Принцесса вандалов Бенцони Жюльетта

— Чего он не знал? — возмущенно повысила голос Изабель, чувствуя, что нервы готовы подвести ее. — О каких моих намерениях?

— О ваших намерениях отравить господина кардинала. О них говорится в письмах госпожи де Лонгвиль, которые мы обнаружили в бумагах некоего аббата Арнольфини, находящегося на службе у графа де Фуенсальданья. И господин принц их не опровергает.

Изабель потеряла дар речи. Похолодев от ужаса, смотрела она на сидевшего перед ней человека, который с издевательской улыбкой топтал все, на что она надеялась и уповала. Он откровенно наслаждался своей победой. Он торжествовал. А у нее к горлу подступали отвращение и тошнота. Ей сделалось еще хуже, когда он не постеснялся прибавить:

— Не стань я ваши защитником, вас ждала бы Бастилия и эшафот.

— А вы теперь просто счастливы, — уронила она, ощутив вдруг смертельную усталость. — Думаю, моя бедная Агата, которую вы не пощадили и подвергли пыткам, сообщила вам все, что вы желали услышать. Все, но только не правду, потому что мы и в мыслях не имели умерщвлять вашего Мазарини! Потому что не убивают подло ядом те, кто принадлежит к благородному роду Монморанси!

Рука Изабель искала спинки стула, чтобы опереться, и нашла руку госпожи Фуке.

— Довольно, сын мой, — произнесла она все тем же ровным голосом. — Я не позволяю вам пользоваться моим домом как предсмертной камерой. Вашему брату также это не понравилось бы.

— Брату! Моему брату! Я знаю, что в семье он самый уважаемый человек, но вы могли бы отдать должное и мне тоже!

— Отправляйтесь в другое место заниматься вашими скверными делами! Я запрещаю вам тревожить молодую даму, которая с этой минуты моя гостья.

— Я не имею права! У меня приказ!

— И у меня приказ. От Господа Бога. Он гласит совершенно иное, господин аббат Фуке. Покиньте кабинет и оставьте нас в нашем женском обществе.

Сжав руку Изабель, госпожа Фуке увлекла ее вниз, к себе в лабораторию, чтобы подбодрить укрепляющим питьем.

— Глядя на вас, я подумала, — с сочувственной улыбкой призналась она Изабель, — что красота — это не такой уж подарок судьбы. Скорее тяжкая ноша.

Маршал д’Окенкур в это время вновь стал изображать из себя союзника принца де Конде. Весть об аресте той, которую он называл «своим прекрасным ангелом», вывела его из себя. Ни минуты не медля, он отправил своего друга, герцога де Навая, к Мазарини с требованием четырехсот тысяч ливров и освобождения герцогини де Шатильон. Его жена, крайне огорченная его действиями, попыталась его образумить. Но маршал ничего и слышать не хотел и продолжал настаивать на своих требованиях, причем с такой настойчивостью, что Мазарини вынужден был отправиться к королеве и попросить ее, чтобы Ее Величество приказала госпоже де Шатильон написать письмо своему пылкому поклоннику.

Повинуясь полученному приказу, Изабель написала д’Окенкуру. Написала и еще одно письмо, письмо принцу де Конде, извещая об опасности, которой подверглась. Мазарини прочитал письмо д’Окенкуру и остался не слишком им доволен. Между тем время не позволяло ждать. Конде отправил в Перонн отряд в три тысячи человек под командой де Бутвиля и де Персана.

Напуганный опасностью, кардинал поспешил с отправкой четырехсот тысяч ливров, приказав господам де Наваю и де Ноаю во что бы то ни стало договориться с маршалом. А требования маршала между тем возросли: теперь он хотел, чтобы управление Перонном унаследовал его старший сын, а получить хотел семьсот тысяч ливров, которые «понадобятся ему на выплаты пенсий, пособий и компенсаций за погибших, а также на укрепление крепости».

Стало понятно, что герцогиню де Шатильон придется освободить как можно скорее.

Изабель пребывала в доме Фуке уже третью неделю, и, когда господин де Гито приехал туда, чтобы объявить: она свободна, он нашел ее лежащей в постели. Крепкое здоровье Изабель не выдержало испытаний, которым подверг ее аббат Фуке, превратив в последние две недели ее жизнь в настоящий ад.

Благодаря доброте госпожи Фуке, которая взяла Изабель под свое крыло, первая неделя прошла спокойно. Но аббат не сдавался. Выправив подложное письмо от королевы, обращенное к его матери, он вновь получил власть над пленницей. Фуке оставил Изабель в отведенной ей комнате, но приказал забрать окна решетками и поставил у дверей двух стражников, которые не покидали свой пост ни днем, ни ночью. Входить к ней имела право только служанка, преданная всей душой обольстительному аббату, которая обслуживала молодую женщину, и сам аббат. Даже госпоже Фуке было запрещено ее навещать. Госпожа Фуке пожаловалась на строгость содержания старшему сыну, и он поспешил к Мазарини. Мазарини был многим обязан Николя Фуке, так как именно он сумел сохранить для кардинала его деньги в то время, как он находился в изгнании. Однако кардинал отказался смягчить участь пленницы.

— Пусть будет счастлива, что находится не в Бастилии и не в Венсенском замке! Не забывайте, что эта женщина собиралась меня отравить! У меня на этот счет множество подтверждений!

— Ваше Преосвященство не опасается мести принца де Конде?

— Чтобы мстить он должен вернуться. А если он появится во Франции, то будет схвачен и обезглавлен за государственную измену!

— Но герцогиня обольстительнейшая женщина, у нее есть и другие преданные друзья.

— Вы из их числа?

В коротком вопросе таилось подозрение, которое суперинтендант мгновенно разгадал. И ответил с улыбкой:

— Друг и восхищенный почитатель, не более. Ваше Преосвященство знает, что сердце мое принадлежит другой. И все-таки нам бы очень хотелось, чтобы госпожа герцогиня де Шатильон-Колиньи переехала в другое место. Оставаясь под одной крышей с моим братом, она становится предметом сплетен недоброжелателей.

— Со сплетнями ничего не поделаешь. Не забывайте, что милостыню подают только богачам, — проговорил Мазарини, пожав плечами, и дал понять, что разговор закончен.

Но у Фуке был еще один вопрос, и он его задал.

— Вместе с госпожой герцогиней была арестована ее камеристка. Судьи добились от нее признаний?

— Ее не довезли до Бастилии. Понятия не имею, как ей это удалось, но она ускользнула от охранников. Ее так и не нашли.

Николя, будучи человеком с сердцем, попытался поговорить с братом, но тот отправил его куда подальше и раздраженно посоветовал заниматься своими делами и не вмешиваться в чужие. Крестный путь Изабель продолжался.

Каждую ночь аббат Фуке являлся в комнату Изабель и начинал ее допрашивать, не давая ей ни сна, ни отдыха. Он встряхивал ее за плечи, как только сон начинал одолевать ее. Доводил ее до полубессознательного состояния и начинал донимать ласками, против которых она с трудом оборонялась. Изабель больше не раздевалась. Напротив она надевала на себя все, что только могла.

Наступила ночь, когда Базиль попытался совершить над ней насилие, но ее здоровый инстинкт пришел ей на помощь. Она завопила так, что ее крик разнесся по всему дому. И едва только крик смолк, как госпожа Фуке уже колотила в дверь, требуя открыть ей и угрожая сыну, что лакей высадит дверь, если ей немедленно не откроют. Кипя от ярости, сын повиновался. Госпожа Фуке вбежала в комнату и увидела полуобнаженную молодую женщину, которая истерически рыдала на постели. Она поспешила к ней, стараясь помочь и успокоить, а к сыну обратила полную гнева речь:

— Мне трудно поверить, что вы мой сын или просто творение Божие! Но вы носите еще и духовный сан! Гореть вам в аду и мне вместе с вами за то, что дала жизнь чудовищу!

Вмешательство госпожи Фуке подарило жертве двое суток отдыха, но отдыха весьма тревожного, так как она беспрестанно ждала появления своего палача. А потом госпожа Фуке слегла, простудившись, после того как слишком долго пробыла в холодной церкви, и Базиль появился снова…

Теперь он изменил тактику. Стал разыгрывать безобидного воздыхателя. Приносил цветы, сладости, редкие духи… Взглянув на подношения, Изабель, как только у нее прибавилось немного сил, сказала с негодованием:

— Если вы надеетесь завоевать меня, обращаясь, как с куртизанкой, то вы снова ошиблись! Вспомните, кто я такая! И ради любви к Господу, которому вы так скверно служите, оставьте меня в покое!

— Только покоя я и добиваюсь, Изабель! Позвольте мне заключить вас в объятия, прижаться к вам, и мы спокойно заснем, обменявшись одним-единственным поцелуем. Трудно представить, как я устал от нескончаемой битвы, на которую вы обрекли меня. Я обещаю отвезти вас домой… К вашему сыну! Разве вам не хочется увидеть его? Как печально, что он так долго не видит своей матери. А что если он вдруг…

Судорожное рыдание вырвалось из груди Изабель.

— Мой сын! Не смейте говорить о моем сыне!

Из глаз ее хлынули слезы, они текли неостановимым потоком, и Базиль почел за лучшее позвать на помощь свою мать, чтобы она успокоила Изабель. Увидев, в каком состоянии находится молодая женщина, госпожа Фуке расстроилась и рассердилась.

— Если вы желали погубить ее, то гибель не за горами! Но занимайтесь своим грязным делом где хотите, но только не здесь! Я не допущу этого! Я немедленно еду к королеве!

Базиль криво усмехнулся.

— Мысль отнюдь не блестящая, матушка! Королева теперь ее ненавидит. Не забудьте: она хотела убить ее любовника!

Но на следующий день приехал господин де Гито, а с ним вместе весть об освобождении.

Изабель покинула дом госпожи Фуке, опираясь на ее руку. Мадам Фуке проводила ее до самой кареты. Бледная, осунувшаяся Изабель шла неверными шагами, часто моргая, и была похожа на ночную птицу, внезапно попавшую под яркий свет. Свет, казалось, ранил ее, причинял боль.

— Вы слишком слабы, — забеспокоилась госпожа Фуке. — Вам лучше бы еще несколько дней провести у меня, вашей хозяйки поневоле. Я никого больше к вам не допущу!

Изабель не успела ответить. Вместо нее ответил Гито.

— Госпожа герцогиня может ехать, куда ей заблагорассудится, но не имеет права оставаться в Париже. Госпожа де Бриенн, которая, к несчастью, простудилась и вынуждена лежать в постели, просила, чтобы ей доверили герцогиню, но напрасно… За пределами Парижа госпожа герцогиня может жить, где угодно. Так куда везти ее? В Мелло, я полагаю?

Взгляд Изабель остановился на незнакомой карете, на неведомых людях, которые должны были везти ее, и она еще плотнее завернулась в меховую накидку. Как, однако, холодно этим утром!

— А где мои слуги, моя карета?

— Вернулись в Мелло.

Глаза Изабель искали Агату, искали Бастия. Бастия, верного слугу, надежную поддержку! Неужели и он находится в заключении? Жизнь показалась ей сущей бессмыслицей точно так же, как все вокруг.

— Не могу ли я поехать к себе на улицу Жур?

— Париж для вас запретная территория, госпожа герцогиня. Может быть, позже, когда вам будет разрешено испросить прощения у Его Преосвященства…

Слова хлестнули Изабель, словно бичом, и вернули мужество, в котором она впрочем никогда не испытывала недостатка.

— Просить прощения? За что?!

— За то, что участвовали в заговоре вместе с врагами государства.

— Господь свидетель, что я никогда не состояла в заговоре против Их Величеств, которые олицетворяют наше государство.

— Господин кардинал тоже его неотъемлемая часть, и покушаться на его жизнь это все равно, что…

— Ничего подобного! Никогда даже мысленно я не посягала ни на чью жизнь! В том числе и на жизнь господина кардинала! Я не госпожа де…

Еще секунда, и она произнесла бы имя «Лонгвиль». Но она проглотила имя, которое могло бы бросить зловещую тень и на ее любимого брата. Проглотила и произнесла с негодованием:

— Никогда! Вы слышите меня? Никогда я не опустилась бы до подобной низости! А ваш кардинал напустил на меня свору шпионов, разрешил им прибегнуть к самым подлым средствам, чтобы сломить меня, и после этого вы хотите, чтобы я, Изабель де Монморанси-Бутвиль, герцогиня де Шатильон-Колиньи, благодарила его и просила у него прощения?

Из-за каретного сарая во двор выехала дорожная карета, запряженная четверкой лошадей. Хозяин дома, Николя Фуке, вышел из нее и низко поклонился Изабель.

— Я взял на себя приятную обязанность сопроводить вас, госпожа герцогиня туда, куда вы пожелаете. Наша карета более пригодна для вас, чем полицейская.

Лакей распахнул дверцу, и Изабель увидела пухлые мягкие подушки, теплую полость, ножные грелки и без малейшего колебания воскликнула:

— Благодарю вас, месье! Благодарю от всего сердца!

Она поцеловала Николя Фуке и оперлась на его руку, которую он протянул, чтобы помочь ей сесть в карету. Суперинтендант сел с ней рядом.

— Куда вы желаете ехать, госпожа герцогиня?

Изабель удостоила презрительным взглядом аббата Базиля, который, молча и недвижимо, стоял в нескольких шагах от кареты, и ответила:

— В Мобюиссон, пожалуйста! В аббатство Нотр-Дам-ла-Рояль. Покойная госпожа принцесса Шарлотта де Конде очень любила достопочтенную матушку Катрин Орлеанскую-Лонгвиль, которая с прошлого года сделалась там аббатисой. Я тоже немного с ней знакома и уверена, что подле нее я исцелюсь и душой и телом, а потом поспешу к моему сыну!

Неожиданный сюрприз ожидал Изабель. Стоило карете выехать из ворот, толпа, что собралась на улице, разразилась радостными восклицаниями. Изабель не поскупилась на улыбку для незнакомцев, которые еще не успели забыть, что не так давно требовали смерти Мазарини.

Арест Изабель де Шатильон-Колиньи произвел немалый шум в обществе, еще больший сопутствовал ее освобождению. Многоречивый Лоре посвятил ей очередную стихотворную поэму, где были такие строки:

Что же касается злосчастного д’Окенкура, который был причиной всех бед, то он получил то, чего хотел от кардинала, поклялся в верности королю и преспокойно удалился в собственные земли, не помышляя больше о своем «прекрасном ангеле». Но прожил он в тишине и спокойствии недолго. Похоже, в этом человеке жил бес непостоянства. Недолгое время спустя, он вновь перешел на сторону врагов Франции. Но счастья ему это не принесло. Через два года, когда французы осадили Дюнкерк, он был убит пулей из французского мушкета. А вскоре великий Тюренн разгромил испанские войска под командованием де Конде в сражении, которое стало называться «битвой в дюнах», так как происходило на морском берегу.

Аббатство Нотр-Дам-ла-Рояль было основано Бланкой Кастильской, матерью Людовика Святого. Его собор и здание благородных очертаний, где располагались кельи, украсили окрестность неподалеку от замка Понтуаз. Аббатство принадлежало цистерцианскому ордену и было предназначено для дам благородного происхождения. Аббатисами в нем всегда были знатные аристократки. Лет десять назад Катрин Орлеанская-Лонгвиль надела монашеское покрывало, а в прошлом году смиренно приняла крест аббатисы. Внутри монастырских стен, в парке, в стороне от основных зданий королева Бланка построила для себя небольшой павильон, чтобы уединяться в нем время от времени, но уединялся там чаще ее сын, Людовик Святой, а потом и внук[23], который любил приезжать сюда, чтобы «посоветоваться с собой в молчании», как любил он выражаться. Сюда в дни своих несчастий приехала его дочь Изабель, ставшая королевой Англии. Отсюда вылетела молния, покаравшая трех невесток короля и их любовников, обрушив на них жестокий пламень справедливости[24]. Впоследствии короли больше не приезжали сюда, зато принцессы и знатные дамы, желая обрести покой и очистить душу, приезжали часто и охотно, наслаждаясь красотой здешних мест, которые так полюбила Катрин Орлеанская-Лонгвиль, сестра герцога и золовка «несравненной» Анны-Женевьевы де Бурбон-Конде. Именно с ней и желала повидаться Изабель, чтобы исцелить даже не столько тело, сколько душу, прежде чем она увидится с сыном. Она не хотела, чтобы мальчик увидел свою мать в слабости, разбитую физически и душевно.

Зима не обошла монастырь снегом, ветром и холодом. Сквозняки гуляли по широким сводчатым коридорам, однако кельи, отведенные для приезжающих, не лишены были необходимых удобств. Матушка Катрин, так же как и монастырский духовник, умела выслушивать и врачевать сердечные раны. Изабель начала исцеление с исповеди и, рассказав все в мельчайших подробностях, почувствовала большое облегчение, словно приняла очищающую ванну, смыв с себя коросту. И сказала духовнику, что, если он сочтет нужным, она не будет возражать против нарушения тайны исповеди. Духовник весьма удивился.

— Такого нет у нас в обычае, дочь моя, — ответил он.

— Я знаю, но предъявленные мне обвинения слишком серьезны. Открывая Господу свое сердце, я открыла Ему все. Я никогда не злоумышляла на жизнь кардинала Мазарини и ничего для этого не делала.

Простая здоровая пища, заботы ученого аптекаря и молодость Изабель вскоре восстановили ее силы. Она собралась домой.

Матушка Катрин не без сожаления прощалась со своей гостьей. Облегчив душу исповедью, излечив ее от болезненных шипов подозрений, восстановив силы, молодая женщина обрела присущую ей веселость, добродушие и любезность. Но в ней созрело и желание восторжествовать над обидчиками, о чем она не стала никому говорить. Обида ее была велика, и она не собиралась забывать ее. Наоборот, не сомневалась, что наступит день, когда все ее слезы отольются злобным кошкам. Придя к аббатисе прощаться, Изабель приняла с открытым сердцем сердечное приглашение навещать монастырь.

— Наш дом всегда открыт для вас, и если вы будете вновь нуждаться в нашей помощи…

— Я всегда буду вспоминать с благодарностью вашу неизмеримую доброту ко мне, досточтимая матушка. И с радостью вернусь сюда, чтобы вновь испытать счастье говорить с вами и молиться.

Неожиданная радость ожидала Изабель при отъезде. Когда она подошла к карете, какой-то человек прыжком соскочил с козел и приблизился к ней. Одна рука у него висела на перевязи. Бастий! Да, это был Бастий, и взрывной характер Изабель тут же дал о себе знать.

— Ну наконец-то! Где ты, спрашивается, пропадал все это время? А ты был мне так нужен! Ты же поклялся своему господину всегда и везде быть для меня защитой!

Бастий опустился перед своей госпожой на одно колено, и лицо его, сиявшее радостью встречи, омрачилось.

— Простите меня, госпожа герцогиня. Я и сам без конца упрекал себя, и поверьте, скорее бы умер, чем изменил слову, данное моему господину в его смертный час. Но я ничего не знал и сам был на волосок от смерти в ту минуту, когда на вас обрушилась беда.

И он рассказал, что за день до ареста Изабель нечаянно попал в стычку, которые нередко случались в Париже, еще не остывшем после безумия Фронды. Получил удар в голову и очнулся на постели в доме старичков-галантерейщиков, которые нашли его у своих дверей.

— Мне невыносимо стыдно, что я не сумел исполнить своего долга, но клянусь спасением души, что произошло это не по злому умыслу, и я покорюсь вашему решению, если вы надумаете меня выгнать. Это не значит, что я покину вас. До тех пор, пока буду жив…

— На сегодня разговоров довольно! У нас немало других дел! И главное, мы должны вернуться домой! Как там мой сынок? Он здоров?

Суровое лицо Бастия осветилось улыбкой.

— Ваш сын чувствует себя лучше всех!

— Ну так скорее к нему! И садись со мной в карету. Нам есть о чем поговорить. Сразу скажи мне, что с Агатой? Ее выпустили из Бастилии?

— Она там и не была.

— То есть как? Ее увезли из Мелло в полицейской карете, охраняемой гвардейцами. Карета ехала передо мной, и уже в Париже на перекрестке мы разъехались в разные стороны. Агата была в ужасном состоянии, боялась тюрьмы и пыток, от которых погиб ее деверь.

— Она не доехала до тюрьмы. Ей удалось сбежать. Никто не знает, как ей это удалось, но во время переезда она сбежала и затерялась в городе. Никому не известно, где она и что с ней сталось.

— Боже мой! Куда она могла пойти? Одна! Ничего не имея! В паническом ужасе! Может быть, она у госпожи де Бриенн?

— Сбежав от полиции кардинала? Вряд ли она отважилась бы тревожить госпожу де Бриенн.

— Тогда куда? В монастырь? К своей матери? Кто может это знать?

Изабель не ждала на свой вопрос ответа. Она откинулась на подушки и погрузилась в эгоистическое блаженство, предвкушая возвращение домой, встречу с сыном и матерью, которая, конечно же, оставалась с Людовиком-Гаспаром, пока ее не было. Пребывание в монастыре принесло Изабель большую пользу, и все же ей не захотелось остаться там навсегда, как собиралась когда-то Анна-Женевьева, тогда еще не ставшая герцогиней де Лонгвиль.

Воспоминание о злобной фурии мгновенно лишило Изабель ощущения безмятежного счастья, какое ее баюкало. Лишенная стыда тварь посмела обвинить ее без малейших на то оснований в попытке отравить Мазарини! Посмела писать об этом в письмах! Тремя кошмарными неделями, которые Изабель провела в особняке Фуке, она обязана преследованию этой злобной фурии! На ее же совести судьба несчастной Агаты де Рику!

— В первую очередь нужно заняться ею! — выпрямившись, вынесла вердикт Изабель, обеспокоив решительным тоном Бастия.

— О ком изволит говорить госпожа герцогиня? — осведомился он.

— Об Агате! О ком же еще? Чья еще судьба может меня тревожить? Ума не приложу, как узнать, где она нашла для себя прибежище! И горячо надеюсь, что она не наделала глупостей!

— Каких глупостей?

— Откуда мне знать? Не бросилась в Сену, когда поняла, что идти ей некуда. В карете она рыдала в голос, страшась участи своего деверя и господина Берто. Господи! Почему мне не сказали о ее бегстве раньше?

— Вы тяжело болели. Но не мучайте себя, я продолжу поиски, и мы найдем ее. У нее есть друзья в Париже, и, кто знает, может быть, ей удалось добраться до Фландрии и воссоединиться со своим супругом. Она вполне на это способна, поверьте!

Возвращение в Мелло было сродни триумфу. Встречать свою госпожу пришли все окрестные жители. Узнав, что она удалилась в Мобюиссон, многие не надеялись ее больше увидеть в этих краях и теперь радовались ее возвращению. Госпожа де Бутвиль все это время жила в замке и опекала любимого внука, который рос и радовал всех. Мальчику исполнилось уже пять лет, и пора было найти для него достойного воспитателя, человека знающего и покладистого, с которым не трудно было бы ужиться. Изабель не хотела отсылать от себя сына, поместив его в школу. Пусть сначала определится его характер и душевные склонности. Она была счастлива, глядя, как он растет и набирается сил, окруженный их общей любовью, словно крепкий росток под защитой большого дерева.

Приехала в Мелло и госпожа де Бриенн. Она была счастлива вновь увидеться со своей молодой подругой, за которую болела душой все это время. Скольких страшных ловушек избежала Изабель, каким опасностям подвергалась! Госпожа де Бриенн неустанно убеждала королеву в невиновности Изабель, не стесняясь, обвиняла во всех смертных грехах аббата Фуке. По словам госпожи де Бриенн, он был воплощением всех зол и всех дьявольских козней. Таким образом и она ополчалась против Мазарини, раскрывая глаза королевы на тех людей, услугами которых он пользовался.

Анна Австрийская, если только старинная подруга не ополчалась против обожаемого кардинала впрямую, всегда была готова ее выслушать, в особенности когда речь шла о человеке, ей приятном. К герцогине де Шатильон королева давно прониклась симпатией. Через госпожу де Бриенн Ее Величество передала Изабель, что ее с удовольствием вновь увидят при дворе, как только она оправится после перенесенных испытаний.

Узнав о возвращении Изабель, не замедлили появиться в замке ее друзья англичане, Крофт и Дигби, принеся ей, словно волхвы, щедрые дары. Знаменитый «симпатический порошок» оказался не только безвредным, но и не действенным, и лорд Дигби, добавив в него ванили, предложил использовать его на кухне. И как всегда друзья предложили ей сыграть в кегли.

И все же Изабель не чувствовала себя счастливой, хотя на ее туалетном столике ранним утром появились два письма: одно от принца де Конде, второе от Франсуа. Тон писем был совершенно различный, один уповал на возвращение незабываемых часов, другой грозился отрезать аббату Фуке уши, как только он с ним встретится.

Но как раз аббат Фуке и омрачал существование Изабель, не в силах излечиться от своей ставшей наваждением страсти. Он не вернул Изабель ее шкатулку с бумагами, которую забрал при аресте. Точно так же, как не вернул и бумаги, найденные у Агаты. Собственно, всего-навсего несколько писем от ее супруга, который отвечал на ее письма и описывал в подробностях свою жизнь во Фландрии. Письма совершенно невинные, не содержащие никаких государственных секретов и тем более намеков на заговор. Но… По мнению аббата Фуке, это было поверхностное впечатление.

Базиль не хотел ничего иного, как только вновь заполучить в свои руки женщину, которую страстно желал. Став обладателем шкатулки Изабель, он принялся распространять слухи о том, например, что нашел в ней необычайно важные письма де Конде и д’Окенкура, касающиеся планов передачи крепостей Перонн и Ам испанцам. Без стеснения говорил о письмах Изабель к нему, в которых она вспоминает о страстных ночах, проведенных под «благородным кровом госпожи Фуке». Аббат грозил сделать эти «страстные письма» достоянием широкой публики, если Изабель не уступит его желанию. Кое-какие письма уже стали странствовать по улицам. Странные письма, в них описывались «тайные прелести» герцогини. Изабель рыдала от стыда и гнева.

— Никогда я не писала ему ничего подобного, — со слезами ярости твердила она. — В своих записках я запрещала приходить ко мне и требовала оставить меня в покое! Но если подобные гадости будут и дальше распространяться по Парижу, они обесчестят не только мое имя, но и имя моего сына!

— Я убью его! — злобно пообещал Бастий. — Пора отправить аббата к его покровителю Сатане!

— Ни в коем случае! — остановила его госпожа де Бриенн. — Вы сделаете из него мученика, а господин кардинал отправит вас на виселицу или колесует[25].

— А не можете ли вы нам сказать, что находилось в вашей шкатулке? — осведомился Крофт, который вместе с Дигби тоже присутствовал на этом совещании.

— Письма господина принца. Весьма сдержанные. Не отрицаю, что в них сквозила нежность, и этим они были мне бесконечно дороги. И еще другие письма. От разных людей.

— В том числе и от маршала д‘Окенкура?

— Да, два письма, не представляющие никакого интереса. Вернее, только его собственный интерес — говоря о любви, он говорит только о деньгах.

— Что может послужить основанием для подозрений в заговоре, — вздохнул Дигби. — Но не вызывает сомнения другое, у негодяя аббата есть в распоряжении человек, который великолепно подделывает ваш почерк, дорогая герцогиня.

— В любом случае, — заявила Изабель после недолгих размышлений, — необходимо изъять у него эту проклятую шкатулку!

— Я займусь этим, — пообещал Бастий.

— Нет, — твердо заявила Изабель. — Аббат отдаст ее мне. Но ты поедешь вместе со мной.

— Мы тоже поедем с вами и с вашими слугами, — поспешили добавить Крофт и Дигби. — В противоборстве с таким опасным человеком никто не будет лишним!

— Чтобы вас обвинили в мятежных намерениях и отправили в Бастилию? Ни за что! — воспротивилась Изабель. — Меня будет сопровождать только Бастий. И разумеется, кучер.

— И я, нравится вам это или не нравится, — вмешалась в разговор госпожа де Бриенн. — Я подруга королевы, у меня безупречная репутация, и каким бы наглым ни был этот аббат, я бы очень удивилась, если бы он в моем присутствии посмел позволить себе что бы то ни было.

Изабель, не колеблясь ни секунды, поцеловала госпожу де Бриенн, верного и преданного друга. Но и англичане не отступались от своего намерения, и тогда Изабель попросила их взять под свою защиту ее мать и сына, поскольку, к несчастью, у маленького Людовика-Гаспара не было отца и защитника.

На следующее утро одетая по последней моде, в элегантном платье из серого сукна, отделанном белым сутажом, в шляпке с белыми, воинственно приподнятыми перьями и всего одним украшением — брошкой с бриллиантами и рубинами на жабо из мехленского кружева, Изабель села в карету рядом с госпожой де Бриенн. Бастий сел на облучок рядом с кучером, и карета покатила в Париж. Дамы сначала заехали в особняк госпожи де Бриенн, позавтракали и направились на улицу Жуи.

Ворота во двор стояли отворенными, карета въехала и остановилась. К карете сразу же подбежал лакей, и Бастий, не слезая с козел, осведомился, дома ли аббат Фуке, так как его желают видеть госпожа герцогиня де Шатильон и госпожа графиня де Бриенн.

— Пойду узнаю, — отвечал лакей, и в глазах его загорелось любопытство и игривый огонек. Изабель вспыхнула гневом.

В одно мгновение она вышла из кареты, и в то же мгновенье Бастий уже стоял рядом с ней.

— Не стоит меня сопровождать, — заявила она ледяным тоном, — я знаю дорогу. Бастий, ты составишь компанию госпоже де Бриенн.

— Но…

— Я хочу поговорить с ним наедине. Ты будь неподалеку и придешь на помощь, если услышишь мой крик.

Аббат сидел в своем рабочем кабинете и писал письмо. Когда в кабинет вихрем ворвалась его недавняя пленница, он вскочил из-за стола, рванувшись ей навстречу.

— Изабель?! Вы у меня?!.

— Госпожа герцогиня де Шатильон, — сухо, ледяным тоном поправила она его. — Вы никогда не получите права называть меня по-иному. И стойте там, где стоите, — прибавила она, встав сама позади массивного кресла и положив на его спинку руки.

— Позвольте мне хотя бы вас поприветствовать. Я так счастлив!

— Не вижу оснований. Имейте в виду, что я приехала не одна, меня сопровождает госпожа де Бриенн, как вам несомненно известно, близкая подруга королевы. Она ожидает меня в карете, но не будет долго медлить, если я задержусь. Поэтому буду краткой. Я приехала за своей шкатулкой, которую вы украли в Мелло, и за бумагами госпожи де Рику, моей камеристки, чья судьба мне неизвестна, так как я понятия не имею, как вы с ней обошлись и куда она исчезла.

— Она сбежала, и о ней я знаю не больше вашего. Что же касается вашей драгоценной шкатулки, то я не имею ни малейшего желания вам ее возвращать. Разве что вы ее у меня выкупите, — прибавил он с усмешкой сатира.

— И какова ваша цена?

— Не делайте вид, что вы не понимаете, дорогая госпожа герцогиня. Вы прекрасно знаете цену, так же как знаете, что я люблю вас до безумия. Станьте моей, и все будет вашим — золото, драгоценности…

— Вы в самом деле сумасшедший. Мне не нужны ни золото, ни драгоценности. Мне нужно только то, что принадлежит мне.

— А мне нужно, чтобы мне принадлежали вы! Прекратим дурацкую комедию, Изабель, я схожу с ума от любви к вам, и вы это прекрасно знаете!

— Так значит, любовь подвигла вас распространять по Парижу фальшивые письма, которые я якобы писала вам, пылая ответной страстью.

Улыбка аббата стала еще сладострастнее.

— Чудные письма, великолепные письма. В них горит неподдельная страсть. Они вспышки этой клокочущей страсти. Я весь дрожал, перечитывая их. А воспоминание о наших ласках…

— Я больше не сомневаюсь: вы больны. Вы в самом деле сумасшедший. С меня довольно! Шкатулку, и немедленно!

В руках Изабель, затянутых в перчатки, появился пистолет. Изабель сама удивилась своему желанию расправиться с низкой мразью. В первый раз в жизни в ней горело ледяным огнем желание убийства. Базиль не понял, насколько серьезна грозящая ему угроза. Его сладострастная улыбка стала еще игривее.

— Бог мой! Как вы хороши, когда гневаетесь. Но к чему вам эта игрушка? Уберите ее, у вас есть оружие более мощное. Вы получите все без громких хлопков. Все, я повторяю вам! Все, что только пожелаете!

— Поспешите! Мое терпение на пределе!

— Положите пистолет и начните раздеваться. Со вкусом, не спеша…

— Негодяй! Вы мне за все заплатите!

Она вытянула руку, положив палец на спусковой крючок.

— Остановитесь, мадам! Из любви к вашим близким, заботясь о своей собственной судьбе, не убивайте его. Вы слишком дорого за это заплатите!

Изабель невольно опустила руку, обернулась, и глаза ее встретились с глазами Николя Фуке. Он вошел незаметно и стоял у дверей. Как ни гневалась Изабель, она не могла не отдать должного элегантности старшего брата. Строгая одежда королевского прокурора, красивое лицо, куда красивее, чем у младшего, добрая улыбка и прямой взгляд. Старший был противоположностью младшего, чьи глаза всегда были полуприкрыты веками и никогда не смотрели прямо на собеседника. Изабель этого терпеть не могла. Лишь из-за одного этого Базиль Фуке никогда бы не вызвал у нее симпатии. Он был воплощением лицемерия, порока, приводившего Изабель в ужас.

Между тем Базиль зло бросил старшему брату:

— Вы, братец, здесь не у себя дома, а у меня. Не стоит распоряжаться и вмешиваться не в свое дело!

— Вы ошибаетесь! И вы, и я не у себя, а в доме нашей матери, которая по своей доброте поселила нас под своим кровом. Не забывайте этого! А теперь пошлите своего лакея, и пусть он принесет то, что вас просят.

— Поскольку просьба исходит от вас, я предпочитаю исполнить ее сам.

— Ни за что! Или в таком случае я отправлюсь вместе с вами. Я слишком хорошо вас знаю, вы способны выкинуть любую штуку.

Базиль с сардонической усмешкой передернул плечами. Его усмешка не прошла незамеченной для Изабель. Аббат и в самом деле был способен на все, способен был даже убить собственного брата, лишь бы добиться своего! Она вновь подняла пистолет.

— С вашего разрешения я пойду с вами. Этому человеку никогда нельзя доверять.

Изабель не без содрогания вновь оказалась в той самой комнате, где тюремщик пытался ее изнасиловать, по счастью, безуспешно, и сразу же увидела свою шкатулку из драгоценного дерева с накладками из позолоченной бронзы, стоящую на консоли.

— Советую вам проверить, все ли бумаги на месте, — подал голос Николя Фуке.

Но Изабель и без его совета уже принялась пересматривать письма.

Чувствуя себя под надежной защитой, Изабель даже позволила себе весело рассмеяться, обнаружив письмо, написанное ее почерком. Фальшивое письмо.

— Мне не с чем вас поздравить, — сказала она, обращаясь к Базилю. — Только почерк может создать иллюзию моего письма. Но стиль… Стиль совсем не мой. И ни одной орфографической ошибки! А я, увы, грешу ошибками. Теперь верните мне бумаги госпожи де Рику.

— Насчет ее бумаг я не буду с вами спорить, — отозвался аббат, подошел к шкафу и достал с полки другую шкатулку, куда более скромную на вид. — В ее письмах нет ничего интересного.

Изабель с трудом удержалась, чтобы не выдать себя возражением. «Неинтересные» письма госпожи де Рику, подписанные ее мужем, как раз и были самыми важными зашифрованными посланиями. Только они и могли быть интересны для шпиона.

Перед тем как покинуть особняк на улице Жуи, Изабель горячо поблагодарила Николя Фуке за его вмешательство и попросила передать свои приветы госпоже Фуке, которая, засучив рукава, трудилась у себя в лаборатории, растирая и смешивая в каменной ступке таинственные травы с резким запахом. Бастий укладывал шкатулки в карету, Изабель стояла рядом, собираясь в нее сесть. Проходя по двору мимо аббата, она не удостоила его ни взглядом, ни словом. Базиль Фуке бросился за ней и попытался заговорить.

— Госпожа герцогиня, — начал он.

Уже встав на подножку кареты, Изабель повернула голову и произнесла ледяным тоном:

— Не желаю ни слышать вас, ни видеть. Никогда! Наши отношения закончились здесь и навсегда.

Вечером того же дня Базиля Фуке призвал к себе Мазарини. Кардинал явно был в дурном расположении духа и отдал категорический приказ не докучать больше герцогине де Шатильон никогда и никоим образом.

Изабель вернулась в Мелло, преисполненная блаженным чувством освобождения. Как бы ни был упрям и упорен аббат Базиль, он не посмеет ослушаться старшего брата, и уж тем более распоряжения кардинала, на службе которого мало-помалу приобретал себе весьма кругленькое состояние. Но на протяжении сентября Изабель еще дважды пришлось встретиться с аббатом лицом к лицу.

В первый раз это случилось в монастыре Милосердных сестер, на улице Вьё-Коломбье, куда Изабель приехала вместе с госпожой де Бриенн. Они сидели в приемной и беседовали с настоятельницей, когда в обители появилась госпожа Фуке в сопровождении своего сына, аббата Базиля, который на этот раз выглядел необыкновенно смиренно и благочестиво. Госпожа Фуке давно дружила с настоятельницей и сразу же направилась к ней. Увидев перед собой аббата, Изабель вскочила так резко, что уронила стул. И тут же опустилась перед настоятельницей в глубоком и почтительном реверансе.

— Прошу вашего снисхождения и прощения, мать настоятельница, — произнесла она так громко, что все разговоры в приемной смолкли, — но я не в силах выносить вид и присутствие этого человека!

— Дочь моя, — мягко сказала настоятельница, — вспомните о том, что вы христианка, и должны все, что тяготит ваше сердце, слагать у креста Распятого.

— Я не забываю об этом, досточтимая матушка, но чаша переполнилась. И я не могу! Не могу! Простите меня!

Изабель побежала к выходу, прикрывая лицо платком. Она так побледнела, что ее подруга, боясь, как бы бедняжка не упала в обморок, поспешила за ней следом и во дворе взяла ее под руку и помогла усесться в карету.

Второй раз, все в том же самом месяце сентябре, Изабель встретила аббата Фуке на ярмарке Сен-Лоран, где она прогуливалась в обществе Месье, Мадемуазель и принцессы-курфюрстины[26]. Внезапно она почувствовала на себе тяжелый неотступный взгляд, обернулась и увидела аббата в нескольких шагах от себя.

— Могу я попросить у вашего высочества, разрешения, — обратилась она к Месье, — надеть на лицо маску? Здесь находится человек, который внушает мне ужас.

— Кто же это? — удивился принц, нащупывая рукой золотой лорнет, который носил на груди.

— Негодный аббат Фуке! — воскликнула Мадемуазель. — Пожалуй, я последую вашему примеру, герцогиня!

Курфюрстине не оставалась ничего другого, как сделать то же самое. Три маски одновременно прикрыли лица. Аббат опустил голову и затерялся в толпе.

Вечером Мадемуазель открыла свой дневник, куда заносила события дня, и записала:

«Признаюсь честно, ни одна женщина не имела столько оснований ненавидеть мужчину, сколько герцогиня…»

На этот раз герцогиня могла быть уверена, что мучитель оставил ее в покое.

В Мелло Изабель вернулась незадолго до новогодних праздников и, к своей большой радости, нашла там Агату. Привез ее в Мелло Уильям Крофт.

История Агаты была, как оказалась, библейски проста. Молодой женщине удалось обмануть бдительность стражей и сбежать. Она неслась вперед со всех ног, ничего не видя и не слыша, и со всего размаху уткнулась в знакомого англичанина, который в эту минуту выходил из зеленной лавки, сделав там заказ. Из несвязной, прерываемой рыданиями речи несчастной он уловил суть дела, быстро посадил ее в свою карету и, погнав лошадей, привез к себе в дом, где сдал с рук на руки своей экономке, попросив спрятать Агату как можно надежнее, а тем временем он и Дигби отправятся на розыски госпожи герцогини.

Дигби и Крофт сразу же поскакали в Париж и узнали о том, что Изабель стала пленницей аббата Фуке. Узнать об этом не составило большого труда — по Парижу поползли слухи, и во всех гостиных их обсуждали с большим азартом. Освобождение молодой женщины спустя три недели, ее болезненное состояние и желание отправиться в монастырь Нотр-Дам-ла-Рояль заставили замолчать все злые языки. Сама королева попросила своего кюре помолиться о душевном покое и улучшении здоровья герцогини де Шатильон, которую, если и можно было в чем упрекнуть, так только в верности своим друзьям. Все придворные последовали примеру королевы.

Но Крофт привез из Парижа не только Агату, но и немало ободривших Изабель новостей.

Несколько месяцев Изабель прожила в любимом Мелло спокойно и счастливо, занимаясь сыном и матерью, которая жила теперь больше у нее, чем в Преси, а потом и сестрой, Мари-Луизой, которая приехала к ней и снова была беременна, но переносила свое состояние легко. Может быть потому, что за годы супружества успела к подобному привыкнуть.

Изабель часто получала письма от Конде, они были полны нежности и согревали ее сердце. Но когда вскоре король поставил во главе своих войск маршала де Тюренна, эта новость вновь открыла незаживающую рану в сердце Изабель. Она видела впереди нескончаемый поединок между принцем и де Тюренном, видела потоки крови, где смешалась кровь французов с кровью испанцев, которыми командовал Конде…

Она еще не знала, какой страшный удар уготован ей впереди.

Осенью 1657 года ее обожаемый сын Людовик-Гаспар упадет с лошади и умрет у нее на руках. Единственным утешением обезумевшей от горя матери послужит то, что она сама закрыла ему глаза…