666. Рождение зверя Хо И.

Perpetuum mobile[95]

Кирилл вошел в номер, скинул мокрую простыню и налил себе виски. Он понял, какая мысль с утра бродила в его душе, тлела в нем, не давая покоя. Это была свербящая тоска по Беатриче. Сейчас она выплеснулась наружу и стала особенно острой. Потемкин слегка заглушил ее стаканом крепкой жидкости и взял телефон.

– Добрый день! Будьте любезны, а с Беатриче как можно связаться?

Возникла, как обычно, заминка.

– Беатриче сегодня не работает, у нее выходной. Вам послать кого-то еще?

– Нет, извините.

Ничего неожиданного он не услышал – она его об этом предупреждала. Странным было то, что Беатриче до сих пор с ним не встретилась. «Она ведь обещала, она обещала! – Потемкин шагами мерял гостиную, наворачивая круги вокруг стола. – Она знает, где я нахожусь, должна знать». Его вдруг как ошпарило: «У нее, наверное, какой-то очень важный клиент… Нет, не клиент – любовник! И сейчас она с ним…» Сжигаемый охватившей его ревностью, он представил Беатриче в постели с мужчиной, причем не каким-то абстрактным, а с Лакшми

Митталом. «Ну, конечно. Что я могу против Лакшми? – В его глазах стояла та отвратительная сцена на пляже. – Небось, смеются надо мной и пьют шампанское». Вытекающее из этого решение показалось ему абсолютно логичным: «Сейчас найду Миттала и убью его. А заодно всех индусов на этом гребаном острове. Они у меня попляшут танец Шивы!» Кирилл схватился за нож, которым он резал лаймы, и тут же обреченно присел – он вспомнил об убитой Вете. «Стоп! При чем тут Миттал? Может, нет никакого Миттала? Может, я зря на нее наговариваю?» – Он начал в мельчайших подробностях восстанавливать ночной разговор, и страшная догадка пронзила его: «С ней что-то случилось! Может, она залезла туда, куда не должна была залезать, или задавала слишком много вопросов тем, кто не любит, когда им задают вопросы…» Он вспомнил про пропавшего пуэрториканца. «А вдруг ее держат в заложниках? – Кирилл закусил сжатый кулак. – Вдруг ее убили?! Это я во всем виноват! Я втравил ее в свои дурацкие поиски истины. Агент Малдер, твою мать!» Потемкин пришел к выводу, что Беатриче надо срочно спасать, но не имел ни малейшего представления – каким образом. «Для начала надо одеться», – решил он.

Кирилл натянул кремовые брюки, рубашку с короткими рукавами, мокасины. Причесался, побрызгался одеколоном, положил в карман пачку папирос, зажигалку и чековую книжку. Выйдя в коридор, он первым делом ткнулся в номер 3-74, надеясь увидеть Анну. Потемкин несколько раз настойчиво постучал. Никто не открывал. Он предположил, что они с Люси дрыхнут, и начал колотить в дверь ногой. Эта сцена привлекла внимание весьма примечательной парочки, которая чинно шествовала по коридору в направлении ресторанного комплекса: бывший министр здравоохранения, посол России на Украине Михаил Зухрабов сопровождал превышающую его на голову преемницу Татьяну Гобликову. Они были одеты во все белое. Мадам министр не выглядела затравленной и замученной мымрой, какой ее обычно показывали на совещаниях у президента или заседаниях правительства. Рядом с ехидно улыбающимся послом гордо ступала эффектная загорелая дама в модельных очках с синими стеклами.

Если и было у «голубого воришки» Альхена воплощение в современной действительности, то это, несомненно, Зухрабов. Он выпорхнул из-под крыла Джермена Гвишиани, директора Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований. Скромный старший научный сотрудник оказался в пекле чернобыльской ядерной катастрофы, где приглянулся Евгению Адамову, будущему министру по атомной энергии. Ничего выдающегося Зухрабов не делал – просто хорошо исполнял то, что ему поручалось. В девяносто втором году он создал страховую компанию ЗАКС, которая крепко вцепилась в атомную отрасль. Со временем эта фирма превратилась в монстра страхового рынка. Во всяком случае, каждый депутат Госдумы обязан был застраховать свое драгоценное здоровье именно в ней. Из любимчиков Адамова Зухрабов дорос до любимчиков Ельцина, практически войдя в «ближний круг». Поэтому его назначение главой Пенсионного фонда – на самую важную после председателя Центрального банка внеправительственную должность – было вполне естественно. Впоследствии, уже при Путине, именно Зухрабов, назначенный министром труда и социального развития, стал тем терминатором, который провел монетизацию льгот. Пенсионеры и инвалиды повыпендривались, поперекрывали автомобильные трассы, а потом успокоились. Воплощением мирового зла был объявлен Зухрабов, который с тихой улыбкой удалился в Киев. К этому времени его личное состояние составило, по некоторым оценкам, несколько миллиардов долларов.

Гобликова шла к должности другой дорогой. По окончании Плешки эта бледная мышь просиживала свои юбки в качестве младшего научного сотрудника отдела зарплаты НИИ труда Госкомтруда СССР. Потом, благодаря хорошим внешним данным, перескочила в Минфин. Здесь Гобликова проявила свои незаурядные умственные способности, являя собой лучшего бухгалтера у быстро меняющихся министров финансов трещавшей по швам России. К началу нулевых она дослужилась до начальника департамента бюджетной политики. Начальник Минфина Кудрин сделал ее своей правой рукой, которой было доверено продавливать сверстанные на коленке бюджеты через парламент. Оппозиционные депутаты настолько млели от ее внешности, что все всегда проходило на редкость гладко. Наконец Путин нашел для нее более интересное амплуа, чем роль барби-герл в правительственной ложе зала заседаний Госдумы, – Татьяну поставили на место Зухрабова. Примерно год Гобликова осваивалась, а потом в ход пошли хорошо отработанные при ее предшественнике схемы. Два министра – бывший и нынешний – имели много общих интересов, поэтому их совместное времяпрепровождение отличалось вполне прозаической подоплекой. Хотя сейчас, притормозив около Потемкина, впечатление они производили слегка романтическое.

– Наверное, товарищ ключ потерял, – пошутил Зухрабов, кивнув в сторону Кирилла, безуспешно стучащегося в дверь Гетман.

Гобликова хихикнула.

– Да нет, Михаил Юрьевич, просто пытаюсь обокрасть приглянувшиеся апартаменты, – пояснил Потемкин.

– О-о-о! Соотечественник! – воскликнул посол.

– Да еще и с юмором, – добавила Гобликова. – Давайте познакомимся.

– А что, это такая редкость в здешних широтах? – поинтересовался Кирилл.

Гобликова поправила прическу.

– Что именно – юмор или соотечественник?

– Юмор.

– Да нет, не обижайтесь, – улыбнулась мадам. – У нас просто хорошее настроение. – Она протянула Кириллу анемичную ручку: – Татьяна.

– Рыцарь веселого образа Дон Кирилл де Ханович Потемкин Нетаврический. – Кирилл расшаркался и встал на колено, припав к ее пальцам. – Готов служить вашему высочеству.

Настроение у Гобликовой, похоже, улучшилось еще больше.

– В такой аристократической компании мне даже как-то неловко, – смущенно сказал Зухрабов.

– Бросьте, Михаэль, не кокетничайте, – приобняла его Татьяна и обратилась к Кириллу: – Ну если уж вы готовы мне служить, сопроводите к обеденному столу.

– С превеликой радостью. Куда изволите?

– В «Венеции» неплохо готовят.

– Где это?

– Так вы еще и новичок? То-то я вас не замечала… – В глазах Гобликовой блеснуло нечто хищное.

– Прибыл третьего дня. Нахожусь в полном вашем распоряжении.

– Это итальянская забегаловка этажом выше, – пояснил Зухрабов.

– Что ж, давайте посмотрим на местных гондольеро. – Кирилл пропустил пару вперед.

Достигнув атриума, все трое поднялись на четвертый этаж. «Venice» располагался рядом с лифтом, по левую сторону. Шутка Потемкина насчет гондольеро оказалась пророческой: столики в помещении ресторана стояли на островках, между которыми по каналам передвигались самые настоящие гондолы с официантами. В темной воде плавали огромные разноцветные рыбы, которым посетители скармливали объедки. Подсвеченные стены зала создавали иллюзию панорамы Венеции, открывая виды с площади Сан-Марко.

Гобликова с Зухрабовым ловко перескочили через несколько мостиков и заняли стол. Потемкин последовал их примеру. К ним тут же подчалила гондола с халдеем Vincitore. Чертами лица он удивительно напоминал Сильвио Берлускони – как будто заводной итальянский дуче помолодел на пятьдесят лет.

– Тэк-с, что тут у нас. – Посол задумчиво изучал меню. – Будьте любезны, голубчик, карпаччо из морского черта и филе тюрбо.

– Соус какой желаете?

– Бальзамический, на говяжьем бульоне. А на десерт, пожалуйста, тортино из горячего шоколада.

– А мне, – Гобликова даже не открыла меню, – салат с перепелками и утиную грудку в анчоусном соусе. А потом еще сорбет ананасовый принесите.

– Ну, раз пошла такая пьянка, – Кирилл пролистал кожаную книжечку, – то я отведаю плоти агнца. Так что мне седло ягненка на вертеле.

– Да, и насчет пьянки, – заметил Зухрабов. – Бутылку тосканского «Брунелло» девяносто седьмого года принесите, плиз.

Он вопросительно посмотрел на Гобликову. Та согласно кивнула. Кирилл подумал, что в сложившейся конфигурации собутыльников распивать вискарь было бы не совсем этично.

– Коньяк «Курвуазье экстра», – сказал он. – Сразу двести. И минеральной воды с газом, «Сан Пеллегрино», если можно.

– Брависсимо! – откланялся халдей.

Гобликова сняла очки и зевнула. Потемкин достал папиросы:

– Не возражаете?

Зухрабов и Гобликова были не теми людьми, которые вообще умеют возражать.

– Венецией тут, конечно, не пахнет, – сказал Кирилл, прикуривая.

– В каком смысле? – спросил Зухрабов.

– В смысле санитарии.

– А что здесь с санитарией? – удивилась Гобликова.

– Здесь ничего. А в настоящей Венеции ведь канализации как таковой нет. Есть так называемая венецианская канализация. Нечистоты сбрасываются прямо в каналы, а оттуда – в лагуну. Плывешь на гондоле, и вдруг раз – какашка.

– Надо же! – рассмеялась Гобликова. – Никогда не обращала внимания. Онищенко на них нет.

– Что-то разговор какой-то не застольный у нас, – поморщился посол.

– Да ладно, Миша! – Татьяна потрепала его пышную шевелюру. – Это моя епархия, мне интересно.

– Батурина с Ресиным как-то предлагали тамошним дожам запустить туда столичный стройкомплекс для капитальной реконструкции, – отшутился Зухрабов. – А они все жмутся, держатся за свои скорлупки.

– Ресину сейчас, наверное, больше думается о реконструкции «Матросской тишины», – заметил Потемкин.

Зухрабов оживился:

– Вы, Кирилл, вообще, чем занимаетесь?

Подплыла гондола, и Винчиторе начал выставлять заказанное на стол. Он налил вино на пробу в бокал Зухрабова. Посол понюхал и кивнул. Кирилл взял свой коньяк.

– Я, собственно, занимаюсь тем же, чем и вы, – выполняю некоторые деликатные поручения. – Потемкин ткнул пальцем в потолок, имитирующий вечернее венецианское небо. – Предлагаю выпить за знакомство.

Собеседники поддержали тост.

– Михаил Юрьевич, у меня к вам, кстати, есть один вопрос, относящийся к вашей нынешней миссии.

– Ну, если это не государственная тайна, готов осветить.

Потемкин поймал себя на мысли, что демонстрация пиетета по отношению к государственной тайне со стороны именно этого человека выглядит кощунственно.

– Вы ведь знаете, какие события предстоят во вверенном вам государстве.

Зухрабов резко помрачнел.

– Ах, так вы в курсе… Буду откровенен, мне это все не очень нравится.

– Боитесь потерять должность?

– Ха-ха! Это меня как раз совершенно не беспокоит. А вот подрыв Чернобыльской станции для человека, который вынужден, – посол поднял вилку и акцентировал слово «вынужден», – находиться в Киеве, – штука серьезная.

Гобликова удивленно посмотрела на бойфренда:

– Миша! Какой подрыв, какая станция? Вы о чем вообще говорите?!

– Тань, я тебе потом все объясню.

Воцарилась тишина, прерываемая обычными ресторанными шумами – стуком столовых приборов, звоном бокалов, обрывками разговоров. Как нельзя кстати появился Винчиторе с горячим. Потемкин взял приборы и начал аккуратно разрезать ягнятину. Он подхватил кусочек и положил в рот. Зухрабов с Гобликовой принялись за свои блюда. Кирилл прожевал, отхлебнул еще коньячка и запил его минеральной водой. Он был уже в полной кондиции и жаждал подвигов.

– Вы знаете, господа, хочу задать вам один вопрос, который, возможно, покажется вам обидным. – Потемкин отодвинулся и сложил руки на груди. – Вам знакомы такие понятия, как совесть, честь, достоинство?

Посол закашлялся:

– Кирилл Ханович, что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, Михаил Юрьевич, ваше состояние. Не физическое, разумеется. – Потемкин повернулся к Гобликовой: – И ваше, Татьяна Алексеевна, тоже, кстати. С мужем вашим пучеглазым, как его…

– Виктор, – аккуратно вставила Гобликова.

– Да, Виктор. – Супруг Гобликовой, известный министр, у Кирилла почему-то упорно ассоциировался с обликом злодея Кохаагена в финальной сцене фантастического боевика Пола Верховена «Вспомнить все» с Арнольдом Шварценеггером в главной роли, где глава администрации Марса оказался без скафандра в разреженной атмосфере красной планеты.

– Ну, скажите на милость, зачем вам миллиард долларов? Куда его девать? Для того, чтобы приехать сюда, вполне достаточно и нескольких сот тысяч…

– Кирилл Ханович, а я вам сейчас возражу, – сказал Зухрабов, разделывая горячий рыбный шедевр.

– Интересно, каким же образом?

– Знаете, что еще сто лет назад сказал о коррупции Генри Форд? Вы, кстати, признаете его авторитет как эффективного менеджера?

– Несомненно, – нерешительно ответил Потемкин. – Просветите, если не затруднит.

– Форд исходил из принципа, что гораздо лучше, когда управление и общественная деятельность развиваются хоть как-нибудь, чем никак. Расхлябанность и разложение являются более опасными для нации, чем коррупция. Система подношений плоха, но представляется более предпочтительным, когда правительство подчиняется силам прогресса, даже посредством подкупа, чем когда управление делами отдается на откуп простофилям, безответственным и неспособным, зато честным.

– Вы это так хорошо вызубрили, Михаил Юрьевич, прямо как «Отче наш», – скривился Потемкин.

– Отчего ж не выучить? Золотые слова. Вообще, страны так называемого цивилизованного мира, которые постоянно попрекают нас коррупцией, сами же нас постоянно коррумпируют. И не только в чисто денежном эквиваленте. Стоило нам только подписать четырехмиллиардный контракт с «Боингом» на поставку самолетов – гораздо худший, замечу, чем предлагал европейский «Эрбас», – как тут же администрация Обамы перестала лезть в наши дела на Украине. Договорились с французами о покупке никому не нужных вертолетоносцев «Мистраль» – и наш главный оборонщик получил Орден почетного легиона. А когда дочка ответственного товарища выходит замуж за сына Джури – это что, просто так, что ли, случается?

– Джури?

– Александр, он же Ахмет Джури – француз алжирского происхождения, довольно темная личность. Эдакий делец от экспорта, при советской власти его назвали бы толкачом. Вхож в Елисейский дворец, периодически сопровождает президента республики в зарубежных вояжах. Владеет пакетами акций ряда транснациональных корпораций – видимо, получил их в качестве откатов, вращается в высших сферах и толкает французские технологии в страны Ближнего Востока, Северной Африки, в Китай.

– Высокие отношения, – помрачнел Кирилл. – Но я не думаю, что по уровню коррупции Франция может составить нам конкуренцию.

– Ой, да я вас умоляю! – Зухрабов вяло махнул рукой. – Знаете, где раньше трудился нынешний помощник президента США по национальной безопасности Том Донилон? Он был исполнительным вице-президентом ипотечного агентства Federal National Mortgage Association, более известного как Fannie Mae.

Кирилл присвистнул:

– Так это же та самая пирамида, с которой мировой кризис начался!

– Вот именно, друг мой, – с удовлетворением продолжил Зухрабов, – Это как если бы у нас какого-нибудь Мавроди назначили секретарем Совбеза. Вообще, слухи о масштабах российской коррупции несколько преувеличены. Вот вы, вероятно, думаете, что у меня много миллиардов долларов и я ужасный Кощей, чахнущий над златом. А это, мягко говоря, не так. Я не идеален, конечно. Но не надо рисовать себе в воображении нового Корейко.

– Да вы что! – ехидно отреагировал Потемкин. – Неужто вас жестоко обокрали? Знаете, из-за таких, как вы, само понятие государства теряет всякий смысл. Деньги и власть. Власть и деньги. Их нельзя смешивать. Это аморально. – Кирилл опрокинул в себя остатки коньяка. Он был пьян.

– Глупости! – воскликнула Гобликова. – Власть и деньги нераздельны. Власть распоряжается деньгами. Не только бюджетными, но и судьбами тех, кто их имеет. Это вообще фактически одно и то же, поверьте мне как финансисту. И вообще, разговаривать в «Эдеме» о морали – моветон. Вы разве не знакомы с правилами?

– Правилами?! Вы не финансист, милочка, вы бухгалтер! Счетовод! – вспылил Потемкин. – Вы со своим плешкинским образованием и «богатым» жизненным опытом понятия не имеете о финансовых операциях, особенно межгосударственного масштаба. А это две большие разницы! С таким же успехом вы можете сравнивать Врубеля с, извините, Шиловым. Или Говарда Хьюза со стюардессой. Тоже мне, Гурфинкель нашлась, блин…

Своим хамством Кирилл откровенно нарывался на конфликт, но ни Шилов, ни даже стюардесса отчегото никак не разозлили Гобликову.

– Что за Гурфинкель? – ревниво поинтересовалась она.

Зухрабов пояснил:

– В свое время эта примечательная дама самолично затянула почти все наши банки со всеми их левыми делами, счетами, деньгами, капиталами на корсчета и личные счета в Bank of New York.

– Да уж, большинство новорусских банкиров розлива начала-середины девяностых годов может рассказать о ней что-нибудь пикантное, – подхватил Кирилл. – От невинного флирта за чашкой кофе до нарядов в виде норковой шубы на голое тело. Когда во время балканской войны Кремль попытался возразить что-то насчет Косова, немедленно разразился скандал с BONY. Оказалось, что вся наша элита отмывала через этот банк капиталы, оставляя их на почти легальных счетах. Все, что нажито непосильным трудом, могло ухнуть в пропасть. Естественно, предпочли слить Косово. Отсюда – миссия Черномырдина в Белград и капитуляция Югославии. Вам до нее, конечно, как домохозяйке с купленными в гастрономе котлетами по-киевски до трех звезд Мишлен.

Эта аналогия наконец вывела Гобликову из себя. На ее лице застыло недоумение. Потемкин опять достал папиросу и закурил, пуская замысловатые кольца.

– Но ведь это мерзко! – Мадам министр со звоном бросила вилку.

– Зато справедливо. – Потемкин подцепил веточку укропа и начал ее жевать. – Вы, Татьяна Алексеевна, оскорбляете русский народ своим поведением.

– Не понимаю, о чем вы… – растерялась Гобликова.

– Компания «Фармстандарт» – ваша?

– А в чем, собственно, дело? – произнесла она с некоторым вызовом. – Кто вы такой, чтобы меня тут допрашивать?

– Просто интересно, сколько вы поимели на разводке россиян с бессмысленным «Арбидолом»?

– Я не собираюсь это с вами обсуждать.

Потемкин с размаху разбил об стол свой бокал. Его осколки вместе с остатками коньяка разлетелись в стороны, перепачкав белые одежды сотрапезников. Кирилл увидел, как к ним отовсюду плывут гондольеро.

– Все нормально, – крикнул им Зухрабов. – Мы просто разговариваем.

– Скотина! – Гобликова отвесила своему предшественнику звонкую оплеуху. – Я-то думала ты – мужчина. А ты тряпка! Меня тут прилюдно унижают, а ты этому нахалу по морде дать не можешь. Ну что за безобразие?! Мужика нормального не найти!

Она разревелась. То ли от неловкой ситуации, то ли от испорченного платья.

– Ну за что мне такое, за что?! Не бывает в жизни хороших парней, бывают только большие разочарования!

Потемкин понял, что перегнул палку. Он вытерся салфеткой и сказал:

– Прошу прощения, если что не так. Татьяна, я ни в коем случае не хотел вас обидеть. Это был аффект, простите.

Из-за спины Кирилла раздался мягкий баритон:

– Разрешите мне забрать от вас этого аффектного джентльмена!

Обернувшись, Потемкин увидел, что позади стоит, поглаживая рыжевато-черную бородку, пузатый фавн Станислав Белковский. Ровесник Потемкина, уроженец Риги и выходец из приличной еврейской семьи, на заре рыночных реформ он какое-то время работал программистом в Госкомнефтепродукте, однако затем открыл в себе талант политтехнолога. Именно он был правой рукой Березовского и мозгом похоронной команды Лужкова на выборах в 1999 году – в частности, его перу принадлежит большинство перлов в программах Сергея Доренко, разоблачавшего на ОРТ блок «Отечество минус вся Россия» с помощью тазобедренного сустава престарелого Примакова. Однако настоящая слава пришла к Белковскому после того, как спустя четыре года его «совет по национальной стратегии» опубликовал аналитический доклад «Государство и олигархия», где говорилось о том, что сырьевые магнаты готовят в России переворот. Именно этот документ в общественном сознании стал отправной точкой для начала уголовного преследования Ходорковского. В дальнейшем, однако, Белковский вернулся под крыло сбежавшего в Лондон Березовского и начал активно разоблачать «антинациональный режим» Путина и его «бандитов». Деньги он зарабатывал игрой на Forex, а в России появлялся главным образом виртуально – на страницах интернет-изданий, где публиковал едкие памфлеты. Последние годы Станислав Александрович проживал либо в Киеве, где консультировал Тимошенко, либо в Венеции. Поэтому не было ничего неожиданного в том, что он оказался именно в этом месте. Во всяком случае, так показалось Кириллу.

– Стас! – Он привстал, радостно улыбаясь.

Зухрабов, похоже, был весьма рад такому повороту событий. Назревавший конфликт – не исключено, что с мордобитием в финале – рассосался сам собой.

– Пойдем ко мне, – предложил Белковский, указывая на столик по соседству. – Выпьем-закусим, о делах наших скорбных покалякаем…

– Конечно.

Они перешли через мостик и уселись за стол, уставленный блюдами средиземноморской кухни. Отдельно стояла ополовиненная литровая бутылка виски Jameson, которое Белковский всегда употреблял в неимоверных количествах.

– Ханыч, ты чего это, братец, так разбуянился-то? – Стас хлопнул Потемкина по плечу. – Девушку обидел, она вон вся в соплях сидит. И вообще, накатывать на тщедушного Зухрабыча – так себе доблесть. Ты бы попробовал с ее мужем эдак поговорить.

– Да, нехорошо получилось, – согласился Потемкин. – Сам не понимаю. Просто вдруг так противно стало.

– А ты закусывай, когда противно-то. На вот, попробуй.

Он пододвинул к Потемкину салат из лобстеров и налил виски. Кирилл отведал угощение.

– Недурственно, – похвалил он. – Вообще-то, я не вижу в том, что сказал, повода для подобного нытья. – Потемкин посмотрел в сторону Гобликовой, которая никак не могла успокоиться. – Вы гляньте, какая фифа! Она бы полежала недельку в общей палате хирургического отделения одного из подведомственных ей учреждений – сразу поняла бы, что такое проблемы в человеческой жизни.

Белковский согласно кивнул.

– Ты знаешь, я тут сегодня Лебедина встретил, – сказал Кирилл, пальцами изобразив очки. – Он мне там все про коррупцию втолковывал.

Белковский просветлел:

– Да, у Саши это идефикс. Экономика РОЗ – распил, откат, занос. Только он все время аккуратненько обходит в этом вопросе тандемократию. У него раньше Лужков был во всем виноват, теперь непонятная «международная коррупция». А чем занимается питерская братва, он будто в упор не видит. Рыба-то гниет с головы. В нашенском правительстве в кого ни ткни – обязательно какая-нибудь некрасивая история вылезет.

– Ну, знаешь, Стас, такого скелета в шкафу нет разве что у какого-нибудь тракториста Пети, да и у того, если покопаться, тоже спизженная трансмиссия отыщется…

– Там не скелеты, Кира, там копошащиеся навозные жуки. Катят свои шарики в укромное местечко…

– Скорее уж пауки в банке тогда. Бр-р-р! – Кирилл почему-то вспомнил убитого паука и налил себе минеральной воды. – А что, у Березы твоего по-другому? Несчастного Абрамыча в Лондоне обокрали за десять лет лямов на пятьсот. Всякие прохиндеи отсасывали у него под антипутинскую революцию. В итоге революции нет, но некоторые граждане очень неплохо нагрелись. А БАБ теперь поместья продает, чтобы с долгами рассчитаться, и во всякие глупые авантюры вроде наследства Бадри Патаркацишвили лезет.

Белковский, похоже, принял «прохиндеев» на свой счет и обиделся. «Сам напросился», – усмехнулся Потемкин и продолжил свою мысль:

– Правящий слой в России, как и во всех странах, за исключением, может быть, Сингапура, поражен коррупцией, как плесенью. Но! Я совершенно не уверен, что первые два лица у нас – президент и премьер – лично кор-рум-пи-ро-ва-ны.

– Как же это может быть иначе? – снисходительно ухмыльнулся Белковский.

– Объясню тебе легко. – Речь Кирилла была замедлена, но излагал он связно. – В каждом человеческом телодвижении должен быть какой-то мотив. Когда, допустим, первый вице-премьер помог закрыть историю с Госинкором, где пол-ярда долларов растворилось, или потерять «золотую акцию» правительства у Керимова в «Нафте», когда он игорный бизнес пытался крышевать, – тут все понятно. Он же не знает, что с ним завтра будет. Возьмут и выгонят пинком под зад. Вот и катит он свой, как ты говоришь, шарик…

– Он, между прочим, не бедным человеком в их банду пришел, – отметил Белковский, опрокидывая очередную порцию виски.

– Ага. Но замка в Австрии тогда у него еще точно не было, – возразил Кирилл. – Не суть. Это же челядь, приказчики. Мотивы их очевидны. С другой стороны, когда в коррупции участвует президент Франции Ширак или какой-нибудь вице-президент США Чейни со своей Halliburton – тут тоже все объяснимо. Они не вечность будут сидеть в Елисейском дворце и Белом доме, поэтому надо скопить деньжат на безбедную старость, чтобы внукам и правнукам хватило. А вот Путину-то это зачем? Зачем, скажи? Деньги ему вообще не нужны, а если вдруг понадобятся, у него есть где их взять – в количестве, ограниченном лишь фантазией. Все нити управления и так у него в руках. Стабильности режима ничто не угрожает. У кого ему тырить?! У самого себя? Он же не шизофреник.

Белковский задумался.

– Насчет стабильности я бы поспорил, – произнес он. – А вот насчет «зачем» – это как раз вне всякой рациональной логики. Инстинкты, бессознательное «Я». Просто «щоб було», на всякий пожарный случай. Деньги, акции, недвижимость – общак у них колоссальный. ВВП – самый богатый человек из ныне живущих.

– Я не верю, Стас. Они же не идиоты и прекрасно понимают, что при «пожарном» шухере все пойдет прахом и никакие старые друзья в Европе, никакие шредеры не помогут. Они же первые и сдадут. Припомнят кавказские войны, устроят какой-нибудь Гаагский трибунал. У них и Милошевич был когда-то почти ручной, и Саддам. Поэтому коррупция все же процветает в более низких эшелонах. Вот мне сейчас Михаил Юрьевич с цитатой Форда объяснил, что она не только неизбежна, но даже полезна для общественного развития.

– Понимаешь ли, какая штука… Когда в коррупционной экономической модели распил составляет порядка двадцать – тридцать процентов, откат – десять, а занос – типа два, все более-менее работает. Кажется, что это вечно, как perpetuum mobile. Но постепенно коррупция становится единственным мотивом, и тогда распил начинает превышать шестьдесят процентов, откат – тридцать, а занос – десять. В такой ситуации любая хозяйственная деятельность теряет смысл. При таком масштабе коррупции что-либо сделать можно только либо за счет срезания костов[96] до нуля, либо за счет заоблачных конечных цен. В результате все перестает работать. Грубо говоря, зачем мне покупать в Москве по тридцать тысяч долларов за метр «элитное жилье», построенное гастарбайтерами? За такие деньги лучше жить в Венеции. В результате эта модель неизбежно лопнет, как мыльный пузырь экономики доткомов в девяностых. Это физика. – Белковский надул щеки и выпустил воздух, изображая лопнувший пузырь.

– Да, интересное наблюдение, – согласился Кирилл. – Но тогда ты должен предложить сценарий. Коррупция существует от сотворения человека. Само человечество возникло от того факта, что наши прародители были коррумпированы искусителем. А как система может в нашей стране работать без коррупции, я вообще не представляю себе. И когда ее не было на Руси, коррупции-то? Один период был, да – при Сталине. Но это же тотальный страх, геноцид собственного народа. Ты хочешь, чтобы все было как при Иосифе? Тогда надо для начала половину страны под нож пустить.

– Я к этому не призываю, – возразил Стас. – Хотя некоторая встряска загнившей империи не помешала бы. Кстати, самым эффективным механизмом борьбы с коррупцией сейчас были бы показательные процессы. Если бы они Лужкова не на заслуженный отдых отправили, а на скамью подсудимых, да к нему туда же несколько министров, – многие бы призадумались.

– Здесь ты прав, однозначно. – Потемкин налил Белковскому и себе виски.

– Нынешний режим как раз произошел оттого, что русский народ устал от несвободы. – Стас взял свой стакан. – В девяностые монетократия была освободительной идеологией. Она несла русскому человеку реальную, конкретную свободу. Свободу от идеологии, всяческих родин, партий и семей. Каждый человек живет исключительно ради делания денег с задачей их дальнейшего использования для материального потребления. В условиях монетократии неважно, какое у тебя образование и в каком полку ты служил. Важно только одно – деньги. Умеешь схватить деньги – молодец, не умеешь – дурак. Дружба, любовь, преданность – все стало стоить какую-то сумму денег. Все, что стоит денег, прилично. Например, убийство. Из мести или ревности – это из прошлого, удел безумцев, фриков и лузеров. За деньги – понятно и объяснимо. Деньги при монетократии наделены разумом и волей. Русский народ оценил прелести этой системы. Нашел неплохой способ расслабиться и получить удовольствие. Хотя бы на финише исторической жизни. Ведь если после нас хоть потоп, то почему бы и нет?