666. Рождение зверя Хо И.

– А разве сейчас где-то не так, Стас? Разве что в Северной Корее. Так там паства просто не имеет никакого понятия, что существует другая, отличная от их существования жизнь. Там ведь не то что Интернета, даже радио в привычном для нас понимании нет. Идеи чучхе транслируются массам через радиоточки. Поэтому население жует траву и свято верит в то, что более счастливой доли быть не может.

– Есть такое. – Белковский задумался. – На Кубе еще, пожалуй, тоже. Надо искать баланс, золотую середину. Любой дисбаланс приводит к катастрофическим последствиям.

Потемкин взвился.

– Баланс?! Да у нас и так полный баланс. Ты вспомни девяностые. Страны не было вообще, не было государства, ничего. Была низовая гражданская война. Ее не отразят ни в каких официальных хрониках, она шла в нижних слоях атмосферы, в золе, и в ней сгорело не менее миллиона человек. Когда жгли ларьки, когда на стрелках забивали по сто человек за день – это все гражданская война, Стас. Апофеозом этой войны был Дагестан в девяносто девятом, где солдатикам горло кинжалом резали. Все! Да, Путин делал многое не так, многое хуево, много пиара, согласен. А где не пиар? Барак Хусейнович – не пиар?! Берлускони, который где-то тут шарится, – не пиар? Саркози – не пиар? Все у всех построено на пиаре. Я, блядь, никогда в жизни не поверю, что Путин делал все из-за каких-то несчастных бабок. Если бы мы с тобою жили лет через сто, то налицо было бы два факта: в 1999 году России не было, а сейчас она есть. Сложная, грязная, угрюмая, но она существует как организм. И никакая коррупция ее не погубит.

– Ты идеализируешь эту недалекую личность, – сокрушенно покачал головой Белковский. – Впрочем, ничего удивительного. Многие попали под его быдловатое обаяние, и не только у нас в эрэфии. Тот же Саркози, например. Не случайно же он позволил ему построить в Монсуле «дом приемов», не уступающий Версалю.

– Если он так манипулирует нами – значит, он гений.

– Гений? Да он просто продукт эпохи. Какова эпоха – таков и продукт. Можно в лабораторию сдавать на анализы. А насчет того, кто кем манипулирует, так это надо в историческом разрезе смотреть. Ты помнишь состав семибанкирщины?

– Вообще-то, их, кажется, было девять.

– Хорошо, девятибанкирщины, не суть.

Потемкин порылся в памяти:

– Березовский, Ходорковский, Фридман, Авен, Гусинский, Потанин, Смоленский, Виноградов, Малкин.

– Ну и как тебе эти девять негритят? Они тоже когда-то думали, что держат бога за бороду.

Кирилл рассмеялся:

– Да ладно тебе, Стас! Любая революция пожирает своих детей. И отцов, и мужей, и вообще всех близких родственников. Как у паукообразных.

После случая у водопада его все время сносило на ассоциации с этой разновидностью живого мира.

– А кого же тогда пожрет кооператив «Озеро»? – поинтересовался Стас.

Потемкин выпил виски и немедленно закусил лимоном.

– Кооператив «Озеро» не пожрет никого. Потому что это первая за сто последних лет нашей истории система власти, которая не нуждается в пожирании кого бы то ни было для своего существования. Она основана на поощрении. Рано или поздно величины распила, отката и заноса будут приведены в требуемые историческим моментом пропорции, отмороженные парвеню либо сядут в тюрьму, либо успокоятся, а понаехавшие чурки просто сопьются и вымрут. И все у нас будет хорошо, как при Леониде Ильиче. Хотя нет, лучше. Потому что никакой идеологии. Скорее, как при Салазаре в Португалии – недаром же мы на нее все время равняемся. Народ будет счастлив.

Белковский был слегка озадачен:

– Я насчет чурок не понял.

– Это элементарно, Стас! Как у Герберта Уэллса в «Войне миров». Этот вид не выдержит конкуренции в наших широтах. Они вымрут от этилового спирта, который мы пьем между делом.

– Ага, – поднял стакан Белковский, – только сначала они вытравят нас героином, который употребляют между делом.

– Так для этого есть Госнаркоконтроль, – чокнулся с ним Потемкин.

– ФСКН – такое же ржавое колесо в их уродливой системе. Вспомни хотя бы «дело химиков» – несколько лет люди в СИЗО отсидели за то, что красками торговали. Потом дело развалилось, а перед ними никто даже не извинился. Рано или поздно из Путлэнда убегут все более-менее мыслящие люди!

– Ага, с разбегу об телегу. Никто никуда не убежит. Главное – не чинить никаких препятствий к бегству. Набегаются – прибегут обратно. Это не путь из Марафона в Афины, а замкнутая дистанция. Бег по стадиону, с препятствиями. Согласись, что работать в Томске, получая сто тысяч долларов в год, – неплохая перспектива.

– Там инфраструктура отвратительная.

– Так будет отличная! И рядом Таиланд, опять же, – подмигнул Кирилл. – И вообще, что это мы все о политике да о политике. Давай лучше о бабах. Берлускони видел? Вот где энергетический коктейль. Скоро восемьдесят мужику, а каков жеребец! У него главное в жизни – телки.

Белковский хмыкнул:

– Ты что же, думаешь, у Путина какие-то другие жизненные приоритеты?

– Стас, если ты насчет Кабаевой, то это моя мулька, – рассмеялся Потемкин.

– В курсе, в курсе. По поводу Алины Маратовны в точности сказать не могу, но с телками у этих ребят все в порядке, поверь мне.

Кирилл посмотрел на приятеля несколько настороженно.

– Стас, да у тебя паранойя, по ходу. У тебя что, проблемы с этим делом? – Он многозначительно опустил глаза себе между ног.

– Паранойя?! Да эти постоянные показные командировки у Путина – просто отмазка для жены. Он что, какого-нибудь губернатора к себе в кабинет вызвать не может? Просто отдыхает мужик. Жена смотрит по телевизору – он с тотемными животными обнимается. То с тигрицей, то с белухой. Она сидит, вяжет носок и думает: все хорошо, Володя работает. Все правильно Доренко написал…

Потемкин вдруг догадался:

– Доренко, говоришь? А это не твое ли творчество, часом?

Белковский скромно отвел взгляд.

– Ай да Пушкин, ай да сукин сын! – Кирилл налил ему еще виски. – Послушай, Стас, я тебе вот что по этому поводу скажу: надо воспринимать картину целостно, а не выхватывать какие-то ее фрагменты. Если смотреть на все через твой деструктивный монокль, то царствование Екатерины Великой можно расписать как сплошную коррупцию, офшорную олигархию, апофеоз крепостного права и череду фаворитов. Однофамилец мой, опять же… – Кирилл громко рыгнул. – В общем, одни потемкинские деревни и восстание Пугачева как светлое пятно и пример справедливой борьбы угнетенных масс с прогнившим компрадорским режимом. А если посмотреть с другой стороны, то эта же эпоха – Дашкова и Ломоносов, Эрмитаж и публичная библиотека, вольное экономическое общество и вольные типографии, жалованная грамота городам, манифест о свободе предпринимательства, раздел Польши, присоединение Крыма, Аляски и Калифорнии, между прочим. И тогдашнего Чикатило – маньячку Салтычиху, несмотря на знатное происхождение, показательно судили и заперли до конца дней в подземелье без света и человеческого общения… Хотя, конечно, у каждой императрицы и императора должен быть свой Радищев. Будем считать, что для нынешнего это ты.

– Ну, на Илимский острог сие заведение не очень смахивает. – Белковский окинул взглядом интерьер ресторана.

– Да уж, – согласился Кирилл. – С другой стороны…

Его прервал булькающий приветственный возглас:

– О, коллеги! У вас тут производственное совещание?

Это был отец-основатель Фонда эффективной политики, околокремлевский политконсультант Глеб Павловский. 60-летний трубадур путинско-медведевской России выглядел весьма энергичным и даже помолодевшим. Его привычный ежик на голове превратился в некое подобие шевелюры, на руке красовался голубой браслет. Никакого желания общаться с ним у Потемкина не было.

– Да нет, Глеб Олегович, мы все больше о бабах. Вот… Впрочем, я уже вынужден откланяться, у меня встреча.

– Понимаем, понимаем, – подмигнул Павловский, присаживаясь и пожимая руку Белковскому.

Стас тоже пьяно-понимающе кивнул и помахал Кириллу, который неровным, но быстрым шагом направился к выходу, стараясь увернуться от сверлящего взгляда Гобликовой.

– Ладно, сука, отольются тебе бабушкины слезки, – процедил он, дергая на себя ручку никак не поддающейся двери ресторана.

Кирилл уже подумал, что его здесь специально заперли, как рядом возник Винчиторе.

– Addio, signore[97], – сказал халдей и легко отворил дверь наружу.

Оказавшись в холле, Потемкин почувствовал депрессию. Это сумеречное состояние было, несомненно, вызвано отсутствием вестей от Беатриче. Тут он вспомнил, что с утра собирался ее спасать, и решительно двинулся к лифту. Кирилл быстро спустился на нулевой этаж и подошел к ресепшен. За стойкой, улыбаясь, стоял все тот же Ариэль.

– Ариэль, дайте мне, пожалуйста… пишущий предмет. – На этот раз Потемкин обошелся без слова «ручка».

Халдей вытащил из кармана Parker и протянул ему. Кирилл достал чековую книжку, написал в ней «$ 100 000» и оторвал чек.

– Я знаю, что у Беатриче сегодня выходной, – сказал он, положив чек на стойку. – Но, может быть, вот это поможет вам разыскать ее прямо сейчас?

Ариэль посмотрел на него снисходительно:

– Это необеспеченный чек, Кирилл Ханович.

– Так в чем проблема? Давайте его обеспечим – извлеките из ваших закромов мою банковскую карту.

– Лишние хлопоты, господин Потемкин. Я помог бы вам абсолютно бесплатно, но не буду этого делать, ибо каждый имеет право на прайвеси. Она не давала согласия на то, чтобы о ее местонахождении кому-то сообщали.

Кирилл высунул язык и аккуратно пририсовал к цифрам на чеке еще один ноль:

– А так?

Ариэль улыбнулся:

– Кирилл Ханович, вы зря тратите время. Я даже не уверен, что она на острове. Если Беатриче захочет, то найдет вас. А вообще, рекомендую просто подождать до завтрашнего дня, когда она выйдет на службу.

Потемкин в сердцах порвал чек:

– Но ведь вы обязаны помогать гостям в любой ситуации! А у меня ситуация! Я ищу Беатриче прямо сейчас.

– Есть границы. Наша помощь не должна идти против чьей-то воли. Попросите меня найти другого гостя, и я немедленно помогу. Ведь если у вас есть чей-то номер – значит, этот кто-то вам его дал. В данном же случае вы просите меня сделать то, чего я не имею права делать.

– Но могу я вас попросить об одном одолжении? – промямлил Потемкин.

– В рамках моей компетенции – разумеется.

– Если вы вдруг увидите Беатриче, передайте, пожалуйста, что я ее искал.

– Обязательно, Кирилл Ханович. Чем-то еще могу помочь?

– Нет, спасибо, Ариэль.

– Приятного вам вечера.

Кирилл развернулся и обреченно поплелся к лифту. «Гвозди бы делать из этих людей», – подумал он, нажимая на кнопку. Лифт открылся, из него вышел одетый в полосатую розовую пижаму Лакшми Миттал. Он держал за руку Юлию Тимошенко, которая наконец заплела и уложила вокруг головы знаменитую косу. Лицо оранжевой принцессы светилось от счастья. Потемкин вспомнил свой душевный порыв и устыдился ревнивых мыслей. «Какой милый, безобидный дядька, – подумал он. – А я ему хотел кишки выпустить». После фиаско на ресепшен у него не было никакого плана действий. Поэтому он просто направился в свой номер, чтобы обдумать ситуацию и конечно же выпить еще.

Оказавшись в апартаментах, Потемкин обнаружил, что интерьер опять поменялся, причем на сей раз существенно. Белые детали барельефов сдвинулись и приобрели серый оттенок, а золото покраснело. Но самой серьезной трансформации подверглась фреска на потолке. Фрагмент, запечатлевший создателя и Адама, изменился настолько, что уже перестал походить на произведение великого итальянца. Вместо меланхолично-атлетичного Адама возник образ с картины Врубеля «Демон поверженный». Пепельного цвета существо падало среди гор и огненных всполохов. Саваоф, который резко помолодел и почернел, взирал на это с нескрываемой радостью.

Кирилл подошел к тому, что когда-то было Вакхом, и увидел, что чаши в его руке нет. У странного существа начали прорезаться крылья.

– Нормально. – Кирилл почесал затылок. – А как же я теперь бар открою?

Бар будто услышал его мысли и открылся сам собой. Потемкин взял из холодильника бутылку пива и вышел на балкон. Ультрамариновое небо уже начали затягивать сумерки. Океан был спокоен как никогда ранее. Над горизонтом высоко и неподвижно висели розовые облака. Они образовывали причудливую фигуру, напоминавшую распростершего перепончатые крылья дракона. На фоне облаков парила белоснежная птица с невероятных размеров крыльями. Приглядевшись, Кирилл понял, что это планер – видимо, кто-то из гостей совершал облет острова в лучах заходящего солнца. «Наверное, очень красиво, – проникся белой завистью Потемкин. – Надо бы тоже как-нибудь». Над головой его послышался шум, и показался вертолет – сначала один, потом другой. Они улетали с острова в сторону Маэ. «Вот и я так скоро», – с некоторой грустью подумал Кирилл. Хотя прошел всего один день, наполненный удивительными событиями и открытиями, стоящий, вероятно, года жизни на материке, он уже задумался об отъезде. Ему показалось, что неделя – это очень мало. Он отпил пива и посмотрел на пляж. Там два халдея на глазах у немногочисленной публики запускали очередной фонарик. Шар заморгал, затем зажегся ровным светом и начал подниматься вверх, навстречу дракону.

Увидев фонарик, Потемкин опять вспомнил о Беатриче. Он постоянно думал о ней, просто отвлекся на минуту. «Если Беты уже нет на острове или нет в живых, то я ее все равно не найду, – сообразил он. – А если она здесь, но по каким-то причинам не хочет или не может найти меня, то единственный способ встретиться – ходить по территории туда-сюда». Он сознавал, что по теории вероятности шансы натолкнуться на Бету ничтожно малы, однако это представлялось ему более правильным, чем сидеть в номере и терзаться догадками. Кирилл отхлебнул еще пива, поставил бутылку на столик и пошел на выход.

Закрыв за собой дверь, он остановился, думая, куда идти. В этот момент он увидел, как в сторону «Гурме» направляется еще одна знакомая ему пара – банкир Костин со своей дамой. «На ловца и зверь бежит», – обрадовался Потемкин. Костин тоже заприметил его.

– Ба! Знакомые все лица! – расплылся в улыбке банкир.

– Добрый вечер, Андрей Леонидович, куда путь держите?

– Да вот, перекусить собрались, чем бог послал. Пойдете с нами?

– Нет, извините, – развел руками Кирилл. – Я только что оттуда.

– Ну и ладно. Как вам тут? Какие впечатления?

– Феерические, Андрей Леонидович.

– Я же говорил!

– Вы были абсолютно правы, как всегда и во всем, – польстил Потемкин. – Вы помните халдейку, которая нас вчера встречала?

– Беатриче? Конечно! Очень приятная особа, знаете ли…

Брюнетка с ухмылкой ущипнула его за бок.

– А вы ее, случайно, сегодня не видели? – с надеждой спросил Кирилл.

– Как же! Видел. Буквально только что в «Вавилоне».

У Потемкина зазвенело в ушах:

– А где там? «Вавилон» большой.

– Вы будете смеяться, но она заходила в, извиняюсь, гей-клуб. Мы с Ксюшей как раз спускались из казино – оно повыше. А что, – подмигнул Костин, – шерше ля фам?

– Еще как шерше! – Кирилл в нетерпении протянул ему руку. – Спасибо большое, Андрей Леонидович!

– Да не за что. Успехов, голубчик.

Он со спутницей степенно продолжил свой путь, а Потемкин со всех ног бросился в противоположную сторону. На бегу он услышал, как Костин обсуждает его. Впрочем, что именно он говорил, было не разобрать, до Кирилла долетело лишь «Ромео несчастный». Потемкин быстро добежал до комплекса «В», влетел в лифт и нажал на предпоследнюю кнопку – Blue Moon. Выскочив на пустую площадку, он увидел большую металлическую дверь, над которой голубыми неоновыми трубками было выложено название заведения. Кирилл застыл на месте.

Натурально он был гомофобом. Даже порнографические сцены, где мужчины ласкали мужчин, вызывали у него рвотный рефлекс. Он не мог себе представить, как это – гладить волосатого мужика, вдыхать его сомнительный аромат. Потемкин понимал, что это другая реальность, которая ему недоступна. Но, как и все недоступное пониманию, она манила к себе. В данном же случае у него была еще одна, гораздо более веская, чем простое любопытство, причина переступить этот порог. Потоптавшись немного у логова содомитов, Потемкин отворил дверь и оказался в темном прокуренном помещении. В нос ему ударило каким-то особым запахом. Вобрав в себя воздух, Кирилл понял, что это не запах, а его отсутствие. Здесь не пахло женщинами. Пахло какой-нибудь элитной европейской казармой – к потным мужским испарениям примешивался дорогой мужской парфюм. Из динамиков лились романтические мелодии Джорджа Майкла. В отличие от «Оргазма», круглый бар размещался в центре зала, вокруг него были расставлены столики. Само помещение по размерам выглядело гораздо скромнее, чем в главном клубе, – пространство «съедал» большой бар и приватные комнаты с занавесями, которые располагались вдоль внешней стены.

Потемкин пошел по кругу вдоль столиков и сразу почувствовал на себе заинтересованные, оценивающие взгляды. Эти взгляды были прикованы к его браслету – видимо, натуралы появлялись здесь нечасто. Народу, правда, было негусто – многие столики пустовали. Среди присутствующих было несколько известных лиц. Прямо напротив входа сидел федеральный министр иностранных дел Германии Гидо Вестервелле. Он что-то оживленно обсуждал с парочкой негров и президентом Грузии Михаилом Саакашвили, который время от времени прикладывался к кальяну. Чуть поодаль расположились известный в прошлом певец Бой Джордж и спикер палаты представителей Конгресса США республиканец Джон Бонер. Кирилл также без труда узнал исполнителя роли волшебника Гендальфа в трилогии «Властелин колец» сэра Иэна Маккеллена, который потягивал что-то мутное, вроде анисового раки в компании со своим сценическим подопечным Фродо – Элайджей Вудом. Из знакомых соотечественников присутствовали опухший телекиллер Андрей Караулов, сидевший за барной стойкой, да писатель Андрей Мальгин, непринужденно общавшийся с молодым арабом в длинной, до пят, серой галабее – положив своему собеседнику руку на плечо, он рассказывал ему какую-то увлекательную историю. Остальные Потемкину были неизвестны. Кирилл довольно быстро обошел все помещение, Беатриче нигде не было. Большинство интим-кабинетов пустовало, но некоторые оказались занавешены. Кирилл хотел было начать обследовать их один за другим, но ему в голову пришла более рациональная идея. Он подошел к стойке бара, попросил у манерного, под стать заведению, халдея по имени Michel «пишущий предмет», нарисовал в чековой книжке «$ 100 000» и протянул ему бумажку.

– Скажите, Михель. Ваша коллега Беатриче не заходила сюда, случайно?

– Как же, заходила. – Михель улыбнулся и сунул чек в карман.

– А где она сейчас?

– Была там. – Михель показал на занавешенную кабину около входа. – Может, и сейчас там, я не слежу. Только не говорите, что это я вам показал. Выпить что-нибудь желаете?

Потемкин попросил его принести виски со льдом и колу отдельно. Нетвердой походкой он подошел к кабине и отодвинул штору. Беатриче там, увы, не было, но Кирилл почувствовал ее запах. В тусклой, обитой черной кожей комнатке за уставленным рюмками с текилой столом в гордом одиночестве вальяжно восседал бородатый человек лет пятидесяти с красным пропитым лицом и черными, как маслины, глазами. Его серебристо-седые сальные волосы прядями падали на ярко-красный сюртук из тонкой блестящей кожи, безымянный палец правой руки украшал огромный перстень с сапфиром. Чем-то он очень напоминал знаменитого русского писателя Владимира Сорокина.

– Надо же, посмотрите-ка: святая Агнесса Римская в публичном доме! – с трудом ворочая языком, сказал он. – Присаживайтесь, молодой человек.

Потемкин сел за стол.

– Я извиняюсь, – пробормотал он. – Я, собственно, Беатриче ищу. Она здесь была?

– Была, – подтвердил писатель.

– И где она сейчас?

– Такая информац-ция, – «Сорокин» взял рюмку, – стоит очень дорого.

Кирилл вытащил из кармана чековую книжку.

– Сколько?

Классик рассмеялся:

– На хуй мне деньги? Ваше здоровье! – Он опрокинул в себя очередную порцию кактусового самогона, положил на язык соль и закусил лимоном.

– Чего же вы хотите? – удивился Потемкин.

– Вы разделите мое общество в этот вечер.

Писатель исподлобья вопросительно посмотрел на Потемкина. Кирилла слегка тряхнуло.

– Это в каком смысле?!

– Да не в этом, не в этом! – успокоил его «Сорокин». – Посидим, выпьем, потусуемся. И тогда я, может быть, – на словах «может быть» он поднял палец, – приведу вас к вашей Беатриче. Не бойтесь, я же не серый волк. Да и вы совсем не похожи на Красную Пашечку.

Потемкин задумался. «В принципе я ничего не теряю». – Он пожал плечами и протянул руку:

– Согласен. Кирилл Потемкин.

– Михаил.

– Но вы ведь, кажется, Владимир?

– Какой, в пизду, Владимир?

– Сорокин, классик русской литературы.

– А… Этот… Ну, все зависит от того, с какой стороны посмотреть. Вот, глядите. – Он поставил пустые рюмки в стопку. – Если свет падает с одной стороны, то, конечно, Михаил. А если с другой, то почему бы и не Владимир.

Выстроенная им Пизанская башня со звоном рухнула. В этот момент в кабинет вошел Михель с подносом. Он убрал руины, протер стол, поставил новую текилу для «Сорокина» и заказанные Потемкиным виски и колу.

– Ладно, за знакомство, что ли.

Кирилл звякнул своим стаканом об его рюмку и выпил. Он окончательно запутался, пытаясь понять, с кем разговаривает. Сходство сидящего перед ним человека с известным писателем было стопроцентным.

– То есть вы хотите сказать, что вы не Владимир Сорокин? Ну так тем лучше. Современная русская литература что-то не радует нас откровениями. Унылое говно.

– Не надо грязи! Современная русская литература – это я!

Михаил ударил кулаком по столу, посуда подпрыгнула, стоявший на краю бокал с колой опрокинулся на Кирилла, залив штаны и рубашку. «Дежа вю», – подумал Потемкин, стряхивая на пол липкую коричневую жидкость.

– И кто же вы такой, батенька? – с иронией спросил Кирилл. – Смею предположить, что вы точно не Татьяна Толстая.

– Я Виктор Пелевин, – торжественно объявил Михаил. – Точнее, часть его.

«Ясно, – сочувственно посмотрел на него Потемкин. – Белая горячка».

– В каком смысле «часть»? – уточнил он.

– Виктор Пелевин – это не человек.

– Не понял. – Потемкин окончательно утвердился в своей версии насчет собеседника.

– Это несколько человек. Как Ильф и Петров, только авторов побольше. Романтическая история, знаете ли.

– Расскажите, будьте любезны. – Потемкин вытащил папиросу и закурил. – Раз уж у нас с вами задушевный разговор.

– В начале восьмидесятых на филфаке МГУ учились трое провинциальных юношей – Саша Пеньков, Миша Левинсон и Коля Винниченко. Они жили в одной комнате в общежитии, и отношения их были более чем дружескими… Ну, вы понимаете, о чем я… Кроме радостей мужской любви, ребята баловались грибами – единственным доступным в то время наркотиком и интеллектуально развлекались тем, что под кайфом сочиняли разные истории. Игра заключалась в том, что один задавал тему, все трое излагали свои версии, затем вместе начинали с хиханьками да хаханьками все это склеивать, добавляя новые детали. Отсюда, кстати, кажущаяся эклектика и нестройность сюжета в творчестве так называемого «писателя Пелевина». Пеньков, увы, увлекся тяжелыми наркотиками и умер от передозировки, а Винниченко, сильно нетрезвого, сбила машина, когда он переходил улицу в неположенном месте. Но Левинсон всю их пургу скрупулезно стенографировал. Годами. А когда перестройка и гласность открыли шлюзы, Миша решил превратить литературное наследие в коммерческий проект. Он привлек к этому еще несколько молодых дарований. Таким образом сложился творческий коллектив. В память о друзьях Левинсон сложил фамилию в названии проекта. А имя, понятное дело, Victor – победитель. Коллектив стабильный, пять – семь человек, но время от времени меняется, как в группе «На-На» или Backstreet Boys. Лет пять назад один умелец написал для них специальную компьютерную программу. Теперь им даже не обязательно встречаться. Есть сайт, через который они общаются. Каждый резидент, находясь в любой точке мира, может написать текст и загрузить его туда. Программа потом все это компонует, редактирует, расставляет сноски, формирует в законченные произведения и отсылает издателю. Научно-технический прогресс, знаете ли. Вот сейчас трое из них пребывают тут. Совмещают, так сказать, приятное с полезным.

– Вы хотите сказать, что русский писатель Виктор Пелевин – это даже не псевдоним, а несколько обдолбанных пидарасов и компьютерная программа? – усомнился Потемкин.

– Можно сказать и так, – усмехнулся Михаил.

– А как же официальная биография, воспоминания друзей, одноклассников? Как же тот человек в черных очках, который подписывает книжки на презентациях?

– Ну вы меня просто удивляете. Прямо как маленький. – Михаил посмотрел на Потемкина сверху вниз. – Когда вы держите в руках книгу, вам ведь не приходит в голову мысль, что красивая обложка – это и есть книга. Так и здесь. Манекен, визуальный образ. Обратите внимание, что он практически никогда ничего не говорит.

Кирилл допил виски и отставил пустой стакан.

– Да, пожалуй, вы правы. Но у меня два вопроса: а откуда вы-то обо всем этом знаете и почему говорите об этом мне?

Он ожидал услышать любой ответ, только не то, что услышал через секунду.

– Насчет того, почему, mon cher ami, так это же очевидно – я пытаюсь вас соблазнить, хотя вижу, что это будет совсем не просто. А вот насчет источника информации… – Михаил тяжело вздохнул. – Хочу доложить, что моя фамилия по пачпорту – Левинсон.

Кровь прилила к лицу Кирилла, сделав его пунцовым. «Обозвать такого человека „обдолбанным пидорасом“, – он был готов сгореть со стыда, – просто ужас, как неэтично».

– Вы меня неправильно… – начал было Потемкин.

– Не надо извиняться, голубчик, – прервал его Михаил. – Во-первых, вы не знали. Во-вторых, вы неплохо сформулировали, мне даже понравилось. И вообще, я никогда ни на что не обижаюсь. Как говорят урки, обиженных в жопу ебут. Хотя в моем случае это вряд ли можно отнести к разряду угрозы, хм. Я вам вот что скажу. Благодаря этому проекту я чувствую себя бессмертным. Сами подумайте: даже если со мной что-то случится – ну, например, я, как Винниченко, под машину попаду, остальные останутся, а программа будет продолжать работать. Perpetuum mobile современной литературы!

– Раз такое дело, давайте выпьем на брудершафт! – Потемкин потянулся за стаканом, но, увидев, что он пуст, чертыхнулся.

– Это мы сейчас исправим. – Левинсон нажал на кнопку у себя за спиной.

Через считаные секунды в проеме вырос Михель.

– Нам повторить. – Михаил обвел рукой стол.

Михель кивнул и пошел выполнять заказ.

– А если что-то случится сразу со всеми? – продолжил тему Кирилл.

– Исключено. Поэтому мы никогда и не собираемся вместе. Если один воин уйдет в Валгаллу, на его место встанет другой. Разработана специальная процедура кооптации. Даже есть шорт-лист кандидатов.

– А они об этом знают? Что они кандидаты?

– Нет, конечно. А какая разница? – Расплывшись в пьяной улыбке, Михаил пожал плечами. – Покажите мне молодого литератора нетрадиционной, как у вас говорят, ориентации, который откажется стать частью бессмертного Пелевина.

– Послушайте, Михаил, – назойливо продолжал бурить тему Потемкин. – Но ведь все люди смертны. Миф хорош тогда, когда он выглядит правдоподобно. Даже виртуальный Пелевин вряд ли может прожить больше ста лет, не говоря уж о вечности. Никто же просто не поверит в эту сказку.

– Какой же вы дурачок, Потемкин. – Левинсон окончательно окосел. Его лицо выражало блаженное умиление, глаза заплыли, язык заплетался. – Очень скоро вам придется убедиться, как вы далеки от истины. Только запомните одну вещь. Беатриче – это не женщина. Это вечная жизнь. Но, чтобы обладать ею, надо пройти через все круги ада и чистилище. Такие, брат, дела.

Занавеси раздвинулись, и в кабинет опять зашел Михель. Он убрал пустую посуду и начал выставлять заказ, искоса поглядывая на Потемкина. Сам Михель между тем был предметом пристального изучения, но несколько иного рода. Потемкин заметил, что Левинсон смотрит на халдея не как на официанта, которому хорошо бы поскорее сделать свое дело и убраться, а как на объект, в отношении которого у писателя возникли некие далеко идущие намерения. С лицом потемкинского собутыльника произошла разительная перемена: он пожирал Михеля глазами, его рот был раскрыт в кривой улыбке, по бороде стекали слюни.

– Михель, подойдите ко мне, голубчик, – с придыханием попросил писатель.

Халдей оставил посуду и подошел к сидящему на диване Левинсону. Тот ловко спустил ему штаны и с благоговением принялся ощупывать гениталии. Потом он взял халедя за член рукой, обнажил головку и засосал ее влажным ртом. Михель слегка дернулся и жадно схватил воздух. Его орудие начало быстро вставать на исходные позиции. Левинсон, причмокивая, трудился над ним от души. Чувствовалось, что он познал секреты этого мастерства и умел не только доставлять наслаждение партнеру, но и сам получать удовольствие от процесса. Вскоре Михель был уже совершенно готов. Левинсон встал, поцеловал его в губы, скинул штаны и, прогнувшись, развернулся к халдею задом.

– Давай, дружочек, – сладострастно прошептал Левинсон. – Только сальцем смажь, чтоб все гладенько…

Михель достал презерватив и надел его на вздымающийся член. Потом он вытащил из другого кармана жилетки тюбик и выдавил себе в руку изрядное количество голубого геля. Халдей шлепнул классика между ягодиц, размазывая гель, и тут же всадил туда свой проктологический зонд. Левинсон натужно закряхтел, будто он поднимает многопудовую штангу на соревнованиях по тяжелой атлетике. Михель рывками дошел до упора и начал интенсивно работать тазом. Кирилл смотрел на происходящее с интересом. Он обратил внимание на существенное отличие секса двух мужчин от того секса, какой обычно был между ним и женщинами. Халдей трахал Михаила с явным ожесточением, он будто вгонял ему в задний проход бетонные сваи. Впрочем, пассивный партнер не только не протестовал, но своими подбадривающими выкриками выказывал полный восторг. Потемкин хотел было пофилософствовать на эту тему, но решил не обобщать – все же живую сцену гомосексуального полового акта он видел впервые.

– О-о-о! – застонал Михаил. – А-а-а!

Лицо халдея оскалилось, он весь напрягся и схватил Левинсона за ляжки. Потемкин понял, что Михель кончил. Бармен быстро пришел в себя, оделся и собрал грязную посуду. В воздухе едва уловимо запахло экскрементами. Михаил сидел со спущенными штанами и восстанавливал дыхание.

– Кофе по-турецки принеси нам, приятель, – бросил он халдею.

– Так давайте на брудершафт, что ли? – предложил Потемкин.

– Конечно.

Они встали, скрестили руки и выпили, троекратно расцеловавшись. Внезапно Кирилл почувствовал ладонь Левинсона у себя на заднице, и его будто ударило током.

– Миша, – процедил он, еле сдерживаясь, – еще раз так сделаешь – останешься инвалидом.

– Извини, брат, не удержался.

– Ладно, проехали. – Потемкин запил американской газировкой и закурил. – Слушай, а ты можешь мне одну вещь объяснить?

– Все, что хочешь. – Левинсон уставился на него осоловелыми глазами.

– Я не понимаю, что вас, пидоров, притягивает в нас? Дело же не только в том, что это противоестественно, потому что непрактично. Но это же еще и не эстетично. Ну как может возбуждать потный волосатый мужик? А если он еще и страшный и бородатый, как ты?

Писатель усмехнулся:

– Знаешь что, Кира. Во втором веке от рождества Христова в Антиохии, в городе Самосата, жил такой писатель Лукиан. Его перу, среди прочего, принадлежит весьма забавный трактат «Две любви». Там два философа, один из которых – закоренелый гетеросексуал, а второй, как ты выражаешься, – пидор, пытаются доказать друг другу преимущества своего способа удовлетворения похоти. В итоге никто из них ничего другому так и не доказал. У каждого своя правда. Тебе этого просто не понять. У нас с тобою голова по-разному устроена. Я не говорю, что она у меня устроена лучше. Просто – по-разному. С этим надо смириться.

– О’кей, могу смириться, – поднял руки Кирилл. – Но ведь с точки зрения гигиены постоянно вставлять хуй в жопу довольно-таки опасно.

– А вливать в себя вот это, – Миша кивнул на его опорожненный стакан, – тоже чревато. И курить вредно. Жить вообще вредно. Жизнь, как было сказано классиком, – смертельная болезнь, передающаяся половым путем. Да и вообще, – хлопнул он Потемкина по плечу, – скажи честно, ты разве своим дамам ни разу в задний проход не вставлял?

Потемкин посмотрел в потолок, где в свете маленьких лампочек клубился выпущенный им дым.

– Вставлял, вставлял, да еще как…

– Ну и?

– Класс!

– Что ж ты об их анальных проблемах не беспокоился, дорогой?

– Так это… Хотя да, – согласился Кирилл.

В этот момент появился Михель с чашками дымящегося кофе.

– А теперь десерт, – объявил Левинсон.

Он вытащил из кармана черную жестяную баночку и открыл крышку. Взяв кофейную ложечку, Миша зачерпнул содержимое и протянул Потемкину. На черпачке лежал густой конфитюр болотного цвета. Зная пристрастие представителей современной русской литературы к фекальной тематике, Кирилл недоверчиво понюхал угощение. Пахло смесью мускатного ореха, гвоздики, фисташек и цитрусовых.

– Что это? – спросил он.

– Давамеск, – пояснил Левинсон, смакуя содержимое баночки. – Источник вдохновения для Бодлера, Готье, Бальзака и многих других, изменивших реальность. В его составе идеально сочетаются гашиш и шпанские мушки.

Кирилл попробовал зелье. По вкусу оно было действительно похоже на повидло, чуть горьковатое и приторное. Запив десерт кофе, Потемкин почувствовал, как по его телу прошла приятная расслабляющая волна. Кирилл допил терпкий напиток и перевернул чашку.

– Ну ладно, хватит тут херней страдать, – сказал Михаил. – Пойдем в амфитеатр на живого сэра Элтона поглядим. У меня там столик заказан.

– Какого Элтона?

– Джона, разумеется. – Левинсон смачно высморкался в салфетку. – Нашу, так сказать, икону. Реджинальд Кеннет Дуайт, более известный как сэр Элтон Геркулес Джон. С национальным симфоническим оркестром Британии. Когда еще такое увидишь?

Кирилл вдруг понял, что его дешево развели. Кровь прильнула к его голове: «Битых два часа тут паясничаю перед этим пидорасом из-за Беатриче, а он мне теперь про какой-то концерт!»

– Постой, постой! Ты же мне сказал, что приведешь к Беатриче. Да ты хоть представляешь, уебан, что я сейчас с тобой сделаю!

– Если сказал – значит, приведу, – промычал писатель. – Еще не вечер, все только начинается.

Потемкин подумал, что в этом есть какая-то интрига: