Невидимки Успенский Глеб

60

Рэй

В воздухе уже чувствуется дыхание осени. Недолгое запоздалое тепло сдало без боя свои позиции, деревья в больничном парке уже начали потихоньку желтеть. Я перехожу дорогу и замечаю первые опавшие листья, впечатанные в асфальт под моими ногами.

По своему обыкновению, я приезжаю с утра пораньше. Не хочу рисковать упустить Иво, хотя времени до начала процедур еще много. Сегодня впервые Кристо в больницу привозит Лулу. Я не видел ее с похорон — не потому, что не хотел, но потому, что отсутствие у меня ответов демонстрирует невыносимую — для меня самого — некомпетентность. Лулу ничуть не изменилась. Нет, она стала еще красивее. Мое присутствие ее не удивляет. Наверное, Сандра рассказала ей про меня. Я позволяю себе на миг задаться вопросом, не потому ли Лулу сегодня здесь.

Оставив Кристо у физиотерапевта, она возвращается в вестибюль. Держится она несколько напряженно. Впрочем, я сам, должно быть, выгляжу ничуть не лучше.

— Привет, Рэй, — произносит она.

— Привет. Как поживаете?

— Да все нормально. А вы?

— Грех жаловаться. Как Кристо?

— Хорошо. Врачи, похоже, им довольны. Представляете, он иногда даже говорит.

— Правда? Вот здорово. Сандра сказала, ему наконец-то поставили диагноз.

— Да, хотя он и не самый радужный.

— По крайней мере, вы знаете, что это. Всегда лучше знать, с чем имеешь дело.

Лулу на какое-то время задумывается и отвечает:

— Ну да, наверное.

Она садится рядом со мной, так что рассмотреть ее хорошенько я не могу. Ее взгляд устремлен на двух ребятишек, поглядывающих друг на друга с противоположных сторон лазалки.

— Как ваша работа? Дел много? — интересуется Лулу.

— Да. А у вас?

— Невпроворот. Вообще-то, я больше не работаю в Ричмонде. Устроилась снова в дом престарелых.

Голос у нее изменяется, становится чуть выше.

— Ну и как вам там?

— Да ничего.

Я жду от нее продолжения.

— Как ваша рука? — спрашивает она.

— Нормально. Онемение еще не прошло до конца, но я уже могу делать почти все, что раньше.

Я кручу в воздухе ладонью, чтобы продемонстрировать, на что способен.

— Вы, наверное, рады?

— Да, особенно тому, что снова могу водить машину. И печатать тоже, и управляться с телефоном. Поразительно, сколько вещей принимаешь как данность.

— Это точно.

На губах у нее мелькает улыбка. Кровь грохочет у меня в ушах. Я не знаю, стоит ли воспринимать эту улыбку как поощрение.

— Значит, вы… ваша работа, ну, то есть вы… Что это за место, в котором вы теперь работаете?

— Дом престарелых. Они вполне нормальные, в большинстве своем. Не в маразме, ничего такого. Неплохое место. И ездить недалеко.

— Ну и хорошо. Во всяком случае, для разнообразия.

— Да.

С минуту мы сидим молча. Я застрелюсь, если не задам ей этот вопрос, думаю я.

— Вы все еще с ним встречаетесь?

Она застывает, и я мгновенно жалею о своем вопросе.

— Простите, это меня не касается. Зря я…

— Ну почему? Касается.

Она набирает полную грудь воздуха и принимается разглядывать роспись на противоположной стене. Под потолком красуется ярко-желтое солнце. Вокруг него вьются небывалые птицы. Лулу слабо улыбается.

— Это довольно забавная история. Он встретил одну женщину. Куда больше ему подходящую.

— В инвалидной коляске? — вырывается у меня, прежде чем я успеваю сообразить, что я несу.

— Нет! Одну богатую горджио.

— A-а, ясно… понятно. Ну да, наверное… У вас все в порядке?

— Ну да. Мне вообще грех жаловаться. По крайней мере, у меня есть другая работа.

Ее голос звучит сдавленно. Наверное, она действительно питала к нему какие-то чувства. Я раздумываю, что бы еще такого сказать. Кажется жизненно важным не ошибиться. Она смотрит на часы.

— Пожалуй, схожу-ка я посмотрю, чем там занят Кристо.

Она вскидывает глаза, скользит ими куда-то мимо меня и вдруг цепенеет.

Я смотрю на ее лицо и прослеживаю за направлением взгляда. Первая моя мысль: должно быть, она увидела там Дэвида. Двери разъехались автоматически, потому что между ними стоит молодая женщина, но вместо того, чтобы пройти дальше, она жмется на пороге, обводя настороженным взглядом вестибюль.

Я расслабляюсь. Поначалу ее лицо кажется мне смутно знакомым, но я прихожу к выводу, что я ее не знаю.

Лишь когда наши взгляды встречаются, я прозреваю. Ее реакция убеждает меня в том, что мне все это не чудится. Ужас в ее глазах. Вина. За секунду, если не меньше, ее словно ветром сдувает.

Лулу вцепляется мне в локоть:

— Черт побери!

Ее голос похож на сдавленный скрежет.

Я вскакиваю с места и бросаюсь к дверям; Лулу мчится за мной. Мучительное ожидание, когда же наконец автоматическая дверь медленно и плавно разъедется вновь, кажется, длится вечно. Мы несемся по коридору туда, откуда бьет яркий осенний свет. Парковка для персонала. Мостовая. Ни там, ни там.

Лулу бежит налево, я направо.

Иво — в цветастом хлопчатобумажном платье и мешковатой кофте — мог выбежать только в этом направлении, но его тут нет, и народу вокруг не так много, чтобы он мог затеряться в толпе. Тротуар безлюден. Не видно ни одной отъезжающей машины.

Я мечусь по улице, заглядывая в дверные проемы, крутя головой по сторонам. Парковые ворота? Нет, они распахнуты настежь, но никаких следов Иво не видно. Он мог забежать в магазин, в какой угодно, или в офис… По противоположной стороне улицы прогуливается парочка: я бросаюсь к ним с вопросом, не попадалась ли им на глаза женщина.

— Он вышел всего за несколько секунд до меня, черные волосы, голубое хлопчатобумажное платье — то есть она вышла. Не видели никого похожего?

Парочка — туристы, нагруженные картами, плащами и камерами, — таращатся на меня как на полоумного, качая головами. Похоже, я их напугал.

Я выбегаю на перекресток. Иво нигде не видно. Куда теперь — направо, налево? Все едино: свернешь в одну сторону, а окажется, что он побежал в другую. Ошибся — потерял единственный шанс. Мышцы бедер горят, легким не хватает воздуха. После больницы я не в форме. Кого я обманываю? Когда я в последний раз был в форме? Я бегом возвращаюсь к первому повороту и сворачиваю в другом направлении. Иво нигде нет.

В конце концов я останавливаюсь, нагибаюсь, упершись ладонями в колени, и принимаюсь судорожно хватать ртом воздух, пытаясь насытить саднящие легкие. Мимо проходит женщина, везет малыша на деревянной лошадке на колесиках. Останавливается на переходе. Малыш крутит белокурой головой во все стороны. Я не могу понять, мальчик это или девочка. Женщина замечает, что я смотрю на них, и торопится перейти через дорогу. Вид у нее враждебный.

Когда я возвращаюсь в больницу, Лулу уже в вестибюле, разговаривает с кем-то из персонала. Она бросается ко мне с расспросами.

Я качаю головой. Назад я шел медленно, чтобы восстановить дыхание и остыть. И чтобы подумать.

— Вы вообще его не видели? — Голос у нее сердитый и расстроенный одновременно. — Я ничего не заметила, но в той стороне, куда я побежала, много магазинов. — Она досадливо всплескивает руками. — Ну что за черт?!

— Простите, я тоже ничего не видел. Но там ему практически некуда было спрятаться. Наверное, у него была машина.

— У меня в голове это не укладывается. Вот ведь… гаденыш! Как он вообще посмел… Убью мерзавца!

Голос у нее дрожит от гнева. В глазах блестят слезы, готовые вот-вот политься.

Я снова качаю головой. Она его не убьет. Я начинаю подозревать, что это неосуществимо.

61

Рэй

Добравшись домой, я решаю, что мне не помешает выпить чего-нибудь покрепче, и наливаю себе водки с тоником. Может, я и не заработал выпивку, но она мне нужна. Я долго-долго сижу без света, глядя, как мчатся мимо поезда со все более яркими пятнами окон в сгущающихся сумерках, и слушая, как ревут в темном небе самолеты. Я думал, что никогда не привыкну к этому монотонному пронзительному гулу, но теперь, стоит мне провести хоть какое-то продолжительное время где-нибудь в другом месте, я начинаю скучать по всему этому.

Я включаю автоответчик. В те дни, когда я дежурю в больнице, Андреа звонит мне, чтобы держать в курсе дел. Хен твердит, что вполне можно дождаться следующего утра, ничего страшного не случится. Но Андреа все равно оставляет мне свои сообщения на автоответчике. Славная Андреа; я слышу, как она вычеркивает из списка очередной пункт после того, как докладывает мне о нем.

— Привет, Рэй. Сегодня новостей почти нет. Хен разбирался с деньгами Портера; пока что ничего не нашел. Пара обращений по брачным делам. Да, еще инспектор Консидайн звонил. Не могли бы вы перезвонить ему, когда будет свободная минутка?

Она предусмотрительно оставила на автоответчике его номер. Номер домашний.

Едва я представляюсь, как по его тону понимаю: что-то произошло.

— У вас какие-то новости?

— Ага, что-то вроде.

— Установили личность?

— Нет. Но сегодня мне звонила доктор Хатчинс. Из отпуска.

Голос у него до странности нерешительный.

— И?

— Ну, она говорит, что тело принадлежит юноше, лет примерно шестнадцати, но значительно недоразвитому.

— Вы про тело с Черной пустоши?

— Да.

— С деревянными цветами?

— Больше мне ни про какие тела неизвестно.

— Труп с Черной пустоши принадлежит мальчику?

— Да. Неожиданный поворот. По всей видимости, заключение окончательное. Хатчинс говорит, вероятность ошибки примерно три процента.

Я перекладываю телефонную трубку от одного уха к другому, чтобы потянуть время, думая, что это очень высокая точность. Чувство, которое охватывает меня при этой мысли, как ни странно, счастье.

— Рэй? Вы меня слышите?

— Да. Но я думал, чем младше возраст, тем сложнее определить точно. Я думал, с этим возникнут сложности.

— Ну, она, похоже, уверена. Они нашли лобковые кости и сложили их. И череп тоже.

— Доктор Хатчинс не уточнила, что она имела в виду под «недоразвитым»?

— Она говорит, что он выглядел младше своего возраста. Был маленьким и худеньким. Видимо, он страдал от какой-то болезни, которая вызывает задержку развития. И еще один момент: нет явной причины смерти.

— Спасибо.

Я жду. Сам не знаю чего.

— Простите, дружище.

Я вешаю трубку и одним глотком выпиваю водку. Следующий, кому я звоню, — это Гэвин. Дозвониться удается не сразу: няня его детей сообщает, что его нет дома, так что мне приходится терпеть до его возвращения. Он не слишком рад меня слышать в половине двенадцатого, но, к счастью, разговаривать со мной все-таки не отказывается.

Когда двадцать минут спустя я вешаю трубку, я уверен, что уснуть этой ночью мне не удастся.

Голос у нее недовольный и подозрительный.

— Бог мой, первый час ночи!

— Вы уже спали?

— Нет.

— Так я и знал. Я все думал о том, что случилось сегодня. И я… можно мне к вам приехать? Мне нужно кое-что вам рассказать.

— Прямо сейчас? Ночь на дворе!

— Я знаю. Может, где-нибудь поблизости есть какое-нибудь заведение, которое еще работает? Какая-нибудь кафешка?

— Это вряд ли.

— Ладно, наверное, это подождет. Простите, что потревожил.

Вздох.

— Ничего страшного. Все равно мне не спится… Записывайте адрес. Теннисон-Вэй, двадцать четыре… А, вы же и без меня его знаете.

Лулу заварила чай и выставила его на подносе в гостиную. Комнатка у нее небольшая, но очень уютная. Одета Лулу точно так же, как утром. Я переоделся и даже принял душ.

— Ну и что у вас такого важного?

Всю дорогу я ломал голову, как лучше рассказать об этом. Но так ни к какому решению и не пришел.

— Я знаю, это покажется бредом, но…

Она откидывается на спинку кресла и, закурив, выпускает в моем направлении струю дыма, с заранее скептическим видом.

— Помните, я рассказывал вам о человеческих останках на Черной пустоши?

— Которые оказались не Розой.

— Да. Но в могиле нашли деревянные цветы, так что версия о том, что это кто-то из кочевых цыган, казалась весьма вероятной.

Она смотрит на меня во все глаза.

— Я был уверен, что Тене с Иво имеют какое-то отношение к… к этому человеку. Я считал, что это мать Кристо, кем бы она ни была. Но сегодня вечером я узнал, что… что останки принадлежат юноше, а не девушке. Юноше лет шестнадцати. Он был слишком маленьким и слабым для своего возраста. Патологоанатом сказала, что это, возможно, обусловлено каким-то нарушением развития. Вроде того, которым страдает Кристо.

Лулу пронзает меня взглядом и отворачивается.

— И?

— Я хочу сказать, что… — Я набираю воздуха, как перед прыжком. — А что, если это Иво умер на Черной пустоши двенадцать лет назад? Иво мертв, как и его братья, как и его дяди. У него был синдром Барта. Он не исцелился. Чуда не произошло.

Она смотрит на меня с сочувственным выражением:

— Но мы с вами только сегодня видели Иво собственными глазами!

— Еще одна вещь, которую я сегодня узнал, заключается в том, что синдром Барта передается только по материнской линии. Кристо должен был родиться от матери-носительницы. От матери, а не от отца из Янко.

— Но Иво не мертв! Мы видели его! Вы его видели!

Лулу смотрит на меня во все глаза. Она полагает, что я, как это ни печально, не в своем уме.

Я снова набираю полную грудь воздуха и говорю:

— А что, если Кристина не погибла?

Ее глаза буравят меня. Мне физически больно от ее взгляда. И тошно оттого, что приходится это делать. Она слабо качает головой и опускает глаза в пол.

— Это безумие.

— Я понимаю, что это кажется невероятным.

— «Невероятным»! Вы хотите сказать, что… Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что роль человека, которого вы знаете как Иво, на самом деле последние двенадцать лет играла Кристина.

Лулу качает головой. С ее губ срывается полувздох-полусмех.

— Вы были больны, Рэй…

— Подумайте о том, что вы видели сегодня на самом деле…

— Я видела Иво!

— А что, если… просто предположите — что, если это был не Иво, переодетый женщиной, а Кристина, которая впервые за много лет не выдает себя за мужчину?

Она ничего не отвечает. Я бросаюсь в атаку.

— Это заболевание — синдром Барта — дает нам ответ. Лулу, пожалуйста, выслушайте. Вот вам факты: Кристо не мог унаследовать свой недуг от отца. Я разговаривал с Гэвином, врачом; такое попросту невозможно. Это сцепленное с икс-хромосомой заболевание, наследуемое по рецессивному типу. А это означает, что Кристо мог унаследовать его только от своей матери. От Кристины.

— Кристина погибла! Она мертва!

— Еще один непреложный факт: синдром Барта неизлечим. Поправиться невозможно. Выздоровление Иво объясняется вовсе не чудом… Просто это был не Иво.

Лулу давит в пепельнице недокуренную сигарету. Лицо у нее застывшее.

— Гибель Кристины была вымыслом, — продолжаю я, — поэтому и похорон никаких не было. Поэтому никто и не знал ни как это произошло, ни где именно…

Что еще сказать? Когда я осмеливаюсь снова взглянуть на Лулу, она закуривает очередную сигарету. Ее чай, как и мой, стоит нетронутым.

— Но зачем? — спрашивает она хрипло.

Адреналин, уверенность, которая все это время поддерживала меня на плаву, вдруг выдыхается без следа. Я закрываю лицо ладонями. Мне кажется, я знаю точно, но на самом деле все это чистой воды умозрительные заключения. Дым.

— На этот вопрос может точно ответить только Кристина да еще Тене.

— Мой брат?

— Он должен был знать. Он присутствовал при этом. Хотите услышать, что я думаю? Лулу?

Внезапно по ее щекам начинают струиться слезы, хотя она при этом не издает ни звука. Это было бы менее невыносимо, если бы она заходилась в шумных рыданиях; если бы она потеряла самообладание, возможно, мне было бы позволено утешить ее, но такого шанса мне не выпало. Лицо у нее мокрое, но совершенно неподвижное, как у манекена, оставленного под дождем.

— Думаю, они были очень близки, Иво и Кристина. Иво становилось все хуже и хуже. Их мать умерла — это вы знаете. Тене повез Иво в Лурд в отчаянной попытке помочь сыну, но ничего не вышло. Мальчик умер; возможно, это случилось на Черной пустоши, хотя я не уверен… Но, как бы то ни было, они похоронили его там, тайком, чтобы никто ничего не знал. И договорились представить все так, как будто… как будто это Кристина умерла. Иво был последним наследником Янко. Единственным мальчиком — на которого они возлагали все свои надежды, — и они не смогли смириться с мыслью о том, что потеряли его.

Лулу по-прежнему молчит. На меня она все так же не смотрит. Не зная, что еще делать, я продолжаю:

— Они были очень похожи друг на друга. Я видел фотографии. Никто из ваших родных не встречал Тене и того, кого все принимали за Иво, несколько лет — до свадьбы. За это время человек, которого все считали Иво, превратился из больного мальчика в здорового взрослого, — разумеется, он изменился. Я понимаю, что для вас это ошеломляющая мысль, но это вполне возможно.

Теперь Лулу сверлит меня яростным взглядом.

— Вполне возможно? — цедит она. — Вы что, совсем за недоумков нас держите?

— Нет! Я и сам ни о чем не подозревал.

— Кат, Джимми и Сандра видели его каждый день! Каждый божий день на протяжении шести лет! По-вашему, они могли ничего не заметить?

Я сглатываю. Я должен был это предвидеть.

— Люди принимают как данность то, что видят. Когда вы все снова увидели Тене, что вы ожидали увидеть? Вы знали, что его дочь погибла, вы знали, что Иво выздоровел… Когда кто-то производит определенное впечатление, ты в него веришь. А стоит только поверить… Думаю, его больше пугали встречи с людьми вроде вас, с которыми он сталкивался нечасто, а не те, с кем он виделся каждый день.

Я вижу, что, хотя и против воли, она задумывается о такой возможности.

— Он женился. Зачем тогда ему понадобилось жениться? Если нужно было… если нужно было сохранить все в тайне.

А вот это самая сложная часть. Если моя догадка верна, ответ на этот вопрос чудовищен. Кажется, в комнате вмиг не остается ни капли кислорода.

— По словам Розы, ей ни разу не удалось оказаться к Иво достаточно близко, чтобы что-то узнать.

— Зачем же было это все затевать? Это безумие!

— Тене заботила чистая черная кровь. Чистая кровь Янко. Думаю, они считали, что, если они найдут по-настоящему невинную девушку с чистокровным происхождением, он сможет…

— Хватит! Хватит! Прекратите говорить эти гадости.

Ее голос режет мне слух, точно надтреснутый нож. Ее мокрое белое лицо повернуто в сторону от меня.

Я жду, едва осмеливаясь дышать, глядя на ее висок, и мне до боли хочется, чтобы она повернулась ко мне, чтобы сказала хоть что-нибудь. Медленно тянутся секунды. Потом она еле слышно произносит, уткнувшись взглядом в ковер:

— Может, такое и возможно. Я не знаю. Может, это такой ответ, в который вписывается все остальное…

Она судорожно переводит дыхание.