Падающие в небеса Лапидус Азарий
– Ну, хорошо! Можно!
Берия помялся и через несколько секунд говорит:
– А еще мы подумали, что вместо всего этого можно двойнику усы сбрить.
– Ну, можно и так! – ответил вождь, пожевывая свои усы».
Выскочившая в разговоре с сыном фраза показывала, как глубоко засела в голову Сапожникову рассказанная в анекдоте жизненная коллизия. Он очень надеялся, что и по отношению к нему в последний момент прозвучит команда «Ну, можно и так!», и не надо будет играть в «шпионские страсти». Только Сапожников никак не мог понять, от кого следует ожидать эту начальственную директиву.
Как и предполагал Михаил Петрович, спал он очень недолго и уже в половине шестого, проворочавшись минут двадцать, поднялся и позвонил в Штаты.
– Привет, Софи! Вернее, доброй ночи!
– Доброе утро, Миша! Как спалось?
– Хорошо, но мало! – бодро произнес Сапожников. – Ну как, посмотрела свой график?
– Да, – упавшим голосом ответила Софи, – у меня, к сожалению, в конце следующей недели не получится.
– А что такое? Дела?
– Не совсем! Будет праздник, Песах, и мы обычно его проводим с родителями.
Софи замолчала, молчал и Сапожников. Потом вдруг девушка заговорила. Быстро-быстро, как будто боялась, что забудет произнести что-то важное:
– А давай ты проведешь праздник с нами, в родительском доме в Хьюстоне. Я вспомнила, вы ведь учились в одном классе с папой, и я уверена, он будет рад.
Сапожников подумал, что события развиваются значительно лучше, чем он мог предположить. Ведь то, что следовало сделать ему самому, и вовсе не по собственному желанию, сейчас происходило по воле Всевышнего, вложенной в уста Софи.
– Мне как-то неудобно. Ты уверена, что родители нормально отреагируют на мой визит в их дом? Очень не хотелось бы создавать тебе проблемы.
– Ну, конечно, уверена, любимый! Я с ними поговорю. Жду тебя!
Сапожников встал с кресла и начал мерить комнату шагами. Странно как-то получалось: с одной стороны, он очень хотел видеть Софи, быть с ней каждую секунду, гладить ее по руке, обнимать и целовать, с другой – он оказывался в доме ее отца, а именно это требовали от него разведчики. Внутри него рождался и быстро рос некий странный плод, который стучался в каждую клетку организма, требуя отказаться от поездки в Америку – сей уродец бесконечно повторял: «Это плохо, это неправильно!» Но с другой стороны, увидеть Софи хотелось так, что даже сводило челюсти и невозможно было произнести: «Хочу, скучаю!»
Побродив минут пятнадцать, Михаил Петрович определился: «Я обязательно поеду», – но подспудно решил, что постарается по возможности саботировать полученное им задание. Все-таки в российском государстве столько неразберихи, что и чекисты могут в суете текучки забыть о нем или по меньшей мере быть не такими требовательными к решению поставленных ими задач. В какой-то мере Сапожников был идеалистом, он верил в мощь и покровительство великих сил, творящих на небесах, и что именно они вершат человеческие судьбы на Земле. Его жизнь написана всесильным художником от беззаботной юности до седой старости, а посему никто из живущих на планете не вправе изменить ее содержание или продолжительность!
– Алло, здравствуй, папа!
Софи решила, что из родителей первым надо поставить в известность отца. Он был главой семьи. Для окружающих – великим Липсицем, а для домашних – сильным и мудрым папой. Почему-то так повелось, что «папа» обращалась к нему не только Софи, но и ее мать Речел. Наверное, это отражало главенствующую роль отца в семье. Итак, она сначала поговорит с отцом, а потом известит мать.
– Привет, Софушка.
Липсиц звал дочь именем своей матери. Именно Софушкой его отец называл мать, и потом, когда родилась безумно любимая дочь, он с первых минут обращался к ней только так. И Софи, почти совсем не говорившая по-русски, чувствовала, что это ласковое обращение – столь необходимая каждому человеку связь с прошлым.
– Папа, а как ты посмотришь, если к нам на седер приедет один человек?
– Положительно! – без паузы ответил отец.
– Папа, но ты даже не спросил, а кто это?
– Кто это?
– Твой одноклассник Михаил!
Теперь уже после паузы, которая длилась, как показалось Софи, вечность, отец произнес:
– Ну что же, если ты так хочешь, то, пожалуйста, пусть приезжает.
Голос Липсица не был твердым. Конечно, трудно представить в собственном доме одноклассника в роли близкого мужчины своей единственной и горячо любимой дочери.
Сапожников позвонил оперативному дежурному, чтобы тот прислал машину – дожидаться пробуждения домочадцев и общаться с ними не хотелось, да и на работе за время его отсутствия накопилась целая куча дел. Офисный автомобиль прибыл минут через двадцать. Охранник, поднявшись к квартире шефа, застыл перед дверью в ожидании его выхода. Наспех приняв душ и побрившись, Михаил Петрович, не завтракая, без обычной тщательности оделся, выскочил на площадку и быстрым шагом направился к лифту.
В приемной его встретила вызванная по срочному звонку секретарша, спрятавшая косметику, как только заметила подошедшего Сапожникова. Он бросил на ходу:
– Кофе, бутерброды! – и машинально посмотрел на часы: без пятнадцати семь утра.
Это было лучшее время, когда еще никто не пришел на работу, не мешала бесконечная текучка и можно сосредоточиться над каждым письмом. А их накопилось очень много – толстая папка, специально положенная помощником в центр стола, всем своим видом говорила: «Прочитай меня!»
Часа полтора Сапожников разбирался с почтой, и когда за дверью в приемной начали раздаваться звуки оживающего офиса, ему позвонили на мобильный телефон. Номер, высветившийся на дисплее, оказался неизвестным. Можно было не отвечать, но он догадывался, от кого этот звонок.
– Здравствуйте, Михаил Петрович! Мне дали ваш номер телефона и попросили встретиться.
– А кто вы? – хотя теперь Сапожников уже точно знал, с кем разговаривает, несмотря на то, что собеседник не представился.
Позже, анализируя события того утра, Михаил Петрович много раз задавал себе вопрос, по каким признакам он понял, что разговаривает с сотрудником Службы внешней разведки, ведь его телефон могли дать кому угодно: бизнесмену, журналисту, банкиру? Так иногда и происходило, номер был доступным, и считалось нормальным позвонить и сослаться на источник его получения. Именно этого незнакомец и не сделал, сказав неопределенно «мне дали…», что не помешало Сапожникову, задав вопрос, уже знать на него ответ.
– Я – Виктор Михайлович, от Антона Николаевича.
– Замечательно! И что вы хотите?
Собеседник смутился, но через несколько секунд нашелся:
– Встретиться с вами и кое-что рассказать.
– Рассказывайте! – резко произнес Сапожников.
– Ну, не по телефону же, – промямлил Виктор Михайлович.
– А не по телефону у меня нет времени с вами встречаться! – И Сапожников отключился.
Его грубость по отношению к незнакомому человеку объяснялась нежеланием плясать под дудку Авдеева. Зачем звонил этот человек – понятно. Он должен был проинструктировать Сапожникова, как следует себя вести на празднике в доме Липсица.
«Ничего, и без него обойдусь. На улице двадцать первый век, и пятнадцати минут в Интернете хватит для ответа на любой вопрос», – решил Михаил Петрович. Действительно, войдя на Google.ru и набрав поиск «Песах», Сапожников, потратив час, узнал, как себя вести, что можно, а что нельзя есть в этот праздник, какое вино надо пить и чему вообще посвящено данное событие. Он был настолько убежденным атеистом, что даже новомодное увлечение общества различными религиозными течениями обошло его стороной. Михаил Петрович одинаково безразлично относился к синагоге и к церкви, но вместе с тем одинаково рьяно финансировал программы для стариков и малоимущих, которые эти заведения осуществляли. Все религиозные праздники он считал выдумкой, направленной на закабаление верующих, но сейчас вдруг почувствовал абсолютно новое ощущение. В нем неожиданно проснулся дух предков, и от этого мурашки побежали по коже. Ему отчетливо представилось, как целый народ, не желающий быть рабами, за несколько часов поднялся и покинул границы ненавистного государства под названием Египет. А ведь он, Сапожников Михаил Петрович, был потомком тех людей. Пусть и ассимилированный последними поколениями безбожников, живших в его семье, но все равно с теми же генетическими признаками, что и у его соплеменников, бежавших три с половиной тысячи лет назад из Египта. Прочитанное навеяло мысль, вроде бы и не имеющую напрямую отношения к празднику Песах: «Да, пожалуй, не все потеряно! Я еще повоюю!»
Глава 12
Неделя пролетела как одна минута. Приходилось детально рассматривать план мероприятий и программу распределения выделенного кредита. Все подразделения корпорации претендовали на получение денег, поэтому Сапожников целыми днями участвовал в их инвестиционных комитетах. Потрепанные кризисом директора компаний с пеной у рта доказывали, что именно им необходимо выделить финансовую поддержку, а их коллеги могут немного подождать. Только Михаил Петрович мог подняться над этой борьбой и с высоты своего положения посмотреть на возникшие проблемы с точки зрения состояния бизнеса в целом, не опускаясь до местнических интересов отдельных структур.
Когда в первый рабочий день после возвращения из Штатов Сапожников входил в офис, он даже представить не мог, с каким объемом рутинной работы ему придется столкнуться. Тем не менее уже на третий день его менеджеры поняли, что борьба по «перетягиванию одеяла на себя» не сложится, и начали конструктивно работать, но Сапожников, все еще опасаясь за судьбу денег, лично присутствовал на важнейших совещаниях. Вечером, приходя домой, он принимал душ, десять минут смотрел в телевизор, не понимая, о чем там говорят, и плашмя падал в постель, умудряясь в последнюю секунду отключить ТВ. Несколько раз звонила Ольга, но ни малейшего желания с ней встречаться Сапожников не испытывал, быстро заканчивал разговор и отправлял деньги, которые она просила. Роман закончился – девушка должна это понять. Несколько месяцев он ей будет помогать, а потом прекратит. Наверное, у нее хватит ума и такта, чтобы понять ситуацию, а если нет, он сам все объяснит. Позже.
На фоне отношений с Софи все остальное меркло, поэтому, несмотря на столь сумасшедший график, Сапожников два раза в день ей звонил. Первый – в пять дня, когда у девушки только начинался рабочий день, в девять утра по нью-йоркскому времени. Второй звонок Сапожников делал из машины, когда ехал домой – глубокой московской ночью, в то самое время, когда в Нью-Йорке был разгар делового дня. Говорили они подолгу, порой по тридцать минут, рассказывая друг другу обо всех происходящих событиях. Через семь дней Михаилу Петровичу показалось, что он знал Софи всю жизнь и отныне не сможет существовать без нее ни одной минуты.
Счастливое развитие отношений омрачали до состояния тошноты постоянные звонки и встречи с Авдеевым и его коллегами. После того как Сапожников отказался от встреч с «инструктором», Антон Николаевич лично проэкзаменовал одноклассника и убедился, что Михаил Петрович неплохо подготовлен для того, чтобы не опозориться на вечере у Липсицев. Однако не это являлось главным, ведь даже если бы Сапожников во время праздника попросил свиную отбивную, такую грубую оплошность можно было бы списать на его атеистическое воспитание. Основной темой бесед являлось разъяснение, что примерно может находиться у Липсица в компьютере, каким образом взломать этот компьютер и как скачать обнаруженную информацию, нигде не наследив. На второй день, когда Авдеев убедился, что Сапожников понял, какая работа от него требуется, приступили к практическим занятиям, проходившим в ужасно секретном закрытом научном центре. Молодые компьютерщики, по внешнему виду совсем не похожие на тех бравых офицеров, что встречались Сапожникову в штаб-квартире СВР, очень быстро обучили Михаила Петровича азам взлома компьютеров. Оказалось, что почти любой код можно разблокировать через пять минут, а самый сложный – максимум за полчаса, а еще через пять минут найти искомые файлы. Что касается заметания следов, то это было и того проще.
За день до отъезда устроили экзамен, поставив перед Сапожниковым переносной компьютер и задав тему поиска. Авдеев снял с руки свои швейцарские часы «Patek Phillip» и демонстративно включил секундомер. Поскольку Сапожников был начинающим взломщиком, пароль оказался вскрыт только на двенадцатой минуте, требуемый файл из более чем сотни имеющихся в компьютере обнаружен еще через две минуты, а его копирование заняло одну минуту. Ассистенты сложили компьютер и вышли из комнаты, оставив Авдеева и Сапожникова в одиночестве.
– Неплохо, – как всегда ровным голосом произнес Авдеев, – тебе потребовалось меньше пятнадцати минут! По нашим оценкам, в доме у Липсицев у тебя будет как раз такая возможность по времени.
– А почему не двадцать минут или тридцать?
– Не знаю, может быть двадцать или тридцать, ведь мы даже не представляем уровень защиты дома и техники Липсица и ее характеристик. Но пробыв пятнадцать минут у компьютера, ты всегда сможешь сказать, что проверял свою электронную почту или интересовался последними деловыми новостями. Поэтому не забудь первым делом войти в свою электронную почту.
– Но я обычно проверяю почту со своего компьютера или мобильного телефона!
– Значит, в этот раз забудешь свой компьютер и телефон дома. Только не говори об этом хозяевам, а то они предложат тебе какой-нибудь другой компьютер, наверняка имеющийся у них дома. И пожалуйста, не забудь взять с собой в Америку свою гениальную голову, – улыбнулся Авдеев.
– Хорошо, – обреченно сказал Сапожников, не меняя отрешенного выражения лица.
Он понимал, что чем ближе дата поездки в Штаты, к Липсицам, тем неизбежнее столкновение между ним и его одноклассником. Сегодня еще оставалась возможность выбора: против кого пойти – Авдеева или Липсица.
В первом случае на карту была поставлена судьба семьи Сапожникова, вероятнее всего, существование фирмы, а может быть, и источников дохода. Во втором он должен поступить вероломно по отношению к ни в чем не виноватому перед ним Моте, но что было самым ужасным – растоптать свою любовь.
В течение ближайших суток следовало принять решение, и от ощущения беспомощности у Сапожникова опускались руки. Он не мог есть, на работе отдавал какие-то команды невпопад, чем ставил в недоумение сотрудников, привыкших к четкости в любых действиях начальника. С домашними общался односложными «здравствуй», «до свидания». Все его мысли были направлены на анализ ситуации и принятие наиболее разумного решения. Пока ничего не получалось. Единственная здравая мысль, к которой пришел Сапожников, заключалась в том, что поездку откладывать не следует. Он увидит Софи, и там, на месте, решит, что делать дальше.
За три часа до вылета самолета позвонил Авдеев:
– Привет, Миша, нам нужно увидеться!
– Я не могу, скоро улетаю!
– Знаю, но ничего страшного, успеем. Хочешь, я подъеду в аэропорт?
Сапожников, как и в прошлый раз, решил лететь в Штаты на обычном самолете, выбрав для путешествия рейс авиакомпании «Swiss», который давал возможность прилететь в Нью-Йорк в полдень, а затем Михаил Петрович переберется в Хьюстон. Он планировал приехать в VIP-зал аэропорта Домодедово минут за сорок до вылета и менять свои планы ради беседы с Антоном не собирался.
– Нет, давай лучше встретимся где-нибудь по дороге.
Авдеев задумался на несколько секунд.
– А хочешь, мы встретимся через десять минут внизу, недалеко от твоего дома? Прогуляемся по Арбату, подышим настоящим московским воздухом.
– Давай. – Сапожников понимал, что без встречи с «куратором» ему не удастся вылететь в Америку.
Михаил Петрович подъехал к пересечению Плотникова переулка и Арбата ровно через десять минут, но Авдеев уже ждал его здесь. Видимо, во время звонка он находился где-то совсем рядом. Сухо поздоровались. Сапожников, несмотря на то, что согласился встречаться, до конца не представлял, о чем же он будет говорить с Антоном.
Авдеев, как будто прочитав мысли собеседника, начал:
– Я подумал, что было бы неправильно, если бы ты уехал, раздираемый теми сомнениями, которые тебя гложат.
Сапожников вздрогнул. Откуда Авдеев мог знать, что происходит у него внутри?
– У меня нет никаких сомнений! – твердо сказал Михаил Петрович.
– Неправда! Есть, и по-другому быть не может. Ты нормальный человек, а поэтому у тебя возникают абсолютно нормальные мысли. Например – зачем же я все это делаю?
– Ну, если только в этом смысле… – На сей раз Сапожников медленно промямлил слова, давая Авдееву возможность прервать себя.
– Именно «в этом смысле»! Так вот, послушай меня. Пойми, пожалуйста, что в данном случае перед тобой не офицер российской спецслужбы, а твой школьный товарищ. Все, что тебе предстоит в Штатах, делается ради достижения единственной цели: защиты интересов нашей страны. Извини меня за пафос, но это так. Ни малейших корыстных целей, ни капельки личной выгоды для кого-либо из участников операции. Все – только для обороноспособности России, ради ее будущего.
Авдеев произнес последние слова, больше похожие на газетный заголовок, и замолчал. Школьные приятели не спеша вышагивали по Арбату, и каждый думал о своем. В голове у Сапожникова происходила настоящая революция. Он не понимал, как случилось, что, произнеся всего несколько фраз, Авдеев сумел нащупать и сыграть на таких сокровенных нотках его души, что два мучивших Михаила Петровича, казалось, несовместимых варианта почти мгновенно превратились в один, единственно возможный. В физике это называется состояние неустойчивого равновесия. Шарик, расположенный на вершине горы, может скатиться в любом направлении, достаточно очень незначительного импульса – и вперед! Но после этого остается только единственный путь, по которому и устремляется шарик. Точно так же произошло и сейчас. Авдееву, опытному специалисту, понадобилось всего десять минут, чтобы развеять все сомнения, терзавшие Михаила Петровича целую неделю по двадцать четыре часа каждый день, и направить по единственно нужной дороге.
В полной тишине добрели до дома, и Авдеев спросил:
– Ты понял?
– Да! – уверенно ответил Сапожников.
– Папа! Я сегодня встречаю Михаила в Нью-Йорке, и мы сразу летим к вам, чтобы вечером быть на первом седере.
– Хорошо, Софушка, ждем!
– А ты маме сказал?
– Конечно.
– Как она отреагировала?
– Нормально, ты же знаешь, мама уверена, что наша дочь не сделает ничего плохого для себя и своей семьи.
– Конечно, папа! До вечера.
Софи планировала встретить Сапожникова в аэропорту, переехать в другой терминал и на первом же рейсе лететь к родителям в Хьюстон. Михаил еще не знал о планах девушки, но Софи не сомневалась, что тот с радостью согласится – ведь главное, что они будут все время вместе!
Сапожников довольно быстро прошел паспортный контроль, получил багаж, пропустил его через огромную кучу проверяющих и спрашивающих. Американцев интересовали продукты, растения, слитки золота, наличная валюта и еще целая куча разных глупостей. Увидел высокого симпатичного черноволосого мужчину в темном строгом костюме и белой рубашке, стоявшего с табличкой, на которой красовалось его традиционно исковерканное имя.
Сапожников подошел к ожидающему:
– Здравствуйте. Вы, похоже, меня встречаете?
– О, конечно! – расплылся в американской улыбке мужчина. – Меня зовут Гарри! Я провожу вас к лимузину.
Сапожников пожал протянутую руку, поставил чемодан на тележку и проследовал за Гарри к выходу.
Каково же было его удивление, когда в первой шеренге толпы встречающих он увидел Софи! Одновременно заныло сердце и разлилось тепло по всему телу. Девушка бросилась Сапожникову на шею и, поджав ноги, повисла у него на шее. Такого Михаил Петрович не ожидал. Его конечно же каждый прилет встречали сотрудники корпорации или транспортной компании, что им полагалось делать по служебному статусу, и к этому он привык, но любимая женщина – впервые.
Даже во времена своей романтической увлеченности Мариной, когда он прилетал из дальних странствий, она ожидала любимого мужчину дома, а не встречала его в аэропорту.
– Я так рад тебя видеть, – произнес еще не пришедший в себя Сапожников, с прищуром посмотрел на Софи.
– И я.
– Честно, не ожидал тебя здесь увидеть…
– А где ожидал?
– Ну… – замялся Сапожников, – я собирался поехать к тебе домой.
Сказанное было истиной правдой. Михаил Петрович только в самолете сообразил, что не договорился с Софи, где они встречаются. Поэтому он решил сразу по прилете поехать к ней на Манхэттен, но при этом не понимал, как же у них получится успеть попасть в Хьюстон к восходу первой звезды, к началу первого седера. Правда, из Интернета Сапожников усвоил, что еврейская Пасха празднуется неделю, и потому особо не переживал: «Ну что же, не успеем провести вместе первый вечер – отпразднуем второй».
– В этом случае мы бы не успели на праздник! – воскликнула Софи.
– Но… – попытался Сапожников изложить свои религиозные познания.
Софи поцелуем остановила его, быстро поставила свой чемодан на тележку, взяла Михаила Петровича за руку и потянула к лифтам.
– Куда ты? – удивленно спросил Сапожников, а Гарри остановился в недоумении: что же ему теперь делать?
От начальства он имел четкое указание: встретить важного гостя и довести его до машины. От себя Гарри добавлял еще одно действие: получить хорошие чаевые. А тут – на тебе. Какая-то странная дамочка бросила чемодан на тележку и еще пытается командовать, в каком направлении двигаться. При таком раскладе не только без чаевых останешься, но еще и по голове от начальства. Справедливости ради Гарри отметил про себя, что дамочка очень даже недурна собой. Везет же этим богатым.
От мыслей о социальной несправедливости сопровождающего отвлек возглас красавицы:
– Что вы здесь замерли? Мы же опоздаем на самолет! Я хочу успеть на ближайший рейс.
Быстро сориентировавшись, что надо сделать, чтобы срочно вылететь по маршруту Нью-Йорк – Хьюстон, троица почти побежала к стойкам регистрации. Изрядно вспотевший Гарри, видимо, оценив ситуацию и поняв, что при таком стечении обстоятельств он может проявить себя еще более показательно, начал быстро звонить по телефону, отменять лимузин, узнавать, с какого именно терминала вылетает нужный самолет. Как выяснилось, рейсов на Хьюстон было много, и совершались они различными компаниями, поэтому Софи постоянно корректировала его вопросы, и все же через двадцать минут Сапожников уже рассчитывался за нужные билеты, одновременно сдавая багаж и предъявляя документы.
Михаил Петрович протянул Гарри пятьдесят долларов, но по лицу встречавшего было абсолютно непонятно, доволен он этой суммой или нет. Тем не менее анализировать чувства Гарри не имелось времени, Софи в очередной раз схватила Сапожникова за рукав и потащила за собой к зоне досмотра – оставалось всего двадцать минут до вылета в Хьюстон.
«Пожалуй, я начинаю привыкать, и главное, мне это нравится, когда мной руководит женщина, – подумал Сапожников, и тут же вновь защемило сердце. – Так и до инфаркта недолго!»
– Садитесь, Антон Николаевич, – Беленький поднял глаза от бумаги, лежащей перед ним на столе, – докладывайте, что нового у Сапожникова.
Авдеев привык к подобной манере руководителя – постоянно интересоваться деталями наиболее серьезных текущих операций с тем, чтобы, как он говорил, «быть в теме». Беленький мог вызвать, выслушать доклад, одобрительно кивнуть, признав все действия правильными, но мог порой предложить изменить разработанную ранее тактику. Сотрудники не очень любили являться на визит к шефу до окончания операции, потому что его способность разрушать построенные схемы приводила к необходимости начинать многие процессы заново.
Авдеев, будучи высококлассным профессионалом, относился к тем офицерам, чьи действия Беленький практически никогда не корректировал. Вот и сейчас он без дрожи в голосе начал свой доклад.
– В настоящий момент Сапожников вместе с дочерью Липсица сидят в самолете, находящемся на пути в Хьюстон.
– Вы контролируете его передвижение?
– Конечно. В Нью-Йорке наши люди проводили его до самолета, а в Хьюстоне его уже встречают, – уверенно ответил Авдеев.
– Ну что же, значит, пока все идет нормально, – то ли спросил, то ли констатировал факт Беленький.
На всякий случай Авдеев ответил:
– Да!
– Кстати, а он не почувствовал, что вы его опекаете?
– Конечно, нет! Он не профессионал, и к тому же, как я вас и информировал, мы не будем жестко следить за ним. Наши люди будут контролировать его только в основных пунктах нахождения, о которых нам известно заранее.
– Замечательно. Спасибо, можете идти.
Авдеев встал, пожал руку руководителю и быстрым шагом вышел из кабинета.
– Папа! Привет! А-у!!! Почему нас никто не встречает?
Софи открыла дверь своим ключом, вошла вместе с Сапожниковым внутрь роскошного родительского дома, а теперь стояла посреди огромного холла и пыталась докричаться до родителей.
«Неплохо живут нобелевские лауреаты в Соединенных Штатах Америки», – подумал Сапожников, осматривая роскошную мраморную лестницу, идущую на второй этаж, прекрасные картины, развешанные по стенам, и антикварную мебель.
Софи, поймав его взгляд, спросила:
– Нравится?
– Да, очень!
– Это все – мама! Папе абсолютно безразлично, в каком доме жить, на чем есть, да в принципе и что есть. А вот мама у меня другая. Она любит и ценит уют и роскошь, создает ту среду, в которой ей комфортно, но что самое интересное, папе, похоже, тоже теперь нравится в этом жить.
Тут в холл откуда-то сбоку в махровом халате и спортивных тапочках вышел Мотя.
– О, это вы? Здравствуйте! – Он поцеловал дочку и пожал руку Сапожникову. – Я в бассейне плавал и слышу: кто-то кричит. Дай, думаю, проверю. Выхожу, а здесь – вы. А я вас ждал только через пару часов, к самому обеду, как ты, Софушка, и говорила.
– Мы успели на предыдущий рейс.
Липсиц посмотрел на смущенно стоявшего у двери Сапожникова:
– Как долетел, Миша?
– Нормально. Правда, тяжеловато немного, с самолета на самолет, но ничего, мне не привыкать. Какие наши годы?
Последняя фраза вырвалась с языка у Сапожникова непроизвольно, и он, увидев, как вспыхнул и тут же погас удивленный взгляд Липсица, моментально пожалел о сказанном.
– Отлично! – как ни в чем не бывало произнес Липсиц. – Пойдем, я тебе покажу твою комнату, ты, наверное, хочешь прилечь после перелетов, а часа через два выходи в гостиную. Форма одежды – парадная.
Сапожников переглянулся с Софи. Они очень соскучились, всю дорогу строили планы, в которых первым пунктом значилось уединение в каком-нибудь дальнем углу дома и совместное проведение в постели оставшегося до праздника времени. Мотя, умышленно или нет, разрушил эту программу.
– Что вы застыли как вкопанные? Миша, бери чемодан, идем. – Липсиц решительно направился через холл в сторону, противоположную той, откуда появился сам пять минут назад.
Сапожников посмотрел на Софи, стоявшую с несчастным видом, опустившую глаза и теребящую в руках косынку. Она поняла, что уединиться в родительском доме будет очень сложно. Желая подбодрить Софи, Михаил Петрович подмигнул ей и проследовал за Мотей. Вышли из холла, прошли по коридору метров пять, справа осталась большая кухня, еще пара помещений, наконец остановились у последней комнаты. Липсиц повернул массивную бронзовую ручку и распахнул дверь.
– Прошу! Твое обиталище. Здесь, – при этих словах Мотя вошел внутрь, – все, что тебе понадобится на время нахождения в нашем доме. Гардеробная комната, ванная. Отдыхай, жду в гостиной в половине девятого.
– Спасибо! – Сапожников вдруг отчетливо понял, насколько он устал. Глаза слипались, очень хотелось принять душ и растянуться на теплой постели.
Он через силу открыл чемодан, достал оттуда чехол, в котором были аккуратно сложены костюм и рубашка. Но если костюм почти не помялся, то рубашку следовало погладить.
В это время в дверь постучали. Вошла Софи и кинулась к Сапожникову. Он как стоял с вешалкой в правой руке, так и остался. Левой рукой он обнял Софи, прижавшуюся к его груди, и тут же почувствовал дрожь в ее теле, мгновенно передавшуюся ему.
В эту секунду опять постучали. Софи, как школьница, отскочила от Сапожникова.
– Да, да, войдите, – сказала она.
Дверь растворилась, и вошла миловидная женщина в белом переднике.
– Добрый день, Бетти. Это наш гость Михаил, – представила Софи.
– Здравствуйте, Софи. Извините меня, пожалуйста, я не знала, что вы здесь. Я как раз хотела спросить гостя, не нужно ли ему чего-нибудь погладить?
– Нужно! – обрадовался Сапожников, сообразивший, что перед ним стоит горничная Липсицев, при этом он перекладывал вешалку с рубашкой из одной руки в другую. – Я как раз хотел узнать, где мне можно это погладить?
– Давайте сюда. И костюм тоже. Через час принесу.
– А не смогли бы через два? Очень хочется поспать.
– Конечно, как скажете.
Бетти повернулась, собираясь уходить, и как раз в этот момент из холла раздался женский голос:
– Софи! Софи!
– Это мама. Похоже, действительно не судьба, – с сожалением прошептала Софи и вслед за горничной вышла из комнаты.
Сапожников за три минуты принял душ, насухо, с усилием, вытерся и моментально рухнул в постель.
Из глубочайшего сна его вытащил стук в дверь.
– Да-а, – прошептал он пересохшими губами.
Видимо, с той стороны двери внимательно прислушивались к происходящему в комнате, потому что ровно в то же мгновение в комнате появилась Бетти.
– Слава богу, а то уже несколько минут стучу-стучу, а никто не отзывается. Честно говоря, я подумала, что вы умерли или сбежали куда-нибудь через окно, – рассмеялась горничная своей шутке.
– А в чем дело?
– Вы проспали три часа. Я пробовала вас будить – бесполезно. Третий раз уже прихожу!
– Как три? А сколько сейчас времени?
Бетти посмотрела на часы:
– Восемь пятнадцать.
– У, черт! – Сапожников мгновенно вскочил с кровати, буквально выхватил из рук горничной вешалки с костюмом и рубашкой и стремглав кинулся в ванную.
Через пятнадцать минут, свежевыбритый, благоухающий дорогим ароматом, он появился в столовой, расположенной напротив кухни. Женщин там еще не было, а за накрытым столом сидел Мотя в элегантном темно-синем костюме и белой рубашке с красивым галстуком в белую и синюю полоску. На его голове была надета праздничная кипа, расшитая золотом. Он сосредоточенно строчил в переносном компьютере, размещенном перед ним среди красивой дорогой посуды.
– Добрый вечер!
Липсиц с недовольным видом прервал работу, снял очки и в который уже раз пристально посмотрел на одноклассника. Сапожников никак не мог понять: одобряет ли Мотя его нахождение в их доме или нет.
В столовую влетела потрясающе выглядевшая Софи. Ее голову украшала прическа, на которую девушка, по-видимому, потратила прошедшие три часа. Длинное платье облегало фигуру, подчеркивая тончайшую талию и красивую грудь. Сверху на плечи наброшена прозрачная накидка из набивного шелка, хотя в доме было достаточно тепло и девушка могла бы обойтись без этого предмета туалета, но именно он, как потом понял Сапожников, подчеркивал красивые линии рук и шеи. Михаил Петрович как завороженный смотрел на Софи.
– Я не опоздала?
– Нет, Софушка, мы еще не начали, да и мама твоя, как обычно, еще не подошла.
– Я заходила к ней, она через минуту будет.
Не успела Софи это сказать, как в гостиную вошла празднично одетая Речел. Сапожников обратил внимание на красивые ухоженные лицо и руки, хорошую фигуру, подчеркиваемую элегантным шерстяным костюмом – одежда как будто дополняла созданное природой. Завершал продуманный до мелочей стиль дорогой ювелирный гарнитур, состоящий из кольца, кулона и сережек. Во всех изделиях были вставлены огромные бриллианты – карат по пять.
«Да, похоже, жена нобелевского лауреата знает, как правильно тратить деньги, зарабатываемые мужем!» – подумал Сапожников. Он уже понял, что на дом, обстановку, драгоценности, которые увидел сейчас, одной премии, даже такой огромной, будет недостаточно. Значит, и зарплата у Моти немаленькая. Это же не Россия – здесь ценят великие умы!
– Ну, наконец все собрались! Лучше поздно, чем никогда! К столу! Бетти, принеси спички.
– А по-моему, мы не опоздали, – сказала хозяйка.
– Только этого еще не хватало! – притворно возмутился Липсиц. – Речел, Софи зажигайте свечи.
И женщины согласно традиции принялись зажигать стоявшие на столе свечи – сначала Софи первую свечу, потом Речел еще две.
Как только свечи были зажжены, Бетти погасила свет. Сапожников собрался садиться, но Липсиц остановил его.
– Подожди, надень вот это. – Мотя протянул однокласснику предусмотрительно приготовленную кипу.
Сапожников пожал плечами, что должно было означать: «Ну если так полагается, то давай», и после этого все уселись за стол. Только теперь Михаил Петрович принялся изучать, что же располагалось на круглом столе. Четыре тарелки с приборами и серебряными стаканами, около каждой тарелки лежали красочные книги с надписями на английском языке и иврите. Посередине находился серебряный поднос с шестью зонами, на которых были нарисованы какие-то изображения и написано что-то на иврите. Рядом с подносом стояла плетеная серебряная корзинка, в которой лежали три круглые мацы, проложенные между собой салфетками. На подносе в каждой зоне лежали продукты, связанные с ритуалом празднования: хрен на листе салата, лук, яйцо, кусочек мяса на косточке, смесь из тертых яблок и молотых орехов, еще раз хрен с салатом, стояла также небольшая мисочка с водой. Сапожников знал, что вода эта соленая и символизирует слезы еврейского народа, два века находившегося в рабстве в Египте.
Праздник Песах – праздник Исхода – посвящен спасению евреев из египетского рабства. Три с половиной тысячи лет евреи празднуют это событие как одно из самых важных в их истории, и не только потому, что благодаря решительности их предводителя Моисея они обрели свободу, но еще и потому, что во время этого исхода Всевышний доказал им: «Вы – Богом избранный народ», – и передал священные скрижали.
Все встали. Липсиц начал читать книгу, держа в правой руке стакан, до краев наполненный вином, то же самое сделали Софи и Речел. Сапожников старался повторять действия хозяев, прокручивая в голове заученный урок. Прочитав, сели за стол, облокотились на левую руку и выпили первый бокал вина из четырех обязательных в этот вечер. Глаза сидящих за столом заблестели – то ли от вина, то ли от особой атмосферы, царящей в гостиной. Чтение продолжалось, и Сапожников почувствовал, как Липсицы с каждой минутой все больше и больше оказывались частичкой того самого народа, который в данную минуту спасается из рабства. И чем дольше это продолжалось, тем явственнее Сапожников ощущал, что все происходящее ему абсолютно безразлично. Его не трогали ни истории бежавших от гнета людей, ни вопросы четырех сыновей – злодея, мудрого, дурака и не умеющего спрашивать. Он не мог понять ту глубину, которой было пронизано каждое слово открытой перед ним книги. Видимо, поколения безверия, начинающиеся с прадедушки-комиссара, наложили на него свой отпечаток. Единственное желание одолевало Михаила Сапожникова после второго бокала вина – ему очень захотелось спать. Тем не менее, превозмогая сон и стараясь это делать как можно незаметнее, он потирал двумя руками глаза и мочки ушей, продолжая держаться и всячески демонстрируя, что все происходящее здесь ему безумно интересно. Окунули лук в соленую воду, попробовали салат с горьким хреном, мацу, выпили третий стакан, съели растертое яблоко с орехами, еще мацы, потом выпили четвертый стакан вина. Женщины заметно раскраснелись, что было неудивительно, ведь даже Сапожников от такого количества спиртного при столь скудной закуске, основательно захмелел.
Мотя закончил читать, и Бетти как по команде принесла закуску – баклажаны, соленья, салат из помидоров и огурцов и конечно же фаршированную рыбу. Сапожников попробовал, сказал, что раньше иногда ел фаршированную рыбу у бабушки и это блюдо по вкусу ему очень напомнило бабушкино.
– Ничего удивительного, – сказала Речел, – рецепт я взяла у моей бабушки, а она родом из России.
– Неужели у вас тоже русские корни? – удивился Сапожников, окончательно проснувшись в этот момент.
– Да, все мои дедушки и бабушки приехали из России, но это было очень давно – в начале прошлого века.
– А на русском вы говорите?
– Нет, знаю пару слов, но и то потому, что Мотя их часто употребляет. Сказать?
Сапожников посмотрел на Липсица, и они одновременно рассмеялись.
– Тогда я примерно догадываюсь, что это за слова, и вы их можете не произносить, – весело сказал Михаил Петрович.
Подошла Бетти и принесла бульон с клецками, сделанными из мацы.
Читать бесплатно другие книги:
