БИЧ-Рыба (сборник) Кузнечихин Сергей
У него, собственно, и без декабристов славы хватало. Чемпион Сибири по преферансу, если бы первенство проводилось. Да и на работе не в последних отсиживался. Тот же Гена Саблин и с монтажниками лихо управлялся, и с начальством умел найти общий язык, но если требовалось разобраться в сложных чертежах или вести переговоры с проектировщиками, то без Анатолия Степановича было не обойтись. Его и конструкторы сватали, и ученые зазывали на кандидатскую – не соблазнился, не гусарское это дело – скучать в конторе за копеечную зарплату. И от волка увильнул, и от медведя увернулся, а лиса нашла чем зацепить. Женился. В медовый месяц хоть коньяк пей, хоть шампанское, а хмель все равно как после медовухи – мужик полагает, что в любой момент может выйти на свежий воздух, а попробует… и никакой возможности, ноги не идут, словно связанные.
Саблинская шуточка, может, и приблизила крутой поворот, но и без Гены шло к тому. Короче, отгулял гусар. Написал под диктовку жены два заявления: одно – об уходе, другое – о приеме на работу в пищевой техникум, читать лекции по теплоснабжению. Так ведь и там можно человеком остаться.
Год прошел или полтора – не помню, разница не принципиальная. Возвращаюсь из Дудинки, имею для друзей полрюкзака вяленой корюшки. Сам-то я эту жадную рыбку не употребляю – объелся однажды. Себе я туруханочки привез. Смыл дорожный пот и звоню Анатолию Степановичу, чтобы пригласить пивком побаловаться, а может, и «пулю» расписать. К телефону подходит жена и говорит, что он в техникуме, экзамены у заочников принимает. Работа есть работа, чужое дело я всегда уважаю. Бросил в сумку пару жменей рыбешки, сунул в карман бумажник и порулил на проспект. Полкилометра прошел, встретил знакомую, не очень близкую, но как бы это помягче объяснить… В общем, с красивой женщиной всегда хочется познакомиться поближе. Стоим, обсуждаем международную обстановку, но на самом интересном месте женщина улавливает запах рыбы и требует пива. Желание прекрасной дамы для меня всегда важнее постановления правительства. Отправляемся на поиски. Возле пивбара по случаю субботы густая толпа сумрачных мужиков. Да и неудобно вести нежное создание в сибирский пивбар. Барская философия не для дамских ушей. Но старательный старается, шустрый шустрит, а ленивый думает. Я подумал. И повел ее на берег в гостиницу, там на втором этаже в буфете почти всегда кое-что имелось. Шагаем по набережной вдоль красивой природы, пытаюсь произвести впечатление, заодно и спутницу успокаиваю: буфетик, мол, чистенький, публика интеллигентная и никакой очереди, а мимо коридорной надо идти с гордым, независимым видом.
Прошли.
Поднимаемся в буфет – все, как обещал, с нашей стороны прилавка единственный человек, пусть без очков, но с лысиной.
И кто бы вы думали?
Анатолий Степанович.
– А как же экзамены? – спрашиваю.
– Нормально, – говорит, – поставил две двойки, чтобы уважали, и пошел пить пиво.
– И не жалко бедных заочников? – спрашивает моя знакомая.
Анатолий Степанович видит красивую женщину и начинает объяснять с подробностями.
– Вы правы, дорогая, жалость – прекрасное чувство, но долг обязывает. И опять же своя специфика, техникум у нас пищевой, все заочницы из торговли, что они могут понимать в теплогазоснабжении, да и зачем им в этих дебрях разбираться. Но девушки бойкие, подходят и говорят: дорогой наш Анатолий Степанович, вы такой умный, а мы такие глупые, мы даже считать не умеем, всегда ошибаемся в большую сторону. Сказали, поулыбались и протягивают коробку конфет и бутылку коньяка: выпейте, мол, на здоровье и закусите, а нам много не надо, нам бы по троечке. А я им: нет, говорю, по троечке с каждой – это слишком жестоко, мне и пятерки хватит, чтобы пивка в перерыве попить.
Я стою, посмеиваюсь. Спутница моя ресницами щеки щекочет, не может понять – шутит он или на самом деле вымогательством занимается. Это теперь преподаватели берут не краснея, а в те годы подобное обучение только на Кавказе было. Анатолий Степанович видит, что мы не совсем верим, достает из кармана пятерку.
– Видите, какая новенькая, аж хрустит, а нам зарплату всегда мятыми выдают. Так что приглашаю вас на пиво, заработанное честной экспроприацией.
Берет дюжину бутылок и усаживает нас за свой столик. Но времени-то у него в обрез, надо идти экзамены у следующей группы принимать. А расставаться неохота. Если уж начал перед красивой женщиной картину гнать, остановиться трудно. И дело не в том, что отбить ее хочет, нет, на чужое зариться не любитель, просто по выступлениям соскучился, артисту зритель нужен, а дома выступать не перед кем, жена, как и положено бухгалтеру, юмора не понимает, а теща и того серьезнее.
Половину пива выпить не успели, а ему бежать пора. А как бежать, если уже завяз. Начинает агитировать нас прихватить остатки пива и ехать принимать экзамены. Втроем быстренько, мол, раскидаем, а потом возвратимся к продолжению приятной беседы, не тащить же коньяк с конфетами домой, теща что-нибудь нехорошее подумать может. Я тормознуть пытался, куда, мол, с моим шестимесячным образованием экзамены принимать. Да разве его урезонишь. И знакомая моя – девушка с характером. Интересно ей. Давно ли к жалости призывала, да коротка женская память.
– Я хочу поставить двойку, – говорит. – Хоть бы одну, но жирную-прежирную! Всю жизнь мечтала.
При таком раскладе и мне деваться некуда. Говорил же, что не могу противиться дамским капризам.
Поехали принимать экзамены.
В учительской, или как она там в техникумах называется, мой друг и коробку с конфетами показал, и коньячок, чтобы хвастуном не посчитали. Армянский, кстати, коньячишко, продавщицы знают, чем задобрить. Но знакомую мою это не испугало.
Заходим в аудиторию. В помещении прохладно, а заочницы, у кого прелести имелись, все без теплых кофт и платков оренбургских. Я бы и значения этому не придал, если бы моя подруга не шепнула: держитесь, мол, ребята, берегите зрение. Девушки за билетами подходят, одна другой улыбчивей. А мы смотрим, как Анатолий Степанович важность изображает, и мы вслед за ним, как обезьяны. Однако несерьезным людям на такой работе и надорваться недолго. Студентки пишут чего-то там на листочках, к ответам готовятся, но время, между прочим, уходит, а пиво с возрастом лучше не становится. Стул под Анатолием Степановичем чуть ли не человеческим голосом стонет. И друг мой не выдерживает.
– Учтите, – говорит, – скромность мешает не только на базаре, но и на экзаменах.
Заочницы глазки прячут, намека на их главную профессию не хотят воспринимать.
– Кто первый осмелится, тому скидка, – завлекает Анатолий Степанович.
Не поддаются, осторожничают.
Тогда он указывает пальцем на сидящую с краю девицу и велит подойти. О чем она заикалась, сидя перед ним, я не уразумел. Да и какая разница. Анатолий Степанович ее тоже не слушал. Зато хвалил очень громко. Но недолго. Зачем тратить время на хитрые уловки, если привада брошена и дичь с расширенными глазами нацелилась на нее. Кому не хочется побыстрее спихнуть экзамен. Давно ли сидели как приклеенные, а тут сразу три наперегонки к нашему столу. И напрасно, слепым торопиться рискованно. Одну из них он оставил возле себя, а лишних нам отдал. Ну ладно, я, слабохарактерный мужик, поставил своей четверку, непонятно за какие россказни, и отпустил. Но когда у одной женщины появляется власть над другой… Подруга моя, оказалось, не шутила, когда хлопала в ладоши от радости, что подворачивается случай вкатить жирную двойку. Отвела душеньку. Но это уже чисто женские войны, и не нам их мирить. Разнимщику первый кнут. Внутренне я, конечно, слегка осудил ее. А вот учитель – похвалил. Молодец, мол, строгость для студента – как щука для карася. И тоже начал принципиальничать. Заочница отвечает на редкость уверенно, а он ворчит:
– Все это приблизительно. Прежде чем говорить, иногда и подумать не лишнее.
Уверенности у девицы поубавилось, но не сдается, в школе, наверное, комсоргом была. Анатолий Степанович недовольно качает головой.
– Нет, девушка, вы совсем не знаете предмета.
А та настырная.
– Что я не знаю?
– Ну, дорогая, если я начну перечислять ваши белые пятна, мы до утра не разойдемся. Вы, кстати, в каком магазине работаете?
– В гастрономе, – говорит заочница.
– Вот видите, оказывается, умеете точно и внятно ответить на вопрос. Молодец. Тушенка у вас бывает?
Она уныло качает головой. А в те годы с продуктами было очень даже тоскливо. Не для всех, разумеется. Да сами помните. Что на прилавках лежало? Анатолий Степанович называл это пищевыми отходами торговли.
Заочница мнется. Учитель хмурится.
– Очень плохо. И что такое энтальпия, не знаете. А крабы в вашем магазине бывают?
– Откуда? Я их вообще ни разу не видела.
Анатолий Степанович хмурится еще сильнее.
– Совсем никуда не годится, – говорит. – Вы пришли на экзамен и не можете объяснить, как работает бойлер.
Смотрю на свою подругу. Рот ладошкой прикрыла, пальцы в щеки впились, глаза к потолку. Сам тоже того и гляди расхохочусь. Зато друг мой серьезен, как милиционер.
– А колбаса сырокопченая у вас бывает?
– Сырокопченая бывает, и даже сервелат, – начинает соображать заочница.
– Видите, как хорошо, – подбадривает он. – В бойлере вы немножечко запутались, а теорию, можно сказать, знаете. Так что…
Подруга моя со слезой в голосе шепчет:
– Анатолий Степанович, извините, мне надо срочно позвонить, – и, не дожидаясь согласия, трусцой к двери.
Я следом, якобы на перекур. Догоняю. Хохочет, не сдерживая слез. Добрались до учительской. Там, к счастью, никого не было. Открыл ей бутылку пива. Кое-как успокоилась, потушила приступ смеха.
– Он что, – спрашивает, – всегда так принимает?
Я тоже первый раз в жизни на подобной экскурсии. Но Анатолия Степановича знал не первый день, понимал, что кино специально для нас крутилось, даже не столько для меня… И, если честно признаться, роль имела успех. Когда он расквитался со студентками и мы в спокойной обстановке приступили к трофейному коньяку, знакомая моя глаз с него не сводила, я имею в виду не напиток. Так что при желании он мог бы ее увести. Но опять же не для того спектакль затевался, ему зритель был нужен, а не чужая женщина.
Личный доктор
Знаете, что такое примак?
Правильно – мужик, живущий в квартире жены. А если в квартире тещи – примак в квадрате. А что ему остается делать? Выбор небогатый: или ходить по одной половице, или заставить уважать себя. Ходить по одной половице Анатолий Степанович не умел. Для этого врожденный талант нужен. А если уж судьба обделила, сколько ни старайся, все равно оступишься. Оставалось заставить уважать. Но как? Портретом декабриста Лунина тещу не проймешь, не тот человек, у нее квартира в центре города в кирпичном доме и Вечный огонь из окна виден. Не каждый может себе позволить по нескольку раз в день сменой караула любоваться, а она – не толкаясь в автобусах, даже из халата не переодеваясь… Любимое занятие: днем посмотреть, а вечером рассказать, какая смена больше понравилась. Форма у караула одинаковая, но сидит-то на каждом по-своему, шаг чеканят тоже по-разному, одни – самозабвенно, другие – карикатурно. Зрение у старушки сбереглось, а память пошаливала. Про случай, когда девочка-подчасок отчитала мужчину в шляпе за окурок, рассказывала каждую неделю и выдавала за свеженькое.
Спрашиваете, кто такой подчасок?
Устав почетного караула не изучал, но, скорее всего, подчасок при часовом – то же самое, что и подпасок при пастухе.
Но дело в том, что и Анатолий Степанович носил шляпу. И курил. Этакий тоненький намек на толстые обстоятельства. Когда ему надоело, он вежливо напомнил, что слышал уже и про подчаска, и про окурок. Она удивилась, попросила извинения, а через неделю снова рассказывала, как девочка-подчасок заставила поднять окурок мужчину в шляпе.
К такой серьезной даме с монтажным юмором подступать опасно. Любая шутка может закончиться вызовом «Скорой помощи» для нее или милиции по его душу. Думай, голова, – новую шляпу куплю. Даже у глупых зятей полна торба затей, а друга моего повсюду за умного держали. И затеял он для тещеньки внука. Ей, конечно, девочку хотелось, но Анатолий Степанович успокоил: не все, мол, сразу. Пеленки, распашонки, часовые, подчаски… Поздний ребенок, первый внук… Один, да с овин. А тут еще и захворал. В квартире переполох. Анатолий Степанович пусть и не в панике, но тоже в беспокойстве, однако политику свою не забывает. Можно было обыкновенного участкового доктора вызвать, но он вспомнил, что у меня есть знакомый. Я вроде рассказывал про него. Сибирский армянин по имени Гамлет. Парень серьезный, представительный и доктор очень хороший. Правда, на рыбалке один раз густо оконфузился.
Человек пять нас, пустобрехов, собралось. Заночевали у знакомого. Кстати, бывшего пациента нашего доктора. Благодарный хозяин покидал на пол запас шуб для тепла и мягкости, расстелили спальники, выпили немножко – и на боковую. Рано утром катером обещали на речку забросить. Только начали засыпать, и вдруг кошка замяукала. Сначала робко, потом все настырнее и громче. Там лаз в подпол был, а мы его своим барахлом завалили. От мяуканья проснулись все, но каждый спящим притворялся – кому охота вылезать из нагретого спальника?
Пять минут проходит, десять… кошка надрывается, мы посапываем. Каждый понимает, что вредное животное не отступится, но надеется на чужую совесть или слабые нервы товарища. И вдруг после очередной кошачьей арии слышится участливый голос доктора:
– Бедная кисонька, где же твоя дырка…
Дружно притворялись спящими, а хохотали еще дружнее. Перепуганное домашнее животное от такого взрыва до утра онемело. А сердобольному доктору до конца рыбалки пришлось объяснять, какую дырку он имел в виду. Чем больше оправдываешься, тем чаще допекают. И старые друзья в такой травле безжалостнее новых.
Короче, доктор – самый настоящий.
Анатолий Степанович отыскал меня на работе и, не тратя времени на объяснения, потащил на улицу к такси. Приезжаем в больницу. Гамлет на операции. Сидим, ждем. Пусть и не под дождем, а все равно неуютно. Операция кончилась, еще какое-то неотложное дело нашлось. Договорились, что он приедет вечером. Мы уже к остановке подходили, вдруг Анатолий Степанович разворачивается и говорит:
– Сбегай, пожалуйста, к нему и предупреди, чтобы не забыл прихватить белый халат, теща не доверяет людям, когда они без формы.
Пришлось возвращаться и объяснять тонкости семейных отношений.
Вечером точно к назначенному времени привожу доктора. Анатолий Степанович торжественно представляет его теще. Кандидатом медицинских наук величает, а тот еще и первой страницы в диссертации не успел написать. Потом он ее, кстати, защитит, но десять лет спустя. А там… засмущался немного, однако не подводить же товарища.
Солидный личный доктор и зятю солидности прибавляет. Пока Гамлет ребенка осматривал, Анатолий Степанович стол накрывал. Тоже по высшему разряду: армянский коньячок, икра из ресторана и даже ананас… Опять же, чтобы авторитет доктора поднять, но свой, пожалуй, в первую очередь.
Хвороба оказалась несерьезной. Гамлет обстоятельно растолковал и мамаше, и бабушке, что полезно для ребенка, что вредно, и с чистой совестью пошел мыть руки. Успокоенные женщины в порыве благодарности стали уговаривать остаться у них ночевать.
Сели за стол. Выпили за здоровье малыша, и женщины откочевали к дитю и телевизору. Один коньяк – на столе, второй – в ящике под ванной. Рокировка в длинную сторону – и застолье продолжается. Не жалей тещиного добра, колупай масло шилом. Анатолий Степанович дома, ему торопиться некуда, а нам, холостым, и подавно. Стоит ли объяснять, что засиделись за разговорами?
А утром, пока мой друг трясся на перекладных до своей больницы, благодарная бабушка позвонила туда по телефону и доложила, что он пьянствовал всю ночь, а заодно и поинтересовалась, действительно ли молодой доктор является кандидатом медицинских наук. Парню повезло, что трубку снял хороший человек, он и тещу успокоил, и по начальству сплетню не понес, а то бы… Да что там говорить.
Потом, лет через пять, если не больше, встретился я случайно с женой Анатолия Степановича на улице. Я как раз из Бирюсинска приехал. Ну и поделился впечатлениями. А она:
– Не тот ли Бирюсинск, который раньше Суетихой назывался?
Все правильно, тот самый, бывшие сплошные лагеря.
– Я там родилась, – говорит. – Отец там главным бухгалтером работал.
А я, дурак, не мог понять, откуда произрастает тещина бдительность.
Цветной телевизор
Был у тещи, да рад утекши. Еще бы не радоваться. Я вообще не понимал его долготерпения. Перед друзьями позорила, чемодан с барахлом на порог выставляла… О мелких притеснениях он не распространялся, но догадаться нетрудно. Нет, я бы такого не выдержал, хлопнул бы дверью, и вспоминайте, драгоценные, куда реки текут. Не узнавал я Анатолия Степановича, не такой был человек, чтобы ради сытых завтраков унижения терпеть. Однако терпел. Оно, конечно, когда с морозца да в тепло, всегда в сон клонит, воля к жизни притупляется. Но и на перине долго не проспишь, если одеяло чересчур колючее.
В техникуме он не задержался. Сколько можно балду гонять. Понял, что с жилтарой не светит, и перешел начальником цеха на ТЭЦ. Повезло. Не обманули. Через полгода позванивал ключами от двухкомнатной. Специально второй замок врезал, чтобы ключей побольше было. Очень уж хотелось побрякать солидной связкой у тещи под носом, показать, что у него теперь свой дом – своя крепость. Но прятать за двумя замками было нечего. Не успели обжиться, а жена к мамочке вернулась. Теща быстренько расхворалась от тишины и потребовала постоянного ухода. И у Анатолия Степановича нервишки зашалили. Все дерьмо, которого в примаках наглотался, наружу запросилось. Жаловался мне, что вроде и пытается не дать ему воли, а оно не подчиняется, лезет и лезет. Слишком много накопилось, весь организм пропитался. Для объяснения этого процесса он какой-то физико-химический закон приспособил, что-то там про избыточные концентрации, да тут и без науки понятно, зачем усложнять. Без шума, конечно, и бражка не закиснет, – только бражку эту распить бы вместе за мировую, но теща сама не употребляла и дочке не велела.
Кончилось тем, что двухкомнатная квартира оказалась в полном распоряжении мужика, облепленного друзьями, как березовый пень опенками. Нет, пожалуй, не то говорю. Ну какой пень из Анатолия Степановича? Пень должен быть обязательно солидным, потому что корнями за землю держится. Да и друзьям его далековато до аккуратненьких чистеньких опеночков. Анатолий Степанович скорее на пса похож, пусть породистого, но бездомного. Видел я как-то большого черного пуделя, бежит по центральной городской улице, а бока в репьях. Где умудрился нахватать, непонятно. Так и Анатолий Степанович – в друзьях, как пес в репьях. Жена и теща пытались вычесать, с шерстью, можно сказать, драли, но долго ли новых нахватать, особенно при свободной жизни.
На ТЭЦ Анатолий Степанович служил, пока семейная жизнь обязывала, но какой резон сидеть на привязи, если захолостяковал. Отработал за квартиру год вежливости, навел на производстве мало-мальский порядок и вернулся к монтажникам.
В холостяцкой хате чуть ли не каждый вечер посиделки, ну и полежалки, естественно, куда же без них живому человеку. Но женщины – народ скрытный, приходили, не мозоля соседских глаз, и уходили, как тот Керенский из Зимнего дворца. Мужики – другое дело, они с чистой совестью колотили кулаками в дверь, если на звонок никто не отзывался, могли и квартиру перепутать, то выше этажом ломятся, то ниже, особо рассеянные и в чужих подъездах искали. Курочка – по зернышку, слава – по слову. В общем, старались друзья и, особенно, товарищи. Да и Анатолий Степанович, чего греха таить, любил, когда вокруг него народец шмыгает. А кто не любит? Я вроде уже говорил, что скучно ему было без зрителей. Артист.
Короче, так получилось, что в квартире начал постоянно появляться мужичок по имени Вадя. Кто и когда его привел – как-то затерялось, а виновный не признался. В принципе, он мог и сам навязаться, но мне кажется, что все-таки привели. Забавный фрукт. На первый взгляд казался толстячком, а присмотришься: плечишки узенькие, грудь впалая, ручки женские – вся его внушительность шла от постоянно серьезной солидной шайбы и, как говорил Анатолий Степанович, мощной седалищной мышцы.
Есть мужики с лисьим нюхом на халявную выпивку. Я человек семь таких знал. Стоит бутылку открыть, а он уже на пороге. Так ведь не подкарауливал. Нет. Совершенно случайно заглянул, потому что рядом проходил. Вспомнил свежий анекдот и решил поделиться. Из семерых, которых я знал, пятеро были великими специалистами по анекдотам, а двое играли на гитаре.
Вадя анекдотов не знал и не понимал, он даже смеяться не умел. Про гитару и говорить нечего. И нюха на выпивку ему не требовалось – спустился в домашних тапочках на два этажа, приложил ухо к двери, услышал мужские голоса, и можно бежать к себе за пол-литровой банкой капусты. Заходил и прямо с порога: «Мужики, у вас, наверно, и закусить ничего нет?» – и торжественно нес на стол свой подарок. Капуста, между прочим, не собственного посола – магазинная, без моркови, серая, мягкая и пересоленная. Может, даже специально покупал, как минтая для кошки. Открывал банку, выпивал предложенную рюмку, потом отыскивал где присесть и молча ждал, когда снова нальют. Если компания «расписывала пулю», долго не задерживался, уходил, вроде как осуждающе – не тем, мол, занимаетесь, граждане, как бы чего дурного не случилось. Оно и верно: посторонним взглядом посмотреть, да непривычным ухом послушать – много чего можно вообразить. Карты – занятие не для слабонервных, даже преферанс. Сгоряча, как с пьяни, орешь без разбора. Ну ладно там монтажники, геологи и прочая шатия, с нас какой спрос – дикое племя, но мне случалось видеть в гостинице, как научный работник замахивался на товарища стулом за ход с неудобной масти. В общем, карты Вадя не уважал, но когда шла обыкновенная пьянка с воспоминаниями – сидел как приросший. Тем и отличается подъездный халявщик от настоящего, высококлассного, что не умеет вовремя уйти, испариться до того, как опустеет последняя бутылка и люди начнут шарить по карманам для продолжения. Настроение в коллективе тоже прочувствовать не умел. Вот и нарвался.
Мужики выползали из глубокого виража, пустые, как барабаны, а он с капусточкой… Кончилось терпение, не оценили юмора. Кто-то ему и выдал – извини, мол, дорогой толстячок, а не сбегать ли тебе хоть раз в жизни за бутылкой для больных и страждущих. Тот сразу в оправданку, дескать, рад бы, да жена, стерва, каждый день карманы чистит. Такие типы всегда на жен валят. У всех халявщиков жены стервы. Если по справедливости, они других и не заслуживают, но со справедливостью у нас всегда туговато. Обругал Вадя свою бабу, опозорил перед чужими и заспешил одеваться. Чаще всего он в тапочках спускался, а тут, видно, по дороге в город решил взбодриться рюмкой-другой, но осечка случилась, нарвался на неласковый прием, засуетился и ключи от квартиры на столе оставил, выложил, когда показывал, что денег нет…
Какая только дурь с похмелья в голову не взбредет. Увидели лысеющие мальчики ключи от чужой квартиры, и захотелось им скрасить больное время хоккеем или детективом. Их четверо там было, всей компанией и поднялись. Жилье у Вади оказалось солидным, под стать хозяину. И гарнитур, и ковры, и цветной телевизор – полный джентльменский набор. Мужики заглянули в холодильник, но водки там не оказалось, а колбасу они не тронули – не так воспитаны. К другим вещам не прикасались. Взяли телевизор и унесли к себе. Потом кто-то за стабилизатором сбегал, чтобы все по технологии было, а то вдруг напряжение подскочит. Все ведь специалисты. И опять же, воспитаны относиться к чужой технике с уважением. Антенны комнатной не нашлось, но тут уж они сами подсуетились, соорудили из мотка провода и спустили конец в форточку. Какую-то программу поймали. А смотреть-то нечего. Это не теперешние времена.
И снова заскучали. Им бы из прокуренной квартиры – на свежий воздух, в сосновый бор, глядишь, и хворь потихоньку выветрилась бы. Ни одного любителя природы среди них не нашлось. Все мыслители. Вот и появилась у них мысль – одна на всех, но по-настоящему дурная – потребовать с Вади выкуп за телевизор.
Без подсказки обошлись. Я тоже сначала подумал, что увидели какое-нибудь кино про шантажиста. Нет. Сами придумали.
Вадя на прогулке не задержался. Хватился ключей и вспомнил, где оставил. Вбегает к ним. А мужики ему – так, мол, и так, дорогой гость, хочешь ящик домой унести – гони литр.
Потом он клялся и божился, что милицию вызвала жена. Да какая разница. Пусть и жена вызвала. Тогда что он за мужик, если бабу от глупого поступка удержать не смог?
Ждали пару с белыми головками, а явилось трое с красными околышами. И тепленьких… Анатолия Степановича вообще в домашних тапочках увели. Не слишком ли много ходьбы в тапочках для одной истории? Может, тапочки и виноваты во всем? А если без шуток – парням повезло, что выпить не нашлось, а то бы стали возникать, и кончилось бы сопротивлением при задержании или оскорблением при исполнении. А похмельный человек – он податливый.
Утро вечера, говорят, мудренее, но за ночь поумнели не мои друзья, а доблестные сотрудники. Разведали, что Анатолий Степанович живет в квартире без жены в пьянстве и разврате, которые довели его до квартирных краж… Это ему адвокат потом объяснял. На самого Анатолия Степановича милиция чихать хотела, их квартира интересовала. Если бы ее не было, отделался б условным наказанием, а так – три года. Он – в зону, а сотрудник – на его жилплощадь.
Такие вот шуточки.
После срока он не вернулся. Да кому захочется – после такой дурацкой истории… Стыдновато как-то. Не потому, что сел, от тюрьмы да от сумы… сами знаете, но очень уж глуповатая роль выпала.
Жена говорила, что алименты идут с Кольского полуострова. А что, место очень даже приличное, сам не был, но друзья рассказывали. И заработки там, и рыбалка. Правда, он не рыбак, но дело для человека с его мозгами везде найдется.
В песенном городе
Бирюсинском интересуетесь? Довелось и там побывать. Кстати, разговорчик вспомнил. С мужиком в ресторане «Черембасс» познакомился. Откуда родом, спрашиваю.
«С запада, – говорит. – С Тайшета».
А что, если из Черемхова смотреть, тогда и Тайшет настоящий западный город. А Бирюсинск еще западнее, километров на десять или на двадцать. Дикий Запад, короче.
Когда Абакан-Тайшетскую трассу тянули, стройка гремела на всю страну. В это же время и песенку сочинили: «Там, где речка, речка Бирюса, ломая лед, звенит, поет на голоса, там ждет меня тревожная, таежная краса». Бодренький мужской голос чуть ли не каждый день по радио распевал: «Может, в лося выстрел метил, а ударил он в меня». Выстрел, конечно, в переносном смысле. Потом и вторую серию состряпали. Сибирская девушка романтическому пареньку отвечала: «Может быть, ты пойдешь на медведя, но боишься в тайге комара». Красивая история. А потом и город с песенным названием появился. Бирюсинск! Город, правда, и раньше существовал, но обзывался Суетихой. Столичные музыканты старательно облегчали работу вербовщикам.
Скажите, куда проще наивного романтика заманить – в Суетиху или в Бирюсинск?
Правильно соображаете.
Ехали молодые дурачки в Бирюсинск и попадали на суетихинский лесозавод. Культуры никакой, работа тяжелая, платят гроши, и такие смешные, что на обратную дорогу копить очень долго приходится.
Если не нравится на лесопилке, можно устроиться на гидролизный завод, но оттуда выбраться еще труднее, потому что сколько ворованный спирт ни пей, опохмеляться все равно придется на свои.
Меня в Бирюсинск песнями не заманивали. В командировку приехал.
В гостинице места вроде были, но только в красном уголке, и хитроглазая дежурная посоветовала женщину из частного сектора. Пожилую, порядочную, чистоплотную и непьющую. Заверила, что у хозяйки будет намного спокойнее, чем в доме приезжих, но предупредила, чтобы я никому не рассказывал, кто меня туда направил. И насчет квитанции успокоила, пообещала сделать все как надо.
Устроился. Дом и впрямь добротный, мне даже отдельная каморка досталась. Да и бабка нормальная. Правда, электричество слишком экономила, чуть ли не по пятам за мной ходила и свет выключала. Но это болезнь всех стариков. У меня и мать такая. Так маманя еще и выговор сделает, а эта стеснялась – квартирант все-таки, понимала, что клиентов надо уважать. Если бы не терзала разговорами, было бы совсем хорошо. Однако совсем хорошо, наверное, только в раю, в который мне дорога давно заказана. Так и бабку понять можно: детишки далеко, соскучилась и похвастаться хочется. Особенно про сына любила рассказывать, какой он умный, серьезный и как хорошо в Ленинграде устроился. Он и диссертацию защитил, и в райком работать пригласили. О том, что сынок в последний раз навещал ее шесть лет назад, она не говорила, это я сам вычислил. О дочке сначала даже не заикалась, будто и не было ее. А потом как прорвало. Непутевая дочурка, непонятно в кого уродилась. Поначалу нарадоваться не могли: отличница, активистка, в седьмом классе председателем совета дружины выбрали. Отец разбаловал. С другими строгий был, а ей слова поперек не скажет. Гордился ею больше, чем государственными наградами. Когда умер, братья младшие приехали, глянули в ее дневник и сказали, что девочке с такими способностями в городе доучиваться надо. Родной Бирюсинск, по их понятиям, до города недотягивал. Увезли в Иркутск. Так ей и в городе равных не нашлось. После девятого класса и там похвальную грамоту выписали. Ящик в комоде открыла. Ящики, между прочим, с врезными замками, а ключи при себе носила. Достала солидную пачку. Верхняя выцвела немного, наверное, долгое время на видном месте висела, по углам дырки от кнопок: «ЗА ОТЛИЧНЫЕ УСПЕХИ В УЧЕБЕ И ПРИМЕРНОЕ ПОВЕДЕНИЕ». Когда переворачивала, успел заметить на обратной стороне знакомую до боли песенку из трудного детства: «Галя – комсомолочка блатная, много хулиганов она знает, только вечер наступает, по двору она шагает и выходит прямо на бульвар…». Очень красивым почерком выведено. Мамаша отличницы заметила мое радостное удивление и насупилась.
– Вот и расти вас, – говорит, – бейся из последних сил, одевай, обувай, себе во всем отказывай. Да хоть бы дура была, тогда бы и спрос другой, и расстройства меньше. Вон их сколько дур в Суетихе осталось и живут не тужат. А моя в Москву учиться поступила. А через год вернулась, как облезлая кошка. И в Иркутск легко поступила. И снова никакого проку.
Я боялся, что расплачется. Но обошлось. Крепкая бабка. Да и привыкла, наверно, смирилась.
Кстати, нижняя грамота в пачке с пятьдесят седьмого года сохранилась. Слева – Ленин, справа – Сталин, а посредине – герб. К тому времени Иосифа Виссарионовича вроде как разоблачили, но, видимо, из экономии, чтобы добро не пропадало, заполнили. А может, и по старой памяти, уважением и страхом зараженные. Места-то лагерные. А родители на всякий случай сберегли. Мало ли куда жизнь повернет.
Я потом у мужиков на работе про хозяйку свою спрашивал. Оказалось, что муж ее, до того как на завод кадровиком устроиться, в зоне работал. Не самым главным начальником, но и не последним. А кончилось тем, что зарезали на улице. Поздно вечером возвращался с партсобрания и недалеко от дома кого-то встретил. Случайно или поджидали за старые заслуги, так и не выяснилось. Сложный мужик, говорят, был.
И вдова тоже себе на уме. Видит, что командировка затягивается, и потихоньку подпрягает меня к домашнему возу – дровишки поколоть, снежок расчистить. Я, в общем-то, и не сопротивляюсь – почему бы не оказать тимуровскую помощь пожилому человеку. По собственному энтузиазму будильник починил, заменил искрящий выключатель. На слова благодарности хозяйка не скупится, уверяет, что всю жизнь о таком зяте мечтала. Однако яйца для вечерней глазуньи продает по самой базарной цене. Увидела, что я в электричестве соображаю. Спрашивает, не смогу ли киловатты со счетчика смотать. Я объясняю, что при такой экономии ей и сматывать нечего.
А она:
– Не можешь или боишься?
Знает, на какую мозоль надавить. Профессиональную честь, можно сказать, задела. Пришлось нарушать законы. А бабка во вкус вошла. Давай, мол, квитанцию в гостинице не по семьдесят копеек выпишем, а по рублю с полтиной, как будто ты в люксе жил. При этом разницу не для меня планирует, но успокаивает, что все печати и подписи будут правильными, у нее, дескать, в гостинице надежный человек имеется. Я еще в первый день догадался, что дежурная не случайный адресок посоветовала. Но отказаться от предложения хозяйки было как-то неудобно, хотя мне кроме лишних затрат и лишняя головная боль предлагалась. Бухгалтерша в нашем тресте – баба въедливая, обязательно поинтересуется, с какой это стати я на люкс губищи раскатал и как меня в него пустили. Я озадачен, она спокойна. Пытливо заглядывает в мою физиономию. Промямлил, что в конце командировки видно будет. Она вроде как и не настаивает. Уверена, что никуда не денусь.
Живем дальше. По утрам расчищаю снег у крыльца. По вечерам ужинаю глазунью с оранжевыми желтками.
Спрашиваете, почему с оранжевыми?
Потому, что желтые желтки у инкубаторных яиц, а у домашних – оранжевые.
Топчемся потихоньку, и вдруг телеграмма – буду такого-то, встречайте, Маргарита тчк – дочка объявилась. Мамаша захлопотала. В магазине чекушку купила и у знакомых свиную голову. Праздник, значит, надо студень варить. Тесто для пирогов поставила. Назначенный день прошел, а гостьи нет. Пирогами меня угощает, радуется, что студень не сварила.
И на другой день Маргарита не появилась. Мать в окошко поглядывает, но вижу, что без особой надежды, привыкла к легким обещаниям. Три дня прошло, хозяйка собралась в магазин чекушку сдавать. Жалко бабку стало.
Зачем, говорю, мучиться, давайте я возьму и деньги вам отдам.
– Нет, – говорит, – не хватало, чтобы Люська-продавщица подумала, что я пьяница какая-то.
Подсказывал, чтобы на меня сослалась, дескать, постоялец выпросил. Не послушалась. Пошла в магазин, но не сдала. То ли не приняли, то ли сама передумала. Отдал ей деньги, а чекушку в сумку бросил, думаю – пусть лежит на всякий случай, не прокиснет поди.
Не прокисла. Маргарита приехала.
Меня в доме не было, трудился, так что поцелуи, объятья, слезы и упреки наблюдать не пришлось. Повезло. Они даже и наговориться успели. Застал их за подготовкой к праздничному ужину. Сбереженная для дорогой гостьи свиная голова лежала на чурбаке.
Дочка кивнула на нее и не без игривости высказала:
– Ждем прихода мужчины, чтобы разделал. И, пожалуйста, с языком поаккуратнее, я его отдельно приготовлю. Пальчики оближете… и не только свои, – и засмеялась.
Смех вроде как с намеком, обещающий. А голос глубокий, с хрипотцой, таким голосом цыганские романсы петь. Да и сама на цыганку похожа. Глазищи чернущие. Красная кофта с черными цветами на голое тело надета. Плечом поведет или всего лишь засмеется, а под цветами живое волнение. Так и тянет дотронуться.
Бывают женщины, при взгляде на которых видно, что жизнь изрядно успела потрепать, но потрепанность эта не только не смазывает их красоту, а придает ей какую-то особую температуру.
Я принялся разделывать голову, она рядом стоит, следит, чтобы язык не повредил, и внимательно смотрит, как топориком орудую. Прямо не отрывается. Чувствую цепкий взгляд, поворачиваю голову, собираюсь спросить, может, что-то не так.
Она успокаивает:
– Люблю, когда мужчина умело обращается с инструментом.
Нас, дураков, только похвали. Язык я добыл аккуратно, а свой палец чуть ли не оттяпал.
Пока с головой возились, мамаша стол накрыла, кивает на мою каморку – тащи, мол, чекушку-то.
Когда армянское радио спросили: «Что такое ни то ни се?» – они ответили: «Чекушка на троих». Но у нас, видимо, особый случай выдался. Выпили и захмелели. Бабка с непривычки, дочка с устатку, а я, наверное, от волнения. Постояли бы вы рядом с такой женщиной, посмотрел бы я на вашу трезвость.
Перед последним тостом Маргарита проговорилась, что вторая неделя началась, как на свободу вышла. Мать зыркнула на нее, а дочка только отмахнулась: чего, мол, парню мозги пудрить – от тюрьмы да от сумы никто не застрахован. Мамаша не согласилась и поспешила объяснить, что срок случился за растрату: кладовщица махинации проворачивала, а отдуваться за ее грехи простодырой дурочке досталось. На простодырую дочка никак не походила, но обижаться на оскорбление не стала. И я сделал вид, что поверил. Чтобы замять неловкость, спешно разлили остатки водки и закусили солеными груздями.
Карты открыла, глянула весело на суровую мать и, накинув шаль, позвала меня в сенцы перекурить. Когда пропускал ее в дверь, грудью задела, вроде как нечаянно. Дымим, разговариваем. Я не выспрашивал, сама начала:
– Хватило приключений в жизни. В десятом классе училась, а дядька уже по взрослым компаниям водить начал, ну и подложил под нужного человека. Глупенькая, не сразу и поняла, как все получилось, думала, что это любовь. Как-нибудь потом расскажу. Мать уснет, приходи на кухню, покурим, поболтаем.
В зимних сенцах сильно не разоткровенничаешься. Стояли рядом, так она еще ближе придвинулась, заглядывает в глаза, но в губах усмешка. Дразнит и не скрывает, что дразнит. Еле сдержался, чтобы к себе не прижать. Не то что постеснялся – скорее, боялся спугнуть.
Снова за стол сели. Она спросила, не играю ли я на гитаре. Какая там гитара, если медведь на ухо наступил. Батя мой по такому случаю любил уточнять – голос бурлацкий, да тон дурацкий. А если бы и умел – все равно гитары в доме не было. Попили чаю. Поставили пластинку Пугачевой. Мать сморило, до такого времени сидеть не приучена, голова на грудь падает. А голове для студня вариться и вариться. Маргарита и говорит:
– Шла бы ты, мама, отдыхать, а я покараулю, чтобы не выкипело, заодно и язык для заливного приготовлю.
Мать поскрипела табуреткой, повздыхала, поохала и согласилась. А кровать скрипела совсем недолго.
Маргарита открыла печку и попросила сигарету. Я протянул, а потом само собой получилось, что оказался в ее объятиях. Или она в моих? Губы у нее жадные, горячие. Сердце у нее колотится. А про мое и говорить страшно. И вдруг, чувствую, отталкивает. А за спиной слышу старухин крик. Не крик – лай.
– Ах ты кобель паршивый! – и другие не самые теплые выражения в мой адрес.
Дочка тоже заливается.
– Мамочка, милая, не виновата я, это он набросился…
Ну прямо как в комедии «Бриллиантовая рука».
Только не до смеха. Нырнул в свою каморку, рухнул на кровать, голову подушкой накрыл, лежу, боюсь пошевелиться.
Маргарита, видимо, тоже голову под подушку спрятала.
А мамаша еще долго причитала. Сначала ругала: неймется, мол, дуре, – потом жалеть начала, почему все напасти на нее, несчастную. И мне досталось, наслушался про себя такой правды, таких угроз и проклятий наслушался… Думал, что с кочергой ворвется, но обошлось. Угомонилась. А я так и не уснул.
Утром, не умываясь, сбежал на завод. И очень не хотелось, чтобы рабочий день кончался. С какими глазами возвращаться? Что меня ждет? Даже представить не мог.
А часам к трем заявилась на завод Маргарита. Разыскала. И через проходную без пропуска проникла. Для красоты преград не бывает.
Возникла передо мной с грустным лицом и виноватой улыбкой. Прости, мол, что так получилось, мать – женщина строгих правил, ей нас не понять, а нам от этого не легче. Маргарита у меня прощения просит. Я – у нее. Но как дальше быть? Я не знаю. И она – не представляет. Повздыхала. Даже приобняла меня, как бы в поисках защитника. Прижалась осторожненько. И ретивое мое взыграло. Не так, как прошедшей ночью на кухне, но дыхание успело взять разгон. И даже какая-то надежда мелькнула. А она отстранилась и говорит:
– Может, подарить ей какую-нибудь недорогую тряпочку. Жадность у старушек любой гнев усмиряет. Увидит и поостынет. Пойдем в магазин, посмотрим, – и снова приобняла.
Я быстренько переоделся. Идем по улице, она меня под руку держит, щебечет, как давно не была в родном городе, и с грустью замечает, что ничего в нем не меняется. В магазине, без лишних блужданий, провела меня к женской одежде и посоветовала купить индийскую кофточку. Я толком и подарок-то не рассмотрел, доверился ее вкусу. Когда зашел разговор, как вручать, она сказала, что у нее это мягче получится, а потом добавила, что мне вообще лучше не показываться матери на глаза и переселиться в гостиницу. И на ходу придумала, как это сделать: она уводит мать в гости к родственникам, а я в это время забираю свои вещи и переселяюсь, потом она обязательно навестит меня и заодно договорится с дежурной, чтобы мне выписали нормальные квитанции, дежурная многим обязана их семье, поэтому сложностей не возникнет.
До конца командировки оставалась еще неделя. Не буду скрывать – ждал и верил.
Не пришла.
Подозреваю, что и кофточку брала не для мамаши. А мне пришлось занимать деньги у местных мужиков, чтобы за гостиницу расплатиться и обратный билет взять. Квитанцию выписали, как будто я в люксе жил. Были уверены, что не стану возражать.
Да, чуть не забыл: когда забегал к ним в дом забирать сумку, на подоконнике стояли две тарелки с заливным языком. Очень хотелось попробовать, но испугался.
Бедный паспорт
Говорить о секретных заводах – все равно что рассказывать старые анекдоты. Этим уже трудно удивить. Спроси любого, кто рядом живет, и он тебе растолкует, какие пакости там производят, а если на территории магазин с дефицитами есть, так и потайной ход покажет. Но в меня еще в пионерском возрасте вколотили, что болтун – находка для шпиона, поэтому о секретах, на всякий случай, не будем. Да и скучно это, интереснее – о секретарях, то бишь о тех, кто эти секреты охраняет.
Я уже вроде жаловался, что очень серьезные люди, глядя на меня, приходят в тихое бешенство. А мне что делать прикажете? На их выпивку рот не разеваю, в кумовья не набиваюсь, а если уж по работе случай сводит, так я не виноват, у меня начальник есть, и не один, к сожалению.
И приходит в нашу контору бумага с одного хитрого завода: просят установить и запустить регуляторы. Дело привычное, только у шефа моего допуска нет. У меня – тем более. А без допуска на такие заводы не проникнешь. Начальник вызывает кадровика. Тот является с бланками и приказывает нам заполнить их печатными буквами. Интересуемся, к чему такие сложности. Повышает голос: приказы, мол, не обсуждаются. Не он законы устанавливал, и не нам их отменять. Анкета длиннющая: кто с кем, кто от кого… Короче, биография, переходящая в порнографию. А у меня же и дедушка, левый эсер, два срока отмотал, и дядька, красный командир, враг народа. Дядьку, правда, реабилитировали, а деда – забыли. Спрашиваю у шефа, как быть. А у того свои родимые пятна – матушка из поволжских немцев, в деревне Каргино под Енисейском ссылку отбывала.
– Зато, – говорит, – у меня папаша остяк, а это все равно что большевик с дореволюционным стажем, а может, еще и понадежнее.
Шеф написал, что не судился и родственников за бугром не имеет. Я взял его анкету и воспользовался, как шпаргалкой. Отдали бланки кадровику и уехали в командировку. Возвратились через месяц, отчитаться не успели, а секретарша уже в кадры гонит. Не прошли наши сочинения. Нет, родственников наших не разоблачили, но шеф что-то не очень аккуратно исправил, а у меня нашли три грамматические ошибки. Кадровик выговорил нам, пригрозил, что если снова испортим бланки, будет требовать, чтобы лишили премии. Заполнили по второму разу, и шеф укатил в отпуск к своей остяцкой родне. Двух недель не прошло, вызывает начальник. Так, мол, и растак, но пришла очень серьезная телеграмма, езжай без допуска, оформят в процессе, не пустят – возвратишься, но совесть наша будет чиста. Не о совести он, конечно, переживал, другое прикрывал, ну да ладно.
Хитрый завод снаружи ничем не отличается от любого другого. На то он и хитрый. Но вся наивность до первой двери, за которой тебя встретит румяный гладковыбритый молодец. Даже в заводоуправление не пустили. Вызвали по телефону энергетика и велели ждать. Потом велел ждать энергетик. Потом энергетику кто-то велел ждать, и мы ждали вместе. Наконец поднялись к нему в отдел. Посадил меня в уголок на расшатанный стул, дал журнал «Крестьянка» и удалился за фанерную перегородку к телефону. Секретничает, а слышимость – как на озере в лунную безветренную ночь. Самый главный из охраны, как я понял, отлеживался на больничном, надорвался на тяжелой работе, занемог, а замы боятся ответственность на себя взять. Энергетик канючит, что план срывается, а тем по барабану, достаточность режима важнее производственной необходимости. И так не в дугу, и этак поперек оглобли. Начальники на Руси плохие, но это не самая страшная наша беда. Самое страшное, что заместители и помощники еще хуже. Если не трусливый, так пакостливый, если не тупой, так ленивый. Случается, что все эти опивки в один стакан слиты. Однако хитрый энергетик отыскал-таки слабую доску в непроглядном заборе. Слышу, внушает кому-то:
– Чего нам бояться, это же всего-навсего слесарь. За инженера без допуска я бы и просить не стал, образованный человек всегда представляет определенную опасность, вдруг чего разнюхает. А здесь нормальный слесарь, он, кроме своих регуляторов, ни в чем не разбирается… – Еще чего-то плел, потом вышел из-за перегородки потный, но довольный и говорит: – Слесарям везде у нас дорога, дуракам везде у нас почет.
Разрешили выписать временный пропуск, но перемещаться по территории только под присмотром сопровождающего лица.
На другой день выяснилось, что лицу этому несколько за тридцать, но при фигуре. Татьяной Ивановной звали. Я спросил, почему она без ружья. Отвечает, что дамский пистолет всегда при ней, и сумкой передо мной помахала, чтобы я чего дурного не подумал. В общем, нормальный человек женского пола.
Каждое утро встречала меня на проходной и провожала в котельную, а там пристраивалась где-нибудь в уголке и писала свои бумажки, а потом и вязать приспособилась, если начальства рядом нет. В обед, чтобы я по пути в столовую головой не вертел или нечаянно не забрел в цех основного производства, тоже сопровождала. А вечером сдавала под расписку.
Как я в одиночку, без шефа, с регуляторами возился, рассказывать, полагаю, нет надобности. Скажу одно: бардак на котельной ужаснейший. Встречал я, конечно, и страшнее, но там алкаши кочегарили, а здесь все тверезые, как телеграфные столбы, и под охраной. Может, для того и службу содержали, чтобы позор скрыть?
Дожили до субботы. Я бы и поработать не прочь, командировочные для Родины сэкономить. А моя конвоирша на пятидневке. Пришлось и мне сачковать. Выбрался в город с достопримечательностями ознакомиться. Заглянул на базар. И нос к носу, здравствуйте, Татьяна Ивановна. Имя ее специально другое называю, мало ли чего, завод все-таки секретный. Увидела меня, обрадовалась, у нее полная сетка даров осени.
– Эка мне повезло, – говорит, – я теперь и арбуз куплю, раз кавалер подвернулся.
Отказывать даме не в моих принципах. Тащу обе сетки. Арбузище чуть ли не пудовый выбрала. Потею, но не ропщу. Доставил до парадного. Приглашает арбуз попробовать. К дыням я равнодушен, а против арбуза устоять не могу. Три продукта, которыми могу объесться, – тугунок, халва и арбуз. Но чужим объедаться неприлично. Попробовал. В большом арбузе всегда найдется сладкое место. А дальше началось немножко другое. Я о таких тонкостях предпочитаю не распространяться, но здесь особый случай…
В понедельник снова на проходной встречаемся. Она конвоирует, я работаю. Про сладкий арбуз ни слова, будто и не ели его сообща. Перед обедом мне потребовалось со схемой свериться. Объясняю, что надо бы сходить к энергетику.
– Вряд ли застанем его в кабинете, – говорит, – но попробуем, в крайнем случае у меня в техотделе поищем.
Мне-то какая разница, лишь бы схема была. Руки ветошью вытер и к выходу направляюсь.
– Ты что, – возмущается, – в женский коллектив в пропотелой спецовке собрался, иди переоденься и душ заодно прими.
Помыться лишний раз я никогда не против. Дни, помнится, жаркие стояли, несмотря на осень, в цеху духотища. Освежился. Приходим в техотдел, а там никакого женского коллектива, пустой кабинет, да еще и темнушка для архива. Она двери на ключ и шепчет:
– Я же тебя предупреждала, что дамский пистолет всегда при мне.
Не подумайте, что схема была только предлогом. Вместе потом искали. И сотрудница ее помогала, которая часа через два появилась. Гору папок перерыли. Я уже на повторную встречу в темнушке губы раскатал. Но напрасно. И схема нашлась. И конвоиршу мою в отпуск отправили. По-английски уехала, не простившись. Заявляюсь утром на проходную, а меня другая встречает.
– А где же Татьяна Ивановна? – спрашиваю.
– Я вместо нее, – говорит. – В отпуск Татьяну выпроводили, у нас тут строго – день в день, даже до пятницы не разрешили доработать, чтобы с мужем одновременно уйти.
Я как в воду опущенный, а она смеется. А что тут смешного? Про мужа – тоже не обязательно было напоминать. Вот зачем она про мужа сказала? И вообще – назначили сопровождать, а сама впереди вышагивает. Волосы по плечам, как пена над пивной кружкой. Представьте, когда она через край переваливается, только не белая, а золотистого цвета, да еще и в жарищу. Слюной захлебнуться можно. И это игривое заявление, что она вместо Татьяны Ивановны. Как его понимать прикажете? А когда узнал, что муж ее работает в той самой службе, которая ко мне конвоиров приставляет, у меня совсем крыша поехала. Такой азарт затряс. Не знаю даже, с чем сравнить. Ну разве что с моментом, когда пудовый таймешка выпрыгивает из ямы на твою мышь. Но прыгает – еще не значит, что возьмет. И возьмет – еще не известно, вытащишь ли. А сердце начинает колотиться так, что ребра прогибаются.
Короче, пропал мужик. Любой ценой, а потом пусть в шпионаже обвиняют, пусть что угодно шьют, вплоть до государственной измены – ко всему готов. Но главное – она! И у нее в глазах суматоха. Одурманенная голова ногам покоя не дает. Не сидит в уголочке с бумажками, как Татьяна Ивановна. Рядышком щебечет. Даже про мой регулятор вопрос придумала. А голосок звонкий, чистый – серебряный голосок. И мужик пропадает, и баба на краю пропасти. Понимаю, что все должно случиться именно сегодня, завтра будет поздно – завтра заменят, в отпуск отправят, на картошку пошлют, да мало ли что случится завтра. Только сегодня. Надо что-то придумывать. А в голове туман. А в тумане гул какой-то непонятный. И вдруг осенило. Вспомнил, что без пропуска и паспорта меня с завода не выпустят. Задержат меня, значит, и ей придется оставаться при мне. Бросить поднадзорного не имеет права. Значит, надо затырить куда-нибудь паспорт и сказать, что забыл его в кабинете механика, где переодеваюсь, а механик уехал в инспекцию. Ловко придумал.
Говорю ей, что паспорт остался под замком.
Сначала испугалась. Потом начала меня успокаивать. Даже приобняла. Нежная. Ласковая. Вдруг засмеялась и говорит:
– Не бойся. Идем со мной. Я придумала, что нам делать.
Мужская придумка хитра, но с женской все равно не сравнится. Если зовет, значит, есть куда звать. Пробираемся по направлению к конторе. Запинаюсь, ноги не слушаются, руки дрожат. Около входа попросила подождать, пока разведает ситуацию. Ждать тяжело. Но такую женщину ждать можно. Вернулась веселая, схватила меня за руку и потащила к проходной.
А дальше и рассказывать не хочется.
На проходной дежурил ее муж. Он согласился выпустить меня без паспорта и впустить пообещал, только велел подойти пораньше, пока начальства нет.
Обидно, досадно, а что поделаешь.
Регуляторы я им настроил.
Но перед моим отъездом они спалили котел. Когда испуг прошел, энергетик отозвал меня в сторонку и спросил, есть ли у нас в конторе монтажники. Есть, говорю, но все без допуска, и анкеты у большинства интереснее любого детектива. Сколько же для них сопровождающих лиц потребуется?
Ничего, вызвали, уломали своих полковников. Куда они денутся? Зима – она для всех не лето.
А я за ту командировку так измахратил свой паспорт: корочки раздвоились, фотка отклеилась, буквы поплыли – и не мудрено: парился бедняга целыми днями в заднем кармане джинсов. Жарища-то совсем не осенняя стояла. А я на работающем оборудовании вкалывал, по горячей сетке.
Прихожу через месяц в милицию, пропуск на Дальний Восток выписать. Майорша раскрыла паспорт, хмыкнула и спрашивает:
– Вы что, с таким документом собираетесь в запретную зону проехать?
И у меня на глазах порвала. А какой паспорт был, весь штампами о прописках разрисован, по нему географию можно было изучать. Я этим паспортом гордился, как ветеран орденской книжкой.
А майор милиции гордость мою пополам и – в урну.
Знал бы, что над ним так надругаются, я бы и без пропуска до Владивостока добрался. Не впервой, поди.
Читать бесплатно другие книги:
