Отель, портье и три ноги под кроватью Томский Яков
– Да, сэр.
– То есть у вас нет фойе.
– Нет, сэр.
– Ресторана или бара тоже нет?
– Нет, сэр.
– Ну хотя бы фитнес-центр открыт.
– О… да. Нет, сэр.
В этот момент гости начинали кипятиться.
– Почему мне не сообщили об этом? Почему цена та же? Когда я делал заказ, меня ни о чем не предупреждали. Кто будет за это отвечать? Я хотел бы донести до сведения руководства, что больше никогда в жизни здесь не остановлюсь.
Руководство было в курсе. В том-то и дело. Оно решило, что этот гость все равно больше не вернется из-за цены, так почему бы не высосать из него денег напоследок. Тогда он может преспокойненько, ну знаете, пойти нахер.
В то время работать за стойкой было непросто. Я уже познакомился и подружился со многими из постоянных клиентов, и мне больно было видеть, как их прижимают к стенке, обманывают и унижают. Это было нечестно. А потом стало еще хуже.
В шесть часов утра.
Когда началось это чертово сверление.
Казалось, что мы в Бейруте.
По правде говоря, жалоб стало меньше. Это было связано исключительно с тем, что наши гости, выходя из здания, не проходили мимо стойки регистрации – а шли прямо из лифта в туннель в «доме развлечений». Я бы сказал, что девяносто процентов всех жалоб в отеле проходят по разряду «ну ладно, я тоже умею жаловаться». Человек идет мимо стойки регистрации, бросает взгляд на нас, замедляет шаг, поднимает вверх указательный палец и подходит со словами: «Вы знаете, я не собирался жаловаться, но…»
Мы находились в холле конференц-зала, вокруг не было тех, кого обычно называют «вестибюльными ящерицами» – то есть гостей, которые весь день просиживают в фойе, якобы ожидая кого-то, кто никогда не приходил; шелестят газетой, слушают наши личные разговоры и иногда донимают посыльного болтовней о таких особенностях Нью-Йорка, которых на самом деле ни черта не знают.
– Это самая известная пиццерия в Бруклине, называется «Гримомо’с». Это, насколько я помню, на углу Мэдисон и тридцать первой улицы. О, я знаю Бруклин.
Теперь, поскольку мы расположились в бывшем конференц-зале, у нас было огромное окно во всю стену с видом на улицу, и я часами глядел на окружающее безумие. Я начал замечать одного и того же жирного грязного бомжа, волочившего черный мешок для мусора на запад около полудня и обратно на восток – после двух часов дня. На противоположной стороне улицы была парковка, и старик-латиноамериканец каждый день шаркал по дороге много часов подряд и махал оранжевым флагом приближающимся машинам, пытаясь развести их на двадцатку в час за парковку. К концу долгого дня его энтузиазм истощался: старик уже не вертел флагом, а только поднимал и опускал его. Эта картина почему-то всегда повергала меня в уныние.
Я продолжал совершенствоваться в создании произведений из канцтоваров и даже разработал игру в боулинг с использованием перевернутых спичечных коробков вместо кеглей, расположив их в конце длинного мраморного подоконника. Если взять ключ от номера и потереть его как следует о форменный пиджак, он будет замечательно скользить, как хоккейная шайба по льду, с нулевым сопротивлением на мраморе. Поэтому отполированная карточка-ключ стала шаром для боулинга, и мы по очереди запускали ее по длинному подоконнику, так, чтобы она врезалась прямо в выстроенные спичечные коробки, – и радостно вопили, когда получалось. Спичечный боулинг снискал популярность у посыльных, и, разумеется, они открыли тотализатор.
Посыльные, конечно, могли себе позволить убивать время. На самом деле они даже могли пытать его до смерти. При крайне ограниченном количестве доступных номеров к нам не приезжало больше пятидесяти гостей в день. И сорок из них отказывались от помощи. Причем пятеро из остальных десяти отказывались давать на чай только потому, что их не проинформировали о состоянии отеля.
Но каждый день посыльным приказывали прекратить смотреть в свои пустые кошельки и начать смотреть в будущее. Вскоре отель снова откроется, цены резко вырастут, а клиенты будут из тех, кто не может отличить двадцатидолларовую купюру от сотенной – так зачем напрягаться?
Через несколько месяцев всех сотрудников перевели обратно на первый этаж и торжественно открыли фойе. Прохладный транс звучал из встроенных динамиков, все мы поели копченого мяса, выпили безалкогольного пунша и оглядели свой новый дом.
Джей, который работал в отеле с момента его открытия, помогал «закладывать гребаные кирпичи», как он выражался, бродил туда-сюда, потягивая пунш так, будто туда плеснули чего-то покрепче. Он взял кусок мяса, затем бросил обратно на блюдо:
– Мда, ребята, похоже, они спустили на наше фойе десять миллионов долларов.
Оно было полностью отделано темным мрамором, зону отдыха освещали красные огни, все выглядело стильно и сексапильно, но казалось тесным. Картина на стене, огромный абстрактный монстр, была единственным ярким пятном в фойе; в самом ее центре был изображен череп из мягких золотых облаков. Золотой череп напоминал мне о деньгах. О частном капитале, который ни о ком не заботится и работает сам по себе и ради себя самого. Это не те деньги, что люди тратят на продукты или билеты в Диснейленд, а сатанинские деньги, которые никогда не тратятся, а лишь копятся, копятся, как желтое ядовитое облако, пока не образуют жутко страшный череп и начинают выжигать людям глаза и оставлять детей умирать от голода.
На следующий день начались увольнения. На следующий день дети начали голодать.
Прибыл новый генеральный, Барри Тремблей, – возник из ниоткуда. Нет, он, конечно, где-то когда-то родился – но сейчас был просто толстой жадной марионеткой частного капитала. Видимо, у него был некоторый опыт в производстве продуктов питания и напитков, но на этом все. Мы ждали кого-то элегантного, ловкого и умелого, лощеного и навощенного, как наше фойе. Но Тремблей был похож на толстого мальчишку из средней школы, на которого много лет все плевали и который теперь нашел себе должность по одному-единственному принципу: возможность плевать на других. Тремблей при ходьбе отклячивал зад так, будто его кто-то тянул вперед за колени. Он носил дорогие костюмы; но, как ни наряжай баклажан, элегантным он не станет. Когда Тремблей разговаривал, казалось, что его язык слишком пухлый и не помещается в рот, слова получались мокрые, как бьющаяся на столе рыба.
По-видимому, первым, что он произнес, было: «Уволить всех, кого можно».
Маленький желтый профсоюзный билет, подписанный мной рядом с писсуаром, спас меня от безработицы. Все, кто не состоял в профсоюзе, были уволены немедленно. В первую пятницу после открытия фойе, когда мы все вернулись на первый этаж, всех сотрудников отдела безопасности созвали в конференц-зал. Они думали, что это знакомство, вероятно, с новым генеральным, который хочет лично им представиться и рассказать, насколько важна их роль в отеле.
Тремблей уволил всех; сказал людям убираться ко всем чертям и вручил им чеки с двухнедельной зарплатой. Спасибо за двадцать лет службы. Вот половина аренды за следующий месяц. Ищите новую жизнь.
Многие плакали. Леонард, который показал мне видео с Хулио столько лет назад, только что заплатил первоначальный взнос за дом в горах Поконо. Он плакал. Рафаэль, как всегда, исполненный достоинства, подошел к новому генеральному, пожал ему руку и сказал: «Ёб твою мать, ты просто несчастный кусок дерьма», – а затем гордо вышел из здания. За ним последовали все бывшие сотрудники отеля; а на улице, выстроившись вдоль периметра здания, стояли те, кто пришел им на смену: охранная бригада восемнадцатилетних неподготовленных юнцов, готовых получать в час по восемь долларов и меньше. Думаю, в кинотеатрах на Сорок второй улице вообще не осталось билетеров; теперь они слонялись по фойе отеля, одетые в костюмы слишком большого размера, молясь за то, чтобы в «Бельвью» не было ни пожаров, ни бомб.
С точки зрения сервиса это не имело никакого смысла. Рафаэль мог назвать лучшие рестораны в радиусе двадцати кварталов, рассказать о каждом шеф-поваре и выдать вам уйму интересных фактов об истории Мидтауна. Леонард мог подсказать, как лучше добраться до стадиона «Янки» и, взглянув на ваш билет, узнать, что вам будет видно со своего места. Все эти знания и профессиональный сервис ушли, их сменил постоянно меняющийся клан пугающе невежественных детей, сотрудников, которые отвечали на любой вопрос гостя бесполезным и неудовлетворительным: «Че? А, да? Не, я не знаю».
Никто не понимал, зачем все это. Корпорация лишила нас друзей из отдела безопасности, не дав нам даже попрощаться, и двадцать лет дружбы мгновенно смыло в Манхэттен. В этом не было смысла, кроме экономии денег. В гостиничном бизнесе, если вы поднимаете цены – надо поднимать и качество сервиса. Ресторан тратит тысячи долларов на покупку новых хрустальных аэраторов вина не для того, чтобы потом наполнить их виноградным лимонадом. Красивый концертный зал строят не для того, чтобы заставить его табуретами из «Уоллмарта»
Неспособные уволить нас, они все же хотели нас заменить. Особенно рецепцию. В черных глазах Тремблея читалось ощутимое отвращение. Моментально возникшая нелюбовь к каждому из нас. И мы отражали этот свет прямо ему в лицо.
Вы когда-либо встречали человека, который грубо шутит о вашей личной жизни в первый же день знакомства? Или человека, который требует уважения, вместо того чтобы заслужить его?
С этого момента все изменилось. Началось противостояние профсоюзов и нового руководства. Война, полная ненависти. Новые хозяева установили везде камеры видеонаблюдения и начали считать деньги в наших кассах каждую неделю. Они обыскивали наши шкафчики по произвольному выбору. Поскольку единственным способом уволить отдел, вступивший в профсоюз, было выплатить пособия по выслуге лет всем его сотрудникам (а это огромные суммы), главной директивой нашего нового руководства стали дисциплинарные взыскания за все. Выговоры вывешивались на стене. Превратим их жизнь в ад – и они уйдут сами. Черт возьми, как же они были неправы.
Но изменилось и кое-что еще: наша клиентура. Отремонтированные номера снабдили телевизорами с плоским экраном, доками для айподов, двойными душами, плюшевыми диванами, а комнаты стали в два раза больше, чем в среднем отеле Манхэттена. К нам приезжали генеральные директора компаний. Пентхаус бронировали знаменитости. У дверей фойе поселились папарацци. Нам часто приходилось давать подписки, потому что у нашей рецепции снимались реалити-шоу, и мы все участвовали в премьере следующего сезона «Кто хочет стать каким-то хером».
Однако наш моральный дух не соответствовал блистательной внешности. Начальники ходили за подчиненными в уборные и стояли снаружи в коридоре, как охранники в тюрьме. Они записывали все перерывы до секунды и собирали жалобы гостей на сотрудников, нарушая негласную заповедь гостиничного бизнеса. Правило (древнее и святое) гласит: «Мы всегда противостоим Им. Отель – постояльцам». Да, обслуживание – очень важно, но во многих случаях отель – это бизнес, а его надо защищать. Некоторые из гостей приходят, чтобы что-нибудь сломать, пожрать, солгать, украсть и уйти безнаказанным, а мы здесь – чтобы отбиваться от масс, вежливо намекать, отказываться снижать цену и отрицать всю бредовую ложь, которую такие гости льют на нас через стойку. Руководство знает об этом. Их задача – поддержать нас, извиниться, протянуть визитную карточку и выдворить лживую массу из нашего фойе. В «Бельвью» такого больше не было. Менеджеры перешли на другую сторону баррикады, встали за спинами гостей и, шепча извинения за ужасный персонал, массировали плечи клиентам, пока те кричали на нас.
Ремонт был показухой. Отделка – дешевая; зеркала падали и разбивались на тонком ковролине; ручки душей отделялись от плитки в ванной по собственной прихоти и падали на ноги гостям. Диваны были красивые, но жесткие, как скамейки в парке. Наша новая форма износилась через месяц, и мы сами чинили ее.
Больше не было рождественских праздников, церемонии «Сотрудник месяца». Нам всем повезло, что у нас вообще была работа, и, если нам не нравилось, мы могли выметаться к чертовой матери; новые хозяева были более чем счастливы заменить нас дешевой рабочей силой.
Настали черные дни. В принципе, мы не могли больше гордиться своим отелем. Новые хозяева отняли его у нас. Работали мы теперь исключительно ради зарплаты, а когда такое происходит, первым падает сервис.
Благослови Господь профсоюз работников нью-йоркских отелей и мотелей.
AFL–CIO, сука[30].
Мы окопались, потому что, ну… а почему они должны победить?
Глава одиннадцатая
Вот как я получил свою докторскую степень по надувательству.
Отель «Бельвью» стал похож на Райкерс-Айленд[31], и, поскольку больше никому не разрешали прогулок во дворе за хорошее поведение, мы считали, что вправе выпивать в туалете.
Не было ни единой причины стремиться «выше и дальше», к идеалу в обслуживании клиентов. Выше и дальше? Ни за что. Они выписали мне выговор в первую же неделю.
Определение термина «выговор»: существительное – например, «Я не подпишу этот чертов выговор»; означает получение официального документа о дисциплинарном взыскании; за первым устным выговором следует первый письменный, за первым – второй письменный, за вторым – последний, за последним – отстранение, за отстранением – увольнение. Игра окончена.
Первый выговор от нового руководства я получил потому, что потратил лишних десять минут на перерыве. Десять минут, когда я беседовал с гостьей, зажавшей меня в углу возле лифта (как они это часто делают), когда я шел в кафетерий для сотрудников, и жаловавшейся на iDock в своем номере. «Кто-то поставил будильник на пять утра, и он звонит каждое утро». («Сколько гостей до нее молча пережили это, – подумал я. – Герои».) Я поднялся с клиенткой на лифте в ее номер, обошел груду пакетов с покупками из магазинов на Пятой авеню, и после того, как гостья как бы между прочим убрала бриллиантовый браслет с ночного столика, на всякий случай, чтобы он мне «не мешал», я стал разбираться, как работает док-станция и как отключить будильник. Нас даже не обучали пользоваться техническими новинками. В номерах установили сенсорные телефоны, и нам постоянно названивали гости, не понимавшие, как снизить яркость подсветки на ночь. Но никто за стойкой даже не видел такого телефона. Поэтому мы несли абсолютную чушь, например: «А может быть, там есть кнопочка яркости? Допустим, нарисовано солнышко? Что происходит, когда вы нажимаете «Настройки»? Что там написано?» – о ДА! Отличный сервис! А изучать эти телефоны нам следовало в свое свободное время. Я провел лишние десять минут своего перерыва, помогая клиенту, но нового менеджера рецепции, нанятого фирмой с частным капиталом, не интересовали мои «изобретательные оправдания». Как любезно с их стороны. Я даже сопротивлялся и просил их просмотреть видеозапись и проследить за моими перемещениями от фойе до номера 4714 с гостем на буксире.
– Не получится, Том. Эти видео не для личного пользования. Распишись, пожалуйста.
Я отказался подписать выговор. Отказ был моим правом члена профсоюза. Мантра профсоюза: не подписывайте ничего, кроме зарплатной ведомости; но, так или иначе, это не имело значения. Выговор шел в мое дело, которое распухало как губка, впитывая каждый мой маленький неверный шаг. Новые хозяева называли это «производительность труда». Чтобы уволить члена профсоюза, нужно было накопить выговоры по ряду аспектов, и если вы набрали их достаточно в одной категории (похоже на идиотскую телеигру, да?), вас вполне могли уволить. Поэтому они стали называть все «производительностью труда». Раньше, если в кассе не хватало трех долларов, это как бы не замечалось: аудитор выходил «глотнуть водички», прежде чем пересчитать деньги снова, давая сотруднику достаточно времени, чтобы доложить недостающее из своего кармана. Если расхождение было слишком большим и аудиторы вынуждены были подавать отчет, его не регистрировали официально, так как существовал миллион способов ошибиться при ста с лишним операциях в день. Но все изменилось. Теперь все называлось «производительностью труда» и все тонули в выговорах.
Следить за кассой нелегко. Есть немцы, подписывающие более тысячи долларов в двадцатипятидолларовых дорожных чеках, есть плата наличными за услуги в номере – например, за вызов врача или визажиста, который за двадцать минут работы берет двести пятьдесят долларов; за фильмы и мини-бар; залоги; да и некоторые преступники предпочитают платить четыре тысячи долларов наличными. (А вы знали, что, если кто-то платит наличными больше десяти тысяч долларов, об этом следует сообщить правительству США? Я знаю.) Также бывает, что счет оплачивают в евро. Или можно платить в йенах, тогда счет будет на 5 миллиардов йен. Так что деньги приходит и уходят; и потом, всем нужно разменять проклятую двадцатку. (Есть термин, который мы еще не упоминали: «разбить». Это суперлегкий способ попросить десятку, пятерку и пять однодолларовых купюр: «Разбейте мне двадцатку». Если мы начнем говорить так, то сэкономим столько воздуха, что в итоге это положительно повлияет на климат.)
Очень скоро все стало просто отвратительно. Наши новым клиентам, казалось, нравилась эта игра. Они знали, что двадцатка за стойкой принесет им апгрейды и бонусы на сотни долларов.
Именно гость впервые показал мне, как просто это может быть для нас обоих. Много путешествующий бизнесмен в оливково-зеленом костюме, не говоря ни слова, передал мне платиновую карту Amex, чтобы начать процесс регистрации. Постояльцы-ветераны знают, что для нас обоих будет быстрее, если я получу карту сначала и просто спишу фамилию, вместо того чтобы переспрашивать и делать орфографические ошибки. Но, когда бизнесмен в оливково-зеленом костюме вручил мне свою карточку без слов, вокруг нее что-то было обернуто; его имя закрывала пятидесятидолларовая купюра. Без сомнений, она предназначалась мне. Некоторые гости клали двадцатку на стол, но это могло означать, что им нужен размен. Банкнота вокруг кредитки означала, что клиент просит апгрейд.
О боже, работает ли это? Давайте поговорим о том, как получать апгрейды. Для этого люди скажут и сделают что угодно. Но слова редко работают. В отеле говорят деньги, а болтливые клиенты пусть катятся (в отель Б).
Вы говорите, что сегодня у вас день рождения? – Кого это волнует!
Впервые в Нью-Йорке? – Кому какое дело!
Годовщина? – Не морочьте мне голову!
Переводите свой бизнес из другого отеля в наш? – Я не являюсь акционером.
Пытаетесь произвести впечатление на подругу? – А мне-то что.
Так счастливы быть здесь? – Напишите это на открытке и отправьте ее маме. Может быть, ей будет интересно.
Вы никогда не получали апгрейд? – Вероятно, этому есть причина, и сегодня ничего не изменится.
Посыльные говорят так: «Спасибо на хлеб не намажешь».
Деньги. Деньги на столе. Большинство гостей кладут деньги не в те руки. Если вы действительно хотите, чтобы ваше пребывание стало комфортнее, кому, по-вашему, нужно дать на чай? Посыльному? Швейцару? Консьержу?
Если вы дадите чаевые кому-то из вышеперечисленных людей, они, конечно же, подойдут прямо к рецепции и попросят об одолжении. Я никогда не понимал, почему люди дают чаевые посредникам. Это же аксиома в бизнесе: избегай посредников.
Подойдем к этому с другой стороны. Кто печатает текст? Кто дает вам номер? Кто намагничивает ваши ключи? Кто знает о свободных номерах в отеле сегодня, завтра и через три месяца? Я. Ваш милый маленький герой, сотрудник рецепции. Мы можем улучшить вашу жизнь одним нажатием клавиши. Мы можем сохранить ваши секреты и затопить ваш номер вином.
Действительно знающие люди дают на чай рецепции: nada mas[32].
Итак, вы входите в фойе, беззащитный, за вами охотятся швейцар (ради пяти долларов, которые, по его мнению, вы уже должны ему) и посыльный (в ожидании десятки). Эти животные работают за чаевые. Давать им деньги – абсолютно нормально, они не вызовут ничего, кроме улыбки и благодарности.
Но положите двадцатку, «маленький кирпич», на стойку регистрации – и кое-что начнет меняться. Это работает, потому что для нас это обязательство. Мы оказываемся перед вами в долгу. Вот что я понял, когда развернул те пятьдесят долларов и сунул их невзначай в свой задний карман. Теперь они мои. Первая реакция – позаимствую фразу – это «первоначальное чувство восторга». Второе, возникшее в следующую секунду, – чувство долга. Ни один сотрудник, прикарманив чаевые, не ограничится простым «спасибо» – если у него есть душа (да-да, и у нас есть душа – у всех, кроме работников ночных смен). Мы должны отработать свои чаевые. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы вас осчастливить. Посыльный даже не может войти в систему управления отелем. Я контролирую каждую позицию, за которую с вашей кредитки снимаются деньги, и делаю так, чтобы они были потрачены не зря. Даже если у меня нет надлежащего апгрейда, я поселю вас в лучший номер вашей категории.
Вот одна из классических лживых фраз, произносимых сотрудниками рецепции:
– Все номера в основном одинаковые, сэр.
Фигня. Всегда есть угловой номер, номер с телевизором побольше, номер, где из-за планировки здания ванная больше и с двумя умывальниками, номер, где легко поместятся две раскладушки, номер, из которого, хоть он и называется стандартным, на деле немного видна река Гудзон. Всегда есть номер получше, и когда я чувствую, как двадцатка жжет мне карман, я найду его для вас. А если нет ничего в смысле номера, у меня есть множество других вариантов: поздний выезд, бесплатные фильмы, бесплатный мини-бар, больше расходных материалов и многое другое. Я сделаю все, чтобы заслужить эти деньги, и еще немного – в надежде, что вы снова ко мне обратитесь.
Некоторые люди нервничают по поводу чаевых. Пожалуйста, не надо. Это не покупка наркотиков. Нет ничего более неловкого, чем люди, которые дают на чай двадцаткой, скомканной до размера драже «тик-так». Просто протяните деньги. Для всех остальных это выглядит так, будто вы просите кое-что изменить, вот и все. И, черт возьми, мы ценим это. Мы имеем право на апгрейды в особых случаях. Особый случай сейчас в том, что у меня есть реальная двадцатка, которую я с удовольствием пропью, как только сниму свой бейдж на ночь. Для меня это причина! Принимать замечательного, щедрого гостя – еще один особый случай, который заслуживает вида на весенний Централ-парк без дополнительного повышения цены.
Кроме того, хотя мне было действительно грустно так думать, к черту «Бельвью». Я имею в виду, после долгих лет службы я полюбил этот отель. Прежде я жаловался на дикость и пренебрежительное отношения к работе, но теперь чувствовал, будто в наш город вторглась армия врага, изменив все вокруг. Мало того, что оккупанты вызвали спонтанную и сильную любовь к тому городу, каким он был в прошлом; она заставила меня возненавидеть то, чем он стал теперь, каким они его сделали. Зачем продавать гостю номер на сто долларов в сутки дороже, если я мог «лично позаботиться о повышении цены» и принять в благодарность двадцатидолларовую купюру? Мы возлагали вину за апгрейд на опечатки или покрывали их, утверждая, что гость только что получил серьезное продвижение по службе. И так же, как в тюрьме, слишком многие заключенные делали слишком много гадостей, чтобы контролировать ситуацию. В ту минуту, когда они изучали апгрейды, мы уже предоставляли клиентам бесплатный завтрак. Как только они расправились с бесплатными завтраками, мы стали предоставлять всем поздний выезд в четыре часа дня. Когда дали указание прекратить поздний выезд, мы начали снимать сотни долларов за пользование мини-баром. После требования согласовывать корректировки свыше пятидесяти долларов с руководством, мы вернулись к апгрейдам и бесплатным завтракам.
Я играл творчески, нестандартно. Я перестал ждать, пока искушенный путешественник направит десятку в мой бумажник. Я научился выуживать, извлекать ее, делать так, чтобы гость сам захотел дать мне на чай. Начиная с малого, я применял прием «обещания шепотом» – наклонялся над столом и шептал клиенту: «У меня, возможно, есть для вас кое-что особенное», достаточно громко, чтобы слышала его походная жена или проститутка. Если я могу дать правильному гостю почувствовать себя особенным в правильном смысле, зажим для денег разжимается, и мне аккуратно отлистывают и кладут в ладонь сотню. Мы называем это «хрустящим рукопожатием».
Я отточил свои навыки. Я понял, что чем больше чаевых перепадает швейцару, тем выше вероятность, что он поделится со мной. Если вы даете швейцару большие чаевые – вы в игре.
А моя задача – вам помочь.
В конце концов, я составил список постоянных клиентов – имен тех, кто давал много (у каждого посыльного тоже есть такой). Кроме того, я оценивал вновь прибывших на предмет их «щедрости» и развивал свою интуицию. Солнцезащитные очки в фойе и слишком много ботокса на лице жены? Игрок. Итальянец из Нью-Джерси, приехавший на выходные? Игрок. Патологически жирный тип? Почему-то тоже игрок.
– Никогда не забывай о двадцатке, Том, – однажды сказал мне Серый Волк.
Он никогда не забывал. Если посыльный подходил к столу после стандартной регистрации и, спросив фамилию, записывал ее в блокнотик, который держал в кармане жилета, это означало как минимум двадцатку. Они запоминали имя гостя и произносили его как можно чаще, когда ходили по фойе. Кое-кто из посыльных просил ежедневный список прибывающих, сравнивал распечатку с собственным списком, а затем ждал, когда правильные гости войдут в фойе, чтобы занять выгодное положение для помощи им. Посыльные даже начали просить моего содействия. Если в очереди стоял гость, дающий полтинник, меня могли попросить замедлить или ускорить регистрацию, чтобы этот клиент попал к тому посыльному, с которым был уже хорошо знаком. Сослуживцы любили меня, потому что я всегда старался помочь. Черт, мне это казалось забавным. В среднем регистрация гостя отнимала у меня меньше тридцати секунд, каждый шаг в процессе был выверен, что позволяло мне ускоряться и замедляться по своему желанию. Единственный раз, когда я упоминал о ресторане или о расположении и часах работы нашего тренажерного зала – это когда я звал посыльного, чтобы семья из пяти человек, которую регистрировала Кайла, отправилась наверх с Беном, а Трею достался бы его постоянный клиент. Кроме того, инсайдерская информация от посыльных помогала мне напрямую. И я кое-что подбрасывал им, обслуживая проверенных «дающих».
– Мистер Хансен, я вижу, что вы у нас уже в пятый раз? – Тем временем Бен, поскольку он ждет клиента со стойки и хочет Хансена, на другом конце фойе делает мне знак поторопиться: будто коуч с третьей базы размахивается битой. – Такая лояльность не может остаться без награды, если я на смене, сэр.
Апгрейд. Хрустящее рукопожатие, «кирпичик» у меня. Ключи у Бена, в номере он получает полтинник баксов.
Мы все работали в одной связке.
– Мистер Палей, швейцар Марио замолвил за вас словечко, попросил позаботиться. Воля швейцара – закон. Я поселил вас в свит с видом на Централ-парк, и, пожалуйста, разрешите мне отослать вам вино от имени Марио.
Гость оборачивается и смотрит на улицу, потому что не знает Марио. Но Марио-то его знает. Пять месяцев назад из ниоткуда и, по словам Марио, без какого-либо повода этот господин дал ему хрустящий стольник. Если бы мистер Палей, передав ему купюру, взглянул на лице швейцара, он бы заметил, что Марио сосредоточенно хмурится. Но на самом деле швейцар запоминал его лицо. И вот пять месяцев спустя это усилие должно было окупиться, потому что Палей смотрел в окно, а там стоял Марио, приветливо кивая ему.
– Разменяйте мне эту сотню.
– Какими купюрами желаете, мистер Палей?
– Двадцатки. Одну оставьте себе.
– Благодарю вас, сэр, – кивнул я, передав ему четыре двадцатки.
Мистер Палей, пока я намагничивал ключи, прошел через все фойе обратно на улицу и отдал двадцатку Марио.
И, конечно, Серый Лис заметил всю операцию и подскочил ко мне в тот момент, когда Палей вышел на улицу, чтобы дать на чай.
– Работаешь со швейцарами, Томми? Ты хитрый ублюдок. Клянусь богом, ты мне как сын. Что еще осталось?
Он имел в виду, что осталось предложить гостю, как только он доведет его до номера.
– Апгрейд и вино уже упомянуты. Попробуй поздний выезд, Волк.
– Вот он идет. Назначь меня ему.
– Мистер Палей, это мой коллега Алан. Он проводит вас до номера. Я положил свою визитку в пакет с ключами. Не стесняйтесь обращаться ко мне, если что-то понадобится. Желаю вам приятного отдыха и добро пожаловать обратно.
От одного только воспоминания об этой хитрости у меня мурашки по коже.
Алан спустился через пять минут, улыбаясь. Он вручил мне пять долларов с двадцатки (скорее всего, но кто его знает). Комбинация завершена, а эта пятерка сверху – как глазурь на торте. Алан всегда был молодцом – отдавал часть после удачной операции. Другие посыльные принимают вашу помощь, участвуют в вашей комбинации, а затем спускаются и говорят: «Извини. Он меня кинул, представляешь?» Нет, на самом деле не представляю.
Вам все это кажется нечестным? Ну, подумайте: гость потратил в общей сложности шестьдесят долларов за десять минут, получив апгрейд, вино и поздний выезд. Он более чем доволен, и мы, конечно, тоже. Какой в этом смысл для отеля? Что ж, повторюсь, если нужно: «Бельвью» – ладно, новый режим, – мог уволить меня. Но мистер Палей теперь наш навсегда. Такие гости переезжают из отеля в отель на Манхэттене, всегда пробуя новый, и ищут дом для своих гигантских трат. Теперь у него есть дом. Мистер Палей теперь будет жить у нас пятьдесят с лишним суток в год, что гораздо больше пяти броней в предыдущем году. Мы только что сгенерировали сорок тысяч долларов новых доходов для своего отеля. И во сколько это обошлось? В переселение в улучшенный номер, уборка которого стоит столько же, сколько любого другого: в общей сложности – ноль долларов. Бутылка красного, которая в меню заказов в номер стоит 75 долларов, но оптом мы закупаем его по четыре доллара за бутылку. Поздний выезд задерживает горничных, но не снижает доходов ни на цент.
Мы превратили четыре доллара в сорок тысяч.
Видите? Мы как бы делали свою работу. Мистер Палей любит «Бельвью». Не променяет его больше ни на что. Два года спустя мы все уже знали и его жену, и детей, и любовницу. Он не может дождаться, когда снова вернется к нам, оставит несколько двадцаток и поговорит с Марио о спорте, а с Серым Волком – о воспитании детей.
Вы, возможно, заметили по моей велеречивости при регистрации, что я продвинул свою комбинацию на шаг дальше. Теперь у меня была визитка. Неужто Тремблей раскошелился на визитки для сотрудников, чтобы дать нам почувствовать, будто нас ценят и мы – часть команды? Как бы не так. Просто обычная карточка отеля «Бельвью» с моим именем, адресом электронной почты, часами работы и, в некоторых случаях, номером мобильного телефона, написанными от руки.
Уличная сутолока.
Теперь я мог вынуть визитку из кармана, где на всякий случай хранил как минимум пять штук, и сказать: «Мистер Уззермен, пожалуйста, если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь обращаться ко мне. Я даже могу бронировать вам номер в будущем по лучшим ценам, если хотите. Я получаю почту на смартфон мгновенно, так что, если вам нужно будет отменить бронь в последнюю минуту или понадобится дополнительная бутылка вина в номер, даже если я не на работе, я помогу».
Как вы думаете, сколько стоит сервис вроде этого? Я получал сотенные – «кирпичи» – как подрядчик. И не всегда дело было в деньгах. Я взял под личный контроль генеральных директоров фирм, потому что они – генеральные директора, и, эй, никогда не знаешь, какие бонусы от них можно получить. Мой список контактных электронных адресов изобиловал лидерами отраслей. Я ехал поездом домой в Бруклин и находил перед входной дверью большую коробку с логотипом какой-нибудь компании и с сотнями пакетов с картофельными чипсами и запиской лично от генерального директора, обещавшего отправить такую же коробку в любое место в любое время. С разными вкусами. Отлично подходит для вечеринки. Я даже продал часть их на работе, по два доллара за пакет.
И-и-и-и приз «Махинатор года» в этом году уходит к… Томми, «Я лично позабочусь о повышении цены» Джейкобсу.
Я переосмыслил эту игру, я ходил на кинопремьеры по всему городу по пригласительным на премьеры фильмов и фуршеты после – это устраивал мой знакомый из Universal Pictures.
Я знакомился с совершенно нормальными очень богатыми людьми. Когда я зарегистрировал чету Беккеров, мы с ходу подружились. Искру взаимной и долгой симпатии зажгли два одновременных совпадения. Во-первых, мы оба любим юг. Хотя мистер Беккер и его невеста больше не живут там, они познакомились и полюбили друг друга в Северной Каролине – в штате, который я в детстве тоже глубоко полюбил. Сейчас они живут в Кейптауне в ЮАР, в многонациональном городе, который всегда интриговал меня. Мистер Беккер на самом деле родился там, и это отразилось на его английском, но его невеста – жительница Северной Каролины до глубины души. Второе совпадение? Он очень легко расставался с «бобо».
Мгновенная дружба.
Купюры просто вылетали из его пальцев и опускались в мой задний карман. Затем его бронь взлетала на 54-й этаж, в дорогой люкс по апгрейду. Вскоре темные бутылки с вином сами по себе поднимались к дверям Беккера, окруженные трюфелями и свежими фруктами, и перекочевывали на обеденный стол, который и сам представлял собой уникальную особенность роскошных люксов верхних этажей.
Так что, конечно, деньги играли роль, но мне нравилась эта пара, а они любили меня. И друг друга. Как-то раз осенью я получил срочный имейл от мистера Беккера с просьбой сообщить рецепт одного коктейля, подаваемого в нашем лаунже. Срочным письмо было оттого, что его невеста запомнила этот напиток, и он хотел удивить ее, сделав его фирменным коктейлем на их свадебной церемонии в Северной Каролине. Беккер перечислил несколько ингредиентов, которые вспомнил, и я начал допрашивать барменов. Это был весенний коктейль, уже вычеркнутый из меню. Поэтому мне пришлось подождать до следующей недели, когда вернулась из отпуска наша специалистка по коктейлям. Как только она вошла в фойе, я назвал ей ингредиенты, и через две минуты записал на салфетке полный рецепт. Коктейль назывался «Царица бала».
Прекрасно. Я поблагодарил девушку и отметил, что это будет фирменный коктейль на огромной свадьбе на юге, пытаясь объяснить, как это важно и какой круг людей узнает о нем.
– Я знаю. Я из Южной Каролины.
Что еще говорить? Жители Южной Каролины подчас холодны как лед. Ей даже не польстило, что ее коктейль так запомнился. Это ее РАБОТА. Она миксолог. Она отдает этому свою жизнь. Я даже пообещал познакомить ее с Беккерами, когда они вернутся.
– Мне все равно, – сказала она.
– Ну, не стоит. Он очень щедр и, скорее всего, даст вам сотню, а может, и больше, просто за создание напитка, не говоря уже о помощи в его приготовлении.
– Какая разница.
Что за кукла. Ну, я не расстроился. И мой бумажник тоже. Я отправил рецепт по электронной почте в Кейптаун и очень обрадовал Беккера. После свадьбы я получил от новоиспеченной миссис Беккер благодарственное письмо на красивой бумаге с монограммой (разумеется). Зная мой интерес к Южной Африке, она пригласила меня остановиться у них на любой срок, если я когда-либо решу переплыть океан. Правда замечательно? Это было так мило и, вы знаете, в тот момент я действительно планировал убраться из города к чертовой матери. Может быть, даже навсегда. Я написал ей письмо от руки, поблагодарив за приглашение и сообщив, что, возможно, поймаю их на слове. На самом деле я написал им, что, возможно, скопив чуть больше денег, я, возможно, перееду в Кейптаун, найду доступное жилье в городе и потрачу сбережения, как было уже в Париже и Дании.
Через месяц или два (международная почта – это что-то) я получил ответ: миссис Беккер была в восторге от моей идеи, обещала помочь мне найти жилье, и, конечно, с удовольствием разместить меня у себя, пока мы вместе не найдем квартиру.
Черт возьми, я обожаю Беккеров! Они оба такие милые и замечательные. И смотрите: теперь у меня есть план побега.
Глава двенадцатая
Папарацци. Вот же шелупонь мелкотравчатая. Их было человек двадцать, они терлись своими немытыми телами друг о друга перед входом, держа камеры высоко над головой в надежде получить приличный снимок чего-нибудь.
Знаменитости бегали у нас по всему фойе. Я мог бы написать еще одну двухсотвосьмидесятитрехстраничную книгу[33] обо всех событиях, очевидцем которых я стал – например, о том, как юная, тощая актриса-суперзвезда с канала «Никелодеон» жаловалась маме, что на съемках их кормят только бутербродами с огурцами. Ух ты. Ничего себе. Эта девушка голодала. Я чуть не покормил ее чипсами.
И угадайте, кто остался с нами после ремонта? Мой приятель Брайан Уилсон из «Beach Boys». Наверное, потому, что он уже привык к «Бельвью», и было проще не стрессовать его переменой места. Уверен, что повышение цен нисколько не обеспокоило его продюсеров.
Отель был заполнен до отказа, потому что Элтон Джон справлял свой шестидесятый день рождения, и вечеринка обещала быть праздником для геев (ну, вроде Великих Гэтсби-геев), и в наших номерах расположилось много знаменитостей. Когда они собирались на вечеринку, фойе напоминало какой-то цирк для психов. У нас поселились приглашенные из списка, а также геи, которые были не знаменитостями, а, скорее, мафиози (вроде их называют «бархатной мафией»); все они носились мимо моей стойки, и на спинах всех спортивных курток красовались стразовые вышивки – блестящие львиные головы и сверкающие якоря.
Так или иначе, вот идет мой приятель Брайан, VIP-приглашенный, как ему, черт возьми, и полагается, весь такой элегантный в своем вечернем костюме. Ладно, он похож на первокурсника, идущего на выпускной вечер, – выглядит хорошо, но стесняется, как будто какая-нибудь счастливая девушка должна подойти к нему, тихонько качавшемуся взад-вперед возле чаши с пуншем, и отыметь его всласть в дальнем углу кафетерия. Итак, помощники оставили Брайана у стойки по пути из отеля, чтобы взять новый ключ на тот случай, если Брай Гай утопит свой в унитазе или еще что-нибудь. Я был занят другим гостем, поэтому они подошли к моему коллеге, новичку, парню с потными ладонями – ну, знаете, постоянно мокрыми, так что все, к чему он прикасается за стойкой, покрывается шершавой коркой. Я возвращался с обеда, и казалось, будто улитка проползла по всему терминалу. А еще этот парень постоянно твердил: «Кто? Какой номер? На чье имя зарегистрирован номер?»
Что мне оставалось делать? Я оставил своего гостя стоять там наполовину зарегистрированным. Я попросил прощения, и он стал раздражаться, потому что вовсю допрашивал меня о том, где лучше поесть сегодня вечером, хотя рассказ об этом не входил в число моих обязанностей: все равно что просить швейцара помыть унитаз. Мы обучили консьержей-«избранных», которым за это пять с лишним долларов в час, отвечать на подобные вопросы гостей.
Но я все-таки поставил гостя на паузу на мгновение – главным образом потому, что Брайан смотрел прямо на меня. Он как бы вглядывался в меня сквозь туман, такой грустный и хорошенький в своем смокинге. Я сделал три новых ключа, и мне не нужно было перепроверять номер комнаты, потому что я заботливо присматривал за Уилсоном с тех самых пор, как услышал последнюю строчку в песне «I’d love just once to see you», которая заканчивается милым припевом: «I’d love just once to see you, I’d love just once to see you… in… the… naked»[34]. Смешно. Так что я быстро справился с ключами, а Брайан по-прежнему глядел на меня, как будто знал, что я заботился о нем.
А потом случилось это.
Я сунул ключи в пакет и отдал их помощнику, которого узнавал чаще; Брайан улыбнулся мне, как будто видел меня раньше и знал, что я помогаю ему уже больше пяти лет, и шагнул вперед. Он поднял улыбавшееся широкой улыбкой лицо над своей мальчишеской черной бабочкой и протянул мне свою большую руку через стойку для рукопожатия, держал ее над столом – «давай будем друзьями» («We’ve been friends now for many years». – Beach Boys).
Я вложил свою руку в его, и он сказал:
– Привет. Я Брайан Уилсон.
– Я знаю, кто вы, мистер Уилсон. – Я немного покачал его руку вверх-вниз, потому что он просто держал ее на весу. – А вы отлично выглядите. Для нас большая честь, что вы здесь остановились. Надеюсь, вы хорошо проведете время на вечеринке, мистер Брайан Уилсон, – и я отпустил его руку.
Лицо певца немного затуманилось, но довольное выражение не ушло, и, я знаю, внутри него звучала музыка, и ему было хорошо. Помощник, которого я узнал, одарил меня искренней улыбкой и, взяв Брайана за локоть, увел его прочь.
Фойе опустело, и там никого не было, кроме тяжелого запаха одеколона и стразов на полу (посыльные подбирали блестящие камушки и швыряли друг в друга). Один из камней ударил меня в горло, и я улыбнулся Трею. Он сказал:
– Правильно, засранец. Только попробуй бросить его обратно, и я сломаю тебе левую ногу.
При помощи ручки я вытащил страз из клавиатуры и стал разглядывать, представляя себе, черт возьми, что это настоящий бриллиант, и я продам его за сто тысяч долларов, брошу эту сраную работу и куплю особняк в Южной Африке. И тут меня осенило.
Брайан не узнал меня. Я думал, что печально-счастливый туман, в котором он живет, на одно волшебное мгновение рассеялся, и он увидел меня. Но нет. Помощники, вероятно, усадили его на наш неудобный диван, пока завязывали ему бабочку, и сказали: «Эй, Брайан, мы сегодня вечером пойдем на многолюдное мероприятие, ладно? Мы там пробудем недолго, но кто-то из этих людей узнает тебя и захочет поздороваться. Не волнуйся, мы будем рядом постоянно, тебе нужно только сказать: «Здравствуйте, я Брайан Уилсон». Давай попробуем. Хорошо. Видишь, это все, что ты должен сказать, ладно? Не волнуйся, мы скоро вернемся, мы никому не позволим тебя беспокоить. Давай еще раз повторим?»
– Привет. Я Брайан Уилсон.
Я знаю, кто ты, Брайан. Ты просто запрограммирован на приветственные фразы для вечеринки, верно? Ты еще не там, приятель, ты все еще в фойе, но я надеюсь, что тебе было весело, когда ты туда попал, и что каждый, кто пожимал тебе руку, был горд, как я сейчас. Мне ужасно жаль, что тебе пришлось умереть за наши грехи, Брайан, спасибо тебе.
Через две недели я познакомился с Джинджер Смит.
Для своей книги я придумал псевдоним взамен вымышленного имени – то, под которым она зарегистрировалась, было изначально ненастоящим, и я все же его изменил. Здорово? Джинджер, брюнетка с модельной фигурой, метр восемьдесят ростом, всегда носила облегающие деловые костюмы – знаете, из тех, что выглядят слишком хорошо и навевают мысли о порнофильмах. Порно на рабочем месте. Она всегда спешила и всегда улыбалась.
Все было несколько странно. Прежде всего вымышленное имя. Если бы вы попросили у нее удостоверение личности (конечно, я этого не делал), она бы вручила вам вместо этого двадцать долларов. Если бы это не сработало, она отменила бы регистрацию и ушла бы прочь. Загадка. Иногда она подавала кредитку, но всегда платила наличными при выезде из отеля, всегда. И, что еще более странно, она всегда выезжала в день вселения. Поднималась в номер в час дня и выходила обратно к стойке часа через три со стопкой сотенных купюр.
Она всегда спешила и не ждала сдачи. Если счет за номер был на четыреста пятьдесят девять баксов, она отдавала пять «бенни», и сорок один доллар уходил сотруднику: как только он прикасался к банкнотам, Джинджер говорила: «Спасибо, дорогой», и вылетала из дверей.
Я однажды видел, как Джинджер Смит сделала невероятную вещь: спустилась прямо к стойке и вручила каждому из четырех служащих по двадцатке. Самый классный жест, какой мне довелось видеть в жизни. Такой сексапильный. Такой красивый. Конечно, ее любили.
Мисс Смит. Она была (и есть) великолепна. Первый шаг с гостем такого уровня – окружить ее собой. Стать ее личным агентом, единственным адресатом ее щедрости. И я попробовал. Каждый раз, когда мне выпадала удача ответить на ее звонок – как правило, где-то за час до приезда, – я готовил все, что ей нужно (в том числе, клал в пакет с ключами листок бумаги, где заранее писал расчет за номер, чтобы она могла приготовить деньги, прежде чем спуститься). Кроме того, как вы уже догадались, внутри лежала одна из визиток Томми Джейкобса и записочка, где я просил мисс Смит писать мне SMS в тот день, когда она собиралась приехать. Много месяцев Джинджер Смит не пользовалась моими личными контактными данными. Я напоминал ей об этом, и она отвечала, что потеряла визитку, но соглашалась, что предупредить эсэмэской по телефону было бы удобнее всего.
– Мисс Смит, запишите его себе в телефон прямо сейчас. Том из «Бельвью». Замрите на три секунды и запишите прямо сейчас.
Она так и сделала.
– Вот, – еще двадцатка поверх тех шестидесяти, что она собиралась оставить мне. – Ты очень любезен.
Любезной была она. А на следующей неделе я получил SMS.
«Дорогой, я еду! Около полудня».
«Уже, мисс Смит. Цена – 429,50$ без учета налогов. Ключи будут ждать вас (смайлик)».
С тех пор она пролетала через фойе, и я протягивал ей ключи, как протягивают «Gatorade»[35] марафонцу. Только ее и видели.
– Мисс Смит должна была сегодня приехать? – как-то раз спросила моя коллега Джанель, явно завидуя, что не ей достался звонок.
– Да.
– Ты теперь всегда ее обслуживаешь. Давай делись.
– Ага.
Как бы не так. Я взял Джинджер в кольцо. Я обожал все, что с ней связано.
За исключением того, что она была проституткой? Проституткой, не так ли? Я не мог смотреть на это иначе, хотя, поверьте, мне очень хотелось. Она пользовалась номером три часа максимум и платила наличными (при выезде из отеля, хотя платить вперед было бы удобнее: единственный момент контакта, одновременно начало и конец общения с отелем; но, с точки зрения проститутки, у нее не будет наличных, пока она их не заработает, понимаете?). Тут как с Хокштейном, никогда не знаешь, пока не выяснишь. Некоторые люди пускают деньги на ветер. Кроме того, я много повидал ночных бабочек, они не бронируют номера. Номер заказывает их клиент, а сутенер просто направляет проститутку по нужному адресу.
Но, в конце концов, она добавила еще один туманный намек на разгадку тайны, упомянув, что хочет получить дополнительные расходные материалы (бритву и крем для бритья, дополнительное мыло). Я думаю, ей нравилось как следует вымыться до или после того, что происходило в номере. Так я стал наполнять наши маленькие подарочные пакетики «Бельвью» солью для ванн, мылом и кремами, мини-дезодорантами, роликами для одежды и всем, что только можно найти в шкафу для хранения. К свертку я прикреплял скрепкой ключи от номера мисс Смит, она пролетала через фойе, красивая и щебечущая, и хватала пакет с чудесной благодарной улыбкой. Эти гигиенические наборы в конечном итоге стали причиной моего конфликта с новой главой отдела обслуживания номеров. Попав к нам из каких-то земель, где все еще царил жестокий феодальный строй, наша новая директриса уборки прекрасно вписалась в обновленный стиль «Бельвью». Она была похожа на Шрека, который вывалялся в грязи. В один прекрасный день, когда я собирал пакет для Джинджер Смит, директриса отдела уборки внезапно возникла передо мной, загородив собой дверь главного шкафа со всякими гигиеническими причиндалами.
– Куда ты собрался нести этот пакет?
– Ну, это для частого гостя. Она пользуется номером только для того, чтобы освежиться, и платит полную цену. Поэтому я думаю, что ей будет приятно, если мы обеспечим необходимое заранее, чтобы она заселилась и выселилась как можно быстрее.
– С какой стати она получает эти предметы бесплатно?
– Ммм, ну… Разве они не предоставляются бесплатно всем гостям?
– Если они попросят.
– Ладно, она просила.
– Нет, ты воруешь их. Скажи ей, пусть позвонит в наш отдел напрямую, и мы будем сами поставлять ей предметы гигиены.
– Что? Серьезно? Хорошо, давай ты принесешь мне бумагу, я перечислю все предметы в этом пакете, а потом ты притворишься, что она звонила вам напрямую, и доставишь их ей. И сделай одолжение, доставь их как можно скорее, потому что она уже едет. Так всех устроит?
(Определение для выговора. 2. Дисциплинарное взыскание за то, что сотрудник из кожи вон лез, предвосхищая невысказанные потребности клиентов.)
Это положило конец подарочным пакетам, но, разумеется, не щедрым чаевым Джинджер.
Мисс Смит была только моей. Ладно, может быть, чьей-то еще – на пару часов. Через год эксклюзивного сотрудничества мы начали чуть больше общаться, непринужденно и ни о чем, прежде чем она вылетала за дверь, в Манхэттен. Однажды мисс Смит заявила, что делает ремонт в ванной в своей квартире, поэтому ей проще принять душ здесь. В другой раз, когда я прямо спросил, где она работает, она назвалась личным помощником генерального директора одного хедж-фонда; босс часто заставляет ее приходить на работу рано утром, а потом таскает на званые ужины; поэтому, вместо того чтобы тащиться к себе домой (в квартиру, которая находится аж в 20 кварталах – в полутора километрах, – отсюда; менее десяти долларов за такси), он давал ей деньги на гостиницу и никогда не просил квитанцию. Ладно. Почему тогда ненастоящее имя, фамилия, спросил я. Ну, Джинджер было ее настоящее имя, но фамилия была настолько славянская, заявила она, что пользоваться ею – целая проблема: все постоянно пишут ее с ошибками.
Проститутка? Да? НЕ ЗНАЮ! Она была так мила и щедра и… хороша. Можете сами делать выводы. А я? Зачем бы понадобилось проститутке оплачивать целые сутки в отеле? Я видел все это, и до сих пор, даже сегодня, не могу определиться окончательно.
Я решил сделать для мисс Смит нечто действительно хорошее. После того как она вышла из здания, но до того, как составить ее счет, я отправился к менеджеру рецепции и рассказал немного о мисс Смит, о потоке доходов, которые она приносит, о низкой стоимости ее обслуживания и о том, что ее трехчасовое пребывание у нас позволяет продать номер дважды за сутки. Это означает – взять с двух гостей полный тариф за номер в одни и те же сутки. Обычно двойные продажи незаконны. Приведу пример. Когда какая-нибудь группа заказывает двадцать номеров и один человек задерживается, но не переносит дату своего приезда, отель позволяет другому гостю занять оплаченный-но-свободный номер на эти сутки и, по сути, заработать дважды: вот полноценная двойная продажа. В случае с Джинджер я спросил, нельзя ли предоставить ей скидку в пятьдесят процентов, поскольку она занимает номер на три часа, расходы на нее минимальны, и номер легко можно привести в порядок и продать снова.
– Валяй, – сказал менеджер.
Я написал Джинджер SMS, как только вышел из его кабинета, сообщив, что снизил ее ставку наполовину, поэтому ее ждут двести долларов кэша, которые я предлагаю оставить у себя в кассе и использовать в ее следующий приезд.
«Ты милашка! Нет, нет! Я настаиваю, чтобы ты оставил их себе! Они все твои!»
Вам не кажется, что такое могут сказать секс-работники? Оставь себе двести баксов?
Общий размер моей выручки составил двести пятьдесят долларов. За один день. Только от мисс Смит.
Как же я ее любил!
Вот как: 20, 40, 60, 80, КИРПИЧ.
Через две недели она заказала другой номер, и после ее ухода я снова организовал для нее пятидесятипроцентную скидку, попросив об этом уже другого менеджера. Мисс Смит тут же написала.
«Оставь себе!»
«Фиг с два! Они ваши».
«Пожалуйста, детка, просто оставь их себе».
«Нет. Они будут в конверте под вашим именем на стойке консьержей. Ничего не хочу слышать. Купите себе на них красивое платье».
«Как мило с твоей стороны! Я заберу сегодня».
И все. Но через час я проверил свой телефон и увидел, что она написала снова:
«Ты такой милый. Надеюсь, какая-нибудь хорошая девушка заботится о тебе. Ты этого заслуживаешь».
Эта SMS застала меня в подъезде. Что это, собственно, было? Никакой хорошей девушки. На самом деле я расстался с Джули двумя неделями ранее. Мы встречались нерегулярно, но в этом городе одиночек редкие свидания были островками света во мраке, и мы стали зависеть от них, нам стало нравиться думать о том, что есть человек, который знает, как выглядит наша спальня, где мы родились и какими стали. Периодические встречи превратились в отношения. И расстаться на самом деле оказалось нелегко. Каждую ночь я слушал Элтона Джона и страдал. Но сейчас я получил необычную SMS от необычной женщины. Которая надеялась, что у меня есть хорошая девушка.
«У меня уже нет девушки, Джинджер. Но я надеюсь, что у вас есть хороший мужчина, который заботится о вас».
«Тоже уже нет (подмигивающий смайлик)».
Я сел на лестницу, прежде чем отправиться в столовую, где телефон не ловил сеть, и подождал – а вдруг она еще напишет. Написала.
«Мы должны выпить вместе!»
ТОММИ, СПРОСИ СЕБЯ: Ты уверен, что она не проститутка?
Я ответил ей.
«О’кей!»
Действительно.
Мы встретились в Линкольн-центре, глядящем на Центральный парк. Я приоделся как мог, в лучшую одежду, какую работнику стойки регистрации разрешалось носить в общественных местах. Джинджер впорхнула в бар, опоздав на пятнадцать минут, увидела меня в углу и поспешила ко мне. Я не мог поверить, что она сейчас сядет и заговорит со мной. Джинджер двигалась, как акула – постоянно и неизменно; и вот она села рядом со мной на диван, ее светлые волосы растрепались, на лбу выступили очаровательные капельки пота.
Она сидела неподвижно.