Каждый убивал Новикова Ольга

39. Глеб

12:53. Глеб автоматически фиксирует время. После отзвона Анжеле он варит кофе, второй раз за утро. Надо прочистить мозги.

Ситуация…

Первый обжигающий глоток, второй… И ничего, можно жить дальше. Как будто горючего в машину залили.

За столом не сидится. Продолжая заправляться, Глеб ходит туда-сюда. Из кухни в кабинет жены — бывший кабинет бывшей жены, который он так и не обжил, обратно на кухню, потом в спальню. Застывает у окна. Оттуда торчит, напоминает о себе махина напротив. Взбадривает.

Во-первых, надо обдумать, что делать с полученным роликом? Как его задействовать с профитом для себя? Нет, это позже. Это не горит. Сперва — просьба Анжелы.

“Позвони Катюхе…” Легко сказать… Ведь уже умолчал про свое знакомство с Анжелой. Что теперь о нем подумает Екатерина Лавринец? С этой дамочкой надо ухо востро держать… Ее последней видели у Светланы Бизяевой… Она что-то заметила?

А, позвонить ей из автомата… микрофон накрыть носовым платком — голос тогда не опознать… известить, что Анжелу встречать не надо, и дело с концом!

Черт, это же звонок на мобильник… По уличному телефону, кажется, не соединяют, так что надо с домашнего или со служебного… Следы все равно останутся. Никакого инкогнито не получится. И Анжелу придется предупреждать, чтоб она не проговорилась подруге о наших отношениях. Которые пока очень по-разному можно оценивать… С моей стороны — типа первая любовь… Первая и последняя… А с ее? Нормальный секс… Но это пока… Пока она меня еще совсем не знает…

Все-таки хорошо бы попросить Анжелу не распространяться обо мне… И как мотивировать? Ну, можно навесить лапшу на уши про тайну следствия…

Но женщины… Любая — абсолютно безнадежное хранилище секретов.

Может, они с Екатериной — все равно что сестры. Во всяком случае, судя по ЖЖ-дневникам обеих, — дружба у них довольно тесная. Нигде не проскользнуло следов ревности, даже обычного сестринского соревнования. Между ними редкая теперь приязнь и понимание. Вот, например, совсем недавно — для пиара или еще по какой причине — Анжела пободалась с бывшими своими коллегами. Дошло аж до информационного террора — с обеих сторон. Если честно, то и Анжела била ниже пояса.

Откопала одноклассницу зачинщика травли и процитировала ее ревнивые воспоминания. От травоядных — ябедничал учителям, списывал контрольные, по портфелям шарил, до криминальных — вешал кошек, связывал влюбленную в него дуру и дрочил на нее… Глеба и сейчас передергивает: вторая часть — как будто про него. Да кто вообще-то в детстве с кошками дела не имел… И с одноклассницами-ябедами не расправлялся…

Екатерина на удивление грамотно защитила подругу. Как самый лучший адвокат может разжалобить присяжных, живописав горчайшее детство своего подопечного, будь он хоть серийный убийца, так и она ни словом не обмолвилась о сути ссоры, а только скупо упомянула про самоотверженную работоспособность подруги, про ее равнодушную мать, про непримиримость к неправедным привилегиям…

“Словно про меня писала… — мелькнуло тогда у Глеба. — Мы похожи! Не зря я…”

Никаких секретов Екатерина не раскрыла — все это можно вычитать из дневника самой Анжелы… А в результате — нажала на правильные нервные окончания ЖЖ-сообщества. Закрыла тему. Умелая барышня, языкастая. Как она сказанула: “Тюнингом собственного тела занимаются женщины, которые ощущают себя товаром…” Хотя я не против корректировок… если, конечно, баба меру знает. Анжелины губы очень даже вкусные, пусть явно поддутые… И грудка на ощупь как настоящая…

“Точное московское время — тринадцать часов”, — вещает соседское радио. Его громкий голос всегда напоминает, что расслабляться нельзя: стены тут проницаемы. Пока никакой опасности — рядом живут глуховатые, подслеповатые старики, безропотно бредущие в сторону вечности. Абсолютно равнодушные к тому, что происходит вокруг. Вот когда их квартирой завладеют наследники, тогда посмотрим… Но пусть здешние Филемон и Бавкида живут подольше.

Пора выполнять просьбу Анжелы. Медлить — только усугублять ситуацию. Никакого плана нет… Ладно, работа покажет.

Глеб вызывает список принятых звонков и кликает третий номер с конца, тот, что был перед Анжелой и Витьком.

— Екатерина Лавринец, — сразу отвечает мягкий голос.

Два слова сложно модулированы. Интонация сперва ровная, а на последних двух слогах плавно взмывает вверх. Женственный эквивалент вопроса “что тебе надо?” И еще Глеб слышит шум, составленный из рева работающих двигателей, бибиканья, неясных мелодий… Тут же опознает ситуацию: машина стоит в пробке. Неплохо… Вовремя попал…

Он четко называет себя, свою должность и потом меняет официальный тон на дружеский:

— Вам лучше повернуть назад и подъехать в прокуратуру. Из-за вулкана все рейсы из Парижа отменены… — Дает время переварить информацию и добавляет: — И тот, который вы встречаете.

— Это точно?

— Точнее некуда. Я проверял.

— Бедная Анжела… Господи! Вот влипла… Как бы ей помочь?

В голосе столько сочувствия, искреннего, никакой показухи, что Глеб даже ревнует. Из-за него никто никогда так не сокрушался. Ни в детстве, ни потом…

Но может, она из тех женщин, которые торгуют своими соболезнованиями? Мол, вот какая я чуткая, сострадающая… За это ты обязан… в общем, продолжают стенать, пока не получат все, что им нужно.

— Я в пробке перед Химками, — быстро взяв себя в руки, извещает Екатерина. — Где тут разворот? Сколько до него еще промаюсь… И в сторону центра Ленинградка тоже стоит. Так что буду, наверное, не раньше, чем через час…

— Годится. — Глеб тут же отключается.

Уф! Вроде выкрутился. Если у Екатерины и возникли какие вопросы, то она их проглотила. Воспитанная барышня. Хорошо иметь дело с тактичными свидетелями. Есть шанс, что и дальше она не доставит никаких проблем. Ну, а возникнет закавыка, разрулю по ходу дела.

Довольно точно насвистывая “Вы пропойте, вы пропойте славу женщине моей”, Глеб шагает к метро. Именно эту песенку поставила Анжела, когда они первый раз вместе… пили кофе… Простой способ вызвать приятное воспоминание. Повторишь мелодию, слова — и Анжела возникает, как будто вот она, рядом с тобой идет на службу. Кажется, чувствуешь аромат — тонкий цветочный запах из граненого пузырька, который стоит в ее большущей ванной комнате с зеркалом во всю стену. Как будто соглядатай подсматривает, как ты писаешь… Пугает. Наводит на мысль, что ты сам можешь себя предать…

Звонок Олеговны, как попутный ветер, подстегивает. Надо действовать. Верная соратница подключилась к работе, и после скрупулезного исследования подтвердила версию Глеба: на белых шелковых шнурках из квартир Вероники Мазур и Светланы Бизяевой обнаружены биологические следы одного и того же преступника. Тот, кого шофер Олега Телятникова знал по кличке Зона. Петр Митрофанович Зонин, восьмидесятого года рождения, дважды судимый: первый раз по статье 228 прим. уголовного кодекса — незаконное приобретение, хранение, перевозка наркотических средств в крупных размерах, и второй — по статье 162 за разбой. Освободился две недели назад…

— Тут телевизионщики нагрянули… Нужен сюжет для программы “Особо опасен”… Зонин им очень подходит. Шеф рвет и мечет — тебя требует. Имей в виду: хотят у тебя интервью взять, — предупреждает Олеговна.

Знает, что Глеб избегает публичности. Всегда изобретает повод, чтобы увильнуть от контактов с журналистами. Несколько раз уступал ей свои паблик рилейшнз…

И сейчас первое побуждение — скинуть на Олеговну неприятное общение с прессой. Мало ли чем может обернуться. Чревато…

— Да у меня… — начинает Глеб и осекается. Проглатывает “допрос назначен”.

Кураж откуда-то появляется… Зачем отказываться? Анжела живописует каждое свое появление на телеэкране. Даже если на секунду мелькнет, без слов — а все равно упоминает в блоге.

Большое интервью… Сравняюсь с ней.

Опасно?

А, рискну!

Вряд ли съемка будет долгой… Екатерина Лавринец подождет. Да и когда еще она прорвется сквозь пробки… И вообще — зачем она теперь? Дело раскрыто… Но, пожалуй, не помешает на всякий случай ее прощупать…

Он машет левой рукой, и тут же у бордюра останавливается серенькая “шкода”.

— Скажи, через пять минут буду, — договаривает Глеб в трубку.

Бросает как можно небрежнее. Чтобы Олеговна не подумала, что он хочет выслужиться. И чтобы не обиделась, если рассчитывала сама покрасоваться перед камерой.

— Быстро! — велит он водиле, усевшись на заднее сиденье и назвав адрес.

13:15 — показывают электронные часы, вмонтированные в панорамное зеркало заднего вида.

40. Ада

Оказавшись на улице, Ада поворачивается спиной к порыву встречного ветра и делает глубокий вдох. Один, другой, третий… Только бы не взорваться. Наговоришь лишнего, потом расхлебывай… Как сильно тут дует… Почему? А, дома выстроены в четкий ряд, получается что-то вроде аэродинамической трубы, которая увеличивает силу ветра. С трудом ритмизуя свой шаг, она локтем удерживает сумку от падения — длинные ручки то и дело спадают с покатого плеча… Сосредоточивается на этом занятии, чтобы не стукнуть кулаком по спине Витька. Чуть впереди идет к метро, мерзавец. Капюшон на голову накинул, темные очки напялил, и чешет, как будто ее тут нет… Все быстрее и быстрее идет… И ветер ему нипочем. Словно скрывается с места преступления. Опять сбегает от нее…

Многосоставная злость так и распирает Аду. Еще и отдала заснятое убийство… Нет больше такого ценного документа. Дура, дур-ра! За просто так рассталась…

А ведь казалось, между ней и Глебом что-то наметилось… Думала, щедрость сближает… Ее щедрость… Тяга была точно… и не на пустом месте. Идеально же мы друг другу подходим… Оба с высшим образованием, оба…

Ада спотыкается — буквально еле сохраняет равновесие, угодив в выбоину. Но сумку подхватить успевает…

И реакция у нас похожая, быстрая… Вон Глеб какой прыткий… И внимательный… Я сама еще не поняла, что горло пересохло, а он уже чашку с водой протянул.

И одинаковое отношение к работе — перфекционистское…

Ада ускоряет шаг, чтобы подстегнуть свои мысли. Мысли о Глебе…

Низкорослые мужчины всегда тянутся к дылдам… Не встречала исключений…

А Анжела… Даже если между ними что-то есть… она попользуется следователем и отставит… отодвинет его на задний план. Может, и не бросит окончательно — мало ли, пригодится, но уж точно главную жизненную ставку на бедняка — но никак не бедняжку — не сделает… И потом… Я же тоже ее люблю… Так что можно вместе с Глебом обожать Анжелу… На расстоянии… Наверно, она с ним держит ту же дистанцию, что и со мной…

А как наша с ним встреча началась! Все было на мази… В последний момент сорвалось! В самые последние секунды…

Почему-то Глеба винить не хочется… Может, еще что и выйдет с ним… Судьба сведет или сама ей помогу…

Витек… Из-за него шанс упущен!

Структурированное бешенство, как недомогание с поставленным диагнозом — переносится легче. Ада вдруг раз — и успокаивается. В конце концов, что такого страшного случилось? Какой вред ей нанесен? Да никакого… Не получилось извлечь выгоду… Бывает… Бывало… Урок… В следующий раз буду на стреме, не дам себя облапошить…

Как часто случается — звонок на мобильник переводит эмоции в другой регистр. На дисплее — Лариса Борисовна.

— Срочно приезжай! Домой! Можешь? Ты где? Бери такси! Я оплачу! Ты уже знаешь? Нашли, кто убил Светлану Бизяеву! — тараторит клиентка, не оставляя паузы, чтобы можно было ответить хоть на один вопрос. — Что-то слишком быстро нашли… Не стрелочник ли? Сегодня прием в Кремле… Виктор Рюрикович там точно будет… Я все разузнаю…

Напряжение, под которым Ада жила последние дни, спадает. Убийцу поймали! Или только определили, кто убил? Но ей-то все одно. Значит, она больше не под подозрением! Эх, зря свою съемку показала Витьку… Из-за него рассталась с такой ценностью… Приятно было пересматривать… Чего боялась? Никто бы никогда не меня не подумал… Смелее надо жить!

И востребованность тоже бодрит. Не могут они без меня обойтись…

От Крылатского до Рублевки — рукой подать. Поеду на маршрутке. Это все равно что на такси, ничуть не медленнее.

Ада крохоборничает — как все люди, мечта которых сколотить капитал вряд ли сбудется. По-крупному надо мыслить, а не подсчитывать копеечные приходы-расходы.

Скажу Ларисе Борисовне, что ехала с противоположного конца Москвы… Из Выхина или со Щелковской… Нет… Это выгоднее, но районы непрестижные… Надо марку держать. Скажу, что с Юго-Западной неслась. Пусть богачка раскошеливается… Пустячок перепадет на карманные расходы, а приятно…

Ада осматривается… Рекогносцировка местности. Витек далеко впереди… Ковыляет на своих коротких ножках к подземной яме. Оторвался от нее и даже не оглядывается. Отлично! Пусть сам проваливается в метрошное подземелье. Не взлетит он с этого “Крылатского”. Надеюсь, больше никогда не встретимся!

— Ни-ког-да!

Невысокий старик внимательно смотрит на Аду. Она вдруг понимает, что говорит вслух и довольно громко. Стыдно… И страшно. Ей знаком этот цепкий взгляд из-под густых сросшихся бровей… Даже не напрягаясь, она вспоминает охранника у Светланиного дома. Мысли-то по-прежнему бродят возле последнего убийства, так что выбор людей для опознания не так уж велик. И он узнал… По бейсболке? Надо было ее выбросить!

Да чего я боюсь? Убийцу же нашли! — вспоминает она, но тревога только усиливается. Вдруг Лариса Борисовна что-то перепутала? Глеб же только что ничего не сказал… Депутатка знает, а следователь нет? Быть такого не может! Или он скрытничал?

Зачем?!

Голова опускается вниз, а ноги несут вперед, прочь от всего, что тут сгустилось… Приходится притормозить, чтобы пропустить автобус, из-за которого не видно, сколько машин мчится вслед за ним по Осеннему бульвару. Не хватало еще помереть под колесами… Ада украдкой смотрит назад. Старик делает шаг в ее сторону.

Она рывком перебегает в неположенном месте на ту сторону улицы. Не спускаться же в подземный переход — мимо соглядатая… Еще и на Витька напорешься…

Издалека видно, что нужная маршрутка трогается с места. Как сумасшедшая, Ада машет рукой, кричит: “Подождите меня, подождите!” — и по проезжей части несется вперед. Услышали-увидели. Машина притормаживает…

Тяжело дыша, Ада высматривает свободное место в самом конце салона. Маленькая победа помогает чуть пригасить непомерное, уже трудно переносимое возбуждение, и ожидаемые заторы на Рублевке почти не нервируют. Удается отключиться и ни о чем не думать.

41. Глеб

Где ты, Анжела? Знать бы, что ты делаешь, о чем думаешь…

42. Анжела

Смех… Звонкий женский голос… И другой, тоже женский… Сиплое подхихикиванье…

Сон или явь? Непонятно… Где я? Как разобраться?

Анжела смутно догадывается, что надо бы открыть глаза, встать… В квартире веселятся или, может, на улице? Но стеклопакеты не пропускают внешний шум… Может, я окно открыла? Надо встать… Надо…

Внизу живота болезненное давление, горло жжет… Из-за беспорядка в голове не понять, в чем дело… Веки такие тяжелые — трудно поднять, руки-ноги не двинуть…

Никак не устранив неприятные ощущения, Анжела снова проваливается в забытье. Но это уже не полная отключка. Она становится участницей какого-то нелепого триллера… Как будто ей на шею накинута удавка, которую медленно, мучительно долго стягивают сгрудившиеся вокруг нее люди… И каждый старается, чтобы она хорошо его рассмотрела…

Тапир…

Все-таки ненавидит… Более-менее понятно. Я вернулась, нарушила его планы… Но смертный приговор — это уж слишком…

Бизяев…

Ему-то я чем помешала? Насчет Ники никаких улик не раскопала, к убийству Светки никак не причастна… Ну, была мстительность, но прошла же сразу… Мне даже жаль его… Что-то вокруг него происходит, это точно. Но не я же виновата!

Ада… Господи, а она тут при чем? Ну полная же хрень!

Анжела силится открыть глаза, чтобы прогнать морок… и горлу больно… но подсознание подсовывает еще одного участника коллективного действа.

Глеб…

Быть этого не может! Чего только не приснится! Глеб, который помогает найти убийцу Ники… Глеб, который ради меня… У него такая сила внутри… Никому ее не демонстрирует, от всех скрывает… Но я-то чувствую! Да он убьет ради меня… Но не меня же…

Во сне проговорился — наяву поплатился…

Раскашлявшись, Анжела сползает с дивана, босиком по ковру к выходу из комнаты и плечом толкает первую дверь. Уф, попала в нужное место. Сплевывает слизь в умывальник и, прикрыв глаза от яркого света, садится на унитаз. Горло прочищено, мочевой пузырь опорожнен. Вроде можно жить дальше. Правда, в голове гудит… Или это посторонний шум?

И тут она понимает, что в запотевшей душевой кабинке кто-то есть. Странно… Тапир, что ли, приперся в гостевую туалетную комнату? Зачем? Никогда здесь не мылся. Рядом со спальней есть своя, огромная…

— Ты что тут делаешь? — спрашивает Анжела, стараясь перекричать бульканье воды.

— Дурацкий вопрос… — лениво комментирует высокий женский голос.

“Я его где-то слышала…” — мелькает у Анжелы.

— Сейчас домоюсь и выйду… Начинайте без меня… — меланхолично добавляет неопределяемая знакомка из душа.

Не дожидаясь, когда раздвинется непрозрачная створка, Анжела выбегает в коридор и броском к спальне.

Застывает в дверном проеме. Через порог не переступить — как будто преграда тут выстроена. Прозрачная, но рассматривать типичную картину заурядной оргии противно… Не хочу! Увы, сцена сама властно застревает в башке, с самыми обидными подробностями.

Широкая попа нависает над голым распластанным Тапиром… На смуглой глади ни следа целлюлита… А Анжеле приходится вести с ним ежедневную, утомительную и дорогостоящую борьбу…

Возле пуфика валяются Тапировы твидовые брюки, на них раскинуто тонкое, недешевое кружево… Значит, он разделся первым… Или его раздели… Один из лифчиков размера пятого… Это у той, что моется?..

На тумбочке — открытая бутылка “Вдовы Клико” и три антикварных фужера из цветного русского хрусталя, которые она привезла ему из Москвы… “Красный будет только твоим, никому никогда не дам из него пить”, — пообещал тогда Тапир. Обрадовался эстетному и дорогому подарку.

Вранье! Как все, что было у нас с ним.

Надо уйти!

Уйти, не посмотрев на его лицо? Глаза в глаза! Взгляд как выстрел…

Анжела дожидается, пока смуглопопая закончит возиться с правой рукой своего любовника и обернется.

— Присоединяйся! — по-русски приглашает полуафриканка, нисколько не смутившись.

Знакомая телка… Точно! В Аскоте многозначительно кивнула Тапиру, сузила карие глазки, чтобы пульнуть ими в Анжелу, и не остановилась, прошла мимо. Любопытство, тогда нисколько не ревнивое, Тапир не удовлетворил. “Так, с бизяевским бизнесом связана…” Опять этот Бизяев… Значит, не профессиональная шлюха… От этого еще мерзее.

А Тапир наконец почувствовал что-то неладное. Открывает глаза и приподнимает голову настолько, насколько ему позволяет привязь. Лицо бледнеет, рот открывается и… Ни звука… Немая сцена.

Анжела молча достает мобильник, фотографирует своего дружка… Его рожу, в которой читается досада, злость… Да любую пакостную эмоцию можно прочитать в морщинах, исказивших его лицо. Кроме стыда и вины… Кроме раскаяния. Такой и правда может удавку на шее затянуть.

Запечатленная картинка напомнит, что все кончено, если Тапир вдруг опять попытается ее разжалобить. Как было, и не раз.

После съемки она поворачивается спиной и медленно, громко топая по той части паркета, которая не покрыта коврами, возвращается в гостевую комнату — сумку взять, проверить, не забыла ли там чего… Главное — не торопиться.

Это не бегство!

Хорошо, что я налегке… Обдумаю все потом… Суд правый кривого дела не выправит.

43. Глеб

13:25. Наконец место съемки выбрано — кабинет Татарника. Телеоператор направляет камеру на высокую, обильно напудренную девицу. Глеб обратил внимание на ее макияж, потому что гримерша была остервенело обругана за пыльцу, покрывшую темную блузку. Мгновенно сменив интонацию, журналистка уверенно, быстро, с перебором слащавости, журчит:

— А подробности расследования этих кровавых убийств нам расскажет…

Длинное название своей должности Глеб пропускает мимо ушей — он только что сам продиктовал его ведущей.

“Кровавых убийств”…

Какую чушь она городит. Из жидкостей, которые отдает человек, прежде чем распрощаться с жизнью, в обоих случаях была только моча. Желтая, противно пахнущая моча, испоганившая дорогие ковры… И больше никаких выделений!

Ситуация нервирует его все сильнее. Началось с торопливых поучений перед съемкой:

— Смотрите в камеру! Говорите в микрофон! Не хватайте его руками! Не двигайтесь с места! Слова произносите четко, но без пауз!..

Заносчивая девица словно отыгрывается на нем за что-то. Наверное, в личной жизни не все в порядке… Журналисты, как и следователи, себе не принадлежат…

— Сюжет обоих преступлений сымитируют актеры, от вас требуются только вкусные подробности… чтобы придать передаче документальный характер… — Все это как пули вылетает из губ, выпяченных то ли от надменности, то ли накачанных ботоксом… или чем там еще они увеличивают размеры.

Если не остановить баб, намеренных повернуть время вспять, то придется осваивать термины и марки этих препаратов… И так уже расследовал две смерти от криминальных косметических операций.

Хм, “документальный характер”… Он бы мог им показать, что значит полная достоверность!

Про вываленные языки рассказать? Про запах? Это им достаточно вкусно?

Диктаторы, кругом одни диктаторы! Приказывают, как будто он — подчиненный. Улавливают, что с ним так можно? Сам виноват! “Я вообще-то ни разу еще не давал развернутое интервью под камеру…” Ну зачем признался!

Нет ни секунды, чтобы сосредоточиться и продумать, как по-умному, не подставляя себя, отвечать на вопросы. Опасно…

И когда девица подносит микрофон к Глебу, он инстинктивно хватает его обеими руками. Хоть на что-то опереться…

— Стоп! Стоп! Не лапайте! — кричит звукооператор. — Вам же объяснили! Что же вы делаете!

И это на глазах у коллег, подглядывающих в дверную щелку… Глеб окончательно теряется. Раздражение и боязнь опозориться перед телекамерой, как ерш из некачественных напитков, мутит сознание. Скорее бы все это кончилось. “Может, ну их к лешему! Уйти прямо сейчас?” — мелькает спасительная идея… Надо было Олеговну им подсунуть…

Но тут ведущая снова точно с той же победной интонацией повторяет его регалии, и опять микрофон оказывается перед лицом.

— Мы в первый же день вышли на след убийцы Вероники Мазур… — начинает Глеб, дисциплинированно уставившись в камеру.

Все тело словно оцепенело. Вспоминается указание: руками не жестикулировать, и они тут же начинают нестерпимо мешать… Правда, через долю секунды сами уходят за спину и там сцепляются в крепкий замок. Удобно. Сознание все еще мутное, но рот работает сам по себе.

Похожее раздвоение было с ним в квартире Светланы Бизяевой…

И сейчас голова немного кружится… Невесомость… Как будто он наблюдает за другим человеком, совсем ему посторонним, который скукожился перед камерой и лепечет что-то свое… И он теперь только хладнокровно контролирует, чтобы тот не брякнул чего лишнего.

— Разыскиваемый преступник — Петр Митрофанович Зонин. Вор-рецидивист по кличке “Зона”, только что освобожденный из тюрьмы. Кража была подготовлена его помощником, который ранее сидел с ним в одной камере. Для этого подельник устроился шофером в офис известного государственного деятеля и наметил первую жертву. Планировалось ограбление. Но, видимо, сказались садистские наклонности Зонина, и он убил хозяйку квартиры. Поскольку подельник был сразу пойман и дал показания, Зонину пришлось лечь на дно, но перед этим он совершил второе убийство и ограбление. На обоих местах преступления найдены бесспорные улики…

“А неплохо справляется, бедолага… — мысленно комментирует Глеб речь своего альтер эго. Складная версия, убедительная, я бы сам поверил…”

— Вы не могли бы поделиться с нашими зрителями хоть какими-то подробностями? — мурлыкает ведущая, бдительно уловив, что намечается пауза. Девица, не моргнув глазом, из надменной мегеры превратилась в этакую услужливую, кокетливую кисаньку. Даже в прямой русой челке появился игривый завиток.

Все, все поголовно раздваиваются, расстраиваются. По-другому не выживешь.

— На обеих удавках найдены потожировые следы, принадлежащие Зонину. И теперь дело техники — разыскать и обезвредить преступника. — Глеб наконец ступает на твердую почву, где он чувствует себя профессионалом. Возвращается сам к себе.

— Надеюсь, телезрители вам помогут. — Ведущая закругляет интервью и передает микрофон звукооператору. — Спасибо, — в той же кошачьей личине она поглаживает лапкой своего персонажа. Никакого гонора… — Визиточку не подкинешь?.. — Девица раздвигает чуть меньше выпяченные губки, глядя Глебу прямо в глаза.

Не надо быть следователем, чтобы прочитать в этом взгляде большой объем возможной признательности при твоем абсолютно свободном выборе. Как пойдет — от одноразовой трепотни по телефону до интимного ужина в ресторане и последующей безмолвной постельной возни… И при этом никакой сердечности, никакой сцепки не было и не предвидится.

Эта богема живет в предоргазменном состоянии, когда уже ничего не может помешать получению окончательного удовольствия, и им совершенно все равно, кто его доставил. Умеют они выделить в человеке потребные им свойства… А до тебя, до твоего основнячка им нет дела…

Анжела не такая… Всегда равна себе, никаких бифуркаций. Что внутри, то и наружу выдает.

“В тебе есть какая-то тайна… Интересно…” — сказала она в первое же кофепитие. А у него тогда ничего еще, достойного такой похвалы, не было… Прозрела. Или подтолкнула…

Запутался в паутине небрежно брошенных слов?

Ладно, что сделано — то сделано. Заварил кашу, так не жалей и масла, — как говорит Анжела.

В двери кабинета, который шеф уступил для ответственной съемки, возникает голова Олеговны. В щели, как на гильотине. Раз — и отрезал…

— Тут тебя Лавринец ждет. Дамочка непростая, лучше бы не мариновать… — советует голова. — Может, отпустить ее? Дело-то закрыто.

Верная подруга, и необидчивая… Глеб кивает телевизионщикам на прощанье, всем троим, никого не выделяя, и, проигнорировав просьбу ведущей о визитке, выходит из кабинета. Плевал я на них!

Выступальщик — профессия, и не самая простая. Зачем мне ее осваивать? Все говорят — ради пиара. Пиар, пиар… Все на нем словно помешались. Забыта когдатошная аксиома: “Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех”. Лучше и чаще всех отличаются на телеэкране врачи, которые никого не вылечили, режиссеры, которые ничего не поставили… Раньше только власти плели из слов виртуальную реальность, а теперь эта зараза в каждой щелке таится. Самая большая ее концентрация — в адвокатах-бесенятах. До величия дьявола не дотягивают, даже черт для них — слишком высокое звание…

— Ну и когда смотреть на тебя по телику? — Олеговна идет рядом по коридору — не дает Глебу сосредоточиться на доказательствах несравненной своей правоты.

— Не интересовался, — небрежно бросает он и сам верит, что ему все равно, покажут его или нет.

— Какой ты… самостоятельный… — хвалит его Олеговна.

Одно слово… И в лучшем своем настроении Глеб подходит к Екатерине Лавринец, которая в одиночестве сидит у двери его клетушки.

Нужно какое-то объяснение, почему я не отправляю ее восвояси, раз дело раскрыто… Перед Олеговной оправдываться, конечно, не стану, но лучше бы иметь под рукой убедительную причину. Вдруг шеф или кто другой спросит, зачем мурыжил ненужную свидетельницу…

14:01, — фиксирует он время.

— Извините за опоздание, — говорит, окинув взглядом посетительницу.

— Ну, это совсем небольшая плата за канитель, которую я вам устроила, — мягко, как-то солнечно улыбается дама.

Мотивировка сразу приходит в голову: захотелось подкадрить бабенку. Стопроцентное понимание коллег обеспечено, хотя как раз ни одной мысли насчет секса в голову не влетает.

Неброская элегантность, что ли, преградой служит?

А может, из-за ее дружбы с Анжелой?

Екатерина Лавринец такая домашняя, своя, ну как сестра… Как старшая — неважно, что ему ровесница, — мудрая сестра, которую в детстве побаиваешься, а потом хочется защищать … И пусть у Глеба не было ни старших, ни младших сестер-братьев, но почему не помечтать…

Не расслабляйся! — приструнивает он себя. А внутренне радуется, что из реестра имеющихся у него под рукой способов ведения допроса можно выбрать тот, редкий, который в учебнике подается как единственно верный…

Воспоминание о годах учебы помогает заслониться от неприятных мыслей, которые в последнее время роятся вокруг и, как беспощадные комары, больно кусают. Без запинки шпарил на экзамене: “Многим допрос представляется как борьба следователя с допрашиваемым. Это по меньшей мере неверно. Такой взгляд совершенно очевидно отражает архаичные установки, корни которых содержатся в карательной политике нашего государства эпохи 30—40-х годов. Не выдерживает критики и мнение о допросе как о процессе воздействия следователя на допрашиваемого…”

И вот, нужное сейчас: “По своей сути допрос является одним из процессуальных видов информационного взаимодействия, межличностного общения и обмена информацией двух главных действующих лиц — допрашивающего и допрашиваемого…”

Редко когда появляется возможность применить третий вариант, в Глебовой практике — это всего лишь второй раз. Первый был с Анжелой.

И дальше он действует словно по учебнику, который советует подстроиться или создать подсознательное доверие допрашиваемого к допрашивающему. “Смысл этого приема в том, что допрашивающий как бы настраивается на “волну” допрашиваемого и общается с ним на доступном и понятном обоим языке тела, биоритмов, темпомыслительного процесса, преодолевая неизбежные в ситуации допроса коммуникативные барьеры”.

Спина Глеба и без напоминаний выпрямляется, он соединяет колени, а не держит их широко расставленными, как делают все мужики в следственном комитете, левую руку спокойно кладет на подлокотник кресла. Классическая подстройка к позе: “Сделать какую-то часть поведения допрашивающего похожей на аналогичную часть поведения допрашиваемого. Отражение позы может быть прямым (в точности, как в зеркале) и перекрестным (если у партнера левая нога закинута на правую, то можно сделать так же). Подстройка к позе — это первый навык активного, форсированного создания подсознательного доверия”.

И дышать хочется так же спокойно, ровно, как она.

В голове снова прокручивается страница из учебника: “Подстройка к дыханию тоже бывает прямой и непрямой. Первая — дышать так же, как дышит партнер, в том же темпе. Вторая — согласование с ритмом дыхания партнера какой-то другой части своего поведения; например, можете качать рукой в такт дыханию партнера или говорить в такт. Прямая подстройка более эффективна при создании связи с партнером”.

Как Екатерина — значит, естественно… “Каждый слышит, как он дышит. Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить…”

И последний этап: подстройка к движениям. “Человек обычно не сидит как истукан — он жестикулирует, меняет позу, кивает или качает головой, мигает, и все это может быть предметом для подстройки. Подстройка к движениям более сложна, чем предыдущие, потому что и поза, и дыхание — это нечто относительно неизменное и постоянное, это можно рассмотреть и приступить к копированию постепенно. Движение — относительно быстрый процесс, в этой связи от допрашивающего требуется наблюдательность и определенная маскировка, естественность, чтобы партнер не смог осознать ваши действия. Это могут быть любые движения: макродвижения (походка, жесты, движения головы, ног) и микродвижения (мимика, мигание, мелкие жесты, подрагивание)”.