Грехи негодяя Рэндол Анна

– Бомбу принесла моя горничная.

Ирина стояла рядом со всеми слугами. Она отряхнула от пыли юбки Оливии, но не ушла.

– Надо отделить ее от остальных, – сказал Клейтон шепотом. – Не знаю, кто еще из домашней челяди связан с правдинцами. Нельзя рисковать. Ведь кто-нибудь может прийти ей на помощь.

– На помощь?… А что ты задумал?

– Хочу допросить ее, конечно. – Это прозвучало вполне естественно, но его глаза стали жесткими. – Прислонись ко мне.

– Зачем…

Клейтон обхватил ее за плечи и прижал к себе. На какой-то момент все мысли Оливии улетучились, уступив место восхитительному ощущению – она всем телом прижимается к широкой мужской груди.

– Э… как тебя?… – Клейтон обратился к Ирине. – Твоей хозяйке стало плохо. Ее нужно уложить в постель. Лучше в этой же части дома.

Посовещавшись с дворецким, Ирина подошла к ним.

– Я могу показать вам ваши новые комнаты.

Клейтон не позволил Оливии идти – подхватил ее на руки и понес.

Она испугалась, что ему слишком тяжело; все же она далеко не худая. Но он нес ее легко, безо всяких усилий. Оливия прижалась щекой к его плечу и закрыла глаза. А его сильные руки держали ее осторожно, словно величайшую драгоценность.

В общем, ее мысли оставались приятными до тех пор, пока она не вспомнила: Клейтон нес ее туда, где станет допрашивать женщину, пытавшуюся их убить. И Оливия почувствовала себя совершенно больной, так что Клейтон был недалек от истины.

Горничная привела их в маленькую комнату, оформленную в бледно-желтых и кремовых тонах. Там было очень холодно, так как печь давно не топили.

– Я разожгу огонь, – сказала горничная.

Клейтон поставил Оливию на ноги.

– Не стоит.

– Но я же должна позаботиться о хозяйке… – удивилась Ирина.

Клейтон захлопнул дверь.

– Ты уже достаточно о ней позаботилась.

Ирина судорожно сглотнула и сделала шажок к двери.

– Я не знала, что в коробке. Клянусь! Он сказал мне поставить ее в комнату. Это же была просто коробка!..

– Для взрыва такой силы нужно не меньше пяти фунтов пороха. Что, по-твоему, там было? Шляпка? Кто тебе ее дал?

Ирина с плачем опустилась на пол.

– Не знаю. Какой-то мужчина. Я только хотела заработать немного денег.

– Кто тебе ее дал? – повторил Клейтон.

Ирина обхватила себя за плечи – как будто сильно замерзла.

– Клянусь, я его не знаю…

Губы Клейтона сжались; выражение лица стало холодным, ледяным. Оливия невольно вздрогнула, и у нее появилось желание куда-нибудь спрятаться. А она-то думала, что он был жестоким только с ней, когда явился на фабрику. Как она ошибалась! Сейчас Клейтон был воплощением беспощадности. И таким он был на протяжении всей своей шпионской карьеры.

Да, перед ней был человек, убивший, по словам Голова, другого человека, спокойно спавшего в своей постели. И все же она его не боялась. Она боялась только одного – снова потерять его.

Оливия попыталась смягчить ситуацию.

– Если ты что-то знаешь… – Она хотела подойти к Ирине, но Клейтон не позволил.

– Я ничего не знаю, клянусь! Ничего! – Ирина медленно, но верно отползала к двери.

Клейтон преградил ей дорогу.

– Говори правду, Ирина. Мне нужно имя.

– Я не знаю его имени.

– Ты мне все скажешь. – Клейтон достал нож. – Или познакомишься с вот этим.

Ирина взвизгнула.

– Пожалуйста, не делайте мне больно!

А Клейтон снова оказался во власти тьмы – она со всех сторон подступала к нему. Тьма, которую он намеренно выбрал, чтобы иметь возможность выполнять подобные задания. Он знал, как заглушить мысли и уничтожить эмоции. Знал, как укрыться за глухой стеной тьмы и думать только о долге.

Но когда тьма и пустота подошли вплотную, Клейтон обнаружил, что борется с ними. Тьма была удушающей, и он не желал снова потерять себя в ней.

Оливия молча за ним наблюдала. Наблюдала со страхом и тревогой, и Клейтона почему-то это очень беспокоило, хотя он намеренно стремился казаться устрашающим. Но нет, он не мог предстать перед ней Шифровальщиком, которого боялась вся Европа. Не мог быть грубым, жестоким, злобным. И тьма отступила.

– Клейтон… – с беспокойством пробормотала Оливия.

Служанка же зарыдала и, всхлипывая, проговорила:

– Он был одет как крестьянин. Седые волосы, густая борода…

Клейтон вздохнул. В отсутствие тьмы ему пришлось увидеть всю мерзость ситуации. А также услышать плач служанки и вспомнить голос отца, учившего его быть джентльменом с любыми женщинами. Но все же он заставил себя оставаться решительным.

– Что именно на нем было? – спросил Клейтон.

– Тяжелый тулуп. Меховая шапка. Валенки. Но я не знаю его имени!

Теперь лицо Ирины было красным и опухшим. Но слезы высохли. Все.

Чувство вины тотчас покинуло Клейтона. Теперь он знал, как получить ответы на все свои вопросы.

– Ты можешь выжимать из себя фальшивые слезы, но можешь и сказать правду, и тогда, возможно, переживешь эту историю. Ясно?

Ирина молчала. Клейтон поставил ее на ноги, толкнул к стене и приставил ей к горлу нож.

Оливия шумно вздохнула, а Клейтон проговорил:

– Скажи мне правду, и я дам тебе время до того, как расскажу все Голову.

Ирина побледнела. Ее лицо исказилось от ненависти.

– Вы не успеете ничего ему рассказать. Не проживете достаточно долго. Всем правдинцам дан приказ вас убить – вы слышите, всем, от лидеров до новобранцев. И награда очень велика. Знаете ли вы, сколько людей только в этом доме преданы революционерам?

Князь был одним из ключевых правдинцев до того, как его убедили перейти на другую сторону, так что, вероятно, в доме княгини были и другие приверженцы революционеров.

Клейтон прижал нож к горлу Ирины еще сильнее.

– Что они тебе рассказали обо мне?

– Что вы английский шпион, работающий на императора. – Ирина даже скривилась от омерзения.

Клейтон говорил очень спокойно. Ведь спокойствие, как правило, пугает людей сильнее, чем гнев.

– А они не сказали тебе, сколько людей, мужчин и женщин, я убил? Не сказали, что я известен своим умением перерезать горло так быстро, что человек захлебывается собственной кровью раньше, чем успевает почувствовать прикосновение ножа?

Было ясно, что Ирина вот-вот сломается – он видел это по лихорадочному блеску ее глаз.

– Как они поддерживают связь?

Горло девушки дернулось.

– Каждый знает двух человек, которым и передает информацию.

– А ты кому передаешь?

Ирина назвала имена.

– Кто из них дал тебе бомбу?

– Барндик.

Клейтон отошел от нее.

– В твоем распоряжении пять минут. После этого я вызываю полицию.

Ирина бросилась к двери, но Клейтон остановил ее словами:

– Если ты думаешь присоединиться к своим революционерам, то учти: я не стану скрывать от твоих друзей, кто их сдал.

Девушка схватилась за косяк, чтобы не упасть.

– О, вы убиваете меня…

– Возможно. Тем не менее я даю тебе шанс, которого ты не дала мисс Свифт.

Ирина тотчас убежала. Клейтон закрыл за ней дверь и повернулся к Оливии, но смотрел не на нее, а на маленький медный ключик в замке.

– Я делаю то, что должен, чтобы получить ответы.

– Знаю, – тихо сказала она.

– Теперь у нас есть кое-какие результаты.

– Тебя сейчас не стошнит? – полюбопытствовала Оливия.

– Нет. – Ох, она видела его насквозь! Клейтон попытался подавить позывы тошноты, скрутившие его внутренности. А он-то был уверен, что подобная реакция давно забыта. Было бы невозможно вселять страх в сердца врагов, узнай они, что он не мог спать два дня после своего первого убийства.

«Нет, нельзя проявлять слабость», – сказал себе Клейтон. Но тут Оливия протянула руку к его лицу, и он подался ей навстречу. Причем в этот момент он не чувствовал себя слабым – скорее испытывал… полноту жизни.

Однако ему хотелось большего, чем простое прикосновение. Он хотел почувствовать вкус ее губ, бархатистость кожи. Хотел насладиться ею. Но сейчас он не должен был думать о наслаждении. Сейчас ему следовало думать только о спасении Оливии.

– Мы закончим перепись книг и бумаг. Потом найдем новое место, где можно остановиться. – В доме Кати было слишком опасно. Не зная, кто здесь связан с революционерами, они не могли чувствовать себя в безопасности. Их могли застрелить из-за угла, ударить кинжалом, отравить, сбросить с лестницы… Перечень возможностей практически бесконечный. И он не позволит Оливии оставаться здесь. – Сейчас для нас главное – это скорость. Понятно?

Она кивнула.

– Что ж, тогда давай соберем книги и приступим к работе.

Они почти закончили. Работали же, сидя рядом за столом в ледяной комнате. Приходил слуга, чтобы развести огонь в печи, но Клейтон не впустил его. Вместо этого он взял с кровати одеяло, и они завернулись в него вдвоем.

Теперь Клейтон писал только левой рукой, и их локти постоянно сталкивались. Оливия хотела предложить ему поменяться местами, но потом передумала – его рука то и дело касалась ее груди, хотя, увы, только сбоку.

А Клейтон ничего не замечал, целиком сосредоточившись на записях.

Вздохнув, Оливия записала последний заголовок из лежавших перед ней книг. Затем покрутила замерзшей рукой, чтобы восстановить кровообращение, и, чуть повернув голову, стала наблюдать за Клейтоном, поглощенным работой.

Она никогда не рассматривала его подбородок под таким углом. На нем виднелся шрам, такой маленький, что вполне мог стать результатом неудачного бритья. Она улыбнулась. Выходит, Клейтон – обычный человек, и он, как все прочие, мог порезаться.

Хотя… шрам был в том же месте, к которому он прижимал нож, когда допрашивал Ирину.

Оливия тронула шрам пальцем.

– Кто приставлял к твоему горлу нож?

– Как ты…

– Здесь остался шрам.

– Меня загнал в угол испанский партизан, которому позарез нужна была информация. – Таким же тоном на светских вечеринках обсуждают погоду.

– А что потом случилось?

– Я убил его ножом… Его же собственным. – Так грубо. И просто. – Шокирована?

Должна бы. Но она вовсе не была шокирована.

– Нет, я рада, что ты выжил.

Выражение лица Клейтона не изменилось, но он шумно выдохнул и затаил дыхание – как будто ожидал от нее еще каких-то слов.

Зная, что ведет себя непозволительно смело, Оливия снова провела пальцем по шраму, потом потянулась к его уху. Она постоянно ждала, что Клейтон отбросит ее руку, но он оставался недвижимым. Тогда ее пальцы медленно двинулись по его плечу к кисти правой руки, неловко придерживавшей одеяло.

– Что с ней случилось? – спросила она.

– Это французы. Я ждал в заранее обусловленном месте. Необходимо было предупредить Мэдлин, что нас предали.

– Но если вас предали…

– Я знал, что меня схватят. Зато Мэдлин была спасена.

Чем больше времени Оливия проводила в обществе Клейтона, тем более эгоистичной себя чувствовала в сравнении с ним. Ведь она так часто совершала ошибки, лгала или просто скрывала правду…

Но теперь ей хотелось положить этому конец. Она должна была сложить все свои ошибки к ногам Клейтона. Чтобы ничто больше не помешало ей рассказать о своих чувствах.

А он между тем продолжал:

– Они ломали мне пальцы, один за другим, – ломали, чтобы заставить сказать правду. Но я молчал. Тогда они рассекли мне руку, – вероятно, чтобы посмотреть, как выглядят сломанные пальцы изнутри. Но я по-прежнему ничего не говорил, зато теперь кричал. Кричал до тех пор, пока совершенно не охрип.

Пока он говорил, его перо ни разу не остановилось, словно беседа ровным счетом ничего для него не значила.

– К тому времени как Йен и Мэдлин сумели меня оттуда вытащить, некоторые кости уже нельзя было вернуть в нужное положение. Они срослись неправильно. – Клейтон отпустил одеяло и продемонстрировал руку в перчатке. Пальцы двигались, сгибались и разгибались, но казались очень слабыми. – Все еще не шокирована?

Оливия почувствовала, что жаждет крови. Ей хотелось, чтобы все эти палачи испытали то же, что заставили испытать любимого ею человека. Но быть шокированной знаками доблести и преданности? Никогда!

Она взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала каждый палец.

Перо Клейтона замерло.

А Оливия осторожно сняла перчатку. Белые линии шрамов пересекали ладонь. Неровные темные шрамы покрывали пальцы. Указательный палец был кривым.

Зрелище действительно оказалось шокирующим, но еще больше шокировала звериная жестокость палачей. Сама же рука не вызывала у нее отвращения.

Оливия снова поднесла руку Клейтона к губам. Она поцеловала кончик указательного пальца, потом провела языком по уродливому шраму. Клейтон с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы. Оливия же снова лизнула кончик пальца.

Выругавшись сквозь зубы, Клейтон обхватил больной рукой затылок Оливии и поцеловал ее. И в тот момент, когда он коснулся языком ее губ, она открылась для него, она наслаждалась его поцелуем.

Одеяло соскользнуло на пол, но никто из них не бросился его поднимать, хотя в комнате теплее не стало.

Другая рука Клейтона поглаживала спину и плечи Оливии, потом опустилась к груди. Оливия же старалась прижаться к любимому как можно крепче. Она хотела этого. Хотела его ласк.

– Клейтон, пожалуйста…

Чуть отстранившись, он с улыбкой проговорил:

– У тебя всегда была богатая фантазия. Чего ты хочешь?

Кровь прилила к ее лицу. Кажется, даже шея покраснела. Но Оливия знала, что должна ответить. В ней что-то изменилось, она стала смелее, стала откровеннее, потому что… она любит.

– Пожалуйста, прикоснись к моей груди.

Немного помедлив, Клейтон положил здоровую руку ей на грудь и принялся ласкать сквозь ткань платья.

Оливия застонала. Удовольствие было ошеломляющим. Но недостаточным.

– Еще… И другой…

Больную руку он поднимал очень медленно – словно ожидал, что она вот-вот отстранится.

– Да, вот так! – Она почувствовала, что обе его руки ласкают ее груди, и ей было наплевать, как выглядит больная рука, ведь это рука любимого, ласкавшая ее.

Тут его руки скользнули за корсаж ее платья и накрыли обнаженные груди. Теперь и Клейтона, и Оливию сотрясла дрожь.

Внезапно в дверь громко постучали. И в тот же миг Клейтон оказался у двери, из-за которой раздался голос княгини:

– Клейтон, почему ты не впускаешь моих слуг? Оливия, с тобой все в порядке?

– Все хорошо, – ответила Оливия и провела ладонью по волосам, с которых на стол посыпалась белая пыль, а также кусочки штукатурки. Проклятие! Она все еще покрыта строительным мусором! Весьма неприятное открытие, тем более – в тот момент, когда она считала себя необычайно привлекательной и соблазнительной.

Удостоверившись, что Катя пришла одна, Клейтон впустил ее в комнату. Больную руку он убрал за спину. Сколько раз он делал то же самое перед Оливией, а она… не замечала?

Но больше этого не будет. Он не должен стыдиться изуродованной палачами руки.

– Твоя служанка Ирина принесла бомбу, – заявил Клейтон.

Катя побледнела.

– А я думала, это кто-то из твоих… коллег.

– Не в этот раз. Взрыв подготовили правдинцы. Ты знаешь, кто из твоей челяди заодно с революционерами?

Княгиня покачала головой:

– Понятия не имею. Но кто-то наверняка им симпатизирует. Скорее всего крепостные из поместий моего мужа. Многие из них бывали здесь, когда он сам был в рядах революционеров. Но я никогда никого из них об этом не спрашивала. – Катя сжала кулаки. – Значит, они заложили бомбу! В моем доме! Как ты думаешь, они повторят попытку?

– Нет, ведь мы здесь не останемся, – сказал Клейтон.

Княгиня нахмурилась:

– Вы закончили свое расследование?

– Нет.

– Тогда куда же вы пойдете?

Клейтон молчал. «Возможно, он не хочет, чтобы Катя знала, куда мы направимся, – подумала Оливия. – Или, может быть, сам этого пока не знает».

Княгиня вздохнула.

– Но я думаю… – Она умолкла, потом, махнув рукой, добавила: – Делайте то, что должны делать. Вам что-нибудь нужно?

– Было бы лучше, если бы мы не были засыпаны штукатуркой. У тебя есть слуги, которым ты безусловно доверяешь? Если есть, поручи им согреть воду для ванны.

Катя мгновение поколебалась, но все же кивнула:

– Хорошо. И я прикажу, чтобы вам приготовили кое-что с собой…

– Не надо. Не хочу, чтобы о нашем отъезде знали. Это может подтолкнуть нападавших к поспешным действиям. И оставь, пожалуйста, у себя Блина. Нет никакой необходимости подвергать его опасности.

– Полагаю, моя кухарка зарежет меня ночью в постели, если я его прогоню.

Когда Катя ушла, Клейтон вернулся к столу и опустился на стул. Морщась, натянул перчатку.

– Тебе больно?

– Она всегда болит. – Он взял перо и обмакнул его в чернила. – Но только не тогда, когда я тебя ласкаю.

Как может женщина после таких слов оставаться равнодушной? Оливия опустила вырез платья пониже.

– Если это поможет…

Капли чернил полетели с пера на стол, но Клейтон тут же промокнул их, чтобы они не оставили пятен.

– Что конкретно ты предлагаешь?

– Все, – решительно заявила Оливия. И тут же поняла, что сначала должна была полностью открыться Клейтону, сказать ему всю правду. – Я просила тебя отвезти меня в Санкт-Петербург, потому что это дало бы фабрике время, чтобы заработать деньги на выплату долгов.

Клейтон кивнул.

– Я подозревал что-то в этом роде… – с невозмутимым видом он взял свой список. – Вот, я тоже закончил. Поскольку твой список короче, читай его вслух, а я буду отмечать совпадения.

Оливия смотрела на него во все глаза. Неужели он не хочет ничего ответить на ее признание?

– Клейтон, но…

– Мои планы относительно фабрики будут претворены в жизнь со мной или без меня. Мое отсутствие ничего не изменило. – Он расправил свой листок. – Приступай.

Оливия читала медленно, давая ему время найти совпадения. При этом она надеялась, что Клейтон все же отреагирует на ее признание. Не мог же он быть таким бесчувственным…

Через несколько минут Оливия закончила чтение, но Клейтон за это время ни разу ее не прервал. И ни разу не взглянул на нее – словно не был шокирован ее очередным предательством. Являл собой воплощение сосредоточенности и внимания.

– Значит, ничего? – вздохнула Оливия.

– Был лишь мизерный шанс, что мы таким образом обнаружим ключ. В конце концов, любой из них мог сжечь соответствующую книгу. Мог просто выбросить. Ее могли украсть слуги… – Клейтон встал, потянулся – и высокая стопка книг рухнула на пол.

Оба несколько секунд молча взирали на лежавшие в беспорядке книги. Потом Клейтон подошел к окну и проговорил:

– Что я теперь должен думать о тебе? – В его голосе звучало отчаяние. – Скажи, я могу тебе доверять?

– Я не революционерка.

– Знаю. Но как я должен относиться к тому, что ты мне сообщила сейчас? Как, по-твоему, я должен был отреагировать?

Оливия тщательно разгладила лист бумаги, лежавший на столе. Ей необходимо было на что-то смотреть – на что угодно, только не на его лицо. В горле пересохло. К тому же она не знала, что сказать. Не могла же она заявить, что он может ей доверять. Во всяком случае – не сейчас, когда вся правда о ее отце и деньгах, которые она использовала, осталась невысказанной.

– Я хочу знать, можно ли доверять тебе, Клейтон, – проговорила она неожиданно.

Он уставился на нее с удивлением:

– Что?…

Собственный ответ удивил Оливию ничуть не меньше, чем Клейтона.

– Я хочу знать, могу ли я доверить тебе свои ошибки. Я их сделала много, тебе это известно. Больших и малых. И я знаю, что ты не признаешь вторых шансов. И извинений.

– Я видел свою мать год назад, – сказал он почему-то, и это могло показаться намеренной сменой темы. Но Оливия точно знала, почему Клейтон об этом заговорил.

– Где?

– В театре. Теперь она вышла замуж за мясника.

Оливия подняла с пола одеяло.

– Должно быть, у нее все хорошо, если она может себе позволить…

– Я видел ее за кулисами с одним из актеров.

Оливия хотела набросить на плечи Клейтона одеяло, но он резким жестом отверг это проявление заботы.

– Несмотря на все шансы, которые ей были даны, она так и не изменилась.

«Фабрика!» – мысленно воскликнула Оливия. И тотчас же ухватилась за эту мысль. Она ни в коем случае не должна рассказывать ему о других своих обманах. Люди на фабрике заслужили второй шанс. И она – тоже. А если она сейчас откроет все свои секреты, то лишится этого шанса.

Раздался стук в дверь. Клейтон открыл и тщательно обыскал каждого лакея, прежде чем позволить им внести большую медную ванну и ведра с водой.

Оливия с Клейтоном не смотрели друг на друга. Ни один из них не горел желанием закончить неприятный разговор. И все же он бдительно охранял ее.

Когда один из лакеев принес поднос с едой, Клейтон велел ему вернуться с подносом в кухню. К величайшему сожалению Оливии. Запах свиных клецок с топленым маслом показался ей восхитительным.

– Нам нужна чистая одежда и ширма, – сказал Клейтон.

Ширма? Неужели он собирается… Конечно, собирается! Ведь раньше его такие условности не останавливали.