Отшельник Горький Максим

* * *

В тенистой аллее парка Молодоженов, на чугунной, покрытой черным лаком скамье сидели Борис Тимофеевич Вертяков и его брат, вор в законе Саша Кислый. Вертяков был вне себя. Он то вскакивал, то снова садился, то вытаскивал из кармана пачку сигарет, то убирал ее обратно, так и не закурив…

Кислый был внешне спокоен, но сузившиеся глаза и нервно шевелившиеся узловатые пальцы выдавали внутреннее напряжение, и тот, кто знал его давно, мог бы с уверенностью сказать, что в этот момент к нему лучше не подходить. Такие глаза и руки бывали у Кислого перед каждым убийством, а убийств этих на его веку было не меньше пятнадцати. Сегодня Кислый не знал, кого нужно убить, и это портило ему настроение еще больше.

- Но это же явная подстава!

Вертяков в очередной раз вскочил со скамьи, и Кислый, бросив на него злобный взгляд, резко сказал:

- Сядь, не дергайся!

Вертяков нахмурился, но, признавая главенство старшего брата, уселся на скамью и закурил.

На соседней скамье сидели несколько братков из команды Кислого. Они с равнодушным видом смотрели по сторонам, но за этим безразличием скрывалась готовность в любой момент решительно и безжалостно пресечь любые действия, которые могли бы угрожать персоне их уголовного шефа.

Кислый, вздохнув, достал из кармана пачку «Парламента», и один из его людей расторопно вскочил и поднес пахану зажженную зажигалку. Прикурив, Кислый едва заметно кивнул, и бандюк вернулся на место.

Глубоко затянувшись, Кислый посмотрел на брата и сказал:

- Так, давай без нервов. Еще раз - что сказал Бильдюгин?

(Александр Игоревич Бильдюгин был начальником управления внутренних дел Амжеевского района и принадлежал Вертякову душой и телом. Он настолько глубоко увяз в вертяковском леваке, что выход из ситуации для него был только один - в могилу. Он понимал это и давно уже махнул на все рукой. Иногда он мечтал о том, что неплохо было бы волшебным образом скрыться, но для того чтобы воплотить эту наивную, но вполне выполнимую мечту в жизнь, у него не хватало ни ума, ни умения жить среди нормальных людей.)

Вертяков нахмурился, собирая мысли в кучку, вздохнул и сказал:

- Бильдюгин позвонил мне и сообщил, что санэпидемстанция сгорела, а на панели перед пожарищем нашли надпись, сделанную аэрозолем - «Привет от Кислого». Надпись менты уничтожили, Бильдюгин распорядился, но эти гниды журналисты успели сфотографировать ее, и теперь неизвестно что будет.

- А ничего особенного не будет, - хладнокровно ответил Кислый.

Он уже взял себя в руки и выглядел совершенно нормально.

- Так ведь фотографии… - простонал Вертяков.

- А кто их увидит, эти фотографии? - резонно заметил Кислый, - газеты все - наши, без нашего разрешения ничего не напечатают, так что радуйся, что на панели не написали «Привет от Вертякова».

Вертяков представил себе такую надпись и ужаснулся.

- Надпись - мелочь, - сказал Кислый, - а вот то, что там сгорели все эти, как их… бактерии, вот это настоящий геморрой. Нужно думать не о том, что скажут про вора в законе Кислого, а о том, как с крестьянами этими быть. Теперь ведь никакой чумы у них не будет…

- Не будет, - Вертяков понуро кивнул, - может, им денег дать?

- И что? - Кислый с сомнением посмотрел на брата, как бы сомневаясь в его умственных способностях.

Но Вертяков уставился в неизвестную точку перед собой и, подняв палец, шевелил губами.

- Есть! - радостно воскликнул он, - придумал.

- Ну, давай, что ты там придумал, - скептически отозвался Кислый и достал еще одну сигарету.

Братан с соседней скамьи шустро поднес ему огоньку, и Кислый снова едва заметно кивнул.

- Значит, так, - Вертяков нервно потер руки, - мы даем им денег, а они заявляют, что те трупы постреляли друг друга в пьяной ссоре.

Кислый поднял брови и посмотрел на брата с интересом:

- А ты соображаешь! И сколько денег ты хочешь им дать?

- Сколько денег…

Было видно, что в этот момент в Вертякове боролись могучая «жаба» и не менее сильное желание поскорее закрыть опасную тему.

- Сколько денег… Ну, скажем, по сто тысяч рублей, - Вертяков отчаянно махнул рукой, - хрен с ними, по двести!

- Это получается… лимон на всех, - подсчитал Кислый.

- Да, - Вертяков кивнул, - лимон на всех. И пусть заткнутся. Они таких денег в жизни не видели.

- А кто будет с ними разговаривать?

- Отправь кого-нибудь из своих, но поприличнее, не таких, как эти, - Вертяков покосился на соседнюю скамью.

- Лившиц поедет, мой юрист, - уверенно сказал Кислый, - возьмет с собой нескольких пацанов и договорится с крестьянами. Вообще ты это нормально придумал. Молодец, Борюня!

- Да, нормально, - Вертяков облегченно вздохнул, - должно получиться. Мертвых уже не вернуть, а живым по двести тысяч - очень даже полезно будет. Вообще-то хватило бы и по десять…

- Эй, очнись! - оборвал его Кислый, - жадный платит дважды - забыл?

- Ладно, ладно, это я так…

Выход был найден, и Вертяков почувствовал, что жизнь снова повернулась к нему своей приятной стороной.

Он откинулся на спинку скамьи, положил ногу на ногу и сказал:

- А насчет французов этих… Тут мы с Эллой Арнольдовной подумали…

* * *

Лиза Русинова сидела в салоне бизнес-класса, и серебристый лайнер с надписью «Сибирские авиалинии» нес ее в далекую и таинственную Москву. Она никогда не была в столице, и волнение от предстоящей встречи с первопрестольной то наполняло ее, то снова отступало, когда Лиза возвращалась мыслями к тому, что лежало у нее в сумке. А лежал там лазерный диск, на котором имелась видеозапись откровенной и ужасающей беседы вора в законе с главой района. Неопытная и наивная девушка, она была знакома с превратностями журналистской судьбы только понаслышке и не подозревала, в какую опасную авантюру ввязывается.

Конечно же, она знала о том, что журналистов калечат, похищают и убивают, но это было где-то далеко, и пока никак не коснулось ее. Ей повезло в этом, но у такого везения была и обратная сторона. Если бы Лиза имела хоть какой-нибудь печальный опыт в этой области, то она трижды подумала бы, прежде чем связаться со своим бывшим университетским однокашником, Лешкой Гончаровым, который теперь работал в одной из столичных газет.

Получив диск, Лиза позвонила Лешке, и он, выслушав ее, сказал: материал хороший, сейчас такое нужно, так что приезжай, что-нибудь придумаем. Воодушевленная Лиза рассказала об этом Знахарю, и тот, улыбнувшись, выдал ей деньги на билет и на расходы. Лиза помчалась в кассу, а московский Лешка в это время, нюхая на богемной хате кокаин, сказал себе: ну, теперь-то я ее точно трахну.

Еще в Томске, когда они учились в одной группе, он имел на Лизу весьма горячие виды, но завалить ее в койку так и не удалось. И теперь у него появилась возможность взять реванш. Если красивая провинциальная журналистка попадает в столицу и рассчитывает на какой-то успех, она должна быть готова раскидывать ноги везде, где будет нужно. И первым в этой очереди был он, Алексей Гончаров, носивший фамилию великого русского писателя.

Глава седьмая

НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

Как хорошо выйти рано утром из дома, причем обязательно в семейных трусах, и, почесывая живот, направиться к грядкам с клубникой! Клубники у меня, правда, еще не было, это теперь только на следующий год, но лук с редиской уже вылезли, и я, сидя на маленькой деревянной скамеечке, трудолюбиво и неторопливо пропалывал грядку.

Солнце грело мою и без того загорелую спину, в лесу чирикали птички, где-то долбил дятел, в траве жужжали букашки, в общем - рай, да и только.

Афанасий с Макаром возились в сарае, и оттуда время от времени доносились то ли молитвы, то ли заклинания. Когда мы с Тимуром несколько дней назад пришли к ним, так сказать, на экскурсию, я удивился. Внутренность сарая преобразилась до неузнаваемости. По стенам вперемешку с православными образками висели амулеты и какие-то темные деревянные идолы, напоминавшие уродливых людей, пахло травами и смолой, пол был чисто подметен, в углу был устроен очаг, сложенный из камней, и над ним, как в фильме про колдунов, висел закопченный котел, в котором булькало какое-то подозрительное варево. На еду оно не было похоже, да и несколько пучков сушеных мышей и лягушек, висевших на гвоздиках, вовсе не наводили посетителей на кулинарные мысли.

Я пропалывал грядку, Тимур нагло храпел в своей комнате, а две собаки, принадлежавшие Афанасию с Макаром - Кусай и Жучка, - валялись в тени, вытянув лапы. Несмотря на такие странные и несерьезные имена, это были породистые сибирские лайки, и службу они знали крепко. Я убедился в этом, когда сходил с моими индейцами на охоту. Там же я впервые увидел, что на самом деле обозначает выражение «белку в глаз». Афанасий тогда взял с собой мелкашку и к ней особые патроны - вместо пули в мелкашечный патрон была вставлена дробина.

А дальше - как в книжке. Кусай засек белку, облаял ее и загнал в удобное для охотника место, Афанасий приложился, и - бац! - зверюшка упала на землю. Кусай подбежал к ней и дисциплинированно уселся на хвост, а Макар, подобрав белку, показал мне ее и невозмутимо сказал:

- Однако, в глаз. Шкурка целая.

Убрав добычу в сумку из оленьей кожи, обшитую бисером, он подмигнул мне, и мы пошли дальше. Когда Жучка облаяла следующую белку, я попросил у Афанасия мелкашку и, понятное дело, промазал. Для меня это было все равно что попытаться попасть в клопа, сидящего на кресте Исаакиевского собора.

Итак, я копался в грядках, ханты-манси занимались своим вуду, а собаки дремали в тенечке. Над землей висел жаркий летний полдень, и все было - лучше не придумаешь.

Вдруг Кусай поднял голову и, зарычав, уставился куда-то в сторону. Жучка тоже забеспокоилась и вскочила. Шерсть на ее загривке встала дыбом, и, приподняв переднюю лапу, собака застыла в охотничьей стойке.

Я посмотрел туда, куда были устремлены собачьи носы, но там был забор, и я, конечно же, ничего не увидел. Тут собаки, как по команде, бросились к воротам и, выскочив за ограду, исчезли. Мне стало интересно, и, с кряхтением поднявшись со скамейки, я пошел за ними. За забором раздался звонкий лай, такой же, как при появлении белки, и я понял, что это было обращение ко мне, дескать - иди сюда, посмотри, что тут есть!

За месяц я успел привыкнуть и к моим шаманам и к их собакам, и даже стал различать некоторые слова собачьего языка. Сейчас меня звали, и, пробормотав «иду, иду», я вышел за ворота.

Пройдя вдоль ограды и повернув за угол, я увидел, что обе собаки уткнулись мордами в кусты, на что-то лая. Но делали они это без особого азарта и без злобы. Мне стало еще интересней, и я подошел поближе.

- А ну-ка цыц мне тут! - объявил я собакам, и они умолкли.

Как видно, они тоже научились меня понимать.

И тут из кустов раздался стон.

Я подскочил от неожиданности, а стон повторился. Стонал мужчина.

Ну, что тут делать! Если кто-то стонет, надо посмотреть, что там такое - может, человеку плохо. Правда, иногда люди стонут оттого, что им хорошо, но я все-таки остановился на том, что кому-то нужна помощь.

Отогнав собак, я вломился в кусты и увидел крупного мужика в серой робе, который, закрыв глаза, лежал на спине и тихо подвывал. Его ступня была неестественным образом вывернута, обложена кусками коры и обвязана тряпками. Я понял, что это импровизированная шина, а шина, как известно, применяется при переломах или вывихах, значит…

Значит, мужику и на самом деле было плохо.

Я как бывший реаниматолог убедился в том, что тот жив, и решил для начала перенести раненого в дом, а там уже тщательно осмотреть; сказал собакам, чтобы они с него глаз не спускали, и пошел обратно. Войдя в свой терем, я набрал в грудь воздуха и старшинским голосом скомандовал:

- Па-а-адъем! Тр-р-ревога!

В одной из комнат второго этажа послышался грохот, потом ругательства, и на галерею, опоясывавшую мою высокую гостиную, выскочил Тимур в одних трусах.

- Что ты орешь? - обеспокоенно спросил он, продирая глаза, - какая, на хрен, тревога в мирное время?

- Спускайся, сейчас узнаешь, - ответил я.

- Оружие брать? - по-деловому поинтересовался Тимур, шлепая босыми ногами по дубовым ступеням лестницы.

- Отставить.

Что-то меня сегодня потянуло на казарменную тему…

Мы вышли на улицу, и я сказал Тимуру:

- Зови индейцев.

- Обоих?

- Обоих.

Тимур пошел в сарай, а я неторопливо направился к воротам.

Через полминуты все трое нагнали меня, и мы вышли за ограду. Собаки сидели перед кустами и спокойно сторожили того, кто там лежал. Услышав наши шаги, они обернулись, и Кусай завертел хвостом.

Забравшись в кусты, мы окружили мужика, который уже не стонал, а просто лежал на спине и тихо сопел. Глаза его были чуть приоткрыты, и, похоже, он был без сознания.

Окружив мужика, мы осторожно взялись и вчетвером вытащили его из кустов.

- Поаккуратнее, - предупредил я, - у него нога сломана.

Тимур, который держался как раз за эту ногу, кивнул и сделал вид, что несет хрустальную вазу.

Мы внесли мужика во двор, и Афанасий сказал:

- В сарай, однако. Будем ногу лечить.

Затащив мужика в сарай, мы осторожно положили его на подстилку, и Афанасий, повернувшись ко мне, сказал вежливо, но непреклонно:

- Уходите.

Мы с Тимуром пожали плечами и вышли.

Решительное заявление Афанасия слегка задело мое профессиональное, то бишь врачебное, самолюбие, и я пробормотал:

- Ишь, блин… Гиппократ нашелся!

Тимур усмехнулся и сказал:

- Ничего, все нормально. Они поставят его на ноги быстрее, чем городские специалисты, вот увидишь.

- Ладно, посмотрим, - ответил я, - давай-ка самовар запалим. Выпьем чаю, а может быть, и лекарям нашим кипяток понадобится.

В это время из сарая донеслось буханье шаманского бубна и хриплые завывания.

Я забеспокоился и спросил Тимура:

- А ты уверен, что они не угробят его своими первобытными плясками?

- Не боись, - ответил Тимур, - это только в коммунистических книжках про шаманов глупости писали. На самом деле они знают, что делают. И никакой кипяток им не понадобится.

- Ну-ну, - скептически хмыкнул я, - а если не справятся?

- Тогда этим мужиком мы откроем наше местечковое кладбище.

- Зашибись, - восхитился я, - типун тебе на язык!

- Ладно, не нервничай, наливай самовар, а я шишек принесу.

В другом сарае, попроще, там, где хранились лопаты и прочий инвентарь, у нас было несколько мешков сосновых шишек, которые, как известно, являются самым лучшим топливом для самовара.

Недовольно бурча под нос, я налил в самовар родниковой воды, а Тимур, насыпав в топку шишек, поджег их. В самоваре, стоявшем на толстой дощатой столешнице, затрещало, и из закопченной трубы, изогнутой буквой «г», заструился жаркий прозрачный дымок.

Мы уселись на скамьи из толстых досок, стоявшие у стола, и стали трудолюбиво ждать, когда самовар закипит. Занятие было ответственное, и, понимая важность момента, мы молчали.

В это время из сарая выскочил молодой Макар, который, потрясая украшенной ленточками палкой, нарезал по двору несколько кругов и снова скрылся в сарае. Я, открыв рот, проводил его взглядом и повернулся к Тимуру.

- Ты уверен, что это… это… - я не находил слов, чтобы назвать то, что увидел, - поможет человеку с вывихнутой ногой? - спросил я у Тимура.

Он засмеялся и ответил:

- Не думай, что все ограничится плясками и заклинаниями. Они и с нормальной медициной знакомы. Не со столичной, конечно, а со своей, народной, но умеют и кровь остановить, и рану обработать…

Из сарая послышался крик боли, потом еще один, но уже потише, потом голос Афанасия забормотал что-то успокаивающее.

- И вывих вправить, - закончил Тимур, ткнув большим пальцем через плечо в сторону сарая.

- А как же насчет наркоза? - язвительно поинтересовался я.

- У настоящего мужчины боль вызывает только улыбку, - гордо ответил Тимур.

- Ты себя имеешь в виду? - спросил я еще более ядовито.

- Нет, - грустно вздохнул Тимур, - я слабый городской отросток… Куда мне!

Дверь сарая распахнулась, и из нее неторопливо вышли Афанасий и Макар. Вид у них был, как у гинекологов, только что успешно принявших роды у слонихи. Подойдя к столу, они сели рядом с нами, и Афанасий сказал:

- Он спит. Нога заживет через два дня.

Я уже привык к лаконичности его высказываний.

А Макар - так тот вообще не произносил слов, исключая случай, когда они приволокли и взгромоздили на стол, за которым мы сидели сейчас, огромную двухметровую рыбину.

- Таймень, - сказал тогда Макар.

И все.

Больше я от него никогда ничего не слышал. Любой финский или эстонский «тормоз» рядом с ним выглядел бы обладателем бешеного темперамента.

Самовар зашумел, и Тимур пошел в дом за заваркой, чашками и прочими атрибутами чаепития.

* * *

На следующий день найденного в кустах мужчину по настоянию Знахаря перенесли в дом. Тот был в сознании, спокойно переносил все процедуры, которые производили с ним не только ханты-манси, но и Знахарь, все-таки вмешавшийся в процесс исцеления.

Было видно, что мужик пережил весьма неприятные приключения, и что, если бы его не нашли собаки, то, возможно, обитатели лесного дома обнаружили бы его позже, и тоже по запаху. Но запах этот был бы уже совсем другим.

За прошедшие с момента его обнаружения сутки мужик не произнес ни слова, и Знахарь начал уже подумывать, что из леса появился второй Макар, такой же молчаливый и замкнутый. Но, когда они сидели за столом и ужинали, помытый и несколько освоившийся мужик, полулежавший за отдельным, более удобным для него низким столом, кашлянул и спросил:

- Кто вы?

Знахарь поперхнулся пивом и, посмотрев на Тимура, удивленно сказал:

- Разговаривает!

Мужик усмехнулся, но промолчал.

- Вообще-то, - назидательно произнес Знахарь, - это мы, а не ты вправе спросить, кто ты. Логично?

- Логично, - согласился мужик, - но тут не все так просто.

- Да уж, - с умным видом сказал Тимур.

Знахарь выразительно посмотрел на него, и Тимур умолк.

- Ну, так что? - спросил Знахарь, выжидательно глядя на мужика.

- Меня зовут Семен, - сказал мужик, подумав.

- Хорошо, - кивнул Знахарь, - я Майкл, это Тимур, а это Афанасий и Макар. Будем считать, что знакомство состоялось.

Мужик посмотрел на него и сказал:

- Я вижу, что ты… - он прервал себя, - это ничего, что я так сразу на «ты»?

- Ничего, ничего, - отозвался Знахарь, - здесь лес, жизнь простая, так что давай на «ты».

- Ладно. Я вижу, что ты вроде человек городской, и хочу спросить, как ты здесь оказался? И что это вообще за хоромы? - Семен повел рукой вокруг себя.

- Ну вот, началось! - Знахарь хлопнул себя рукой по колену, - я же тебе сказал, что это невежливо - расспрашивать нас, кто мы да что.

- Слушай, Майкл, - Семен нахмурился, - тут такое дело… Не знаю, может быть, мне лучше было тихонько загнуться там, в кустах…

- Это почему же? - удивился Знахарь.

- Как раз потому, что я не знаю, к кому попал. Может быть, если я расскажу, откуда я, вы тут же свистнете ментов, и… Ну, дальше ясно.

- Ах, вот как… - Знахарь многозначительно покачал головой, - ментов… Интересно… Это так интересно, что нужно выпить еще пива. Кстати, почему ты не пьешь?

- А я вообще ничего не пью, - ответил Семен, - ни пива, ни водки, ни вина.

- Крепко, - одобрительно сказал Знахарь, - мне бы так… Кстати, Афанасий с Макаром тоже не пьют.