.

Но Катя даже бровью не повела.

– Вообще-то холодный компресс – именно то, что нужно, – сказала она и вышла из комнаты.

Клейтон шагнул к своей спутнице.

– Покажи руку.

– Со мной все в порядке.

– Позволь мне судить об этом.

Клейтон взял ее за руку, старательно не замечая запаха меда, исходившего от чистой кожи Оливии. Он прощупал кости вдоль всей руки и, наконец, отпустил ее.

– Хочешь верь, Клейтон, хочешь нет, но я контролирую состояние своего тела.

Он бы тоже хотел его «контролировать». Каждый дюйм ее тела. Держа ее сегодня в объятиях, он то воспарял в небеса, то проваливался в преисподнюю. Он давно был зол на нее из-за ее предательства, но сегодня, когда она прижалась к нему, все это уже не имело значения. Он мог думать только о женщине в его объятиях. Именно там было ее место.

Вот только поверить в ее невиновность он не мог. Независимо от похоти, которую, безусловно, испытывал.

– Я бы не стала скрывать сломанную руку. Даже от тебя. – Оливия нервно одернула рукав.

Клейтон заставил себя отойти и вернулся к окну. Глядя на крупные пушистые снежинки, кружившие за окном, он пытался привести мысли в порядок. Получалось плохо. Рядом с Оливией порядка в его мыслях быть не могло.

– Зачем ты это сделала?

– Что?

– Зачем приняла на себя удар, предназначавшийся мне? – И какого дьявола защищала его перед Катей? Она же не знала, что он все слышал, – в этом он не сомневался.

Оливия пожала плечами:

– У меня не было времени подумать.

– Мне не нужно, чтобы ты меня защищала. – Неужели она считала его слабым? – Это не изменит моего мнения о тебе.

– А каково твое мнение обо мне? Ты считаешь меня предательницей? Думаешь, что я хочу заманить тебя в ловушку?

– Это было бы не впервые.

Оливия нахмурилась и подбоченилась. «Интересно, понимает ли она, что ее груди едва не выпрыгивают из выреза халата?» – подумал Клейтон.

– Хватит! Нечего постоянно попрекать меня тем, что произошло десять лет назад. Я предала тебя? Да. Но мне тогда было пятнадцать лет. И я пошла к отцу, потому что ни на секунду не поверила, что твои обвинения могли быть справедливыми. Откуда мне было знать, что он ложно обвинит тебя и что тебя арестуют? Я была дурой, не спорю. Но я никогда не желала, чтобы случилось то, что случилось.

– Но ты и не сделала ничего, чтобы исправить содеянное твоим отцом.

– Исправить? Как? Я же была ребенком… Кстати, ты знаешь, как принял мой отец новость, что я встречаюсь с одним из его клерков, то есть с тобой? Когда же я сказала, что пойду с ним на суд, он избил меня тростью.

У Клейтона болезненно сжалось сердце, когда он представил себе эту картину. Но почему тогда она до сих пор хранила верность отцу?

– Когда я увидела его в следующий раз, он сказал, что тебя повесили.

– Должно быть, вы оба испытали большое облегчение.

– Нет, я горевала. Я думала, что ты умер, и часть моей души умерла с тобой вместе… Да, пожалуй, Катя права. Ты хладнокровный и бессердечный ублюдок. Тебя ничего не волнует, не так ли?

– И ты еще имеешь наглость говорить, что меня ничего не волнует? А знаешь ли ты, что случилось с моим отцом после того, как меня осудили? – Он снова к ней приблизился.

Оливия тяжко вздохнула.

– Так вот банк, в котором мой отец проработал тридцать лет, выбросил его на улицу. Как же, ведь сын преступник! Никто не хотел дать ему работу. А отец не протестовал. Шесть месяцев спустя он нашел работу на конюшне – выгребал навоз из стойл. А через две недели его сбил экипаж. Еще через три дня он умер. По крайней мере так мне сказали его соседи. Я не знаю, правда ли это. И не знаю, долго ли он страдал. Мне уже не довелось его увидеть… – Клейтон замолчал. Его дыхание было тяжелым и неровным. Он не мог выразить словами всю глубину своего горя.

Оливия прижала ладони к щекам.

– О, Клейтон… – только и смогла она выговорить.

А он, повысив голос, чтобы заглушить боль, вновь заговорил:

– Проклятие! Не стой так смиренно и покорно, не принимай всю вину на себя. Назови меня лицемером! Да хоть убийцей назови, только не молчи. – Он схватил Оливию за плечи и сильно встряхнул. Грудь же у него болела так, словно ее только что вскрыли кривым ржавым ножом.

А Оливия не произносила ни слова.

«Да, я бессердечный ублюдок», – сказал себе Клейтон. Отпустив Оливию, он опять подошел к окну. Создавалось впечатление, что гнев и адская мука, долгое время поддерживавшие его, неожиданно его покинули. И теперь ему не на что было опереться.

Оливия молчала еще несколько минут, потом едва слышно заговорила:

– Ты примешь мои извинения за мое участие в этом?

Клейтон резко обернулся. Как она смеет думать, что простых извинений будет достаточно?

Оливия со вздохом пробормотала:

– Я и не надеялась… – Ее лицо стало бледным, как бумага, но губы были упрямо сжаты. – Я все знаю о твоей матери и понимаю, почему ты не веришь в извинения. Но ведь ты не оставляешь мне выбора. Получается, что я должна стоять и молча слушать твои гневные тирады, изнемогая от чувства вины. – У нее задрожали руки, но она переплела пальцы и сжала их так крепко, что дрожь прекратилась. – Я этого не вынесу. Если ты не можешь простить мои ошибки, тогда прекрати все время говорить о них.

Ад и проклятие! Она великолепна!

И она права. Пусть он ей не доверяет, но Оливия говорит дело. Эта мысль пришла в голову внезапно, и она произвела такое же впечатление, как сильный удар в челюсть.

Да, он слишком долго полагался исключительно на свои собственные суждения. И в шпионаже, будучи командиром «Трио», и в повседневной жизни, решая вопросы об инвестициях. Он знал, что нередко допускал ошибки, но обычно понимал это, так сказать, задним умом.

Возможно, ему не нравилось, когда подвергались сомнению его мнения и решения, но это ведь требовалось в первую очередь ему самому.

Странно, но сейчас он почувствовал облегчение, столкнувшись с открытым вызовом и с необходимостью пересмотреть свое отношение ко многим вещам. И было даже приятно убедиться в том, что взгляды других тоже имели право на существование.

– Согласен. Больше я об этом говорить не буду.

Оливия даже рот раскрыла от изумления.

– Не будешь?

– Совершенно верно, не буду. – Но пусть она не думает, что он внезапно изменился, стал другим человеком. Нет, он, Клейтон, уже не тот мальчик, которого она знала, – доверчивый и глупый. Он не такой, как его отец, который надеялся, что жена останется с ним навсегда, хотя она всегда сбегала. – Однако мои планы относительно фабрики не изменились, – добавил Клейтон.

Сказав это, он почувствовал себя так, словно взял цветок и растоптал его грязными сапогами. Но пусть лучше его считают ублюдком, зато никто никогда не воспользуется его наивностью.

– Ты серьезно?

Он утвердительно кивнул:

– Да, вполне. Ничто не изменит моего решения.

– Что ж, посмотрим.

– Но я… Оливия, тебе не удастся втянуть меня в бесполезный спор о фабрике.

– Непременно удастся.

Клейтон снова схватил ее за плечи – и замер; он понятия не имел, что собирался сделать. Трясти ее до тех пор, пока не образумится? Но теперь, когда она была в его руках, перед его мысленным взором предстали совершенно другие образы. Ее тело, которое он прижимает к стене своим телом… И тот момент, когда ее возмущение превратилось в возбуждение.

Несколько прядей ее чуть влажных волос упали на его перчатку. Клейтон мысленно выругался. Проклятые перчатки не позволяли ему почувствовать восхитительную шелковистую мягкость ее волос.

Молчание затягивалось. Обычно Клейтон любил молчание, и раньше оно никогда его не тяготило, но теперь…

Теперь оно навалилось него с неимоверной силой, угрожая уничтожить.

– Барон Комаров… Прошу прощения, барон.

Клейтон, нахмурившись, покосился на слугу у двери.

– Барон, прибыли солдаты, чтобы сопроводить вас и мисс Свифт к императору. Княгиня велела предупредить вас, что они вооружены.