Падающие в небеса Лапидус Азарий
Черный «Мерседес» дежурил у выхода из аэропорта. Пеклер стоял и мялся около машины, не понимая, что дальше делать. Сапожников предложил ему сесть рядом, на заднее сиденье, и через минуту пожалел об этом. Не успел автомобиль отъехать от аэропорта, как Пеклер быстро-быстро затараторил, рассказывая, как себя вел вчера каждый член их группы и как они готовятся к выступлениям. Сапожникову это было безразлично. Его бесили истории Пеклера, но вместе с тем он понимал, что вице-президент никогда в жизни не общался с боссом на столь близком расстоянии и просто не знал, о чем говорить с таким большим начальником, а главное, зачем тот вообще приехал на эту, далеко не самую важную для компании, конференцию.
Михаил Петрович, не перебивая, дослушал скороговорку своего сотрудника и неожиданно для него спросил:
– Обновленный список докладчиков известен?
– Да, – с удивлением ответил Пеклер.
– Он у вас есть?
– Конечно.
Пеклер мгновенно полез в папку, до этого бесцельно перекладываемую с одной коленки на другую, и, безумно счастливый, что хоть чем-нибудь может быть полезен Сапожникову, достал лист бумаги и протянул его боссу.
– Я не пойму, что это за список? Здесь какие-то люди, имена которых мне ничего не говорят.
– Ну как же, Михаил Петрович. Я могу вам о каждом рассказать. Это очень известные ученые и бизнесмены, выступающие на нашей секции.
– Какой секции? – Сапожникова вдруг охватила паника, что Липсиц не приедет вообще или, что еще хуже, приедет, а Михаил Петрович не сможет его найти.
– Нашей. Прикладной. «Использование современных разработок нанотехнологии в освоении космического пространства».
– Подожди, – Сапожников даже не обратил внимания, что перешел с сотрудником на «ты», – а мне говорили, что на открытии будут выступать совсем другие люди: министры и мировые финансовые лидеры.
Сапожников избегал произносить вслух фамилию Липсица, чтобы никто, даже его сотрудники, не могли провести параллель между выступлением этого ученого и неожиданным появлением шефа.
– Все правильно! – обрадовался Пеклер. – Я думал, вас интересуют доклады на нашей секции, а если вы спрашиваете о пленарном заседании, то вот, пожалуйста, список выступающих на открытии.
Сапожников пробежал глазами листок, быстро нашел под вторым номером докладчика, лауреата Нобелевской премии Липсица, и тут же успокоился. Закрыл глаза, а Пеклер воспринял этот жест как соответствующую команду хозяина и тут же умолк.
Гостиница «Ланкастер», выбранная помощником Сапожникова, знающим его вкус и пристрастия, как нельзя лучше им соответствовала – роскошная, небольшая, меньше ста номеров, и дорогая.
Двухкомнатный номер походил на подобные апартаменты класса люкс в любом крупном городе США, страны, где принадлежность к среднему классу означала право называться «миллионером» и где за рулем роскошных «Роллс-Ройсов» и «Бентли» запросто сидели их владельцы, а не нанятые водители, как на родине Михаила Петровича. Здесь роскошь стала нормой жизни для многих поколений семей, и выбирая ту или иную гостиницу, человек никому ничего не доказывал, он просто-напросто даже представить себе ничего другого для временного нахождения не мог.
С нашими соотечественниками было совсем по-другому. Их пристрастие к модным курортам, местам проживания, производителям одежды и автомобилей, ресторанам и театрам должна была однозначно информировать окружающих о превосходном финансовом и общественном положении этих господ. Те, кто уже прошел первый этап испытания богатством, начинали относиться ко многим сопутствующим ему вещам как к атрибутам, обеспечивающим привычное течение жизни, но, к сожалению, таких было подавляющее меньшинство. Сапожников тем не менее смело причислял себя к ним. И когда приходилось провести несколько ночей вне дома, он уже никому ничего не должен был показывать и доказывать, ему всего лишь хотелось быть в привычной среде обитания да плюс к тому не видеть бесконечного количества мельтешащих вокруг постояльцев.
Пеклер остался у машины руководить разгрузкой багажа шефа, а Сапожников, не оглядываясь, прошел в гостиницу, где у стойки регистрации его уже ждали. За считаные секунды оформил документы, прокатал карточку и, не дожидаясь багажа, направился к лифту.
Вошедшему в отель Пеклеру Михаил Петрович назвал номер своей комнаты и тут же ошарашил его тем, что, не замедляя шага, моментально попрощался с ним. Спешил Михаил Петрович в связи с острой необходимостью подняться в номер и поговорить с Софи один на один. Объяснялось вдруг возникшее желание довольно просто – он почувствовал легкую истому внизу живота, а причиной этих ощущений мог быть только один человек, и сейчас было необходимо срочно услышать его голос.
– Здравствуй, Софи!
– Привет, Михаил! Ты уже в Штатах?
– Да, и очень хочу тебя видеть.
– Ты знаешь, я тоже. – Софи произнесла эти слова таким голосом, что Сапожников понял: она говорит это искренне, ему удалось растопить лед в сердце девушки.
– Тогда до завтра… – Михаил Петрович задумался и добавил: – Ну, может быть, до послезавтра.
Софи разочарованно спросила:
– А почему не завтра?
– Я буду стараться, но возможно, мне придется с делегацией остаться на вечер, – ответил Сапожников и тут же добавил: – В этом случае я приеду рано-рано утром.
– Хорошо, тогда я не пойду на работу, езжай сразу из аэропорта ко мне. Целую.
Сапожников, конечно, надеялся, что сумеет завтра побеседовать с Липсицем, но если не получится, он пойдет на вечерний прием, посвященный открытию конференции.
Спал Михаил Петрович плохо. Всю ночь ему снились какие-то фантастические животные, широко раскрывавшие рот, пытаясь укусить его, и каждый раз, когда уже казалось, что нет никаких шансов спастись, Сапожников через силу заставлял себя проснуться. После третьего бегства от кошмарных чудовищ он посмотрел на часы. Половина шестого утра.
По опыту пребывания в Штатах ему было известно, что первые несколько ночей спать удается только до шести утра, поэтому сегодняшний подъем он мог рассматривать как нормальный. Если бы не те неимоверные усилия, которые Михаил Петрович потратил на ночную борьбу, то он бы чувствовал себя абсолютно отдохнувшим, но все равно, каким бы ни было его состояние, ему предстоял длинный и тяжелый день.
Размышляя обо всем этом, Сапожников зашел в ванную комнату, побрился и долго стоял в душе. После того как почувствовал, что тело и голову покинула ночная тяжесть, выключил воду, тщательно вытерся большим мягким полотенцем, массируя тело до красноты. Не спеша оделся, заказал в номер кофе, йогурт и булочки, позавтракал. После этого еще раз зашел в ванную комнату, внимательно посмотрел на себя в зеркало, побрызгал любимым одеколоном «Гуччи», ставшим в последние несколько лет традиционным для Сапожникова, и спустился к машине.
Через двадцать минут Михаил Петрович входил в огромный Выставочный центр имени Дж. Брауна, в котором проводилась выставка, и где в конференцзале, называемом «Театр», через сорок минут должен был состояться доклад Нобелевского лауреата Мэтью Липсица. Как встретиться с бывшим одноклассником, Сапожников представлял довольно приблизительно. Он получил несколько рекомендаций от Авдеева. Среди которых под номером один значилась попытка публично задать вопрос докладчику, назвав себя, как это принято на подобных конференциях. Если по каким-либо причинам задать вопрос не получалось, то рекомендовалось по возможности столкнуться с Липсицем лоб в лоб и заключить его в объятия со словами: «Сколько лет, сколько зим!» Было еще несколько вариантов, но Сапожников посчитал их очень топорными и чересчур примитивными для попытки сблизиться с утонченной натурой, коей, по описанию Авдеева, стал Мотя.
Войдя в зал огромного «Театра», выстроенного в виде амфитеатра, Михаил Петрович нашел своих сотрудников, зарезервировавших для него места, сел на удобный стул, открыл программу и с деланым интересом принялся листать переданные ему Пеклером материалы.
По залу пробежал шепоток, мгновенно превратившийся в тишину. Так бывает, когда в летний знойный день вдруг возникший ветерок колышет листву и тут же замирает. На сцену вышли и разместились в президиуме семь человек – ученые, экономисты и политики, имена которых были хорошо известны всем, кто хотя бы немного сталкивался с понятием «нанотехнология» и его экономическими приложениями.
Конференцию открыл министр экономики США, лозунгами продекларировавший, что человечество спасут высокие технологии, но в эпоху кризиса, при катастрофическом дефиците бюджетов, всем будет значительно сложнее их развивать, однако нельзя останавливаться ни на минуту.
Все это время Сапожников внимательно изучал Липсица, сидящего на трибуне вторым слева, пытаясь найти знакомые черты. Проблема заключалась в том, что Мотя, вернее Мэтью, отпустил усы, и они очень сильно мешали совместить сегодняшний его образ и образ семнадцатилетнего юноши.
«Да, пожалуй, если бы не обстоятельства, заставившие меня сегодня находиться здесь, и представление сидящих в президиуме, то я вряд ли бы узнал в этом седом, уставшем от жизни мужчине моего одноклассника, – подумал Сапожников. – Хотелось бы встретиться с ним в другой ситуации. – После секундной паузы он с сожалением вздохнул: – Но я ведь здесь не по собственной воле, и к тому же я не романтический персонаж, а совсем конкретный человек. И на чашу весов поставлена судьба, а может быть, и жизнь моего единственного сына. За это я должен грызть глотки и неистово бороться как в последний раз в жизни».
В момент, когда Михаил Петрович закончил формулирование своей мысли, от которой его самого передернуло, ведущий предоставил слово Нобелевскому лауреату. И хотя Мэтью говорил по-английски, Сапожников мгновенно вспомнил манеру одноклассника и понял, что по большому счету за прошедшие годы кое-что не изменилось и Мэтью в чем-то остался все тем же Мотей, а следовательно, можно было рискнуть и действовать как в школе.
Сапожников с удовлетворением выдохнул и направился к дверям. Увидев это, туда же бросились и члены его делегации. Их, покидающих зал, высветил луч прожектора, и Липсиц, как показалось зрителям, на несколько секунд приостановил доклад, провожая взглядом уходящих.
Михаилу Петровичу могло помешать столь пристальное внимание. Поэтому, чтобы не искушать судьбу, он моментально вернул в зал членов своей команды. Все произошло так быстро, что его сотрудники даже не успели понять, зачем им надо было сначала выходить из аудитории, а потом тут же возвращаться обратно.
Теперь Сапожников четко представлял, как произойдет его встреча с Мотей, но по-прежнему он с трудом понимал, как будут развиваться их отношения дальше.
Мотя говорил скучно, монотонно, и если бы не все его звания и регалии, то народ наверняка бы уснул, но вдруг в конце доклада он начал рассказывать о своих новых исследованиях, приведших к открытиям в теории свободного обращения тел в околоземном пространстве. Просто, доступно, иллюстрируя свои слова почти элементарными математическими формулами, которые лежали, казалось бы, на поверхности.
Сапожников с удовольствием слушал одноклассника – он считал, что талант настоящего ученого во многом и заключается в умении доступным языком объяснить сложную задачу. Кто-то всегда делает первым открытие, а дальше всем вокруг кажется, что это просто лежало на поверхности. У Михаила Петровича на этот счет существовала собственная теория, согласно которой человек, чье имя не дошло до наших дней, доказавший, что дважды два – четыре, был одним из самых великих гениев, когда-либо живших на Земле. Однако только талантливые люди в дальнейшем понимали и принимали величие его открытия, найдя в себе силу признаться в этом.
Михаил Петрович слушал доклад из лобби конференц-зала, стоя перед незакрытой дверью. С каждой следующей минутой ему казалось, что расстояние между годами растворяется, и через несколько мгновений он каждой клеточкой своего мозга почувствовал того, бывшего, Мотю, своего одноклассника Матвея Лившица.
Теперь он практически не сомневался, что Липсиц воспользуется именно этим выходом, он был ближе к президиуму, а Мотя, будучи сторонником рациональных поступков, в школе всегда срезал углы и шел по самой короткой дороге, экономя, как он говорил, «драгоценное жизненное время».
Доклад Липсица закончился. Желающие задать вопросы выстроились в две очереди к стоявшим в проходе микрофонам. Если бы не ведущий, объявивший, что впереди еще много интересных докладов и при этом попросивший задать последний вопрос, то докладчик оставался бы на трибуне еще несколько часов.
Аплодисменты оповестили об окончании выступления. Сапожников отошел немного в сторону от двери и напряженно ждал выхода из зала Липсица. Через минуту Нобелевский лауреат в сопровождении двух организаторов и еще одного господина спортивного телосложения появился в лобби, скользнул взглядом по одиноко стоявшему Сапожникову и, не замедляя шага, двинулся дальше. Потом резко остановился, повернулся к Михаилу Петровичу и уже очень внимательно посмотрел на него. Мэтью Липсицу понадобилось десять секунд, чтобы в его супергениальном математическом мозгу прокрутились все возможные комбинации, выделилась одна, правильная, и он безошибочно произнес:
– Миша. Сапожников.
Он сказал имя и фамилию одноклассника с такой интонацией, как будто друзья детства расстались только вчера.
– Да, это я, Мотя! – с дрожью в голосе отозвался Сапожников и направился к Липсицу.
Они обнялись, потом, разжав объятия, принялись похлопывать друг друга по плечу. Дежа вю. Несколько дней назад точно такими же приветствиями обменивались Авдеев и Сапожников. И именно так в Москве описывал возможную встречу одноклассников Антон.
– Миша, я очень рад тебя видеть! Часто вижу в Интернете сообщения о твоих достижениях. Ты создал целую империю. Молодец!
– Прекрати, мои достижения блекнут по сравнению с твоими – Нобелевский лауреат. Этого не купишь ни за какие деньги!
– Да ну. Ничего сверхъестественного нет, – потупив взор, как будто стесняясь своего звания, произнес Мэтью.
Окружение Липсица стояло в недоумении, не понимая, о чем он говорит по-русски с неизвестно откуда появившимся собеседником. Атлет напрягся. По-видимому, он являлся телохранителем Липсица или чем-то в этом роде и ему было заранее неизвестно о подобной встрече.
«Для Штатов охрана – это очень круто», – подумал Сапожников. Он понимал, что присутствие охранника, в отличие от России, где одно время любой мало-мальски бизнесмен имел телохранителя, здесь означает особую важность оберегаемой персоны для государства. Конечно, звезды кино и шоубизнеса в Америке тоже пользовались охраной, но Липсиц не был ни тем, ни другим.
– Может быть, выпьем кофе, поговорим? – предложил Сапожников.
– Извини, не могу. У меня очень важная встреча в Вашингтоне, и я ее не в состоянии отменить. За мной прислали самолет, а я и так задержался на полчаса. Надеялся отчитать доклад покороче и без вопросов. Но вошел в раж и никак не мог остановиться. И поэтому получил столько вопросов – рассказал много нового, может быть, и непонятного. – Мэтью объяснял причины своего отказа так подробно (порою вставляя английские слова), как будто пытался извиниться перед одноклассником.
– Обидно, только что встретились… Можно сказать, нашлись, и сразу опять расстаемся, – с искренним сожалением произнес Сапожников.
– Прекрати! Ты надолго к нам?
– Нет, всего на пару дней.
Теперь настала очередь огорчаться Липсицу:
– Всего-то…
В этот момент его прервал атлет, который был, по-видимому, не только охранником, но и помощником, с напоминанием, что они и так уже сильно опаздывают.
– Хорошо, иду, – бросил Липсиц сопровождению, повернулся к Сапожникову и протянул карточку: – Здесь все мои координаты. Мы обязательно должны встретиться!
– Конечно!
Друзья обнялись, и Липсиц убежал.
К Сапожникову подошел Пеклер, наблюдавший беседу со стороны, и с восхищением спросил:
– Вы знакомы с Липсицем?
– Да, – небрежно бросил Сапожников, – закажите мне билет на ближайший рейс до Нью-Йорка.
– Вы уезжаете? А как же прием? – спросил ошеломленный Пеклер.
– Ты сходишь, а мне потом расскажешь!
Глава 9
Сапожников уже почти подъехал к аэропорту, когда вдруг вспомнил, что не предупредил Софи о своем приезде. От одной мысли, что скоро увидит девушку, он пребывал в эйфории и не мог представить, что она по этому поводу может испытывать какие-то другие чувства.
– Софи, привет! У меня для тебя радостная новость: я прилетаю сегодня и через несколько часов буду у тебя.
Но голос Софи, прозвучавший после некоторой паузы, отнюдь не выражал радости:
– А где ты сейчас находишься?
– Подъезжаю к аэропорту Хьюстона, – ответил обескураженный Сапожников – он никак не ожидал подобной реакции. – Ты этого не хочешь?
– Ну, мы же договаривались на завтра.
Михаил Петрович пришлось вновь вспомнить об избыточном рационализме в поступках девушки, и он даже пожалел, что как мальчишка сорвался с конференции.
– Софи, все очень просто! – быстро нашелся Сапожников. – Я прилетаю в Нью-Йорк сегодня вечером. Спокойно размещаюсь в гостинице, а завтра утром приезжаю к тебе.
– Не обижайся и не строй из себя жертву. После твоего звонка я перенесла на вечер встречу, которая должна была состояться завтра. Теперь, похоже, она не состоится вообще никогда! Вот и все. Приезжай, я скучаю!
Сердце Сапожникова растаяло, тепло растеклось по всему телу, он почувствовал себя безумно счастливым.
– Тогда я лечу к тебе на крыльях любви. Жди.
– Уже жду!
В Нью-Йорке Сапожникова встречал водитель с табличкой, на которой с двумя ошибками было написано его имя. Михаил Петрович проследовал к традиционному американскому лимузину – «Кадиллаку». Приезжая в Штаты, Сапожников соглашался ездить на американских машинах представительского класса, что было для него нонсенсом в любой другой стране. Единственное его требование – чтобы автомобиль был стандартных размеров, потому что любые американские удлинения машин он терпеть не мог, считая их дурным тоном.
Сначала Сапожников решил заехать в гостиницу, оставить там вещи, привести себя в порядок, переодеться. Потом купить шампанское, а после этого направиться к Софи.
Гостиница «Ритц-Карлтон Сентрал парк» располагалась с южной стороны Центрального парка, а поскольку Софи жила, как полагал Сапожников, где-то поблизости, то его выбор пал именно на этот отель, чтобы избежать знаменитых манхэттенских пробок. Ну и, кроме того, гостиница отвечала всем требованиям Михаила Петровича.
Автомобиль остановился перед входом, водитель ловко выскочил из салона и, опережая портье, бросился открывать дверь. Сапожников поблагодарил его, направился было к входу, но тут же вернулся к водителю.
– А скажи мне, дружище, – вальяжно произнес Михаил Петрович, – где мы можем купить самое дорогое шампанское, продающееся в этом городе, и красивый букет цветов?
– Шампанское – в магазине «Elite wine» на Третьей авеню, а цветы я закажу по телефону, и их в течение часа доставят прямо к вам в номер.
– Нет, в номер не надо. Пусть они привезут к тебе в машину, а пока готовят букет, съезди и купи «Луи Родерер Кристалл» тысяча девятьсот девяносто шестого года. Вот тебе деньги. – Сапожников достал кошелек и отсчитал десять стодолларовых бумажек. – За час управишься?
– Постараюсь! Сапожников не ходил, а летал по номеру в предвкушении свидания, по ходу снимая и разбрасывая одежду. Пока принимал душ, думал, как одеться. Ему казалось это очень важным для первой встречи дома у девушки. Наконец решил исполнить роль мачо – надеть клубный пиджак, чуть расклешенные брюки, белую рубашку без галстука, крокодиловые ботинки и такой же крокодиловый ремень. Ни дать ни взять Бандерос. Еще бы волосы покрасить в иссиня-черный цвет, но это будет уже чересчур.
Когда перед поездкой в Москве он складывал вещи, так и предполагал появиться у Софи, но потом, после первого телефонного разговора из Хьюстона, передумал и решил, что для начала будет «серьезным бизнесменом» – в строгом темно-синем костюме в тонкую полоску и голубой рубашке с галстуком. Сейчас же после слов девушки «Приезжай, я скучаю!» его настроение резко изменилось. Сапожников почувствовал, что небезразличен Софи, он сумел прорвать ее блокаду, а значит, он не кто иной, как мачо. Посмотрел на себя в зеркало, остался доволен, побрызгал немного одеколоном – это действие почему-то придавало ему уверенности, вышел из номера и быстрым шагом направился к лифту.
Автомобиль уже стоял перед входом, и водитель, увидев клиента, как в прошлый раз, мгновенно выскочил, бросился открывать заднюю правую дверцу. Сделал он это очень проворно, чем заслужил похвалу Сапожникова, и, как казалось, очень счастливый кинулся на свое место, а уже сидя на переднем сиденье, повернул голову, протянул руку с деньгами и сказал:
– Все сделано. Вот сдача.
– Спасибо, это тебе за проворность. – И Сапожников вернул водителю деньги, лежавшие на его протянутой руке.
К дому Софи подъехали минут через пятнадцать. Михаил Петрович предполагал, что у девушки приличный достаток, но дом, его подъезд, швейцар в ливрее и котелке недвусмысленно говорили, что здешние обитатели – люди не просто богатые, а очень богатые. По представлению Сапожникова, даже снимать здесь квартиру требовало состояния со многими нулями, а уж о владении и говорить не приходилось.
Швейцар оказался еще проворнее водителя, он открыл дверь, когда тот только выскочил из машины. Прокрутил перед посетителем дверь-вертушку и остался стоять на улице.
В огромном лобби Сапожников направился к удивительной красоты стойке консьержа. Столешница была сделана из массивного куска мрамора, а покоилась она на прозрачной стеклянной тумбе, внутри которой ниспадал водопад.
Михаил Петрович назвал номер квартиры, консьерж соединился с Софи, спросил, ждет ли она гостей, и, услышав утвердительный ответ, проводил Сапожникова до лифта. Вызвал кабину, нажал кнопку этажа и, пожелав хорошего вечера, с полупоклоном удалился.
«Куда я попал? Интересно, откуда у Софи такие богатства?»
Михаила Петровича было трудно удивить роскошью, он привык к подобному благополучию у своих партнеров и крупных чиновников, но у довольно молодой девушки видел такое впервые. Откуда это? Богатые родители, муж или, может быть, любовник? Представить, что Софи самостоятельно зарабатывает на проживание в таком доме, было трудно.
Размышляя о непонятном для него явлении, Сапожников дошел до приоткрытой двери квартиры. На пороге стояла Софи в сексуальном одеянии, составляющем что-то среднее между спортивным и пляжным костюмом, в обтягивающей майке и широких трикотажных брюках. В просвете между брюками и майкой, как то и подразумевала интрига жанра, красовался плоский животик.
Но видимо, мысли отнюдь не сексуального характера отразились на лице Сапожникова, и Софи, бросившаяся к нему на шею, расцепила руки и отошла на шаг.
– Что-то случилось?
– Нет-нет, это я, наверное, устал от перелетов, – быстро нашелся Сапожников.
– Может, нам не надо было встречаться? Полежал бы, отдохнул один в номере? – с хитрой улыбкой спросила Софи.
– Ты что, с ума сошла? Какой отдых, когда ты рядом, можно сказать, на соседней улице, – рассмеялся Сапожников, положил шампанское и цветы на столик, стоявший в прихожей, взял девушку за талию, подтянул к себе и поцеловал.
Дальше все было именно так, как представлял себе Михаил Петрович. Быстро раздевшись и скинув на пол одежду, они сплелись в объятиях и занимались любовью с огромным, доселе не испытываемым наслаждением. Достигли вершины одновременно, потом долго-долго летали в небесах, а когда спустились, то почувствовали невероятный голод.
Нагие, пошли на кухню, открыли шампанское, пили его большими глотками из высоких красивых бокалов и заедали фруктами и пирожными.
Сапожников оценивающе осматривался по сторонам. Квартира оказалась не очень большой – метров сто, состоящей из объединенных прихожей, гостиной, кухни и изолированной спальни – в Америке это называлось «one bedroom apartment». На стенах висели произведения современного искусства, в которых Михаил Петрович разбирался не очень сильно, но понимал – то, что он видит, является продуктом высшего класса.
Софи поймав его взгляд, спросила:
– Нравится?
– Откровенно говоря, я не поклонник современного искусства. Мне ближе великие фламандцы – Босх, Брейгель.
– Тоже неплохо, а главное, честно! Из ста человек, заявляющих, что они разбираются в современном искусстве, дай бог, если десять человек его реально понимают и только пять из них сумеют отличить одного автора от другого.
– Да, жесткая оценка любителей искусств со стороны профессионального эксперта.
– Жесткая, но зато справедливая, – усмехнулась Софи.
– А можно нескромный вопрос? – решил Сапожников прояснить так мучащую его тему происхождения богатства девушки.
– Конечно! Какие могут быть между нами нескромности? – рассмеялась Софи и обвела взглядом с ног до головы раздетого Сапожникова.
Тот тоже рассмеялся.
– Скажи, а то, чем ты занимаешься, приносит много денег?
Сапожников сделал многозначительный жест рукой.
– Ах, вот что тебя беспокоит! А я чувствую, что в тебе застрял какой-то вопрос, а какой – не могу понять. Могла бы догадаться, что тебя, как любого богатого мужчину, волнует, не являюсь ли я содержанкой еще более богатого мужчины и не богаче ли я, чем ты? Я права?
– Что-то типа того, – неопределенно ответил Сапожников.
– Отвечаю оба раза – нет! У меня было несколько великолепных лет. Я занималась формированием коллекций для очень известных людей, назвать которых, по понятным причинам, не могу, но уверена, что их имена тебе хорошо известны. Заработала на этом целое состояние. Для меня состояние. Хотя для таких, как ты, это может быть каплей в море. Кроме того, ты же знаешь, я была замужем, и эта квартира достается мне по договоренности о разделе имущества. Удовлетворен?
– Да!
– Удивительная история. Я никогда не откровенничаю с мужчинами, а тут толком еще с тобой не познакомилась, а столько уже рассказала. Ты не знаешь почему?
– Знаю!
Та односложность, с которой Сапожников отвечал Софи, легко объяснялась. Он боялся прервать откровения девушки, а ему было очень важно понять, кем же она является на самом деле. Главный вопрос для себя Сапожников сформулировал следующим образом: «Почему же с такой легкостью и даже элементами потребительства Софи пошла на тот первый постельный контакт?» Сейчас в ходе беседы, когда ему показалось, что ответ получен, он был готов говорить.
– Так почему? – с нетерпением спросила Софи.
– Потому, что я твоя судьба! Ты во всех своих мечтах рисовала такого мужчину, как я. Много старше, чуть-чуть напоминающего тебе отца. Ты любишь отца?
– Да, очень!
– Вот видишь! Но если мужчина старше, то у него могут быть физиологические проблемы, поэтому ты устроила мне проверку в Лондоне. После того, как я ее выдержал… А я ведь ее выдержал? – спросил Сапожников, заранее предполагая ответ.
Софи кивнула.
– Ты поняла, что я тот, о ком ты мечтала. А дальше – все предельно просто. Ты увидела, что и я абсолютно открыт перед тобой, и причину этого установила точно – я тоже соскучился по настоящей любви. Все! Вот так и сложилось: я и ты! А вместе мы одно слово – судьба!
Софи загадочно улыбнулась и, не произнося ни слова, поднялась со стула, подошла к сидящему Сапожникову, взяла в ладони его лицо и прильнула своими чуть влажными губами к его губам, просовывая язычок внутрь. У Сапожникова моментально возникло желание, и Софи, почувствовав это, села к нему на колени лицом к лицу и стала плавно двигаться. Сапожников возбуждался все сильнее и сильнее, когда влажные соски Софи дотрагиваются до его сосков. Он уже не мог сдерживаться и, услышав «Да!», закричал в полный голос, и, как эхо, ему ответила криком Софи.
Они буквально рухнули на ковер и мгновенно уснули.
Сапожников проснулся в пять часов от того, что затекла рука, на которой, свернувшись калачиком, лежала сладко посапывающая Софи. Чуть приподняв девушку, Михаил Петрович высвободил руку. Сделал это он настолько деликатно, что Софи даже не проснулась. Сапожников поднял стул, который оказался перевернутым после ночных событий. На столе стояли недопитые бокалы с шампанским, тарелки с пирожными и фруктами. Картина напоминала утро после оргии студенческих времен, правда, качество продуктов и напитков существенно отличалось. Михаил Петрович взял со стола бокал и с удовольствием посмотрел на Софи. Она, нагая, лежала на боку к нему спиной, ее фигура была превосходна. В меру широкие бедра, плавно переходившие в тонкую талию и красивую накачанную спину. Вряд ли кто-нибудь из тех студенческих красавиц, лучших во всем институте – а только с такими общался Сапожников, – мог даже отдаленно сравниться с Софи.
Девушка, переворачиваясь на другой бок, приоткрыла глаза и, увидев стоявшего с бокалом Сапожникова, произнесла:
– Любимый, ты зачем встал? Иди ко мне.
Михаил Петрович сделал глоток не холодного, уже основательно выдохшегося шампанского, и оно показалось самым восхитительным напитком, выпитым им за последнее время. Он поставил бокал, опустился на колени. Софи легла на спину, закрыла глаза, как будто говоря: «Жду!»
Через час Сапожников, приняв душ, оделся и вызвал машину. Софи накинула халат и вышла в прихожую, с сожалением наблюдая за сборами.
– Может быть, поедем позавтракаем? – спросил Михаил Петрович.
– С удовольствием, но очень спать хочется. – Софи непроизвольно зевнула и прикрыла ладонью рот.
– Ладно, отдохни. Я пока поработаю, днем пообедаем, а вечером – опять к тебе.
Он улыбнулся, не сомневаясь, что придумал отличную программу на сегодня.
– Извини, я вечером не могу. – И Софи, увидев недоумение на лице Сапожникова, объяснила: – Сегодня у меня ужин с родителями. Жаль, но отменить не получится, я им давно обещала.
– Ну что же, родители – это святое! Тогда встретимся за обедом.
Но с обедом у Михаила Петровича не сложилось. Неожиданно в Нью-Йорке появился Уильям Блейд, желающий незамедлительно встретиться с «мистером Майклом». Оказалось, что срочно прилетевший с ним Миловидов всю ночь разыскивал Сапожникова. Теребил гостиничную администрацию, но та в целях безопасности клиента соединяла с номером, где никого не было, и отказывалась отвечать, когда уехал постоялец, куда и на какой машине. Но даже если бы они и ответили на все вопросы и Миловидов нашел номер телефона лимузинной компании, то и там, сохраняя тайну клиентов, ничего бы ему не сказали. Поэтому в семь утра Миловидов с помятым от бессонной ночи лицом встречал шефа в лобби гостиницы, нервно мучая телефон и ежеминутно набирая номера, по которым, как он считал, мог находиться Сапожников.
Завидев начальника, финансист моментально вскочил с дивана и кинулся к нему навстречу:
– Как здорово, что вы пришли. Доброе утро…
Ничего не понимающий Сапожников перебил:
– Откуда ты взялся?
– Из Лондона.
– Вот именно. А зачем ты прилетел сюда? И почему мне не позвонил перед вылетом?
– Блейд срочно полетел в Нью-Йорк. Предложил поехать с ним в машине до аэропорта и обсудить все наши дела. Ему позвонили и сказали, что вопрос можно будет быстрее решить здесь. Я, как был, только с документами, без вещей, полетел с ним, даже не имел времени вам позвонить. А как только прилетел, связался с Пеклером, узнал, где вы остановились, и тут же приехал в «Ритц».
Миловидов произнес свою тираду скороговоркой, чтобы, пока начальник его вновь не перебил, успеть доказать, что его приезд не просто нужен для дела, но и подвигу сродни.
– Молодец, – скупо похвалил Сапожников.
– Блейд хочет видеть вас в восемь часов в главном офисе «Jp Morgan Chase» на Парк-авеню.
– Хорошо, пойду переоденусь. А тебе не мешало бы побриться. – Сапожников скептически осмотрел суточную щетину на лице финансиста. – У тебя есть здесь номер?
Миловидов кивнул.
– Тогда встречаемся внизу, в лобби, через полчаса.
Блейд, казалось, был еще больше радушен, чем обычно. Опять со всей силой похлопывал Сапожникова по плечу, но на сей раз предложил конструктивную программу получения денег. Его американские коллеги были готовы незамедлительно открыть кредитную линию, и ее нужно срочно оформить. Переговоры заняли часа три, и когда Сапожников, созвонившись с Софи, собрался уехать на ленч, банкиры, сильно удивившись, предложили поесть здесь же, в офисе. Блейд объяснил:
– Главным условием оформления денег является твоя собственная подпись, Майкл.
– Ну и хорошо, пусть готовят бумаги, я через час приеду и подпишу! – наклонившись к Блейду, шепотом предложил Сапожников.
– Нам бы не хотелось, чтобы вы сейчас уходили, – произнес старший вице-президент банка Штейниц, каким-то образом услышавший слова Сапожникова. – Наверняка возникнут вопросы, решение которых потребует вашего личного участия.
У Михаила Петровича не укладывалось в голове, что в природе существует какая-либо причина – пусть даже большая кредитная линия, так нужная его компании, – из-за которой он пропустит встречу с Софи. Если же отбросить личные мотивы, то Сапожников, уже давно не занимаясь практической подготовкой документов, не представлял, чем может быть сейчас полезен.
– Господин Штейниц, здесь останется мой заместитель Миловидов, а я скоро вернусь. У меня очень важная встреча.
Американец, по одной ему известной причине, был неумолим.
– Я не буду работать над контрактом, если вы отсюда уедете! – резко произнес Штейниц.
Сапожников повернулся к Блейду и взмолился:
– Билли, помоги, мне нужно уехать только на один час!
– Не могу, Майкл! – стальным голосом произнес Блейд. – Давай лучше поднатужься и быстрее закончишь. Подпишем бумаги и езжай куда хочешь. Мне тоже не сильно хочется торчать здесь в банке, но я же не убегаю!
После столь пламенной речи Михаил Петрович понял, что у него действительно не получится уехать из банка до окончания работы над контрактом. Он вышел из переговорной комнаты и набрал номер телефона Софи.
– Где ты любимый? Я уже заждалась.
– Извини, давай отложим нашу встречу на часок.
В трубке повисла пауза, после которой Софи ответила резко изменившимся голосом:
– Не получится.
– Почему?
– Потому что через час у меня встреча. Я же тебе говорила, что перенесла разговор с клиентом с утра на середину дня. Из-за тебя, кстати! – В голосе прозвучали нотки раздражения.
– Прости, пожалуйста.
– Хорошо, – абсолютно спокойно сказала Софи, мгновенно взявшая себя в руки.
Сапожников восхитился силой характера девушки и почувствовал, что не должен на этом закончить разговор. Тем более Софи притягивала его к себе все больше и больше.
– Я завтра рано уезжаю и очень хочу тебя до того увидеть.
– Боюсь, что свидание придется перенести до следующего твоего приезда, – произнесла Софи, но теперь уже ей хотелось приободрить Сапожникова, и она добавила: – Или моей поездки в Европу.
– Жаль…
Сапожников закончил разговор и, расстроенный, вернулся в переговорную комнату. Там работа была в полном разгаре, и Михаилу Петровичу не оставалось ничего другого, как присоединиться к коллегам. Как это ни удивительно, Штейниц оказался прав: присутствие Сапожникова требовалось для обсуждения каждой фразы. Слишком большой риск принимали на себя американцы, выдающие кредитные ресурсы не просто в другую страну, а в страну, относящуюся к «emergent market» – опасным рынкам, провалившимся более других в условиях экономического кризиса. Через пару часов работы, когда не было еще видно конца и края, участникам переговоров очень захотелось есть. Ведра кофе и чая, потребляемые ими в последние часы, не утоляли голод, и хозяева заказали в соседнем итальянском ресторане салаты и пиццу.
Несмотря на попытки сдержать гнев и объяснить себе, что отмененный ланч ей абсолютно безразличен, Софи конечно же была возмущена поведением Сапожникова. Она не могла работать, несколько часов безвольно сидела в кресле, а потом вышла из кабинета и начала мерить шагами офис, задевая стоявшие на ее пути стулья. Сотрудники не узнавали свою начальницу, обычно сдержанную и спокойную. У Софи не укладывалось в голове, как после такой романтичной ночи, шампанского и всепоглощающей любви Михаил позволил себе столь легко отказаться от свидания. Девушке казалось, что они должны постоянно хотеть друг друга. Подумаешь, деловые переговоры! Неужели ради любимой женщины нельзя отменить или перенести встречу? Или она вовсе не «любимая женщина», а возникшие впечатления об особых отношениях между ней и Сапожниковым ошибочны? Софи еще долго ломала голову, пытаясь понять, что же происходит в ее жизни, но в конце концов решила для себя только одно: что очень хочет видеть Михаила не только за ланчем, обедом или ужином – она хочет быть с ним всегда и везде.
«Ладно, приглашу Михаила на ужин. Конечно, нужно будет объяснить родителям его появление. Ничего страшного, скажу, что это мой богатый клиент из России».
Софи прекратила свои метания по офису и вернулась в свой кабинет, отделенный от основных помещений особыми прозрачными перегородками. Хитрость этих стен заключалась в том, что Софи было достаточно нажать на кнопку и они мгновенно превращались из прозрачных в матовые, делающие участников встречи невидимыми извне. Вот и сейчас девушка отгородилась от всего мира и дрожащими руками взяла телефон.
Наспех перекусив, американцы и команда Сапожникова приступили к работе, а часам к семи вечера забрезжила надежда закончить подготовку и подписание бумаг в ближайшие час-полтора.
Сапожников откинулся на стуле, потянулся и подумал с сожалением, как порой несправедлива бывает к нему жизнь. Только он, похоже, нашел ту, которую искал годы, как тут же обстоятельства испытывают на прочность начинающиеся отношения. Со стороны следующее его действие выглядело странным: потянувшись, он трижды сплюнул через левое плечо и постучал по столешнице массивного дубового стола. Что это означало, понимал один лишь Сапожников.
Но по-видимому, его ангел-хранитель неотступно следовал за ним, и не успел Михаил Петрович отдернуть руку от стола, как его трубка заверещала. Он, предчувствуя, что этот звонок сейчас очень важен для него, не желая быть услышанным посторонними, быстрым шагом вышел из комнаты и ответил:
– Алло, слушаю вас.
– Михаил, привет! Это Софи. Как ты смотришь на предложение поужинать со мной?
– Я… я с удовольствием, но ведь ты занята – ужинаешь с родителями. Ты перенесла семейную встречу?
– Нет, я приглашаю тебя на ужин вместе с моими родителями. Я поняла, что очень хочу тебя видеть, а нам предстоит такая долгая разлука.
Читать бесплатно другие книги:
