666. Рождение зверя Хо И.

Руки брадобреев

Кирилл зашел в свой номер около четырех и почувствовал, что нагулял аппетит. Опять заказывать в номер не хотелось – тем более что возник отличный повод исследовать функцинальный блок «А». В платяном шкафу спальни были заботливо разложены пакеты с вещами, которые понакупила Беатриче. Первым делом Потемкин раскопал бритвенный станок и кассету с лезвиями. Приняв душ, он начал приводить в порядок свою физиономию. Лезвие мягко скользило по щекам и подбородку, снимая успевшую отрасти со вчерашнего дня щетину. «Власть отвратительна, как руки брадобрея», – вспомнил он афоризм Осипа Мандельштама, который любили к месту и не к месту повторять сначала советские, а потом и российские диссиденты. Потемкин никогда не мог понять этой ассоциации. Чем поэту не угодили несчастные брадобреи и что у них такого особенного с руками? Руки как руки, по определению чистые и, должно быть, с хорошо подстриженными ногтями. «Вероятно, его когда-то случайно оцарапал цирюльник, вот и отложилось, – заключил Потемкин. – А ведь можно запросто подвести под разжигание социальной розни». Он уже почти закончил бритье, но тут ощутил тонкую, будто укус комара, боль. Видимо, в какой-то момент он нажал слишком сильно – из свежей царапины проступила кровь. Кирилл завершил начатое, смыл остатки пены и осмотрел порез.

– До свадьбы заживет, – буркнул он и побрызгал лицо одеколоном.

Потемкин облачился в новые джинсы, футболку, надел кеды и пошел в направлении «Гурме». Он быстро вышел к атриуму и остановился на балконе. Многочисленные рестораны заманивали разноцветными вывесками. В отличие от них, дверь ближайшего к нему – «Старого замка» – демонстрировала суровую строгость и отсутствие какой-либо вычурности. Это была заостренная вверху деревянная плита в чугунной окантовке. Движимый любопытством, Потемкин не без труда отворил ее и вошел в прохладное помещение. Камерное убранство заведения вполне соответствовало его названию: мрачные стены и готические своды, грубые столы. В нишах стояли чучела коней и манекены рыцарей в доспехах. Рыцари сжимали в руках разнообразные орудия своего времени – копья, длинные мечи, секиры. Один держал поднятый кверху арбалет – кажется, даже взведенный. Зал освещался настоящими свечами на огромном круглом подсвечнике, свисавшем на цепи из-под потолка. В ресторане был только один посетитель, и его Потемкин признал сразу. За круглым столом, расположенным прямо под подсвечником в центре зала, сидел не кто иной, как арсентьевский патрон Слава. Одетый в серо-стальную джинсовку, кремлевский демиург, в отличие от свежевыбритого Кирилла, щеголял трехдневной щетиной. Перед ним стояли глиняные плошки с едой и серебряный инкрустированный кубок.

Кирилл уже привык, что даже совсем незнакомые люди здесь вступают в контакт запросто, без всяких церемоний, по велению души или более приземленных субстанций вроде общих интересов или тестостерона. А со Славой Потемкин был шапочно знаком и знал, что этот сановник – замечательный собеседник. Поэтому, не колеблясь, Кирилл двинулся к нему.

– Позвольте составить вам компанию, Владислав Юрьевич? – сказал он, отодвигая массивный стул. – Первый раз вижу вас casual, без галстука.

Слава перевел на него веселый взгляд ореховых глаз.

– Вы знаете, как правило, то, чем мы кажемся, – не то, что мы есть на самом деле. Присаживайтесь. А без галстука меня регулярно видит множество людей на Селигере. Хотя вы там конечно же не бывали.

– Вы меня помните?

– Да, Арсентьев несколько раз приводил. Вы с ним, насколько я понимаю, дружите. Вы еще, по-моему, говорили какую-то чепуху насчет реставрации.

Действительно, что-то такое было. Кирилл говорил о необходимости реставрации некоторых элементов ельцинской эпохи, о том, что излишнее увлечение вертикалью и бутафорской демократией ведет к заболачиванию социального ландшафта и чревато загниванием.

– Не реставрация нам нужна, а реакция, – тяжело выдыхая носом, сказал Слава и неожиданно соскочил с темы: – Будете кушать? Рекомендую кроличье рагу.

– Что пьете? – поинтересовался Кирилл.

– Бургундское красное, разумеется, что ж тут еще пить.

Как раз подошел высокий блондин Merlinus с длинными вьющимися волосами. По типажу он смахивал на Джулиана Сэндза из кинодилогии «Чернокнижник». Кирилл попросил принести ему то же, что и у сотрапезника.

– Я не понимаю, Владислав Юрьевич, что вы подразумеваете под реакцией? – спросил он.

– Реакция – это свойство живого организма. Если реакции нет – значит, труп. В девяносто девятом мы эмпирическим путем выяснили, что наше с вами государство не труп. Хотя было больно, да. Но вот является ли оно живым в настоящий момент – для меня большой вопрос.

Перед Потемкиным будто из воздуха возник наполненный кубок.

– Знаете, за что я хочу выпить? – спросил Слава.

– Пока даже не догадываюсь.

– За то, чтобы на смену реакции пришла эрекция.

Потемкин не понял, но на всякий случай решил не перечить. Они гулко чокнулись.

– И не просто какая-то там физиологическая эрекция, – демиург утерся рукавом и устало откинулся на спинку стула, – а национальная эрекция. Я хочу, чтобы наш народ встал с колен так, как стоит член в самом лучшем порнографическом фильме. Чтобы у нас все было так же хорошо и оптимистично, как у Рокко Сиффреди.

– Позвольте, Владислав Юрьевич. Насильно мил не будешь. Ну не хочет наш народ стоять за идею. Хочет валяться, хрюкать. Под столом, в канаве…

– Это пройдет. Все зависит от того, как стимулировать, какую виагру давать. Для этого ведь мы и существуем. – Слава сделал паузу, лицо его стало торжественным. – И у меня есть проект, который всех поставит на уши.

– Неужели откопали национальную идею?

– Конечно. У нас теперь есть сверхзадача и сверхидея.

– Какая же? – удивился Кирилл.

– Экспедиция на Марс. – Сановник высоко поднял руку, указывая перстом куда-то в потолок. – Засадим красной планете по самое небалуй.

– Чего?!!

– Ничего. Что вы на меня так уставились, будто я марсианин? Я долго думал после всех этих провалов на олимпиадах, после Саяно-Шушенской ГЭС и прочих титаников. И понял, что у нации должно быть такое достижение, перед которым померкнет все. СССР запустил Гагарина в космос. Американцы запустили Армстронга на Луну. Теперь мы запустим Васю Пупкина на Марс.

Смех Потемкина разлетелся по залу, отражаясь эхом.

– Владислав Юрьевич, а как вы это себе представляете с технологической точки зрения, а? У нас же дурацкую «Булаву» десять лет не могут запустить.

– Вот именно, что дурацкую. Ее в девяностых делать начали, и понятно, как. Теперь другие времена. Это все очень и очень серьезно.

– Нет, не понимаю. Вы сейчас надо мной издеваетесь, да? Ну, скажите честно.

– Твою мать, да ничего подобного! – осерчал демиург. – «Фонд будущих поколений» на что, по-вашему, идет? Сотни конструкторских бюро по стране, заказы по всему миру… Инноград Сколково-два, который мы строим в Томске, специально заточен под этот проект. Ну да, руки у нас не из того места растут, зато головы-то какие светлые! А заводы по нашим чертежам пусть работают в Китае. Там же не люди, а биороботы. Главный секрет китайского экономического чуда – миллиард андроидов. Руки у них не трясутся, голова по утрам не болит, потому что в ней ничего нет, да и платить им, в общем-то, не обязательно – койка в бараке да плошка риса для поддержания жизнеспособности. К концу следующего года межпланетная станция будет готова к запуску.

– То есть все под выборы, да?

– Господи! – Слава в сердцах отбросил вилку в угол зала. – Что за скудоумие такое?! Что вы все зациклились на этих дурацких выборах! С выборами и так все понятно. Они расписаны на четверть века вперед. Даже стыдно говорить об этом, право… Я о другом. Не может такая огромная страна, как наша, существововать без идейного стержня, без проекта, который все объединяет и наполняет смыслом.

Потемкин задумался. Поначалу он воспринял идею демиурга как очередную постмодернистскую фенечку, но теперь становилось ясно, что тот не шутит.

– Послушайте, Владислав Юрьевич, давайте я вам сейчас придумаю еще более национальную идею.

– Да вы что! Валяйте.

– Вот вы огромные деньги тратите на Северный Кавказ. А вы никогда не бывали в Псковской области, например?

– В Пскове был, симпатичный такой городишко.

– Нет, я про область, хотя и город тоже… Это ведь пустыня похуже суннитского треугольника в Ираке. Там нет ничего. Ни дорог, ни пристойного жилья, ничего. Но там же остатки русского генофонда!

– Какого еще, на хрен, генофонда? Бросьте. Спившиеся мужики, покупающие паленую водяру на пенсию бабушек. Инцест. Беспросветная тьма… Это генофонд?

– Но ведь это надо спасать! Неужели нельзя взять эти миллиарды долларов и сделать, скажем, нацпроект по возрождению Псковской губернии?

– Это не интересно. Не тянет.

– Не тянет?! Вам интересно построить самый длинный в мире мост в никуда, в Тихий океан, на остров Русский? Да кому он нужен, этот остров? Мост будет ламбаду танцевать похлеще, чем тот в Волгограде! И с такими подрядчиками билет у членов вашей предполагаемой экспедиции может оказаться в один конец.

– Так они и полетят в один конец. Вся наша жизнь – one way ticket[54], – Слава философски покачал головой. – Человечество зачахнет на этой планете, поэтому нам нужен полигон, где родится новая генерация homo sapiens. Идея заключается в том, чтобы начать колонизацию Марса, где есть минимально необходимые условия для автономного сущестовования. Первооткрыватели заложат базу, которая потом будет пополняться новыми и новыми добровольцами – посланцами Земли. Надо выращивать этих героев. Возможно, поработать над геномом, заняться биоинженерией. Сколько помоев на меня вылили за «Наших», за Селигер? Дурачье! Не понимают, что стратегическая задумка именно в этом – провести первичный отбор человеческого материала для межпланетной экспедиции. К слову, название «Наши» по отношению к общественному движению придумал не я, а Саша Невзоров когда-то. Но дело не в этом. К сожалению, в нашем народе погасла пассионарность…

– Совершенно верно. Но это как хронический простатит – не лечится. Ткань переродилась. Помните, в девяностые, сколько было разговоров о том, что Россию-матушку спасет возрожденное казачество. Только забыли, что казачество – это не лампасы, шашки и погоны, а бесшабашная вольница.

– Да, бурлеск какой-то, – вздохнул Слава. – Но насчет простатита возражу. Любой уролог вам скажет, что простатит, если правильно к нему относиться, и эректильная дисфункция – это разные вещи. У нас семьдесят процентов мужского городского населения после сорока этим страдает. То, что к их числу не отношусь ни я, ни, надеюсь, вы – просто везение. Поэтому уверен, что член нашей нации можно и нужно привести в необходимое для продолжения рода состояние.

– Готов согласиться, но ваши «Наши» совершенно не годятся на роль сперматозоидов, оплодотворяющих космическое пространство. Марс – не Рублевка, там нет секретарши, и мигалка марсоходу ни к чему. А ведь это все и есть предел их мечтаний.

– Мне кажется, вы несколько недооцениваете их потенциал.

Кирилл хотел возразить, но тут перевел взгляд на стол и обнаружил, что перед ним уже стоит блюдо с дымящимся мясом. Оно, как до этого кубок, чудесным образом появилось из ниоткуда: Мерлина поблизости не было. Исходивший от блюда запах, в котором ощущался букет редких трав и трюфелей, перебил всякую рациональную мысль.

– Помните, как сказал о зайчатине рядовой Гребер у Ремарка? – весело подмигнул Слава. – «Если не предъявлять к жизни особых претензий, то все, что ни получаешь, будет прекрасным даром». Попробуйте. В этом ресторане готовят по рецептам доколумбовой эпохи.

– В каком смысле?

– В том смысле, что без картошки, например.

Потемкин попробовал. Вкус нежнейшего мяса был действительно незабываемым. Он прервал диалог, смакуя кролика и запивая вином. Демиург смотрел на него понимающе. Внезапно он перевел взгляд на вход в ресторан, который остался у Кирилла за спиной:

– О! Да к нам, кажется, дорогие гости пожаловали! Анна Николавна!

Кирилл обернулся. Вдоль столов к ним решительно приближалась Анна Гетман. Ее фигура была плотно затянута в кожаные шорты и корсет, выполненные в БДСМ-стиле «Домино». Не менее эффектно смотрелись тематические сапоги на шпильках, обхватывающие редкими горизонтальными полосками ноги выше колен. Правая рука Анны, по локоть облаченная в кожаную перчатку, поигрывала мягкой плетью-флоггером. Запястье левой руки было окольцовано зеленым браслетом. Слава привстал, предлагая стул даме. Анна приземлилась, положив ногу на ногу.

– Привет, мальчики! Об чем спор? Вас аж в коридоре слышно.

– Не обращай внимания, – махнул Слава. – Старый спор славян между собою.

Слово «славяне» в его устах слегка покоробило Потемкина. Но он подхватил, дожевывая кролика:

– Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…

– Вопрос, которого не разрешите вы, – уверенно закончил демиург.

Анна внимательно изучала обоих, поигрывая плетью.

– Я вам тут не народная вития, панове, – сказала она, доставая уже знакомый Кириллу портсигар.

– Послушай, Аня, – Кирилл вытер губы салфеткой, – я тут новости слышал. Ты ведь это… того…

– Пала жертвой наследников Бандеры?

– Ну вроде как.

Гетманша хрипло рассмеялась, выпуская дым. Слава похлопал Кирилла по плечу:

– Не читайте до обеда политический рунет. Вы же сам мастер подобных мистификаций.

– Нет лучше способа выявить настоящих бандитов, – подтвердила Анна. – Сейчас они повылезают на радостях, как тараканы. Я тут пока отдохну чуток, а Хорошковский там обработает контингент дустом. Ловим на живца. – Она подтянула шнуровку на корсете.

– Да, трюк хороший, я оценил, – согласился Потемкин. – Но есть нюанс, как в том анекдоте.

– Каком анекдоте?

– Аня, ну ты же знаешь…

– Нет, расскажи.

– Встречаются Василий Иванович с Петькой. Петька спрашивает: «Василий Иванович, что такое „нюанс?“ Чапаев ему: „Ну, сними портки и встань раком“. Петька встал. Василий Иванович засадил ему и говорит: „Вот, видишь, Петька – у тебя хуй в жопе, и у меня хуй в жопе. Но есть нюанс…“

Анна расхохоталась. Демиург пригубил вино и пристально посмотрел на Кирилла:

– Так какой нюанс?

– Я тут давеча оранжевую принцессу на пляже видел. Она с негром трахалась.

Слава и Гетман переглянулись.

– Ну и что? – хором спросили они.

– Так она тебя заложит. Какой-нибудь «Украинской правде».

Теперь засмеялись оба демиурга.

– Кирочка, ты давно тут? – поправляя прическу, спросила Гетман.

– Сегодня прилетел.

– Первый раз?

– Ну да. А что?

– А то. Побудешь здесь несколько деньков и перестанешь говорить всякие глупости.

Она небрежно бросила свою плеть на стол. Потемкин задумался.

– Кстати, Аня, а я и не знал, что ты у нас увлекаешься БДСМ.

Гетман красиво затянулась и выпустила ему в лицо сладкую струю дури.

– Послушай, ванильный мальчик, в той или иной форме этим увлекается все население нашей большой больной планеты. Доминирование и подчинение – основа цивилизации. Мужик, который у себя дома периодически колотит бабу, – это садист, а баба, которая это терпит, – мазохистка. Желание причинять боль – суть любого военного конфликта, а подавляющее большинство нашего офисного планктона – патологические мазохисты. Как раз девиантным является отсутствие так называемых отклонений. Хотя, – задумалась Анна, – говорят, среди людей должен быть один экземпляр, которому наши отклонения неведомы. Это так называемый эталон, или краеугольный камень. Но ты на него явно не тянешь. Так что у тебя тоже есть какой-то сдвиг, просто ты его не осознаешь. А латентно ты такой же, как я. Такой же, как все остальные, пытающиеся уверить себя, что уж они-то точно «в норме». Кстати, если хочешь, пойдем сейчас со мной, покажу кое-что интересное. Сюрприз, так сказать.

– Что именно?

– Какой же это сюрприз, если заранее рассказывать? Пошли, не пожалеешь.

– Если ты про сиськи, то лучше я здесь посижу.

Слава расхохотался:

– Браво! Нет, Кирилл, уверяю, что это не сиськи. Вы и правда не пожалеете.

Гетман обиделась:

– Не хочешь как хочешь. Сиди тут. А я пошла. – Она кинула папиросу ему в кубок и встала.

– Ань, извини! Это я глупо пошутил так, – засуетился Кирилл. – Ты же знаешь меня, дурака. Очень, очень интересно, что ты там такое хочешь показать. Правда, клянусь! Пошли, конечно…

– Вот то-то, – сказала Гетман и слегка шлепнула Потемкина плетью по заду.

Слава оценил эту сцену и поднял кубок. Потемкин взглядом попрощался с ним и пошел вслед за Гетманшей. В дверях на них чуть не налетела круглолицая энергичная девушка с высоко поднятыми бровями, как у Пьеро. Это была Мария Гайдар – правнучка писателей Аркадия Гайдара по материнской и Павла Бажова по отцовской линии. Бывшая пламенная революционерка и звезда оппозиции последние несколько лет трудилась заместителем губернатора Кировской области Никиты Белых, у которого курировала социальные вопросы. Гайдар будто не заметила ни Анну, ни Потемкина – ее обожающий взгляд был сосредоточен на демиурге, к которому она стремилась. «Настоящий марсоход, – у Кирилла в голове родился рекламный слоган. – Легко преодолевает любые препятствия».

Покинув «Старый замок», Гетман нырнула в тот же коридор, откуда Потемкин совсем недавно вышел. Она вела его, красиво переставляя ноги и насвистывая что-то явно не «свiдомое». Вид сзади был весьма сочен, особенно шнуровка на спине и затянутые кожаными полосками ляжки. Проследовав мимо апартаментов Кирилла, Анна остановилась около номера 3-74 и поднесла палец к губам.

– Тс-с-с! – прошептала она. – Пришли. Тут моя хата.

– Да мы соседи, Ань! – вполголоса сказал Кирилл. – У меня вот тут…

Гетманша опять хлестнула Потемкина и рывком открыла дверь. Они заскочили внутрь. Несмотря на отлично работающий кондиционер, в номере чувствовался запах гашиша. Апартаменты ее оказались по устройству такими же, как у Потемкина, однако отделка была иной. Интерьер гостиной своей строгостью напоминал офис, но стены были выкрашены в кроваво-красный цвет, а диваны и кресла обиты черной кожей. Первым Кириллу в глаза бросился стол, на котором лежала салфетка с аккуратно разложенными на ней медицинскими инструментами. Он рассмотрел щипцы, зажимы, шприцы, разнообразные склянки, аптекарские весы и спиртовую горелку. Чуть дальше на кожаной скатерти виднелись более грубые, но по-своему изящные инструменты – судя по всему, пыточные. Рядом со столом, у капельницы, в позе богомола сидела девушка, одетая так же, как Гетман. Отличие было только в том, что сквозь круглые прорези корсета выглядывали ее голые груди, соски которых венчали металлические колечки с маленькими колокольчиками. Девушка смотрела мультсериал South Park. Анна тихонько подкралась к ней и тронула за колокольчик. Раздался тихий звон, девушка обернулась и вскочила. Взгляду Кирилла предстала давно уже не девушка, а раскосая дама – китаянка Лю Юйлин, более известная как Люси Лью, сыгравшая в фильме «Убить Билла» Водяную Змею О-Рен Ишии. Он поймал себя на мысли, что, если бы смешать Лью с Салданой, получилась бы давешняя стюардесса Анжела.

– Where the hell have you gone?![55] – разыгрывая возмущение, выпалила Люси.

– Я тут приятеля притащила, – ответила Гетман. – Его зовут Кирилл, как русского патриарха.

Люси заразительно засмеялась:

– Но у него же нет бороды! Это твоя новая добыча?

– Нет, не совсем, – Анна провела пальцем по кожаной бретельке Лью. – Он пока не в теме. А где мой любимый песик?

– Вон там.

Кирилл посмотрел в угол гостиной, куда указала Люси, и увидел там дыбу-ложе со сложной системой валиков и ремней. Рядом с ней был человек. Нескладный худой мужчина огромного роста в кожаных трусах-стрингах и кожаном шлеме сидел на цепи, как собака. Все его тело – белое, местами покрытое густой черной шерстью, как у испанца, француза или кавказца – было в синяках и язвах, частью заживших. Оно было. Перед человеком стояла миска, наполненная сухим собачьим кормом, и чашка с мутной водой.

– А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! – воскликнула Гетман и с размаху ударила человека остроносой туфлей под дых.

Тело вздрогнуло и замычало.

– Лицо тебе открыть, сука, да?! – крикнула Анна. – Жрать хочешь?

Человек что-то промычал.

– На, жри!

Она расстегнула шлем на его голове. Кирилл с ужасом увидел лицо, которое уже десять лет было знакомо ему по тысячам телевизионных сюжетов. Человек этот был истощен и избит, но не узнать его было нельзя. Перед ним на карачках сидел погибший от рук украинских милицейских начальников оппозиционный украинский журналист Георгий Гонгадзе. С головой его, которую так и не нашли при теле в Таращанском лесу, было все в порядке. Гетман поняла, что Кирилл понял.

– Гоша у нас тут хорошо себя ведет. Правда, Гоша? – спросила она, поглаживая его по голове. – Гоше тут нравится…

Китаянка распечатала шприц, набрала в него жидкости из склянки на столе и подошла ближе. Анна села Георгию на ногу, массируя голень. Лью внимательно осматривала его щиколотки.

– Yes! – Люси, видимо, обнаружила готовую вену и тут же всадила туда иглу.

Лицо Георгия расплылось в блаженной улыбке. Это был, скорее всего, героин.

– Хочешь его помучить? – спросила Гетман, доставая портсигар.

– Нет, – честно сказал Кирилл.

– Ну и дурак. Ему ж нравится.

Люси ушла в спальню. Анна положила голову Гонгадзе себе на колено и потрепала его за волосы.

– Не понимаю, как вы его здесь консервируете столько лет, – спросил Кирилл.

– Знаешь, Кира, ты меня удивляешь такими вопросами, – сказала Анна, снимая с себя корсет и расстегивая шорты. – Я всегда была уверена, что ты умнее других мужчин, что ты – редкое исключение. Это же так просто. – Она обернулась к Гонгадзе: – Гоша, тебе тут нравится?

Экс-главред «Украинской правды» покивал в знак согласия.

– Я его тут у Юльки в карты выиграла пять лет назад. Это же она его сюда притащила, когда его якобы убили. Им нужен был свой мученик. А тут такой хороший мальчик, послушный. – Гетман взяла трубку телефона. – Да, добрый вечер. Приберите тут слегка. И раба моего в клинику отвезите, пусть его подлечат там, подлатают, а то он совсем на ладан дышит.

Водяная Змея вернулась в гостиную. Гетман разделась, подошла к ней и нежно поцеловала в губы. Одежды Люси отвалились, как чешуя, и обе дамы исчезли в алькове. Кирилл подошел к лежащему на полу Гонгадзе и заглянул в его широко раскрытые глаза, выражавшие абсолютное счастье. Он вдруг вспомнил шокировавшую европейскую общественность несколько лет назад историю немецкого каннибала-гомосексуалиста Армина Майвеса, нашедшего по Интернету добровольца, возжелавшего, чтобы он его съел, – программиста из Берлина Бернд-Йоргена Брандеса. Весь этот кошмар никак нельзя было списать на трудности переходного возраста у подростков – оба героя были вполне состоявшимися сорокалетними мужиками. Брандес не просто откликнулся на «приглашение к столу» от каннибала, он настаивал на том, чтобы его съели, и только убедившись, что намерения Армина вполне серьезны, взял билет в один конец. Как следовало из представленной суду видеозаписи, он сам предложил партнеру отрезать свой член, вместе с ним пожарил и вкусил его. Он умолял Майвеса потрошить его, требовал причинять ему как можно более страшные мучения. Собственно, каннибал из гуманных, если так можно выразиться, побуждений прекратил их, перерезав своей жертве горло. Потом выяснилось, что на объявление Майвеса в сети пришло более двухсот откликов. Кирилл вспомнил скандальную песню Rammstein, посвященную этому сюжету.

Личность Майвеса его мало интересовала. С ним все было понятно – классический идейный каннибал, с детства мечтавший съесть кого-нибудь, чтобы этот кто-то «стал с ним одним целым». Даже философствующий на эту тему, как Ганнибал Лектор в известном триллере. Но второй, Брандес, был для него загадкой, повергающей в замешательство. Что двигало этим человеком? Почему он это сделал? Что было в его душе? Какой была эта душа? Потемкин пытался проникнуть в тот мир, заглянуть за горизонт. Он подошел к столу, на котором лежали всевозможные приспособления для причинения боли. «Брандес был бы счастлив», – подумал Кирилл и заметил под хромированным молотком тоненькую брошюрку. Это был трактат магистра Феодора Дафнопата «Страдание святого и славного великомученика Георгия». Он раскрыл книжицу и пролистал ее. Небесного покровителя Гонгадзе по приказу императора Диоклетиана восемь дней кряду были плетьми до облезания кожи, бросали в яму с негашеной известью и в чан с кипящим свинцом, ломали кости, строгали железными когтями, травили ядом, засовывали в медного быка с гвоздями, крутили на колесе.

«На следующий день царь, узнавши от приставленных к подобным делам, что он еще жив, повелевает изготовить огромнейшее колесо, поддерживаемое в воздухе двумя столбами в виде плотничьего давила, и на земле против изгибов его подложить длинную плаху, в которой были крепко натыканы острые гвозди и разные другие острые орудия. Когда такое орудие было изготовлено, нечестивейший царь приказал привести святого и бросить на него. Когда же привели его на место, где было колесо, он, увидев изготовленное сатанинским искусством орудие и воззрев на небо, сказал: “Господи Иисусе Христе, преблагой Боже мой, благодарю Тебя, что Ты призвал меня недостойного к настоящему жребию”. После такой молитвы праведника слуги супостата, по мановению тирана, схватив его как дикие звери и прикрепив к изгибам колеса, пригвоздили к ним гвоздями его руки и ноги, а шею, чресла и колена сковали и стянули железными цепями и начали вращать колесо на оси. Но можно было видеть терпение большее человеческого естества и рвение высшее всякой телесной нужды. Ибо, когда колесо вращалось с сильным скрипом и находящимися в плахе мечами жестоко поражало тело мученика, плоть его жалостно растягивалась, кости сокрушались, части тела отрезывались, потоки крови неслись по земле. Присутствовавшие и видевшие столь жестокое мучение его отвращали взоры, теряя сознание. Мученик же чувствовал себя так, как бы лежал на мягкой постели и наслаждался отдыхом».

Потемкина осенило: так может статься, христианские великомученики – это мазохисты, которые сами страстно желали, чтобы им терзали плоть изощренными способами и замучили до смерти? Следующая, вытекающая из первой мысль показалась Кириллу еще более интересной: настойчивость, которую проявлял Иисус Христос в вопросе принятия крестных мук и смерти, можно отнести на счет той же особенности его личности. «Хотя, с другой стороны, – вспомнил Потемкин, – в Гефсиманском саду он обращался к господу: “Отче мой! Если возможно, да минует меня чаша сия”. Значит, сам он не стремился к страданиям, но подчинялся внешней воле – так, как он ее понимал». Однако вполне возможно, что последователи его – по крайней мере, значительная их часть – в меру своей фантазии использовали возникший образ для оправдания собственной патологической тяги к мучениям и смерти. Ведь многие окончательно потерявшие рассудок адепты не просто напрашивались на то, чтобы их истязали, – сами занимались членовредительством. «Белые голуби» отрезали себе гениталии и скармливали их собакам, руководствуясь словами Иисуса ученикам: «Не все вмещают слово сие, но кому дано, ибо есть скопцы, которые из чрева матернего родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит». Творчески развивая эту идею, Потемкин оказался несколько напуган следующей догадкой: «Евхаристия! Получается, что верующие во Христа, которые едят его тело во время своих нелепых таинств, по сути, являются каннибалами. Два миллиарда людоедов! Государства, населенные людоедами, где людоедские символы висят в каждой школе. Нет, Айгюль Озкан была в чем-то права…»

– Короче, князь, – прервала его размышления внезапно оказавшаяся за спиной Гетман, – пошли купаться. Let’s go to the ocean! – повторила она для Люси.

– Да! Да! Купаться! – выпорхнула из спальни Лью. – Только одна вещь на дорожку…

Она присела за стол, схватила трубочку и жадно втянула в ноздрю рассыпанный на столе порошок. Гетман последовала ее примеру.

– Хочешь? – спросила она у Потемкина.

Этот вопрос не подразумевал ответа «нет». Причастившись, Кирилл тоже скинул с себя одежду.

– Так, девочки, на выход! – крикнул он, открывая дверь номера.

Они покинули апартаменты, оставив Гошу дожидаться обслуги. Сопровождаемый двумя обольстительными дамами, Потемкин пошел знакомой тропой к лифтам. Дверь одного из них открылась. В кабине стоял, опершись о поручни, Жан-Клод Трише. Он едва держался на ногах, сползая все ниже и ниже. Кирилл и Люси подхватили его и вытащили на площадку, Анна нажала на свой браслет и пощупала пульс банкира.

– Что-то не бьется, – мрачно сказала она.

– Блядь! – Кирилл быстро расстегнул Трише рубашку. – Будем делать ему искусственное дыхание.

– Потемкин, если ты на него дыхнешь, он точно никогда не очухается, – усмехнулась Гетман.

– Тогда пусть Люси дышит!

Лью взялась руками за дряблые щеки Трише, набрала полную грудь и с силой вдула содержимое своих натренированных легких в безжизненное тело. Кирилл начал толчками нажимать на грудную клетку, потом приложил к ней ухо.

– Давай еще!

Люси повторила операцию.

– Ну давай же, Ваня! – Потемкин упорно долбил бездыханного Жан-Клода. – Куда ж они без тебя… Греция пойдет с молотка, Испания с Португалией – туда же… – Он опять прислушался. – Есть! Живой!!!

Анна и Люси завизжали и запрыгали от радости. В этот момент появились два халдея. Они быстро оценили ситуацию и стали по рации связываться с клиникой.

– Ладно, пошли, теперь тут без нас разберутся, – сказал Кирилл.

– Бедненький, – прошептала Лью.

– Какие же мы молодцы! – крикнула Гетман.