Принцесса вандалов Бенцони Жюльетта
— Или да, или нет. И больше об этом ни слова.
Маркиз умолк. Во время танца Изабель заметила, как его поначалу мрачное лицо понемногу становилось все светлее и светлее, и последний поклон он отдал ей с широчайшей улыбкой, после чего они расстались уже до конца вечера. Однако по всему было видно, что в душе маркиза вспыхнули самые пылкие надежды…
С точностью, свойственной военным, маршал явился к Изабель в назначенное время, одетый с иголочки и распространяя вокруг себя аромат таких крепких духов, что хозяйка сморщила носик. На пятнадцать шагов вокруг маршал благоухал амброй, а Изабель терпеть не могла амбру. Однако приняла его со свойственной ей милой любезностью и угостила изысканным обедом с великолепным бургундским. Беседа велась, как положено, обо всем и ни о чем, серьезные темы были отложены на завершение застолья, когда услуги лакеев больше не требовались. Лакеи же удалились, после того как подали десерт и испанское вино. Изабель уселась поглубже в кресло и брала одну за другой засахаренные вишенки.
— Ну что же, перейдем к тому, что вас привело ко мне, — начала она. — О чем вы хотели поговорить со мной приватно?
— М-м-м… Я полагал, что дал вам понять, о чем пойдет речь. О моей пылкой к вам любви…
— Ее даже можно назвать разогретой, не так ли? Много лет назад вы уже делали мне подобные признания. И любовь внезапно вспыхнула в вас снова?
— Да, можно сказать и так. Я сумел обуздать свои чувства, прошло немало времени, и вот следующий день после моего возвращения сюда, когда я прогуливался по городу неподалеку от Кур-ла-Рэн, я увидел вас в карете вместе с другими дамами. Вам было очень весело, и ваш смех звенел как колокольчик. Тлеющие угли в моем сердце вспыхнули вновь, и с тех пор я живу в непрестанных мучениях. Неужели вы меня не пожалеете?
— Вы выглядите чудесно и не возбуждаете ни малейшей жалости, — со смехом отозвалась Изабель.
— Потому что вы улыбнулись мне, когда я с вами поздоровался. Ваша улыбка окрылила мои надежды. Нет-нет, позвольте мне продолжать, — вскричал он, догадавшись, что она собирается прервать его. — Вчера вы наложили на меня печать молчания, несомненно, потому, что вокруг было слишком много народу. Но сегодня мы одни, и я могу вам сказать, как я люблю вас и как желаю.
— Это не всегда одно и то же.
— Вполне возможно, но ради счастья держать вас в своих объятиях я готов на что угодно…
— Даже зная, что я люблю другого? Не говорите мне, что вам ничего не известно. Париж, двор, все об этом знают, и я думаю, что там, откуда вы приехали…
— Тоже кое-что известно. Но я люблю вас с такой страстью, что меня обрадует самое ничтожное место, только уделите мне его под покровом той несравненной тьмы, которая объемлет всех нас. Полюбите и меня хоть капельку. Уделите мне малую толику того сказочного пиршества, каким услаждается принц, настолько благородный и величественный, что не оскорбится… Если, конечно, узнает…
— Я это буду знать. И этого более чем достаточно.
— Не говорите так сурово. Вы не знаете, на что я готов пойти, лишь бы провести одну ночь в ваших объятиях.
В ответ раздался хрустальный смех Изабель, она взяла бокал и отпила вино.
— Ну что ж, просветите меня, и мы посмотрим. Какие же чудеса вы готовы мне предложить?
Он наклонился над столом, чтобы быть как можно ближе к прелестной хозяйке, и лицо его стало очень серьезным.
— Я управляю Перонном и Амом, я отдам их…
— Молчите.
Изабель тоже больше не смеялась. Перонн и Ам, города на севере Франции, были ключами к ее границе. Они слыли неприступными и поасть в руки врага могли только через предательство. Если города эти окажутся в руках де Конде, генералиссимуса испанских войск, располагающихся во Фландрии, Франция не минует испанского нашествия.
— Что вы на это скажете? — осведомился маршал с самодовольной улыбкой.
— Скажу, что вы идете на невероятный риск и можете потерять все свое богатство. Или вы со мной не согласны?
— Я согласен с вами, прекрасная дама, и нельзя сказать, что не думал об этом. Но меня это не заботит. Став обладателем двух этих крепостей, господин принц, я полагаю, выплатит мне… вознаграждение.
— Вознаграждение? А вам не достаточно любовницы, которую вы у него похитите?
— Но мне нужно на что-то жить! И потом, если у меня ничего не будет, вы со мной расстанетесь!
— Но, как я поняла, речь шла только об одной ночи любви?
— За которой последуют другие, как я надеюсь. А нищий в лохмотьях не посмеет приблизиться к звезде… Я совсем не требователен, если учесть ценность дара. Вознаграждение, скажем, в миллион двести тысяч ливров. Что вы на это скажете?
— Пока не скажу ничего, — ответила Изабель, вставая со своего места и обязывая тем самым встать и д’Окенкура. — Вы прекрасно понимаете, что я должна подумать, потому что вместо интрижки…
— Вы называете интрижкой мою любовь к вам?!
— Называйте как хотите, — вздохнула она, — но мы договорились до государственной измены. А я, как вам вчера уже говорила, ожидаю сегодня гостей. Но мы с вами еще увидимся.
Маршал удалился, а Изабель тут же снова опустилась в кресло, чувствуя, сердцебиение и тошноту. Из какой грязи слеплены мужчины в это недоброе время! Золото для них дороже чести! Подумать только! Маршал Франции предложил ей в обмен на ее тело и богатство две самых надежных крепости, которые защищают его родную землю! Не моргнув глазом! Словно речь шла о паре чулок! Неслыханно! И отвратительно!
Настоящая тошнота поднялась у нее к горлу, она почувствовала, что сейчас упадет в обморок, позвонила и приказала принести себе стаканчик сливовой водки. Поднесла платок к губам и постаралась справиться с собой. Изабель не привыкла к крепким напиткам, водка обожгла ей горло, но этот огненный глоток подхлестнул ее и оживил. Она сделала второй глоток. И продолжала пить маленькими глоточками сливянку, когда Агата, которую она посылала за покупками в торговые ряды рядом с дворцом, вернулась вместе с госпожой де Бриенн. Госпожа де Бриенн, увидев Изабель со стаканом в руке, рассмеялась.
— Вот значит, дорогая, как вы проводите время, оставаясь в одиночестве! Но должна вам сказать, что такое времяпрепровождение вредит здоровью. В веселой компании вино куда менее опасно, и я готова составить вам компанию.
Агата тут же принесла второй стаканчик и бутылку и налила госпоже де Бриенн сливянки, заметив:
— Как же вы бледны, госпожа герцогиня!
— Мне стало гораздо лучше. Останьтесь, — сказала она, увидев, что Агата направилась к двери. — Госпожа де Бриенн хорошо знает, что у меня нет от вас секретов.
— Но секреты могут быть у госпожи де Бриенн, — предположила Агата, берясь за ручку двери. — Все, что вы считаете необходимым, вы расскажете мне потом.
После казни деверя Агата очень изменилась. Дело было не в том, что она питала к нему привязанность. Такой привязанности не было у нее даже к супругу, с которым встречалась раза три или четыре в год, но она носила траур, и этот траур был из самых горьких, траур, на который ложилась тень эшафота. И испытывала она не столько горе, сколько стыд за своего молодого родственника, который обвинил ее госпожу в намерении отравить Мазарини…
— Бедная женщина, — тихо посочувствовала маркиза, провожая взглядом Агату. — Она очень вам преданна, и ей трудно перенести выпавшее на ее долю испытание.
— Вы имеете в виду признания Рику, замешавшие меня и Берто в несуществующий заговор? Я знаю, что она предана мне всей душой, и ни в малейшей мере не виню ее ни в чем. Винить можно только пытки. Под пытками, я думаю, можно признаться в чем угодно, стремясь лишь к одному: прекратить невыносимые страдания. Но вернемся к гостю, который только что побывал у меня. Я в смятении и не знаю, как мне отнестись к тому, что услышала. В виде признания в любви маршал д’Окенкур предложил мне нечто немыслимое!
— Что же именно, скажите!
Изабель стала передавать речи своего гостя и еще не дошла до конца, как госпожа де Бриенн начала смеяться. Изабель не ожидала от нее подобного легкомыслия.
— Неужели вам кажется это смешным? — осведомилась она оскорбленным тоном.
— Конечно! И я надеюсь, что мы посмеемся с вами вместе. Три года назад, маршал, считая, что пал жертвой финансовых несправедливостей, сделал точно такое же предложение Мадемуазель, передав его через герцога Лотарингского, который в тот момент был союзником фрондеров. Предложение ее воодушевило, и она готова была принять его, но внезапное исчезновение герцога Карла и возвращение короля в Париж помешали переговорам.
— Он просил ее лечь с ним в постель? — недоверчиво переспросила Изабель.
— Вы прекрасно знаете, что добродетель Мадемуазель неприступна, и она все еще надеется выйти замуж за принца де Конде, когда его законная супруга наконец примет решение переселиться в мир иной. На крайний случай, она согласилась бы стать женой герцога Лотарингского. Но мы сейчас говорим об Окенкуре. Как видите, его идея родилась не сегодня. Ваша красота возродила к жизни его чудесный прожект, он приспособил его к злобе дня и очень им вдохновился.
— Иисус сладчайший! — воскликнула молодая женщина. — Да он же настоящий преступник! Он, видимо, забыл, что ни Перонн, ни Ам не его личная собственность!
— Так-то оно так, но причиной всему его испепеляющая ненависть к Мазарини. Сен-Форже недавно рассказывал моему племяннику, что на обеде в Сент-Убере у герцога де Шона, губернатора Пикардии, ваш воздыхатель позволял себе такие грубые выражения по отношения к кардиналу, какие и повторить невозможно.
— Но мне-то что делать во всей этой истории? — простонала, чуть не плача, Изабель.
— Думаю, что вы попросите д’Окенкура написать письмо, в котором он заявит о своей готовности оказать какие угодно услуги вам и господину принцу. Это письмо вы отправите принцу тем путем, каким отправляете обычно письма, но сделав приписку собственной рукой и сообщив о бесчестном характере предложений маршала. А потом посмотрите, что из этого выйдет.
— Ни за что на свете я не стану пособницей Конде в завоевании Франции! Да, я очень хочу, чтобы он вернулся! Хочу, чтобы он был прощен и вновь занял место, достойное своей славы! Хочу! Но не таким путем!
— Ваша приписка откроет принцу глаза на тех людей, которые спешат к нему, предлагая оказать услуги.
Изабель последовала совету старшей подруги и получила от маршала письмо, подчеркнув, что ее оно ни к чему не обязывает, она ничего не обещает и не берет на себя никаких обязательств. Маршал продолжал свои любовные излияния, украшая их театральными жестами, но Изабель его не слушала. Письмо отправилось в Брюссель. Изабель с немалым интересом стала ждать на него ответа.
Однако реакция принца де Конде оказалась вовсе не такой, как ожидали обе женщины. Принц уже успел убедиться в скаредности и ненадежности своих союзников и передал письмо непосредственно графу де Фуенсальданья, главнокомандующему испанскими войсками во Фландрии, а тот имел неосторожность доверить его своему секретарю, который был шпионом Мазарини. Не прошло и нескольких дней, как пресловутое письмо лежало на столе кардинала.
Надо сказать, что оно не произвело на него большого впечатления, он прекрасно знал, что испанцы в данный момент не готовы вкладывать большие деньги в войну. Он призвал к себе д’Окенкура, но вместо того, чтобы отправить его прямиком в Бастилию, пожурил по-отечески за заигрывания с врагом, после чего предался воспоминаниям о славных заслугах маршала перед Францией, и вспоминал так прочувствованно, что оба они растрогались до слез. После чувствительной сцены маршал поклялся в неизбывной преданности короне и был отпущен.
Секретаря-шпиона в то же самое время подвергли допросу с пристрастием. От него добивались сведений о том, что происходило на самом деле и что задумывалось, и добивались так старательно, что бедный секретарь умер.
Изабель ни о чем подобном не подозревала и ни о чем не тревожилась. Д’Окенкур исчез с ее горизонта, и она этому очень обрадовалась. Зато Мазарини о ней не забыл и приказал аббату Фуке следить за герцогиней с особой пристальностью.
Аббат, еще более влюбленный, чем когда бы то ни было, ограничивался до сих пор тем, что наблюдал за домом герцогини, не показываясь ей на глаза. Но Изабель уехала в Мелло, затруднив тем самым аббату задачу. В Париже ему не трудно было замешаться в толпе, сделаться незаметным, и он наблюдал за своей добычей с самого близкого расстояния. В Мелло было все по-другому — мало того, что замок стоял на возвышении, что давало возможность наблюдать за окрестностями, еще и Бастий, наделенный геркулесовой силой, бдительно следил за всеми к нему подступами.
Базиль Фуке поселился в небольшой харчевне неподалеку от замка и нанял людей, которых стал посылать туда под разными предлогами за разными надобностями. Таким образом, он выяснил, что два гонца поочередно и регулярно ездят из Мелло в Брюссель и обратно. Одного из них, некоего Шерона, схватили, но очень быстро с извинениями отпустили. За это недолгое время письмо, которое он вез госпоже де Шатильон, успели переписать. Послание было зашифровано, но прочитать его не составило труда. Впрочем, и содержание было весьма незамысловато: сообщение о визите аббата Виоле, брата президента парламента, преданного интересам де Конде и симпатизирующего Изабель.
Вышеупомянутый аббат — который вряд ли был большим католиком, чем аббат Базиль, и ничуть не меньше него любил ухаживать за дамами — жил в Париже, поэтому организовать за ним слежку не составило никакого труда. В тот день, когда он отправился с визитом в Мелло, Фуке устроил у него обыск. Кардинал даже дал ему приказ арестовать аббата по возвращении, но письма, которые он нашел у Виоле, погрузили его в мечтания и вот, что он написал Его Преосвященству.
«Согласно пожеланию Вашего Преосвященства, аббат Виоле был арестован, и его бумаги мы забрали с собой. Все письма, которые мы у него нашли, были от госпожи де Лонгвиль, и все они свидетельствуют об одном: она страстно желает служить господину принцу и не менее страстно стремится погубить госпожу де Шатильон, уронив ее в глазах брата».
Неожиданное вмешательство госпожи де Лонгвиль в дела ее брата создало новые затруднения для аббата Фуке. Затруднения были следующего рода. Не было сомнений, что госпожа де Лонгвиль намерена наконец оставить Бордо и воссоединиться с братом, а затем любыми правдами и неправдами расправиться с Изабель. Проще всего было вновь возродить заговор с отравлением Мазарини и втянуть в него Изабель и ее друзей англичан, тем более что переписка ее с де Конде не прекращалась…
Однако в планы аббата Фуке не входила казнь на эшафоте той, кого он так страстно желал. Он хотел, чтобы она оказалась в полной от него зависимости и стала его любовницей. Страсти такого рода не смягчает нежность. Тем труднее переносить неутолимое желание.
Между тем аббат Фуке, а значит, и Мазарини, узнали, что переговоры между маршалом д’Окенкуром и графом де Фуенсальданья возобновились вновь. Испанец уже отправил во Францию монаха Арнольфини, своего тайного политического агента, к чьим услугам обычно прибегал при ведении особо деликатных дел.
На этот раз кардинал встревожился. Если крепости Перонн и Ам сдадутся Испании, судьба Франции окажется под угрозой. Время было упущено. Вот-вот наступит зима, а большая часть армии сосредоточена в Пикардии. Мазарини при посредстве королевы отдал приказание Николя Фуке, главному прокурору, уже исполнявшему обязанности суперинтенданта финансов, срочно отправить шестьсот тысяч ливров на нужды армии. И одновременно отправил к маршалу герцога де Навая. Де Навай был в дружеских отношениях с д’Окенкуром и должен был ему объяснить, что адские муки для него не за горами.
А д’Окенкур после небольшого любовного приключения с цыганкой по имени Лоанс вновь зачастил в Мелло и возобновил ухаживания за Изабель. Однако Изабель боялась его теперь, как огня, отклоняла его визиты под всевозможными предлогами, и он видел обычно Агату, а не хозяйку замка.
Д’Окенкур, решивший во что бы то ни стало завоевать Изабель, все время увеличивал ставку, но вместе с тем требовал и все большего возмещения, таким образом откладывая свое предательство на неопределенный срок, при этом дело вел таким образом, что в канцелярии Мазарини сложилось впечатление, что цену беспрестанно поднимает герцогиня. Тогда как герцогиня прилагала все усилия, чтобы удержать де Конде от рокового шага и любыми средствами помешать ему завладеть Перонном.
Бедная герцогиня не знала, что ее письма не доходят до адресата. Ответы, которые она получала, становились все более туманными, в одном говорилось «да», в другом «нет», и дело кончилось тем, что Изабель окончательно запуталась и уже не знала, на каком она свете. При этом ей ни на секунду не приходило в голову, что письма ее перехватывают, а ответы пишет ловкая чужая рука…
Дело кончилось тем, что в Мелло прискакал отряд из тридцати всадников с суровым капитаном де Гомоном во главе. Это было утром восьмого ноября, капитан приехал арестовать герцогиню де Шатильон и госпожу де Рикус. Приказ об аресте отдал кардинал Мазарини.
Глава VI
Три шага по преисподней…
Карета с опущенными шторками уже с полчаса катила по дороге, и только тогда Изабель осознала, что с ней произошло. Во двор замка въехали с громким топотом тридцать всадников, и капитан, их командир, вошел к ней в дом, как в свой собственный. Он отстранял рукой встававших перед ним слуг, прошел прямо к ней в спальню, где она как раз заканчивала завтракать. Суровым тоном, даже не поклонившись, он объявил:
— Госпожа герцогиня де Шатильон-Колиньи, именем короля я вас арестовываю. Извольте следовать за мной.
Ни одна черточка не дрогнула на лице Изабель, она допила молоко и аккуратно вытерла губы салфеткой.
— Не желаете ли оказать мне любезность и показать приказ, который позволяет вам вторгаться в мой дом. И вообще кто вы такой? — осведомилась она.
Капитан представился.
— Капитан де Гомон! Из гвардии Его Преосвященства кардинала Мазарини!
— Подумать только! А мне было послышалось, что вы действуете от имени короля. Хотя, наверное, лучше других знаете, что это совсем не одно и то же. И в чем же меня обвиняют?
— Об этом вы узнаете позже. Обвинения не в моей компетенции. Я обязан доставить лично вас и ваши бумаги, а также лично госпожу де Рикус и ее бумаги тоже.
Изабель удивленно подняла брови.
— Госпожа де Рику занимается не бумагами, а моими волосами. Это сложное искусство, но оно не требует навыков письма. Кроме писем своего супруга, она не держала других бумаг у себя в руках, разве что для изготовления папильоток… Это такие приспособления для завивки волос. Ну что ж, делайте, что вам приказано, но постарайтесь ничего не сломать и не испортить. Все мои ящики не заперты. И куда же вы меня повезете? В Бастилию?
— Не имею права ничего сообщать вам. Извольте поторопиться, мадам.
— Надеюсь, вы дадите мне несколько минут, чтобы я поцеловала сына.
— Безусловно, госпожа герцогиня.
Изабель хотелось бы дать кое-какие распоряжения Бастию, но его не было в замке, как это довольно часто теперь случалось. И она ограничилась приказом незамедлительно отвезти Людовика-Гаспара в Преси к ее матери. Поговорила с Грандье, своим управляющим, и отдельно с Мадлен, его женой. И наконец в сопровождении лакея, который нес ее багаж, спустилась вниз, где во дворе уже толпились слуги и служанки в слезах. Изабель улыбнулась.
— Не плачьте, я еще жива, — ободрила она их весело, но веселость ее была притворной. — Но если не вернусь, позаботьтесь о господине герцоге.
Природа наградила Изабель мужественной натурой, и будущая ее судьба не слишком ее страшила. Она больше опасалась за Агату, которую усадили в другую карету всю в слезах. Она не могла удержать их, вспоминая страшную судьбу деверя. Разные кареты, в которые их посадили, свидетельствовали о том, что они не должны быть вместе. Но почему?
Изабель не сомневалась, что приказ об аресте исходит от Мазарини, потому что ни король, ни королева не могли ее ни в чем упрекнуть. Те несколько писем, которыми она обменялась за это время с Конде, не содержали в себе ничего предосудительного: она все время умоляла его вернуться к исполнению своего долга или, по крайней мере, отпустить от себя Франсуа. Ответы свидетельствовали, что она не в силах сломить волю принца и победить привязанность молодого человека к своему герою. Франсуа готов был следовать за принцем даже на эшафот!
Но она не знала, есть ли какие-нибудь тайны у Агаты. В ее верности и преданности она не сомневалась, они вместе оплакали ужасную смерть юного Рику, ее деверя, но она никогда не заглядывала в письма, которые случалось получать Агате от своего супруга. Агата, как считала Изабель, имела полное право на свою частную жизнь. Оставалось надеяться, что личные дела Агаты касалась только ее и она не допустила в них ничего предосудительного.
Множество вопросов одолевало Изабель, но ответов на них у нее не было. Поэтому она поплотнее завернулась в пушистый мех и забилась в самый угол кареты, решив немного вздремнуть. Серое утро было зябким и промозглым, а карета Изабель, в которой она ехала одна, удобной и уютной. Ее усадили в ее собственную карету, где кучером был один из людей де Гомона. И она, наверное, и вздремнула бы, если бы ее не разлучили с Агатой. Мысли о судьбе несчастной женщины не дали ей уснуть. Какие муки приготовлены для бедняжки?
Наконец кареты въехали в Париж, но на улице Сен-Антуан разъехались в разные стороны. Агату повезли прямиком в Бастилию, а кучер Изабель повернул на другую улицу и после недолгого пути свернул в открытые ворота частного особняка, довольно красивого с виду, но незнакомого Изабель.
Господин де Гомон открыл дверцу и предложил руку, чтобы помочь узнице выйти, но Изабель вышла сама и не спешила идти дальше, оглядывая место, куда попала.
— Куда вы меня привезли? — спросила она. — Чей это дом?
— Вы у меня, — отвечал ей голос, узнать который ей было не трудно.
Перед Изабель стоял аббат Фуке. Он ей поклонился.
Изабель не приняла протянутую ей руку. Она отвернулась, собираясь вновь сесть в карету.
— Везите меня в Бастилию, — распорядилась она. — Когда людей сажают под арест, их везут в Бастилию или в Венсен, но никак не к частным лицам.
— Погодите, герцогиня, проявите понимание…
— Госпожа герцогиня! — оборвала она Фуке. — Мы с вами вместе свиней не пасли! Я настаиваю, пусть меня немедленно отвезут в Бастилию.
— Сожалею, но заниматься вами приказано мне, и я должен вас допросить.
— Вы могли допросить меня и у меня дома.
— Вы запретили мне приходить к вам.
— Не думаю, что вас это удивило. Я еще добавила, что никогда больше не хочу вас видеть. Так что и речи нет, чтобы я осталась хоть на минуту в вашем логове. Везите меня в Бастилию, и там я отвечу на все ваши вопросы.
— Продолжаю сожалеть, но отвечать вы будете здесь! Эй, ребята, — обратился Фуке к гвардейцам, — несите госпожу герцогиню ко мне! При необходимости свяжите!
— Ни за что! Господин де Гомон, если вы дворянин, вы не исполните приказа этого человека! Он всего лишь шпион господина кардинала и не имеет никакого права принуждать меня!
Капитан замер в нерешительности. Возмущенный Фуке повысил голос:
— Исполняйте, черт вас побери! Если вы ее боитесь, я сейчас покажу вам пример!
Фуке протянул руки, чтобы схватить Изабель, но она от него ускользнула и побежала к воротам, которые все еще оставались открытыми, громко крича «На помощь!». В двух соседних домах открылись окна, из них выглядывали люди. Изабель приподняла юбку и побежала быстрее, но ее преследователь уже готов был схватить ее. И схватил бы, если бы она не столкнулась с человеком, идущим ей навстречу. Она чуть было не упала. Но человек, одетый в черное, ловко подхватил ее и, узнав, весело воскликнул:
— Госпожа герцогиня де Шатильон! Какая приятная неожиданность! Однако что с вами случилось?
Изабель тоже его узнала. Это был Николя Фуке, старший брат аббата, королевский прокурор и с недавних пор суперинтендант финансов, самый обаятельный человек в Париже.
— Держите ее крепче! Не позволяйте убежать! — закричал аббат, и, споткнувшись, чуть было не растянулся на мостовой. — Это моя узница!
— С каких пор, братец, вы сделались тюремщиком? — насмешливо осведомился старший Фуке. — Но даже если вы занялись этим ремеслом, вы могли бы выразиться иначе в присутствии столь благородной дамы!
— Как хочу, так и выражаюсь. И не вмешивайтесь в мои дела! Впрочем, если вы настаиваете, то вот приказ, подписанный кардиналом, который передает в мои руку госпожу герцогиню с тем, чтобы я отвез ее в какую считаю нужным тюрьму и допросил ее.
— И вы сочли тюрьмой наш дом? Странная мысль!
— Я тоже так считаю, — подхватила Изабель. — И поэтому продолжаю требовать, чтобы меня отвезли в Бастилию, куда уже отправили госпожу де Рику, мою камеристку. Мне нечего делать в доме этого человека. Тем более что он признавался мне в любви и докучал своими ухаживаниями. У меня есть основания ждать от него всего чего угодно. Он безумен.
— Надеюсь от всего сердца, что вы ошибаетесь на его счет… Хотя, взглянув на вас, могу заподозрить, что вы, может быть, и правы… Однако мы не можем пренебречь приказом Его Преосвященства кардинала. Но, по моему мнению, я нашел решение, которое устроит всех.
— Вы вручите мне эту даму и пойдете своей дорогой, — угрюмо проговорил Базиль.
— Ни за что! Вы готовы довериться мне, госпожа герцогиня?
Свои слова Николя Фуке сопроводил такой очаровательной улыбкой, что Изабель не могла не улыбнуться ему в ответ.
— Смотря что вы предлагаете, господин суперинтендант.
— Я просто-напросто отведу вас к нашей матушке, она живет в главной части дома. Как вы знаете, она достойнейшая женщина, известная всем своими добродетелями и посвятившая жизнь исцелению язв малых сих. Нельзя найти женщины более набожной и благочестивой. Она достойно примет вас и сумеет оградить от любых неприятностей, — прибавил он, сурово взглянув на брата.
С этими словами он, поклонившись, предложил Изабель руку, она тотчас на нее оперлась, и он проводил ее до главной двери, где стоял лакей. Аббату нечего было возразить, и он последовал за ними, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное.
Госпожа Фуке, рожденная Мари де Мопеу, была из благородной семьи парламентариев. Эта немолодая уже женщина отличалась удивительным достоинством и несравненной добротой. Видя, как взволнована ее нежданная гостья, она приняла ее с большой теплотой, сказав, что очень рада оказать ей гостеприимство и что госпожа герцогиня может им пользоваться столь долго, сколь это будет необходимо по ее обстоятельствам. Изабель с искренней благодарностью посмотрела на хозяйку дома, небольшого роста женщину, державшуюся так прямо, что она казалась высокой. Ее белокурые волосы уже начали седеть, на них был изящный чепец из тонкого батиста с кружевной отделкой, карие глаза смотрели ясно и доброжелательно. На своего младшего сына госпожа Фуке взглянула сурово, после чего сказала Изабель, что ее сейчас же проводят в отведенную ей комнату, где она сможет получить все, в чем нуждается.
— У меня есть также рабочий кабинет, где аббат сможет беседовать с вами… Днем, но никогда вечером и уж тем более ночью… Поскольку вы в некотором роде узница Его Высокопреосвященства, у вас не будет возможности свободно выходить из дома, но никто не посмеет дурно обходиться с вами ни физически, ни морально. Если вы будете нуждаться в духовной поддержке, к вам придет священник. Если будете скучать, в моей библиотеке немало книг. А если интересуетесь изучением свойств разных трав, я охотно покажу вам свою «пещеру колдуньи», как называет мою лабораторию сын Николя, — заключила она с улыбкой.
Изабель вздохнула с облегчением, тогда как лицо Базиля выразило крайнее разочарование. Заметив это, Изабель вздохнула с еще большим облегчением и поклялась, что будет образцовой гостьей. И еще, что будет держаться как можно ближе к хозяйке дома все то время, что у нее пробудет.
Изабель горячо поблагодарила старшего брата, отвернулась от младшего и пошла знакомиться с местом своего нового обитания.
Ей отвели удобную комнату, обставленную, правда, в суровом стиле прошлого века, с темными шторами, с темным пологом и ковровым стеганым одеялом. Но горничная, встав на колени, уже старательно раздувала огонь в камине белого мрамора, и Изабель с удовольствием опустилась в мягкое удобное кресло, вспоминая с улыбкой расстроенное лицо Базиля.
Всякий раз, когда Изабель предстояло решить сложную проблему, она старалась дать себе отдых и размышлять спокойно и не спеша. И сейчас тоже, сидя в мягком кресле, она согревалась и отдыхала.
Небо послало ей помощь, но положению ее трудно было позавидовать. Она оказалась в руках человека, от которого всегда хотела быть как можно дальше. Слава богу, он хотя бы жил не под одной с нею крышей и не мог донимать ее днем и ночью. Больше собственных неприятностей Изабель тревожила судьба Агаты. Почему ее отправили в Бастилию? В чем ее подозревают? В чем обвиняют? В том, что она была ее наперсницей? Надеются угрозами выманить у нее компрометирующие свидетельства? Вспомнив об участи молодого Рику и несчастного Берто, Изабель содрогнулась. Во что бы то ни стало она должна избавить Агату хотя бы от ужасных пыток, сопровождающих дознание, а значит как можно скорее объясниться с мерзким аббатом.
Согревшись, Изабель почувствовала, что настроена еще более решительно, чем всегда, встала и отправилась в туалетную комнату рядом со спальней. Умылась, вымыла руки, поправила прическу, печально вздохнув об Агате, которая делала это с необычайной ловкостью, взглянула на себя в зеркало и позвонила. В комнату сразу же вошла горничная с подносом и поставила его на столик возле камина.
— Госпожа Фуке просит передать госпоже герцогине, что еду будут подавать в обычные часы, отведенные для завтрака, обеда и ужина. И еще она хотела бы знать, каковы вкусы госпожи герцогини и…
— Передайте госпоже Фуке мою благодарность и скажите, что я всем очень довольна. Скажите также, что я готова принять аббата Фуке в любое время, которое ему подходит, и чем скорее, тем лучше.
Через час Изабель де Шатильон и Базиль Фуке сидели напротив друг друга в рабочем кабинете, который госпожа Фуке предоставила в распоряжение своего сына и который своей простой и суровой обстановкой очень понравился герцогине: в нем ничто не располагало к галантным беседам. Ну разве что ковер на полу! Но без ковра в комнате было бы слишком холодно.
Аббат Базиль сидел за небольшим бюро и поднялся навстречу своей «гостье», указав ей рукой на кресло, обитой кордовской кожей. Она в него опустилась, не произнося ни единого слова и постаравшись сдержать насмешливую улыбку: элегантный аббат всеми силами стремился походить на служащего магистратуры, с головы до пят в черном, белоснежные только воротник и манжеты из фландрского полотна. Но эта одежда не шла ему, да и выглядел он неважно. И поскольку Изабель по-прежнему не произносила ни слова и лишь бесстрастно смотрела на него, Базиль недовольно вздохнул и приступил к делу.
— Госпожа герцогиня де Шатильон-Колиньи, вам ведомо, я полагаю, какие ваши проступки были вменены вам в вину. Они серьезны, но наказанием вам стало всего лишь изгнание в собственный замок. Оказанная вам снисходительность должна была подвигнуть вас на сдержанность и осторожность. Доброта Его Преосвященства…
— Одну минуточку, прошу вас! У меня создалось впечатление, что люди, вошедшие в мой дом и забравшие меня из него, действовали по приказанию кардинала. Но это, по-видимому, какое-то недоразумение. До сих пор лица, принадлежащие к высшей аристократии Франции, могли быть арестованы только королем или регентшей.
— Его Преосвященство никогда не действует, не получив предварительно высшего одобрения.
— Ах вот, значит, как. Тогда скажите мне, чем я погрешила против моих государей, которых бесконечно чту?
Ее бесстрастный тон таил в себе чуть ли не иронию, и Базиль посмотрел на нее с явным неодобрением.
Он взял лежащую перед ним бумагу и начал читать.
— Преступлений довольно! Чего стоит только переписка с внешними врагами Франции, посягающая на безопасность государства и побуждающая одного из ее верных слуг сдать врагам крепости, которые обеспечивают безопасность наших границ!
— Я в этом виновата?
— Неужели вы будете отрицать, что вступили в любовные отношения с маршалом д’Окенкуром, наместником крепостей Перонн и Ам, с тем, чтобы заставить его передать эти крепости вашему любовнику принцу де Конде?
— Удивителен талант всех судейских, и ваш в том числе! Вы переворачиваете все с ног на голову, ища собственную выгоду. Так вот: маршал д’Окенкур сообщил, что влюблен в меня, и предложил отдать две эти крепости принцу де Конде, если я соглашусь принять его у себя в постели.
Аббат заскрипел зубами: картина, что возникла в его воображении, очень ему не понравилась.
— Что, конечно, весьма лестно говорило о моей женской привлекательности. К несчастью, он потребовал еще и миллион двести тысяч ливров на свои расходы, что делало его предложение менее лестным. Прибавлю к этому, что то же самое предложение через посредство господина герцога Карла Лотарингского он в свое время делал Мадемуазель. Условия были примерно теми же, но речь шла не о любовных притязаниях на благородную даму, а о готовности поспособствовать ее браку с…
— Не извольте прогневаться, но мы уклоняемся от темы.
— Я этого не нахожу, но если вы так считаете…
— И что же вы ответили маршалу?
— Что предпочитаю, чтобы свои торги он вел лично с принцем и написал о своем предложении де Конде, а сама по старой дружбе согласилась переслать его письмо.
Глаза Фуке радостно вспыхнули.
— Так вы признаете, что состоите в переписке с врагом нашего государства?
— Мне кажется, что даже для Его Преосвященства будет слишком большой честью считаться нашим государством. Естественно, что я переписываюсь со своим кузеном, и не вам об этом сожалеть. Как раз из этих писем ваши шпионы, перехватывая их, черпают те сведения, добычей которых так гордятся.
— Что вы имеете в виду?
— Что для вас нет ничего невозможного, вы читаете частную переписку. Но вернемся к маршалу. Он доверил мне свое великолепное послание, позабыв сообщить, какое сделал мне предложение. Однако я поспешила исправить его ошибку и сразу же после ухода маршала написала о нем принцу, не сомневаясь, какое огромное впечатление произведет на него этот литературный образчик. В своем письме я подчеркнула, что две эти вещи: моя сдача и сдача крепостей неотделимы друг от друга. А теперь я хотела бы знать, сколько времени вы собираетесь продержать меня здесь?
— Разве вам здесь плохо?
— Мне было бы здесь чудесно, если бы я могла общаться только с вашей матушкой.
— К сожалению, в свою очередь должен вам сказать, что…
— Я вас поняла.
— Подумайте сами, ведь вы могли бы быть в Бастилии. Здесь гораздо уютнее, не так ли?
— Без вас было бы замечательно. Но раз вы здесь, я предпочитаю Бастилию!
— Вполне возможно, вас туда и отправят, если вы будете вести себя неразумно и неосмотрительно. Итак, вы признали, что состоите в переписке с государственным преступником. Но это не единственный пункт обвинения. Есть и другой, гораздо более серьезный: вы злоумышляли против жизни кардинала Мазарини.
— Снова Мазарини! Почему мы должны без конца возвращаться к этому шуту! Можно подумать, что во Франции нет короля! Хотя, да, я понимаю, вам платит Мазарини. Но ему надо бы вести себя поскромнее и поосторожнее! Совсем недавно весь город Париж со свистом и улюлюканьем требовал его головы. Интересно, каким же образом я намеревалась его убить?
— С помощью этой безделушки.
Базиль достал из ящика коробочку с перегородчатой эмалью. Едва взглянув на нее, Изабель рассмеялась.
— Ах, вот в чем дело! Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно! Оказывается, всему виной «симпатическая пудра» моего соседа Дигби? Но вы, господин Фуке, можете и сами воспользоваться ею в любом количестве и вызовете только чиханье. Впрочем, она создана совсем для других целей. Достаточно посыпать щепоткой пудры того, кто вас не любит, и… Можете испробовать ее на мне. Кто знает, может быть, я буду вас обожать.
— Мы подмешали ее в еду кошке и собаке, та и другая сдохли.
Изабель перестала смеяться. Она взяла коробочку, открыла ее и увидела, что белейшая пудра сделалась серой. В нее, без сомнения, что-то добавили. Изабель машинально послюнила палец, взяла немного пудры и уже поднесла ее к губам… Но облизать не успела. Базиль схватил ее за руку и вымыл ее руку водой из графина, стоявшего на столе.
— Или вы сумасшедшая, или вы не поняли, что я вам сказал.
— О нет! Напротив! Я слишком хорошо поняла ваши слова!
И под ее взыскующим взглядом Базиль Фуке отвел глаза.
Было известно, что у себя в доме госпожа Фуке устроила что-то вроде лаборатории, где собственноручно готовила лекарства, однако составляющие их отнюдь не всегда были безобидны.
На этот раз Изабель стало страшно: сидящий перед ней человек был в самом деле способен на все, лишь бы завладеть ею. От одной мысли об этом ей стало нехорошо, и она побледнела.
— Вы настоящее чудовище, — прошептала она.
— Да, я чудовище. Но пеняйте за это на себя. Вы превратили меня в чудовище.
— Я не люблю вас. И не полюблю никогда!
— Откуда вы это знаете? Станьте моей, поставьте опыт. И вы измените свое мнение. Другие женщины, а их немало…
— Избавьте меня от списка ваших побед! Хотя я не думаю, что он так уж длинен.
— Вполне достаточен, чтобы я был им доволен. И вы уже тоже находитесь в нем и служите его украшением.
— Каким образом? Не прошло и часа, как я нахожусь в этом доме!
— Новости мигом облетают Париж. В особняке Рамбуйе госпожа де Севинье объявила вчера, что вы были у меня, и все нашли это очень забавным. Неужели так трудно совершить небольшой грешок? Я прошу вас! Молю! Ночь! Всего одну ночь! И вы снова будете в Мелло.
Протянув руки, он медленно приближался к ней, готовый заключить ее в свои объятия. Но Изабель мгновенно вскочила и встала за спинку кресла.
— Еще один шаг, и я закричу!
— Кричите сколько хотите! Матушка у себя в лаборатории в подвале, а все слуги в полном моем повиновении.
Изабель охватила паника. Она бросилась к окну, распахнула его, но аббат уже ее обнял.
— На по-о… — закричала Изабель, но аббат прервал ее крик поцелуем.
В этот миг двери в кабинет распахнулись, и вошла госпожа Фуке.
— Сын мой, — прозвучал ее ровный голос. — Если вам стала чужда забота о том, кто вы, вспомните о том, кем всегда были мы: людьми чести!
— Простите меня, мама! Но эта женщина доводит меня до безумия!
— Тем более вам должно обуздать себя. Нашему родовому гнезду достаточно той беды, что вы пожелали сделать его подобием тюрьмы, не превращайте его в дом позора.
— Я желал только, чтобы госпожа герцогиня обрела достойное убежище. У нее много врагов, даже среди тех, кого она продолжает считать друзьями.
— Кого вы так черните? — вскинула голову Изабель. — О ком вы говорите?
— Об окружении вашего дорогого де Конде. Там вас не любят.
— Вы забыли, что рядом с принцем мой брат, который пожелал следовать за своим военачальником и другом повсюду, куда бы ни направила его судьба. Он…
— Я нисколько не сомневаюсь в чувствах господина де Бутвиля и его преданности своему кузену, но он лишь его соратник и воюет с оружием в руках. Тогда как в Брюсселе есть немало других, чье оружие намного более опасно, потому что действует тайно.
— Кто же это? Почему вы не хотите сказать прямо?
— Хочу. Например, госпожа де Лонгвиль. Это имя говорит вам что-нибудь?
— Анна-Женевьева? Неужели она покинула Бордо?
— Представьте себе! В Бордо она оставила госпожу принцессу де Конде, которую терпеть не может, а сама направилась к своему обожаемому брату. Только ее он теперь и слушает. И когда всплыла правда о ваших намерениях, он ни слова не возразил. Впрочем, вполне возможно, он ничего не знал о них.
Читать бесплатно другие книги:
