Мятежная Рот Вероника

Глава 41

К тому времени, когда мы въезжаем в город, разговоры прекращаются. Все сидят с бледными лицами и сжатыми губами. Маркус рулит, лавируя между ямами размером с человека и обломками разбитых автобусов. Когда мы минуем район города, в котором живут бесфракционники, вокруг становится заметно чище.

Потом я слышу выстрелы. С большого расстояния они кажутся просто громкими хлопками.

На мгновение я теряю ориентацию. Вижу перед собой стоящих на коленях лидеров Альтруизма, лихачей с пустыми лицами и оружием в руках. Мою мать, которая идет навстречу пулям. Уилла, падающего на землю. Кусаю себя за кулак, чтобы не закричать. Боль возвращает меня к реальности.

Мама говорила мне, надо быть храброй. Если бы она знала, что ее смерть заставит меня столько бояться, пожертвовала бы она своей жизнью с такой же решимостью или нет?

Отделяясь от колонны грузовиков, Маркус сворачивает на Мэдисон-авеню. Когда нам остается два квартала до Мичиган-авеню, где идет бой, он сворачивает в переулок и глушит мотор.

Фернандо выпрыгивает из кузова и протягивает мне руку.

— Пошли, бунтарь, — подмигивает он.

— Что? — спрашиваю я, и с его помощью сползаю с борта.

Он открывает свою сумку. Там полно синей одежды. Начинает перебирать ее, кидая вещи то мне, то Кристине. Я беру футболку и джинсы.

— Бунтарь, — отвечает он. — Существительное. Человек, который действует вопреки воле существующей власти, но не обязательно воинственно.

— Тебе надо всему дать определение? — Кара проводит пальцами по своим матовым светлым волосам и убирает выбившиеся пряди. — Мы просто что-то делаем вместе, так получилось. Нет нужды присваивать звания.

— Так уж сложилось, что я люблю все систематизировать, — приподнимает черные брови Фернандо.

Я внимательно гляжу на него. Последний раз я вламывалась в штаб-квартиру фракции с оружием в руках, и позади меня оставались трупы. Теперь я хочу, чтобы все было по-другому. Мне это необходимо.

— А мне нравится. Бунтарь. Просто идеально.

— Видишь? — говорит Каре Фернандо. — Я не одинок.

— Поздравляю, — сухо отвечает она.

Я рассматриваю вещи, предназначенные для меня. Остальные уже снимают верхнюю одежду.

— Нет времени скромничать, Сухарь! — яростно глядя на меня, говорит Кристина.

Я знаю, что она права, поэтому снимаю красную рубашку и надеваю синюю футболку. Оглядываюсь на Фернандо и Маркуса и переодеваю брюки. Джинсы приходится закатать в четыре оборота. Когда я затягиваю ремень, они сморщиваются, как мятый бумажный пакет.

— Она только что назвала тебя «Сухарем»? — спрашивает Фернандо.

— Ага, — отвечаю я. — Я перешла в Лихачество из Альтруизма.

— Ого, — хмуро говорит он. — Громадный прыжок. Такой разрыв личностных ценностей сейчас практически невозможен, генетически.

— Частенько личностные ценности не имеют никакого отношения к выбору фракции, — вспоминаю слова матери. Она ушла из Лихачества не потому, что не подходила фракции по личным качествам — просто быть дивергентом в Альтруизме намного безопаснее. Еще Тобиас, который выбрал Лихачество, чтобы сбежать от отца.

— Есть множество факторов, — добавляю я.

Чтобы сбежать от человека, который стал моим союзником. Я чувствую укол вины.

— Говори в таком стиле дальше, и они никогда не поймут, что ты не эрудит, — отвечает Фернандо.

Я провожу расческой по волосам и убираю их за уши.

— Вот, — Кара поднимает с моего лица прядь волос и закалывает их серебристой заколкой, как обычно делают девушки-эрудиты.

Затем Кристина достает пистолеты.

— Возьмешь? — спрашивает она. — Или предпочитаешь шокер?

Я гляжу на оружие в ее руке. Если я не возьму шокер, то буду совершенно беззащитна перед теми, кто с радостью станет стрелять в меня. Если возьму, то признаюсь в своей слабости на глазах у Фернандо, Кары и Маркуса.

— Знаешь, что бы сказал Уилл? — говорит Кристина.

— Что? — спрашиваю я дрожащим голосом.

— Заявил бы тебе, что пора с этим покончить, — отвечает она. — Бросить иррациональную чушь и взять хренову пушку.

Уилл терпеть не мог ничего иррационального. Кристина права. Она знала его лучше меня.

И она, потерявшая тогда столь дорогого человека, оказалась способна простить меня, сделать практически невозможное. Поменяйся мы местами, я бы не смогла так. Почему мне трудно простить себя?

Я смыкаю пальцы на рукояти пистолета, который протягивает мне Кристина. Металл еще теплый. Я чувствую, как пробуждаются воспоминания о том, как я застрелила Уилла. Я пытаюсь придавить этот кошмар, но память не поддается. Я отпускаю рукоятку.

— Шокер — совершенно нормальный выбор, — улыбается Кара, снимая волосок с рукава. — Если хочешь знать мое мнение, то лихачи слишком заморочены на оружии.

Фернандо протягивает мне шокер. Мне хочется выразить Каре благодарность, но она уже переключилась на другое.

— Как мне эту штуку спрятать? — спрашиваю я.

— Просто не беспокоиться.

— Хорошо.

— Нам пора, — говорит Маркус, глядя на часы.

Мое сердце бьется с такой силой, что я ощущаю каждую проходящую секунду, но все остальное будто онемело. Я едва чувствую землю у себя под ногами. Никогда еще я так не боялась. Это вообще лишено всякой логики, учитывая то, что я видела и проделывала в симуляциях.

А может, и нет. Что бы там альтруисты не хотели рассказать остальным, до того, как произошло нападение, Джанин предприняла срочные и совершенно ужасные меры, чтобы остановить их. А я сейчас пытаюсь завершить их дело, за которое погибла фракция, в которой я родилась. Сейчас на карту поставлено много больше, чем моя жизнь.

Я и Кристина идем впереди. Бежим по чистым и ровным тротуарам Мэдисон-авеню, мимо Стэйт-стрит, к Мичиган-авеню.

Полквартала до штаб-квартиры Эрудиции. Я внезапно останавливаюсь.

Перед нами стоят в четыре ряда люди, одетые в черное и белое, на расстоянии в полметра друг от друга, с поднятыми на изготовку ружьями и пистолетами. Я моргаю, и у меня перед глазами лихачи, управляемые симуляцией, в районе Альтруизма. Возьми себя в руки! Возьми себя в руки, возьми себя в руки… Я снова моргаю. Передо мной опять правдолюбы. Некоторые одеты сплошь в черное, но они — не лихачи. Если не буду аккуратна, то забуду, где я и зачем здесь оказалась.

— О боже мой, — восклицает Кристина. — Сестра, родители… если они…

Она смотрит на меня, и я понимаю, о чем она думает. Я такое уже чувствовала. Где мои родители? Я должна их найти. Но если ее мать и отец среди правдолюбов, под контролем симуляции, с оружием в руках, то она ничем не сможет им помочь.

Интересно, есть ли в их рядах Линн?

— Что нам делать? — спрашивает Фернандо.

Я делаю шаг навстречу правдолюбам. Может, программа не заставит их стрелять. Смотрю в остекленевшие глаза женщины в белой блузке и черных брюках. Она выглядит так, будто только что вернулась с работы.

Бах. Я инстинктивно падаю на землю, прикрываю голову руками и ползу обратно, к ногам Фернандо. Он помогает мне встать.

— А можно было этого не делать? — спрашивает он.

Я наклоняюсь вперед и смотрю в переулок, отделяющий нас от штаб-квартиры Эрудиции. Там тоже стоят правдолюбы. Я не удивлюсь, если их плотное кольцо окружает район Эрудиции со всех сторон.

— Есть другая дорога к штаб-квартире? — спрашиваю я Кару.

— Мне неизвестно, — отвечает она. — Если только тебе не пришло настроение попрыгать с крыши на крышу.

Усмехается. В ее понимании это шутка. Я приподнимаю брови.

— Подожди, — вставляет она. — Ты же не хочешь сказать…

— Крыши? — спрашиваю. — Нет. Окна.

Сворачиваю влево, стараясь ни на дюйм не приближаться к правдолюбам. Здание слева от меня близко подходит к зданию штаб-квартиры Эрудиции, там, дальше. Наверняка есть окна напротив друг друга.

Кара что-то бормочет о чокнутых лихачах, но бежит следом. Фернандо, Кристина и Маркус присоединяются к нам. Я пытаюсь открыть дверь здания, но она заперта.

— Отойдите, — приказываю я. И я решаюсь. Достаю пистолет, навожу на замок, прикрываю лицо рукой и стреляю. Раздается громкий удар, который отдается звоном в ушах. Замок сломан.

Я захожу внутрь. Впереди — длинный коридор с дверьми по обе стороны, некоторые открыты, другие закрыты. В одной из комнат я вижу ряды старых парт и классные доски, прямо как домах района Лихачества. Воздух затхлый, смесь запаха библиотечных книг и чистящего раствора.

— Когда-то здесь было офисное здание, — поясняет Фернандо. — Эрудиты переделали его в учебное для проходящих инициацию. После серьезных перестроек в штаб-квартире около десяти лет назад, когда все здания напротив Миллениума объединили, они перестали проводить свои занятия. Слишком старый дом, трудно усовершенствовать.

— Спасибо за урок истории, — усмехается Кристина.

В конце коридора я захожу в один из классов и оглядываюсь вокруг. Вижу заднюю стену штаб-квартиры Эрудиции, но там нет окон на уровне первого этажа.

Я замираю. Прямо передо мной — только на улице — стоит девочка-правдолюб, держа в руке пистолет с длинным дулом. Она совершенно неподвижна, я даже не могу сказать, дышит ли она.

Высунув голову наружу, я ищу окна выше. Наверху, в здании школы их вообще-то много. У штаб-квартиры Эрудиции — одно, на высоте третьего этажа.

— Хорошие новости, — произношу я. — Я нашла способ, как нам перебраться.

Глава 42

Мы расходимся по зданию, разыскивая технические помещения. Нужна лестница. Я слышу, как скрипят кроссовки по плитке, возгласы. «Нашел… нет, подожди, тут только швабры». «Какой длины нужна лестница? Ведь стремянка не подойдет?»

Я вбегаю в класс на третьем этаже, который расположен напротив штаб-квартиры Эрудиции. С третьей попытки открываю нужное окно.

Затем кричу: «Эгей!» Тут же прячусь, но выстрелов не слышно. Хорошо, думаю я, значит, они не реагируют на шум.

Кристина быстрым шагом входит в класс, неся под мышкой лестницу. Остальные входят следом.

— Нашла! Думаю, она достаточно длинная, надо только ее выставить прямо.

Она слишком поспешно поворачивается и заезжает концом лестницы Фернандо в плечо.

— Ой! Прости, Нандо.

От удара у него слетают с носа очки. Улыбнувшись, он убирает их в карман.

— Нандо? — переспрашиваю я. — Разве эрудитам дают прозвища?

— Когда хорошенькая девушка называет тебя по прозвищу, вполне логично отзываться, — отвечает он.

Кристина отворачивается. Сначала я думаю, что она стесняется, но потом вижу, ее лицо перекосилось, будто он дал ей пощечину, а не сделал комплимент. Слишком мало времени прошло со смерти Уилла, чтобы флиртовать.

Я помогаю Кристине выставить конец лестницы в окно. Постепенно мы выдвигаем ее к соседнему зданию. Маркус помогает нам. «Опля», — говорит Фернандо, когда мы стукаем ею в окно напротив.

— Теперь пора разбить стекло, — говорю я.

Фернандо достает из кармана специальное устройство и протягивает мне.

— Думаю, ты бросишь точнее всех.

— Я бы на это не рассчитывала, — отвечаю я. — Правая рука у меня еще не работает, придется бросать левой.

— Я брошу, — говорит Кристина.

Нажимает кнопку на ребре диска и бросает через переулок, снизу вверх. Я, сжав кулаки, жду. Он ударяет в подоконник и катится по стеклу. Вспышка оранжевого света, и окна — а вместе с ним соседние, по бокам, сверху и снизу — разлетаются на сотни крошечных осколков и осыпают стоящих внизу правдолюбов.

Правдолюбы одновременно поворачиваются и начинают стрелять вверх. Все падают на пол, но я не двигаюсь. Часть меня восхищается идеальной синхронностью стрельбы, другая содрогается от омерзения, видя, как Джанин Мэтьюз превратила еще одну фракцию из людей в технические детали. Ни одна из пуль не попадает даже в класс.

Правдолюбы не дают второго залпа, и я гляжу на них сверху. Они снова в том положении, в котором были до стрельбы. Половина лицом к Мэдисон-авеню, другая — к Вашингтон-стрит.

— Они реагируют только на движение, так что… не падайте вниз, — советую я. — Тот, кто пойдет первым, должен будет закрепить лестницу на противоположном конце.

Подмечаю, что Маркус, которому пристало бы самоотверженно предложить свою кандидатуру, молчит.

— Сегодня не в настроении быть Сухарем, Маркус? — спрашивает Кристина.

— Будь я на твоем месте, я бы выбирал, кого оскорблять, — отвечает он. — Пока я единственный человек, который точно знает, что мы ищем.

— Это угроза?

— Пойду я, — говорю я прежде, чем Маркус успевает ответить. — Я ведь тоже Сухарь, отчасти?

Кладу шокер и залезаю на парту, чтобы лучше пристроиться у окна. Кристина держит лестницу сбоку, и я начинаю лезть вперед.

Выбравшись в окно, ставлю ноги на продольные перекладины, а руки — на ступени. Лестница крепкая, насколько надежным может быть алюминий. Она прогибается и поскрипывает под моим весом. Я стараюсь не смотреть вниз на правдолюбов; не думать о том, что в любой момент они могут поднять оружие и начать пальбу.

Быстро дыша, я гляжу вперед, туда, куда мне надо попасть. Окно штаб-квартиры Эрудиции. Еще несколько ступеней.

По переулку дует ветер, толкая меня в сторону. Я вспоминаю, как забиралась на колесо обозрения с Тобиасом. Там он меня придерживал. А сейчас мне помочь некому.

Я мельком бросаю взгляд на землю внизу. Кирпичи, совсем маленькие. Правдолюбы, порабощенные Джанин. Ползу дальше, руки болят, особенно правая.

Лестница дергается, съезжая ближе к краю оконной рамы. Кристина крепко держит за другой конец, но он почти сползает с подоконника на противоположной стороне. Я сжимаю зубы и почти не двигаюсь. Переставить обе ноги сразу не получится. Придется позволить лестнице слегка соскользнуть. Осталось четыре ступеньки.

Вся конструкция дергается влево, а затем, когда я переставляю вперед правую ногу, то промахиваюсь.

Мое тело съезжает вбок, и я вскрикиваю, обхватывая остов руками. Ноги болтаются в воздухе.

— Ты в порядке? — окликает меня Кристина.

Я не отвечаю. Поднимаю ноги, поджимаю к телу. От моего рывка лестница еще больше съехала в сторону. Опирается на считаные миллиметры бетона.

Я решаю двигаться быстрее. Бросаюсь к подоконнику в тот самый момент, когда она соскальзывает. Хватаюсь за твердую поверхность, кожу царапает бетон. Позади меня мои товарищи вскрикивают.

Стиснув зубы, я подтягиваюсь. Правое плечо заходится от боли. Перебирая ногами по кирпичной кладке, я пытаюсь зацепиться носками ног, но не получается. Сквозь зубы кричу, подтягиваясь на руках. Половина моего тела оказывается внутри, другая — свисает снаружи. Хорошо хоть Кристина не позволила лестнице опуститься низко, и правдолюбы не стреляют в мою сторону.

Я влезаю в окно штаб-квартиры Эрудиции. Это туалет. Я падаю на пол, левым плечом вниз, и пытаюсь перевести дыхание и стерпеть боль. По лбу течет пот.

Из кабинки выходит женщина-эрудит, я вскакиваю на ноги и выхватываю пистолет, наставляя на нее, не думая ни мгновения.

Она замирает, подняв руки вверх. К ее туфле прилип клочок туалетной бумаги.

— Не стреляй! — кричит она, выпучив глаза.

Я вспоминаю, что одета, как эрудит. Опускаю оружие.

— Приношу извинения, — я пытаюсь изобразить официальный тон, нормальный для эрудитов. — Я немного разнервничалась с учетом происходящего. Необходимо забрать результаты исследований из… лаборатории 4-А.

— Несколько неразумно, — отвечает женщина.

— Информация исключительной важности, — я пытаюсь изобразить самодовольство, как часто делали те эрудиты, которых я встречала. — Я бы предпочла, чтобы ее не изрешетили пулями.

— Вряд ли в моей компетенции отговорить вас от этой попытки, — отвечает она. — Если не возражаете, я вымою руки и вернусь в укрытие.

— Совершенно верно, — отвечаю я и решаю не говорить ей про туалетную бумагу на туфле.

Оборачиваюсь к окну. На той стороне переулка Кристина и Фернандо пытаются поднять лестницу в прежнее положение и поставить обратно на подоконник. Хотя у меня болят руки, я высовываюсь из окна и хватаю лестницу за край и держу ее, пока Кристина ползет.

Наш «мост» устоял, и Кристина перебирается без проблем. Она сменяет меня, а я придвигаю к двери мусорный бак. Потом сую пальцы под холодную воду, чтобы не болели ссадины.

— Очень умно, Трис, — бормочет Кристина.

— Незачем удивляться.

— Просто… Ты же показала склонность и к Эрудиции, так?

— Какая разница? — отрезаю я. — Фракции уничтожены, и это уже не имеет значения.

Я еще никогда такого не говорила. Даже не думала. Но с удивлением понимаю, что верю в эти слова и согласна с Тобиасом.

— Я не пыталась тебя обидеть, — говорит Кристина. — Склонность к Эрудиции — совсем не плохо. Особенно сейчас.

— Извини, я просто… перенервничала. Вот и все.

Маркус влезает в окно и плюхается на кафельный пол. Кара справляется с задачей на удивление ловко, будто перебирает струны банджо, а не ступеньки на высоте третьего этажа, едва касаясь их ступнями.

Фернандо ползет последним. Он в том же положении, что и я, на лестнице, закрепленной только с одного конца. Я подхожу ближе к окну, чтобы предупредить его, если «мост» начнет соскальзывать.

Фернандо, у которого, как я думала, проблем будет меньше всех, движется совершенно неуклюже, хуже всех остальных. Наверное, он всю жизнь провел за книгами и компьютером. Медленно ползет вперед, его лицо краснеет, он держится за ступеньки с такой силой, что кисти становятся пятнисто-красными.

Он достигает середины, но вдруг я замечаю, как что-то вываливается у него из кармана. Очки.

— Фернан!.. — начинаю орать я.

Слишком поздно.

Очки ударяются о перекладину и, крутясь, падают дальше, на тротуар.

По рядам правдолюбов будто прокатывается волна. Они поднимают оружие и начинают стрелять вверх. Фернандо вскрикивает и распластывается на лестнице. Одна из пуль ранит его ногу. Куда попали остальные, я не вижу, но понимаю, что они достигли цели — между степенек течет кровь. Судя по всему, раны серьезные.

Фернандо смотрит на Кристину, его лицо сереет. Кристина бросается вперед, в окно, чтобы схватить его за руки.

— Не будь дурой! — слабеющим голосом произносит он. — Оставь меня.

Это — его последние слова.

Глава 43

Кристина отходит назад. Мы стоим как вкопанные.

— Не хочу показаться бессердечным, — напоминает Маркус, — но лучше идти, пока сюда не ворвались лихачи и бесфракционники.

Я слышу стук по подоконнику и быстро поворачиваю голову. На долю секунды мне кажется, что Фернандо забирается внутрь. Но это всего лишь капли дождя.

Мы выходим из туалета следом за Карой. Теперь она — наш командир. Она лучше всех знает штаб-квартиру Эрудиции. Сначала Кристина, потом Маркус, за ним — я. Мы оказываемся в коридоре, точно таком же, как все остальные в здании. Сером, ярко освещенном, безжизненном.

Но сейчас тут жизни куда больше, чем раньше. Снуют люди в синих одеждах Эрудиции, группами и по одиночке. Они возбужденно кричат. «Они у входных дверей! Уходите как можно выше!» «Они вывели из строя лифты! Быстро к лестницам!» И внезапно, посреди хаоса, я вспоминаю, что оставила шокер в том пустом классе. И я снова на миг ощущаю себя безоружной.

Мимо нас бегут и предатели-лихачи, но они поспокойнее, чем эрудиты. Интересно, что смогут сделать в таком кошмаре Джоанна, члены Товарищества и альтруисты? Будут ухаживать за ранеными? Или закроют невинных эрудитов от оружия лихачей своими телами, погибая во имя мира?

Я вздрагиваю. Кара ведет нас к лестнице в конце коридора, и мы присоединяемся к толпе перепуганных эрудитов. Один пролет, два, три. Потом Кара высовывается в дверной проем, прижав пистолет к груди.

Я помню — это мой этаж.

У меня путаются мысли. Я здесь едва не умерла. И я жаждала смерти.

Я замедляю шаг и отстаю. Не могу справиться с шоком, хотя бегущие позади подгоняют меня, Маркус что-то вопит, но глухо, как сквозь вату. Кристина возвращается, хватает меня за руку и тащит вперед, к комнате «КОНТРОЛЬ А».

На посту управления стоят ряды компьютеров, но я их не различаю. Глаза будто покрыла пленка. Я моргаю, пытаясь избавиться от нее. Маркус сидит за одним, Кара — за другим. Они перешлют всю информацию с компьютеров Эрудиции к остальным фракциям.

Позади меня открывается дверь.

— Что вы тут делаете? — слышу я голос Калеба.

Я сразу прихожу с себя, оборачиваюсь и вижу пистолет в его руке.

У него глаза нашей матери — тускло-зеленые, почти серые, но цвет рубашки оттеняет их, делая ярче.

— Калеб, — спокойно отвечаю я. — А ты как сам думаешь?

— Я пришел, чтобы остановить вас! — кричит он дрожащим голосом. Его пальцы, вцепившиеся в оружие, трясутся.

— Мы здесь, чтобы спасти информацию Эрудиции, которую хотят уничтожить бесфракционники. Тебе не стоит нас останавливать.

— Неправда, — он дергает головой в сторону Маркуса. — Зачем вы его привели, если не пытаетесь найти кое-что еще? Нечто, более важное для него, чем все данные Эрудиции, вместе взятые?

— Она тебе рассказала? — спрашивает Маркус. — Тебе, ребенку?

— Сначала ничего не объясняла, — отвечает Калеб. — Но потом передумала. Джанин хотела, чтобы я сделал собственный выбор!

— Факт состоит в том, что она слишком боялась реальности, а альтруисты — нет. И не боятся. Как и твоя сестра. К ее чести.

Меня просто перекашивает. Хочется ударить Маркуса даже тогда, когда он делает мне комплимент.

— Моя сестра, — тихо говорит Калеб, снова глядя на меня. — Она просто не знает, во что ввязалась. Не знает, что ты хочешь всем показать… ведь это разрушит все!

— Мы здесь, чтобы исполнить предназначение! — срывается на крик Маркус. — Мы выполнили одну задачу и теперь надо решить следующую!

Я не знаю, о чем говорит Маркус, но Калеб явно не удивлен.

— Нас никто сюда не посылал, — отвечает он. — И мы отвечаем за все только перед самими собой.

— Такой тип мышления, зацикленный на собственной личности, вполне нормален, насколько я уже понял, для тех, кто слишком долго общается с Джанин Мэтьюз. Ты настолько не желаешь снизить уровень комфорта, что эгоизм начисто лишает тебя человечности!

Мне плевать, что будет сказано дальше. Пока Калеб таращится на Маркуса, я разворачиваюсь и бью ему ногой по запястью. Удар потрясает его, пистолет выпадает из руки. Я подтягиваю оружие к себе носком ноги.

— Тебе лучше поверить мне, Беатрис, — у него подбородок дрожит.

— После того, как ты помогал меня мучить? После того, как ты позволил ей убивать меня?