Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах Мышалов Савелий

Глава 15

Осень футбольного классика

– По возвращении в Москву сразу начался период отчетов, анализа и вынесения официальной оценки выступлению сборной в Испании. Формально этим занималась Федерация футбола, а утверждала коллегия Спорткомитета. На деле все решалось в аппарате ЦК КПСС. Туда нас начали тягать чуть ли не на следующий день после прилета из Испании. Во всяком случае, помню, что еле успел дома немного прийти в себя после долгого отсутствия, как раздался телефонный звонок. Подняв трубку, услышал знакомый голос Константина Ивановича:

– Савелий, я был сегодня в ЦК!

Из всех подробностей он только сообщил, что вызывали его одного, но на каком уровне, не сказал.

– Следующим идешь ты, – предупредил Бесков.

– А я-то чего?

– Так решили!

Вот, собственно, и весь разговор.

– А Бесков посоветовал, как себя вести?

– Он лишь сказал: «Отвечай на вопросы так, как есть. Не приукрашивай!»

После Константина Ивановича последовал еще один звонок. На этот раз от Колоскова. Начальник спорткомитетовского Управления футбола был очень серьезен:

– Завтра в 10 часов утра ты должен быть у Русака, инструктора Отдела пропаганды ЦК КПСС.

На следующий день явился к нему. Интеллигентный, культурный человек. Мы встречались раньше – он приезжал в команду, интересовался ее состоянием, ко мне относился уважительно. Но на Старой площади, где тогда размещались Секретариат ЦК КПСС и цековский аппарат, разговор много времени не занял:

– Савелий Евсеевич, – сказал Русак, – руководство просит, чтобы вы написали отчет. Нужен анализ медобеспечения на этапе подготовки и в период чемпионата. На основе ваших данных остановитесь на функциональной готовности игроков.

Беседа проходила в понедельник. «Сроку, – предупредил Русак, – вам дается два дня – в среду материал принесете сюда!» Ночь не спал, писал. И хотя вся информация у меня была под рукой, почти все время потратил на составление документа. А ведь еще надо было успеть отпечатать. Правда, здесь неожиданно повезло. Подвез на машине голосовавшую женщину. По дороге разговорились. Оказалось, дочка Николая Байбакова, тогдашнего многолетнего председателя Госплана СССР. Сама Татьяна Николаевна – кажется, так ее звали – в АПН работала. В процессе беседы я ненароком обмолвился, что очень спешу, поскольку у меня проблема – надо материал срочно отпечатать. А она вдруг предложила:

– Давайте сделаю!

Подвез ей в первой половине дня бумаги, а уже вечером получил распечатку. Привез Русаку. Тот пробежал глазами и говорит:

– Идемте со мной!

И повел к Борису Гончарову, завсектором спорта Отдела пропаганды ЦК. Там произошел жесткий разговор. Но совсем не по моей части. Главным был вопрос – «Почему руководил Сыч?» А мне, собственно, претензий не предъявили.

– А они говорили что-либо по поводу Бескова?

– Тоже ничего. Со Старой площади я отправился в Управление футбола, к Колоскову. И все ему пересказал. Он мою информацию принял к сведению, чуть позже сообщив:

– Завтра в три часа ты должен быть у Марата Грамова, зама заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС.

Сам Вячеслав Иванович сказанное мной под спудом не хранил, а, видимо, почти сразу же все передал куратору – Сычу. Сужу об этом хотя бы по тому, что назавтра, перед тем как вашему покорному слуге вновь отправиться на Старую площадь, Сыч пригласил в свой кабинет и сказал:

– Знаю, едешь к Грамову. Ничего не приукрашивай, говори так, как есть. Будут вопросы и обо мне. После аудиенции заезжай ко мне. Думаю, больше 20 минут ваше общение не продлится…

На самом деле Грамов меня продержал около часа. Вопросы обсуждал разные: об игроках, о футболе, о тренерах… Залез также в сферу субъективного: кому из наставников я отдаю предпочтение, как складывались взаимоотношения в команде в дни чемпионата мира и т. д. и т. п. Нашел необходимым затронуть и такой щекотливый вопрос, как порядок выплаты премиальных.

– А в чем, собственно, заключалась «щекотливость»?

– Если кратко, то сам порядок был очень прост. Размер премиальных зависел от результата: если команда выигрывала – получаем 100 %, ничья – 50 %… А щекотливый момент заключался в том, что, когда сыграли вничью с Шотландией и попали в следующий круг, Сыч зашел в раздевалку и объявил:

– Получите все 100 %, поскольку решили задачу!

Вот его «волюнтаризм», видимо, тогда в высшей инстанции и прокручивали. Возвращаясь к беседе с Грамовым, хотел бы в очередной раз заметить: ни этот, ни многие другие затронутые замзавом вопросы были, строго говоря, не ко мне. Тем не менее я четко и честно отвечал на то, на что мог ответить. Кстати, из нашего разговора у меня сложилось впечатление, что Грамов и так был очень хорошо информирован – видимо, по должности полагалось. Кроме того, какие-то вещи его живо интересовали как болельщика. В заключение Грамов сказал:

– Савелий Евсеевич! Желаю успехов! Работайте, не дергайтесь – у вас все нормально!

Словом, расстались по-доброму.

– Интересно, а не вспомнилась ли вам в тот момент очень похожая фраза, сказанная ранее Тяжельниковым – начальником Грамова?

– Вы имеете в виду воодушевляющий звонок Бескову в Испанию?

– Вот-вот!

– А чего вспоминать незабытое? К тому же во время тех бесед в ЦК даже в глаза бросалось, что они как-то однобоко до сути докапывались. Ну, к примеру, старательно обходили то обстоятельство, что, собственно, сами, из тех же кабинетов подталкивали Бескова к осуществлению сомнительной затеи с «триумвиратом».

– А по поводу дальнейшей судьбы Константина Ивановича что-нибудь говорили?

– Ни слова. Я как раз по этому признаку понял, что они его за невыход в финал мирового чемпионата и так, без сторонних консультаций, решили отстранить.

– Но почему вы пришли к такому выводу?

– Да потому, что с тренерами обычно разбирались в менее канительном порядке. В этом плане моя следующая встреча с Грамовым оказалась показательна. Позже, когда в сборной собирались снимать с поста очередного главного тренера Эдуарда Малофеева. Тот же Грамов приехал в Новогорск, переговорил, с кем считал нужным. В том числе со мной, прямо в лоб спросив:

– Кому отдаете предпочтение – Лобановскому или Малофееву?

Я ответил: Валерию Васильевичу. После чего Грамов повернулся к сопровождающим его лицам и говорит:

– Для меня все ясно. Поехали!

Так что и в случае с Бесковым у ответственных работников со Старой площади ясность уже имелась. Нет, тут они в другую «мишень» целились.

– Другими словами, инстанции на роль «козла отпущения» фигура крупнее, чем Бесков, требовалась?

– Разумеется. Соответственно масштабу верховного недовольства. Тут Сыч очень подходил. Причем сам Валентин Лукич это очень хорошо понимал. Не зря же все то время находился, как говорится, «на большом нерве»!

– Да! Так ведь после встречи в ЦК вы ему должны были доложиться?

– Он меня встретил сокрушительным матом…

– А если в переводе на литературный?

Ну, если без слов-паразитов, то примерно так:

– Ты чего не выполняешь то, что я сказал? Почему не приехал сразу?

– Но меня, – объясняю, – только-только отпустили. Я прямо оттуда еду…

– Да ладно, мне тут…

И так далее. Я, конечно, состояние Валентина Лукича понимал. Ему моя информация немногое добавляла. Как опытный «царедворец», он понимал, какое решение скорее всего будет «наверху» принято. И просто испсиховался в ожидании решения своей судьбы. Поэтому уже через минуту-другую взял себя в руки и спокойно стал выяснять, о чем говорили.

Я честно, без утайки пересказал все. Думаю, в тот день Валентин Лукич мысленно прощался со своим постом. Куда его затем переставили, не помню.

– А я скажу: c должности зампредседателя Спорткомитета СССР Сыча отправили в почетную ссылку в кабинет директора НИИ физкультуры. А кого еще сняли?

– Константин Иванович ушел в отставку. Его место занял Лобановский, который сразу сформировал новый штаб: тренеры Морозов, Симонян, я и массажист. Со мной, вообще-то, не все было так просто. Я некоторое время чувствовал себя в некоем подвесе. Поскольку не был уверен, что Лобановский меня около себя удержит: он же видел, какие у нас дружеские с Бесковым отношения. Но Валерий Васильевич, видимо, понимал, что не подверженные конъюнктуре профессионализм, искренняя дружба, верность – очень ценные в жизни качества. И оказался выше личных обид и пристрастий.

– Ну что же – таким образом, третье возвращение Константина Ивановича Бескова в сборную оказалось и последним. Давайте теперь, когда бег времени убрал многие привходящие моменты, постараемся объективно оценить баланс сделанного им для главной команды страны.

– Считаю, что, безусловно, он оказался позитивным. Особенно если учесть, что все три раза Константина Ивановича приглашали, как ныне приглашают антикризисных менеджеров. Только каждый раз срок отводили смехотворно малый – по году. Больше – в торопливой погоне за быстрыми, сиюминутными результатами – просто не давали.

– Ну, это неискоренимо – многолетняя болезнь отечественного футбола и, можно сказать, участь большей части наших тренеров.

– Увы! Но если возвращаться к Бескову. О том, что в свой 1-й срок (1963–1964) он ухитрился создать команду, которая, по общему мнению зарубежных футбольных авторитетов, оказалась самой мощной и интересной из тех, что были раньше, уже говорилось. Во второй приход Бескова (1974–1975) создать нечто подобное было уже нереально. Тем более, очень скоро его упросили взять «Спартак», который он вытащил из 1-й лиги. И заметьте: поскольку наконец-то имел время для серьезной работы, сделал эту команду украшением лиги высшей. Правда, и здесь руководство, проявив непозволительную торопливость, отсутствие должной выдержки и понимания того, что успехи не даются без боя, не приходят сами по себе, Константина Ивановича из «Спартака» выжило. Потом, когда олимпийская команда под руководством Бескова получила в Москве-1980 «бронзу», уступив в полуфинале сборной ГДР, в такой же спешке перебросили на 1-ю сборную – выводить ее в финальную часть первенства мира в Испании.

И что поразительно: в общем-то он эту задачу выполнил – на чемпионате-1982 национальная команда это право выступать в финальной части турнира завоевала. Просто в очередной раз из-за неудовлетворенных амбиций высшего начальства все это забыли. Как забыли прилетевшую из тех же высших сфер идею «триумвирата», которая ничего хорошего сборной не принесла.

– Кстати, о нетерпении «высоких сфер». По «бронзовому результату» на Олимпиаде-1980 выступление дружины Бескова, действительно, можно расценить как провал. Но вот статистика выступлений той сборной в 1980-м выглядит следующим образом: из 15 матчей она выиграла 13, вничью свела одну встречу и лишь одну проиграла. И вот этот результат говорит о потенциале, который Константин Иванович заложил в ту команду.

– И я говорю, как знать, чего б она добилась, если бы не лезли со всех сторон и из всех инстанций с суетливыми «установками на высший результат», а дали бы тренеру и футболистам дольше поработать вместе!

И, наконец, о печальной памяти выступлении на мировом чемпионате-1982. Ведь куда больший толк сборной вместо деморализующих накачек и разрушительных «оргвыводов» принес бы обстоятельный, профессиональный разговор об игровой и тренерской совместимости.

– Ну, далее все вопросы в сборной пришлось разруливать Лобановскому. А по поводу Бескова хотел бы дополнить ваши размышления его высказыванием, сделанным по горячим следам после отставки: «Сборная выступила, безусловно, ниже своих возможностей, но признать всю ее игру в Испании неудовлетворительной могли только Федерация футбола и коллегия Спорткомитета СССР, которые десятилетиями только так и оценивали выступления советских спорт-сменов: выиграл – герой, проиграл – трус и слабак».

– Это правда! В результате чего тренеры – тот же, скажем, Бесков – сразу проверяли на себе истинность мудрой поговорки, которая гласит: «У победы много родственников, а поражение всегда сирота».

– Очень хорошо, что вы затронули эту тему. Тут, полагаю, будет как раз к месту сослаться на размышления Константина Ивановича. Вот что он сказал семь лет спустя в интервью «Советскому спорту»: «Если бы меня спросили: какая на свете самая неблагодарная профессия, не задумываясь, ответил – тренер. Кажется, еще два часа назад ты был непревзойденным, непререкаемым авторитетом. Обменяться с тобой рукопожатием считал за честь очень высокий чиновник, который и взглядом не каждого одарит. Твою фамилию, объявленную по стадиону, и расслышать было непросто, ибо уже после имени трибуны взрывались и грохотали. И ты расхаживал по раздевалке, взад-вперед, искоса посматривал на свое «войско», подобно полководцу перед решающим сражением. (Впрочем, для полководцев и тренеров второстепенных сражений не бывает.) Но смотрите, как изменилась декорация за каких-то два часа»…

– Ну, и это в точку! Декорация в подобных случаях менялась разительно. В этом плане все происходившее осенью 1982-го вокруг сборной и ее главного тренера – классика. Однако при этом надо знать твердый характер Бескова…

– Вот об этом мне и хотелось поспрашивать. Ведь известно, что многие люди после подобных поражений замыкаются в себе, становятся нелюдимыми, загоняя боль внутрь. Как Бесков пережил отставку?

– Ну, Константин Иванович умел «держать удар». И потом знал себе цену. Другие, кстати, тоже. Я, например, считаю: как в искусстве, так и в футболе, есть отечественные классики. Бесков – один из них. Да, не все у него проходило ладно, мог ошибаться, с ним очень непросто работалось. Но никто никогда не мог сказать: человек занимается не своим делом или работает спустя рукава.

– Да и как можно было такое говорить, после того как в конце 1970-х он спас «Спартак»? Не припомню тогда ни одной посвященной ему в прессе публикации, где бы не писалось о железной выдержке и спокойной мудрости Бескова, о его глубоком, до самых тончайших деталей, понимании игры и безоговорочной преданности футболу…

– Так вот в свой клуб и вернулся Константин Иванович после отставки в сборной. «Первый удар» выдержал без меня, когда проиграли испанцам в Мадриде финал Кубка Европы-1964. Его сняли и обвинили черт-те в чем. Другой мог и сломаться. А он продолжал работать, делом доказывая, чего он, Бесков, стоит. Не знаю, как часто он тогда оглядывался в прошлое. Но, судя по тому, как умело находил молодые дарования и работал с ними, всегда больше думал о будущем.

Один из самых больших тренерских талантов Бескова – потрясающее умение видеть людей в перспективе, правильно определять их возможности. Помню, как-то, когда он переключился на «Спартак», захожу перед игрой в их раздевалку. Смотрю, какой-то парень незнакомый разминается.

– Константин Иванович, – спрашиваю, – кто это?

– Это же Милевский Женя!

– А откуда взялся?

– Из Риги, центральный нападающий.

Из дальнейшего разговора выяснилось, что, отыскав и получив о нем подробную информацию, Бесков вызвал молодого форварда в Москву и не только заявил на ближайшую игру, но и поставил в основу. Ну, посудите сами: кто такой Милевский – зеленый новичок! А Константин Иванович уже что-то в нем углядел. И не мурыжа, не выдерживая на скамейке запасных, бросил парнишку в бой. В той игре Милевский, по-моему, пару мячей забил.

– Жизненные трудности Бескова не ломали?

– Ничего бесследно не проходит. Но работа его спасала. Правда, сложного характера не меняла: в одном с ним штабе по-прежнему было непросто существовать. Отсюда не раз помянутая способность Константина Ивановича наживать недоброжелателей. По этому поводу байка из 1996 года.

Сижу на своем рабочем месте главврача Управления футбола. Кабинет – один на двоих с Симоняном. Заходит другой, еще более знатный спартаковец – Николай Петрович Старостин: бывая в Спорткомитете, он всегда заглядывал к Никите Павловичу пообщаться. На этот раз разговор о проходившем тогда в стране 2-м туре выборов, где основная схватка шла между Ельциным и Зюгановым.

Симонян с некоторым юморком церемонно спросил гостя:

– Николай Петрович, за кого голосовать собираетесь?

Тот без тени сомнения:

– За Зюганова!

Симонян в изумлении.

– А знаешь почему? – не дожидаясь его вопроса, поясняет Старостин. – Потому что Ельцин похож на Бескова…

Шутка, конечно! Но в ней намек на очень их непростые отношения.

– Странно, но ведь Старостин и Бесков вместе столько лет бок о бок работали в одной команде над тем, чтобы сплотить ребят в коллектив единомышленников, воспитать в каждом истинно спартаковский боевой дух. И вот на тебе – «поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»! Когда же это случилось?

– Финал истории имел место в 1988-м. (Но отношения со Старостиным у Бескова, конечно, портились и раньше. И со временем стали выливаться в серьезные конфликты.) Мы тогда вместе – я, Бесков и наши жены – отдыхали в Кисловодске. Чуть позже присоединился и Юрий Павлович Семин. Тем временем в Москве началась заварушка.

Николай Петрович возглавил группу, которая взяла на себя руководство некоего тренерского переворота. Поскольку в группу вошел еще ряд недовольных Бесковым футболистов, сила образовалась немалая. В результате – пока мы наслаждались в Кисловодске заслуженным отдыхом, Константина Ивановича освободили. А на его место поставили Романцева.

Сказать, что сам по себе факт снятия с поста поверг его ниц, – не могу. Бесков на таких поворотах давно закалился. И ни ссор, ни оргвыводов не боялся. Но что его по-настоящему ударило, так это какими методами все было сделано.

– Да, сделано было, мягко говоря, некрасиво. И уж совсем, полагаю, обидно Бескову от того, что подобным образом его место занял Романцев – человек, напомню, которого Константин Иванович отыскал в далеком Красноярске, перетащил в столицу и, преодолев сопротивление многочисленных скептиков, нашел ему новое, новаторское по своему характеру амплуа «нападающего – защитника», в качестве которого тот и преуспел.

– В том-то и все дело! Да, Константин Иванович мог ошибаться. Да, характер у него был не «сахар». Излишне ревниво, чего греха таить, поглядывал на чужие успехи. На того же, например, Симоняна, с которым хоть особую дружбу и не водил, но по-человечески оба были друг другу близки. Да и что ревновать, если все по заслугам?

Никита Павлович – и как игрок, и как тренер – неоднократно становился чемпионом СССР. Константин Иванович подобных результатов не имел. Ну, выиграл первенство страны с московским «Динамо», Кубок страны. И все вроде. Симонян про ревность Бескова знал. И даже не то что с обидой, а скорее с грустью как-то мне посетовал: «Ну чего он выступает? Пусть лучше положит на чашу весов свои результаты и мои!»

Так что при большом желании в Бескове можно было отыскать уйму недостатков. Но, во-первых, у каждого, как говорится, есть свои. А, во-вторых, не менее очевидны его заслуги и то доброе, что он многим сделал. Самое отвратительное – среди последних оказалось немало тех, кто отвернулся от Бескова, как только его лишили поста. И вот это Константин Иванович переживал больнее всего.

Например, как он был искренне потрясен преображением администратора команды Александра Хаджи. Когда Бесков был «на коне», тот, что называется, был «глубоко лично предан». И помимо основных обязанностей, с большим рвением оказывал всяческие услуги не только шефу, но и его семье. Когда же Бескова сняли, у администратора мгновенно словно телефонный шнур обрезали, – даже ни разу не позвонил. Константин Иванович по этому поводу мне ничего не говорил – отмалчивался. Но Валерия Николаевна заметила:

– Представляешь, сколько этому человеку сделали добра…

Увы, в конъюнктурной разворотистости юркий администратор оказался не одинок. И до, и после среди подопечных Бескова оказался ряд футболистов, которые у него дома чуть ли не дневали и ночевали. Однако только у Константина Ивановича начинались нелады, их словно ветром сдувало…

Для любого нормального человека предательство – самое презренное, самое худшее из личностных качеств. Поэтому Бесков был вне себя, когда его предавали.

– Слушаю ваш рассказ и поражаюсь, как это Бесков все пережил?

– Думаю, здесь сказался фактор крепкого семейного тыла. Я уже имел повод коснуться необыкновенно деятельного – вплоть до вмешательства в мою служебную компетенцию – характера супруги Бескова. Конечно, можно было сколько угодно над этим иронизировать, но будучи долгие годы замужем за Константином Ивановичем, эта красивая, яркая, заряженная энергией женщина научилась прекрасно понимать футбол. Однако главным ее достижением было то, что сначала Лера, а с годами Валерия Николаевна всегда очень поддерживала Константина Ивановича.

Бесков входил в число моих пациентов, хотя считался крепким мужиком, очень редко болел. Единственное – периодически просил измерить артериальное давление. Словом, особо не жаловался, но меня всегда предупреждала Валерия Николаевна: «Когда летишь с Константином Ивановичем, следи за ним».

Понятно, что с течением лет значимость ее поддержки только возрастала. Говорю об этом как очевидец. Потому что и после ухода Бескова в 1982-м из сборной наши взаимоотношения оставались дружескими. Я часто бывал в их семье. Являлся туда, чтобы поздравить с очередным праздником. Выпить с хозяином по традиционной рюмочке коньяка. Просто побыть в этом замечательном, полном уюта и семейного тепла доме, где на правах полноценного члена семьи были чрезвычайно преданная Константину Ивановичу собачка и лихой говорящий попугайчик, который не хуже любого фаната кричал: «Спартак – чемпион!»

При этом не забывайте, что в сборной я уже работал с Лобановским, считался «его человеком». И одновременно приглашался Бесковым на все его юбилеи. А они так и накатывали один за другим. Потом пошли «тяжеловесные»: 75-летие, 80-летие. Пока не подошел последний, когда Константин Николаевич находился уже не в очень хорошем физическом состоянии. Понятно, наступила совсем не праздничная пора. Особенно у Валерии Николаевны.

Она тогда частенько мне звонила, консультировалась относительно здоровья Константина Ивановича. Потом жалобы пошли и от нее самой. А я, понятное дело, чуть что – летел «скорой помощью» по хорошо мне знакомому адресу…

– Все-таки как интересно у вас сложилось с Бесковым! Классический пример того, как с годами тесные служебные отношения перерастают в почти родственные.

– Что же в том удивительного? Ничто так не сближает, как совместная работа, да еще на основе столь многолетнего общего увлечения, как футбол. Поэтому службу в трудовой книжке отсчитывают в пределах «от» и «до». А настоящие товарищеские отношения исчисляются десятилетиями. Именно такие сложились у меня с Николаевым и Пономаревым. Нечто подобное ждало и с Бесковым. Кстати, на служебной почве судьба меня еще раз свела с Константином Ивановичем в 1993 году.

Тогда я работал врачом московского «Динамо», куда меня переманил Валерий Георгиевич Газзаев. Впрочем, «переманил», наверное, не точное слово. В начале 1990-х в стране царили разброд и шатание: СССР развалился, Федерация футбола утратила былой статус, сборной, как таковой, не было.

– Ничего хорошего там не предвидится, – сказал мне при встрече Газзаев. – Иди ко мне работать!

Я и пошел. Однако в 1993-м «Динамо» проиграло франкфуртскому «Айнтрахту» с хоккейным счетом – 0:6. И Валерий Георгиевич, будучи, как большинство южан, человеком эмоциональным, порывистым, взял да и написал заявление об отставке. На его место временно назначили Голодца. Но по прошествии какого-то времени обратились к Бескову, который в ту пору был свободен. И Константин Иванович согласился занять вакантный пост главного тренера динамовского клуба. Так мы с ним снова воссоединились.

На межличностные дружеские отношения это никак не повлияло. Они как были хорошими, такими и остались. Но служба есть служба. Да еще с тем отличием, что в сборной с главным тренером работаешь от этапа к этапу: провели сбор, сыграли, разъехались – и отдыхай друг от друга до следующего сбора. А в клубе вы постоянно крутитесь парой, как проклятые. И все время не очень гладко. Потому что чуть ли не каждый день то больные, то травмированные. И каждый раз с точки зрения тренера очень некстати. Потому что в чемпионате матч за матчем и каждое очко на вес «золота». А у него в команде игра «ломается». Тут, конечно, все упования к доктору, как к кудеснику: давай, возвращай поскорее в строй. А если не кудесник, то и тренерские претензии – тоже к тебе. Константин Иванович в этом плане был неисправим.

– Вы хотите сказать, что в работе снова столкнулись с тем неуживчивым Бесковым, который безапелляционностью и не признающим слово «нет» характером всегда вызывал дискомфорт. Все, как говорится, закольцевалось?

– Да, и почти с ежедневными трениями. Особенно, когда я пытался ему что-то доказывать. Например, у нас играл Рыбаков, о его состоянии разгорелись споры. Я настаивал на одном, Бесков на своем. Кончилось тем, что я был измотан ежедневными дискуссиями. И в конце концов не выдержал – установил границу:

– Константин Иванович, вот футбольное поле, там центральная линия, вы на одной стороне, я – на другой. И пусть каждый отвечает за свою работу!

– Услышал?

– Куда там! Даже не ответил. После чего стало ясно, что дружба дружбой, но лучше вместе не работать. К тому же подвернулся удобный случай. В 1994-м, когда к очередному чемпионату мира стала формироваться сборная России, ее возглавил Павел Федорович Садырин. Как раз, помню, его «Зенит» отыграл с динамовцами спарринг-матч. В служебном проходе нос к носу столкнулся с Павлом Федоровичем. И произошел следующий диалог:

– Давай, возвращайся в сборную!

– А как же «Динамо»? Ведь могут не отпустить.

– Не волнуйся – мы все согласуем!

Так у меня появилась причина покинуть «Динамо». И я дал «добро».

– Как Бесков отреагировал на ваш уход?

– В итоге – нормально. Но перед этим еще важный разговор с Колосковым состоялся. Я ему прямо сказал:

– Поскольку, оставаясь в «Динамо», возвращаюсь в сборную, тяжело сидеть на двух стульях. Возьмите меня обратно в штат!

А он:

– Нет вопросов!

Так что «на коленке» написал заявление в Управление футбола, отдал бумагу Колоскову.

– Хорошо, – подытожил он первую процедуру моего переоформления в сборную. – А теперь иди, рассчитывайся с «Динамо».

И я обратился к Толстых, руководителю клуба, объяснив, что ухожу. Меня стали уговаривать, выяснять, какие основания. Объяснил, как есть:

– Устал бороться с Константином Ивановичем, хотя личные отношения у нас нормальные.

Дав сутки подумать, Толстых заявление не подписал. Но спокойно сделал это на следующий день. Когда о моем уходе узнал Бесков, искренне удивился:

– Ты что – с ума сошел? Работай в сборной и оставайся здесь!

– Нет, – ответил я. – Мне так будет тяжело.

И я ушел.

– На ваших личных отношениях это не отразилось?

– Никоим образом. Все осталось так, как и было. Те же контакты: приезжал к ним домой, по телефону часто разговаривал…

– Ведь, наверное, все равно по большей части о футболе говорили?

– А как же без этого. Правда, без служебного фанатизма. И потом, знаете, есть много тренеров, с которыми только о футболе и можно беседовать. С Константином Ивановичем можно было говорить о чем угодно – настолько широким был его кругозор. Например, о театре…

– Да ведь и Бесков был театралом!

– Да еще каким! Не забывайте о Валерии Николаевне! С ее помощью можно было достать билет почти на любую постановку. Да и Бескова в тех кругах прекрасно знали. Стоило мне заглянуть в окошко любого театрального администратора и сказать, что я «от Бескова», как все вопросы сразу решались. И потом все же не надо забывать, что такие ведущие театры, как Малый или МХАТ (теперь МХТ), что называется, исторически всегда оставались «проспартаковскими». Там чуть ли не поголовно болели за столичный клуб. Разве что только не на руках носили Симоняна, а когда «красно-белых» принял Бесков, то и Бескова.

При нем вход для нас в Малый театр стал прямо-таки «зеленой улицей»: выписывали контрамарки без разговоров. А как много Константин Иванович рассказывал о своих встречах с выдающимися мастерами отечественной сцены! В частности, со «звездами» первой величины из Малого и легендарными «мхатовскими стариками» – тем же Грибовым или Яншиным. И что характерно: общение между четой Бесковых и театральными «звездами» не ограничивалось отношениями «талантов и поклонников» – они дружили семьями.

Кстати, никто на подобного рода встречах не воспринимал Бескова только как мужа Леры. Он сам по себе считался величиной. И не просто мог сказать, что вот, мол, вчера посмотрел хороший спектакль, а умел анализировать, раскладывая по полочкам, что же там, собственно, было хорошо, а что не очень. Словом, разбирался. И довольно квалифицированно.

– Понятно, что вас в театр Константину Ивановичу заманивать особой нужды не было – сами театрал. А команды свои Бесков заставлял ходить не спектакли?

– Поскольку сборы носили кратковременный характер, в большинстве случаев мы приглашали актеров к себе. Так, во всяком случае, происходило при Бескове. Так же стало потом и при Лобановском. Актеров приглашали именитых. Например, приезжали и Юлия Борисова, и Василий Лановой, и Армен Джигарханян, и Наталья Гундарева…

– Все происходило с учетом вкусов и связей Бескова?

– Не всегда. Здесь на выбор влияли и Лера, и Симонян – тоже, что не секрет, большой ценитель театрального искусства. В сборной Никита Павлович стал главным по этой части при Лобановском. Тем более что ему, начальнику команды, это было очень с руки.

– У вас возникали дискуссии с Бесковым по поводу театра, когда, условно говоря, вам не нравился какой-то спектакль или актер, а он защищал и переубеждал?

– Нет, подобных споров не помню. После походов в МХАТ или Малый он говорил: «Савелий, советую посмотреть этот спектакль». Я не всегда реализовывал его рекомендации. Но если уж посещал театр, Константин Иванович потом обязательно спрашивал: