Мятежная Рот Вероника

— Разве ты не должна была погибнуть?

Некоторые смеются, я пытаюсь улыбнуться. Но улыбка получается кривой.

— Должна была, — отвечаю я.

— Но мы решили не давать Джанин Мэтьюз все, чего ей хочется, — Тобиас встает и дает мне банку фасоли, но внутри — омлет. Алюминиевая банка греет мне руки.

Я сажусь рядом с ним. Вытряхиваю немного еды себе в рот. Я не голодна, но понимаю, что перекусить надо, поэтому жую и проглатываю. Я уже знаю, как привыкли есть бесфракционники, поэтому передаю банку Кристине и принимаю у Тобиаса жестянку с консервированными персиками.

— Почему все собрались в доме Маркуса? — спрашиваю его я.

— Эвелин его выгнала. Сказала, что это и ее дом и он многие годы им пользовался, пришла ее очередь, — ухмыляется Тобиас. — Была хорошая ругань, прямо на лужайке, но Эвелин вышла победителем.

Я гляжу на мать Тобиаса. Она в дальнем углу болтает с Питером и доедает омлет. У меня жжет в животе. Тобиас говорит о ней почти с почтением. Но я никогда не забуду того, что она сказала о моей временной роли в его жизни.

— Тут где-то хлеб имеется, — он берет с кофейного столика корзинку. — Возьми пару кусков.

Я грызу горбушку и снова смотрю на Питера и Эвелин.

— Думаю, она хочет завербовать его, — произносит Тобиас. — Она умеет расписать жизнь бесфракционников, как нечто привлекательное.

— Все, что угодно, только чтобы его в Лихачестве не было. Он мне жизнь спас, но любить его после этого я не стала.

— Надеюсь, когда все закончится, различия между фракциями не будут нас беспокоить. И, думаю, это хорошо.

Я помалкиваю. Мне не хочется начинать спорить с ним. Напоминать ему, как трудно убедить лихачей и правдолюбов объединиться с бесфракционниками в войне с системой фракций. Все может перерасти в новый конфликт.

Открывается дверь, и входит Эдвард. Сегодня у него на глазу синяя повязка. Огромный глаз на когда-то симпатичном лице выглядит забавно, даже гротескно.

— Эдди! — приветствует его кто-то. Но Эдвард уже замечает Питера. Идет через всю комнату, едва не выбивая ногой у кого-то из рук банку. Питер вжимается в стену у двери, будто хочет исчезнуть.

Эдвард останавливается в считаных сантиметрах от него, а потом резко дергается, будто собираясь ударить Питера кулаком. Тот отшатывается назад и стукается головой о стену. Эдвард ухмыляется, бесфракционники смеются.

— При свете дня не такой уж и храбрец, — обращается Эдвард к Эвелин.

— Постарайся не давать ему в руки никаких столовых приборов. Как знать, что ему придет в голову с ними сделать.

Говоря, он выхватывает вилку из руки Питера.

— Отдай — просит парень.

Эдвард хватает Питера свободной рукой за горло и прижимает зубцы вилки ему к кадыку. Питер цепенеет, кровь приливает ему к лицу.

— Молчи, когда я рядом, — цедит Эдвард. — Или в следующий раз я тебе горло проткну.

— Хватит, — говорит Эвелин. Он бросает вилку и отпускает Питера. Идет через всю комнату и садится рядом с человеком, назвавшим его «Эдди».

— Может, вы и не знали, но у Эдварда слегка нестабильная психика, — напоминает Тобиас.

— Я уже поняла, — говорю.

— Тот парень, Дрю, который помог Питеру провернуть дело с ножом для масла, когда его выгнали из Лихачества, попытался прибиться к той же группе бесфракционников, что и Эдвард, — продолжает Тобиас. — Но, как видишь, Дрю поблизости нет.

— Эдвард его убил? — спрашиваю.

— Почти, — отвечает Тобиас. — Видимо, поэтому другая перешедшая, Майра ее звали, да? — ушла от Эдварда. Она слишком мягкая, чтобы терпеть его.

При мысли о Дрю, едва не погибшем в руках Эдварда, у меня холодеет внутри. Дрю и на меня нападал.

— Не хочу я об этом говорить.

— О’кей, — соглашается Тобиас, касаясь моего плеча. — Не трудно снова оказаться в доме альтруистов? Надо было раньше спросить. Если сложно, можем пойти куда-нибудь еще.

Я доедаю второй кусок хлеба. Все дома альтруистов одинаковы, гостиная точно такая же, как в моем доме, и она навевает воспоминания. Особенно если присмотреться повнимательнее. Каждое утро свет проникает сквозь жалюзи, и отец может читать. Каждый вечер мать, постукивая спицами, вяжет. Но я не начинаю задыхаться. Пока.

— Да, трудновато, но не настолько, как можно было бы подумать.

Тобиас приподнимает бровь.

— Правда. Симуляции у эрудитов… помогли мне, каким-то образом. Научили держаться.

Я хмурюсь.

— А может, и нет. Наверное, научили меньше за все держаться.

Это — правильнее.

— Как-нибудь я тебе обо всем расскажу.

Мой голос утихает сам собой.

Он касается моей щеки, несмотря на то, что мы в людной комнате, где разговаривают и смеются, и целует меня.

— Эй, там, Тобиас, — мужчина сидит слева от меня. — Разве ты не вырос у Сухарей? Я-то думал, что вы только… руки друг другу моете, типа.

— Тогда, как думаешь, откуда у альтруистов дети родятся? — приподняв брови, спрашивает Тобиас.

— Призываются к жизни страшным усилием воли, — вмешивается в разговор женщина, сидящая на подлокотнике. — Разве ты не знал, Тобиас?

— Нет, не знал, простите, — ухмыляется он.

Все смеются. Мы смеемся. Похоже, здесь и есть настоящая фракция, к которой принадлежит Тобиас. У них нет особых добродетелей. Они признают все цвета, все добродетели, им принадлежит все.

Я не знаю, что их связывает. Единственное, что у них есть общего — неудача. Какая бы она ни была, она для них — причина достаточная.

Теперь я, наконец, чувствую, кто он такой на самом деле. Но насколько хорошо я знаю Тобиаса, если до сих пор не видела его истинного лица?

Солнце клонится к закату. В районе Альтруизма шумно. Лихачи и бесфракционники слоняются по улицам, у некоторых в руках бутылки, у других — оружие.

Впереди Зик катит Шону в кресле, мимо дома Элис Брюстер, одного из лидеров Альтруизма. Бывшего. Они меня не видят.

— Давай еще раз! — кричит Шона.

— Уверена?

— Да!

— О’кей…

Зик переходит на бег. Когда они отъезжают от меня настолько далеко, что я едва вижу их силуэты, он опирается руками о кресло и отрывает ноги от земли. Оба катятся вместе посреди улицы. Шона визжит, Зик смеется.

Я сворачиваю влево на ближайшем перекрестке и шагаю по выщербленному тротуару к дому, где альтруисты проводили ежемесячные общие собрания фракции. Я давно здесь не была, но хорошо помню, где он. Один квартал — на юг, потом два квартала — на запад.

Солнце опускается к горизонту, я иду вперед. Здания сереют, лишаясь солнечного света.

Штаб-квартира Альтруизма — простое прямоугольное бетонное здание, такое же, как все остальные в районе. Но, когда я открываю дверь, меня встречают знакомые деревянные полы и ряды скамеек, расставленных по периметру. В центре зала — потолочное окно, свет из которого рисует оранжевый квадрат на полу. Единственное украшение помещения.

Я сажусь на скамью, которую раньше занимала моя семья. Я обычно была рядом с отцом, а Калеб — с матерью. Теперь я осталась одна. Последняя из Прайоров.

— Хорошо здесь, правда?

Входит Маркус и присаживается напротив меня. Кладет руки на колени. Нас разделяет пятно солнечного света.

У него на челюсти большой синяк — отметина от удара Тобиаса. Волосы подстрижены.

— Хорошо, — отвечаю я, выпрямляясь. — А что ты здесь делаешь?

— Просто увидел, куда ты заглянула, — отвечает он, внимательно глядя на ногти. — И захотел поговорить с тобой насчет информации, которую выкрала Джанин Мэтьюз.

— А если ты опоздал? Если я уже узнала, что она собой представляет?

Маркус прищуривается. Намного более ядовитый взгляд, чем получается у Тобиаса, хотя он и унаследовал глаза отца.

— Скорее всего, нет.

— Откуда тебе знать?

— Я видел, что случается с людьми, когда они узнают истину. Они выглядят так, будто забыли обо всем, что искали и чего добивались. Просто ходят и пытаются вспомнить, чего же они хотели.

У меня по спине пробегает холодок, потом на всей коже появляются мурашки.

— Ради этого Джанин решила убить половину фракции, так что информация должна быть чрезвычайно важной, — говорю я после паузы. Я осведомлена еще кое о чем.

«Предполагаешь, это касается лишь тебя и твоего ненормального мозга? Ошибаешься», — я вспомнила слова Джанин, сказанные перед тем, как я на нее набросилась.

Значит, информация связана с дивергентами. Поэтому она пыталась создать симуляции, действующие на меня.

— Она имеет отношение к дивергентам, — вырывается у меня. — И к тому, что происходит за пределами ограды.

— Это не одно и то же.

— Теперь ты хочешь, чтобы я попрыгала под твою дудку?

— Я пришел сюда не ради споров и не ради самоутверждения. Нет, я не собираюсь тебе ничего рассказывать, но не потому, что не хочу. Я не представляю, как тебе объяснить. Тебе придется увидеть все самой.

Он говорит, а я замечаю, что солнечный свет стал больше оранжевым, чем желтым. Тени на его лице становятся глубже.

— Думаю, Тобиас прав, — вставляю я. — Тебе нравится быть единственным, кто знает все. Приятно, что я пока не понимаю. Это придает тебе чувство собственной важности. Поэтому ты мне и не рассказываешь, а не потому, что это неописуемо.

— Неправда.

— С чего бы так?

Маркус глядит на меня, я молча встречаю его взгляд.

— За неделю до нападения лидеры Альтруизма решили, что пришло время раскрыть информацию из файла. Всем в городе. Наметили дату, через неделю после того дня, когда произошла атака. И мы не смогли выполнить нашу задачу.

— Она не хотела, но почему? Откуда она вообще была в курсе насчет информации? По твоим словам получается, что всезнайки лишь лидеры Альтруизма.

— Мы не отсюда, Беатрис. Нас поместили сюда с определенной целью. Достаточно давно альтруистам пришлось обратиться к эрудитам за помощью, но со временем все пошло наперекосяк из-за Джанин. Она не хотела осуществить то, что мы должны были сделать. И теперь готова пойти даже на убийства.

Поместили.

Мой мозг будто вспухает от новых сведений. Я хватаюсь за край скамьи.

— Что мы должны были сделать? — еле слышно, почти шепотом, спрашиваю я.

— Я сказал достаточно, и ты убедилась — я не лжец. А до остального, я действительно думаю, что не смогу адекватно объяснить. Могу только сказать еще раз, ситуация — ужасная.

Внезапно я понимаю, в чем проблема. Бесфракционники не только убьют главарей Эрудиции. Они уничтожат информацию. Сровняют с землей все живое.

Я никогда не считала нынешний план хорошим, но верила, что мы сможем выжить, поскольку эрудиты знают, в чем заключается секретная информация, даже если сама она будет стерта из файла. Но получается, что даже самые образованные эрудиты толком ничего не знают.

— Если я помогу тебе, то предам Тобиаса. И потеряю его, — я судорожно сглатываю. — Следовательно, ты должен предоставить мне вескую причину.

— Другую, помимо блага всего общества? — с отвращением морща нос, спрашивает Маркус. — Тебе еще недостаточно?

— Наше общество на куски разлетелось.

Маркус вздыхает.

— Твои родители погибли ради тебя, это правда. Но причина, по которой твоя мать была ночью в штаб-квартире Альтруизма, когда тебя едва не казнили, — другая. Она пыталась спасти файл от Джанин. Когда услышала, что тебе грозит гибель, ринулась к тебе. И оставила файл у Джанин.

— Не говорила она мне такого! — с жаром отвечаю я.

— Она солгала. Потому, что должна была. Беатрис, суть в том… твоя мать наверняка понимала, что не выберется живой из района Альтруизма, но хотела попытаться. Ради этих данных она была готова умереть.

Альтруисты всегда готовы пожертвовать собой ради других людей, друзей ли, врагов, если возникает соответствующая ситуация. Возможно, поэтому им трудно выжить в экстремальных ситуациях. Они не слишком-то много ценят в физическом мире.

Значит, если он не врет и моя мать действительно была готова умереть ради того, чтобы информация стала достоянием гласности… мне надо сделать все, чтобы добраться до цели, которой она не смогла достигнуть.

— Ты пытаешься мной манипулировать. Ведь так?

Тени скрывают его глаза, которые становятся похожи на темную воду.

— Тебе решать.

Глава 38

Я иду обратно к дому Итонов, не торопясь, старательно вспоминая, что мне говорила мама, когда спасла меня из бака с водой во время нападения на альтруистов. Она вроде бы следила за поездами, когда началась атака. Не знала, что буду делать, когда найду тебя. Но всегда желала спасти тебя.

Но, когда я восстанавливаю в памяти ее голос, слова начинают звучать по-другому. «Не знала, что буду делать, когда найду тебя», означает: «Не знала, как спасти одновременно и тебя, и файл». А другая фраза: «Но всегда желала спасти тебя» имеет такой смысл: «Всегда намеревалась спасти тебя».

Я трясу головой. Вдруг я просто манипулирую воспоминаниями? Это узнать невозможно. Все, что я могу теперь решить, это — верить Маркусу или нет.

Хотя он и поступал жестоко, наше общество нельзя поделить на «добро» и «зло». Жестокость не означает, что человек бесчестен, а отвага может быть у любого из нас. Маркус не хороший и не плохой, он — и то, и другое.

Ну, возможно, больше плохой, чем хороший.

Но вряд ли он лжет. Впереди я замечаю оранжевое пламя костра. Обеспокоившись, иду быстрее и вижу, что огонь горит в больших, в человеческий рост, чашах, стоящих на тротуарах. Между ними разместились лихачи и бесфракционники, на небольшом расстоянии друг от друга. Перед ними — Эвелин, Гаррисон, Тори и Тобиас.

Я обнаруживаю Кристину, Юрайю, Линн, Зика и Шону в правой части группы лихачей.

— Ты где была? — спрашивает Кристина. — Мы тебя искали.

— Пошла прогуляться. А что происходит?

— Они наконец-то решили изложить нам план атаки, — с нетерпением отвечает Юрайя.

— Ого.

Эвелин поднимает руки ладонями вперед, и бесфракционники умолкают. Они дисциплинированнее лихачей, у которых уходит еще секунд тридцать, чтобы утихомириться.

— Последние пару недель мы разрабатывали план атаки на эрудитов, — тихо говорит Эвелин. — Сейчас мы завершили его и хотим поделиться им с вами.

Эвелин кивает Тори, и та берет слово.

— Наша стратегия не точечная, а развернутая. Нет способа определить, кто из эрудитов поддерживает Джанин, а кто — нет. Безопаснее предположить, что все, кто ее не поддерживает, уже покинули штаб-квартиру Эрудиции.

— Всем нам известно, что сила Эрудиции не в людях, а в информации, — продолжает Эвелин. — В таком случае, мы никогда не освободимся от них, особенно учитывая, что многие из нас уязвимы перед симуляциями. Они использовали информацию, чтобы управлять нами и держать на поводке, слишком долго.

Крик, зародившийся среди бесфракционников, подхватывают и лихачи. Он объединяет толпу в единый организм, подчиняющийся одному мозгу. Я не знаю, что думать и чувствовать. Часть меня тоже кричит, прославляя уничтожение эрудитов, всех до единого, и всего, что им дорого.

Я смотрю на Тобиаса. Выражение лица непроницаемо, он стоит позади костра, и его плохо видно. Интересно, о чем парень сейчас думает?

— К сожалению, вынуждена сообщить следующее. Те, в кого выстрелили иглами с приемопередатчиками, остаются, — заявляет Тори. — Иначе эрудиты смогут в любой момент использовать вас в качестве оружия.

Некоторые протестующе кричат, но никто не удивляется. Все слишком хорошо знают, на что способна Джанин с помощью симуляций.

— Нам придется остаться? — со стоном спрашивает Юрайю Линн.

— Тебе, — отвечает он.

— Но ведь тебя тоже подстрелили. Я видела.

— Я — дивергент, помнишь? — отвечает он. Линн закатывает глаза, и он торопливо продолжает, видимо, чтобы снова не слушать теорию заговора относительно дивергентов. — В любом случае, могу поспорить, ты не проверяла. А шансы того, что она переключит тебя, уменьшаться, если она узнает, что подверженные воздействию не пошли в атаку.

Линн хмурится, обдумывая сказанное. Но снова выглядит радостной — насколько Линн вообще может быть такой, — когда Тори снова берет слово.

— Остальные разделятся на смешанные группы, из лихачей и бесфракционников. Одна большая группа попробует проникнуть в штаб-квартиру Эрудиции и прочесать здание, выводя его из-под контроля эрудитов. Несколько других небольших групп сразу же пойдут на верхние этажи, где разберутся с руководством Эрудиции. Они получат более точные указания позже.

— Атака через три дня, — устанавливает время Эвелин. — Подготовьтесь. Предстоит опасное дело. Но бесфракционникам не привыкать к трудностям…

И те радостно орут. Я вспоминаю, что именно мы, лихачи, всего пару недель назад критиковали альтруистов за то, что они дают бесфракционникам пищу и предметы первой необходимости. Легко ли они это забудут?

— …а лихачам не привыкать к опасности…

Все вокруг меня начинают махать кулаками вверх и кричать. Я чувствую этот голос у себя в голове и жар в груди от радости. Мне хочется орать вместе с ними.

Но лицо Эвелин слишком бесстрастно для человека, произносящего страстную речь. Оно напоминает маску.

— Долой эрудитов! — кричит Тори, и все начинают повторять вслед за ней, вне зависимости от фракций. У нас общий враг, но делает ли призыв нас друзьями?

Я замечаю, что Тобиас не присоединяется к общему крику, как и Кристина.

— Что-то тут не так, — думает вслух Кристина.

— В смысле? — спрашивает Линн, перекрикивая окружающий шум. — Разве ты не помнишь, что они с нами сделали? Подчинили нас с помощью симуляции и заставили стрелять в невинных людей, которых мы и знать не знали. Вынудили убить всех лидеров Альтруизма.

— Ага, — отвечает Кристина. — Просто… взять штурмом штаб-квартиру фракции и прикончить их, разве это не то же самое, что эрудиты сделали с альтруистами?

— Нет. Это не нападение из ниоткуда, ничем не спровоцированное, — возражает Линн.

— Ага, — многозначительно кивает Кристина. — Понимаю.

Я ничего не говорю. Ведь она права.

Я направляюсь к дому Итонов в надежде на тишину.

Открываю парадную дверь, поднимаюсь по лестнице. Дохожу до комнаты Тобиаса, сажусь на кровать и смотрю в окно. Лихачи и бесфракционники стоят вокруг костров, смеются и разговаривают. Но не перемешиваются. Их разделяет незримая линия.

Я наблюдаю за Линн, Юрайей и Кристиной. Юрайя машет рукой сквозь огонь с такой скоростью, что не обжигается. Но его улыбка больше похожа на гримасу, будто искаженная горем.

Через пару минут я слышу шаги на лестнице. В комнату входит Тобиас, снимает ботинки у входа.

— Что-то не так? — спрашивает он.

— На самом деле, ничего, — отвечаю я. — Просто раздумываю. Удивлена, что бесфракционники с такой легкостью пошли на сотрудничество с лихачами. Лихачи, мне кажется, никогда не проявляли к ним особой доброты.

Он стоит позади меня, тоже глядя в окно.

— Да, вынужденный союз, — соглашается он. — Но у нас одна цель.

— Пока. А когда цели изменятся? Бесфракционники хотят избавиться от системы фракций, а лихачи — нет.

Тобиас сжимает губы. Внезапно я вспоминаю разговор Маркуса и Джоанны, когда они гуляли по саду. У Маркуса было такое же выражение лица, когда он хотел что-то скрыть от нее.

Позаимствовал ли Тобиас эту черту у своего отца? Или его выражение лица означает совершенно другое?

— Ты будешь в моей группе. Когда пойдем в атаку. Надеюсь, ты не против. Мы возглавим атаку на посты управления.

Если я пойду вместе со всеми, я не смогу отправиться за информацией, которую Джанин выкрала у альтруистов. Мне придется выбирать что-нибудь одно.

Тобиас говорил, что разделаться с эрудитами важнее, чем отыскать истину. Если бы он не пообещал бесфракционникам контроль надо всей информацией эрудитов, возможно, он был бы и прав. Но он не оставил мне выбора. Я должна помочь Маркусу, если есть хоть какой-то шанс, что он не врал. Мне придется идти наперекор воле людей, которых я люблю больше всего.

А сейчас мне придется солгать.

Я скрещиваю пальцы.

— Что такое? — спрашивает он.

— Я все еще не могу стрелять, — отвечаю я. — А после того, что случилось в штаб-квартире Эрудиции…

Я прокашливаюсь.

— Мне разонравилось рисковать своей жизнью.

— Трис.

Он проводит пальцами по моей щеке.

— Тебе не обязательно идти.

— Я не хочу выглядеть трусливой.

— Эй.

Он берет меня пальцами за подбородок. Они холодные. И смотрит он на меня жестко.

— Ты сделала для нашей фракции больше, чем кто-либо. Ты…

Тобиас вздыхает и прижимается лбом к моему лбу.

— Ты самый храбрый человек из всех, кого я когда-либо знал. Оставайся здесь. И поправляйся.

Он целует меня, и я снова начинаю разрываться изнутри. Я буду действовать наперекор ему, вместе с его отцом, которого он презирает. Самая худшая ложь из всех, которые я когда-либо произносила. И я никогда не смогу исправить последствий.

Мы отодвигаемся друг от друга. Опасаясь, что он услышит мое прерывистое дыхание, я поворачиваюсь к окну.

Глава 39

— Ну да. Теперь ты окончательно выглядишь как неженка, пощипывающая банджо, — заявляет Кристина.

— Правда?

— Нет. Вовсе нет, на самом деле. Просто… дай, я поправлю, о’кей?

Она пару секунд роется в сумке и достает небольшую коробку. В ней тюбики разных цветов и размеров. Косметика, но я понятия не имею, как ею пользоваться.

Мы в доме моих родителей. Единственное место, где я могу подготовиться и все обдумать, прежде чем отправиться на дело. У Кристины нет никаких комплексов насчет того, чтобы порыться в вещах, и она уже нашла две книги, спрятанные между шкафом и стеной. Доказательство того, что Калеб давно собирался в Эрудицию.

— Давай начистоту. Значит, ты отправилась на войну из района Лихачества… и взяла с собой косметику?

— Угу. Решила, что врагам будет сложнее стрелять в меня, если я буду сногсшибательно красива, — отвечает она, приподняв бровь. — Так, не шевелись.

Она снимает колпачок с черного тюбика размером с палец. Там красная палочка. Губная помада, очевидно. Прикасается ею к моему рту и водит, пока мои губы не становятся ярко-алыми. Я вижу это, если поджимаю их.

— Тебе когда-нибудь рассказывали о такой диковинке, как выщипывание бровей? — спрашивает она, держа в руке пинцет.

— Убери от меня это штуку.

— Чудесно, — вздыхает она. — Я бы наложила румяна, но уверена, мой тон тебе не подходит.

— Я в шоке, учитывая, что у нас почти одинаковый цвет кожи.

— Ха-ха.

Когда мы заканчиваем, у меня четко обрисованные губы, подкрученные ресницы, и я одета в ярко-красное платье. Мой нож спрятан в чехле на ремне на внутренней стороне бедра.

— Где же встретит нас Маркус, Губитель Жизней? — спрашивает Кристина. На ней желтые цвета Товарищества, и на фоне ее кожи этот цвет сияет.

— Позади штаб-квартиры Альтруизма, — со смехом отвечаю я.

Мы идем по тротуару в темноте. Все остальные должны сейчас ужинать, я проверяла, но на случай, если мы на кого-то наткнемся, мы накинули сверху черные куртки, чтобы скрыть одежду цветов Товарищества. С непривычки я спотыкаюсь о трещину в бетоне.

— Куда это вы собрались? — слышу я голос Питера. Оглядываюсь. Он стоит на тротуаре, сзади нас. Интересно, сколько времени он следит за нами?

— Почему ты не со своей группой, не ужинаешь? — спрашиваю я.

— Я не в группе, — он похлопывает по руке, в которую я его ранила. — Травмирован.

— Ага, точно! — восклицает Кристина.

— Ну, честно говоря, мне не хочется идти в бой заодно с толпой бесфракционников, — говорит он, и его зеленые глаза загораются. — Поэтому собираюсь остаться здесь.

— Как трус, — с отвращением кривит губы Кристина. — Пусть остальные вместо тебя возятся.

— Угу! — злорадствует он. Хлопает в ладоши. — Счастливо вам сдохнуть.

Страницы: «« « ... 1415161718192021 » »»