Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) Шушпанов Аркадий

Глава 3. Обследование

Мальчика разбудил пронзительный скрип двери. Он вскочил и забился в угол, в одно мгновение вспомнив все, что произошло.

Неужели уже утро? Как же так – родители давно уже должны вспомнить о нем и все тут перевернуть вверх дном!

Он поднес к глазам часы. На электронном табло размеренно мигали нули. Попробовал понажимать на кнопки, но ничего не изменилось. Похоже, часы сломались. Наверное, стукнулись обо что-то, когда спускался в подвал.

В палату ввалился неповоротливый Дум-Дум, держа в руке большую тарелку. Он, как всегда что-то пробурчал и поставил тарелку перед пленником.

Пашка недоверчиво уставился на завтрак. Это была какая-то каша – белая, почти прозрачная и наверняка невкусная. Но ему очень хотелось есть, поэтому он взял ложку и попробовал.

Каша почти не имела вкуса. Она была холодная и напоминала клей для обоев, который Пашка размешивал, когда родители делали ремонт. И еще кусок сырого липкого хлеба на закуску.

Он смог проглотить только пять неполных ложек, после чего с отвращением отпихнул тарелку. От этой еды совсем не прибавилось сил, наоборот стало хуже. Каша лежала в животе, как кусок льда, от нее шел холод.

– Как там наш новый пациент? – послышался писклявый голос Горлоноса. – Все еще не хочет лечиться?

Доктор показался в дверях, потирая ладошки. Он по-хозяйски оглядел палату и подмигнул мальчику сквозь очки.

– Тебе у нас понравилось? Ладно уж, молчи, сам вижу, что понравилось, – и, повернувшись к Дум-Думу, важно проговорил: – В процедурную его.

Дум-Дум пробурчал что-то и вкатил скрипучую железную кровать на колесиках. Затем схватил мальчика своей грубой лапой и заставил лечь. Пашка вдруг увидел, что его хотят пристегнуть к каталке ремнями. Он попытался соскочить на пол, на Дум-Дум прижал его лапой, едва не раздавив ребра.

– Поехали! – скомандовал Горлонос, и тележка заскрипела колесами. Все, что мог сейчас Пашка, это лишь смотреть по сторонам. Его катили по сумрачному коридору. Стены были зелеными от плесени, кое-где они блестели от сырости.

Было много дверей, и Пашке иногда казалось, что он слышит из-за них голоса. Потом он оказался в большом круглом зале. Здесь стояли массивные железные шкафы, старые, покрытые ржавчиной и пылью. Их было много, они громоздились друг на друге.

Из зала выходили четыре коридора, и у каждого выхода высились зловещие серые статуи: одинаковые люди в длинных плащах с капюшонами. Они стояли, протянув вперед и вверх длинные костлявые руки. Их лиц невозможно было рассмотреть, да и не очень-то хотелось. Мальчик догадывался, что под капюшонами что-то отталкивающее, злое, страшное.

Наконец, каталка скрипнула в последний раз и остановилась. Пашку привезли в процедурную палату. Это была просторная комната без окон с кафельными стенами. Серый отсыревший потолок, казалось, провис на середине. На металлических стеллажах блестели бутыли из темного стекла, теснились плотно закрытые банки и жестяные коробки с пятнами ржавчины.

– Страшно? – тихо рассмеялся Горлонос, заметив, как Пашка крутит головой. – Это хорошо, что ты боишься. Это значит, не любишь болеть. Ну-с… – он потер ладошки, – думаю, надо приступать.

Мальчик весь съежился и зажмурил глаза. Он не мог даже представить, что собирается с ним делать сумасшедший доктор. Тем временем Горлонос притащил одну из жестяных коробок и начал греметь инструментами. Дум-Дум переминался у стены и негромко бормотал сам с собой. Его крошечные глазки поблескивали, как две пуговки, черный язык то и дело вываливался изо рта.

– Никак не решу, – проговорил доктор, – что с тобой делать.

– Ничего не надо делать! – тут же отозвался Пашка.

– Не-ет, тебя надо обследовать, – голос доктора звучал гулко в этой почти пустой каменной комнате. – Только не знаю, как. Как ты сам хочешь?

– Я никак не хочу. Отпустите меня домой.

– Еще одно лишнее слово, – глаза Горлоноса сощурились, блеснули острые зубы, – и я велю Дум-Думу зашить тебе рот! Будешь еще болтать?

Пашка замотал головой. Лучше никого тут не злить.

– Я придумал, – сказал Горлонос. Ты сам выберешь, как нам тебя обследовать. Ты будешь доставать таблетки из этой баночки. Попадется красная – мы с Дум-Думом посмотрим, что у тебя внутри. Синяя – проверим, что будет, если тебя опустить на полчаса в яму с ядовитыми пауками. Если желтая – возьмем кровь на анализ. Литра два или три, не больше… А если, например, белая… Ну, ладно! Доставай таблетки!

Пашка почувствовал, как его руки коснулся край холодной стеклянной банки. У него мурашки пошли по коже – и от холода, и от страха.

– Ну, хватит трястись, доставай таблетки! – прикрикнул Горлонос.

В углу заворочался и запыхтел Дум-Дум. Кажется, он тоже рассердился. Пашка прикоснулся пальцами к таблеткам, которые были насыпаны в банке. Они все казались одинаковыми, нипочем не угадать, какую вытянешь. Впрочем, какая ни попадется – все плохо.

И все же он никак не мог решиться. Горлонос нетерпеливо засопел, оскалил зубы и наконец проговорил:

– Та-ак, мальчик не хочет лечиться. А ну-ка, Дум-Дум, сделай ему укольчик.

Пашка услышал, как Дум-Дум заворочался, забормотал и начал приближаться. Перед глазами появилась его уродливая неловкая лапа, сжимающая стеклянный шприц с толстой ржавой иголкой.

– Нет! – закричал мальчик. – Я все сделаю! – и, схватив первую попавшуюся таблетку, он вытащил ее наружу.

– Зеленая, – разочарованно вздохнул Горлонос. – Это значит, барокамера. – М-да… Жаль, конечно, что ты не вытащил черную, например…

Пашка весь напрягся. Какая еще барокамера? Что за мучение они придумали? Может, это еще похуже, чем все ядовитые пауки вместе взятые!

Дум-Дум покатил тележку к стене. Пашка по-прежнему был привязан, он смог лишь немного приподнять голову. И увидел перед собой очередную ржавую дверь с тяжелым засовом.

Дум-Дум с усилием отворил дверь. Пашка увидел нутро старой газовой печи, размером с небольшую комнатку. Проступили ряды обожженных кирпичей, почерневшие трубы. Эта печь давно уже не знала огня, здесь были только тьма и холод, как и везде вокруг.

– Закатывай его туда, – руководил Горлонос. – Осторожнее, не сломай тележку, дубина! Аккуратнее с пациентом, он нам еще пригодится.

Дверца захлопнулась с оглушительным грохотом, и Пашка остался в совершенной темноте. Он не слышал ни звука, все заглушали удары собственного сердца. Он ждал, что последует дальше – ведь не просто так его сюда сунули.

Барокамера… Мальчик припоминал, что в такой штуке, кажется, тренируют космонавтов. Значит, будут откачивать воздух? Горлонос говорил про исследования… Неужели он хочет проверить, сколько ребенок продержится без воздуха?!

Впрочем, дышалось пока легко, если не считать убийственного запаха плесени. Было очень тихо, железная дверца словно отрезала весь мир.

В следующее мгновение Пашка замер от ужаса. Он ясно услышал, как совсем рядом кто-то ворочается. Этого не могло быть, печь казалась совершенно пустой.

Еще через секунду донесся новый звук: кажется, далеко в темноте кто-то тихонько рассмеялся. Раздалось шарканье, словно старушка в тапочках плетется по асфальту. Шаги медленно приближались. Пашкиного лица вдруг коснулся слабый ветерок, будто рядом махнули веером. Невидимый человек прошаркал мимо, снова прозвучал негромкий смешок неподалеку.

– Мальчик! – шепнул кто-то над самым ухом, и Пашка вздрогнул всем телом.

– Кто здесь?! – крикнул он. Хуже всего, что он был привязан, и чувствовал себя совершенно беззащитным.

Теперь ему казалось, что вокруг ходят несколько человек, трое или четверо, они тихо крадутся, подбираются ближе. Потом шорох раздался на потолке, на лицо упали несколько песчинок.

Пашка застыл, словно окаменел. Ему казалось, если он не будет шевелиться, неведомые обитатели мрака не заметят его, так и будут шуршать рядом. Но в ту же секунду по его щеке вдруг начал тихонько скрести маленький коготок. Пашка мотнул головой в другую сторону, но там уже поджидали чьи-то сухие холодные пальцы, которые слегка коснулись щеки, носа, лба.

– Свеженький, – негромко пискнул кто-то сверху. – Щечки мягкие, ушки нежные, глазки блестящие…

– Унесем его с собой глубоко под землю, – ответил хриплый голос справа. – Заморозим для следующей жизни.

– Нет-нет, мы закроем его в ящик с солью, пусть полежит лет двести или триста. Будет у нас запас вкусненького.

– Как он пахнет… – прозвучал свистящий голос совсем рядом, и Пашка вдруг увидел два светящихся глаза перед собой. Они были круглыми и бессмысленными, словно два тусклых фонарика. Мальчик услышал сопение – его осторожно обнюхивали. Ему вдруг представилось, как острые, изогнутые, будто крючья, зубы, вонзаются в живот или в ногу…

– Тише, тише! – запищали на потолке. – Вы слышите? Сюда ползет Гомолундра! Это ее добыча, прячемся, а то она сожжет нас!

Раздался топот маленьких быстрых ножек и все стихло. Но лишь ненадолго. До Пашкиных ушей донесся странный шуршащий звук, как будто по полу волокли тяжелый мешок. За ним последовало низкое угрожающее ворчание.

Тело этого ужасного зверя немного светилось во тьме, но Пашка все равно не сумел как следует его разглядеть. Он видел лишь очертания массивной бесформенной туши, которая ползла по вертикальной стене, то вытягиваясь, то сжимаясь.

Он почувствовал запах. От Гомолундры пахло дымом, перегретым железом и чем-то кислым. Животные – котята, собаки, лошади – пахнут не так. Они живые, а эта зверюга напоминала тяжелую огнедышащую машину. От его тела шел жар, но он почему-то не согревал, а наоборот вызывал дрожь. Это как температура при простуде – вроде бы жарко, а по телу озноб.

Зверюга застыла рядом с мальчиком, перестав сопеть и ворчать. И вдруг во весь голос заревела, как будто что-то ее разозлило или обидело. В стороны полетели искры, правда, ни одна из них не обожгла мальчика.

У Пашки сердце едва не выскочило наружу от испуга. Он ума не мог приложить, что он такого мог сделать и чем разозлил чудовище. Казалось, что Гомолундра сейчас расплющит его одним ударом лапы.

И тут в реве и шуме ему послышались какие-то слова. Он сосредоточился… Так и есть, Гомолундра злобно рычала: «Живой… Жидкая кровь… Теплый…».

«Ну, все, – обреченно подумал мальчик. – Живой я ей не нравлюсь, сейчас она сделает меня мертвым…»

Чудище пока не приближалось, оно даже не пыталось коснуться Пашки. Только сотрясало воздух ревом и сыпало искры. В их свете на миг становился виден шершавый, покрытый нагаром потолок. Мальчик окончательно решил, что этот потолок – последнее, что он увидит в жизни.

Он сжал кулаки, стиснул зубы, зажмурил глаза – и тут словно труба победы проиграла для него. Загремел засов двери, темноту прорезал слабый свет. Гомолундра рыкнула в последний раз и пропала, словно растворилась в воздухе. Пашка так и не успел увидеть, какая она. Он услышал знакомый писклявый голос Горлоноса:

– Ну, долго ты там? Вылезай скорее, мы не будем тебя ждать целый день.

– Как я вылезу, вы меня привязали! – отчаянно закричал Пашка. Ему не терпелось выбраться из жуткой темноты, он боялся, что какая-нибудь тварь напоследок тяпнет его за ногу.

– А мне какое дело? Тебе лишь бы поспорить… Ладно уж, сейчас Дум-Дум тебя вытащит.

Через несколько секунд он оказался в процедурной комнате, где горела лампочка и не было никаких чудовищ. Правда, тут были Горлонос с Дум-Думом, но к ним Пашка уже почти привык.

– Ага, – усмехнулся Горлонос, заметив, что на Пашке прямо-таки лица не от пережитого испуга. – Кажется, ты сильно испугался.

– Угу, – кивнул Пашка.

– Хорошо, хорошо… – доктор прошелся по комнате, потирая ладони. – Это правильно. Дети должны бояться. Но тебя ведь там даже ни разу не укусили?

– Кажется, нет.

– А это плохо. Это значит, ты болеешь… Никто не захочет кусать больного мальчишку. И не спорь! – он повернулся к Дум-Думу и приказал: – Записывай диагноз!

Дум-Дум переступил с ноги на ногу и достал откуда-то мятую бумажку и карандаш.

– Пиши… Больной сильно испугался. Навязчивые страхи. Боится темноты и уклоняется от лечения. Очень тяжелая форма. Так-так… Пиши дальше. Рекомендуется каждое утро съедать две-три горсти синих и желтых таблеток. После еды обязательно укол… два укола. И по средам какая-нибудь операция. Сегодня, кстати, не среда?

Дум-Дум виновато заворчал.

– Молчи, сам знаю, что не среда.

Пашка видел, что Дум-Дум не пишет, а просто чиркает какие-то каракули на бумажке. Потом он от усердия сломал карандаш, разозлился и с рычанием бросил все на пол.

– Ты испортил мой рецепт! – закричал Горлонос. Но тут же успокоился. – Ну, и ладно. Новый придумаю. Сегодня мы еще понаблюдаем пациента, а завтра, думаю, переведем в общую палату. Отвяжи его от тележки.

Дум-Дум приблизился и с неимоверными усилиями принялся отвязывать ремни. Он очень старался, сопел, но его толстые неловкие пальцы плохо слушались. С большим трудом ему удалось освободить Пашке руки, и тот сумел приподняться. Но тут Дум-Дум покачнулся, схватился за голову и с громким стоном рухнул на пол.

– Это не я! – воскликнул мальчик, опасаясь, что его сейчас обвинят.

– Знаю, что не ты, – с досадой пробормотал Горлонос. И подойдя к лежащему помощнику, пихнул его ногой. – Ну, что развалился? А ну, вставай!

Дум-Дум только жалобно простонал в ответ.

– Что, хочешь сказать, заболел? Лечиться будем?

Дум-Дум снова застонал, теперь уже с испугом. Пашка не разобрал ни слова, но легко понял, что лечиться Дум-Дум совсем не хочет.

– А ну, поднимайся, безмозглая дубина! – скомандовал Горлонос. – А то сейчас сам отправишься в барокамеру.

Огромный Дум-Дум при этих словах вдруг жалобно заскулил и затрясся всем своим могучим телом. Даже железный протез задрожал, выбивая дробь на каменном полу.

Все-таки он собрался с силами, сел. Затем нащупал металлическую пластину на голове, вцепился в нее пальцами и с усилием оторвал. На месте уха оказалась большая треугольная дыра. Дум-Дум попробовал сунуть туда палец, но не смог попасть.

– Сиди тихо, я сам посмотрю, – велел Горлонос и повернулся к коробке с инструментами. Он выбрал длинную металлическую палочку с крючком на конце и сунул ее в дыру на голове помощника. Оттуда тут же выбежала целая стая тараканов.

– Хорошо? – спросил Горлонос. – Или еще поскрести?

Дум-Дум вместо ответа постучал ладонью по голове. Из дыры тут же выскочила небольшая рыжая крыса, она испуганно пискнула, царапнула коготками пол и забилась в какую-то дыру.

– Все, можешь вставать, – разрешил Горлонос.

Дум-Дум поднял свою ржавую заплатку и одним ударом прилепил ее на место. Затем попытался встать, но снова покачнулся и с грохотом рухнул на пол. Заплатка опять отлетела в сторону. Теперь уже Дум-Дум не шевелился и не ворчал, он лежал неподвижно.

– Ох, беда мне с этими помощниками, – пожаловался Горлонос. – Не хотят как следует лечиться, а потом валятся с ног.

– Я не валюсь, я здоровый, – вставил Пашка.

– Молчать! Ты будешь здоровый, когда я так решу.

Подойдя к каталке, Горлонос быстро освободил Пашку от ремней.

– Встать! – Пашка поспешно вскочил. – Возвращайся в свою палату. И не вздумай болтаться по больнице, если не хочешь повстречаться со Сторожевым Крестом.

– Но я не помню, где моя палата, – развел руками Пашка.

– Не волнуйся, заходи в любую свободную. Если понадобишься, я тебя найду. Все, иди прочь с моих глаз!

Глава 4. Голос из окна

Пашка оказался совершенно один в пустом коридоре. Лишь одна мысль металась в его голове – как бы воспользоваться случаем и сбежать отсюда. Правда, Горлонос говорил про какой-то сторожевой крест…

«Пойду по коридору, – решил наконец мальчик. – Попробую найти выход. А если поймают, скажу, что искал свободную палату».

Вокруг было полно дверей, и за любой из них мог оказаться выход. Но Пашка боялся их открывать – вдруг там окажется еще какой-нибудь псих, который без слов бросится и разорвет тебя на части.

Он медленно шел по коридору, прислушиваясь и с опаской глядя по сторонам. Говорят, выход из любой пещеры можно найти со свечкой. Куда огонь клонится – туда и нужно идти, там сквозняк, а значит – выход. Но где тут взять свечку?

Через минуту мальчик оказался в круглом зале, где стояли мрачные статуи в капюшонах и громоздились железные шкафы. В четыре конца уходили четыре сумрачных коридора, полные одинаковых железных дверей. Мальчик нерешительно остановился. Он рассудил, что каждый коридор куда-нибудь да ведет – к двери, к лестнице, к выходу.

«Лучше, лучше, лучше всех, а вот этот лучше всех», – вспомнил он детскую считалочку и зашагал наугад. Серые статуи проводили его недобрыми взглядами из-под капюшонов.

Мальчики старался идти неслышно, чтобы не пропускать ни одного звука вокруг. Возле одной двери он задержался – показалось, что оттуда доносится голос. Он на цыпочках подошел и приложил ухо к холодному железу.

Он сразу понял, что за дверью кто-то поет грустную колыбельную песню. Разобрать слова было невозможно, но мелодия оказалась такой печальной, что Пашке вдруг стало ужасно жалко и себя, и всех, кто оказался здесь, в этих мрачных таинственных подземельях.

«А что если открыть дверь? – подумал он. – Ведь ничего страшного не будет? Ну, просто скажу, извините, ошибся…»

После недолгих колебаний он взялся за шершавую холодную скобу. К его удивлению дверь открылась очень легко. За ней была такая же камера-палата, в которой он сам успел посидеть, там горела тусклая масляная лампа. Женщина, замотанная в серые полотнища, укачивала ребенка и напевала колыбельную.

И тут у Пашки все похолодело. Никакой там был не ребенок. Женщина держала на коленях здоровенную ящерицу, ее морщинистые лапки торчали в стороны, хвост свешивался до самого пола.

– Мама, тут кто-то есть, – пропищала ящерица.

Женщина испуганно подняла глаза, охнула и… растаяла в воздухе. Осталась только лампа, но она погасла.

Пашка вылетел в коридор, изнемогая от страха. Ну и дела! Вот и ходи теперь по коридорам, проверяй двери… Такое увидишь, что ноги не унесешь!

Через некоторое время он сумел успокоиться. Ведь ничего страшного не произошло, никто не напал, не бросился, не покусал…

Он пошел дальше. Попробовал открыть одну дверь, другую – все они не поддавались. То ли заперты, то ли приржавели.

Наконец, коридор кончился. Никакого выхода тут не оказалось, а была лишь куча старого хлама – обломки мебели, мятые ведра, какие-то коробки, комки бумаги и ветхие тряпки. Пашка с грустью вздохнул, пошевелил носком ботинка мусор – вдруг там окажется что-то полезное. Но откуда тут взяться полезному?

Пора было возвращаться в свою палату или искать другую, свободную. Пашка и так слишком долго бродил, Горлонос мог это заметить. Вдобавок, в коридоре было холодно, и мальчик совсем озяб.

Он пошел обратно и просто так наугад толкнул одну из дверей. Оказалось, открыто. Там была такая же кровать и такое же окно под потолком.

Окно… Пашке в голову пришла одна мысль. Он сбегал к куче хлама и притащил два ящика. Теперь, если один поставить на кровать, а второй – на первый, можно легко дотянуться до окна.

Он так и сделал. Ящики покачивались и поскрипывали под его весом, но казались достаточно надежными. Забравшись наверх, Пашка с нетерпением выглянул в окно.

Как ни странно, он увидел то же самое, что и прошлый раз – кусочек заросшего сада и двух деревенских ребят. Казалось, они не пошевелились с тех пор, хотя прошла уже целая ночь и половина дня. Странно, было и то, что окошко выходило на то же самое место, хотя, Пашка был уверен, что находится совсем в другой палате.

– Ребята! – негромко позвал он. Затем набрался храбрости и во весь голос крикнул: – Эй, ребята, я здесь!

Они так и не шелохнулись. Пашку посетила странная мысль, что во всех окошках ему просто показывают одинаковую картинку.

Только он так подумал, как свет загородила чья-то голова. Мальчик едва не свалился от неожиданности, но вовремя схватился за край окна. Он пригляделся – на него смотрело страшное одноглазое лицо.

– Корнеич! – с изумлением проговорил мальчик.

– Здравствуй, малыш, – голос старика был грустный. Он, похоже, не собирался ругаться на то, что застал постороннего в заброшенном подвале.

– Здрасьте, – пробормотал Пашка, не зная, чего ожидать от сердитого старика.

– Я же говорил, чтобы вы подальше держались от этого места.

– Помогите, пожалуйста, выйти, – всхлипнул Пашка. – Скажите маме и папе, что я здесь. Здесь какие-то психи меня мучают.

Он чувствовал, что вот-вот расплачется. Раньше он держался, но теперь, когда спасение оказалось близко, мужество оставило его.

– Это не психи, – покачал головой Корнеич. – И выйти оттуда тебе будет совсем не просто. Понимаешь ли, ты… Ты очень далеко от меня. Ты не здесь.

– Не здесь? – изумился Пашка. – А где?

Корнеич ответил не сразу. Он, казалось, раздумывает, подбирает нужные слова.

– Боюсь, малыш, ты не сможешь этого понять. А если и поймешь, то не поверишь.

– Вы скажите, я постараюсь, – пообещал Пашка.

– Хорошо, я скажу. Ты в царстве зла.

– Как это?! Каком еще царстве? Я же просто залез в подвал…

– Это не просто подвал. Это вход в мир боли и страданий. Вокруг тебя все ненастоящее. И люди, которых ты там видишь – совсем не люди.

– Не пугайте меня, – проговорил мальчик. – Меня и так тут все пугают.

– Не веришь… – вздохнул старик. – Ну, хорошо. Тогда попробуй просто достать до меня рукой.

До внешнего мира, залитого летним солнцем, было совсем недалеко. Пашка протянул руку и… ничего не почувствовал! Совершенно ничего – ни солнечного тепла, ни ветерка. И до Корнеича он достать не смог, рука словно провалилась в пустоту.

В испуге он отдернул руку. Посмотрел на нее внимательно, но так ничего и не понял.

– Как же так? – в изумлении проговорил он. – Вы же совсем рядом, а я не смог дотянуться.

– Если ты захочешь выйти, то точно также никуда не попадешь. Теперь понимаешь?

– Не очень, – признался Пашка. – Я же как-то сюда вошел, значит можно и выйти. Только выход никак не найду.

– Правильно, не найдешь.

– Скажите моим родителям, что я здесь. Я думал, мой брат скажет…

Корнеич снова покачал головой.

– Никто ничего не сможет им сказать – ни я, ни твой брат. Постарайся понять малыш, хотя это будет непросто. Ты вне времени. И то место, где ты находишься, оно тоже вне времени. Ты можешь состариться, а у нас тут не пройдет и секунды. Зло существует само по себе, для него не существует минут, дней, недель.

– Я, кажется, понял… – нерешительно проговорил Пашка. – Вон те ребята, они и вчера так же стояли и не шевелились.

– Для них не было никакого вчера, оно было только для тебя. Все время, пока ты проводишь там, у нас помещается в один крошечный миг.

– Как же в один миг? – удивился Пашка. – Вы же со мной говорите уже несколько минут.

– Я – да. Я могу ненадолго проникать сквозь время и оказываться вне его. Почему, объяснять некогда. Сейчас я хочу сказать только одно: никто не поможет тебе выбраться, рассчитывай только на себя. И главный мой совет – не бойся. Никогда ничего не бойся, иначе останешься в царстве зла навсегда.

– Я не понимаю… – замотал головой Пашка. – Какое же это царство? Это просто старый подвал, большой и грязный.

– Ты ошибаешься. Ты еще многого там не видел. Все поймешь в свое время.

– Я хочу сразу все понять!

– Мне пора, я не могу слишком долго задерживаться с тобой, иначе не вырвусь обратно. Поговорим позже, я постараюсь что-нибудь придумать.

– Подождите, как же вы меня найдете? А если я буду в другой комнате?

– Это не имеет значения. Помни, малыш, ты не должен ничего бояться. Прощай…

Лицо Корнеича исчезло, Пашка вновь видел только кусочек старого сада и застывшие фигуры деревенских ребят. За все это время во внешнем мире ничего не изменилось. Абсолютно ничего. Ванька по-прежнему где-то рядом, папа – в сарае, мама с бабушкой на кухне. Все занимаются своими делами, и никто не знает, что бедный Пашка попал в заточение и испытывает адские муки.

Он спустился и сел на кровать. Ну и дела! Никогда бы в такое не поверил, если бы сам не видел Горлоноса с Дум-Думом, не слышал голоса чудовищ в барокамере… И эти деревенские пацаны – они в самом деле не сдвинулись ни на миг со вчерашнего дня. Так и стоят среди клубов застывшего сигаретного дыма.

И все же на душе у Пашки полегчало. Теперь он не один. Теперь хотя бы старик Корнеич узнал, что ребенок попал в беду. И даже обещал что-нибудь придумать.

В этот момент в дверь постучались. Пашка вскочил с кровати.