Спасти посольство Корецкий Данил

Афганистан. Кабул. Российское посольство

В кабинете посла шторы были задернуты и верхний свет выключен. Только яркий круг от допотопной настольной лампы, а вокруг абажура по всей комнате разливался зелёный полумрак. И лицо откинувшегося на спинку кресла Погосова было зеленоватым, как у Фантомаса, а руки, наоборот, ярко освещены, так же, как и зажатая в них очередная шифрограмма. Посол смотрел на листок с красной полосой так пристально, будто пытался рассмотреть, что находится за этим листом бумаги. А за ним находился Шаров, который сидел напротив и, покачиваясь на задних ножках стула, отрешённо смотрел в потолок. Лицо его тоже было зелёным.

Посол сконцентрировал взгляд на телеграмме и снова вслух прочитал засекреченный текст:

— Сегодня, до полуночи местного времени, вам единой колонной, не привлекая внимания местного населения, следует выдвинуться в район аэропорта и дождаться прибытия трех самолетов для эвакуации на Родину. Погрузку осуществить быстро и организованно. Напоминаем, что следует вывезти из Кабула сотрудников полпредств известных вам государств. Желаем удачи…

Шаров дипломатично молчал.

— Что скажешь? — не выдержал посол.

— Что я могу сказать? — Шаров был почтителен и серьезен. — Очень ценные указания: следовать в аэропорт мы должны не разрозненными группами, а единой колонной, при этом не привлекая внимания, хотя с нами будут еще несколько посольств… Согласитесь, что сами мы бы не додумались до такого!

— Время для шуток прошло, — раздраженно бросил Погосов. — Предупредите Масуда, чтобы нас не перестреляли его патрули.

Шаров пожал плечами. Его лицо было неживым — как маски противников Фантомаса.

— Он же мне не подчинён. И кто знает, что у него на уме. К тому же, кроме его людей, Кабул кишит неуправляемыми бандами. Выдвигаться без охранения — чистая авантюра.

— Не вам давать такие оценки указаниям Центра! — резко отреагировал посол и даже хлопнул ладонью по столу.

Шаров бесцеремонно отмахнулся, встал и, выходя из кабинета, сказал:

— Мои оценки, ладно… Вот как оценят эти указания душманы…

Смена внешней охраны посольства состояла из шести — восьми человек. Набросав мешки с песком, масудовцы устроили пулеметное гнездо прямо у кирпичной стены посольства, чтобы нельзя было подойти с тыла. Значит, на шурави они еще надеялись. А может, это означало совсем другое… Сейчас у пулемета дежурили трое, еще трое сидели на корточках в стороне и тихо переговаривались.

— Где начальник? — поздоровавшись, спросил Шаров.

Молодые охранники, придерживая автоматы, вежливо встали.

— Вот он идет, — сразу несколько пальцев указали на приближающегося человека постарше.

Подогнанная советская форма, ловко сидящий чуть набекрень паколь, открытая кобура с кольтом на бедре — все это безошибочно выдавало командира. А расхлябанная походка и небрежные манеры подсказывали, что, несмотря на советское обмундирование и американское оружие, это именно афганский командир.

— Салям алейкум, — поздоровался резидент и, доверительно взяв человека под локоть, отвел в сторону.

— Меня зовут Безбородый, — сказал он, понизив голос. — Передай Шах Масуду, что через несколько часов посольство выезжает на Баграм и улетает в Россию. Я прошу его обеспечить нам спокойную дорогу. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— А говорят, вы снова вводите армию, — удивленно то ли спросил, то ли констатировал командир.

— Я не командую этой армией. Я отвечаю за безопасность посольства. Ты меня понял?

Командир колебался.

— Я не могу так запросто обращаться к Панджерскому Льву…

— Так обратись к тому, к кому можешь! — начал раздражаться Шаров.

— Но…

— Послушай, я сказал тебе, как меня зовут! Ты слышал мое имя?

— Приходилось… Но все равно…

— Шах Масуд знает, кто я такой. И если ты не сделаешь то, что я сказал, то с тебя сдерут кожу! Ты меня понял?

Этот язык был здесь привычным.

— Я понял тебя, Безбородый!

Командир подтянулся и, отойдя в сторону, стал вызывать кого-то по рации.

Ночь в Кабуле наступает рано, темнота падает очень быстро, небо из лилового мгновенно становится чёрным. И сейчас неправдоподобно огромные звёзды, чуть подрагивая от поднимающегося нагретого воздуха, с любопытством рассматривали, что происходит во дворе российского посольства.

А там шла лихорадочная подготовка к отъезду. Своих пассажиров ждали автобусы, но сотрудники не спешили занимать места — они были заняты более важным делом: загружали имуществом стоящие здесь же три «КамАЗа».

Завхоз Семеняка бегал вокруг и приговаривал:

— Товарищи, по сто килограмм на человека! Придерживайтесь нормы!

Но слушать про нормы никто не хотел: бросать нажитое нелегким трудом и дефицитное в России имущество люди не собирались. Два грузовика уже были забиты под завязку и накрыты брезентом, в третьем на гору чемоданов, ящиков и узлов грузили электронику — коробки с телевизорами, музыкальными центрами, магнитофонами и прочий нежный товар, который так легко раздавить и повредить.

— Вы что, не понимаете: все это никак не войдет в самолет?! Там же будут еще солдаты, может, и техника, — не унимался завхоз. — А с нами поедут дипломаты других государств! Вы хоть подумайте, как будете смотреться со своими мешками и узлами!

Завхоз уже сорвал голос и теперь просто сипел. Но на него не обращали внимания. Двое афганских рабочих принесли тщательно упакованное трюмо Индиговой, и теперь, под бдительным руководством самой Веры, устраивали его поверх всего остального груза.

— Куда вы эту одороблу тянете?! Хотите мне телевизер разбить?! — возмущенно заверещала Титова.

Она всегда была похожа на тихую обезьянку, однако сейчас эта обезьянка взбесилась. Но тут же получила достойный отпор.

— Ты что, одна здесь такая цаца?! — закричала Индигова. — Значит, тебе телевизор тащить нужно, а мне антикварную мебель выбросить?! Ты вообще в списках на второй самолет, а это груз для первого! И я в списках на первый!

— Не твоего ума дело, я сама разберусь, в каких я списках!

Казалось, сейчас они вцепятся друг другу в волосы. Но в этот момент во дворе появился посол. Отчаявшийся Семеняка бросился к нему:

— Не слушают, Владимир Иванович! Может, вы подействуете своим авторитетом?

Тот скептически вздохнул, но все-таки подошел к «КамАЗу».

— Товарищи, есть норма, сто килограмм… Мы же в боевой обстановке…

— Это я, что ли, виновата в вашей боевой обстановке? — пошла в атаку взбесившаяся обезьянка. Она уже не разбиралась, с кем можно связываться, а с кем нельзя… — Почему, как что, так это я крайняя?!

— Да, но есть приказ из Москвы, — начал объяснять Погосов, однако Титова слушала только себя:

— Из-за чего я в этом пекле ишачила? Из-за интернациональной солидарности? Нет! Вот из-за этого телика, стиралки, из-за ковров! А теперь все брошу?! Нетушки! Все заберу!

Титова зло подбоченилась, ее сморщенное лицо покрылось красными пятнами. Но за свое имущество она была готова биться до конца. Хоть с Верой Индиговой, хоть с послом, хоть со страшным Хекматияром — все равно!

— Да вы поймите, Петровна, мы на войне! По дороге нас могут обстрелять…

— А если я оставлю телик, то не обстреляют? Может, тогда золотой самолет подадут?

Вера Индигова, презрительно улыбаясь, смотрела на распалившуюся обезьянку.

— Ну никакого воспитания, Владимир Иванович! — она скорбно развела руками. — Люди просто озверели! Из-за каких-то шмоток готовы товарищей разорвать, руководителя оскорбляют…

Посол перевел взгляд с озлобленной замухрышки Титовой на интеллигентную красавицу Веру, на трюмо, которое трудолюбивые афганцы старательно закрепили поверх всего скарба и теперь накрывали тентом, махнул рукой.

— Заканчивайте с грузом и обеспечьте посадку в автобусы, — бросил он Семеняке, уходя. — На аэродроме будем разбираться!

Тут появился высокий, худой Василий Титов, прилежный и исполнительный замнач секретариата. За ним двое подчиненных несли плоскую коробку еще с одним телевизором. Он растерянно уставился на уже закрытый брезентом кузов.

— Нина Петровна, — елейным голоском пропела Индигова. — Куда вам столько теликов? Глаз не хватит…

— Умная больно! — парировала Титова. — У меня в отличие от тебя дети есть! — И, повернувшись к мужу, рявкнула: — Чего стал, как засватанный? Тащи в автобус!

— Так автобусы вроде для людей, — тем же тоном продолжила Вера.

— Ничего, найдем место! — буркнула Титова. — Не твоя печаль!

Погосов зашел в свой кабинет с раскрытым пустым сейфом и выдвинутыми ящиками стола, тяжело опустился в кресло. Считалось, что посольство «законсервировано». А значит, через некоторое время его «расконсервируют», и все пойдет так, как раньше. Но сейчас самый неискушенный взгляд мог определить, что никакой «консервации» нет: посольство брошено, и неизвестно: вернутся ли хозяева в него когда-нибудь…

Послу было до боли грустно. Здесь он провел несколько последних и напряженных лет своей жизни. Он много работал в этой стране и, Бог свидетель, старался сделать так, чтобы ее бедный, малограмотный и горячий народ мог жить лучше, чище, современней. Но ничего не вышло. И вот теперь он и его люди вынуждены ночью тайком бежать из Кабула… Еще пару лет назад такое не могло присниться даже в кошмарном сне… А что развалится великий и могучий Советский Союз, разве могло присниться? Что так упадет дисциплина и ему, послу, дипломатическому генералу, придется выслушивать дерзости от озабоченной только своим имуществом технической сотрудницы?

Ну да это ладно! Сейчас главное — благополучно добраться до аэродрома Баграм. Всего пятьдесят километров, но в нынешней обстановке каждый километр можно умножать на десять. А может, и на сто… И хотя он пытался договориться о беспрепятственном отъезде, использовал все свое влияние и связи еще вчера крупных руководителей и политических фигур, хотя получил десятки успокаивающих заверений, уверенности в том, что они будут исполнены, не было. Как говорится: «Восток — дело тонкое…»

Посол встал, в последний раз окинул взглядом свой бывший кабинет, который уже успел приобрести вид заброшенного нежилого помещения, и вышел в тревожную кабульскую ночь.

Военно-транспортные самолеты «Ил-76». Высота 8000 метров

— Ох, веселые были времена, — рассказывал командир.

Второй борт набрал высоту восемь тысяч метров. Экипаж был мрачен — предстояло непростое задание. И чем оно закончится — никто не знал. Вот Копытин и пытался их если и не развеселить, то отвлечь. Если переключатся и начнут задавать вопросы — значит, сеанс психотренинга удался. Впрочем, ему самому не помешал бы психотренинг, столько навалилось проблем. Часть передислоцируется, а у него командировка… Семью, конечно, перевезут без него, а на новом месте им предстоит обустраиваться самим, и свадьбу Витькину, скорей всего, придется отложить… Но здесь, на борту № 2, над восьмикилометровой бездной, самым главным и единственным психотерапевтом был он сам.

— Мы тогда стояли в Подмосковье. Летом наши ребята вылетали в сто шестую на учения, а там же рядом, в Кировабаде, заводы: коньячный, винный… Перед отъездом все заказывали: привезите, да привезите! На день рождения, или, там, на новоселье, или какой другой праздник… Короче, столько заказов набиралось, что в канистру не поместится. Вопрос: как везти?

Командир сделал паузу, но никто не попытался ответить на этот вопрос. Значит, не зацепило.

— Как считаешь, Юра? — спросил он у бортинженера Измайлова.

Тому только исполнилось двадцать шесть, и он еще не бывал в серьезных переделках.

— Ну, две канистры взять, — вяло ответил молодой человек. — Или три…

— Нет, Юрок, не масштабно мыслишь, — с преувеличенной бодростью хохотнул Копытин. — Цепляли дополнительный бак! На полторы тонны!

— Там же запах керосина навсегда въелся… Или пропаривали? Так полностью все равно не вытравишь.

— Новый бак цепляли, Юрок, новый! В него отродясь керосина не наливали, так что и запахи в нем были специфические: исключительно портвейна и коньяка.

Копытин не только рассказывал, но и внимательно следил: как слушают? Второй пилот Голубев особого интереса не проявлял: он много раз слышал эту байку, а может, и сам участвовал в той истории. Давно летает и под огнем бывал, его успокаивать не нужно. А радист заинтересовался, да и сидящий внизу штурман слушал, даже подавал реплики по внутренней связи.

— И вот однажды наши только вернулись, дополнительный бак сняли, но еще не слили, а новый комполка как раз лететь собирался, вот и приказал этот бак ему подвесить. Что механикам делать? Они команду выполнили, а ребятам сказали: командир в дальний полет собрался на вашем портвейне… Пока те думали, да гадали — что делать, полковник уже улетел!

Экипаж оживился, на хмурых лицах появились улыбки. Начали задавать вопросы, посмеиваться…

Сеанс психотерапии шел успешно.

С той же воспитательной целью травили байки в кабине третьего борта. И на ту же тему.

— С ними летел один прапорщик, — азартно рассказывал Мельник. — Он ушлый был парень. Набрал канистру коньяка своему начальству, для полной сохранности вставил в мешок, а мешок завязал и опломбировал. Полет долгий, ребята накрыли стол в грузовом отсеке, ну, все как положено. Прапор этот ел, пил с общего стола, да так перебрал, что и заснул. А тут кто-то из ребят догадался: пломбу, конечно, трогать не стали — на ощупь канистру открыли и через мешковину слили весь коньяк в ведро, а вместо него налили воды. С виду все в порядке: мешок завязан, веревка опломбирована и вес у канистры тот же — комар носа не подточит! Так и прилетели. Что уж там дальше получилось — не знаю, но бегал этот прапорщик как вздернутый, все искал, кто с ним учинил такую шутку.

Второй пилот Тромбачев рассмеялся:

— На каждую хитрую штуку есть другая штука с винтом!

И бортинженер Игорь Липов смеялся, и штурман Сергей Звонарев тоже. Значит, сеанс психотерапии на борту № 3 прошел успешно.

Так же, как и на борту № 2.

— Короче, связались с комполка и доложили, мол, в дополнительном баке не авиационный керосин, а высокооктановый бензин для истребителей. Ну, объяснили, почему: придумали правдоподобную причину… Он с проклятиями развернулся, сел, бак поменяли, а портвейн слили и использовали по назначению, — закончил Копытин под хохот молодых.

Надо сказать, что ни Копытин, ни Мельник особо выпивкой не увлекались, и те байки, которые они рассказывали для поддержки молодых членов экипажей, крутились вокруг спиртного только потому, что на Руси всегда эта тема ставилась во главу угла и не обязательно по необходимости, чаще просто для форса. Но если искать байки без пьяных приключений, то, пожалуй, ни в армии, ни на гражданке таких не найдешь!

И только в первом, ведущем, борту никаких разговоров на эту тему не велось. В экипаже Золотова все были взрослые, обкатанные, налетавшие тысячи часов, бывавшие под огнем, поэтому и успокаивать их не было необходимости.

Три «Ила» приближались к аэродрому Какайды, который находился в отныне суверенном Узбекистане, вблизи с афганской границей. Именно отсюда все годы афганской войны летали «за речку»…

Афганистан. Кабул

Шах Масуд-Счастливчик мог быть доволен. Впервые за долгие годы его резиденция располагалась в самом Кабуле, да еще в прекрасном здании, обнесенном высоким забором. Раньше здесь жил кто-то из прежнего правительства. Во дворе росли фруктовые деревья и чирикали птички. Все это было удивительно и непривычно. Он привык большую часть жизни проводить под открытым небом либо в армейской палатке и слушать только выстрелы и свист пуль. Теперь он почувствовал вкус совсем другой жизни. Мирной, сытой, безопасной, в которой он не рядовой командир, а руководитель. Или, по крайней мере, один из руководителей. И война теперь ему совсем не нужна. Надо наводить порядок, разоружать неуправляемые отряды, уничтожать наиболее злостных и упорных противников… Ничего, у него хватит сил и воли сломить сопротивление всех этих невесть что возомнивших о себе «шахов» и «шейхов»! И ночная стрельба сразу прекратится! Вот только новость о возвращении русских путает все планы. Хотя шурави требуются верные помощники и с ними вполне можно поладить…

Шах Масуд сел за стол, на котором дымился ароматный плов и лежала свежая лепешка. Поблагодарил Аллаха, который послал столь обильную пищу, и протянул сложенные в щепоть пальцы к слипшимся зернам риса, но услышал за спиной торопливые шаги и быстро обернулся: стремительность и осмотрительность — вот два основных секрета того, что он все еще жив, несмотря на многочисленные покушения. У него много врагов, но есть и друзья… Один из них — этот русский, который предупредил о террористе-смертнике…

Но сейчас опасность ему не грозила. По узенькой, ровно усыпанной гравием дорожке шел Гасан — приближенный, который уже не один год исполнял при нем обязанности советника, телохранителя, помощника… И даже друга! Он был в новеньком советском камуфляже с одного разграбленного склада, на плече висел десантный автомат, тоже советский, а в руке зажата американская рация «Моторола».

Гасан без приглашения опустился на маленькую круглую табуретку напротив и заговорил, глядя прямо в глаза хозяину, что уже само по себе могло рассматриваться как вызов, если бы не особые отношения, существующие между ними.

— Только что со мной связался начальник поста у посольства шурави, — сообщил он. — С ним говорил один посольский, его имя — Безбородый.

Шах Масуд насторожился.

— Он передал тебе, что сегодня они уходят. Уезжают на аэродром Баграм. Просил, чтобы колонну не трогали.

— Посольство уходит? — переспросил Шах Масуд. — Зачем им уходить, если они снова вводят войска?

Гасан пожал плечами.

— Может быть, именно поэтому. Если снова начнется война, то рисковать дипломатами нет смысла.

Шах Масуд кивнул.

— Может, так, а может, и не так…

— А как? — вопросительно глянул Гасан.

— Не знаю. Зато знаю поговорку: «Из лоскутков правды получается большое одеяло лжи…»

— Я не столь образован, как ты, Панджерский Лев, — склонил голову Гасан. — Но я хорошо выполняю приказы. Что ты приказываешь?

— Не трогать шурави! — не задумываясь, сказал Шах Масуд. — Оказать им содействие. Пусть улетают спокойно!

— Есть! — Гасан встал и отправился выполнять приказ командира.

Подготовка к отъезду (слово «эвакуация» никто старался не употреблять) заканчивалась. Последние два часа во двор въезжали машины с дипломатами дружественных государств. Они тоже уезжали не с пустыми руками: на крышах легковушек закреплены такие же узлы и чемоданы.

— Смотри, Марк, как народные демократы затарились! — Вера со смехом указала на семиместный «мерседес», просевший под тяжестью пассажиров и вещей, набитых в багажник так, что крышка не закрывалась.

— А ты мне всю голову проел за трюмо! Это же антикварная вещь, как ты не поймешь!

Марк Валерьевич только отмахнулся. Супруги уже заняли свои места в автобусе и без особого интереса наблюдали за происходящим через окно. Разворачивающаяся там картинка напоминала немое кино: на черно-белом экране суетились озабоченные люди, боясь нарушить тишину и «зашикивая» каждого, кто производил хоть малейший шум.

— Как муравьи! — веселилась Вера.

Марк Валерьевич сидел молча. Он был озабочен. На каждом из пятидесяти километров ночного пути их могла ждать засада. Короткий обстрел, и останутся только догорающие автобусы… Он так ясно увидел это, что даже тряхнул головой, отгоняя ужасное видение.

Вера снова засмеялась.

— Ты, как лошадь, когда мухи досаждают, — сквозь смех вымолвила женщина. Супруг выразительно посмотрел на нее. Если бы взгляды могли испепелять, то на соседнем сиденье осталась бы только горстка пепла. Но, к счастью, Марк Валерьевич такой способностью не обладал.

Ровно в двадцать три часа тридцать минут колонна выдвинулась в опасный путь. За воротами к автобусам и машинам пристраивались припоздавшие «ягуары», «мерседесы», «тойоты» братских стран. На крыльях всех автомобилей трепетали дипломатические флажки.

Где-то стреляли, по небу маленькими мерцающими светлячками проносились трассирующие пули. С дальнего расстояния казалось, что эти медленные красные, белые и зеленые огоньки совершенно безвредны. Это было похоже на праздничный салют. Казалось, моджахеды Ахмад-Шаха Масуда, узнав о выводе российского посольства, празднуют окончательную победу.

Может быть, так оно и было.

Шаров сидел в первом ряду и напряженно смотрел в окно. В руках он держал автомат. Еще оружие имелось у начальника охраны Осинина и у семи подчиненных пограничников, которых он распределил по автобусам. Посол, косясь на автоматы, всем своим видом показывал, что недоволен нарушением приказа, но вслух ничего не говорил. Может быть, потому, что сейчас, в темной кабульской ночи слова и приказы не имели никакого значения. Только дела.

Колонна беспрепятственно продвигалась к намеченной цели. Город кишел патрулями моджахедов. Некоторые масудовцы, разношерстно одетые, перепоясанные пулемётными лентами, с наганами и маузерами на боках, напоминали киношных революционеров, собирающихся на штурм Зимнего дворца. Но все беспрепятственно пропускали автобусы, убирали стоящие посередине дороги автомобили, приветственно махали руками и дружески улыбались. При виде такого дружелюбия бухгалтер Голубкова с облегчением сказала:

— Они видят, что едут дипломаты, потому и проявляют уважение!

— Конечно! Дипломатов все уважают, — с улыбкой подтвердил Шаров и передвинул предохранитель на автоматический огонь.

Последний кабульский блокпост без промедления поднял шлагбаум, и колонна выехала из города.

Посольские ворота были распахнуты настежь, чего отродясь не было и быть не могло. Посольские охранники на КПП отсутствовали, а внешняя охрана, состоящая из людей Шах Масуда, была занята необычным делом: выносила из здания холодильники, телевизоры, факсы, оставленную одежду и мебель… Добычи было много, поэтому к обычной смене поста в шесть — восемь человек присоединилось не менее полусотни сотоварищей. Для удобства они подогнали грузовики и вначале оставили их за пределами посольского периметра, но так носить вещи было далековато, и, окончательно осмелев, мародеры загнали машины прямо на территорию. И хотя она по-прежнему считалась территорией Российской Федерации, никакие международные законы и конвенции не мешали совершаться открытому и беззастенчивому грабежу.

Невесть откуда прознавшие про этот пир безнаказанности, к воротам, как стервятники на поле только что оконченной битвы, слетелись хазарейцы со своими карачи. Но несколько автоматных очередей в воздух мигом охладили их пыл и развеяли надежду на легкое и быстрое обогащение. Теперь они стояли в стороне, ожидая, пока бойцы насытятся и можно будет воспользоваться оставшимися крохами.

Вдруг со скрипом затормозили два открытых джипа, набитые вооруженными людьми. Моджахеды Шах Масуда насторожились было, заподозрив в них конкурентов. Но тех интересовали не вещи.

— Куда поехали шурави? Когда? — не выходя из машины, спросил Джабир у немолодого человека в подогнанной советской форме, лихо заломленном паколе, с кольтом в открытой кобуре на бедре.

Он с помощью нескольких бойцов грузил в старый раздолбанный «Москвич» два кондиционера.

— Какое твое дело? Шурави — наши друзья! — хмуро ответил начальник охраны, не отрываясь от своего занятия. — Убирайся, пока я вас не арестовал!

Джабир вздохнул. Им сопутствовало невезение. Проучить бы этих дерзких масудовцев… Но силы были неравны.

— Давай в Баграм! — приказал он водителю. — Больше им ехать некуда!

Джипы сорвались с места и растворились в ночи. Друзья шурави продолжали свою нелегкую работу.

Суверенная республика Узбекистан. Полк истребительной авиации. Аэродром Какайды

— Теперь мы расположены на территории другого государства, — развел руками полковник Старков. — И наверху решается вопрос о передаче нас Узбекскому министерству обороны. Тогда придется переприсягать… Только мне это не подходит. Хотя, с другой стороны, здесь квартира, друзья…

— И в России у тебя есть друзья, — сказал Золотов, улыбаясь. Со Старковым они были знакомы еще с курсантских времен.

— И в России есть, — задумчиво сказал полковник. — Ладно, — оборвал он сам себя. — Пока я здесь командую, считай, что ничего не изменилось. Тебя надо заправить. Что еще?

— Минимум топлива, только туда долететь и вернуться с небольшим запасом. Лучше возьму больше людей. Истребители в прикрытие дашь?

— Дам, — кивнул Старков. — Только…

— Что?

— Да нет, ничего… Перекусишь, пока заправляют?

Золотов покачал головой:

— Нет. Не до того сейчас.

— Понимаю. Кусок в горло не идет, — кивнул комполка. — Давай так решим… У тебя какой расчет времени?

— Ну… До Кабула сорок минут, обратно сорок… Погрузка — минут пятнадцать — двадцать…

— Короче, два часа! — подвел итог Старков. — Как раз успеем зарезать барана, сделать плов, шашлык, все как положено. Договорились?

— Договорились, — сдержанно кивнул Золотов.

Оба понимали, что от следующей встречи их отделяют не два часа, а целая жизнь. Или смерть…

Курить на летном поле запрещено, поэтому десантники просто сидели на теплых, не успевших остыть бетонных плитах и тихо переговаривались. Как только они вышли в душную атмосферу узбекской ночи, их конечная цель почти всем стала ясна.

— Впереди страна «А», — задумчиво сказал прапорщик Сергеев. — Не ожидал, что опять придется свидеться…

Матвеев переглянулся с Ветровым, тот кивнул. Дальше сохранять секретность не имело смысла.

— Да, мы летим в Кабул, — твердо сказал командир роты. — Наша задача — вывезти сотрудников российского посольства и членов их семей.

— Я читал, как американцы освобождали свое посольство в Иране, — сказал Скоков. — Но почему-то у них ничего не вышло.

— Судьба так решила, — вздохнул Ветров. — Вроде все продумали, все рассчитали… А пошло все наперекосяк! У одного вертолета сломалась лопасть, второй заблудился, у третьего отказала гидросистема, четвёртый столкнулся с самолетом-заправщиком, и оба сгорели! Плюс песчаная буря, плюс ошибочный захват рейсового автобуса с сорока пассажирами! Такое стечение обстоятельств не предусмотришь ни одним планом! Но у нас так не будет. Наши пассажиры ждут на аэродроме. Сели, забрали, улетели!

— Хорошо бы, — негромко произнес Скоков.

И все подумали, что это было бы действительно хорошо.

Запыхавшись, подбежал молодой солдатик-посыльный:

— Старшего десантной группы — в штаб! Срочная радиограмма!

— Матвеев, за мной! — озабоченно приказал Ветров. И недоуменно спросил сам у себя: — Что там может быть за радиограмма?

Через несколько минут он вслух читал текст срочной депеши:

— «В целях дополнительного обеспечения безопасности эвакуируемых сотрудников посольства приказываю получить шестьдесят парашютов, распределив их по трем бортам. При взлете личному составу особой роты провести с гражданскими лицами инструктаж по пользованию парашютами, закрепить за каждым десантником пять-шесть гражданских лиц для оказания им помощи при вынужденном покидании самолета…»

Ветров поднял голову. Его лицо могло иллюстрировать известную поговорку: «Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!» Примерно такое же выражение читалось на лицах полковника Старкова и командиров бортов.

— Что это за новость? — спросил Золотов. — Какие парашюты? Их же надо надеть до взлета! И протянуть выпускной трос! Но тогда грузовики с вещами не войдут…

— Я не знаю, — растерянно сказал Ветров. — Таков приказ. Зачитываю повторно для уяснения…

Он снова прочитал текст приказа, но дела это не прояснило.

— Сколько мы вывозим человек? — спросил Копытин.