Крестовый поход Прозоров Александр
— Запомни, сынок, — хлебнув вина, сказал тогда Гротас. — Женщины — умны, хитры и коварны. И вовсе не стоит обольщаться их показной глупостью и смирением.
Старый сыскной волк знал, о чем говорил — вырастил и выдал замуж трех дочерей.
— Аргиша, у тебя есть на примете девушка? — между тем, Ксанфия не отставала от гостя. — Нет? Ну, это ничего, мы тебе подберем. Тебе какие больше нравятся? Светленькие? Темненькие? Или, может быть, рыжие?
Ха! «Аргиша»?! Вот даже как!
На какие-то доли секунды Лешка ощутил вдруг какой-то нехороший укол в сердце. Холодный такой, гаденький, подлый… Слава Богу, это быстро прошло. Да и некогда стало ни о чем таком думать.
— К вам гости, господин Алексей, — войдя, доложил привратник. — Пока ожидают в саду. Звать?
— Конечно, зови, Гермоген! Постой… Вот тебе монетка.
Поклонившись, привратник загрохотал башмаками по узкой лестнице дома.
Аргип, ахнул, увидев новых гостей: в гостиную с поклонами вошли двое: недавно выпущенный из тюрьмы бывший подозреваемый Аргирос Спул и его дочь Марика. Исхудавший, но с чисто вымытой бородой и шевелюрой, Аргирос, остановившись у края стола, еще раз с достоинством поклонился.
— Примите мою самую искреннею благодарность, господин Алексей… И вы, господин Аргип. Если б не вы…
— Лучше поблагодарите свою дочь, господин Спул. Смею сказать, вы ее прекрасно воспитали!
— Благодарю за лестные слова…
— Что же вы стоите, гости дорогие? — Ксанфия всплеснула руками. — Присаживайтесь. Сейчас, кликнул служанку…
О времена, о нравы!
Еще лет двести назад и подумать было нельзя о подобном разврате — чтобы женщины (молодые незамужние девушки!) пировали за одним столом вместе с мужчинами! Однако, в мире нет ничего неизменного, в одряхлевшей империи ромеев изменились и времена и нравы. Былое могущество кануло в лету, а старые дедовские обычаи сменила латинская куртуазность.
Выпили вина, поели, разговорились. Причем, что интересно, говорили больше девушки, причем — такое!!!
Нет, они вовсе не обсуждали какие-нибудь неприличности, о, нет — они говорили о философии. И даже — спорили!
— О, нет, нет, уважаемая Марика, — морщила носик хозяйка. — Идея Плифона об идеях — вовсе не его идея.
Алексей чуть куриной костью не подавился, услышав такую фразу. Идея об идеях… Сон про не-сон…
— Да-да, не его! — в полемическом задоре, Ксанфия сбросила с плеч шаль. Хорошо хоть — не под ноги швырнула. — Не его, а Платона!
— Согласна, — кивнула Марика, но тут де и возразила. — Однако, это касается лишь самой сущности, начала. А две категории идей? Разве такое было у Платона? Первая категория — основа для вечных сущностей, вторая же — основанные на материи. Высшая необходимость — Бог! Не имеющий ничего общего с порабощением человека. Не Бог предполагает — но сам человек, наделенный Господом душою и волей. Блаженство, достойная жизнь ждет людей не после смерти, на том свете — а уже здесь, сейчас. И к этому надо стремиться каждому. Победить зло, прежде всего — в самом себе.
— Верно сказано, Марика, — согласно кивнула Ксанфия. — И все ж, мне кажется, идеи Гемиста-Плифона не вполне христианские.
— Не ортодоксально христианские — ты хочешь сказать? Да, они не имеют ничего общего с затхлым учением ортодоксов Георгия Схолария! Если бы победил Схоларий, победили такие, как он, мы вернулись бы к самым жутким временам невежества и мрака, когда женщин даже не считали за людей!
— Отказавшись от ортодоксии, можно впасть в другую крайность, как Виссарион Никейский.
— О, это святой человек! — убежденно воскликнула гостья. — Пусть ортодоксы называют его предателем… Да, уния, союз с латинянами, было делом всей его жизни… Увы! После провала унии Виссарион просто вынужден был принять католичество и уехать в Италию.
— И теперь, наверное, глотает горькие слезы и нищенствует вдали от родины? — неожиданно ставил фразу Аргип.
— Нет, — Марика покачала головой. — Виссариону, конечно, очень тяжело, но он вовсе не бедствует — он принял сан кардинала. И много, очень много делает для помощи своей бывшей родине. В том, что папа Евгений Четвертый недавно объявил крестовый поход против турок — есть большая заслуга Виссариона!
— Так он все-таки объявил?! — обрадовано воскликнул Лешка. — А я-то думал, это просто слухи. Ну, знаете — из тех, которым очень хочется верить.
— Да, уж теперь-то турками придется несладко! — негромко засмеялся Аргип. — А то у нас в Мистре поговаривали уже всякое.
— Вы из Мистры? — Марика бросила на юношу быстрый пронзительный взгляд.
— Да… Не из самого города, из Марки — есть там такая деревня.
— Знаю… Я была в Мистре. Георгий Гемист там главный судья. Несмотря ни на какие происки.
За ученой беседой быстро летело время и, наконец, настал момент, когда гости засобирались домой.
— Благодарю за прием, — встав, галантно поклонился Аргирос Спул. — И, вот еще что…
Сунув руку в поясную сумку, он вытащил… карминно-красное коралловое ожерелье! И с поклоном протянул его Ксанфии:
— Прошу принять. От чистого сердца.
— Право, не знаю, — Ксанфия растерянно посмотрел на суженого. — Не знаю, удобно ли? Ведь будут говорить… пойдут слухи…
— Слухи? — улыбнулась Марика. — А что вам до них? Это ведь подарок не вашему жениху, а вам. Ну-ка, примерьте-ка! Ну… Ах, как вам идет!
Бусы действительно пришлись Ксанфии к лицу, гармонируя со светлыми волосами и тронутой золотистым загаром кожей. Лешка притащил из опочивальни медное зеркало и восторженно причмокнул губами:
— Класс!!!
— Что-что?
— Я хотел сказать — великолепная вещь!
Гости принялись прощаться. Провожаемые хозяевами, они вышли уже за порог, когда Марика вдруг обернулась.
— А это — вам, — тихо сказа она, положив в Лешкину ладонь какой-то небольшой округлый предмет. — Талисман — на счастье. Носите его под одеждой, рядом с крестиком.
— Как скажете! — улыбнулся Алексей. — Как скажете.
Талисман… Маленький, размером чуть больше серебряной — «белой» — монетки — аспры. Керамический, с продетым в небольшое отверстие шелковым шнурком — гайтаном — и странным изображением чьей-то кудрявой головы на фоне креста.
— Это Зевс, — тихо пояснила Ксанфия. — Кудрявый Зевс… В учении Плифона он соответствует Богу-отцу. И в самом деле, его нужно носить только лишь под одеждой. Или, лучше, вообще не носить.
— Как тебе Марика?
— Странная девушка. Но она очень умна. И еще образованна — это сразу чувствуется.
— Знаешь, что, милая? — Лешка, наконец, обнял суженую и, крепко прижав к себе, прошептал. — Угадай, что я целый вечер хотел сделать?
Наутро пошел дождь, мелкий и нудный, и серые плотные тучи заволокли низкое небо. Словно вдруг остро пахнуло осенью, не золотой Константинопольской осенью, мало отличимой от лета, а осенью российской — унылой, дождливой, грязной.
Начальник секрета встретил сотрудников, радостно потирая руки:
— Ну, помните, что я говорил о награде? Указом базилевса, каждый из тех, кто участвовал в операции по обезвреживанию банды Герасима Кривой рот, получит вознаграждение в размере двадцати цехинов!
«Цехины» — тут же прикинул Лешка — так здесь, иногда называли дукаты. Двадцать золотых! А неплохо, черт побери, совсем неплохо!
— Кроме того, — вальяжно прохаживаясь из угла в угол, продолжал Филимон. — Высшее начальство приказало мне выбрать двух наиболее достойных, так сказать, лучших людей, проявивших себя в последнем деле. Видать, им будет дополнительная награда… Кого выберем?
— Я предлагаю — старшего тавуллярия Пафлагона и его напарника, — встав с лавки, громко заявил Хрисанф Злотос.
Лешка чуть слюной не поперхнулся. Ну, надо же, какое благородство! И кто б мог подумать? Хотя… В тот вечер, когда на Лешку напали дубинщики, Хрисанф бросился на выручку. И потом с ним так хорошо посидели, попили вина… Жаль, дубинщиков упустили… А, черт-то с ними.
— Все согласны? — начальник цепко обвел глазами сотрудников.
Те разом кивнули и улыбнулись, Панкратий, Иоанн, Хрисанф и все прочие…
Филимон потер руки:
— Что ж, значит их и пошлем.
— Куда пошлете? — удивленно переспросил Алексей.
— Во дворец, куда же еще?! — со смехом пояснил начальник. — В центральное ведомство, к Маврикию. Он там вас ждет… Впрочем, не только вас — от каждого секрета велено предоставить лучших. Со всех городских концов. Так что вы не одни там герои будете!
Да, героев оказалось много!
Они выстроились шеренгой, возле стены украшенной разноцветным мрамором залы. И ждали… Награды? Благодарственных слов? Ну да, чего-то в этом роде.
И слова последовали.
— Вы — лучшие люди нашего ведомства! — заложив руки за спину, напыщенно произнес Маврикий. — И вам доверена высокая честь — содействовать крестовому походу против турок! Содействовать, в первую очередь — сбором информации, ибо крестоносное воинство может остаться слепым. Вы поселитесь в тех местах, где велика власть турок, проникнете туда под видом странствующих музыкантов, мимов, купцов… И, когда будет нужно — предадите сведения крестоносцам. Опыта вам не занимать, я верю в вас, более того — в вас верит и сам базилевс. Пока запомните тайные слова к командирам крестоносного воинства, слова простые — «Белград — город мирный». Запомнить легко. А конкретные инструкции получите после. Вопросы есть?
— Когда в путь?
— Завтра, — усмехнувшись, отозвался Маврикий.
Лешку — а, впрочем, и не его одного — словно ударили камнем…
Глава 7
Осень 1443 г. Западная Болгария. Камнем по голове
«Король и Шут»:«Камнем по голове».
- Я в маске рыжей обезьяны
- На праздник к вам попасть мечтал,
- Когда б не камень окаянный,
- Что мне на голову упал!
…по голове!
Да, вот именно такое было впечатление!
Не повезло, что и говорить… Хотя, с другой стороны… Опасно? Да. Но ведь и награда обещана немаленькая. На дом хватит, еще и на сад останется. Неплохо, очень неплохо… особенно — Аргипу, уж тому-то деньги нужны.
Они поселились в Златице — небольшом городке, древние стены которого, наверное, помнили еще македонцев и римлян. Вели себя осторожно — приехали под видом торговцев тканями (не сами дорогими, конечно) поселились на постоялом дворе где-то на самой окраине, и каждый день, как путние люди, ходили торговать на рыночную площадь. Точнее сказать, не ходили, а ездили — имелась и крытая двуколка-фургон и пара медлительных но надежных волов.
Заплатив за место на рынке несколько серебряных аспр, парни быстро перезнакомились со всеми своими соседями-торговцами, многие из которых, впрочем, собирались уже отъезжать — заканчивался торговый сезон. Погода портилась, холодало, все чаще шли дожди, а по берегам реки стояли по утрам серые промозглые туманы.
Вот, как сейчас…
Приехав на рынок, поставили повозку в ряд, вместе с другими, распрягли волов и, привязав их неподалеку, принялись раскладывать ткани.
— Вижу, вы еще не распродались, — тут же подошел смотритель рынка, лицо неопределенной национальности — то ли турок, то ли валах, то ли чистый болгарин — грузный, с покатыми плечами, толстяк, одетый в короткую тунику и широкие турецкие штаны-шаровары. Поверх туники был небрежно накинут теплый зимний плащ из овечьей шерсти, на груди сияла тусклым серебром означающая должность бляха. Звали смотрителя Пурим Казыл — вроде бы, имя-то было турецкое, вот только борода — рыжая, а волосы не известно какие — голову смотритель тщательно брил.
— А, господин Пурим-бей! — поклонившись, заулыбался Лешка (Аргип в это время возился с волами). — Рад видеть вас в добром здравии. Вот, — молодой человек вытащил заранее приготовленные монеты. — Прошу вас, возьмите за место.
Монет — мелких серебрях — было заметно больше, чем требовалось, и смотритель, увидев это, нацепил на обрюзгшее лицо некое подобие улыбки.
Алексей растянул рот еще шире:
— Хотелось бы спросить у вас совета, уважаемый Пурим-бей.
— Совета? — хмыкнул смотритель. — Тебе, торговец, кроме места на рынке и разрешения торговать, нужен еще и бесплатный совет?
— О, нет, не бесплатный, уважаемый Пурим-бей, отнюдь!
— Да ты ушлый парень, как я погляжу!
Не особо стесняясь, смотритель протянул ладонь… в которую тут же упал золотой цехин.
Пурим-бей заметно, прямо на глазах, подобрел, заулыбался во всю ширь толстогубого рта, уж такой стал душа-человек, что, кажется, лучше людей и не бывает вовсе!
— Ну, говори, что ты хочешь узнать, торговец?
— Дорогу на перевал, — молодой человек скромно потупил глаза. — Видите ли, мы из Адрианополя… Эдирне по-турецки, а на пути — горы. Успеем ли? Пройдем ли?
Смотритель неожиданно захохотал, колыхаясь всей своей неподъемной тушей:
— Ну, ты и спросил, торговец, прямо уморил! Успеют они… Да куда ж ты теперь успеешь? Эвон, и товар у тебя еще не распродан. Что так поздно явились?
— Да вот, поначалу пытались расторговаться у себя. Неудачно — уж больно много конкурентов. Потом вот кто-то надоумил — а езжайте вы в Румелию, у ж там точно на ваш товар будет спрос. Так ведь и верно! — Лешка зябко хлопнул в ладоши. — Еще только вторую неделю здесь — а уже сколько продали! Нам еще бы месяц…
— Через месяц вы точно никуда не уедете — не перейдете перевалом. Зима, одно слово, — смотритель столь же зябко поежился и Лешка уже хотел было предложить ему вина, но побоялся — кто знает, вдруг Пурим-бей — мусульманин, а у них пить вино — большой грех.
— Ох, и погодка, — нахмурил брови смотритель. — То дожди, то туманы… Промозгло. Так и заболеть недолго… без хорошего лекарства-то!
— Так может, зайдем в повозку? — Алексей сразу же понял намек. — Там и полечимся — а то и я что-то не очень хорошо себя чувствую.
Озадаченно почесав затылок, Пурим-бей осмотрелся — редковато сегодня было на площади, прямо сказать — почти пусто. Большинство торговцев уже уехали, а кто еще оставался — сиротливо жались по углам, распродавая остатки товара. Местных же сегодня и вообще почти не было, что и сказать — начало недели, не базарный день.
— Прошу, уважаемый господин Пурим-бей, — галантно поклоняясь, Лешка сделал приглашающий жест и, повернувшись, громко позвал напарника:
— Последи за товаром. Аргип!
Сам же, радушно улыбаясь, сопроводил смотрителя к задней части повозки, где оба и уселись, свесив ноги. Лешка с улыбкой достал кувшин и кружки:
— Не откажите, господин Пурим! Верно, это хорошее лекарство.
Пурим-бей хмыкнул:
— А ну, дай попробовать!
Видал Лешка, как люди пьют… Трактористы в «совхозе» уж такие алкоголики были, не говоря уже о слесарях! Но этот…
Намахнув кружку одним глотком, Пурим-бей довольно прищурился и тут же махнул рукой — мол, наливай. Что Лешка и сделал… Пока кувшин сосем не опустел.
— Вот я и говорю — неплохое лекарство, — молодой человек вытащил из дорожного сундука следующий кувшин.
— Да, — наконец, отозвался смотритель. — Неплохое.
— Так что вы посоветуете насчет перевалов? Может, нам лучше в обход, северными пройти? Уж, конечно, не будь волов и повозки — так лучше бы доплыть вниз по реке до самого моря на каком-нибудь судне…
— А вот этого я вам не советую! — перебил Лешку Пурим-бей. — Ни того, ни другого. В первом случае — если пойдете на север — вам просто отрубит головы пограничная стража, ну а на реке вы станете легкой добычей разбойников. Тем более, повозку и волов не так-то легко продать — вряд ли кто зимой даст за них настоящую цену.
— Что же нам делать? — Алексей посмурнел лицом.
— Оставаться здесь! — громко захохотал смотритель.
— Здесь?!
— Ничего не попишешь, уж, видно, придется вам это сделать.
— Но… товар-то мы распродадим, наверное, уже к середине зимы, — несмело возразил Лешка. — И что дальше? Тратить вырученные деньги на жизнь? Зачем тогда ехали?
— Вот что, торговец, — хитро прищурил левый глаз Пурим-бей. — Я вижу, ты неплохой парень, и хочу тебе помочь… Но! Один совет я тебе уже дал, и, клянусь, тем спас и твою жизнь, и жизнь твоего компаньона.
— Понял, господин смотритель…
Еще один цехин упал в небрежно подставленную ладонь. Так никаких денег не напасешься! Однако, сейчас нужно было платить, просто необходимо было — смотритель ведь не только взимал рыночные подати, но и присматривал за торговцами — что за люди, откуда, да как относятся к его ослепительнейшему величеству султану Мураду? Возможно, и доносы писал в некий турецкий аналог сыскного секрета — ведь Болгария (Румелия) уже давно принадлежала туркам. Ну, конечно же, писал… не доносы — справки. В крайнем случае, докладывал лично какому-нибудь заместителю наместника провинции. И всех подозрительных брал себе на заметку! А Лешка с Аргипом — подозрительные? Еще как! Поэтому — никаких самостоятельных действий, пусть все, что делают лже-торговцы кажется естественным, и — коли получиться — подсказанным надежнейшеми людьми. А кто тут, в городе, самый надежнейший и проверенный товарищ? Конечно же, господин Пурим Казыл! Ну, если и не самый надежнейший, то, по крайней мере — один из таковых.
И вот теперь, вот теперь вот, Пурим-бей должен был дать совет… такой совет, который давно уже ждал от него Лешка.
Ну! Ну же!
— Так что вы хотели сказать, уважаемый господин Пурим?
Поставив кружку на дорожный сундук, смотритель довольно рыгнул:
— Оставайтесь здесь до весны. За это время продадите свой товар, и — чтобы не сидеть без дела — займитесь каким-нибудь ремеслом. Разрешение, уж таки и быть, я вам выпишу… Хоть прямо завтра. Кроме торговли, умеете хоть что-нибудь?
— Кажется, мой напарник может плести корзины, — наливая вино, нерешительно промолвил Лешка.
— О! — Пурим-бей поднял верх указательный палец. — Корзины! Уже кое-что. А с постоялого двора съезжайте, лучше снимите у кого-нибудь угол — гораздо дешевле выйдет.
— О, любезнейший Пурим-бей! — Алексей молитвенно сложил руки. — Не знаю, как и благодарит вас за ваши полезнейшие советы!
— Как-как… — Пурим-бей снова прищурился. — Не знает он, как же!
Еще цехин…
— Ну, как? — едва дождавшись, когда смотритель ушел, азартно поинтересовался Аргип. — Посоветовал?
Лешка устало ухмыльнулся:
— Конечно. Только сколько вина, паразит, вылакал! Готовься, с завтрашнего дня будем по очереди ходить по окрестным горам — резать на корзины лозу.
Как и советовал Пурим-бей, парни сняли небольшую комнатку в беленом домике на самой окраине, принадлежавшем какой-то дальней родственнице смотрителя — полной, немолодой уже, женщине с обветренным злым лицом. Звали ее Марта.
Домик окружала глухая ограда, за которой находился несколько запущенный сад — там же, за отдельную плату, «торговцы» договорились оставлять на ночь повозку с волами. Вообще-то, если хорошенько подумать, старуха Марта драла с постояльцев безбожно (возможно, делясь с любезным родственничком). Ну, конечно, не так ломила цену, как на постоялом дворе, однако, можно было найти жилье и куда дешевле. Чего никак не нужно было ребятам — не за дешевизной они сейчас гнались, а за безопасностью. Уж ясно, Марта исполняла роль не только хозяйки, но и соглядатая — а явный соглядатай всегда предпочтительнее тайного. К тому же, в дом, на правах родственника хозяйки, частенько наведывался и смотритель, от которого много чего можно было узнать. Правда, винища, собака, пил столько, что было просто удивительно, как он еще не лопнул?!
Беседы иногда затягивались и за полночь — Пурим-бей хмелел, и парни дотошно расспрашивали его о румелийских городах — Тырнове, Никополе, Варне. Дескать, как там насчет торговли? Есть ли условия? Много ли населения, да постоялых дворов? Можно ли договориться со стражниками об охране? А во сколько закрывают ворота? Выставляют ли на улицы рогатки по ночам? Где именно проходят дороги? А есть ли более короткие пути? И где можно напиться, напоить волов? А перевалы? Трудно ли их пройти?
Уходило и вино, и цехины. Однако, пополнялись и ценные сведения. Впрочем, уже не только через Пурима, хватало и других информаторов. Вот, скажем, хоть та же Глафира-молочница. Крестьянка, она вместе с семьей когда-то жила в одной деревне недалеко от Константинополя, однако высокие — высочайшие! — налоги и наглый чиновничий произвол вынудил все семейство искать счастья в иных краях. Они — а еще и другие крестьянские семьи — просто ушли к туркам.
Да, была резня, и христианская кровь щедро окропляла землю под ударами тяжелых турецких сабель, но…
Кроме кнута имелся и пряник. Налоги различались в разы, турки брали куда меньше! И, если был выбор, крестьяне — эскуссаты, зевгараты, воидаты — все чаще предпочитали уходить под власть турок.
Было и еще одно… «Ени Чери» — «новое войско», знаменитые янычары, забранные у христианских родителей в качестве «налога кровью». Это была гвардия самого султана, и вряд ли бы так близко к правителю мог попасть иной турок! Турок, кстати — презрительная кличка — деревенщина, пастух — завоеватели предпочитали именовать себя — османлы — потомки султана Османа.
А еще та ж Марта как-то с неприкрытой завистью рассказывала о своих соседях. Бедно те жили, что и говорить, и с детьми не повезло, один сын был — да и тот хромой да тощий. Все над ним издевались, шпыняли… А потом мальчика — звали его Силяй — забрали турки. Нет, в янычары он годился — калека — но зато бедолага отличался живым умом и памятью. Выучился — и грамоте, и управленческому делу… И кто он теперь? Нет, не презираемый всеми хромоножка Силяй… А помощник визиря — Селим-бей эфенди! И шапки перед ним все снимают за сто шагов, и гнут спины…
Всяко было.
Кстати, Пурим-бей все ж таки оказался христианином! Но — мечтающим принять ислам. Ислам… Не так-то легко, оказывается, было перейти в мусульманство — одного желания мало, требовалось еще и особое разрешение немаленького турецкого начальства. А невыгодно! Налоги-то на немусульман в несколько раз больше! Потому, турки ничего не имели против православных монастырей и священников. Платите! И молитесь, кому там вам хочется.
Что же касается самого султана Мурада… Пурим-бей порассказал кое-чего… а ему об этом рассказывал какой-то важный заезжий турок. Оказывается, свет еще не видывал правителя, столь равнодушного к власти! Вот и сейчас повелитель турок удалился от государственных дел, сбросив их на визирей. История и философия, поэзия и мистика — вот любимейшие занятия султана Мурада! А власть? А управление империей? Да пропади он все пропадом, управляйте, как хотите, лишь меня не отвлекайте от важного дела — перевода с арабского на турецкий важных богословских текстов. Такой вот был повелитель у турок. Нетипичный, прямо сказать. Может, потому еще и стоял Константинополь? Да, султан Мурад были историк, богослов и философ, не видевший во власти особого проку. Но подрастал его наследник, двенадцатилетний Мехмед — юноша необузданный и властолюбивый.
Один из ноябрьских дней вдруг оказался солнечным и теплым — да все неделя такая стояла, на радость уставшим от туманов жителям. Ярко сияло солнце, в бездонно-голубом небе медленно плыли редкие белые облака, и по прикидкам Лешки, воздух прогрелся, наверное, градусов до пятнадцати, а то и больше — чем не весна? Вокруг тропинки там и сям виднелись вечнозеленые кустарники, а посреди прошлогодней пожухлой травы, весело проклюнулась свежая изумрудная травка. Пели птицы, в ложбине журчал ручей.
Сняв со спины взятого напрокат у хозяйки ослика вязанку только что нарезанных прутьев, молодой человек отвел животное вниз, к ручью. Напоил, напился сам… и вдруг услыхал голоса!
Обернулся…
Сипахи!
Всадник пограничной стражи!
— Кто такой? — по-турецки поинтересовался высокий длинноусый мужчина в ярко начищенном панцире и открытом шлеме. И тут же повторил вопрос по-болгарски.
— Я живу здесь недалеко, в Златице, — поклонившись, на турецком языке отозвался Алексей. — Плету корзины. Вот, разрешение на сбор прутьев и лозы. Пожалуйста, уважаемый господин.
Длинноусый кивнул молодому воину, нетерпеливо гарцующему на белом коне. Молодой, подскочив к Лешке, нагнулся, выхватив из руки грамоту, и почтительно подал ее старшему.
— Так-так… — усмехнулся усач. — Значит, сам Пурим-бей выдал ее тебе?
— О да, это так, — снова поклонился молодой человек. — Он мой покровитель, славный Пурим-бей.
— А он тебе сказал, что при сборе прутьев и лозы, нужно еще платить особый налог на стершиеся подковы коней пограничной стражи? — вкрадчиво осведомился усатый.
— Конечно, сказал, — на голубом глазу тут же соврал Алексей. — Я уже и деньги заранее приготовил. Вот…
Еще один цехин… Ну, не напасешься!
— Молодец, — ухмыльнувшись, похвалил сипах. — Вижу, ты умный человек. Ну, передавай поклон Пурим-бею…
— Обязательно передам.
— И не ходи больше за прутьями в эти места, здесь полно башибузуков.
Башибузуки… Лешка почмокал губами. Разбойники… Интересно, кого они тут грабят? И польстятся ли на старого осла и вязанку прутьев? Нет, вряд ли. Так и сказал:
— Вряд ли я заинтересую башибузуков, господа!
— Вот как раз ты и заинтересуешь, — расхохотался сипах. — Сильный молодой работник. Можно выгодно продать! Ну, прощай, друг Пурима…
Взяв коней, сипахи унеслись, словно ветер.
— Эй-эй! — закричал им во след Алексей. — А от кого передать поклон-то?
Уехали. Не остановились. Не оглянулись даже. Ну и черт с ними.
Алексей прикинул, что сегодня удалось сделать. Ну, кроме прутьев, естественно… Обследованы два перевала, измерены, нанесены на спрятанную в башмаки схему, нацарапанную гвоздем на куске специально выделанной кожи. Туда же пририсованы и три узеньких тропки и родники с ручьями. Отличная работа, нет, в самом деле — отличная. Довольный, Лешка взял осла под уздцы и, насвистывая, зашагал в долину.
Они выскочили из-за кустов внезапно, трое оборванцев с саблями наголо… Но куда страшнее них были двое других — с луками. Сзади и спереди — на узенькой, не разойтись, тропке.
— Хороший у тебя осел, парень, — поигрывая клинком, ухмыльнулся в усы один из оборванцев. — Продай?
— Да мне он и самому нужен, — Лешка лихорадочно соображал, что делать? Слева — горы, справа — пропасть, чуть впереди — кусты, из которых только что появились обор… Нет, не оборванцы — разбойники! Башибузуки — они и есть.
— Тогда, извини, мы продадим вас обоих, — гулко захохотал лиходей. — Тебя и твоего осла. — посмеявшись, кивнул своим. — А ну, парни, вяжи эту деревенщину.
Ничего не скажешь, скрутили лихо — и глазом моргнуть не успел. Главное, не позарились на обувку — уж слишком грязны и разбиты казались Лешкины башмаки. В левом была спрятана схема.
Пятеро… Слишком вас много, ребята… Ну, ничего. Кажется, вы кого-то считаете деревенщиной? Что ж, пока не будем разубеждать.
— Иди! — один из башибузуков — совсем еще молодой, наверное, лет четырнадцати, парень — ударил кулаком Лешке в спину. — Давай, давай, шагай, не то подгоню саблей!
«Торговец» оглянулся:
— Да куда тут идти-то? Глаза-то разуй — ведь пропасть!
Он нарочно старался говорить грубо — раз уж назвали деревенщиной, не следовало выходить из образа. Интересно, они местные или нет? Черт их знает… Вообще, в башибузуках кого только нет, как говориться, каждой твари по паре. Вот и эти… Этот паренек, сзади — светлоглазый и русоволосый — верно, болгарин или валах. Тот, что подходил первым — похоже, старший — смугл, усат, горбонос — кто угодно может быть. Болгарин, серб, турок, македонец, хорват… Или даже ромей — грек. Остальные по виду — точно такие же. Говорили они на какой-то жуткой смеси греческого с болгарским — так, что Лешке все было вполне понятно.
Пройдя по узкой тропе, башибузуки свернули к казалось бы полностью сплошной скале, поросшей плющом и мелким колючим кустарником.
— Входи, чего встал? — идущий позади лиходей грубо толкнул задержавшегося на тропе пленника.
Пещера! В скале имелась пещера!
Мало того — там уже горел костер, точнее сказать — тлел, шаял. Нагнувшись, кто-то из разбойников раздул пламя, подкинув в него хвороста из большой, лежащей у входа, кучи. За хворостом кто-то пошевелился… Еще разбойники? А не слишком ли много их становится?
— Мне нужно на улицу, — послышался жалобный девичий голос. — Развяжите меня, ради Бога.
— Не хнычь! — ухмыльнулся горбоносый — похоже, он и был здесь главным.
— Ну, мне надо, миленькие вы мои, — девчонка заплакала.
Небольшого роста — насколько мог судить Лешка — она казалась какой-то замухрышкой — смуглая, даже, скорей, грязная, с нечесаными, торчащими паклей, волосами, одетая в какое-то невообразимое рубище… Не девушка, а запечная замарашка! И на черта она этим башибузукам? Ну, разве что — продать. Так и то не дадут цены. Была бы, конечно, красавица — другое дело…
— Выведи ее, Юшка! — главарь, наконец, соизволил сжалиться над несчастной.
— Ну, вот… — сплюнув, недовольно заканючил русоголовый юнец. — Всегда так — самая грязная работа — Юшке!
Однако, приказа не ослушался, поворчал, но повел пленницу вон из пещеры.
— Ты с ней там полюбись, как свои дела справит! — со смехом бросил кто-то им вслед.
— Люби такую сам! — обернувшись, Юшка по-волчьи сверкнул глазами. — А по мне, так лучше ослицу любить, чем такую грязную уродину! Ну, чего встала, дурища? Иди, пока не передумал!
Разбойный юнец подкрепил свои слова крепкой затрещиной, от чего несчастная громко зарыдала. Бедное, никому не нужное существо… Нет, кому-то — все-таки нужное, хоть тем же башибузукам — ведь за сколько-то они ее продадут! К примеру, в служанки или привратницы, да мало ли… Интересно, кто она такая? Какая-нибудь крестьянская дочь? Или паломница? Ну, в общем-то, ясно, что простолюдинка.
Лешка все же попытался повнимательнее рассмотреть пленницу, когда ту привели обратно. Грязна, грязна… И лицо, кажется, какое-то рябое. Не оспа ли, часом? Алексей инстинктивно отодвинулся подальше к стене, чем вызвал у разбойников смех.
— Ага! — закричали они. — И этот брезгует!
Молодой человек искательно улыбнулся:
— Мне бы тоже это… на двор.
— Вовремя спохватился, — желчно усмехнулся главарь. — В темноте б мы тебя ни почем не повели.
Нет, с Лешкой отправился не юнец — двое лучников!
— Вон, видишь, ущелье? — усмехнулся один из них. — Там и делай свои дела. И не вздумай бежать — стрела догонит!
Да уж, стрела догонит, точно.
Некуда было бежать — что слева, что справа — горны. И узенькая тропа, и ущелье… И так-то идти — того и гляди, сорвешься, а уж бежать… Нет, невозможно. Решительно невозможно, особенно — в темноте или в туман. Нужно что-то другое придумать, какой-нибудь иной путь, или… Или вовсе ничего сейчас не думать — а размышлять уже после продажи в рабство. От хозяина-то уж всяко легче бежать будет!
Вернувшись в пещеру, Лешка задумчиво уставился в костер и незаметно уснул. И ничего не снилось ему, одна черная зияющая пустота!
Молодой человек проснулся от того, что сильно затекли связанные за спиной руки, да и жестковато было, честно говоря, спать почти на голой скале, лишь слегка прикрытой старой соломой. Приоткрыв глаза, Лешка осмотрелся: все так же горел костер, только вот пещера оказалась пуста… Хотя, нет, вот, с улицы вошел Юшка. Один… Интересно, где же остальные? Оставили присматривать за пленникам юнца, а сами ушли за новой добычей? Наверное, приволокут каких-нибудь незадачливых пастухов — а что, запросто! Если так… Если парень один… Может быть — это шанс?!
Читать бесплатно другие книги:
