Ожерелье казненной королевы Александрова Наталья

На всякий случай я пошарила руками по бокам от двери и – о счастье! – нащупала кнопку выключателя.

Чудо продолжалось: выключатель работал, и над головой у меня загорелась тусклая электрическая лампочка. Передо мной был уходящий вниз наклонный коридор, по нему вели вытертые каменные ступени. Ну да, такие же ступени, как те, что нарисованы на пергаментном листе, который лежал в моем кармане.

Я отбросила сомнения и пошла вниз по этим ступеням.

Вскоре ступени кончились, дальше коридор шел прямо. К счастью, здесь тоже горело несколько тусклых лампочек, освещавших сырые каменные стены с прикрученными к ним электрическими проводами и ржавыми трубами.

Обычный подвал, какие есть под каждым старым домом в нашем городе…

Я шла вперед, неуверенно вглядываясь в темноту.

Так я прошла метров пятьдесят, когда коридор разделился на два.

Я достала пергаментный листок, с трудом разглядела рисунки при тусклом свете и убедилась, что там тоже обозначена развилка и стрелкой отмечен левый коридор.

Ну, по нему я и пошла дальше.

На мою беду, лампочек в этом левом коридоре не было, так что с каждым шагом становилось все темнее и темнее.

Я шла уже почти на ощупь и подумывала о том, чтобы вернуться, но тут коридор привел меня в довольно большое квадратное помещение с низким сводчатым потолком. Часть этого помещения была завалена обломками мебели и еще каким-то старьем.

Стены комнаты терялись в темноте, и без дополнительного источника света нечего было и пытаться продолжать мои поиски.

Слева от входа я с трудом разглядела торчащую из стены суковатую палку, конец которой был обмотан промасленной ветошью, – самый настоящий факел, какими освещали средневековые замки и подземелья. Правда, чтобы зажечь факел, нужны спички, но их-то как раз у меня и не было.

На всякий случай я пошарила на каменном полу возле факела…

Чудеса продолжались: я нашла заржавленный железный предмет странной формы, а рядом с ним – неровный каменный обломок.

До того как устроиться ассистентом режиссера на шоу «Выбери меня», я собиралась работать в другом проекте. Рабочее название было не то «Остаться в живых», не то «Выживает сильнейший», я уж не помню. Там члены группы должны были выживать, но не на необи-таемом тропическом острове, где с пальм падают кокосы, а в лесу растут бананы, а в нашей средней полосе, в глубинке, далеко от деревень и вообще какой-либо цивилизации. Проект собирались осуществить в июне, когда грибов и ягод еще в помине нету и в лесу растет только дикий щавель и симпатичная кисленькая травка под названием заячья капуста.

Был у нас приглашен один пожилой дядечка-консультант. Он заявил, что знает двадцать четыре вида трав и корешков, которые можно есть без ущерба для здоровья, а также учил наших добровольцев разжигать костер из сырых дров без спичек. Целую лекцию посвятил всем этим способам, долго распинался про палочки, камушки и солнечных зайчиков. Проект закрыли – показался очень сложным и неинтересным. Одно дело – необитаемый остров в тропических широтах, и совсем другое – кормить комаров в шалаше из березовых веток, жевать траву и лазать по деревьям в поисках птичьих гнезд на предмет отложенных яичек. Птичек вообще жалко!

Того дядечку я больше не видела, но запомнила кое-что из его рассказов.

Так вот, эта штука, железка и каменный обломок, – устройство, при помощи которого наши предки добывали огонь, и называется оно кресалом. С умом у меня не очень, зато память хорошая.

Правда, пользоваться кресалом мне никогда не приходилось, но уж если первобытные люди могли…

Я подняла кресало и кремень, поднесла к факелу, ударила раз, другой, третий…

На четвертый или пятый раз мне удалось высечь искру, но ее не хватило для того, чтобы воспламенить факел.

Но я не сдавалась, била кресалом по кремню снова и снова – и наконец, после тридцатого или сорокового удара, сноп оранжевых искр попал на промасленную ветошь, и факел вспыхнул, озарив подземелье неровным багровым пламенем.

От этого неровного колеблющегося света все помещение приобрело какой-то зловещий, фантастический вид. По углам зашевелились уродливые тени, как будто там прятались призраки давних обитателей старинного особняка, раздраженные и обеспокоенные моим вторжением в их тайное убежище. Чуть в стороне от факела из стены выглядывало какое-то чудовище с оскаленной мордой…

Я невольно попятилась, испуганно всматриваясь в живую багровую полутьму.

Факел затрещал и вспыхнул ярче. Багровая тьма отступила, и то, что я приняла за злобное чудовище, оказалось высеченной из камня трагической маской со скорбно опущенными углами рта и темными провалами глаз.

Точно такой же, как та, что нарисована на листе пергамента из старинных часов…

Возле того рисунка была надпись: «Bocca della Verita» – «Уста истины».

Я вспомнила солнечный день в Риме и очередь туристов, выстроившихся перед каменной маской, чтобы запустить руку в «Уста истины» и испытать короткое ощущение сладкого детского испуга – что, если каменные уста и впрямь сомкнутся…

Кто бы ни написал эти слова на куске пергамента – наверняка он имел в виду, что нужно поступить с этой маской так, как с «Устами истины», – запустить руку в трагически перекошенный рот…

Мне было страшно, но если я преодолела столько препятствий, чтобы попасть в этот подвал и увидеть каменную маску, – нужно довести дело до конца.

Я затаила дыхание, будто собиралась броситься в ледяную воду, и, вытянув руку, погрузила ее в каменные уста.

В подвале было холодно, но меня бросило в жар от страха: что, если каменный рот и правда сомкнется? Я представила хруст костей, льющуюся кровь, представила, что буду долго и мучительно умирать в этом подвале, беспомощная и одинокая…

Рот маски оказался неожиданно глубоким, моя рука вошла в него по локоть, прежде чем уперлась в стену. Точнее, не в стену.

Моя ладонь легла на холодную металлическую рукоятку, что-то вроде старинной дверной ручки.

Оставалось только повернуть эту ручку.

Но в какую сторону ее повернуть – направо или налево? По часовой стрелке или против?

Десятки мыслей пронеслись в моей голове за долю секунды.

На пергаменте написано по-латыни «Bocca della Verita»… И тут я вспомнила, что нам говорил экскурсовод, водивший нас по Риму. Ему казалось мало просто показывать нам Вечный город, он пытался нас попутно просвещать и, когда привел нас к этим самым устам, сообщил, что на большинстве европейских языков истина, правда и правая сторона – синонимы. Как в русском «правое дело» и «правая рука». Надо же, прошло столько лет, а я это все еще помню! И надо же – такие бесполезные на первый взгляд сведения пригодились!

Я перестала колебаться и решительно повернула рукоятку по часовой стрелке…

И тут же раздался глухой скрип, каменная стена справа от маски раздвинулась, в ней открылся темный проем.

Я поспешно вытащила руку из «Уст истины», шагнула к открывшемуся тайнику и заглянула в него.

Там лежал массивный футляр из красного дерева.

Неужели это то, о чем я думаю? Неужели это то, за чем больше двухсот лет охотились десятки людей, – бесценное ожерелье, изменившее судьбы Франции и всей Европы, ожерелье, из-за которого несчастная Мария-Антуанетта взошла на эшафот?

Я протянула руки и взяла футляр.

Он был довольно тяжелым.

Сбоку на нем была маленькая золотая задвижка, и я, затаив дыхание, отодвинула ее, откинула деревянную крышку…

И на мои руки словно вылился поток холодного волшебного света.

В подвале стало светлее от тысяч ослепительных искр. Их отблески рассыпались вокруг, затопив и преобразив мрачное помещение, превратив его в сказочную пещеру Али-Бабы.

Я никогда не видела северного сияния, но почувствовала себя так, будто все звезды северного неба упали в мои ладони, озарив и ослепив меня своим нестерпимым холодным светом.

Несколько бесконечных секунд я стояла, ослепленная и оглушенная немыслимой красотой своей находки. Я почти не дышала – у меня перехватило дыхание от ее красоты.

Наконец я смогла разглядеть ее.

Это было ожерелье – очень большое, состоявшее из нескольких рядов удивительных бриллиантов, в нескольких местах перехваченных сапфировыми бантами. Никогда в жизни я не видела ничего прекраснее – впрочем, думаю, что не только я, но никто из моих современников не видел ничего подобного.

Камни оказались такими тяжелыми, мне их было не удержать. Вот интересно, как бедная королева намеревалась носить это ожерелье? Ах да, вроде бы она оказалась ни при чем…

Я с трудом донесла ожерелье до кучи ломаной мебели и, как могла, осторожно положила на покоробленную столешницу. В тусклом свете факела камни сверкали и переливались. Так вот они какие – настоящие бриллианты!

Необыкновенное, бесценное сокровище! Удивительно красивая вещь, не только камни, но и работа известных ювелиров. С этим ожерельем связано столько разговоров, легенд и слухов! В конце концов некоторые историки решили, что ожерелье потеряно безвозвратно, а остальные – что его никогда и не было. И вот я, обычная женщина, нет у меня ни особого ума, ни денег – а вот взяла и разгадала тайну ожерелья! И нашла его сама, никто мне не помогал, никто не советовал, никто мной не руководил, никто не подсказывал и не страховал! Вот оно, бесценное ожерелье! Лежит передо мной и сверкает!

– Этого не может быть… – сказала я вслух.

И повторила громче:

– Этого не может быть!

– Вы правы… – раздался позади меня очень знакомый голос. – Такого просто не может быть…

Видит бог, как я не хотела оборачиваться. Ноги мои приросли к полу, и все тело одеревенело. Сзади слышались неторопливые шаги. Пришлось сделать над собой усилие и обернуться всем телом, чтобы нос к носу столкнуться с тем самым странным стариком, которого Эльза называла Учителем. Собственно, я не очень удивилась, в глубине души я примерно этого и ожидала. Что еще раз доказывает, какая же я идиотка. Ну ясно же было, что он не оставит меня в покое! Я же таскалась всюду одна, хоть бы охрану попросила у Фединого шефа!

– Никакая охрана вам бы не помогла, – сказал старик, глядя на меня темными, как осеннее море, непроницаемыми глазами, – что вы, Жанна, в самом деле…

И то верно, я же видела, как он усыпил чуть ли не взвод охранников там, у Сугробова.

Старикан подошел ближе и все пялился на меня своими глазами, в которых я видела только темную бездну.

«Не смотреть! – приказала я себе. – Не смотреть в его глаза, не думать о том, что он может со мной сделать! Притвориться, что подчиняюсь ему… В конце концов, один раз я его уже обманула, хоть он и умеет читать мысли, тогда Феде удалось подобраться незаметно и стукнуть его по голове. Федя, где же ты?»

Никто не придет мне на помощь. Сейчас этот тип усыпит меня, заберет ожерелье и спокойно уйдет. А я буду валяться в этом подвале, пока не очнусь, и за это время получу пневмонию, бронхит, радикулит, воспаление коленной чашечки и еще кучу разных болезней. И останусь ни с чем – без квартиры, без денег, даже без одежды. Столько трудов – и все зря! Нет, все-таки я полная и законченная идиотка!

От этой мысли на меня нахлынула такая злость, что я сумела оторвать ноги от пола и закрыть собой ожерелье, что лежало на столе.

– Пошел вон! – заорала я не своим, истеричным голосом. – Только попробуй вытащить свои часы и применить свой гипноз!

Старик ничуть не удивился.

– Успокойтесь, Жанна, – сказал он негромко, – я не собираюсь причинять вам вред. Зачем? Вы сделали все, что я хотел, вы мне очень помогли…

– И вы пришли, чтобы сказать мне спасибо? – язвительно спросила я. – Не за что, не стоит благодарности!

– Я пришел, чтобы забрать ожерелье, – спокойно ответил старик. – Поверьте, оно не принесет вам никакой пользы.

– Это почему же? – прищурилась я. – Оно очень ценное, я смогу разбогатеть!

– Не сможете, – вздохнул он. – Ну куда вы с ним пойдете? В скупку золота на ближайшем углу? Да стоит вам только показать один малюсенький камешек из этого ожерелья, стоит лишь проговориться, что оно у вас есть, как участь ваша будет решена. Жанна, вы не выйдете живой от любого ювелира, куда бы вы ни обратились! Вы не представляете всей ценности этого ожерелья!

– А если я обращусь за помощью к государству? – неуверенно заговорила я. – Скажу, что нашла клад, и теперь по закону мне полагается двадцать пять процентов премии.

– У вас есть такой закон? – Похоже, старик по-настоящему удивился. – А впрочем, вполне возможно, что есть… Но Жанна, в таком случае вы проживете ненамного дольше, чем если обратились бы к частному ювелиру. Вы хотя бы примерно представляете себе, сколько может стоить это ожерелье?

– Ну… миллион! – ляпнула я. – Или полмиллиона.

– Миллиард, – грустно сказал старик. – Миллиард долларов. Или дороже. Когда-то его цена была больше, чем годовой бюджет такой страны, как Франция. И вы всерьез полагаете, что вам выплатят двести пятьдесят миллионов долларов? И верите, что это ожерелье примут у вас с благодарностью, покажут вас в телевизионной программе «Время», а ожерелье выставят в Эрмитаже?

Между прочим, как вы думаете, почему Жанна де Ламотт так и не продала ожерелье? Потому что она поняла, насколько это опасно! Ей пришлось удовольствоваться тем, что она владела им, владела втайне от всех. Только потому ожерелье в целости сохранилось до наших дней…

Тут я поняла, что старик просто забалтывает меня бесконечными разговорами, грузит мне голову цифрами, жонглирует миллионами и миллиардами, как будто это разноцветные детские мячики. Как знать, возможно, у него в запасе и такой метод подавления воли?

– Что вам надо? – с ненавистью прошипела я. – Кто вы вообще такой?

– О, позвольте представиться! – спохватился он. – Простите мою невежливость! Меня зовут Джузеппе Бальзамо, но в Европе меня знают как графа Калиостро…

– Граф Калиостро? – В самый последний момент я удержала рвущийся наружу смех. – Вы называете себя графом Калиостро?

В голове мелькнул старый фильм… как же он назывался? Ах да, «Формула любви»! Уно, уно, уно моменто!..

– Вы мне не верите, – констатировал старик. – Что ж, печально, но я уже привык к такому отношению… Современные молодые люди очень невежественны…

– Граф Калиостро жил в восемнадцатом веке! – выпалила я, вспомнив странички из черной тетрадки.

– И в девятнадцатом, – старик наклонил голову, – и в двадцатом, и в нынешнем…

Все ясно, передо мной сумасшедший. И ничего не значит, что он владеет гипнозом. Пока в дурдоме сидел, у врачей научился!

Старик поднял голову, а я тотчас опустила глаза. Ведь он может читать мысли! А вот если хватануть его по голове ножкой от этого стула… то можно выскочить из подвала, а там уж…

– Не надо, – сказал старик, – не совершайте глупых поступков, вы и так наворотили в своей жизни достаточно глупостей!

Это точно. Я не могла не согласиться со своим собеседником, но, с другой стороны, ему-то какое до меня дело?

– Жанна, я не хочу забирать ожерелье силой, я не хочу причинять вам вред! Вы – славная девушка, вы просто немножко запутались в своей жизни, это скоро пройдет…

Мягко стелет, отвлекает…

– Это ожерелье по справедливости принадлежит мне, – продолжал старик. – Я придумал всю аферу, я внушил вашей тезке Жанне де Ламотт эту замечательную идею. Этот напыщенный кардинал де Роган, как легко было сыграть на его амбициях, на его слабостях! И королева, эта лицемерная кокетка, думающая только о своих развлечениях и праздниках! Разве поверил бы кардинал Жанне де Ламотт, что королева просит его заказать такое дорогое ожерелье, если бы ее репутация не была уже подмоченной! И этот глупый, слабовольный Луи Шестнадцатый! Я никогда не был сторонником насилия, но иногда думаю, что гильотина явилась для них карой господней!

«Ну не знаю, – подумала я, – как-то это все-таки неприятно, когда отрубают голову…»

– Клянусь, я собирался честно поделить с этой пройдохой Жанной камни из ожерелья! – продолжал старик. – Продать ожерелье целиком и тогда уже было нельзя!

Он говорил так уверенно, так живо нарисовал мне картину, что я… я невольно задумалась: а вдруг он…

Старик между тем приблизился ко мне и взял в руки ожерелье.

– Оно великолепно! – прошептал он. – Как жаль будет разрушить такую потрясающую композицию! А придется, потому что в таком виде нельзя его показывать никому…

– Зачем оно вам? – вдруг спросила я. – Зачем вам столько денег? Вы же старик… Ох, простите…

– Вот. – Он оторвал глаза от ожерелья, и на этот раз я заметила, что в них нет темной бездны, в них отражается блеск камней. От этого весь вид моего собеседника изменился. Теперь он выглядел гораздо моложе и крепче. Теперь он смотрелся… благороднее, что ли.

Вот так, – повторил он, – вы начали кое-что понимать… Не могу поверить, что вы никогда не слышали о графе Калиостро.

– Я знаю, кто такой граф Калиостро! – перебила я. – Что-то там было такое про секрет вечной молодости, которым он владел. Поэтому он жил так долго.

– Почему же вы обо мне говорите в прошедшем времени? – улыбнулся граф.

Вот именно, теперь его хотелось назвать графом Калиостро, я сама не заметила, как свыклась с этой мыслью.

– Кое-что вы все же слышали обо мне… – помолчав, заговорил он. – На самом деле я не так уж и стар, я родился в тысяча семьсот сорок третьем году. А что касается моих уверений, что я беседовал с Аристотелем и Галилео Галилеем, то это не более чем шутка, легкая гипербола. Или, как принято теперь говорить – самопиар. Хотелось, знаете ли, поразить иногда дам высшего света…

«Они верили»? – подумала я.

– Представьте себе, да! – Он снова прочитал мои мысли. – О восемнадцатый век, благословенное время! Женщины наивны и восторженны!

Он поймал мой насмешливый взгляд и вздохнул.

– Совершенно случайно мне попал в руки древний манускрипт, в котором предлагался рецепт эликсира… не скажу вечной, но довольно долгой жизни. Я заинтересовался и решил его приготовить. Все дело было в ингредиентах и в очень точной пропорции. Теперь, при современной технике, это не представляет особой сложности, но если бы вы знали, каких неизмеримых трудов стоит нынче достать кровь саламандры, порошок из рога единорога, а также безоаровый камень!

Калиостро тяжело вздохнул и добавил:

– Каких трудов, а главное – денег!

– Вы серьезно? – не выдержала я. – Ведь все эти животные – сказочные, их не существовало на самом деле!

– Почему вы так в этом уверены? – грустно вопросил граф. – Отчего вы, современные люди, такие недоверчивые и циничные, принимаете на веру слова недобросовестных, поверх-ностных и невежественных людей, называющих себя учеными? Нет, моя дорогая, если вы чего-то не видели – это не значит, что этого не существует! Саламандры, единороги и многие другие животные существовали в глубокой древности! В летописях записано, что в начале нашей эры у китайского императора династии Хань жил самый настоящий дракон. Тоже, считаете, сказки? Очевидно, это была чудом сохранившаяся особь динозавра.

– А что с ним стало? – полюбопытствовала я.

– Император за что-то рассердился на служителя, который ухаживал за драконом, и велел его казнить. И тот не успел передать секрет своему сыну, как делалось в этой семье много лет. Дракон умер. Но где-то и до нашего времени сохранились единороги и саламандры! Но как же трудно их раздобыть! «Зеленые» совершенно распустились! Именно поэтому мне так нужны деньги!

– У вас кончился волшебный порошок, этот ваш эликсир молодости? – усмехнулась я.

– Вы угадали, – снова погрустнел он. – Не думайте, что я боюсь смерти. Я повидал многое за свою длинную жизнь. Но, видите ли, судя по тому, что я слышал, это будет… очень неприятная процедура – старение, дряхление и медленное умирание. Я еще не настолько устал от жизни, чтобы добровольно согласиться принять такую ужасную смерть!

Я долго искал по всей Европе любые следы, любые напоминания о Жанне де Ламотт.

После того как она сбежала от меня в Лондоне, я узнал, что ее следы обнаружились в России. К тому времени во Франции разразилась кровавая революция, несчастное королевское семейство казнили, и вместе с ними еще многих. Когда я приехал в Россию, Жанна де Ламотт, называвшая себя герцогиней Валуа, уже сумела добиться при дворе некоторого влияния, точнее, она обзавелась влиятельными друзьями. Эта женщина умела обделывать свои делишки, что там ни говори!

Граф снова вздохнул, и стало видно, какой он старый.

– Она распустила обо мне порочащие слухи, меня объявили шарлатаном и соблазнителем молоденьких девушек. И выдворили из России с позором!

– Сочувствую. – Я сказала это почти искренне.

– Потом я долго жил в Италии, при дворе тосканских герцогов, затем на Востоке… Через много лет я узнал, что Жанна де Ламотт умерла в России. Ожерелье так и не всплыло. Она спрятала его, спрятала и никому не сказала, где оно находится.

И вот совсем недавно в одной парижской библиотеке я нашел воспоминания старого русского эмигранта, который в детстве знал воспитанницу герцогини Валуа. К тому времени какие-то слухи о ее неблаговидном поведении во Франции просочились в Россию, узнали, что она вовсе не была подругой Марии-Антуанетты, ей дали понять, что присутствие ее при дворе нежелательно.

Жанна была одинока, доверяла только своей воспитаннице, та была ей очень предана. В воспоминаниях старого русского аристократа я прочитал о дневнике, в который воспитанница герцогини Валуа после ее смерти записала очень важные вещи. Я понял, что речь шла об ожерелье несчастной королевы. Там был указан адрес дома и местонахождение тайника в печке. Я навел справки и понял, что мне повезло: дом как раз расселялся. Нужно было подождать несколько дней, пока не съедут последние жильцы. И тут…

– И тут появился Федя! – фыркнула я. – И спутал вам все карты! А потом милейшая старушка Анна Викентьевна поселила в свою комнату меня!

– Этого я никак не мог предусмотреть! – рассмеялся Калиостро. – Пришлось искать помощников. Ну, Эльзу я быстро привлек на свою сторону, это было нетрудно.

– Запудрили ей мозги, что вы – Учитель, она и расстаралась.

– Эльза очень хорошо поддается гипнозу, раньше таких людей считали медиумами… Тот, второй, не такой, его пришлось привлечь деньгами. Эльза же готова была ради меня на все…

– Да она просто маньячка, любит людей мучить! – Меня передернуло при воспоминании о том, как Эльза пытала меня зубной болью.

– Но судьба все время ставила мне препоны, – продолжал Калиостро. – Вы сами вскрыли тайник в печке, вы прочли тетрадку, вы заинтересовались ею… вы пошли в музей… И тогда я понял, что все это не случайно, что вы предназначены для того, чтобы найти для меня ожерелье.

– Ну да, просто вашу Эльзу вывели из игры!

– И это тоже, – не смутился он, – но мне оставалось только следить за вами и направлять вас в нужную сторону. Мне ничего не стоило, к примеру, попасть в больницу к вашему другу…

– К Федору? – удивилась я. – Там же охрана…

Старик только улыбнулся.

– …И сделать так, чтобы он вспомнил, где же видел эти часы, что на открытке. А потом… эта актриса, Дарья Елисеева, – нужно было только внушить ей, чтобы ехала по нужной улице в нужное время. И тогда она столкнулась с машиной своего бывшего мужа, а там уж все пошло как по маслу.

– Вот как? – только и могла сказать я.

– Вы умница, Жанна, вы смелая и решительная женщина, – продолжал граф.

И хотя я понимала, что он просто мне льстит, все равно стало приятно. Факел давно погас, мы находились почти в темноте.

– Что ж, – сказал старик, – мне уже пора.

Он убрал ожерелье в футляр. Если бы я и хотела ему помешать, то не смогла бы двинуться с места – вдруг накатила сильнейшая усталость. Было такое чувство, что стены и потолок подвала падают на меня.

– Поверьте, Жанна, у вас все будет хорошо, – сказал граф, – и пожелайте мне того же.

– Конечно… – тихо сказала я.

– Да, чуть не забыл! – Он вытащил из кармана какой-то предмет. – Это вам на память, она принесет вам счастье…

И положил мне на ладонь брошь в виде стилизованной буквы «Ж». Даже при неярком свете я поняла, что вместо бриллиантов в ней ограненный горный хрусталь, а вместо золота – серебро. Что ж, и на том спасибо…

Мы медленно поднялись по ступенькам. В холле музея было пусто. Кассирша Агния Михайловна сладко спала на своем месте, по лицу ее бродила мечтательная улыбка. Возможно, она видела во сне, что великий предок Александр Михайлович Скабичевский диктует ей свою новую статью. Выйдя на воздух, я оглянулась со словами прощания. Позади меня никого не было. Странный старик, называющий себя графом Калиостро, исчез навсегда.

Я огляделась: мир вокруг не изменился, по-прежнему по улице торопились по своим делам люди и ехали машины. Здесь, при свете яркого мартовского солнца, наша беседа со стариком казалась мне сном. Темный подвал, горящий факел, его безумные слова… Надо же, граф Калиостро! Придумает же такое!

Я посмотрела на часы и охнула: еле-еле успеваю на съемки. Не хватало еще, чтобы из-за этой истории меня лишили работы!

– Нет, нет и нет! – Великий и ужасный Михал Михалыч топал ногами, махал руками и выдирал свои последние волосы. Удивительно, как у него при таком темпераменте хоть что-то на голове осталось! – Нет, все не то! – Он отбежал от меня, посмотрел из-под ладони и воскликнул: – Отсюда ничуть не лучше!

– Да что я не так делаю? – пролепетала я, в страхе глядя на режиссера. Сейчас разгневается, прогонит меня – и всем моим надеждам конец! Где я еще найду такую работу?

– Да при чем тут вы? – прорычал режиссер. – К вам пока претензий нет, но Андромеда… где Андромеда?!

– Я здесь, Михал Михалыч! – Андромеда выскочила из-за спины осветителя, как чертик из табакерки.

– Здесь? – взвыл режиссер. – Да лучше бы тебя не было! От тебя все равно никакого проку! Ты меня просто не слушаешь! Я что – больше не режиссер? Мои слова ничего не значат?

С этими словами он снова дернул себя за волосы.

– Да в чем дело, Михал Михалыч?

– Я, по-моему, ясно сказал, что в этой сцене у героини должна быть брошь! Простая, скромная брошь, но стильная, она должна передать тонкие нюансы ее переживаний, она должна выразить…

– Но, Михал Михалыч, – простонала Андромеда, – я достала брошь, а Елисеева ее увезла…

– И что, теперь из-за вашей бестолковости мы отменяем съемки фильма? Что я скажу продюсеру?

Я поняла, что должна вмешаться, а не то он просто придушит несчастную Андромеду, его посадят, и мы все лишимся работы.

– Михал Михалыч, – попыталась я вклиниться в их «беседу», – вообще-то у меня есть простенькая брошка, может быть, она подойдет? – Я достала брошь, которую подарил мне Калиостро, и приколола к своему платью.

Режиссер воззрился на брошь с удивлением, потом перевел взгляд на меня, как будто впервые меня увидел, и удивленно проговорил:

– А вы знаете, неплохо… Да нет, это именно то, что нужно! Ну-ка, повернитесь к свету… теперь другим боком… Как раз такую брошь я имел в виду!

Он огляделся по сторонам и хлопнул в ладоши:

– Куда все разбежались? Снимаем, немедленно снимаем, пока не ушло освещение!

Андромеда взглядом поблагодарила меня за спасение, Вася за спиной режиссера жестами выразил свой респект, оператор схватился за камеру – в общем, часа три мы все усердно работали. Михал Михалыч загонял всех, но под конец и сам утомился. Наконец он объявил перерыв, и все потянулись в столовую, где Мегера Викторовна с кривой физиономией приготовила ланч.

Я так устала, что не было аппетита. Хотелось просто посидеть в тишине, и чтобы никто не приставал с разговорами. Но в библиотеке было жарко, душно, валялись разные вещи, так что я решилась приоткрыть дубовую дверь, которая вела в ту самою небольшую комнату, где стояли часы.

Вот интересно, если Мегера Викторовна беспокоится за хозяйское добро, так позапирала бы все двери, меньше было бы проблем! Наверное, хозяин не разрешает.

Я тихонько проскользнула в комнату с часами. Они были на месте, и бронзовый лев смотрел на меня укоризненно. Я отвернулась и опустилась в одно из кожаных кресел, что стояли у камина.

Странно, только вчера я вытащила из часов записку, где указывалось местонахождение ожерелья. Ведь это было на самом деле, и я видела ожерелье воочию, я держала его в руках!

Отчего-то теперь эта мысль не вызывала волнения, наверное, я просто очень устала. Я закрыла глаза. Как хорошо тут, в тишине, и воздух свежий…

И дрема накатила уже мягкой волной, и я опускалась куда-то, и вокруг кружились редкие пылинки в солнечном луче, как вдруг в сон мой ворвался крик:

– Что это? Что это такое?

И меня весьма ощутимо потрясли за плечо.

Очень не хотелось просыпаться. Не открывая глаз, я отмахнулась от крика, как от назойливой мухи… Мухи… Ну конечно, голос принадлежал хозяину дома Андрею Константиновичу. Да вот же он сам предстал перед моими сонными очами.

– Что вы так кричите? – возмутилась я, потому что очень не люблю, когда меня будят подобным образом.

Бывало, Генка как пихнет в бок утром «Где носки, где полотенце? Кофе сварить не может мужу!» А этот тоже выдумал – трясти как грушу! Да еще орет! И вид у него сердитый и грозный, ну да меня теперь ничем не испугаешь.

– Что вы так кричите? – Я поморщилась и прикоснулась к виску, который пронзило болью.

– Я не кричу. – Он сделал шаг назад, увидев, что я окончательно проснулась. – Я хочу спросить…

– Что я делаю в этой комнате? – рассердилась я. – Да отдыхаю вот после тяжелых трудов! А если нельзя входить, то дверь запирайте. Или табличку вешайте, как в музее: «Посторонним вход запрещен»!

– Да я вовсе не это хотел спросить. – Он отступил еще дальше после моей отповеди. – Вот это… – он указал на брошь, – откуда это у вас?

– Ну, знаете! – Сон слетел с меня вместе с усталостью. – Что вы себе позволяете? Думаете, ваша Мегера Викторовна права и я пришла сюда шарить по укромным местам в поисках того, что плохо лежит? Не беспокойтесь, эта брошь всего лишь из серебра, и никакими бриллиантами тут и не пахнет, это горный хрусталь!

– Послушайте! – На этот раз голос его звучал твердо. – Я не выпущу вас из этой комнаты, пока не узнаю, откуда у вас эта брошь. Это очень важно!

– Это подарок, – угрюмо сказала я, – мне ее подарили, потому что «Ж» – начальная буква моего имени. Меня зовут Жанна.

– А меня – Андрей. – Он шагнул ближе.

– Мы уже встречались… – Я отвернулась.

– Ну да, вчера… тут…

– Не только. Неделю назад, в библиотеке, еще портрет Марии-Антуанетты рассматривали.

– Так та покойница были вы? – Он рассмеялся, и морщина на лбу разгладилась, от этого лицо помолодело.

Симпатичный такой мужчина, приятный во всех отношениях… только не для меня…

– Мне пора. – Я попыталась подняться из мягкого кресла.

– Постойте! – спохватился он. – Подождите! Я вам должен сказать… Хотя… дайте слово, что не уйдете, я вернусь через пять минут. Это очень, очень важно!

– Хорошо…

Он убежал, а я, сидя в кресле, попыталась пригладить волосы и решила, что, если сейчас явится сюда Мегера Викторовна и начнет шипеть, я убью ее вот этими бронзовыми часами.

Он вернулся через четыре минуты. И протянул мне коробочку из синей мягкой кожи. А там, внутри, лежала точно такая же брошь, стилизованная в виде буквы «Ж». Такая, да не такая.

Я не слишком разбираюсь в бриллиантах, у меня их нет, но тут все было ясно. Светлый металл, платина или белое золото. И бриллианты. Не слишком крупные, но много. И все это сверкало…

– Какая красота… – Я отколола свою брошь и положила рядом. Разумеется, она никак не смотрелась в таком соседстве, но видно было, что они совершенно одинаковые.

– Не сочтите меня ненормальным… – Андрей Константинович присел рядом и потер лоб. – Дело в том, что я… когда-то давно я видел сон…

Я хотела вылупиться на него в полном удивлении и удержалась с большим трудом. Только ненормальные пересказывают мало-знакомым людям свои сны, но Андрей Константинович совсем не был похож на ненормального.

– Мне снилось… – продолжил он с какой-то странной неуверенностью, неожиданной в таком большом и сильном человеке, – мне снилось, что я вхожу в какую-то комнату и вижу на диване спящую полусидя женщину. Эта женщина была в длинном платье голубого шелка, лицо ее закрыто вуалью, а на груди у нее брошь… точно такая брошь из белого металла с бриллиантами. Я подошел к этой женщине, сердце мое забилось. Мне мучительно хотелось поднять вуаль и увидеть ее лицо. А еще… – он взглянул на меня смущенно, – еще мне хотелось поцеловать ее. Разбудить ее поцелуем. Но едва я протянул руку, чтобы поднять вуаль, – мой сон оборвался…