Мертвый кортеж Бондарев Олег

— По-моему, она отвратительна, — заметила Эмма, когда Бычара, сидя на краюшке кровати, в очередной раз рассматривал шкатулку.

Он оглянулся через плечо; миссис Хорник, встав на колени и вытянув шею, пыталась со своей койки рассмотреть, что у мужа в руках.

— Ты это о чем? — не сразу понял Бак.

— О шкатулке, которую ты вертишь весь вечер. Она отвратительна.

— А. Что ж, может, и так, — хмыкнул Бычара. — Мне-то, видишь ли, на ее внешний вид наплевать. Гораздо важней то, что лежит внутри.

— А что там? — спросила Эмма с нескрываемым любопытством.

— Артефакт невиданной силы, — нехотя пояснил Хорник.

— Почему «невиданной»?

— Потому что ее не видно ни хрена. — Бак в сердцах сжал шкатулку обеими руками, отчего та жалобно хрустнула. — Ничего. Завтра приедет оценщик, разберемся.

— Так это взаправду какой-то артефакт? — не унималась девушка.

— Да ерунда это, если взаправду, — со вздохом ответил Бычара. — Веришь, нет, там внутри — иголка с ниткой. И все. В общем, надо с оценщиком эту штуковину осмотреть, тогда будет понятно, не зря ли я ее… раздобыл.

— О, ясно. Что ж, надеюсь, он не обманет твоих ожиданий.

— Я тоже надеюсь. — Бак поднялся с кровати и, пройдя к сейфу, поставил шкатулку на полку. — Пусть пока тут побудет. От греха подальше.

Он закрыл дверь и на всякий случай подергал за ручку, проверяя замок.

Порядок.

Ни один уважающий себя «медвежатник» не взялся бы открывать подобный сейф: надежностью своей он не уступал знаменитым влайзеповским хранилищам, чьи замки не брали ни инструмент, ни магия. Единственный способ добраться до содержимого — перебрать все возможные комбинации, но, с учетом того, что код состоит из семи цифр, на подобный подвиг не осмелился бы даже самый усидчивый в мире тролль.

Бычара забрался под одеяло и уставился в потолок. Он слышал тихое дыхание Эммы, лежащей на соседней кровати, слышал, как под порывами беспощадного осеннего ветра дрожат стекла в оконных рамах. Бак думал о завтрашнем дне, о грядущем визите Луиджи Берника, который на самом деле вовсе не оценщик, а самый настоящий стихийный маг, просто Эмме об этом знать не следует… И уж если даже Луиджи скажет, что иголка с ниткой абсолютно бесполезны, тогда шкатулку действительно впору будет выкидывать.

Ну, или, как вариант, можно будет ради смеха вернуть артефакт Пересмешнику — он ведь так его ждал. Подбросить в почтовый ящик или на коврик у двери поставить, постучать и спрятаться в ближайшем кустарнике, чтобы оттуда понаблюдать за его реакцией.

Хорник невольно улыбнулся, представляя, как бы это выглядело со стороны.

— О чем ты думаешь, Бак? — внезапно спросила Эмма.

— О разном, — неохотно буркнул хозяин Востока.

— Скажи, Бак… — После непродолжительной паузы девушка заговорила вновь: — А ты уже размышлял о… о наследнике?

— Что? — оторопело переспросил Бычара.

Он повернул голову и удивленно посмотрел на Эмму. Она тут же отвела взгляд, уставилась в потолок, и, явно стесняясь, попыталась объясниться:

— Ну, рано или поздно ведь настанет момент, когда ты уже не сможешь сам управлять своими… делами. Момент, когда тебе потребуется передать дела своему сменщику.

Девушка стрельнула глазами в его сторону, однако Бычара лишь недоуменно хмурился, силясь осмыслить услышанное. Попеременно краснея и бледнея, Эмма продолжила:

— Мы уже тринадцать лет живем с тобой под одной крышей, Бак. И моложе с годами не становимся. К тому моменту, когда тебе настанет пора уйти на покой, твой малыш должен быть готов занять твое место. Не может ведь пятилетний управлять делами вместо тебя? К тому же он, вероятно, не родится купцом или меценатом, и нам придется искать ему подходящую партию, а в Чернике браки, как ты прекрасно знаешь, заключают лишь по достижении восемнадцати лет. Нам следует учитывать все эти нюансы, если мы не хотим лишиться нашего богатства.

Бычара смотрел на нее, глупо хлопая ресницами. Никогда прежде Эмма не заговаривала с ним на эту тему, а сам он, сказать по правде, крайне редко задумывался о сыне.

Однако сейчас Бак внезапно понял, что девушка права, как никогда. Что с его «собачьей работой» будет большой удачей, если Хорник доживет до сорока, не говоря уже о пятидесяти или, тем паче, шестидесяти лет. А ведь ему уже тридцать один!.. И Эмме — столько же.

Может быть, сейчас самое подходящее время, чтобы решить эту проблему? Может, другого шанса уже не будет?

— Ты меня слышишь? — отвлекла его от мыслей девушка.

— Слышу, слышу, — рассеянно отозвался Бак. — И как бы согласен, что вопрос наследника, конечно, очень важный. Но… если честно, мне казалось, тебя все это не интересует.

— Почему же?

— Потому что мы спим в разных кроватях. Потому что мы муж и жена только на бумаге.

— И что же? Разве все браки заключаются по любви? В конце концов, мы должны исходить из того, что имеем. Я, как и любая другая женщина, хочу стать матерью, тебе ребенок нужен, чтобы продолжить свой род. Как видишь, наши интересы сходятся, так что, я считаю, мы вполне можем разок изменить традиции. Согласен?

— Ну, я… — неуверенно пробормотал Бак.

— А теперь просто помолчи, милый.

На щеках Эммы был легкий румянец. Медленно, но решительно она поднялась с кровати и на негнущихся ногах подошла к ложу Бычары. Хозяин Востока удивленно смотрел, как его жена через голову стягивает ночную рубашку, как пепельные волосы растекаются по голым плечам, смотрел на ее острые грудки с торчащими сосками, на роскошные бедра, на пухлые губы, влажные и слегка подрагивающие от волнения, и думал, что она куда красивей любой из женщин, с кем ему доводилось бывать. Пока он развлекался со шлюхами, дома ждал прекрасный цветок, ранее казавшийся недоступным.

И вот теперь ему выпал шанс этот цветок сорвать.

Бак обнял Эмму за бедра и притянул к себе. Она сопротивлялась только в первую секунду, с непривычки, после чего отдалась ему вся, доверилась мужчине, более опытному и умелому в делах постельных, и Бы-чара с радостью принял инициативу. Дикая, безудержная страсть охватила его могучее тело.

В ту ночь из спальни доносились настолько непривычные звуки, что Арнольд подумывал наведаться к хозяевам, дабы справиться об их самочувствии, однако, по счастью, так и не осмелился на столь поздний визит.

Все стихло ближе к полуночи. Насытившись друг другом, любовники расползлись по койкам и моментально уснули. Дом погрузился в привычную ночную тишину.

Правда, ненадолго.

Едва уловимый шорох никак не мог потревожить утомившихся Хорников. Тихонько звякнул металл о металл, и в крохотную щель между дверцей сейфа и удерживающей ее петлей протиснулась достопамятная иголка из шкатулки. Будто маленькая змейка, она скользнула вниз по стене, затем поползла по полу и, вскарабкавшись на кровать, метнулась к приоткрытому рту Бычары.

Секунду спустя она скрылась внутри, утащив за собой хвостик-нитку.

Усталый город заснул вновь.

Впереди была суббота.

Ночной Паркстон не баловал жителей ясным небом и мерным светом пятнистого овала луны. Вместо этого он предложил им ватное покрывало сизого тумана, куда более приличествующее осенней поре. Большинство паркстонцев отдыхало дома, в уютных и не очень квартирках; закутавшись в пледы, они дремали в креслах, храпели на диванах или же, сидя у окна с кружкой кофе, радовались, что очередная рабочая неделя подошла к концу.

Однако не все могли переждать сию промозглую ночь в тепле. Иных неотложные дела выгнали в промозглый октябрь вопреки несносной погоде.

Угрюмый джентльмен в темно-зеленом пальто, котелке того же цвета, белоснежном шарфе, с саквояжем в одной руке и черным зонтом в другой стоял на перроне, ожидая полуночного грайверного экспресса. Рядом с ним возвышался огромный мужчина в потертой черной куртке и шляпе с полями, надвинутой на глаза. Руки мужчина держал в карманах, и потому окружающим оставалось только гадать, какого размера у него ладони. Надо думать, связываться с подобным здоровяком не рискнул бы даже Паркстонский чемпион по кулачному бою: уж больно грозным казался этот парень, уж больно сильным и монолитным — из тех упрямцев, кого не так-то просто опрокинуть навзничь. Проводник, пожилой усач в штатной серо-синей форме, при виде громилы охнул от неожиданности и попятился назад.

— Доброго здравия, уважаемый, — привлекая к себе внимание бледного, как мел, сотрудника экспресса, поздоровался джентльмен в котелке. — Вам ли я должен отдать наши билеты?

— Наши? — испуганно косясь в сторону великана, уточнил проводник. — Вы едете вместе с этим высоким господином?

— Да, именно так. Я хирург, а это — мой верный помощник. Мы едем на врачебный семинар.

— Ага… — только и сказал усач.

— Вот, возьмите билеты, — джентльмен запустил руку за пазуху и, вытащив два бумажных квадратика, протянул их собеседнику. — Купе номер двенадцать в третьем вагоне. Это ведь третий вагон?

— Третий, — кивнул проводник, изучая полученные билеты. Убедившись, что с ними все в порядке, он уточнил:

— До Бокстона, верно? А то у здешних куриц почерк хуже, чем у иного аптекаря.

— Верно, — кивнул джентльмен.

— В таком случае, господа, прошу за мной, — сказал проводник и первым скрылся в тамбуре.

Джентльмен и его могучий спутник не заставили себя ждать. Верзиле пришлось сгорбиться, чтобы не цеплять головой потолок, однако никакого раздражения он не выказал, видимо, за годы путешествий привык к подобным неудобствам. Оказавшись в вагоне, троица прошла мимо красно-бурых дверей, пока не остановилась у нужной. Убедившись, что номер на ней совпадает с указанным в билетах, проводник оторвал контрольные полосы и вернул корешки хирургу со словами:

— А вот и ваше купе. Проходите, располагайтесь.

— Благодарю, — джентльмен улыбнулся проводнику и, отворив дверь, первым зашел внутрь. Мужчина в куртке последовал за ним. Стоя на пороге, проводник с интересом наблюдал, как верзила усаживается на лавку, как расправляет плечи и разминает затекшую шею.

— Вам пора, — внезапно произнес джентльмен.

Усач от неожиданности вздрогнул и вновь повернул голову к хирургу. Джентльмен равнодушно смотрел на него из-под полуопущенных век; рука его, в тонкой белой перчатке с прорезями, лежала на дверной ручке. Проводнику отчего-то стало не по себе. Было в этой странной парочке пассажиров нечто зловещее, пугающее. Находиться с ними в замкнутом пространстве усачу хотелось меньше всего на свете, и потому он охотно согласился с джентльменом:

— И впрямь. Удачной поездки, господа. Постараюсь не тревожить ваш покой без крайней необходимости.

— Будем вам очень за это признательны, — сухо произнес джентльмен.

— Ага. Ну, значит, встретимся через шесть часов, в Бокстоне! — проводник с трудом выдавил из себя улыбку.

— Именно, — кивнул хирург и, едва сотрудник экспресса шагнул назад, захлопнул дверь и закрылся на внутреннюю щеколду. Проводник постоял еще с полминуты, рассеянно глядя на покосившуюся табличку «двенадцать», а потом, будто опомнившись, устремился по коридору в направлении тамбура.

Тем временем джентльмен подошел к окну и задернул шторки. Воровато оглядевшись по сторонам, он опустился на свободную лавку и одарил спутника насмешливым взглядом.

— Ну что, Лоскуток? — обратился он к верзиле. — Ждешь ли ты встречи с большим городом?

Собеседник молча кивнул.

— Сними уже эту дурацкую шляпу, тебя все равно никто не видит, — добавил хирург раздраженно.

Верзила не спорил. Положив головной убор на столик, он бесстрастно уставился на джентльмена своими разноцветными глазами.

Проводник, увидь он вблизи кошмарное лицо Лоскутка, наверняка рухнул бы в обморок. По сути, это было даже не одно лицо, а странная мозаика из нескольких, будто собирающий беззастенчиво смешал фрагменты из разных наборов и насильно состыковал их друг с другом. Серую кожу здоровяка испещряли дорожки неровных стежков, соединяющих разрозненные компоненты жуткого портрета.

А джентльмен, сняв котелок, любовался этой физиономией, точно картиной великого мастера, чей талант не в силах умалить даже демонстративная небрежность. Насмотревшись всласть, хирург нацепил на кончик носа очки в тонкой металлической оправе и раскрыл крохотный томик, дабы приняться за чтение, как вдруг верзила вытащил из-за пазухи небольшую тряпичную куклу. Это была крохотная собачка, грубовато сшитая, однако по-своему симпатичная. Верзила потряс куклой в воздухе, но хирург, слишком увлеченный книгой, не обратил на спутника никакого внимания. Тогда Лоскуток прохрипел:

— О-о-ости-и-ин…

— Чего тебе? — нехотя оторвавшись от чтения, спросил джентльмен.

Лоскуток помахал ему куклой.

— Опять ты со своей псиной… — проворчал Остин, с ненавистью глядя на собачку в могучей ладони великана. — Зачем она тебе? Лишние хлопоты…

Лоскуток бессильно уронил голову на грудь. Джентльмен, глядя на него, тихо ругнулся.

— Вирм бы тебя побрал, Лоскуток… Ладно, убедил. Я сделаю это для тебя. Но прежде ты должен пообещать, что она не будет путаться под ногами!

Лоскуток энергично закивал и протянул куклу Остину. Тот брезгливо взял ее двумя пальцами и швырнул на махонький столик под окном. Затем, тщательно вытерев руки чистым носовым платком, джентльмен открыл саквояж и извлек наружу катушку красных ниток с торчащей из нее иглой. Лоскуток наблюдал за происходящим, слегка приоткрыв рот в предвкушении незабываемого зрелища. Верзила знал, что Остин способен на чудеса, которые другим людям не подвластны.

Вот он вдевает нить в иголку и завязывает узелок. Затем берет со стола тряпичную псину и начинает шить. Иголка ныряет в один бок, выныривает из другого и уходит в лапу, образуя внутри собачки некое подобие нервной системы. Паутина оплетает игрушечного питомца тонкими красными нитями. Клочки ткани, которыми она набита, — будущие мышечные ткани.

Остин, прикусив кончик языка, продолжает увлеченно шить. Он не слишком-то хочет этого, но, раз уж взялся, надо делать на совесть. С самого детства отец учил его быть старательным и прилежным, а Остин был из тех сыновей, кто всегда слушают папу.

Наконец хирург завязал последний узелок и, спрятав катушку обратно в саквояж, протянул собачку Лоскутку.

— Держи. Вот твой новый питомец.

Верзила бережно взял песика в ладони и поднес к уродливому лицу.

— Живи, — тихо сказал Остин.

Едва это слово сорвалось с губ джентльмена, собачка вздрогнула и, вскинув голову, уставилась на Лоскутка черными глазами-пуговицами. Затем, медленно встав на все четыре ноги, она шагнула вперед и храбро лизнула громилу в нос красным клочком, заменявшим ей язык, губы Остина, наблюдавшего за этой сценкой со стороны, невольно расплылись в улыбке. Убедившись, что Лоскуток всецело увлечен новым питомцем, джентльмен вернулся к чтению. Это был художественный роман в двух частях о судьбе молодого человека, оказавшегося в тюрьме за преступление, которого не совершал. Как раз сейчас молодой человек, обуреваемый жаждой мести, пытался сбежать из заключения, дабы поквитаться с оклеветавшими его мерзавцами. Написано было крайне увлекательно, не оторваться. Большой любитель чтения, Остин надеялся прикончить оба томика прежде, чем они нагрянут в столицу.

Ибо в Бокстоне у них и без того дел будет хоть отбавляй.

— Учитель! Учитель!

Ромидаль приоткрыл один глаз и хмуро посмотрел на меня.

— Что случилось? — спросил он хрипло.

Я стыдливо потупил взгляд:

— Простите, учитель… Я разбудил вас…

— Не томи, Тайлер, — проворчал некромант. — Что сделано, то сделано, и потерянный сон уже не вернешь. Так что давай, рассказывай, чего там у тебя?

— Вот, сами посмотрите! — радостно воскликнул я и, выждав пару секунд для пущего эффекта, достал из-за спины небольшую самодельную клетку.

— Это что, Микки? — спросил Ромидаль.

Прищурившись, некромант уставился на вяло копошащегося в опилках мышонка.

— Да, — улыбаясь, кивнул я. — Он самый.

— Так он же вроде… умер?

— Ну да. А я его оживил.

От взгляда, которым меня одарил Ромидаль, у меня мурашки побежали по коже.

— Как так — оживил? — рассерженно воскликнул он.

— Ну, вначале я обмотал ему голову проволочкой, а потом прочел заклятье при…

— Я не об этом! — оборвал меня чародей. — Зачем ты оживил мертвого мышонка, Тайлер? Разве я для этого обучал тебя некромантии?

— Но…

— Никаких «но», паренек! Ты что же, забыл, что я тебе говорил об этике некромантов?

— Нет, не забыл… Но ведь это Микки, учитель!

— И что же?

— Он такой славный… Я не хочу его терять!

— Прекрасно тебя понимаю, — энергично кивнул Ромидаль. — Но это не повод для оживления. Пойми, паренек: некромантия создана не для того, чтобы ты воскрешал умерших питомцев себе на потеху. Ты должен уважать чужое право на смерть, уважать Вечного Червя, который позволяет тебе время от времени вторгаться в его покойное царство и вызывать обитающие там души в наш мир. Твой Микки умер потому, что был слишком стар. Его тело уже испорчено временем и болезнями, возможно, он мечтал поскорей умереть, чтобы не испытывать мук… а ты взял и снова запихнул его душу в то же самое тело!

Я стоял, с тоской глядя на сидящего в клетке мышонка.

— Если ты действительно любишь Микки, ты должен позволить ему уйти, Тайлер, — мягко произнес некромант. — Раз он умер, значит, пришла пора его душе отправиться в царство Вечного Червя. Понимаю, сложно это принять, но ты должен, мальчик. Кто, если не мы, некроманты, будем уважать покой мертвых? Обещай, что отпустишь его! Ну же!

— Я отпущу его, — тихо буркнул я.

— Не отчаивайся, паренек. — Ромидаль, видя, что я вот-вот заплачу, положил руку мне на плечо. — Помни, что ты делаешь это ради Микки.

Закусив нижнюю губу, я кивнул и потащился к столу. Мышонок в клетке испуганно вертел головой из стороны в сторону; он, видимо, до сих пор не мог понять, что с ним случилось.

Когда я читал заклятье отзыва, в глазах стояли слезы.

Нет ничего страшней, чем упокаивать верного друга.

Гафтенберг выглядел замученным и слегка растерянным.

— Плохая ночь? — спросил я, входя в лабораторию.

— Ты даже не представляешь, насколько, — буркнул он, протирая уголки глаз пальцами. — Я возился тут с семи вечера. С небольшим перерывом на сон между четырьмя и шестью.

— И чем же ты занимался все это время? — уважительно хмыкнув, полюбопытствовал я.

— Проверял и перепроверял данные, полученные в ходе расследования. Проклятье! — он саркастически усмехнулся. — Да там всю комнату пришлось анализировать, даже оконную раму! И в итоге я все-таки нашел отпечатки, но они оказались слишком уж… странными, что ли. Или… неожиданными? Не могу слово подобрать.

— О чем ты толкуешь? — рассматривая пробирки, которыми уставлена была стойка, спросил я. — Что странного может быть в отпечатках? Ты нашел совпадение в картотеке?

— Об этом и речь, — кивнул Адам. — Совпадение есть.

— Ну так это же здорово, разве нет? — оживился я.

— В данном случае я склонен думать, что это — именно странно, — признался Гафтенберг.

— Может быть, ты перестанешь бродить вокруг да около и все-таки озвучишь имя нашего маньяка? — настойчиво предложил я.

Он помялся еще с минуту, однако под моим требовательным взглядом все-таки сдался и выдавил:

— Бенджамин Кротовски.

Меня будто громом поразило.

— Кро… что? — переспросил я, тщетно пытаясь скрыть удивление.

Адам, впрочем, истолковал мою реакцию по-своему.

— Вот у меня точно такая же реакция была, когда я прочитал на карточке это имя! — облегченно воскликнул Гафтенберг. — Ты, видимо, тоже вспомнил этого парня? Так вот, если верить отпечаткам, в «Петухах» побывал именно он!

Опираясь рукой на стойку, я медленно опустился на стул и попытался собрать мысли воедино. Это оказалось непросто — непоседливые, они разбредались по сторонам, будто стайка юных грайверов, — однако в конце концов я все же смог взять себя в руки.

Значит, это был Бен. Мой друг зомби по имени Бен.

Вирм, да как такое вообще возможно?..

«Ну, это хотя бы похоже на правду», — подумал я внезапно. По крайне мере, объясняет, почему убийца не покусился на мою жизнь — ведь одновременно с некромантом умирают и все зомби, пробужденные им. Это аксиома, дар и проклятье любого мага смерти. Бен об этом знал и потому даже не пытался скалить зубы в мою сторону — просто сбежал, поджав хвост, словно трусливая дворняга.

Вдобавок я начал задумываться о связи между резней в «Петухах» и убийством Фег-Фега. Что, если Бен замешан и там? Если верить покойному гному, маньяк из трактира выглядел точь-в-точь, как затонувший в Бессонном море ублюдок. Еще один довод против Кротовски, ведь он мог находиться под водой, сколько душе угодно: зомби не нужен воздух, они не дышат. Обитая в каюте рядом с останками гнома, Бен просто не обратил бы внимания на жуткую вонь. Он мог проводить в море дни и ночи, ведь еды и воды ему также не требовалось. Конечно, все это еще надо доказать, но пока нынешняя версия кажется мне наиболее подходящей.

Единственное, что я не мог понять, — мотивация. Что двигало Беном? Что заставило его убить всех этих людей? Ответа не было. Теоретически Бен мог убить и Фег-Фега, и Гейла Шуйца с палачами Пересмешника и даже, чем Вирм не шутит, того же Кайла Мейси, но с какой стати ему заниматься подобными темными делишками? Ради денег? Да ему ведь не на что их тратить, кроме, разве что, обожаемых книжек!

И тем не менее в комнате Гейла обнаружили именно его отпечатки.

Интересно, что на это скажет сам Бен, когда я нагряну к нему в берлогу и спрошу напрямик?

Очень надеюсь, у него найдется достойное оправдание. Сейчас, после трех лет нашего общения, я с трудом представляю, как буду его упокаивать. Это ведь не просто расставание с другом; по факту, я отниму у человека жизнь, которую сам же вернул ему два года назад. Вирм заберет его душу, а я останусь стоять рядом с хладным трупом, растерянно перебирая воспоминания о чудных встречах в «Скупом лепреконе» и наших совместно раскрытых делах.

Найди оправдание, Бен. Прошу тебя.

— Ты чего, заснул, что ли? — Гафтенберг пощелкал пальцами у меня перед глазами. — Эй, Тайлер! Очнись!

— Все в порядке, — отозвался я и вымученно улыбнулся. — А ты точно уверен, что не ошибся?

— Я же тебе уже сказал — всю ночь перепроверял! — обиженно воскликнул Адам. — Ошибки нет: это совершенно точно отпечатки Кротовски. Без вариантов. И, что самое интересное, отпечатки не только на оконной раме и кровати, но и на обложке паспорта Шуйца!

— Ладно, хорошо. Предположим, ты прав. Но как, скажи на милость, мне преподнести эту новость шефу? — невесело усмехнулся я. — «Помните, пару лет назад в морг привезли „подснежника“? Так вот этот тип и есть наш убийца!»?

— М-да… Не знаю даже, что тебе ответить. До сих пор ума не приложу, как такое вообще получилось, — признался Гафтенберг. — Я ведь сам пальцы того жмурика обкатывал и с картотечными данными сверял! Неужто ошибся?

— Сейчас это в любом случае уже никак не проверишь, — пожал плечами я. — Труп Кротовски — или кому он там принадлежал на самом деле — кремировали полтора года назад.

— Есть маленький, но все же шанс, что мы имеем дело с близнецом этого парня, — задумчиво предположил Адам. — Конечно, отпечатки у них все равно должны отличаться, но мое оборудование не столь совершенно, как хотелось бы, и потому я бы не стал исключать подобный вариант.

— Ну, в любом случае, мы должны искать кого-то с внешностью Кротовски, верно? — уточнил я.

— Теоретически — да. Боги, как все это странно и удивительно… — заохал Гафтенберг.

— Газетчики нас в порошок сотрут, — устало вздохнув, заметил я. — Так и вижу заголовок очередного выпуска «Вечернего Бокстона»: «Роковая ошибка полиции». Всех собак на управление повесят. И твою персону, разумеется, вниманием не обойдут.

Адам закусил нижнюю губу. Видимо, очень живо представил себе текст обличающей статьи.

— А внутренники? — продолжал рассуждать я. — Они тоже в стороне не останутся. Газетчики-то полают да успокоятся, а эти замучают допросами и тебя, и меня, и шефа…

Гафтенберг шумно вздохнул и обреченным взглядом уткнулся в кафельный пол.

— Возможно, стоит придержать эту информацию до лучших времен? — спросил я осторожно. — Как считаешь?

Судмедэксперт замер и некоторое время, кажется, даже не дышал, а потом вскинул подбородок и тоном, не терпящим возражений, заявил:

— Нет, Тайлер, ты что? Это абсолютно исключено.

— Исключено? — нахмурился я. — Но ведь последствия…

— О последствиях пусть капитан думает, — перебил меня судмедэксперт. — Я честно передам ему данные, а вы уж там решайте, давать им ход или нет. Не хочу брать на себя ответственность за сокрытие данных.

Я громко скрипнул зубами:

— Ну что ты за человек такой… Тебе ведь первому придется с внутренниками бодаться! Разве подходящее сейчас время для подобных «потех»?

— Время, может, и неподходящее, но осознанно брать грех на душу я не собираюсь, — уперся Адам. — За ошибку двухлетней давности меня, конечно, по головке не погладят. Но если потом всплывет, что я еще и данные задержал нарочно, меня точно упекут за решетку. Так что вы поступайте, как знаете, а я поступлю, как должен. Я свою работу сделал? Сделал. Извольте, получите результат.

— Сволочь ты, Гафтенберг, — признался я.

— Тоже мне новость! Будто до этого разговора ты думал иначе!

— Да нет, не думал. Но ты мог хотя бы попытаться как-то изменить мое мнение.

— А зачем? — презрительно усмехнулся Адам. — Думаешь, оно меня больно волнует? Не строй иллюзий, Тайлер. Мне наплевать, что обо мне думает какой-то там детектив из отдела убийств. Я просто делаю свою работу — провожу экспертизу и предоставляю ее результаты начальству.

— Все с тобой ясно, — сказал я. — Ничего нового, в общем-то. Старая песня.

— К Вирму твой сарказм, Тайлер, — поморщился Гафтенберг. — Я смертельно устал и хочу спать. Вот папка с результатами экспертизы. Забирай и делай с ней, что хочешь. Но прежде, чем ты уйдешь, я позвоню и предупрежу Такера, что отдал материалы тебе, — поднявшись со стула, Гафтенберг упер руки в бока и качнулся влево-вправо, морщась от боли. — Ох, моя проклятая старая спина… Опять ноет! И где мои двадцать шесть, Тайлер? В твоем возрасте я не знал, что такое усталость!..

Продолжая бормотать себе под нос, он устремился к телефонному аппарату. Решив, что больше говорить нам не о чем, я тоже встал и направился к выходу. Когда взялся за дверную ручку, услышал:

— Капитан Такер? Это Адам Гафтенберг, сэр. Я закончил. Результаты у детектива Гиллигана…

Отворив дверь лаборатории, я вышел на улицу и скорым шагом устремился ко входу в управление. Дорогой я открыл папку, чтобы своими глазами увидеть заключение Гафтенберга. Склонившись над листом, я прочел текст, выведенный до раздражения аккуратным почерком:

«Сверка отпечатков, найденных на месте преступления, с данными картотеки позволила установить, что они принадлежат некоему Бенджамину Кротовски, уроженцу Бокстона».

Капитан просто опешит, когда это прочтет. Впрочем, в ступоре он долго не пробудет — ведь преступника надо скорейшим образом изловить. На столбах появится портрет Бенджамина, и патрульные станут беззастенчиво заглядывать в лица прохожих, требовать паспорта и задерживать любого, кто хотя бы отдаленно напоминает Кротовски. Ну а ОВР непременно устремит свой пристальный взор на обитающих в управлении копов. В каждом сотруднике они будут видеть предателя закона, каждый будет априори считаться «продавшимся с потрохами», а пресловутая «презумпция невиновности» останется лишь словосочетанием, смысл которого давно утерян предками нынешних «ищеек». А тем временем гоблины с Цветочного Бульвара, пребывая в неведении о смерти Кайла Мейси, будут злиться все сильней.

Да, и про Пересмешника тоже забывать не стоит, ведь после бойни в «Петухах» он не умерит свой пыл, а, напротив, рассвирепеет еще больше. Это не тот случай, когда можно проявить слабость и отступить. Если Моукер сдастся, другие боссы перестанут воспринимать его всерьез. И тогда у них может возникнуть резонный вопрос: если одна из вершин четырехугольника несущественна, зачем он вообще нужен, этот четвертый угол?..

Что до предположения Гафтенберга насчет близнеца Кротовски, то его я конечно же даже не рассматривал всерьез. Поверить в такую возможность мне, некроманту, собственноручно оживившему Бена, было крайне сложно.

Капитан сидел за столом мрачнее тучи. Когда я зашел, он молча протянул руку мне навстречу: давай, мол, результаты. Я без лишних слов вручил ему папку Гафтенберга, и Такер, раскрыв ее на последней странице, приступил к чтению. Следующие пару минут тишину нарушало только мерное тиканье настенных часов.

— Итак, — сказал Квинси до устрашающего спокойным голосом, — у нас тут, значит, ожившие мертвецы?

Я слегка опешил от такой формулировки. Сам того не подозревая, Такер попал не в бровь, а в глаз. Мертвец действительно ожил, а некромант, приложивший к этому руку, стоял буквально в паре футов от стола и нерешительно переминался с ноги на ногу.

— О чем вы, шеф? — кашлянув, уточнил я.

— А тебе разве не ясно? — саркастически вопросил Квинси. — Два года назад мы привезли в морг труп, спустя полгода этот труп сожгли, а теперь мы находим отпечатки мертвеца на месте преступления. Вывод? Парень восстал из пепла, словно долбаный феникс, чтобы окончательно нас дотрахать! — Такер в сердцах стукнул кулаком по столешнице, покачнув карандашницу и чашку с недопитым кофе.

Под моим рассеянным взглядом он бессильно опустил голову и тихо закряхтел.

— Что будем делать, шеф? — растерянно спросил я.

— Надо поднимать его дело, — снова обращая свой взгляд ко мне, сказал Такер. — Пусть художники займутся портретом на основе посмертного снимка, чтобы сержанты могли раздать листовки патрульным. Чем скорее мерзавец найдется, тем лучше.

— Но как же мы отыщем его, если он уже мертв?

— Отпечатки, как видишь, говорят об обратном, — пожал плечами капитан. — Может быть, два года назад Гафтенберг допустил ошибку, а может, у нас тут феномен — два человека с одинаковыми отпечатками? В общем, как бы то ни было, первое, что мы должны сделать, — изловить этого парня, пока он не убил снова. Вирм меня сожри, да горожане скоро будут бояться из дома выйти!

Он вскочил с кресла и бросился к двери, на ходу вынимая из кармана мятую сигаретную пачку. По пояс высунувшись в коридор, Такер рявкнул:

— Сержанты Пеленгатон и Роксбери — ко мне в кабинет, живо!

Захлопнув дверь, Квинси побрел обратно к столу. По дороге он закурил и в кресло опустился уже с дымящейся сигаретой в зубах. Я стоял, опершись плечом на стену, и хмуро смотрел в пол.

Хорошо, что в нашу прошлую встречу я вернул Бенджамину его ухо. Услышь он мою беседу с Гафтенбергом, наверняка бы поспешил сбежать из Бокстона — подальше от вездесущей полиции и озлобленного некроманта. В его нынешнем состоянии этакого «полутрупа» бегство для Бена было единственным возможным ответом на любые нападки из мира живых. Зомби никто не станет слушать. Даже если у Бенджамина окажется железное алиби, его все равно приговорят к упокоению.

А потом они узнают о нашей с ним магической связи, и меня попросту вздернут, чтобы решить обе проблемы разом. Так мы с Кротовски и отправимся, рука об руку, в холодное царство Вирма…

— Что случилось, сэр? — спросил Роксбери, вваливаясь в кабинет вслед за Пеленгатоном.

— Садитесь, — велел капитан, проигнорировав вопрос.

Сержанты подчинились; заняв свободные стулья, они уставились на Такера, всем своим видом показывая, что готовы внимать каждому его слову.

— Запомните имя: «Бенджамин Кротовски», — сказал Квинси, глядя то на одного, то на другого и наставительно потрясая указательным пальцем. — Вы должны поднять дело этого парня и передать его снимок художникам, чтобы они подготовили розыскные листовки. Затем вы раздадите их патрульным и другим сержантам. Мы обязаны в кратчайшие сроки отыскать Бенджамина Кротовски и доставить его в управление для допроса.

— Конкретно мы, сэр? — пролепетал Пеленгатон испуганно.

— Все управление, сержант, — процедил Такер, раздраженно глядя на худощавого копа, который съежился и стал, казалось, еще меньше. — Меня не волнует, кто именно отыщет этого ублюдка Кротовски. Вы только задумайтесь, каков наглец!.. Тройное убийство! Прямо в центре города, под самым носом у полиции! Уму непостижимо…