Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник) Шушпанов Аркадий

Аркадий Шушпанов

Никто не прилетит

Любой из них был способен накормить пятью хлебами тысячу голодных, не считая женщин и детей. Но они к тому вовсе не стремились…

Сергей Лукьяненко. Неделя неудач

В приглашении было сказано, что господина такого-то (ФИО совпадали с данными Германа) просят явиться в филиал № 5 детско-юношеской библиотеки имени Островского для обсуждения условий договора. Именно сегодня, в последнюю среду месяца, когда в библиотеке санитарный день, Герман это точно знал. Старое одноэтажное зданьице с желтыми шторами он изучил уже вдоль и поперек. Еще бы, с восьмого класса бывал тут каждые две или три недели. Правда, студентом заглядывать стал намного реже.

Глянцевую картонку он вставил как закладку в журнал с единственным своим опубликованным рассказом.

Развесистые мокрые снежинки липли к усам Германа. Сейчас библиотека выглядела уныло, это летом она утопала в зелени, кокетливо обнажая угол, как дамское плечико.

Герман воспользовался любимым ходом – между ржавеющим коробом трансформатора и стеной с древними граффити. Осенние ботинки с недовольным хрустом утонули в снегу. К волнению Германа добавилось ощущение сырости и холода. Надо было идти там, где все. Но он не любил ходить там, где все.

Табличка рядом с дверью напоминала про санитарный день. Зато в окне Герман усмотрел приклеенный скотчем лист: «Вход по приглашениям литературного агентства «Ex libris» свободный». Написано от руки, словно принтеры еще не изобрели.

Дверь поддалась, выплеснув в лицо запахи пыльной бумаги и старого картона. Герман шагнул вперед, оставляя позади крики галок.

А первым же лицом, увиденным за порогом, оказалась физиономия Лехи Самоцветова.

– Никогда бы не подумал, что они нас найдут, – сказал Герман.

– А чего там, – отозвался Леха. – Тут как раз все четко. Коммерческие авторы им не нужны. А коммерческие все где? В Москве или в Питере. Да хоть наших возьми, сколько уже свалили? Для вербовки – испорченный материал. А у нас земля непаханая. Возьми хоть нашу студию.

Герман перебрал в уме студийцев и добрался до папы Димы. Именно он однажды рассказал про вербовку и договоры. Но тогда папе Диме не поверили. Решили, это такая писательская байка. Из той же серии, что братья Стругацкие – инопланетяне. Историю про братьев им тоже рассказал папа Дима.

– А почему они папу Диму не пригласили?

– Откуда я знаю, – изрек Самоцветов. – Спроси у них. Вот вызовут тебя, и спроси.

Они сидели на банкетке в крохотном вестибюле, рядом с обитой дерматином дверью на платный абонемент. Теперь, правда, на двери висела табличка: «Прием». В остальном все было как прежде: гардероб, мертвые настенные часы и стенд с наказом любить книгу.

Для Германа филиал Островского номер пять давно уже стал архивом времени, где бережно хранились образцы того или иного года, месяца или дня. Можно было подойти к стойке и попросить: «Мне, пожалуйста, второе декабря тысяча восемьсот восемьдесят пятого…»

– Ты анкету высылал?

– Ага, – жизнерадостно ответил Самоцветов. – Список публикаций, анкету, три стиха и рассказ.

– А приглашение как получил?

– По электронке. Там ссылка была на сайт. Причем он больше никак не пробивается, только по этой ссылке почему-то. А на сайте анкета, объявление и список, с кем они работали. Хайнлайн, Саймак, Гамильтон… Да кого только нет! И это только в прошлом веке! Представляешь, а теперь мы!

– В прошлом веке? – Герман обратил внимание совсем на другую часть Лехиной тирады. – А в позапрошлом?

– Да они же всегда были. Наблюдали, но не вмешивались. Просто научная фантастика появилась только в девятнадцатом. А до этого они выходили на контакт как боги или демоны.

– Или музы, – сказал Герман, и оба хмыкнули.

Вадик Водопьян на заседании их студии как-то пожаловался, что его покинула муза. На что Леха заявил: кто не может обойтись без музы, тот не поэт, а музозвон. Они с Водопьяном чуть не подрались.

– А тебе тоже на ящик прислали? – поинтересовался Самоцветов.

– На ящик. Обыкновенный, почтовый, – Герман достал из сумки приглашение.

– У всех по-разному, – Леха повертел картонку в руках и вернул.

Сидели, наверно, уже с полчаса. Еще когда Герман шагнул через порог, Леха – ни здрасьте, ни до свидания – тут же объявил, что Герман будет за ним в очереди, а пока никого просили не входить.

Если вдуматься, все это было очень забавно. В крохотном филиале городской библиотеки должен был состояться контакт с пришельцами, а те попросили ждать за дверью.

– Интересно, в студии все приглашения получили? – от нечего делать и чтобы скрыть волнение, опять начал спрашивать Герман. Не столько Леху, сколько себя.

Только Самоцветов с готовностью откликнулся.

– Ага, жди! – Лехин сарказм эхом разнесся по вестибюлю-табакерке. – Смирнова, может быть. Водопьян – сомневаюсь. Ленка Разбегаева… Больше никто, спорим?

– Не буду, – сказал Герман.

Интересно, а папу Диму когда-нибудь вот так приглашали? Если же нет, то откуда он все знает? И вообще, что они знают про папу Диму? На занятиях он практически ничего не рассказывал про свою жизнь до того, как начал руководить молодежной студией при местном отделении Союза писателей. Только недомолвки какие-то. Вроде бы жил когда-то в Тюмени, работал в малотиражке на заводе, начал там стихи печатать, потом рассказы писать. Кроме того, Герман ни разу не читал ни одного папы-Диминого рассказа. И вроде бы никто из студийцев не читал. Папа Дима никому их не показывал.

Зато он с удовольствием выдавал прикладные статьи по технике сочинительства. Не литературоведческие и не критику – этого добра хватало и без него, – а именно прикладные, словно инструкции. Герман ни разу не читал ничего подобного. Он слышал краем уха разговор, что ответственный секретарь лично предлагал папе Диме передать его статью для публикации где-то в толстом журнале, но папа Дима наотрез отказался.

Никто в студии даже не знал, сколько папе Диме лет и на что он жил. За свою работу с «творческой молодежью» денег он точно не получал. На вид ему можно было дать лет пятьдесят пять, но отчего-то Герман не мог представить папу Диму пенсионером. Хотя иногда думал, что папа Дима в прошлом был военным или вообще служил на чем-то секретном, там, где на пенсию выходят очень рано.

Занятия студии папа Дима проводил как тренировки по рукопашному бою или по стрельбе.

«Захват внимания производится так…»

«Основной удар в твоем тексте сосредоточен здесь…»

«Этот абзац меня, как читателя, кладет на лопатки…»

«Лена Разбегаева просто молодец! Сначала отвлекающий сюжетный маневр, потом ложный выпад…»

«Что же, если подвести итог по повести Водопьяна, то хочу согласиться с Германом. Ни одно ружье не выстрелило. А развесил их Вадик едва ли не на каждой стене. Я понятно говорю или витиевато?»

Папа Дима подходил к стихам и прозе студийцев как инженер, а к публикациям – как продюсер. Он мог сказать, что и куда можно послать, и в большинстве случаев рукописи принимали. Он развешивал на стенде нужные адреса из Интернета. Мало того, спрашивал в конце полугодия отчет – кто куда что послал. И было стыдно хоть что-нибудь не сделать.

Студия довольно быстро раскололась на две неравные части. Все потому, что папа Дима особенно поощрял тягу к научной фантастике. Именно к научной. То есть не обязательно, конечно, чтобы все там было строго по-ученому, нет. Достаточно было, чтобы про космос. Вот любил папа Дима про космос – и все.

Это, правда, не значило, что фэнтези он как-то притеснял. Разбегаева принесла ему однажды начало своего романа о войне магов с темными эльфами, так папа Дима роман даже сильно похвалил. И как всегда подсказал, где там лишние красивости. А в самом конце обсуждения заметил, что если действие из волшебного мира перенести на другую планету, а магов и эльфов заменить на колонистов-землян и пришельцев, то получится ничуть не хуже, а даже лучше. Ленка подумала-подумала, да и начала переделывать роман в этом направлении. Хотя так пока и не дописала. Зато рассказы приносила на обсуждение исключительно о пришельцах, никаких эльфов и прочих гоблинов.

Шаг за шагом появилась «студия в студии», где все писали фантастику. В том числе Герман и Леха. Правда, Самоцветов опять был наособицу. Он уже полтора года писал свой первый и единственный рассказ. И даже, истекая кровью сердца, уже сократил черновик с шестидесяти страниц до пятидесяти девяти. Леха правил рукопись по ходу, не дожидаясь финала. Герман так не мог.

Они иногда собирались в отдельные дни. Но чаще всего просто задерживались после плановых занятий. Ради интереса оставались еще два-три «нефантастических» студийца, их, конечно, никто не прогонял. Другие, отсидев свое, норовили слинять пораньше, все-таки занятия шли в выходные.

Даже если не обсуждали тексты, предмет для дискуссий находили всегда. Или что-нибудь рассказывал папа Дима. Он знал невероятные подробности и детали, вплоть до того, что и когда было напечатано за последние сто лет. Он познакомил студийцев с такой штукой, как Регистр научно-фантастических идей, и заставлял, прежде чем писать, сверяться с этим каталогом, чтобы не изобрести велосипед. Еще он любил травить литературные байки.

А однажды то ли в шутку, то ли всерьез рассказал, что если инопланетяне уже посещают Землю, то в первую очередь должны выйти на контакт с фантастами. С теми, кто легче других может принять эту идею. Ведь земляне на их месте сделали бы то же самое.

Поперечник Самоцветов тут же бестактно заявил, что это ерунда. Если инопланетянин придет к фантасту, то будет, как если бы настоящий джинн явился к факиру. Потому что всем этим чувакам (так и сказал – «чувакам») те поверят в последнюю очередь. Да ладно факиры, как простой врач из районной поликлиники посмотрит на деревенскую бабку-колдунью, которая всякими заговорами лечит?

Папа Дима сказал, что Алексей в чем-то прав. Однако никто другой, кроме фантастов, так не восприимчив к непривычному. И потом, инопланетяне – это все-таки их епархия. В конце концов, с Филиппом Диком однажды вообще божественный голос заговорил, так он потом даже три книги про это написал.

Тогда уже усомнился Водопьян: если бы так было, земляне уже давно бы обо всем знали. А малоразговорчивая Женя Смирнова вставила свое веское слово, мол, все и так давно знают. Просто, во-первых, столько информационного шума, что в этом море нужное тонет. А во-вторых, может, инопланетяне почву готовят для контакта. Через книги и фильмы приучают остальных людей к такой мысли.

«А почему тогда во всех книгах пришельцы разные?» – срезал Водопьян. Смирнова парировала: «Вот именно потому и разные, что нужно подготовить человечество к неожиданному. Может, у них вообще нет постоянной оболочки, как у людей нет постоянной прически». – «Ага, – вставил Самоцветов, ехидно поглядывая на Ленку Разбегаеву, – даже постоянного цвета волос нет». Разбегаева показала язык.

Папа Дима призвал к порядку – у него для этого на столе всегда был специальный колокольчик. Стол у них, кстати, тоже был знатный: длинный, с зеленым сукном, разве что в бильярд нельзя играть из-за отсутствия бортиков и луз. Водопьян даже выразился однажды, что все они – рыцари Зеленого стола. Папа Дима вернул дискуссию в конструктивное русло. Он одобрил идею Жени, что постоянной оболочки у пришельцев может и не быть. Мало того, сказал папа Дима, у них может не быть привычных нам целей. Именно потому они не контактируют с правительствами и учеными. На Земле они могут не иметь ни политических, ни колониальных, ни научных интересов, а главной ценностью для них может быть совсем не то, что мы думаем. Как для индейцев было непонятно, зачем бледнолицым красивый, но бесполезный желтый металл. Водопьян тут же вспомнил, что у братьев Стругацких марсианам от людей нужен был только желудочный сок.

Герман тогда задал один-единственный вопрос: «Как понять, что с тобой вышли на контакт?»

«Наверное, должно произойти что-нибудь неожиданное, – сказал папа Дима. – Это и может быть знаком».

«Ага, – тут же снова подхватил Самоцветов, – например, тебе вдруг придет письмо: “Очень хотим заключить с Вами пожизненный договор на еще не придуманную книгу”…»

Все засмеялись.

Через три месяца Герману пришло письмо.

…Дверной скрип принудил вынырнуть из мелководья воспоминаний.

Леха и Герман синхронно обернулись к табличке «Прием».

– Господин Титов? – спросили из-за двери.

– Да… – ответил Герман.

Он всегда немного стеснялся фамилии, потому что часто слышал, а не родственник ли он космонавту номер два. Но и псевдоним брать не хотел.

– Пройдите, пожалуйста!

– Э, а я?! – вскочил Леха. – Я дольше сижу!

– Господин Самоцветов? – донеслось из-за двери. – Титов записан на два, а у вас в приглашении – два тридцать.

– Везде-то ты пролезешь, – беззлобно сказал Леха Герману.

Герман ни разу не видел живых литагентов. Ему рисовался кто-то вроде Джеймса Бонда: импозантный, подтянутый, обязательно в темных очках и с папкой рукописей под мышкой. Тоже строгой, темной, но чтобы уголки листов вылезали наружу.

Впрочем, это касалось земных. Как выглядит литагент-инопланетянин, Герман даже и вообразить не пытался.

Ничего фантастического, однако, в облике агента не было. Только странное.

Да, носил очки. Обыкновенные, прозрачные, в толстой оправе. Был невысокий, коренастый, длинноволосый, в костюме и белой рубашке. Он почему-то напоминал Герману «Черный квадрат» Малевича. Говорил быстро и порывисто, слегка грассируя, будто с французским акцентом. А еще неуловимо и непредсказуемо перемещался по кабинету.

– Скажу без лишних слов – мы не с вашей планеты, – начал он, когда Герман прикрыл за собой дверь и сел.

Агент уставился на Германа, явно ожидая бурной реакции. Посетитель молчал.

– Вы не удивлены, молодой человек?

– Нам говорили. На студии. Была такая гипотеза. Про вас, – рубленым слогом выдал информацию Герман.

– Вы на редкость подготовленные кадры! – залучился энтузиазмом агент. – Вы с кем-то делились этой гипотезой?

– Нет… – Герман замялся. – Сглазить не хотел. Да и кто бы поверил?

Он вдруг понял, что этот… как его… агент знает все, о чем они говорили с Лехой перед дверью. Может, потому и не торопился приглашать. Изучал.

– Мы рассмотрели ваши рукописи, – сказал агент, – и хотим сотрудничать.

– Вы что, поможете мне издать книжку?

Агент словно телепортировался из одного конца помещения в другой.

– Золотые слова! Приятно слышать! Я рад, что у вас нет такого потребительского отношения, как у многих. У вас есть понимание.

Честно говоря, как раз понимания Герман у себя не находил.

– Мы можем помочь. Не больше и не меньше. Именно помочь! А то сегодня приходил ваш коллега со смешной фамилией… Водопьян! Он с ходу спросил, будем ли мы его издавать. А мы никого не издаем.

Да, Вадик отличался прямотой. С другой стороны, Герман почему-то мог поверить в одного пришельца-литагента, но в целое издательство…

– Мне лично понравился ваш рассказ. Там, конечно, много чего еще нужно поправить по языку, лишних слов много в диалоге – ну, это все мелочи, саморедактура. Главное, там есть оригинальная идея.

Герман написал совсем немного рассказов. Но когда прочел в приглашении, что сначала нужно прислать любую рукопись объемом до двух авторских листов, можно отрывок, решил – если посылать, то что-нибудь эдакое. И отправил в «Ex libris» рассказ о том, как литературные герои сами нанимают писателей, чтобы те о них писали. Там никто ничего не выдумывает, фантазия у людей отсутствует, все описывают только реальные похождения героев в другом мире. При этом вся литература – как на Земле, то есть с Гамлетом, тремя мушкетерами и тому подобными хоббитами. Образы охотятся за перспективными авторами, те тоже ищут историю, сулящую более-менее солидный куш. А с одним мальчиком-сиротой «с той стороны» взялась работать только никому не известная английская учительница, и начала, как умела, описывать его учебу в школе волшебников. И все в таком роде.

Надо же, прошел фокус.

– Вы, наверно, прислали это не без задней мысли, – агент продолжил демонстрировать чудеса проницательности. – Думали, мы заключим контракт: вы открываете людям информацию, а взамен – известность, богатство и другие бонусы?

Герману ничего не оставалось, как промолчать. Он опять вспомнил их спор у папы Димы.

– На самом деле не совсем так, – сказал агент. – Но кое в чем вы угадали.

Он неуловимым движением оказался на стуле напротив Германа. Сзади были полки с детективами. Среди них как-то затесался двухтомник Харлана Эллисона. Наверное, поставили не глядя.

Пахло здесь уже не пыльной бумагой, а старым деревом и канцелярским клеем.

– Многие верят, что есть цивилизации слаборазвитые, развитые, а в космосе должны быть и сверхразвитые. И что цивилизация входит, так сказать, в мировое сообщество, в какое-нибудь Великое Кольцо миров, если открывает межзвездные перелеты. По крайней мере, выйдя в космос или расшифровав какие-то сигналы со звезд. А если она уже и так вписана в систему? Понимает ли одноклеточная водоросль, что она – часть фотосинтеза? Имеет ли представление о биосфере?

Герман невольно поморщился. Агент, кажется, уловил смену его настроения.

– Я не хотел обидеть людей! Да, нужно достичь кое-чего, чтобы представлять интерес для космоса. Но с научным и техническим развитием это почти не связано. Технический путь развития – в некотором роде тупиковый. Вернее, побочный.

– А главный? – не выдержал Герман.

– Очень долго и неэффективно, если каждая цивилизация в отдельности будет изобретать межзвездные перелеты. У вас раньше некоторые не знали колеса. А сейчас даже у тех, кого вы считаете малоразвитыми, есть новейшее оружие.

– Если его не будет, – Герман неожиданно для себя понял, что защищает тех, кого, в общем, не любил, – им же будет хуже. Как ацтекам.

– Вселенная старше Земли. Колониальный путь – тоже тупиковый. Космосу хватило времени это понять. Но мы отвлеклись, а там, за дверью, ждет ваш коллега. Вам известен закон сохранения энергии?

Герман кивнул.

– Это частный случай другого, пока еще вами не открытого. Его можно назвать законом сохранения идей.

– В смысле?

– Примерно так: если в одном месте есть идея – она не может не материализоваться в другом. Вопрос: где, когда и как. – Агент посмотрел на Германа, который стеснялся сказать, что ни черта не понимает. – Вы пока не можете освоить тот же межзвездный перелет. Но вы можете его придумать. Это особенность вашей цивилизации – вы придумываете то, что другие получают.

Герману показалось, что его усы встали дыбом.

– У каждой цивилизации – своя скрипка в космическом оркестре. Они не повторяются! Не смотрите на свою историю, у вас одна и та же планета, один и тот же вид. А в космосе многообразие! Вы умеете творить, придумывать, создавать несуществующее. Кто-то умеет материализовывать, кто-то – распространять. В конце концов, и на Земле давно изобрели разделение труда. Один пишет музыку, другой играет, а третий нужен, чтобы организовать гастроли. И композиторов меньше, чем умеющих играть на скрипке! Так и планета, открывшая творчество, – на вес золота. Особенно если это способность творить в воображении технику. Теперь-то поняли? Вы придумываете нам средства передвижения, механизмы, технологии. Это все, что требуется! Пока вы своим ходом разрабатываете их, где-то они появляются в готовом виде. А мы отыскиваем тех, кто придумывает, и помогаем развиваться.

– А зачем? – Герман чувствовал, будто что-то упускает. – Мы бы и так придумывали.

– Есть загвоздка, – агент хлопнул себя ладонью по колену. – Тот рассказ, который вы нам прислали, неплох, только ведь там нет никаких технологий, да? Для нас это бессмысленная трата воображения. Сколько способных писать тратят способности впустую? Придумывают фэнтези, сочиняют любовные романы, корпят над сценариями компьютерных игр?

Герман почему-то вспомнил, как конкистадоры переплавляли индейские статуэтки в практичные золотые кирпичи. Но что могли в этих статуэтках разглядеть конкистадоры? В них, наверно, даже Сервантес ничего бы не разглядел. Да что там, Герман сам видел на фотографиях эти сохранившиеся фигурки. Если не знать, что они индейские и какого-то там века, ничего интересного. Хуже того, даже если знать, – для него все равно ничего интересного. Разве что если бы они доказывали палеоконтакт…

Действительно, зачем где-нибудь на Тау Кита «Гарри Поттер»?

– Любое патентное бюро осаждает вал бессмысленных изобретений, – сказал агент. – Девяносто процентов чего бы то ни было – барахло. Так выразился наш клиент Старджон. Поэтому нужны мы, агенты. Мы заключаем контракт. Вы занимаетесь любимым делом, а мы помогаем издавать. Всемирной славы не обещаем, но условия для творчества у вас будут. Как предложение?

– Заманчиво, – вздохнул Герман.

Он некстати припомнил чей-то фантастический рассказ, где ад тоже был вроде корпорации и заключал сделки с потенциальными клиентами.

– Я вам кое-что покажу, – агент переместился к полкам и снял очень большой и старый фолиант, пахнущий чернилами и благородной ветхой бумагой. – Это копии. Но могу показать и оригиналы.

Раскрытый переплет мягко стукнул кожей о рыжую столешницу.

На каждой странице альбома был контракт. Разные языки, даже название агентства писалось по-разному. Герман понял, что «Ex libris» – только дань моде.

На первых страницах шли контракты витиеватые, на грубой бумаге. Кое-что вроде бы даже на пергаменте. Дальше появились отпечатанные на машинке, подписанные сначала перьевой, затем шариковой ручкой. Герман не удержался и быстро заглянул в конец. Так и есть, лазерный принтер.

Больше всего увлекали подписи. Многие автографы Герман уже видел в книгах. Опять заглянул в конец, нашел несколько образцов на русском языке и прочел фамилии.

Сердце забилось чаще.

– Если вы заметили, в конце есть незаполненные карманы, – сказал агент. – И разумеется, в одном томе все не уместилось.

Но Герман уже не слушал. В его голове развернулся космодром. Только вместо ракет там стояла батарея огромных пушек. Да, на Земле невозможно летать на Луну, как у Жюля Верна, но в космосе наверняка что-то придумали. А как летали до пушек, ведь старый контракт на французском языке с именем Jules Verne был далеко не первым в подшивке? Обвязывались ракетами или путешествовали на птичьих упряжках? Кто знает, что у них там за птицы…

Герман представил, как взлетают яйцеобразные ракеты, имеющие прототипом аппарат инженера Лося. Как перемещаются с планеты на планету челноки на кейворите, как сменяют их более продвинутые анамезонные, а потом фотонные космолеты. Как раскидываются на многие километры звездные паруса. Уходят корабли в гиперпространственный прыжок. Путешествуют от звезды к звезде на полых астероидах, сменяя друг друга, поколения космолетчиков. Окинул мысленным взглядом громадные станции-города и попытался ощутить, как пахнет тамошний ионизированный воздух. Вообразил себе созданий с хрупкими телами, большими головами и крупными глазами, которые входят в придуманные на Земле кабины нуль-транспортировки. Представил тени марсианских летающих кораблей на равнинах песчаных планет. Ощутил зависть к тем, кто пользуется где-то у себя на Большой Медведице машиной времени.

А затем посмотрел в окно. За трещинами рамы, за решеткой, за кактусами и лимонным деревом падали белые хлопья. На подоконнике пенился взбитый снежный прибой. Может быть, так выглядят снежные шапки марсоподобных планет-карликов.

– Я должен буду писать только… об этом?

– Что вы, нет! Пишите хоть фэнтези время от времени. Контракт оговаривает, чтобы нужная тематика была не менее определенного процента. Там оговаривается еще процент новизны и прилагаются специальные шкалы. Зачем нам – и вам – новые антигравы, если они уже были?

– А в случае несоблюдения? – Герман почему-то не узнал свой голос.

– Вы думаете, кто-то с вами будет судиться? – агент, вдруг выяснилось, уже не сидел на стуле, а стоял, обхватив его спинку и нагибаясь к Герману. – Мы просто прекратим свою помощь, вот и все. Но к тому моменту она может вам уже и не понадобиться. Только… сможете ли вы спокойно жить с ощущением, что подвели целую Галактику, и не одну? Сможете ли продолжать считать себя художником? Знаете, это контракт для вас, а не вы для контракта…

Агент уже стоял у окна, спиной к Герману и, казалось, тоже наблюдал, как мир покрывается снегом. Его потенциальному клиенту даже стало неловко, будто он допустил в разговоре какую-то бестактность.

– Мне нужно подумать, – выдавил Герман.

– Понимаю, – агент уже смотрел на него и улыбался, хотя Герман не заметил, как тот поворачивается. – Любое ограничение смущает. Недели вам хватит на размышление?

– Хватит.

– Отлично! Жду вас в следующую среду.

Герман поднялся – и тут его как будто ударило. Как будто к стулу был подведен слабый электроток, и срабатывало это все на размыкание.

Он представил себе уже не яйцеобразные ракеты и не звездные паруса. Он представил, как приходит в следующую среду, отрывает вот эту самую дверь, а там его встречает радостная телевизионная группа. «Улыбнитесь, молодой человек, вас снимала скрытая камера!»

Все это просто очередное реалити-шоу. Не местное, конечно, а столичное. У Германа кое-кто из друзей в тамошнюю журналистику подался, рассказывали, как рыщут по Москве в поисках горячего. Чтобы зритель, нажимая подряд все кнопки «лентяйки» и случайно попав на их канал, задержался хотя бы ненадолго, посмотрел одним глазом передачу, а заодно и рекламные паузы…

Как они узнали? Да легко! Водопьян, к примеру, знатный блогер, может, рассказал папы-Димину историю где-то в Сети или вбросил на какой-нибудь форум, чтобы над комментами поухохатываться – любил он это дело. А там пошло-поехало… Сидел кто-нибудь в редакции, кофе прихлебывал, интернет листал в поисках идей. Наткнулся на водопьяновский пост – и радостно помчался к продюсеру. Это же супершоу! Герман сам видел на «ютубе» отрывки из западных телерозыгрышей доверчивых статистов поневоле. Там же такой Голливуд устраивают: перестрелки мафии, нападение толпы зомби – кто угодно поверит!

А что после этого подобрать прикольного неизвестного актера и отпечатать несколько договоров?

– Кажется, у вас сомнения? – агент все легко прочитал на лице Германа. – Что же, небольшая демонстрация не повредит…

Он снова неуловимо переместился и открыл дверь напротив входной. Дверь должна была уводить в основной фонд.

Герман вдохнул запах пыльного картона и увидел длинные-предлинные стеллажи. Казалось, они тянутся на километры вперед. У крохотного здания филиала номер пять имени Островского просто не могло быть таких залов. Да и где они могли быть? Разве что в Библиотеке Конгресса…

– Маленький пространственный парадокс. – Агент сделал шаг в дверной проем, показывая, что тот вовсе не оптическая иллюзия. Махнул рукой: – Видите, там есть пустые места? Вы можете помочь их заполнить.

– С ума сойти, – прежде чем Герман успел договорить, дверь захлопнулась.

– Итак, в следующую среду, – подытожил агент. – И пригласите, если не трудно, господина Самоцветова!

Однажды Герман написал рассказ. Он еще не показывал его папе Диме и студийцам. Потому что рассказ вышел каким-то странным, не научная фантастика и не фэнтези. Просто страшноватая сказка.

В начале описывалась осенняя ночь. Трое подростков – два мальчика и девочка – созванивались друг с другом, а потом тайком удирали из дома. Один предварительно хорошенько смазывал дверной замок, второй жил с глухой бабушкой, а квартира девочки вообще была на первом этаже, и та просто сигала из окна. Все вместе шли в самую большую библиотеку в городе. Герман не смог придумать, как они проникали внутрь, поэтому сочинил, будто старший из тройки прекрасно разбирался в технике и смог открыть замок и даже справиться с сигнализацией.

Включив фонари, герои блуждали среди бесконечных фондов. Они были охотниками и охотились на книгу-вампира. Та порабощала волю и забирала душу всякого, кто в нее заглянул. Мало того, как настоящий вампир, заражала своими качествами другие книги. А передавала этот печатный вирус через читателей. Библиотека могла похитить души всех, кто в нее приходил.

Герои отыскали книгу-вампира. Один из мальчишек, техник, отвлек ее на себя и читал, а другие в этот момент выдернули несколько последних страниц, дописали кое-что и вставили обратно. Книга вынуждена была вернуть все, что поглотила, потому что в ней теперь так было написано.

Сейчас Герман чувствовал себя одним из собственных персонажей.

Началось с того, что ошибся датой. Пришел на встречу с агентом, намереваясь сказать твердое «да», и, только когда зашел в вестибюль, осознал, что сегодня не среда, а вторник.

Разворачиваться и уходить показалось как-то неловко и совсем грустно. Герман машинально сдал в гардероб куртку и прошел на платный абонемент. Никакой таблички «Прием» на двери уже не было и в помине.

В зале – хотя какой зал? так, большая комната – скучала женщина-библиотекарь. Герман подошел к стеллажам с детективами и выхватил с полки чужой здесь том Харлана Эллисона. Сделал вид, что листает и незаметно для себя увлекся. Он еще ни разу не читал Эллисона. Подумал, может, и правда взять на пару дней? Но для этого нужно было записаться.

Герман оторвался от книги и посмотрел на конторку библиотекарши. Но та уже куда-то вышла. Само собой получилось, что Герман посмотрел и на дверь в основной фонд. Эту самую дверь открывал агент на прошлой неделе. Говоря себе, что хочет только позвать библиотекаря, Герман подошел и толкнул тяжелую створку.

За дверью уходил вперед длинный-длинный зал с книгами. Кажется, он в несколько раз превышал размеры всего филиала номер пять имени Островского. Герман даже подумал, что теперь раскрыл для себя истинный смысл понятия «межбиблиотечный абонемент» и попал в какой-то запредельный межпространственный узел, куда выходили все книгохранилища мира.

Он даже закрыл дверь и распахнул снова. Ничего не изменилось. Убегали вперед стеллажи, и дальний край терялся в полумраке.

Тогда Герман положил на конторку томик Эллисона и шагнул в проход между стенами книг, вдыхая запах старой типографской краски, пыли и пожелтевшей бумаги. Дверь за собой на всякий случай притворил.

Он шел по лабиринту, не торопясь отклоняться в стороны и сворачивать в соседние проходы. Двигался по прямой, чтобы узнать, как далеко простирается этот стеллажный мир. Мимо проплывали корешки и пустые пространства между ними. Все это Герман наблюдал, как из окна поезда. Еще в детстве, когда в первый раз попал на экскурсию в библиотечные фонды, он мечтал, как заполнит пустоты книгами своего сочинения. Он подумал и о том, давно ли кто-то брал в руки все эти тома. Нечитаемые книги – это как солдаты, павшие в бою. Может, кто-то их и помнит, а может, уже и нет. Осталась только братская могила, где захороненные покоятся стоя, будто китайские терракотовые воины.

Потом Герман услышал голоса. Вздрогнул и остановился. Но затем медленно-медленно пошел на звук.

Очень скоро увидел и свет. Источник скрывался за стеллажами, оттуда и доносились голоса. Один из них Герман узнал сразу.

Говорил агент.

– …Дима, мне не нравится, что творится у тебя в группе. Совсем не нравится.

– В России живем, Пьер. Пора привыкнуть!

Услышав эту реплику, Герман зачем-то даже вытащил с полки книгу. Первую попавшуюся – нужно было чем-то занять руки. Потому что теперь он узнал оба голоса.

– Слышал много раз, – ответил агент Пьер. – Талантливый народ и все прочее. Только почему вдруг стало так много проколов?

– Ребята подобрались – как-то очень…

– Здесь я соглашусь! Никогда еще мне не приходилось разыгрывать спектакль столько раз подряд!

Герман поймал себя на том, что уже идет между стеллажами не таясь. Когда вышел из узкого книжного коридора в освещенный закуток, его ждали.

Казалось, два библиотекаря собрались почаевничать. Сидели у стола, наверняка позаимствованного из читального зала. Лампа под зеленым абажуром придавала этой нише, окруженной книгами, вид домашней библиотеки, где в самых темных углах таилась добродушная жуть.

Первым Герман увидел Пьера. Затем высокого человека с глубоко посаженными глазами и мощными бровями. Пробор разделял его пегие волосы точно посередине, так что они были похожи на сложенные крылья. Иначе говоря, это был папа Дима.

Он первым и нарушил немую сцену.

– Здравствуй, Герман!

– Здравствуйте, Дмитрий Иваныч… – только и смог выговорить пришедший.

– Вот, что я говорил! – взмахнул руками агент, будто гость для того и явился, чтобы проиллюстрировать какую-то его мысль.

– Вы нас обманывали! – Герман собрался с силами.

– Если быть более точным, то не он, а я, – безапелляционно и чуть ли не жизнерадостно заявил Пьер. – Только это не помогло!

– Кстати, Пьер, – сказал папа Дима. – Откуда он вообще узнал, куда идти?

Герман переводил взгляд то на одного, то на другого. Его вопрос словно утонул в обсуждении.

– Моя вина, – агент даже привстал и театрально приложил руку к сердцу, склонив голову, – а все из-за проклятой любви к эффектам. Я показал ему ход сюда. Хотел подчеркнуть, что среди книг есть место и его собственным.