Автопортрет художника (сборник) Лорченков Владимир

– Как, ты не знаешь «Крутится, вертится, шар голубой?!» – сказал он.

– Нет, – сказал я.

– Ну так я напою, – сказал он.

И голосом, потрескивающим, словно на старинной пластинке, – а ведь сейчас даже уже и кассет нет, – стал петь.

– Крутится, вертится, шар голубой, – пел он.

– Крутится, вертится, над головой, – пел он.

– Крутится, вертится, хочет упасть, – пел он.

– Кавалер барышню хочет украсть, – пел он.

Получалось у него неплохо. Ну, вы понимаете. Как у Утесова. Впрочем, мне Утесов никогда не нравился. Все эти певцы начала 20 века, они ужасно красились для раннего кинематографа, поэтому были похожи на клоунов и педерастов. Их, – ну, педерастов, – он тоже не любит. Ну, хоть что-то у нас общего.

– … тится над мостовой, – пел он.

А я осторожно отвел трубку от уха, и поглядел в окно. Была ночь, мне ярко светили звезды, и кое-где в их россыпях мигали красные точки самолетов и, кто знает, может быть даже ракет?

На одной из таких он и взлетел когда-то ввысь.

Выше неба.

К самим звездам.

А сейчас звонит мне ночами и рассказывает истории, поет песни, и все это – с непередаваемой интонацией человека, которого любили все 5 миллиардов жителей планеты Земля. Наверное, даже у Иисуса фан-клуб был поменьше. С другой стороны, Иисус в космос не летал. Хотя мой собеседник придерживается на этот счет другой точки зрения.

– Конечно, летал! – сказал он мне, когда я поделился своими соображениями.

– Старик, а ты думал, Вознесение это что? – сказал он мне..

Многое после этого стало ясно. Хотя, конечно, поверить в это было трудно. Представляете, Иисус, как космонавт, конструкторское бюро и завод-изготовитель – все в одном лице, – разработал модель космического корабля, сделал, спрятал его в пещерах, и, когда пришло время суда, сбежал, и улетел в космос… Да, звучит нелепо, но…

– Старик, чем это нелепее сказки про Вознесение? – спросил меня он.

И я не нашел, что сказать. Как всегда. Он позволял мне спорить некоторое время, но в решающий момент, когда наступал час «икс» – как все космонавты, он любил обозначать пороговые моменты, – одной-двумя фразами завершал спор. И я ничего не мог с этим поделать. Поэтому наши беседы с ним напоминали мне анекдоты про самонадеянных юнцов и еврейских мастеров спорта по шахматам. Хотя какие, к черту, шахматы спорт?

– Спорт, спорт, старик, – говорил он.

– И эти твои антисемитские штучки… – говорит он.

Я молчу. Свет звезд и Луны выстилают пол моей комнаты безжизненным светом. Я предпочитаю Луну. Он говорит, что это все мое американизированное сознание, что я, мол, пропитан западной, буржуазной культурой. И что на самом деле первый полет в космос был куда важнее высадки на Луну. Я согласен, конечно. Но ничего не могу с собой поделать. Иногда, когда я гляжу на нее, мне так хочется стать тем, кто сделал Это – ступил на ее шероховатую поверхность первым… Космос это слишком абстрактно для меня. А Луна – вот она, конкретная и ощутимая. Я даже знаю, когда она растет и наливается, потому что в эти дни расту и наливаюсь я. И наоборот. Когда Луна идет на убыль, меня буквально скручивает, как табачный лист в пальцах молдавского крестьянина, убившего всю свою жизнь на уборку этого самого табака. Мы с Луной две части одного целого. Вот в чем дело, а не в том, что мне больше нравится «Кола», чем «Байкал». Тем более, что «Байкал» и есть украденная «Кола». Я даже как-то попробовал объяснить. С марксистских, материалистических позиций – ведь по-другому людей, чья молодость пришлась на эпоху Сталинизма, не пробьешь.

– Юрий, – сказал ему я.

– Дело в том, что Луна это часть планеты Земля, – сказал я.

– Она оторвалась во время формирования планеты, и стала спутником, – сказал я.

– Спасибо, что пересказываешь мне учебник астрономии, малыш, – сказал он.

– Значит, Луна это часть Земли, – терпеливо продолжил я.

– А мы тоже ее часть, потому что количество материи постоянно, – сказал я.

– Миллиард лет назад мы были почвой, потом стали растениями, затем животными. А потом снова становимся почвой, – сказал я.

– Так, – сказал он.

– Все, что стало Луной, могло бы быть еще тремя миллионами тонн живой плоти, – сказал я.

– Так, и куда ты ведешь? – сказал он.

– Значит, с Луной унеслась и часть нас, – сказал я.

– Значит мы и есть часть Луны, – сказал я.

– Вот почему я предпочитаю высадку на Луне полету в космос, – сказал я.

– А не потому, что высадка была американской, а полет – русским, – сказал я.

– Советским, – сказал он.

– Советским, – согласился я.

Но это было его единственное возражение. Да и не возражение даже. И это был первый раз, когда уже он не нашел, что ответить. Мне показалось даже, что обиделся. По крайней мере, звонить перестал. И, к моему удивлению, на меня это подействовало ничуть не слабее, чем убывание Луны. По крайней мере, в ушах сдавливало так же. Еще бы. Попробуйте-ка подружитесь с самым известным человеком планеты. Станьте его доверенным лицом и другом. Станьте его Санчо Пансой – ну, без эротического подтекста, конечно, – и секретарем. Причем без каких-либо заслуг с вашей стороны. Вас выбрали случайно. Меня, например, точно. К тому времени, когда я стал доверенным лицом, меня забыли даже те немногие, кто слышал обо мне хоть что-то. Бывший писатель, я просто читал каждый день книги из «Библиотеки военных мемуаров», ходил в спортивный зал, когда здоровье позволяло, и дрочил на рассказы эротического сайта «Стульчик. нет». Жена от меня давно ушла, так что…

В общем, станьте объектом внимания «звезды».

А потом бамц, лишитесь его навсегда. Посмотрю я тогда на вас.

Но он, конечно, позвонил. Как сейчас помню, я сидел на кухне, и ждал, когда боль из правого глаза перейдет в левый – с остановкой у переносицы – и глядел, как тучи в небе завихряются у Солнца. Со стороны это смахивало на Апокалипсис, в котором первый еврейский астроном Иоанн просто напросто описал целый ряд небесных явлений, включая затмения. Это Юрий мне рассказал. Это, и многое другое. Я вообще понял, – общаясь с ним, конечно, – что вся история человечества и была путем к звездам. Тернистым путем. И что это не метафора. Тернистый путь. И мы шли по нему, раздирая одежду и плоть в клочья. Окропляя кровью почву. Хорошо еще, если она была плодородной. А если – песок? Иногда, когда я думаю обо всех этих ребятах, которые отдали жизнь за то, чтобы мы полетели в Космос – Иисус, Гильгамеш, да Винчи, Экзюпери, Жанна, Кеннеди, Далерус, Александр Ульянов, – и историю которых мировые правительства извратили, мне плакать хочется. Собственно, в тот день, сидя на кухне во время мощнейших геомагнитых бурь, я и плакал. И тут раздался звонок. И я взял трубку. И, как сейчас помню, гигантское облако закрыло солнце, из-за чего в небе появилось то, что метеорологи зовут «короной». И голос сказал:

– Здравствуйте, – сказал он.

– Володя, здравствуйте, – сказал он.

– С вами сейчас будет говорить первый космонавт планеты Земля, – сказал он.

– Полковник ВВС СССР, Юрий Алексеевич Гагарин, – сказал он.

В трубке щелкнуло, а потом я услышал уже его голос, голос теплый и дружелюбный, голос надежды и прорыва всего человечества, голос, который свел с ума планету Земля навсегда. И это был голос моего старого друга, Юрия Гагарина, которого я уже не рассчитывал больше никогда услышать, и, который, конечно же, оказался надежным, и честным, оказался настоящим Человеком, каким он и был, каким мы его себе все и представляли. Он и сказал.

– Привет, Володь, – сказал он.

– Сто лет, сто зим, – сказал он.

– Давно не слышались, – сказал он.

– Ну, что? – сказал он.

– Ну, ничего, – сказал я, всхлипывая.

После чего он сказал.

– Поехали? – сказал он.

Тут я разрыдался в голос.

ххх

Юрий Гагарин говорит:

– Подавляющая часть человечества спит, и видит отвратительный сон, в котором они спят, а их со всех сторон обсасывают пиявки, внушающие своим жертвам, что он их сладок, – говорит он.

– Вот что пытаются выдать за коллективное бессознательное человечества буржуазные философы и литераторы, – говорит он.

– В то время как человечество, на самом деле, идет по ослепительной белой, выжженной Солнцем равнине, и все, что происходит с ним, происходит с ним здесь и сейчас, – говорит он.

– Человечество в своем пути ничем не отличается от колонны динозавров, уходивших от зноя и жажды из одного края Гондваны к другому, – говорит он.

– Есть реальность, в которой мы существуем, и она происходит именно с нами и именно сейчас, – говорит он.

– Да, мы отчасти создаем реальность, но лишь как часть ее, мы можем менять реальность лишь в ее рамках и пределах, – говорит он.

– Мы не выдумка и не фикция, а если это и так, то мы выдумка природы, которая существует, и, следовательно, мы есть, – говорит он.

– Записал, Володя? – говорит он.

Разумеется, я записал. Я почти 15 лет работал в газетах, – о чем не раз хвастливо упоминал в своих немногочисленных интервью, когда еще был кому-то интересен – и то немногое, чему меня там научили, было: пить не закусывая, и работать скорописью. Может, поэтому меня и Избрали?

– Нет, Володя, – говорит Гагарин.

– Дальше, – говорит Гагарин.

Первый космонавт планеты, Юрий Гагарин, говорит.

– Да Винчи был тем человеком, который придумал двигатель внутреннего сгорания, – говорит он.

– Мировые правительства, которым выгодно было скрыть изобретения космонавта да Винчи, кардинально извратили его имидж, – говорит он.

– Его сделали чудаком и дурачком, – говорит он.

– Паровой двигатель придумали на острове Крит в 1 веке до нашей эры, – говорит он.

– Это была игрушка, с помощью которой можно было в определенные моменты слушать свисток, наподобие тех, что сейчас на чайниках, – говорит он.

– Первый век до нашей эры, Крит, – говорит он.

– Техническая и промышленная революция могла бы состояться уже в 1 веке нашей эры, – говорит он.

– Но власть имущим выгоднее был труд рабов, так что мы отстали в развитии на 15 веков, – говорит он.

– Все выдающиеся личности планеты имеют отношение к космическому проекту, – говорит он.

– Иисус построил свой космодром на пустынных площадках Кумранских пещер, – говорит он.

– Дублером, ну, вторым астронавтом, должен был быть Иуда, – говорит он.

– Но тот испугался и раскрыл полетные планы Синедриону, из-за чего пуск ракеты пришлось осуществить на несколько лет раньше, – говорит он.

– Поэтому программа была осуществлена лишь на 50 процентов, – говорит он.

– Иисус улетел, ракета успешно поднялась в атмосферу, потом стратосферу, – говорит он.

– Обошла Землю, как мой корабль, – говорит он.

– Но так и осталась на орбите, – говорит он.

– Пролетая мимо его судна, я осуществил стыковку и увидел, что, на самом деле, корабль Иешуа был не так уж и примитивен, – говорит он.

– Из старомодных деталей там был только козий сыр и немного вина, плававшего в пузырях по кораблю, – говорит он.

Я записываю. Первый космонавт планеты Земля, Юрий Гагарин, говорит:

– Сам Иешуа, конечно же, уже давно мертв, – говорит он.

– Его тело мумифицировалось и его лицо спокойно, хотя, нажимая на кнопку «Старт», он знал, что не вернется, – говорит он.

– Стены его корабля изнутри покрыты письменами на арамейском, – говорит он.

– Там всегда полутьма, потому что это древнее финикийское стекло, а оно, хоть и прочное, но еще недостаточно прозрачное, – говорит он.

– Я, Юрий Гагарин, полковник ВВС в отставке, говорю… – говорит он.

Юрий Гагарин говорит.

На самом деле в космосе побывали и Жанна Д Арк, и Жак де Молэ. И Владимир Ульянов, когда понял, что его соратники не собираются спешить с космической программой – а ради этого все и было затеяно, – удрал от них на космодром и, усевшись в специальное кресло космонавта (разработанное Циолковским) улетел ввысь.

– Как китайский мандарин на картинке из книжки про космос, – говорит Гагарин.

Я записываю.

Юрий Гагарин говорит:

– «Апокалипсис» Иоанна это описание первых – не всегда удачных – запусков космических ракет.

– Иисус Навин вовсе не трубил в трубу, а осуществлял космическую стыковку спутников посредством звукового управления.

– Колумб достиг Америки за пару месяцев вовсе не на сраных утлых суденышках – попробуйте-ка сейчас повторить его подвиг, только без двигателя от моторной лодки в камышах «Контикки», – а посредством космического перелета.

– Говоря «она вертится», Коперник подразумевал, разумеется, баллистическую ракету, посредством которой намеревался осуществить свой космический проект.

– Кецалькоатль… Ну, это даже самым тупым понятно…

Я перевожу дух. Я пью еще кофе. Я записываю. Юрий Гагарин говорит.

Никакого крушения корабля, конечно же, не было.

Юрий Гагарина, как и многих участников космической программы, похитили.

Он содержится в гигантском подземном дворце, где-то в пустыне Невады, а может быть, это Аляска (изнутри не поймешь) или Тель-Авив или даже графство Хэмпшир (а может, среднерусская возвышенность?) . Выбирайте, в зависимости от того, поклонником какой версии заговора вы являетесь.

Изредка он выходит со мной на связь благодаря своему тайному другу среди надзирателей, который позволяет ему звонить тайком ото всех по своему мобильному – а мобильники появились уже в конце 19 века, и это даже поздно, с учетом того, что паровой двигатель появился в 1 веке до эры нашей, – телефону.

Кроме него, здесь содержатся и Многие Другие.

И он не сумасшедший, потому что совершенно точно назвал мне одну деталь из жизни Гагарина, знать о которой – ну да, да, деталь, – могли только он и я.

В 1964 году Гагарин, побывав в Молдавии на свадьбе в селе Крикова, замуровал в стене винных шахт, – туда водили и водят на экскурсии всех важных гостей, – маленькое послание.

Тайком ото всех, оторвавшись от делегации.

Это была записочка с парой коротких фраз.

И именно я был тот человек, который случайно нашел эту записочку, когда оторвался от своей делегации.

Разница между нами была в том, что я был в делегации не тем, кого принимают, а сопровождающим. Так что исчезновение меня, в отличие от Гагарина, заметили не сразу. И у меня была куча времени, – а у него считанные минуты, – прочитать то, что он написал в эти считанные минуты. На бумажке, которую я случайно увидел в щели у самого пола, было написано.

«0—9—00—285557777888. „Крутится, вертится, шар голубой“. Поехали! Ю. А. Гагарин».

Нужно ли говорить, что первое, что я сделал дома – набрал номер?

– Да? – сказал голос.

Знаете, в Гагарине самое важное это голос. Он бы стал рок-певцом на Западе. Женщины кончали, слышал его голос. Мужчины плакали. Но когда я позвонил ему, это был голос надежды, который, казалось, утратил надежду. Еще бы. Я позвонил в 2009 году. Он написал записку в 1964. Шар голубой крутился и вертелся почти полвека.

– Крутится, вертится, шар голубой, – сказал я неуверенно, глядя в записку.

Голос помолчал. Улыбнулся. А потом сказал:

– Поехали.

ххх

Иногда я спрашивал его, один ли я такой у него. Он говорил, что да. Хотя, конечно, были и другие, с кем он разговаривал.

– Есть еще один чувачок в Москве… – говорил он.

– … работает литературным критиком в журнале для хипстеров и пидарасов, – говорил он.

– Я ему целую книгу про себя надиктовал, – говорил он.

– Зовут Лев, а фамилия кажется, Дани… Дану. ю.. Данулкин… Данилкин – говорил он.

– Хер их поймешь, москвичей, с их странными фамилиями, – говорит он.

– Сам-то я не москвич, – говорит он.

Хипстеры и пидарасы… Как видите, я подтянул лексикон Юрия Алексеевича до современного уровня. А он взамен диктовал мне то, что должно было взорвать мир. Откровения первого космонавта. Правда об истории человечества. Истина об Иисусе и Пилате, Семилетней войне и Ленинградской блокаде. Я слушал его, и все вставало с головы на ноги. Я был словно человек, приседавший со 100—килограммовой штангой всю жизнь, а потом выполнивший несколько приседаний налегке. Я словно почувствовал лунную невесомость. И даже как-то – он надиктовал мне Откровения о покорении Америки (я знал, что там не обошлось без лазерных ударов) , – от полноты бытия запел.

– Бей меня и кусай, – пел я.

– Лезвием острым режь, – пел я.

– Только не уходи, – пел я.

– На-все-гда, – пел я.

– Что это ты поешь, Володя? – спросил он.

Я рассказал ему о своей любимой певице Маре. Он попросил меня к следующей встрече подготовить ее альбом. Мне приятно осознавать, что и я внес маленький вклад во всестороннее развитие этого уникального человека.

– «Не взаимная любовь», «Дельфины» и «Самолеты» мне понравились, – сказал он.

– А вот «Чё на чём» и «Холодным мужчинам» голимая попса, – сказал он.

И я по сей день с ним совершенно согласен.

ххх

Конечно, идея издать его Откровения была совершенно провальной.

И я честно предупреждал его об этом.

– Поймите, Юрий Алексеевич, – говорил я.

– Книжный рынок идет к упадку, – говорил я.

– Критик Нестеров, ушедший в издательство, так и говорит, что издательства нынче разоряются, – говорил я.

– И нет никакого смысла идти в издательства, – говорил я.

– Ну, разве что для того, чтобы рассказывать, как нынче плохо в издательствах, – говорил я.

– Бездушные издательские монстры… – говорил я.

Меня не издавали уже 15 лет, но из трусости я даже не называл имена этих монстров.

– Ну, Володя, придумай же что-нибудь! – начинал нервничать он.

Само собой, я попробовал. Максимум, который я выжал из литературных агентов, – которые сотрудничали со мной в ту пору, когда я еще что-то писал, – оказалось обещание рассмотреть возможность перспективы издания в серии «Фантастика стран СНГ и Восточной Европы». В мягкой обложке. В сборнике повестей. В 2022 году.

– Пойми, Володя, – мягко сказал мне агент.

– Гагарин, космос… это уже не тренд, – сказал мне он.

– Тренд это исторический детектив, вапмпиры, опять же, – говорил он.

– А как же та херня, что выходит сейчас про Гагарина в ЖЗЛ?! – говорил я.

– Это ведь тоже Он надиктовал, так почему же то, что Гагарин надиктовал о себе какой-то еру… – говорил я.

После чего понимал, что говорю в пикающую трубку.

– Юрий Алексеевич, может, за свой счет? – робко предлагал я.

– Володя, это унизительно, – говорил он.

И я его прекрасно понимал.

– Представь себе Иисуса, который оплатил издание Завета, – сказал он.

– Не могу, – сказал я.

– Вот и я, – сказал он.

– И потом, Володя, – сказал он.

– Писатель, который издает себя за свой счет, просто «хромая утка», – сказал он.

– А что это вы на меня так смотрите, – сказал я.

– А с чего ты решил, что я на тебя смотрю? – говорил он.

Я просил его немного подождать и что я что-нибудь придумаю. Со стороны я, наверняка, напоминал школьника, который ждет экзамена, к которому не подготовился, и утешает себя отговорками. Ну, или на школьника, чья девчонка залетела, у которого нет денег на аборт, и который все ждет и ждет, ждет и ждет… Чего?

Большого космического чуда.

ххх

Потом он перестал звонить.

Я, конечно, прекрасно понимал, почему.

В 2011 году в мире вышло 17 книг о космосе и Гагарине. По общепринятой версии, все дело было в юбилее. Мол, он взлетел ввысь в 1951 году и, так как прошло ровно 50 лет… Но меня, конечно, это не обманывало.

Глядя на то, как Луна прибывает, я, постанывая, перечитывал куски из книг, скачанных в интернете.

Конечно, почти все они были плохо написаны, и почти в каждой было по грамму правды на тонну лжи. Но тем отчетливее я слышал голос Юрия Алексеевича, который на ломанном английском надиктовывал всем этим говнюкам то, что должно было оставаться Только между нами. Между ним и мной. Между первым космонавтом Земли и единственным на земле человеком, для которого Луна не просто спутник, а часть тела.

И Луна эта болела, и передавала своими токами холодную, блестящую боль, в моё тело, изнывающее без своей части. Я страдал, я мучился без нее, и я хотел, чтобы Луна упала, наконец, на Землю. И ко мне вернулась часть самого меня. И я знал, что рано или поздно верну ее. Так или иначе, но мы с Луной окажемся вместе, знал я.

Так что, когда вышла книга про Гагарина в ЖЗЛ, я не сомневался ни секунды.

Я купил билет на самолет и, – ощущая себя мумией Иисуса в космическом корабле, совершающем свое вечное путешествие, – съел континентальный завтрак от «Air Moldova», слушая рев двигателей и чувствуя сухость во рту. Выпил красного вина, – но это зря, носом пошла кровь, – и с безразличным лицом проскользнул мимо таксистов аэропорта Домодедово. Добрался на рейсовом автобусе за 50 рублей до первой станции метро, и снял номер на ночь в общежитии для чернорабочих из Средней Азии. По стене, размахивая усиками, как дворник-таджик – метлой, полз таракан, и я раздавил его без жалости. И уже на следующий день стоял напротив здания, где работал человек, укравший у меня живого Гагарина. Я ждал его, ни о чем не думая.

Он же – мужчина с лицом легата, потерявшего свой легион в битве при Каннах, и пытающегося показным спокойствием скрыть страх перед неминуемой казнью в Сенате, – вышел из здания лишь к вечеру.

И, словно извиняясь за долгое ожидание, сразу пошел мне навстречу.

Немудрено. Ведь в руках я держал его книгу с Гагариным на обложке, и выглядел поклонником, жаждущим автограф. Да я, собственно, автограф и попросил. И когда он, наклонившись над книгой, начал было писать, я быстро и сильно ткнул его в затылок острым металлическим предметом. Еще Гагарин не раз говорил мне в беседах, – ну, когда мы отдыхали, конечно, а не во время работы над Откровениями, – что стиль нужно выдерживать. Всегда и везде. И просил это запомнить.

Я запомнил, поэтому тюкнул своего врага альпенштоком.

Так что мой Лев тоже погиб от орудия альпинистов и тоже, так сказать, во время работы над документами.

Стоя на коленях на мостовой, он держал в руках свою книгу и, глядя на меня недоуменно, заваливался набок.

И я понял, что он похож на сектанта, умирающего с космической Библией в руках, а я – на истового ортодокса, предавшего еретика смерти.

Но главное в средневековых войнах было не убить тело.

Главное было уничтожить душу.

Так что я вырвал у него из рук книгу с портретом Юрия Алексеевича.

И он умер без Гагарина в руках.

ххх

Оказалось, я мог бы этого не делать.

Ведь в книжке, которую я читал, дожидаясь темноты, не было ни слова из того, что диктовал мне сам Гагарин. Это оказалось Житие, но и только. Мой же Завет, полученный от самого Юрия Алексеевича, так и остался между нами. Видимо, – понимал я, глядя на то, как колышется от сквозняков хитиновый панцирь раздавленного мной утром таракана, – Гагарин просто пытался подстегнуть меня.

Или, говоря прямо, являл мне знамения.

Которые я, как ученикам и полагается, истолковал неверно.

Но сейчас это уже не имело никакого значения.

Дождавшись ночи, я вышел на крышу общежития и уселся на стул, к которому привязал несколько газовых баллонов, на которых здесь, – конечно же, нелегально, – готовили еду. Стал ждать Луну. Она, конечно, пришла. Мы вот-вот должны были соединиться, так что оба немного волновались. У меня чуть тряслись руки, она то и дело пряталась за странные, невесть откуда набегающие облачка. Они меня нервировали. Я знал, что вот-вот доставлю себя на Луну, и не желал промахнуться.

Я неумело, – все-таки шесть лет как бросил, – закурил, а потом прижег шнур, и тот зашипел и побежал огоньком к баллонам. Луна засияла очень ярко, повисла прямо надо мной, и мы улыбнулись друг другу. И я увидел и ощутил бесконечное одиночество Луны в великом безмолвии космоса. Она улыбнулась мне ласково, и я успел подумать, что в одном Юрий Алексеевич оказался не прав.

Иисус все-таки оплатил издание Завета и оплатил сполна.