Чего не видит зритель. Футбольный лекарь №1 в диалогах, историях и рецептах Мышалов Савелий

Мне-то все же было куда легче. Впереди «наплывали» очередные мировые и европейские первенства с участием конькобежной дружины. А значит – новые хлопоты, впечатления, переживания…

– Ближайшим, если память не изменяет, стал чемпионат мира 1965 года. И какие вас там поджидали переживания?

– Самые сильные, пожалуй, оказались связаны с Виктором Косичкиным.

– Супертурнир проходил в Осло?

– Да! На стадионе «Бишлет». Где, как и положено, подготовили почти идеальный по тем временам лед. Конькобежцы-многоборцы тут показывали самые высокие результаты. Косичкин выкладывался, как мог. Он уже сходил – ему было около 30 лет. Поначалу все складывалось неплохо. После трех дистанций он имел отрыв чуть ли не в 12 секунд! Для общей победы достаточный запас. Виктору оставалось пробежать 10 000 метров так, чтобы не растерять свое преимущество перед Пером-Иваром Му, конкурентом из Норвегии. Тогда Косичкин, став чемпионом, красиво ушел бы из большого спорта в зените славы. Но, видимо, силы были уже не те. Потому что подошел он ко мне перед забегом и попросил:

– Савелий, дай мне что-нибудь.

А, собственно, что? Тогда никто о допинг-контролях и знать не знал. Но как-то надо было выручать.

– Что же беспокоило Косичкина?

– Ну, кто волнует в подобных случаях? Конечно, конкурент, сидевший у него «на пятках». Виктор считался классическим стайером. Когда он соревновался с товарищами по сборной, то опережал их на 15, даже на 20 секунд. Словом, сколько надо было, столько и отыгрывал. Так что удержать 12 секунд Косичкину вроде было по плечу. Правда, дистанция немаленькая – 25 кругов. Но зато, согласно жеребьевке, бежал он до основного конкурента. А это в коньках имеет весьма важное значение.

С учетом сложившихся обстоятельств мудрый Кудрявцев составил график бега так, что Косичкин имел все шансы показать результат, обеспечивавший абсолютную победу. И вдруг просьба Косичкина? Как-то следовало его взбодрить. Разумеется, речь о чем-то из разряда допингов не шла. Но у меня с собой имелась настойка элеутерококка – есть такой восточный корень. Настоянный на спирту, обладает стимулирующим действием. Словом, дал я Виктору две условные дозы. Вдобавок заварил кофе покрепче, кофеинчику добавил. Судя по тому, что перед выходом на старт он признался мне: «Знаешь, я так себя здорово чувствую!» – «зарядил» его. Он и помчался.

Кудрявцев, который с «биржи» вел Виктора, это прекрасно видел. И сразу стал корректировать – на пальцах показывал Косичкину: кверху палец – «плюс», вниз – «минус». Но тот словно удила закусил. Весь заранее тщательно продуманный главным тренером график летел к черту. Хотя Кудрявцев, предупреждая, все время показывал: сначала +2 секунды отклонение, затем +3, +5… Тренер уже пальцы перестал выбрасывать – кулаками стал махать и кричать: «Куда же ты мчишься? Чего творишь?» И как в воду глядел!

Косичкин рьяно, со старта взявшись опережать свой график, долго, как на крыльях, нарезывал круг за кругом. Но после 20-го ему, словно кто-то палкой по ногам ударил. То есть «обрубило» его напрочь. И как следствие, на оставшихся 5 кругах Косичкин утратил все – весь свежий запас и те 12 секунд форы, которые до старта имел.

– Кого винили потом? Не доктора Мышалова?

– Кудрявцев, конечно, невероятно негодовал. Но на Косичкина. Тот в свою очередь после забега в мой адрес произнес только одну фразу: «Савелий, мало дал!» Жаль! Это была одна из тяжелейших драм, на которые так богат спорт высших достижений. Косичкин тогда даже в тройку призеров не попал – финишировал в общем зачете аж 7-м, пропустив впереди себя занявших пьедестал Му (1), финна Йоуко Лаунонена (2), голландца Арда Схенка (3) и нашего Антса Антсона, ставшего 5-м. После чего Виктор спортивную карьеру закончил.

Напомню: лидерство в коньках в ту пору прочно перешло к голландцам. Таким ярким «звездам», как Схенк и Кеес Феркерк. Оба запросто расправлялись с соперниками. И потом шумно праздновали победы в отеле, где жили все скороходы.

В 1967/68 году у нас в лидеры выскочил Валерий Каплан. Армеец, призер первенств мира и Европы, здорово бежал спринт. И вообще считался очень хорошим парнем. Уже после соревнований как-то вечером собрались у меня ребята. Не зря повелось, что номер, куда меня в гостиницах селили, в часы отдыха превращался в «клуб веселых и находчивых».

Ну, сидели мы, что-то вспоминали, смеялись. А на улице мороз страшный. Вдруг оглушительный рев сирены – во всем отеле сработала система пожарной безопасности. Каплан – он же спринтер, реакция мгновенная. «Горим, братцы! – кричит. – Спасайся, кто может!» Без паники, а больше на юморе все выскочили в коридор. И верно: ни дыма, ни даже запаха гари. Видимо, администрация тоже быстро во всем разобралась. Потому что сирену выключили. И начали что-то по внутренней связи объяснять, успокаивать…

Оказывается, кто-то из шумно отмечавших очередной успех голландцев взял да и ткнул непогашенной сигаретой в противопожарный датчик. Был, как бы сегодня сказали, и такой прикол. За него шутника очень прилично оштрафовали…

Спустя много лет история имела продолжение. В 1991-м вместе с тренером Борисом Петровичем Игнатьевым и футбольной молодежной сборной страны я приехал в Норвегию. Город, где должен был состояться матч, оказался небольшим. Разместившись в гостинице, пошли кушать в ресторан. Там-то я и увидел легендарного Феркерка. Он не изменился. Но меня, когда я к нему подошел и завел разговор, узнал не сразу. Вспомнил, когда я начал рассказывать о той ложной пожарной тревоге. Тут он оживился. В этот момент нас и «захватили» фотокорреспонденты. Местная газета опубликовала снимок…

– Чем же знаменитый голландец занимался в Норвегии?

– Жил. Но сначала женился на местной девушке. И полагаю, весьма богатенькой. Да он и сам в бедняках никогда не ходил. Правда, тогда конькобежцы зарабатывали не так, как в наши дни. А уж покинув ледовую дорожку, бросил «якорь» в скандинавской стране, стал успешным коммерсантом. Имел свой ресторан, кажется, и отель. Мы с ним потом, по завершении нашего пребывания, еще раз увиделись. Он передал через меня посылочку одной из наших конькобежек – видимо, когда-то оказывал ей знаки внимания.

– Молодец, жизнерадостный человек!

– Да, он всегда оставался таким. Веселый, с юмором. Чемпионская слава его нисколько не испортила. А ведь он был настоящим кумиром, любимцем армии поклонников бега на коньках. Таким же, как его друг и соотечественник Схенк, который первый в истории этого вида спорта на одном из чемпионатов мира выиграл все дистанции! Выдающийся рекорд потом повторил американец Эрик Хайден. Но Арда, правда, я застал в начале его триумфальной карьеры. Он еще не сверкал, когда я в 1969-м расстался с коньками…

– Значит, Игры-1968 в Гренобле оказались последней для вас зимнейОлимпиадой, где вы работали врачом сборной СССР?

– Да! Но во Франции мне снова, как и в Инсбруке-1964, пришлось совмещать эту роль с обязанностями врача наших фигуристов. И опять выручило то, что из всей советской команды только лыжники жили и соревновались в горах. Остальные размещались в «деревне». Да и арены располагались рядом. Та Олимпиада запомнилась сплоченностью и дружеской атмосферой, царившей в национальной команде. Как мы поддерживали друг друга! Хоккеисты, например, болели за скороходов. Когда им позволяло время, они в полном составе приходили на ледовый стадион подбодрить ребят. Конькобежцы в свою очередь, да и все, кто только из наших мог, использовали любую возможность поддерживать с трибун «советскую красную машину».

Там выступали сплошь армейские «звезды». Но моя душа лежала к спартаковской тройке Старшинов – братья Майоровы. С Борисом и Женей я дружил. Поддерживал прежние взаимоотношения и тогда, когда оба, покинув ледовую площадку, нашли себя – старший на тренерском поприще, младший – в спортивной тележурналистике. На арене армейцы, спартаковцы и динамовцы выглядели единой, монолитной дружиной. Хотя за ее пределами в своих вкусах, пристрастиях, даже развлечениях сильно различались. Некоторые хоккеисты, например, не прочь были при удобном случае выпить. Особенно этим почему-то грешили цеэсковцы. Спартаковская «тройка» от подобных забав оказывалась в стороне. Все менялось, повторюсь, когда эти бескомпромиссные в чемпионате страны друзья-соперники выходили на лед в составе сборной. И они весьма убедительно проявили себя в Гренобле.

– Да, но вроде там турнирная ситуация для нашей дружины сложилась так, что ее «золото» зависело не только от нее…

– Да, мы могли стать олимпийскими чемпионами при условии – если шведы обыграют чехов, а мы – канадцев. «Кленовые листья» привезли во Францию очень сильную команду. Удивительно, но факт. По поводу того, что она будет бита, я у наших ребят сомнений не заметил. Так, кстати, и оказалось. Иное дело – шведы. Никаких, понятно, гарантий, что они «подомнут» чехов, а не наоборот – не было. Тем более, мотивация у последних оказалась помощней – в случае их победы олимпийское «золото» отправлялось в Прагу. А наши в лучшем случае оставались с «серебром». Что по тем временам всеми было бы воспринято чуть ли не как катастрофа. Так что накануне финала ставки оказались чрезвычайно высоки.

– Весь спортивный мир помнит ту сенсацию. «Не очень мотивированные» «Тре крунур» обыграли «сильно мотивированных» чехов. И тем самым «открыли калитку» сборной СССР к верхней ступеньке пьедестала. Получается, Фортуна оказалась на нашей стороне…

– Я даже знаю, кто ее «перевел» на нужную сторону.

– Кто же?

– Сегодня в этом большого секрета уже нет. Владимир Чернышев и Анатолий Тарасов, выдающиеся тренеры нашей сборной.

– А как? Откуда вы узнали?

– Сначала подсмотрел. Я рассказывал, что делегации разместили в разных корпусах, но близко друг от друга. Шведы жили напротив. По утрам наши конькобежцы (и я с ними) выходили на зарядку. Шведы этим не злоупотребляли. А тут в день их игры с чехами вдруг чуть ли не вся хоккейная «Тре крунур» высыпала. Смотрю, «заряжаются», какие-то упражнения делают, имитируют что-то – словом, делают то, в чем раньше замечены не были. Этим как раз советские хоккеисты отличались. Что за чудеса? Кое-что для меня прояснилось чуть позже, когда ненароком узнал: накануне в их расположении появились Чернышев с Тарасовым. И уж совсем все стало на свои места, когда вечером, незадолго до стартового свистка, шведы в полном составе вдруг энергично выехали на раскатку, что им было не свойственно. Дальше началась игра.

И они так «поехали», что разве что далекий от спорта человек не увидел бы в их действиях «фирменные» следы консультативной помощи наших знаменитых тренеров, которые, встретившись со шведскими коллегами, похоже, совместно разработали тактику игры против чехов. И даже режим, вероятно, расписали. Помогли, словом… Дальнейшее общеизвестно: наши «укатали» канадцев и стали победителями Игр-1968.

– Кажется, эта победа стала одной из самых ярких событий той Олимпиады.

– Более того. Кое для кого из «сборников» других видов она стала прямо-таки спасительной. Ведь в общекомандном зачете Игры в Гренобле мы начисто «продули». Если в Инсбруке советская команда стала первой, выиграв 11 золотых медалей, то во Франции уступила норвежцам, завоевав лишь пять высших наград. Среди фигуристов победили Белоусова и Протопопов, сильнейшей стала команда биатлонистов… Лыжники провалились. Недаром по возвращении домой тогдашнего председателя Спорткомитета (до октября 1968-го – Союз спортивных обществ и организаций СССР. – Прим. Г.К.) Юрия Дмитриевича Машина оперативно освободили от занимаемой должности. Но поскольку победили хоккеисты, остальные неудачи быстро забыли.

В этой связи «вдогонку» расскажу еще один характерный эпизод, которому не один я стал очевидцем. После того, как наши хоккеисты обыграли канадцев, к нашему корпусу подрулил автобус со сборной Швеции. Приехали и растворились на этаже, где жила наша ледовая дружина. Через какое-то время из окон полетели бутылки – пошел, как говорится, процесс совместного принятия на почве отмечания. А внизу стояло чуть ли не все руководство советской олимпийской делегации, включая сотрудников Идеологического отдела ЦК КПСС (на уровне завсектора). И они просто лучились от счастья, наблюдая, как славно веселились наши и шведские хоккеисты.

– Савелий Евсеевич! Не секрет, что бытует шутка: когда Бог раздавал людям мозги, спортсмены находились на тренировке. Да и среди моих коллег – чего греха таить – часто слышал мнение, что вот-де большинство спортсменов как бы одноклеточные, мол, с ними кроме голов, очков и секунд вроде говорить не о чем. Ну а уж если какое исключение попадается, так это – море восторгов! Что не стыкуется с тем, что вы рассказывали. Как же на самом деле?

– Про всех говорить не берусь. Я ведь не с рядовыми атлетами работал, а с лучшими из лучших в стране, а то и в мире. Речь шла о «звездах». А тут можно говорить о той или иной степени одаренности, образованности, культуре, уровне интеллекта. Но одно, поверьте, неизменно: «звезды» – я уж не говорю о воспитавших их тренерах – «одноклеточными» не бывают. Высшие достижения в любой сфере без хороших мозгов не достигаются. В некоторых видах спорта это особенно бросается в глаза.

В свое время, когда я уже работал в большом футболе и мы тренировались в Новогорске, довелось там плотно общаться с Георгием Мондзолевским, Павлом Селивановым, Юрием Чесноковым и другими ребятами из сборной СССР по волейболу. Мы жили с ними в одном корпусе. Они, не очень довольные своим врачом, частенько обращались за помощью ко мне. Так вот их интеллектуальный уровень меня поразил. Понимаю, что такое трудно измерить, но возникло ощущение: по сравнению со многими коллегами из других игровых видов они стояли на пару ступенек выше. Общение с ними проходило в высшей степени содержательно. Вот почему, когда, забегаю вперед, в конце 1970-х тогдашний тренер нашей сборной Вячеслав Платонов предложил перейти к ним, я крепко задумался. Тогда, правда, к этому и другие факторы примешались.

Мы с главным тренером национальной команды Никитой Симоняном в тот незадачливый год проиграли все, что можно. Ни в какие чемпионаты не попали, всю сборную того созыва расформировали. А меня перевели в олимпийскую – читай, тогда молодежную сборную СССР. А я, между прочим, тогда уже давно не один жил.

В 1966 году женился на своей Татьяне (она выбрала интересную профессию – выиграла проходивший в Москве 1-й международный конкурс косметологов), с которой мы прожили 35 счастливых лет, дочь Ирочка подрастала. Словом, имел семью. Поэтому следовало крепко подумать, как дальше жить. В тот непростой момент Платонов, перехватив меня в Новогорске, предложил: «Нужно побеседовать. Только приводите сюда жену, потому что без нее я разговаривать не буду. Тут такое дело, что потребуется ее согласие».

Ну, привез я Татьяну. Встретились. Платонов мне и говорит: «Заканчивайте со своими молодежными делами. И переходите в волейбол! Я вас приглашаю!» Тут до меня дошло, что на этот шаг, видимо, его подопечные, которые у меня лечились, натолкнули. Но как он все тонко обставил! Понимал, что я очень люблю футбол, что возникла ситуация, когда я могу сорваться, но потом всю жизнь жалеть. Поэтому не стал брать греха на душу. А подстраховался, пригласив мою жену, понимая: только очень родной, хорошо меня чувствующий человек подскажет правильное решение…

– Семья Мышаловых согласилась на переход в другой вид спорта, правда, тоже связанный с мячом?

– Нет! И жена меня поддержала.

– Слушай, – посоветовала она. – Не лезь ты в волейбол! Неизвестно, что дальше будет, останется ли в сборной Платонов.

И в конце концов оказалась права. Но ведь и Платонов – каков умница! Так что мне очень повезло в большом спорте. Я, действительно, работал с глубокими и умными людьми. Личностями и на аренах, и в жизни. Иллюстрация тому – та же конькобежная сборная СССР конца 1950-х – первой половины 1960-х. Моя, как можно было бы условно ее назвать, любимая команда скороходов.

– Ну что ж! По-моему, мы подошли как раз к тому моменту, когда хочется пристальнее взглянуть на ее «первый состав» глазами доктора Мышалова. Начнем-ка, пожалуй, с тренеров…

Глава 5

Главный человек в тренерской

– С кого, Савелий Евсеевич, начнем разговор на «бирже»?

– Если перечислять наставников, с которыми мне пришлось работать в сборной конькобежцев, то первым, конечно, назову Константина Константиновича Кудрявцева.

Кудрявцев К.К. (1912–1999) родился в Вологде. Впервые увидел конькобежцев – участников первенства Северного края в 1926 г., когда учился в местном кооперативном техникуме. Спустя четыре года – участник соревнований в Архангельске, куда был направлен по окончании учебы. В 1932 г. выступал на всесоюзной арене. Вскоре переехал в Москву, где защищал цвета ЦС ДСО «Динамо». В 1940 г. чемпион СССР на дистанции 500 м с рекордом страны – 42,0, что быстрее высшего мирового достижения. За этот выдающийся результат (продержался 16 лет!) присвоили звание заслуженного мастера спорта. В 1946 г. на первых международных соревнованиях в Норвегии выиграл «пятисотку». В 1948 г. сборная СССР дебютировала в первенстве мира (Хельсинки). Кудрявцев – лидер команды, в 36 лет и «бегающий тренер». Как скороход выступал на первенствах СССР до 1953 г., дважды чемпион страны. Свой последний рекорд СССР установил в 1951 г., в 39 лет, в беге на 1500 м на «Медео», на катке его осуществившейся мечты. В 1949 г. Кудрявцев выезжал в Казахстан, где в районе Алма-Аты выбрал площадку для «Медео». Уже на первых соревнованиях здесь установили два высших мировых достижения. Тренер-новатор вывел десятки теорем по технике и тактике бега. Его книга «Скоростной бег на коньках» – настольная книга не одного поколения тренеров. К.К. воспитал четырехкратного победителя Игр Е. Гришина, олимпийских чемпионов В. Косичкина и Е. Куликова, чемпионов мира и Европы О. Гончаренко и Э. Матусевича. Кудрявцев первым из «змс» в 1956 г. получил звание «Заслуженный тренер СССР», первым из тренеров награжден орденом Ленина.

65 лет жизни отдал любимым конькам! Это была, действительно, выдающаяся личность. Причем не только в силу характера, природного ума и образованности. В своем развитии – в том числе как тренер – никогда не стоял на месте. Глубоко изучал и творчески внедрял в практику весь багаж широких знаний, который пополнял непрерывно. В работе с конькобежцами Константин Константинович использовал передовые методики предсезонной подготовки спортсменов в других технических видах. В частности, пловцов, бегунов, легкоатлетов…

Помню, как у него появилась в руках книжка, которая на какой-то период стала «библией». В те годы блистал бегун-средневик, мировой рекордсмен на дистанции 400 м, австралиец Питер Снелл. Чей наставник – его соотечественник Артур Лидьярд опубликовал книжку «Бег с Лидьярдом», где подробно рассказал о методике подготовки именитого подопечного. «Система Лидьярда» взята на вооружение во многих странах мира и в большинстве циклических видов спорта. Кудрявцев ее тщательно изучил. После чего летом наши конькобежцы, кроме роликовых коньков, усиленно занимались легкой атлетикой. Весь набор специфических упражнений, прыжковых имитаций, интервальный бег, бег с повторным выполнением определенных отрезков, количество повторов – это он брал оттуда.

– Да он и сам, насколько знаю, начинал пятиборцем – трижды до войны завоевывал «золото» на чемпионате страны по легкой атлетике. А после того, как окончательно отдал предпочтение конькам, невероятно быстро достиг высочайших результатов. Показанный Кудрявцевым на московском льду еще в довоенные годы результат в беге на 500 метров (42,0 секунды) представлялся фантастическим и непревзойденным аж 16 лет!

– Ну, что тут говорить! В спринте, по существу, ему не было равных. Вместе с тем в силу своей гениальности и как некое тому следствие – рассеянности во внесоревновательной обстановке он частенько становился объектом для юмора среди коллег.

– Об этом «противоречии» рассказывал Олег Гончаренко. Он вспоминал, что со стороны Кудрявцев выглядел человеком не от мира сего. Не придавал значения одежде. Вечно в мятой, жеваной фетровой шляпе. Казалось, все события и явления жизни интересовали его лишь с одной точки зрения: а нельзя ли это приспособить для спорта…

– Все так! И про погруженность в то, что он считал главным в своей жизни. И про рассеянность. Кто-то из его сверстников-конькобежцев поведал мне, как он, будучи действующим спортсменом, отличился на внутрисоюзных соревнованиях. Проходили они на «Динамо». Во время пауз все спортсмены уходили в гимнастический зал под трибуной, где, переодевшись и положив рядом коньки, отдыхали на матрасах. Как-то раз Кудрявцев, которого в очередную смену вызвали на старт, машинально взял один конек свой, а другой – соседа. Потом говорил: «Что это у меня коньки разные?» Но забег-то выиграл!

И вообще какие яркие победы он одерживал! Чего стоит только его выступление на чемпионате мира-1948 в Финляндии. Я наслышан о том его замечательном выступлении на фоне драматических событий, которые позже разыгрались в связи с участием сборной СССР в том первенстве…

– Вы, вероятно, имеете в виду события, который подробно описал несколько лет назад мой старший коллега по работе в газете «Советский спорт» (меня туда распределили после окончания факультета журналистики МГУ в 1978-м) Борис Анатольевич Базунов в своей книге «Спорт ХХ век. Хроника отечественного и мирового спорта»…

– Весьма любопытно… Ведь в те годы наша спортивная пресса словно в рот воды набрала, запудривая мозги миллионов читателей исключительно голами, очками и секундами. О каких же событиях там идет речь?

– Как раз связанных с тем, что, оказывается, первоначально советских скороходов отправлять в Хельсинки не хотели – дескать, все равно все проиграют. В этой связи в январе 1948 года группа московских конькобежцев – в основном динамовцев – направила в ЦК партии и Берии – главному сталинскому специалисту по госбезопасности, а тогда еще и шефу спортобщества «Динамо», письмо. В нем они жаловались на руководителя Спорткомитета СССР Романова, не пускающего команду в Хельсинки, где, как уверяли подписанты, у них все же есть шанс добиться победы. Берия поверил авторам письма. И своим авторитетом добился того, что месяц спустя сборная отправилась в Финляндию…

– Все так. Только «фишка» заключалась в том, что наша сборная тогда лавров не снискала. Отличились лишь Мария Исакова и Кудрявцев. Первая стала абсолютной чемпионкой мира. А Константин Константинович завоевал «золото» на «пятисотке». Но я хотел рассказать, что произошло по возвращении команды домой. Итоги ее выступления в Кремле расценили как провальные. Их сначала рассматривали ни много ни мало в Отделе агитации и пропаганды ЦК, потом там же в Оргбюро и на заседании секретариата. Наконец, в самом Политбюро…

– Базунов, бывший зам. главного редактора «Советского спорта», в своей книге сообщил: при разборе итогов выступления скороходов члены Политбюро Маленков, секретарь ЦК ЦПСС Суслов, да и Берия промолчали, хотя знали о беспрецедентном письме и возражениях Романова…

– Еще бы! На том заседании председательствовал сам Сталин. Он устроил страшнейший разнос Ворошилову, куратору Спорткомитета по линии правительства, и снял с работы Романова. Что там происходило, знаю от участника того мероприятия Ивана Яковлевича Аниканова. Как и Кудрявцев, он считался весьма успешным скороходом, многократным чемпионом страны. Они долго на ледовых дорожках соперничали. Но в Хельсинки, напомню, его более даровитый коллега – единственный среди конькобежцев – не посрамил знамя страны. А остальные, в том числе Аниканов, выступили бледно.

Однако после того «на ковер» в помещении, где проходило заседание Политбюро, по словам Ивана Яковлевича, вызвали всех участников того провала. Это может показаться невероятным, но и здесь Кудрявцев – хоть и несколько своеобразно – оказался «победителем». Потому что сборная, отправляясь в Кремль «на разбор полетов», ничего хорошего для себя не ожидала. Вызвавшиеся сопровождать ребят их жены сначала проводили благоверных до Красной площади. А затем сбились в ожидании худшего у здания ГУМа. Каждая имела при себе сумки с теплой одеждой и сухим пайком… Все, ясное дело, были почти уверены, что ни мужей, ни их самих домой уже не отпустят.

Кудрявцев же – о чем я уже говорил – как, наверное, все гениальные люди, высокой степенью организации отличался лишь в профессиональных делах. В остальном – особенно в быту – оставался типичной машей-растеряшей. Мы как-то поселились в одном номере. Однажды он полчаса безуспешно искал кашне, донимая меня одной и той же просьбой: «Ну, посмотри в своем чемодане! Может, ты случайно забрал!» А кашне в конце концов обнаружилось у него в… рукаве. Поэтому в силу своего характера на тренировку или соревнование он являлся минута в минуту, а то и сильно загодя. Зато к остальному мог свободно, не придавая большого значения, опоздать. Точно так же Кудрявцев опоздал на… заседание Политбюро. Поскольку явился не вовремя, охрана его, естественно, не пропустила. И он – что делать? – присоединился к толпе испуганных жен, которые взялись его упрекать, что, мол, вот, Костя, сейчас наших-то черт знает куда увезут, а ты «весь в белом останешься»…

Единственное в истории КПСС заседание Политбюро, посвященное конькобежному спорту, опять же со слов Аниканова, продолжалось всего-то минут десять-двенадцать. Сталин даже не требовал объяснений. У него уже все было решено. Зато участники сборной про себя гадали, в какие далекие края их повезут прямо из Кремля… Поэтому нетрудно представить себе выражение лица Ивана Яковлевича, когда он дошел до цитирования прощальной сталинской фразы: «Вы свободны! Все!» «Когда Сталин произнес эти слова, – вспоминал Аниканов, то внутри у нас все вроде бы как опустилось. Последовал общий глубокий выдох. Мы поняли, что, действительно, можем быть свободны». Такого никто от сурового вождя не ожидал.

Между тем последствия провала в Хельсинки и заседания Политбюро были сокрушительными: на несколько лет почти все международные встречи оказались отменены, подготовка к первым для советских спортсменов зимним Играм оказалась перед угрозой срыва. «Хельсинкский синдром» сыграл не последнюю роль в решении советского руководства отказаться от участия в Белой Олимпиаде-1952 в Осло. Ведь сказал же, говорят, Сталин после Хельсинки: «Пока не научитесь бегать, никуда не поедете!» Вот и сидели мастера ледовых дорожек в основном дома, пока вождь не приказал долго жить…

– Писали, что на «историческом» заседании Политбюро Сталин – что называется, «до кучи» – выразил высочайшее неудовольствие тем, что советские скороходы выступали на норвежских коньках, повелев наладить выпуск отечественных из надлежащих сортов стали…

– Не слышал. Может быть. Но в плане несомненного позитива отметил бы один факт: после чемпионата-1948 Кудрявцева назначили старшим тренером сборной. Так он, еще не сразу перестав выступать (Константин Константинович с успехом соревновался в первенствах страны до 1953 года!), занял пост, на котором верой и правдой отработал аж четверть века! Вот уж кто был тренером, что называется, от Бога.

– А вот об этом поподробнее. Ведь вы вместе проработали… Так сколько же?

– 12 лет…

– Неужели «двенадцать неразлучных лет»?

– Вполне! Он меня далеко от себя предпочитал не отпускать. Шагу, можно сказать, без меня не делал.

– Ну, так поделитесь впечатлениями о человеке, с которым вы бок о бок работали столько времени…

– Мне кажется, это лучше сделать, сравнивая Кудрявцева и Аниканова. Ведь долгое время работа и того, и другого разворачивалась на моих глазах.

– А когда Аниканов тоже стал тренером в сборной?

– Как раз после незабываемого заседания Политбюро. Он и Кудрявцев одновременно встали у ее руля. Только Константин Константинович акцент больше делал на подготовке мужского состава, а Иван Яковлевич – женского.

– И что вы можете сказать об Аниканове-тренере?

– Для характеристики лучше назову несколько его воспитанниц. Например, Тамара Рылова, чемпионка СССР, однажды ставшая победительницей первенства мира. Или Надежда Титова, тоже чемпионка страны, участница многих международных соревнований… Иван Яковлевич был очень контактным, общительным человеком. Любил рюмку…

– Даже на работе?

– Любил. Но в пределах. Дома – в хорошей компании, с супругой, друзьями. Интересно, что жена, Мария Аниканова, тоже выигрывала титул чемпионки СССР по конькам. Словом, это была неразлучная пара. Их так и называли: «Иван да Марья».

Что касается выпивки на работе, то тут следует разъяснить. В ту пору рюмка довольно длительный период считалась нашим негласным партнером. В разумных дозах, естественно. И дело тут даже не в релаксе! Ну, сами посудите: попробуйте-ка – на льду, ветру и частенько весьма крепком морозе 3–4 часа подряд протоптаться на тренерской «бирже»! Такой «карачун» мог прохватить, что грех было не «подогреться». Но еще раз подчеркну, что дозировка осуществлялась в разумных пределах. И всегда – Боже упаси! – не на глазах спортсменов. Это дело было поставлено так, что весь «штаб по снятию напряжения и профилактике простудных заболеваний» располагался у меня. Я и «дозировал», и всегда мог обеспечить закусочкой. Так что тренерский состав ко мне тянулся. Как все прочие, заскакивал и Иван Яковлевич…

– Судя по вашим рассказам, и Кудрявцев, и Аниканов были личностями, крупными характерами. Как столь «крупные медведи» уживались в «одной берлоге»?

– Сказать, что они очень уж, как «Иван да Марья», любили друг друга, было бы большим преувеличением. Да! Оба сильно увлекались работой, отдавали ей все силы, понимали общую большую ответственность. В конце концов они наладили «совместное производство». И многие годы «выпускали отличную продукцию» – чемпионов СССР, Европы, мира. Недаром говорили «Школа Кудрявцева – Аниканова». Но у наставника Аниканова, в отличие от концепции коллеги Кудрявцева, имелись собственные принципиальные мнения на подготовку. И на этой почве у них вспыхивали острые схватки, чему я, присутствуя на тренерских советах, неоднократно бывал свидетелем.

– В чем же они не сходились?

– Ну, к примеру, возникали серьезные расхождения во взглядах и на технику бега, и на структуру тренировочных нагрузок. В результате – Кудрявцев высказывал претензии Аниканову, а Аниканов протестовал против подобных заявлений.

– И кто же, по вашему мнению, чаще в этих спорах оказывался прав?

– Хотя я оставался с Аникановым в хороших отношениях, но чаще всего в этих дискуссиях внутренне занимал сторону Кудрявцева. Константин Константинович выглядел убедительнее. Иван Яковлевич от природы считался больше практиком. Кудрявцев же, оставаясь великим практиком, был и прекрасно подготовленным в теории.

– Судя по вашему рассказу о популярной книжке австралийского тренера по бегу, которую Кудрявцев продуктивно использовал для работы с конькобежцами, он находил возможность пополнять багаж знаний…

– Если говорить о фундаменте, то содержимое в их «багаже» пришло из одного источника – ГЦОЛИФК (Государственный центральный ордена Ленина институт физкультуры. – Прим. Г.К.). Оба имели высшее образование. И в этом аспекте вроде считались равновеликими фигурами. Но Кудрявцев закончил еще аспирантуру. Его кругозор был, несомненно, шире. Видя, что оппонент явно уступает в каких-то позициях, уверенно вступал в дискуссию и победительно утверждал свою точку зрения.

– Вы коснулись образовательного уровня двух незаурядных тренеров. Ну а кроме коньков и спорта, были у них увлечения?

– А как же! Тут даже наблюдалось некоторое сходство. Оба страстно любили театр. Только Кудрявцев предпочитал драматический, а Аниканов прямо-таки влюбился в оперетту. Я уже рассказывал, что многие сборы проходили в Иркутске, который тогда гордился хорошим театром музыкальной комедии. Однажды когда мы в очередной раз приехали на сбор в сибирскую столицу, первое, чем заинтересовался Иван Яковлевич – что играют в местном театре, кто главные исполнители. Мало того. После тренировки не только сам отправился смотреть «Сильву», но и меня с собой потащил. Тогда в спектаклях иркутского театра блистал молодой талантливый актер Николай Каширский, позже заслуженный артист РСФСР (1925–1978). Так вот, когда спектакль закончился, Иван Яковлевич предложил мне: «Пойдем за кулисы – хочу с Каширским познакомиться».

Познакомились. Потом сдружились. За те 40 дней подготовки в Иркутске почти весь репертуар пересмотрели. Позже Каширского пригласили в Московский театр оперетты. Так Иван Яковлевич и туда наладился. В результате – у него там, кроме Каширского, скоро оказались в друзьях Владимир Федорович Шишкин (1919–1986) и другие «звезды» тогдашней оперетты…

Что касается Кудрявцева, то он и тут проявлял себя как человек широких интересов. Ведь, кроме увлечения театром, прекрасно играл на рояле и даже на балалайке. Изучал иностранные языки…

– Гончаренко вспоминал, как Константин Константинович заражал своими пристрастиями подшефных. Олег рассказывал, как тот не расставался с кинокамерой. И при этом восклицал: «Сколько фильмов, снятых Кудрявцевым, мы пересмотрели! И не всегда фильмы посвящались конькам». Из ваших слов о нем также складывается образ высокой культуры человека. Но если вернуться к профессионализму, что делало тренера великим и неповторимым?

– Первое – Константин Константинович был замечательным психологом. Он очень хорошо умел готовить спортсменов к старту, досконально знал как их сильные, так и слабые стороны. И соответствующим образом это использовал. Причем использовал, как говорится, «на все сто». Скажем, на тренировках требовал от подопечных полной самоотдачи. Многие сетовали, что дождаться от него похвалы было невозможно. Даже после громких побед он продолжал ворчать. И спокойно мог сказать любому титулованному скороходу сборной: «Э, друг! Да ты – лентяй – на тренировках недорабатываешь!»

Другой его большой талант – мог разглядеть будущую «звезду» там, где никто другой ее не видел. Вот как, например, получилось с Виктором Косичкиным. 1958-й – мой второй год работы в сборной. Близился матч конькобежцев СССР и Норвегии – традиционные соревнования, которые с большой помпой проходили в Москве, на «Динамо». В разгар подготовки Кудрявцев вдруг обратился ко мне:

– Слушай-ка, загляни, пожалуйста, в общежитие (под трибунами «Динамо» располагалась небольшая гостиница, напоминавшая общагу), живет там некто Косичкин. Сходи к нему, приглядись, осмотри, померь давление…

Пошел, нашел номер, зашел. За столом сидел молодой парень. Я спросил:

– Ты Косичкин?

– Да!

Начал допытываться, что, чего и как. Ну, послушал сердце, пульс пощупал, давление измерил. И попрощался. Позже Кудрявцев поинтересовался:

– Ну, как?

– Да нормально, – я ответил. – Мне понравился. Такой парень!

А сам думаю, что-то неспроста он послал меня к новичку – тот даже мастером спорта не был. Понял все, когда начались соревнования. Кудрявцев вдруг включил Косичкина на матч с норвежцами. И тот сразу заявил о себе: выиграл стайерскую дистанцию (не то на 5000, не то на 10 000 метров).

Я не зря о своем втором годе работы в сборной напомнил: опыт, какой-никакой авторитет уже заработал. Вот и послал мудрый Константиныч изучить паренька, еще раз перепроверить моим впечатлением его собственное мнение. Сам-то он уже самое главное в Викторе разглядел. После того матча Косичкина зачислили в сборную. И пошло-поехало у него…

Вот такой был глаз-алмаз у нашего главного тренера! А как и где он Эдуарда Матусевича нашел? В 1967 году, на Спартакиаде народов СССР в Свердловске. Мало кому известный Матусевич выступал за сборную Белоруссии. Тогда это было смешное зрелище, когда в погоне за массовостью армяне и грузины в хоккей играли, держась за бортики, на коньках кое-как двигались. Конечно, Москва и Ленинград доминировали. Почему я в связи с Матусевичем про Спартакиаду вспомнил? Да потому, что он там особых результатов не показал. Но Кудрявцев его приметил. Уже после соревнований коллегам-тренерам порекомендовал: парня надо брать! И снова «в яблочко». Потому что, поставив Матусевича «на крыло», очень скоро сделал из него чемпиона СССР, Европы и мира.

Еще одно сильное качество Кудрявцева – главного тренера – удивительно умело выстраивал взаимоотношения с коллегами по сборной. Ведь он персонально работал с несколькими спортсменами. Остальных вели другие наставники. Правда, под его генеральным руководством.

– Непростая роль. Обычно в сборных любого вида спорта – особенно в индивидуальных – большие спортсмены эдакие эгоисты. Рядом с ними всегда находятся их «дядьки», личные тренеры. Не возникали ли у Кудрявцева конфликты с подобной категорией воспитателей?

– Возникали, конечно! С тем же Аникановым, о чем мы уже говорили. Они считались антиподами. Поэтому методологические конфликты постоянно вспыхивали между ними.

– Поскольку вы присутствовали на тренерских советах, хочу спросить, как в подобных случаях себя вел Кудрявцев? Каким был его стиль «разруливания»? Давил? Переубеждал?

– Я бы не сказал, что «давил». Ему многое могло не нравиться. Но никогда не «ломал», не заставлял делать по-своему. Раз так считаешь – твое право! Но тогда доказывай правоту на льду результатами учеников. Так что, как теперь говорят, ничего личного…

Вот, к примеру, работал с нами тренер из Свердловска Евгений Иванович Сопов. Как и у Аниканова, у него тоже росли хорошие питомцы. На тренерских советах это был, пожалуй, самый неуемный «оппозиционер» – чуть ли не всегда Кудрявцеву альтернативные предложения по методике вносил.

– И как Константин Константинович реагировал?

– Нормально. Они даже дружили. Но спорили, обсуждали, иногда переругивались. Правда, при этом их дискуссии окрашивались в юмористические тона. Поэтому творческие «разборки» выглядели скорее как дружеские пикировки.

– Что вы, как особая сторона в треугольнике «тренер – врач – спортсмен», вынесли из многолетнего сотрудничества с Кудрявцевым?

– Собственно, именно он своим отношением ко мне и моей роли в команде сильно поспособствовал тому, чтобы я стал самостоятельной фигурой в «треугольнике». Константин Константинович обязательно находил время, чтобы поговорить, посоветоваться со мной. И изумительно умел извлекать пользу из аргументов, объективных фактов, в которых я разбирался. Этому у него могли поучиться и, кстати, учились многие другие тренеры.

– Есть примеры?

– Самый яркий – Борис Шилков.

– Расскажите, пожалуйста, о нем чуть подробнее.

– В 1950-е в сборной появился скороход из Ленинграда – восходящая «звезда». В 1954-м на первенстве мира в Японии завоевал «золото». В связи с чем приведу любопытную деталь, характеризующую Кудрявцева. В том же году у Константина Константиновича родился сын. Так он назвал его в честь Шилкова Борисом, хотя на соревнованиях в Японии Борис-старший отобрал высший титул у Гончаренко – ученика Кудрявцева. Сам Шилков – воспитанник Владимира Честного из Калинина.

Когда в 1957-м я появился в сборной, Борис заканчивал карьеру скорохода: стартовал в каком-то соревновании, занял далеко не призовое место, после чего объявил: больше бегать не будет. Тогда Кудрявцев взял его к себе, и тот быстро вырос в полноценного тренера сборной. Это был (впрочем, «был» не подходит – он и теперь, слава Богу, жив-здоров!) очень интеллигентный, интересный человек, вдумчивый специалист, по интеллекту стоявший на ступеньку выше многих. Меня тянуло к нему, и в результате мы подружились.

– Для меня всегда вопрос: далеко не из всякого, даже выдающегося спортсмена обязательно получается хороший тренер….

– Как раз Борис стал очень сильным наставником. И у него нередко появлялись хорошие ученики.

– Так это Кудрявцев ему помог, или в Шилкове было врожденное, благодаря чему он преуспел на новом поприще?

– Понимаете, любой по-настоящему большой тренер имеет свою концепцию. Возьмем, скажем, самое главное в беге на коньках – технику. Даже на частный вопрос: как проходить поворот, Борис имел собственный, отличный от школы Кудрявцева, взгляд. Когда ему в сборной передали группу конькобежцев, он вел их по своей методике. Но вот что я подметил, когда мы подружились: Шилков вел дневник, где записывал тренировки Кудрявцева. Умный тренер у столь мудрого наставника, как Константин Константинович, всегда мог что-либо полезное подсмотреть, многому научиться…

– Если не ошибаюсь, та дюжина лет, когда вы работали в сборной, оказалась, можно уверенно сказать – «золотой» в истории отечественного конькобежного спорта.

– Тут даже нет нужды углубляться. Одни имена той блистательной плеяды сами за себя говорят. Причем ведь какая была потрясающая преемственность! Вот взошли на мировой пьедестал почета Гончаренко, а затем Шилков. А как время начало брать свое, у них из-за спины вырывались вперед Гришин, Меркулов, Михайлов… Те, в свою очередь, еще находились на пике формы и в зените славы, когда им на пятки Косичкин наступал… А женщины? Еще бегала Жукова, а уже в полный голос заявила о себе Стенина, мощно стартовала Артамонова. При мне в 1959-м в сборной появилась Скобликова.

Конечно, одни «звезды» выглядели крупнее, ярче, другие – меньше, скромнее. Из тех, кого я хорошо знал, бесспорными лидерами считались, конечно, Гончаренко и Гришин. Очень способным парнем показал себя Косичкин. У женщин, на мой взгляд, непревзойденной «звездой» в истории мирового конькобежного спорта осталась Скобликова…

– Савелий Евсеевич! Таким образом, вы невольно начали рассказывать о своей сборной скороходов «всех времен и народов». Давайте посвятим им следующую главу!

Глава 6

За пределом возможного

– Савелий Евсеевич! Понятно, что, работая сначала в конькобежной, а позже в футбольной сборной страны, вы имели дело с большими мастерами. Иных туда и не приглашали. Но если исходить из ваших многолетних личных наблюдений, кто он/она – спортсмен экстра-класса?

– Конечно, это – человек, который совмещает в себе комплекс лучших качеств: мастерство, высокую физическую кондицию, психологическую устойчивость, умение выкладываться до предела в самых сложных условиях. До моего знакомства с футболистами сборных все это я наблюдал у конькобежцев. И не переставал удивляться. Причем более всего умению выкладываться.

Ведь в главной команде страны я работал не кем-нибудь, а врачом. Знал всех не понаслышке. Постоянно наблюдал. Их каждая мышца была мне знакома. И, в конце концов, хорошо вроде бы представлял, на что способны наши лучшие конькобежцы, каков предел их возможностей.

Тем не менее они столько раз меня поражали, каким-то невероятным образом преодолевая этот предел. При этом не переставали оставаться живыми людьми. А еще, развивая ранее поднятый вами вопрос об «одноклеточности» спортсменов, отмечу – они отличались высоким интеллектуальным уровнем. По этому показателю многие были под стать главному тренеру. Я уже упоминал, каким, в частности, заядлым театралом мы воспринимали Кудрявцева.

А его питомцы – Шилков, Гончаренко, Гришин, те же Скобликова с Артамоновой – их тоже интересовало многое в мире искусства. Они могли пойти на концерт симфонической музыки, на серьезный драматический спектакль… Я, кстати, со временем тоже увлекся театром, следил за репертуаром, знал ведущих актеров. Так что ж удивительного, что у меня с ребятами всегда находились общие темы для разговоров! Они ведь, в частности, еще и поэтому тянулись ко мне. Я рассказывал, что стоило вечером заглянуть за дверь моего номера – и там почти всегда можно было застать кучу народа. Пожалуй, в процессе подобного общения впервые почувствовал: могу лечить не только таблетками, но и словом. Что тоже очень важно для врача. А ребята высоко ценили саму атмосферу, возможность свободного общения, обмена информацией, когда мы, бывало, с юмором «перемывали кости» Кудрявцеву и друг другу, шутили, смеялись…

Нет! Как-то не встречал я среди «звезд» узколобых. Ни в коньках. Ни в других «рабочих» для меня видах спорта. Все были в моем восприятии по-настоящему яркими, крупными личностями. Ну, почти все…

– Кого все же – согласно только что обозначенным критериям – вы бы отнесли к лучшим из лучших?

– Из тех, с кем мне довелось работать?

– Именно так.

– А в каком порядке?

– Как вам удобнее.

– Тогда по времени «сверкания» на спортивном Олимпе. Я ведь, собственно, начал говорить об этом в подобном ключе, коснувшись вопроса чемпионской преемственности в команде Кудрявцева.

Итак, если из мужчин – прежде всего, Гончаренко, Гришин и, пожалуй, Косичкин. А женщины – Скобликова, Артамонова и Титова…

– Расскажите, пожалуйста, о том, что вам открылось в каждом из этой «великолепной шестерки»?

– Начну с Олега Гончаренко. Потому что благодаря ему через сорок с лишним лет (!) после победы русского конькобежца Николая Струнникова лауреатом мирового первенства вновь стал спортсмен нашей страны.

О.Г. Гончаренко родился 18 августа 1931 г. в Харькове. Выпускник местного пожарно-технического училища. Абсолютный чемпион мира в конькобежном многоборье 1953 г. (впервые среди спортсменов СССР), 1956 и 1958 гг., серебряный призер чемпионатов мира 1954 и 1955 гг. Абсолютный чемпион Европы 1957 и 1958 гг., серебряный призер 1955 г. Двукратный бронзовый призер Олимпийских игр 1956 г. Знаменосец сборной СССР на Играх-1956 в Кортина д’Ампеццо (Италия). Заслуженный мастер спорта (1953 г.). Награжден орденом Ленина (в 25 лет 1956 г.!). Почетный гражданин Денвера (США) и Осло (Норвегия), где есть музей, посвященный советскому скороходу. Избирался членом техкома Международной федерации конькобежного спорта. Написал автобиографическую книгу «Повесть о коньках».

Умер 16 декабря 1986 г. Похоронен на Новокунцевском кладбище.

Незадолго до своей кончины Сталин разрешил поездку в финскую столицу, чтобы на льду того же злополучного стадиона в Хельсинки, где советские скороходы расписались в провале пять лет назад, на этот раз взять реванш. Вождю доложили, что ставка делается на мировых рекордсменов Сергеева и Чайкина, абсолютных чемпионов страны Сахарова и Шилкова. В качестве резервиста взяли с собой Гончаренко, который появился в сборной год назад, но упорного парня. Так он снова распахнул скороходам «окно» не только в Европу, но и открыл его на весь мир!

– По этому поводу мои старшие коллеги рассказывали журналистский анекдот-быль. В 1950-е по понедельникам в свет выходила лишь газета «Правда». Только она могла опубликовать информацию о воскресном триумфе Гончаренко. Но на спорт в политических изданиях смотрели с высокомерием. Поэтому дежурный редактор, получив «молнию» хельсинкского собкора ТАСС, отложил телеграмму в сторону: «Номер ломать из-за каких-то коньков не будем. Дадим завтра…» На следующее утро Сталин, открыв главное издание страны и не найдя заметку о коньках, позвонил главному редактору Дмитрию Трофимовичу Шепилову (впоследствии печально известному в качестве якобы «примкнувшего» к «антипартийной группе», выступившей против нарождавшегося культа личности Хрущева):

– Вы все-таки не верите, что на первенстве мира победил наш Гончаренко? Весь мир верит, а «Правда» не верит?

Естественно, во вторник фотография Олега красовалась на 1-й полосе «Правды»: такого не случалось в истории журналистики сталинских лет. Главная газета страны не позволяла спортивной информации находиться ближе последней страницы – и лишь триумф Гончаренко отменил неписаное «железное» правило газетчиков. Тогда же в Финляндии Гончаренко дал первое в жизни интервью зарубежному репортеру:

– Зачем вам заниматься спортом? Идите в кино – сразу станете звездой экрана. Вы такой красивый…

На ледовой дорожке он бы не растерялся, а тут лишь улыбнулся в ответ:

– Мне и в коньках неплохо.

Ответ этот все-таки сорвал аплодисменты. И все-таки, Савелий Евсеевич, что было главным в характере Гончаренко?

– Мне кажется, чувство ответственности. Как известно, большинство мировых рекордов в 1952 году принадлежало советским скороходам, но все они устанавливались на идеальном высокогорном катке Медео. Они соревновались с остальным конькобежным миром заочно. И большинство специалистов на Западе резонно не очень-то верили в закономерность подобных высших достижений. Поэтому так важно было первым советским скороходам – первопроходцам в мировых и европейских первенствах, утвердить советскую школу бега на коньках. Олег понимал это, может, острее, чем остальные наши лидеры. Те просто верили в силу сборной, знали, что кто-то из ребят обязательно победит. А Гончаренко – единственный, кто считал, что выиграть обязан не «кто-то», а именно он. Олег не ждал указаний и установок Кудрявцева, а сам ставил перед собой задачу-максимум, которая забирала его целиком и на решение которой часто требовались годы и годы…

Была еще одна «фирменная» черта Гончаренко – любую работу (бежать 25 кругов по льду – действительно, тяжелый труд) он выполнял красиво и вдохновенно. Олег покорял рекорды так вдохновенно и страстно, что внушал зрителям разных стран восхищение и любовь. Его бег приходили смотреть самые утонченные и рафинированные ценители конькобежного искусства. Он считался чемпионом среди чемпионов.

Легенды о нем складывались даже после неудачных турниров. В Гончаренко подкупало и увлекало болельщиков, вероятно, самое главное – стиль, улыбка, предвосхищавшая знаменитую гагаринскую, доброжелательность и в то же время твердость. Зрители конькобежных чемпионатов – зрители особые. Они приходили на трибуны «театра Гончаренко». Его любой «спектакль» был наполнен внутренней драматургией, загадкой, тайной борьбы спортсмена с самим собой.

– Может, удастся вспомнить конкретные примеры, иллюстрирующие эти ваши определения касательно характера Олега Георгиевича?

– Подростком он потерял на фронте отца, пережил оккупацию. На его глазах фашисты казнили патриотов. Не раз и сам оказывался на краю гибели. Гончаренко мало кому рассказывал о том, при каких обстоятельствах в детстве получил серьезную лицевую травму – перелом переносицы. Оказывается, то был след страшного удара кулаком, который нанес Олежке озверевший эсэсовец. В те годы есть приходилось хлеб с добавлением жмыха и опилок, а картофельные очистки казались лакомством. Однако под вражьей пятой подросток не согнулся. Наоборот, распрямился, окреп, в нем рано проснулось чувство собственного достоинства.

А ведь почти перед каждым главным стартом лидера сборной СССР, поверьте, подстерегали несчастья: то радикулит не даст ему разогнуться, то хозяин иностранной гостиницы угостит его шоколадом с явно просроченным сроком хранения. Но случайности не могли помешать Олегу выйти на старт. А уж если он появлялся на дорожке, то всегда боролся на пределе сил.

– Как известно, высшую советскую награду – орден Ленина – спортсменам давали не часто. Обычно делали это, как бы подводя итог карьеры. А Гончаренко ордена удостоили аж в 25 лет?!

– Его родные и друзья полагают, что произошло это с подачи МИДа. В феврале 1957 года, спустя три месяца после драматических венгерских событий, советские дипломаты не рекомендовали нашим конькобежцам выходить на парад чемпионата Европы в Осло: «Вас забросают тухлыми яйцами как агрессоров!» Многотысячный «Бишлет» и впрямь был настроен воинственно. И тогда Олег решительно попросил: «Объявляйте меня – иду первым». Едва диктор произнес: «Чемпион мира Олег Гончаренко», как местные зрители стоя приветствовали любимца. А тот в благодарность болельщикам «порадовал» их победой, взяв верх над знаменитым хозяином ледовой дорожки Кнутом Юханнесеном.

Его победа выглядела столь внушительно, что никто из жителей норвежской столицы даже не ощутил горечи и обиды за поражение земляка. Так Гончаренко стал почетным гражданином Осло. Советское посольство почти в полном составе пригласили на прием в ратушу, где встретили дипломатов с уважением – как же, соотечественники выдающегося спортсмена! Посол Грибанов оказался человеком благодарным и порядочным: послал в Москву шифровку, в которой нахваливал конькобежцев и особо Гончаренко. В «высотке» на Смоленской площади согласились, что, если бы не успех спортсменов, посольству долго бы еще пришлось сидеть в изоляции. Так что орден Гончаренко получил скорее за «выполнение важной политической миссии».

– Когда он в последний раз вышел на лед?

– В феврале 1962 года. В «Лужниках» проходил чемпионат мира. Однако во главе советской команды Олег появился лишь на параде участников. Напряженная двухдневная борьба, к радости переполненного стадиона и миллионов телезрителей, завершилась триумфом Косичкина. «Первым, кто бросился поздравлять меня, был Олег, – рассказывал нам Виктор. – Мы обнялись, и он сказал: «Витя, эта твоя победа стоит всех пяти моих венков!»

– В замечательном очерке моего давнишнего знакомого и коллеги Анатолия Юсина, бывшего правдиста и общепризнанного знатока конькобежного спорта, дружившего с Гончаренко десятки лет, довелось прочитать грустные строчки: «Я сделал все, что мог» – эта надпись на обратной стороне памятника Гончаренко на кладбище поразила меня. И знаете, почему? В жизни он был настолько скромен, что никогда бы вслух не смог произнести этой фразы, и лишь в больнице, прощаясь с женой, ей высказал сокровенное: «Я сделал все, что мог». Сказал просто, без восклицательного знака».

– Да! Тут, как говорится, ни прибавить, ни убавить!

– Ну, тогда, думаю, не будете возражать, если перейдем к подробностям о соратнике и единомышленнике Олега – Евгении Гришине…

Гришин Е.Р. родился в Туле 23 марта 1931 г. После окончания войны в 1946 г. Гришин пришел в конькобежный спорт и начал тренироваться под началом Я. И. Яковлева. Первый выход на соревнования Гришину принес славу – юношеский рекорд СССР. После первенства России Евгения преследовали неудачи и травмы, но в начале 1948 г. Гришин завоевал титул чемпиона в первенстве ВЦСПС. Годом позже познакомился с В. Сталиным, который перевез его в столицу, где тренером Евгения стал К. Кудрявцев. В конце 1940-х – начале 1950-х Гришин участвовал в строительстве высокогорного катка Медео под Алма-Атой. Впоследствии он, преодолевая боль, неоднократно выводил сборную СССР в лидеры мировых соревнований и Олимпиад: заслуженный мастер спорта (1952) на Играх 1956 (Кортина д’Ампеццо) и 1960 (Скво-Вэлли) побеждал на дистанциях 500 и 1500 м. Серебряный призер Игр-1964 (Инсбрук – там же знаменосец олимпийской сборной СССР). Абсолютный чемпион Европы (1956), бронзовый призер первенств мира в классическом многоборье (1954, 1956). Шестикратный чемпион мира. Восьмикратный чемпион Европы. Двенадцатикратный чемпион СССР. Двенадцатикратный мировой рекордсмен на дистанциях 500, 1000, 1500 и 3000 м. Серебряный призер первенства страны по велосипедному спорту (в начале1950-х один из лучших трековиков СССР, участвовал в летней Олимпиаде-1952 в Хельсинки). После травмы 1967 года и своих последних Игр 1968 г. (Гренобль) выпускник Смоленского института физкультуры (1965) ушел на тренерскую работу (в 1970—1980-х готовил нескольких ведущих спринтеров СССР, а также сборную страны), за что в 1973 г. получил звание заслуженного тренера СССР. Награжден орденами Ленина (1960) и Трудового Красного Знамени (1957). Будучи пенсионером, Гришин написал автобиографическую книгу «Такое не забывается» (еще раньше – «500 метров», «Или – или», «Годы триумфальных побед»). Скончался в Дедовске (Московская область) 10 июля 2005 г.

Известно, что в коньках четырехкратных олимпийских чемпионов всего двое. Гришин и норвежец Ивар Баллангруд (1928, Санкт-Мориц – 5000 м; 1936, Гармиш-Партенкирхен – 500, 5000 и 10 000 м). Был, правда, и пятикратный – уже упомянутый американец Эрик Хайден. Но он – хоть и «фейерверком», но «взвился» лишь на одной Олимпиаде-1980 в Лейк-Плэсиде (США). Гришин же выступал на четырех Играх. И как! Он обладал прямо-таки стальным характером. И вообще был уникальной неординарной личностью.

– Причем, если судить по публикациям, с самого детства. Ну, вы, к примеру, когда-нибудь слышали, чтобы ребенок начал ходить в семь месяцев, а в девять самостоятельно забрался в трамвай и, не попрощавшись с родителями, уехал? Хорошо хоть милиция нашла и вернула…

– Похоже на анекдот…

– Но вот не анекдот, а биографический факт: в начале войны 10-летний Женя попал под бомбежку. И только своевременно сделанная операция спасла его от ампутации ноги, из которой хирург вытащил 12 осколков!

– А вот это как раз о секретах его невероятно мощной натуры! Ведь именно из этого израненного пацана вырос обладатель всех тех высших в мировом конькобежном спорте титулов, с перечисления которых я начал рассказ о Гришине.

– Савелий Евсеевич! В титулах и званиях читатель, в конце концов, разберется из биографических резюме. Было бы заманчивей больше узнать про то, что только с вашей «колокольни» врача и можно лучше всего рассмотреть. То есть, конечно, о тех же победах. Но все-таки еще об их цене…

– Охотно! Начну, пожалуй, с эпизода, который характеризует Гришина как человека, не привыкшего отступать и уступать. 1962 год, Москва, чемпионат мира по конькам. Евгений бежит свои коронные дистанции – 500 и 1500 метров. Почти все были уверены, что «пятисотку» выиграет. Но публика не знала, что накануне, на тренировке, он получил очень серьезную травму – повредил так называемую приводящую мышцу. Ее нормальная работа особенно важна при старте. Я, конечно, Евгения лечил, делал все, что возможно. А руководство тем временем «вибрировало». Наведывалось в команду. Сам председатель Спорткомитета СССР интересовался: «Ну, как Гришин?» Я всех заверял, что он обязательно выйдет на старт, чем, кстати, брал в случае неудачи большую на себя ответственность. Проигрывать, да еще в Москве – за это тогда по головке не гладили.

А Женька только успокаивал: «Савелий, не дергайся, все равно побегу. Не бойся, говори всем, что со мной все нормально». Словом, нельзя сказать, что я его окончательно вылечил – оставались проблемы. А с ними и большой риск. И вот он вышел на старт, застыв в стартовой позиции. Никто ничего о его проблемах не догадывался – все ждали чемпионского спурта. А я-то знал, во что это все могло вылиться. И потому стоял «на бирже», а в голове страшная мыслишка крутилась: сейчас с места рванет – и все! Но он стартанул, пролетел быстрее всех. Да еще за финишной чертой поднял руку и приветственно мне помахал…

– Дескать, риск – благородное дело…

– Мол, «а ты боялся!»… Он, действительно, что называется, настоящим мужиком был. Не боялся соперничества. Ни со своими, ни с чужими. И всегда воздавал должное таким же, как он, сильным спортсменам. Мог, если нужно, за них и похлопотать. Я, например, стал невольным свидетелем того, как Гришин отстаивал Гончаренко – тот еще был действующим, но уже «возрастным». Так вот, чтобы снять сомнения руководства сборной, он подошел к Кудрявцеву и сказал: «Константин Константинович! Чего ты берешь на чемпионаты целые бригады? Возьми одного Гончаренко – все вопросы закроются!»

Или другой случай. Гришин дружил с Косичкиным. Хотя разница в возрасте была у них большая, Евгений относился к Виктору как к равному, потому что видел в молодом человеке лидера. Как раз за год до уже упомянутого первенства мира в Москве они вместе проводили летние разминки на Воробьевых (тогда Ленинских) горах. И постоянно вытаскивали меня с собой. Бывало, закручусь, а Евгений напоминал: «Савелий Евсеевич! Ты чего там? У нас с Косичкиным тренировка. Давай приходи!» На «Воробьях» они в основном кросс по «пересеченке» бегали. Очень удобно, кстати, получалось – не надо было за город тащиться. Так вот ближе к осени после тренировки засмотрелись они на панораму Лужников. А Гришин заметил вслух:

– Представляешь, Витя! На следующий год, в феврале, здесь кто-то станет чемпионом мира…

– Что значит «кто-то»? – перебил Косичкин. – Известно, кто…

И на себя показал. Замечу, у голландцев тогда очень сильная «бригада» собралась. И конкурент у Косичкина нашелся – будь здоров! Ван ден Грифт – он до этого столько соревнований выиграл!

Зная об этом, Гришин только и сказал:

– Ну, ты и нахал!

– А посмотришь!

Евгений и до этого про «нахала» без осуждения сказал. А уж после уверенного «посмотришь!» – и вовсе глянул на товарища с уважением. Словно знал: Косичкин предстоящие соревнования действительно выиграет…

– А что сам Гришин? Правда ли, что в Инсбруке у него 5-ю золотую олимпийскую медаль «украл» случай? Или, как до сих пор утверждают некоторые специалисты, он уже был на «сходе»?

– Не будем забывать, что в 1964-м Гришину четвертый десяток пошел. От этого никуда не уйдешь. Но я – врач. И хорошо зная его тогдашнее состояние, ответственно могу сказать: Евгений Романович обладал таким изумительным запасом прочности, что даже с возрастом позволяло ему выходить из самых, казалось, безнадежных ситуаций. Я, например, до сих пор не могу понять, как Гришин установил знаменитый рекорд в спринте (после закрытия Олимпиады-1960, на показательных состязаниях впервые в мире «выбежал» из 40 секунд – 39,6), когда ему было под тридцать! Казалось, в спорте такое невозможно. А он это сделал. При этом мало кто знает, что во время того феноменального бега у Гришина вдобавок ко всему лопнули дырочки для шнурков на стареньких ботинках…

– Это не те «незаменимые», что подарил ему когда-то легендарный патриарх отечественного конькобежного спорта Ипполитов?

– Те самые. Тоже, между прочим, традиция. Гришин многие свои рекорды в них установил. Но возвращаюсь к вашему вопросу. К Инсбруку-1964 он был готов, как никогда в жизни. Готов подтвердить как врач. Но лучше сошлюсь на результаты прикидочных стартов – там к нему никто даже близко не приближался. Теперь о самом «случае». Дистанция 500 метров. Гришин бежал во 2-й паре. Перед забегом полагается разминка. Вдруг перед окончанием разминки Евгений влетел в раздевалку в жутком состоянии:

– Где Константиныч?

Кудрявцев в это время на льду стоял. Пока за ним бегали, выяснилось: во время разминки Гришин левым коньком на что-то наехал на льду и в результате сорвал кромку с лезвия. Попросту говоря, так его затупил, что во время бега оно не «держало». Словом, надо было спешно перетачивать. Евгений, как и остальные скороходы, сам точил свои коньки. И, как все, имел с собой спецстанок и другие необходимые для этого вещи. Однако процесс точки – целая наука. Он требовал точности, терпения и времени. А тут уже 1-ю пару на старт вызвали. Короче говоря, влетел Кудрявцев, и Гришин обратился к нему: «Константиныч, я не могу точить! Наточи мне!»

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Корни рода Шереметевых уходят вглубь истории России. Эти знатные бояре были одними из самых богатых ...
История помнит Ганнибала как величайшего карфагенского полководца. Он по праву считается одним из та...
Кролиководство – одна из самых доходных отраслей животноводства. При правильном уходе от одной самки...
Вампиры и оборотни делят мировое господство, а люди – суть статисты, пища. Это правила игры, потому ...
Все мы родом из детства.Откуда ты, мальчик? Откуда ты, девочка? Как ответить на этот вопрос, если ма...
Рукопись этого романа, пролежала в столе более 20 лет. Ведущие издательства страны отказывались её п...